Текст книги "Карантин"

Кэти Чикателли-Куц
Карантин

Katie Cicatelli-Kuc

QUARANTINE: A LOVE STORY

Published by Arrangement with SCHOLASTIC INC., 557 Broadway, New York, NY 10012 USA и литературного агентства Andrew Nurnberg

Иллюстрация на обложке Ульяны Никитиной

Дизайн обложки Екатерины Климовой

© 2017 by Katie Cicatelli-Kuc.

All rights reserved.

©Болдырева Н., перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Моей маме, которая показала мне, что библиотека – волшебное место,

и Миле, которая теперь постоянно об этом напоминает.

1. Оливер

Когда я просыпаюсь, глаза горят от яркого света в комнате. Я плохо спал. Как всегда перед полетом. Пытаюсь сосредоточиться на шуме волн за стенами комнаты, но он лишь напоминает о том, через какое огромное пространство воды перелетит мой самолет. Панических атак не было всю поездку, и я не собираюсь поддаваться им в свое последнее утро в Доминиканской Республике.

Выбравшись из кровати, хватаю какую-то одежду и иду в ванную. Так устаю, пока чищу зубы, что роняю в слив колпачок от зубной пасты. Придется выкинуть весь тюбик. Паста в любом случае почти закончилась, так что переживать о потерянном колпачке глупо, но меня это все равно бесит.

Раздраженный, я быстро одеваюсь и направляюсь в холл отеля, где для волонтеров сделали столовую. Все уткнулись в телефоны, просматривая вызовы, почту и сообщения. Эмили с Девоном болтают. Ее ладонь ложится поверх его руки, и я едва не возвращаюсь в свою комнату, но она замечает меня и машет. Не уверен, что это приглашение, но все равно решаю подойти, даже если Девон, мягко говоря, не в восторге от того, что я направляюсь к их столу.

Из-за этого нового загара голубые глаза Эмили кажутся еще ярче. Ее улыбка сменяется выжидающим взглядом.

– Присядешь? – спрашивает она.

– Конечно, – отвечаю, опускаясь на стул, но быстро вскакиваю обратно и бормочу: – Только сначала возьму завтрак.

– Мы подержим тебе место, – выкрикивает Эмили, пока занимаю очередь к буфету. Хочу положить на тарелку яичницу, но от усталости роняю ее на стопку блинов. Чувствуя, как горят уши, я застываю с лопаткой в руках, не зная, то ли собирать все обратно, то ли оставить как есть.

Решаю ничего не делать, но, возвращаясь к столу, слышу, как в очереди говорят:

– Фу, кто-то уронил яйца в блины. Просто отвратительно.

Присаживаясь, чувствую, что уши чуть ли не огнем полыхают. Эмили и Девон копаются в телефонах. Кажется, будто они не заметили моего возвращения. Но Эмили поднимает взгляд как раз в тот момент, когда я закидываю еду в рот.

– Оливер, я слышала, тебя нет в списке пассажиров.

Я только что откусил огромный кусок, поэтому просто киваю, но они смотрят на меня в ожидании продолжения.

– Возвращаюсь ранним рейсом, – наконец удается выдавить мне.

Девон закатывает глаза.

– Видимо, в Бруклине намечается большая вечеринка, на которую тебе нужно успеть?

Уши вновь вспыхивают. Вообще-то так оно и есть, но говорить об этом Девону, естественно, не стоит.

– Это… по семейным обстоятельствам, – лгу я.

Девон снова закатывает глаза и подхватывает свой поднос.

– Хорошего полета, – говорит он полным сарказма голосом, затем улыбается Эмили. – Увидимся на пляже в десять?

Эмили бросает на него неприязненный взгляд, но Девон уходит, улыбаясь.

– Иногда он такой мудак, – она провожает его взглядом, потом снова оборачивается ко мне: – Нет, правда, почему ты возвращаешься один? Кажется, ты единственный волонтер, который на самом деле хочет уехать из Доминиканы.

Я ерзаю на стуле.

– Просто дома неожиданно кое-что случилось. – И это неправда лишь наполовину. Да, Келси упоминала вечеринку в первый же день моей поездки, но пригласила она меня только вчера утром.

