Текст книги "Карантин"

9. Оливер

Я озадаченно смотрю на Флору. Когда термометр пикает, работница ЦКЗ выглядит пораженной. Она тоже смотрит на Флору и устало вздыхает.

Мой рот открывается, собираясь сказать работнику все, что я только что видел, но Флора ловит мой взгляд и яростно трясет головой.

– Но ты… – начинаю.

Не знаю, что я на самом деле хотел сказать. Закончить предложение так и не получается, потому что Флора внезапно хватает меня за рубашку, тянет к себе и целует.

В губы.

Все вокруг замирают от удивления, а сотрудница снова вздыхает.

– Для вас обоих официально начинается тридцатидневный карантин.

10. Флора

Оливер быстро отшатывается от моего поцелуя. Зеленые крапинки в его голубых глазах снова совсем рядом. Эти глаза напоминают мне вид из окна в весенний день и прохладный ветер на лице.

Он все отодвигается от меня, продолжая пятиться, пока не упирается в угол койки. Рот у него открывается и закрывается, но он не издает ни звука, ни слова.

Я даже немного ожидала громкого визга сирен, рева воздушной тревоги – чего-то мощного и шумного. Ну или хотя бы беготни, паники и криков. Но слышу лишь громкий стук собственного сердца в ушах. Сотрудники ЦКЗ спокойно передвигаются вокруг с планшетами, шепотом делая короткие звонки. Странно, что с нами никто не разговаривает. Мне кажется, кто-то должен нам что-либо сказать, чувствую себя подопытной мышью в лаборатории. Интересно, нет ли тут где-нибудь брошюрки «Итак, вы отправляетесь в карантин на тридцать дней» или чего-то подобного?

Оливер все еще пялится на меня из угла своей койки. Слышу, как в его кармане вибрирует телефон, но он то ли не чувствует этого, то ли ему плевать. Он просто продолжает на меня смотреть.

Наконец у него вырывается какое-то слово, но так тихо, что, будь он дальше, я бы не расслышала.

– Зачем? – хрипло спрашивает он.

Я ничего не отвечаю. Хотела бы я знать и дать ответ.

11. Оливер

Хочется спихнуть ее с койки, или снова поцеловать, или прополоскать рот кислотой, или позвонить Келси. Хочу знать, что творится в голове у Флоры и Келси. Хочу переиграть свой первый поцелуй.

Воздух в помещении кажется очень спертым, возникает желание встать с койки, но не могу, потому что на ней сидит Флора, а я не хочу больше никогда ее касаться. Мой первый поцелуй должен был быть с Келси, я должен был пойти с ней на вечеринку вчера вечером, а теперь не увижу ее тридцать дней, а это все равно что тридцать лет.

Тридцать дней. Месяц. Я быстро прибавляю тридцать к текущей дате, и получается середина апреля, за два дня до весеннего бала. Это нечестно. Почему Флора так поступила? И почему у нее такие мягкие губы? А почему я до сих пор на нее не пожаловался? Я что, спущу все на тормозах? Можно прекратить все это прямо сейчас, рассказав работникам ЦКЗ, что я видел. Но поверят ли они мне? И что потом? У нее снова измерят температуру, а она снова просимулирует жар?

В любом случае говорить об этом не с кем. Я оглядываю слоняющихся вокруг сотрудников и чувствую себя в ресторане, когда пытаешься получить счет и не знаешь, к кому обратиться. Никогда не знаю, к кому обратиться, независимо от ситуации.

И почему Флора так спокойно сидит на моей койке, почему никто нам ничего не говорит и почему у меня такие странные ощущения в ноге? Я кладу ладонь на карман, понимая, что звонит телефон. Вынимаю его, смотрю, убираю в карман, но осознаю, что на самом деле не прочел, что же было на экране, и вынимаю обратно. Одиннадцать пропущенных звонков от мамы и сообщение от Келси:

«О боже, 30 дней КАРАНТИНА?! Можно я буду твоей сиделкой? ☺

Мысль о том, что она будет заботиться обо мне, такая милая и удивительная, что в груди становится тепло… пока не вспоминаю, что она в Нью-Йорке, а я – во Флориде. И Флора только что поцеловала меня. И меня ждет карантин на тридцать дней. Хотя Келси сейчас флиртует со мной. Кажется. Может быть, карантин – это не так уж и плохо. Ну и тридцать дней – это ведь не очень уж долго?

12. Флора

Оливер снова достает телефон из кармана и смотрит на него, будто видит впервые и не понимает, что это у него в руках и как оно туда попало.

Наблюдая за ним, вспоминаю, что нужно, вероятно, позвонить маме и сказать, что все-таки не попаду сегодня домой. Представляю, как мама собирает Рэнди, чтобы ехать в аэропорт, а это дело нелегкое, особенно когда тот считает, что еще не готов. Потом они будут стоять в пробке, а Рэнди – задавать миллион вопросов и теряться, когда мама не сможет на них ответить, потому что занята дорогой. Внутри разгорается крошечный огонек вины. Напоминаю себе, как ужасно и эгоистично мама разговаривала со мной по телефону, и тридцать дней уже не кажутся таким долгим сроком.

Выуживаю телефон из рюкзака и поражаюсь всем уведомлениям и сообщениям. Пять пропущенных звонков и два голосовых сообщения от мамы. Каким-то образом там затесалось еще несколько пропущенных и одно голосовое от отца и Голди.

Слушаю первое сообщение от мамы:

«Флора, прости за вчерашнее. И мне жаль, что ты на карантине и на ночь застряла в Майами. Тебе, наверное, страшно. – Она молчит секунду. – Ты хорошая двоюродная сестра для Рэнди и сильно облегчаешь жизнь дяде Крейгу. – Она снова молчит. – Не знаю, почему я говорю так, будто не увижусь с тобой через пару часов! Ладно, я просто хотела извиниться и закрыть эту тему. Счастливого перелета домой, скоро увидимся».

О боже. Она звонила утром. В одиннадцать тринадцать, как раз за несколько минут до того, как я провернула это дело с термометром.

Пламя вины разгорается жарче.

Я слушаю следующее голосовое от мамы, которое пришло всего несколько минут назад, в одиннадцать двадцать шесть:

«Флора! Я смотрю новости… Прошу, скажи мне, что был другой рейс с тинейджерами, которые отправятся на тридцатидневный карантин. Перезвони мне!».

Становится жарко. Может, у меня и вправду температура? Я как раз включаю голосовое сообщение от Голди, когда к нашим койкам подходит кто-то в костюме химзащиты. Это Джои, парень, который разбудил меня вчера, чтобы записать показания.

Он улыбается. Полагаю, вчера я была слишком уставшей, чтоб разглядеть ямочки у него на щеках. Теперь мне еще жарче.

– Вы готовы?

Все это время Оливер сидел на койке, яростно постукивая по телефону и разговаривая, вероятно, с мамой. Я была слишком рассеянна, чтобы слышать его слова, но удивилась, когда он вышел из оцепенения, чтобы спросить:

– Готовы к чему?

Джои смотрит озадаченно.

– К перемещению на карантин.

Оливер оглядывается, машет руками.

– А разве мы еще не тут? Не на карантине?

Джои запрокидывает голову и смеется. Оливер издает нервный смешок, и становится ясно, что он так же растерян, как и я.

– У Флоры инфекционное заболевание, мутации которого мы до сих пор до конца не понимаем. И, Флора, ты могла передать это заболевание своему парню, – он листает страницы на планшете, – Оливеру. Угроза эпидемии! – Его оживление успокаивает и беспокоит одновременно. – Вы, ребята, отправляетесь в госпиталь, в тот, где больной с вашего рейса. Я бы сказал, что у вас появилась отличная возможность оттянуться, но не стоит забывать, что это карантин.

– Он мне не парень! – быстро возражаю я. – А госпитали – для больных, – добавляю, не думая.

Джои смотрит на меня сочувственно.

Оливер слишком смущен, чтобы поднять на меня взгляд. Вспоминаю, как быстро он отстранился от поцелуя, будто мои губы были ядовитыми.

Не люблю, когда меня жалеют и когда считают ядовитой. Еще мне не нравится, что Джои принимает Оливера за моего парня.

Сейчас бы оказаться в Бруклине и пойти прогуляться, как всегда в конце отвратного дня. Обычно я начинаю прогулки из разных точек, а заканчиваю всегда в маленьком общественном саду в двух кварталах от нашей квартиры. К тому моменту, как я до него добираюсь, он уже заперт, но мне нравится смотреть на статуи внутри. Моя любимая – маленькая девочка с ликующе запрокинутой головой и птицами, сидящими на ее поднятых руках.

Мне вдруг очень хочется подышать свежим воздухом.

Джои все еще смотрит на меня. Он берет ручку со своего планшета и что-то быстро записывает.