– Олив… – Эмили изобрела для меня это прозвище. Мне не хватило духу сказать ей, что моя тетя Джана с трех лет звала меня «Олив, потому что ты слишком мал, чтобы быть целым Оливером», и ничто не раздражало меня сильнее.

Я избегаю ее взгляда, достаю из кармана телефон и начинаю вертеть в руках.

Эмили быстро тянется через стол и выхватывает телефон у меня из рук. Там открыто фото. Конкретнее – фотка Келси, сохраненная с «Фейсбука».

– А Келси имеет какое-нибудь отношение к твоему раннему отъезду?

Попался. Возможно, я слишком много говорил о Келси с Эмили. Возможно, я слишком много говорил о Келси со всеми.

Она вскидывает бровь, но я лишь пожимаю плечами. Эмили открывает контакты, чтобы добавить свой номер.

– Меняемся, – говорит она, пододвигая мне собственный телефон. Он совершенно непохож на мой, поэтому я немного замешкался. Она наблюдает, как я добавляю свой номер. На автомате пишу «Оливер» полностью, спохватившись, только когда возвращаю ей телефон. Я подталкиваю его чуть сильнее, чем надо, и Эмили едва успевает поймать телефон, прежде чем тот падает со стола.

Я съеживаюсь, а она снова смеется.

– Пока, Олив. Не разбивай ничьих сердец, договорились?

Эмили убирает за собой посуду и отправляется на пляж.

Я смотрю ей в спину, наблюдая, как она уходит. Эти волосы почти как у Келси. Клянусь, когда-то Келси постоянно носила такую косу. Кажется.

Оставшись за столом в одиночестве, беру телефон и просматриваю нашу переписку с Келси. Я сохранил ее номер с «Фейсбука» еще несколько месяцев назад, но никогда не писал. А на пути в аэропорт вдруг получил ее комментарий и пялился на экран, повторяя себе, что он, должно быть, адресован кому-то другому, пусть даже и под фоткой моего чемодана. Я составил, переписал и удалил ответ, а потом мама наехала на кочку, и палец ударил по смайлику в темных очках. Сперва меня затошнило. Но затем Келси ответила подмигивающим смайликом, и каким-то чудом мы переписывались все весенние каникулы, несмотря на то что вне школы встречались всего раз, когда толпой ходили на каток четыре месяца назад. Я мог бы сосчитать все наши разговоры по пальцам одной руки.

Я отправился обратно в комнату, собирать вещи. Весенние каникулы первого класса старшей школы я провел, помогая строить дома в Доминиканской Республике, так что одежда была по большей части грязной. Забросив в чемодан мятое и потное белье, я кидаю последний взгляд за окно на пляж и пальмы, и вижу Эмили и Девона вместе. Хватаю свой чемодан и отправляюсь в вестибюль.

В этом автобусе я – единственный волонтер. Мы заезжаем на пару курортов, чтобы подобрать других путешественников. У одного мужчины оказывается три огромных чемодана, и водитель не может впихнуть их в меленькое багажное отделение. Чуть перестановок, немного криков, и мужчина, уже весь в поту, наконец, заносит последний чемодан в салон. Отводя взгляд, он обмахивается посадочным талоном.

Мы уже опаздываем, некоторые пассажиры ворчат, но меня это не особенно беспокоит. Чем меньше времени я проведу в аэропорту, ожидая самолет, тем лучше. Хотел бы я, чтоб из Доминиканы в Бруклин ходили поезда. Или даже лодки.

Что-то более приземленное, а не летящее по воздуху на высоте десять тысяч футов. Я глубоко вздыхаю и вытираю взмокшие ладони о брюки.

Когда мы добираемся до аэропорта, прямо передо мной из автобуса высыпают загорелые курортники. Я садился в автобус первым, поэтому водитель вытаскивает мой чемодан в самом конце, рубашкой вытирая пот с лица. Я не видел, как делали остальные, и не знаю, нужно ли оставлять чаевые. Вдруг это считается оскорблением? Выбираю рукопожатие, и водитель выглядит смущенным.

– Gracias! – бормочу и иду в аэропорт. Надо было сказать еще что-нибудь по-испански. Следовало бы знать испанский получше, раз уж мой отец родился в Мексике – но я не знал.

Очередь на досмотр длинная и двигается медленно. Мне звонит мама, но говорить по телефону, когда вокруг столько людей, неловко.

Тогда она присылает мне сообщение… и еще одно, и еще.

«Надеюсь, ты в аэропорту. Ты получил мое последнее сообщение?». Я прямо вижу, как она расхаживает по нашей идеально чистой квартире с телефоном в одной руке, в третий раз за утро протирая шкафы.

Сразу посылаю ей ответ: «Прости, собирал вещи и прощался. Увидимся через несколько часов».

Ее следующее сообщение приходит так быстро, что невольно возникает вопрос, не написала ли она его заранее: «Ты точно в порядке? И просто возвращаешься пораньше ради вечеринки?».

Я оглядываю очередь и глубоко вздыхаю.

«Да, мама. Просто ради вечеринки. Уже на досмотре».

Через миллисекунду: «Окей. Напиши, как сядешь в самолет».

Я закрываю чат с мамой и посылаю одно общее сообщение Келси и Люси, спрашивая адрес, хоть я и был у Люси дома несколько месяцев назад, когда мы делали проект по истории. Моя очередь уже подходит, и я кладу телефон в сумку. Подняв взгляд, вижу, как женщина пытается пройти через рамку металлодетектора, тоже разговаривая по телефону. Она выглядит смущенной, когда охранник заставляет ее повесить трубку. Остальные, кажется, ничем не обеспокоены… если не считать девушку в начале очереди, на которой, клянусь, такая же фланелевая рубашка, как у Келси. Она оборачивается, и наши взгляды на секунду пересекаются. Не задумываясь, я киваю и улыбаюсь, а она улыбается в ответ.

Потрясающая улыбка.

Аэропорт внезапно кажется уже не таким пугающим.

Сам полет кажется уже не таким пугающим, когда я прохожу через ворота и вижу, что девушка летит со мной.

2. Флора

Проснувшись на рассвете, я собралась и подготовилась к полету. Я знала, как выгляжу: угрюмый подросток в джинсах, ботинках и фланелевой рубашке на пуговицах, совершенно не вписывающийся в атмосферу каникул. Даже в аэропорту полно людей в шлепках и плавках, будто их притащили прямо с пляжа.

Просто жду не дождусь, когда уберусь отсюда.

Я сажусь у ворот терминала, достаю телефон и вижу, что Голди, новая жена моего отца, запостила наше селфи, сделанное по дороге в аэропорт. Под ним уже куча глупых комментов.

«О боже, ты словно сестра своей падчерицы!»

«ТАК МИЛО».

«#горячаямамочка»

Последний – от моего отца. Пытаюсь не блевануть и удаляю свою отметку с фото. Меняю настройки, чтобы Голди никогда больше нигде не смогла меня отметить. Это были не самые лучшие каникулы, и не только потому, что почти всю неделю шел дождь. С тех пор, как отец снова женился и переехал в Доминикану, он, кажется, считает, что у него весенние каникулы в режиме нон-стоп. Пока они спали до полудня, я каждое утро убирала коробки из-под пиццы, миски для сальсы и мыла липкий блендер… чтоб потом повторить все следующим утром.

Я привыкла убирать за другими людьми. Это, знаете ли, не так уж плохо. Но совсем не то, что хочется делать на каникулах.

Еще немного листаю «инсту» и смотрю выложенные прошлым вечером фотки Дженны, где они зависают у Бекки дома. Не удивительно, что обе не отвечали на мои сообщения. Видимо, были слишком заняты, позируя с кошкой Бекки и сжигая в духовке печенье. Чувствую еще один приступ гнева за то, что отец забрал меня от друзей на целую неделю. Дженна и Бекки никогда раньше не тусовались без меня. Они даже не дружили, пока я их не познакомила.