– Окей, давайте готовиться к поездке! – радостно говорит он, будто мы отправляемся за сливочным пломбиром с сиропом. – Перед транспортировкой нужно снова переговорить с вашими родителями. Поскольку вы оба – несовершеннолетние, они должны дать согласие на медицинское наблюдение и процедуры. Главврач отделения инфекционных болезней встретит нас у машины скорой.

– А если они скажут «нет»? – тут же спрашиваю я.

– Кто скажет «нет»? – хмурится Джои.

– Наши родители. Если они не дадут согласия? – внезапно чувствую надежду на выход из всей этой неразберихи.

– О, ну, тогда нам придется получить предписание суда, чтобы поместить вас на карантин, – немедленно отвечает Джои.

– Суда? – Меня даже после уроков никогда не оставляли.

Джои улыбается.

– Еще вопросы?

Да, у меня их масса, но задавать их кажется бессмысленным делом.

– Нет, – отвечаю, плотно сжав губы.

– Ладно, пошли, – говорит Джои, хлопнув себя по колену.

Мы идем через базу, таща свои чемоданы. Все как в тумане. Надо как-то объяснить Джои, Оливеру и всем остальным: я не хочу, чтоб Оливер был моим парнем. Я поцеловала его потому, что… я все еще пытаюсь понять причину, пока мы идем наружу. Там нас ожидают две скорые с открытыми дверями и двое носилок с огромными пластиковыми занавесками.

13. Оливер

Задаюсь вопросом, зачем тут скорые, но потом понимаю, что это для нас. Ясное дело, мы не можем просто взять и дойти до госпиталя, но носилки с пластиковыми занавесками выглядят… пугающе. Пока смотрю на них, женщина в костюме химзащиты переходит от одной скорой к другой, кивнув Джои, который возвращается на базу. Через костюм виднеются темные волосы сотрудницы, собранные в тугой высокий хвост.

Она пожимает руку мне, а потом Флоре.

– Я – доктор Демарко. Жаль, что мы знакомимся при таких обстоятельствах, но обещаю: о вас прекрасно позаботятся. Вы будете находиться в одной палате, но одна из стен – полностью из стекла, и вас постоянно будет посещать медицинский персонал. Если необходимо, мы добавим туда видеокамеру. – Она смотрит на нас, ожидая, пока мы усвоим сказанное. Чувствую, как краснеют щеки, когда понимаю, что она намекает на поцелуй. Поцелуй. Флора поцеловала меня.

– Погодите, так мы что, будем… соседями по палате? – спрашивает Флора. – Я тридцать дней проведу в одной палате с ним?

На ее пораженном лице мелькает еще какое-то выражение, которое не могу разобрать.

Отвращение? Ужас? Очевидно, она думает не о поцелуе, хотя, может, и о нем.

– Да. Проще следить за пациентами в одной палате. Так нам не понадобятся дополнительные костюмы химзащиты.

– То есть это вопрос мелкой экономии? – саркастично спрашивает Флора.

– Это не мелкая экономия, – невозмутимо отвечает доктор Демарко. – В любом случае, как я уже сказала, вы будете находиться в одной палате, но если у кого-то начнут проявляться необычные симптомы или температура поднимется выше тридцати восьми и шести, то вас изолируют.

– А если жар не вернется? Вдруг это была… ошибка? Скажем, термометр испортился? – спрашивает Флора.

– К сожалению, жар был зафиксирован, – отвечает доктор Демарко. – Даже если это было кратковременное явление или ошибка, придется соблюдать протокол.

– Ясно, – тихо отвечает Флора, секунду она размышляет: – Но разве жар – не повод для раздельной изоляции?

– Жар сам по себе незаразен. Беспокоиться стоит о других симптомах. Если кто-то начнет кашлять, чихать, если появится тошнота, диарея или, как я и сказала, жар поднимется выше тридцати восьми и шести, тогда вас переведут на изоляцию.

Чувствую, что вновь краснею. Какашки – не лучшая тема для разговора с кем бы то ни было, особенно с первой девушкой, которая меня поцеловала.

Тем не менее Флору это, кажется, не беспокоит.

– А как проходит изоляция?

– На самом деле это не слишком отличается от той палаты, в которую вас направляют. Но не беспокойтесь. Просто знайте, что в вашей палате будет плотная штора, разделяющая ее на две части, для приватности. И помните: следить будут очень пристально.

– Мы можем повидаться с родителями? Хотя бы с мамой?

– Сейчас как раз проводятся исследования, чтобы решить, можно ли допускать к вам посетителей. Я в любом случае порекомендую вашим родителям приехать в Майами, так что если они получат разрешение на визиты, то сразу же смогут прийти в госпиталь.