Работник аэропорта начинает пропускать на посадку. Самолет не большой, и дело идет быстро, так что я очень скоро занимаю свое место у окна, потягиваюсь и открываю книгу. Кресло рядом остается пустым. «Путешествие Гулливера» уже прочитано, и я начала делать заметки для эссе, но, возможно, над ними стоит еще поработать. Я устала. Постель в домике отца была слишком мягкой, а от перьев в подушке началась аллергия. Они называли это «моей» постелью и «моей» комнатой, но не потрудились спросить, насколько там нравится мне. Эта комната мне совсем не для меня. Там везде леопардовые принты. Кто бы мог подумать, что продаются даже упаковки бумажных платочков с леопардовым принтом?

Я поднимаю взгляд и замечаю парня примерно моего возраста с пакетом из Макдональдса, садящегося в самолет. У него темные волосы, и даже с моего места можно разглядеть светлые глаза. Он отпускает ремень перекинутой через плечо сумки и машет мне. Я точно не знаю никого в Доминикане, кроме папы и Голди. Наверное, он машет кому-то позади. Я не отвечаю, и он краснеет.

Мне становится немного неловко, я пытаюсь улыбнуться на тот случай, если это все-таки было мне, но он уже отвернулся. Его лицо пылает, пока он карабкается на место через ряд от меня.

Стюард уже готов закрыть дверь самолета, когда в салон врывается последний пассажир. Он сморкается и перелазит через «Макдональдса», чтобы сесть. Я морщу нос. Простуда станет прекрасным сувениром от этих потрясающих весенних каникул.

«Макдональдс» запихивает в рот картофель фри, но оглядывается через плечо, когда «бацильный» снова сморкается. Они сидят на соседних сиденьях, совсем недалеко от меня. Я чувствую легкую тошноту от запаха картошки и мыслей о парящих вокруг микробах. Во фланелевой рубашке немного жарко, так что я включаю кондиционер над головой.

– День добрый, дамы и господа! Я – Мария, ваш стюард. Добро пожаловать на борт четыре тысячи пятьсот сорок восемь, мы летим без пересадок до Майами. – Я едва слышу остальное, потому что теперь у «бацильного» приступ кашля.

Парень отодвигает подальше свою полупустую упаковку картошки фри.

3. Оливер

Выясняется, что, поменяв рейс, я оказался рядом с простуженным парнем. И что я туп настолько, чтобы помахать девушке из очереди перед досмотром. А теперь целых девяносто минут мне предстоит торчать прямо рядом с ней. Ладони снова взмокли то ли от беспокойства, медленно проникающего в мой мозг, то ли от жирной картошки фри. Глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Мужчина чихает, и я отодвигаюсь подальше.

Оглядываю самолет, невольно задаваясь вопросом, не сойти ли мне, чтобы полететь более поздним рейсом вместе с остальными волонтерами. Но это аж через шесть часов, и придется говорить всем, что планы снова поменялись. Достаточно просто представить лицо Девона… Плюс, мама точно перепугается. Эта мысль напоминает мне, что нужно отправить сообщение: «Готовимся взлетать. Напишу из Майами. Увидимся».

«Я буду следить за твоим полетом. Но на всякий случай, дай знать, как приземлитесь».

Сую телефон обратно в карман, но через секунду тот снова жужжит. Вытерев ладони о джинсы, опять достаю телефон и вижу, что это Люси. Она прислала адрес и спросила: «До вечера?». Это может означать, что она просто спрашивает, иду ли я. Или что она в замешательстве и вообще не ждала, что я там буду. Лучше бы ответила Келси. Я глубоко дышу, но мужчина рядом начинает кашлять, и теперь все мои мысли лишь о том, что я вдыхаю его микробы. Я расстегиваю ремень безопасности. Невозможно больше тут сидеть.

Мимо проходит стюардесса и твердо кладет руку мне на плечо.

– Сэр, мы вот-вот взлетим. Вы должны пристегнуть ремень и перевести телефон в режим полета.

Желая исчезнуть, я съезжаю вниз по креслу. Оглядываясь, смотрю в щель между спинками на тот ряд, где сидит девушка из очереди. Чувствую, как снова краснею, вспоминая о том, как глупо помахал ей. К счастью она смотрит вниз, читая, и не замечает моих проблем со стюардессой. Вид свободного кресла рядом с ней вызывает у меня зависть.

Мы отъезжаем от терминала и сразу выруливаем на взлетную. Это не Ньюарк с его сложными самолетными маршрутами. Я выглядываю в окно, а затем быстро отвожу взгляд. Не хочу видеть всю эту воду, над которой мы полетим.

Мужчина рядом издает целую симфонию из кашля и сморканий. Я поправляю регулятор кондиционера над головой и понимаю, что тот уже включен на полную. Если не считать моего соседа, самолет кажется жутковато тихим, и то, как расслаблены остальные пассажиры, выбивает меня из колеи. Разве они не понимают, что мы вот-вот пронесемся в жестяной банке по воздуху на высоте тридцати тысяч футов над землей, над огромным пространством открытой воды, которая, вероятно, кишит акулами? Я снова вытираю о штаны взмокшие руки. Женщина впереди громко зевает и потягивается. В этот момент самолет начинает разгон, я откидываюсь на спинку сиденья и впиваюсь ногтями в подлокотники, чувствуя, как отрываются от земли колеса.

Мой взгляд опять падает на соседнее место – поворачиваюсь к нему – и поражаюсь тому, как ужасно выглядит мужчина. Сезон простуд вроде бы прошел, но сейчас я в этом не уверен. Глаза у него красные, а лицо – странного сероватого цвета.

Что-то звякает, заставив меня вздрогнуть, но это всего лишь пилот. Мы набрали высоту и теперь можем передвигаться по салону. Я снова расстегиваю свой ремень, не зная, куда деться от своего соседа в маленьком самолете. Кроме туалета идти некуда, так что приходится идти туда. Несколько раз нажимаю на диспенсер с мылом, прежде чем включить воду. Затем тру руки. Я как раз собираюсь выйти, но решаю помыть руки до локтей – просто на всякий случай.

Перед тем как сесть обратно на свое место, я понимаю, что на моем ремне – грязный бумажный платок. Не успев осознать, что делаю, я хватаю свой рюкзак и иду к следующему ряду.

Девушка смотрит в телефон, не замечая меня. Книга лежит у нее на коленях. Я подхожу ближе. В свете из маленького иллюминатора ее волосы кажутся красновато золотыми. Я откашливаюсь, показываю на пустое место рядом с ней и спрашиваю:

– Тут занято?

Тишина. Я понимаю, что она в наушниках. Еще секунду я неловко стою там, а потом из задней части самолета появляется тележка с напитками. Ее толкает та же стюардесса, что не дала мне встать, и я замечаю на ее лице раздражение при виде меня в проходе. Она останавливается рядом, ожидая, когда я сдвинусь с места. Приходится опуститься на свободное сиденье рядом с девушкой. Краска снова заливает мое лицо.

Когда я сажусь, девушка, наконец, замечает меня. Она растеряно вынимает наушники.

– Разве вы сидите не там? – Она указывает на мое инфицированное место в следующем ряду.

Я совершенно не подготовился и понятия не имею, что ответить.

– Там. Сидел там. Но понадеялся, что вы не будете возражать, если я сяду здесь.

– О… кей, – отвечает она, вновь уткнувшись в телефон.

– Рад, что тебе удалось протащить эту штуку через досмотр, – говорю я, пытаясь пошутить о той женщине, на которую среагировал металлодетектор. Шутка дурацкая, даже если ее понять, но по лицу девушки стало ясно, что она не понимает.

Она хмурится.

– Я… просто слушаю музыку, пока делаю домашку.

Боже, я идиот.

Она вставляет наушники, открывает книгу, а мои ладони снова потеют.

4. Флора

Понятия не имею, кто этот парень, почему он махнул мне рукой, сел рядом, и о чем он вообще говорит. Лучше просто не обращать внимания, поскольку парни часто ведут себя странно, и попытаться читать.

Вскоре к нашему ряду подошли стюардессы с тележкой напитков. Я вынимаю наушники и заказываю имбирный эль. Парень берет минералку, и когда стюардесса открывает ее, та заливает и тележку и саму стюардессу. Она с силой ставит стакан на его столик, а затем толкает тележку в заднюю часть самолета, чтобы обсушиться.

Я не могу удержаться от смеха.

– Что ты ей сделал?

Парень краснеет.

– Кажется, у нее был трудный полет, – отвечает он и смотрит на больного, у которого случился очередной приступ кашля. Мы оба наблюдаем, как он встает на ноги и тяжело перегибается через сидение впереди.

– Не такой трудный, как у этого, – говорю я.

Парень ерзает, улыбнувшись.

– Мне страшно не везет, когда я путешествую.

Он смотрит на меня, и я замечаю зеленые крапинки в голубых глазах. Его лицо все еще немного розовое.

– Надеюсь, твое невезение не заразно, – наконец отвечаю я.

Он нервно смеется.

– Не знаю. Думаю, невезение работает только один на один со своим владельцем, разве нет?

– А вместе типа веселее? – Я размышляю над этим какое-то мгновение. – Не соглашусь. Смотри, если этот самолет прямо сейчас начнет падать, то не повезет всем.

– Не надо, – отвечает он. – Даже не шути об этом.

Я тихонько смеюсь, но смешок застревает у меня в горле. Парень побледнел, вцепился в ручки кресла и выглядит откровенно напуганным.

– Эй, извини, это все…

Но тут больной внезапно теряет равновесие, и мы смотрим, как он заваливается в проход.

Парень рядом со мной дергается, будто хочет помочь или сделать что-то, но стюардесса рявкает на него:

– Прошу, оставайтесь на месте, сэр! – И сама бросается на помощь больному. Тот уже сел, бормоча, что с ним все в порядке, пока стюардесса помогала ему перебраться обратно в кресло.

Инфицированный просит апельсинового сока, и готова поклясться, что когда стюардесса передает ему стакан, рука у нее дрожит.

Парень рядом выглядит одновременно смущенным и напуганным.

– Просто обычная Эбола, – шепчу я.

Стюардесса быстро идет в переднюю часть самолета и берет трубку телефона, соединяющую салон с рубкой. Она стоит спиной к нам, но оглядывается через плечо на ряд передо мной. Кивает несколько раз, затем вешает трубку и исчезает в комнате отдыха.

Парень наблюдает за всем этим в пораженном молчании. Он дышит очень часто.

– Хм, ты в порядке? – спрашиваю я, чувствуя некоторую вину за то, что пошутила про Эболу.

Он слабо улыбается. Теперь его лицо тоже вспотело, и во мне просыпаются инстинкты заботливой старшей кузины. Когда моего двоюродного брата Рэнди вот так накрывает, ему помогают мои разговоры о чем угодно.

Я поворачиваю регулятор над головой парня так, чтобы на него дул прохладный воздух.

– Так что ты делал в Доминикане, э-э-э…?

– Оливер, – выдыхает он.

Ну, по крайней мере, он говорит.

– Оливер, ты живешь в Майами или где-то еще?

– Сегодня вечером вечеринка в Бруклине. – Теперь он дышит еще быстрее.

Дерьмо. Кажется, мой метод не работает.

– Эй, я тоже живу в Бруклине, – говорю я. Вторая попытка.

Оливер быстро кивает и смотрит на меня.

– Эм, меня зовут Флора.

Он продолжает кивать.

– Я ездила в гости к папе и его отстойной жене.

– Мачехе? – спрашивает он, и дыхание немного замедляется. Я сдерживаю желание нахмуриться.

– Ага, – отвечаю, стискивая зубы.

Он ухмыляется.

– Она тебе не нравится?

– Ха! – Я вынимаю телефон и нахожу фотку, которую выложила Голди. – С чего бы она мне нравилась? – спрашиваю, покачивая телефоном.

Оливер мгновение изучает фото, и я чувствую себя глупо. Он, наверное, считает, что она крута с этой ее нелепой позой а-ля Кардашьян и ослепительно белыми зубами. Натуралы так предсказуемы.

Он отводит взгляд от фотки и, взглянув на меня, глубоко вдыхает.

– Фу, – выдыхает он.

Есть!

Оливер улыбается искренней улыбкой. Дыхание почти вернулось в норму.

Он сжимает и разжимает кулаки.

– Спасибо, – тихо говорит Оливер.

– Без проблем, – отвечаю я, будто так оно и есть.

Он вновь начинает копаться в телефоне, и я снова надеваю наушники, наблюдая за ним краем глаза.