– Сколько длится это исследование? – спрашивает Флора.

– Надеюсь, всего несколько дней, – сообщает доктор Демарко. – Оливер, у тебя есть вопросы?

– Прошу прощения, – говорит Флора. – Я постоянно лезу вперед.

Доктор Демарко смотрит на меня, ожидая ответа.

– Наверное, нет. – Единственный вопрос, который у меня есть, – почему Флора поцеловала меня, но не думаю, что у доктора найдется на него ответ. Сомневаюсь, что ответ найдется и у самой Флоры.

– Ну а теперь давайте позвоним вашим родителям, прежде чем они узнают новости о своих детях из каких-нибудь репортажей.

Вновь смотрю на носилки и отвожу взгляд, поскольку понимаю, что доктор Демарко и Флора уставились на меня. Флора держит в руке телефон. Наверное, надо сделать то же самое. Вытаскиваю свой из кармана.

– Флора предложила поговорить сначала с твоими родителями, – говорит доктор Демарко.

– О, у меня только мама, – отвечаю, потом невольно задаюсь вопросом, почему Флора хочет, чтобы мои родителями были первыми. Уверен, она слышала, как я разговаривал со своей склонной к гиперопеке матерью. Что это с ее стороны: услуга или подстава?

– Ладно, – говорит доктор Демарко. – Почему бы тебе первому не поговорить с мамой, а я подключусь через несколько минут?

– Вы точно не хотите просто позвонить сами? – спрашиваю, пытаясь шутить.

Доктор Демарко строго смотрит в ответ.

– Ясно, ладно, – вздыхаю и звоню маме.

Хватает половины гудка.

– ОЛИВЕР, почему ты не отвечал на мои звонки? – Ее голос уже далек от колибри, и в голове тут же появляется стая разъяренных ворон-убийц.

– Извини, мам. Планы поменялись.

– Планы поменялись? Тридцатидневный карантин – это называется «планы поменялись»? Оливер, что происходит? Новости все преувеличивают, ведь так? Они всегда все преувеличивают, да? – В ее голосе вновь звучит пугающее отчаяние.

– Мы едем в госпиталь…

На слове «госпиталь» она начинает плакать.

Доктор Демарко и Флора наблюдают за мной, и я передаю телефон так, будто это горячая картошка.

Доктор Демарко спокойно представляется, и, хотя она стоит в нескольких футах от меня, слышно, как мать рыдает в трубку.

Флора легонько касается моей руки. Она держит телефон экраном ко мне, а на экране – видео, где тюлень вразвалочку выбирается из воды и падает на песок. Он лежит в полосе прибоя, и, когда опускает голову вниз, огромная волна накрывает его морду. Тюлень чихает водой и раздраженно ползет к новому участку пляжа.

Флора смотрит мне в лицо. Понятия не имею, зачем она показала мне это видео. Но не возражаю, что оно проигрывается снова и снова. С каждым разом выглядит все забавнее.

Настолько забавно, что я не слышу разговора доктора Демарко с моей мамой, пока та не возвращает мне телефон.

– Я вылетаю завтра утром. Оливер! Уже ищу отель, нашла один прямо рядом с госпиталем, так что даже если не смогу тебя увидеть, то буду поблизости. – Снова появляется трепет. – Разве это не прекрасные новости? – спрашивает мама. Теперь ее голос звучит совсем иначе. Почти радостно!

– Да, мам, отличные, – отвечаю, но она не замечает отсутствия энтузиазма. Мысли мчатся в тысячу направлений разом.

– И погоди минутку. Доктор сказал, тебя поцеловала девушка! Это же не твоя девушка? Когда мне разрешат навестить тебя, я выскажу ей все, что думаю. Зачем она целовала тебя, если знала, что больна? Кто так поступает?

Смотрю на Флору, которая все еще показывает мне видео с тюленем. Она замечает мой взгляд и легонько машет рукой.

Может, мама и права: кто так поступает?

14. Флора

Останавливаю видео с тюленем. Бекка показала мне его в тот день, когда стало известно о Голди. Теперь смотрю его всякий раз, когда нужно развеселиться. Знаю, это жалкая попытка помочь Оливеру почувствовать себя лучше, но, когда он наконец улыбается, становится легче.

Доктор Демарко кивает мне.

Звучат четыре гудка, прежде чем мама отвечает, голос звучит устало.

– Флора! Я так беспокоилась. Так сильно беспокоилась. В новостях говорят правду? Тебя действительно отправляют на тридцать дней на карантин? – Вся злость в ее голосе испарилась с нашего последнего разговора, и мне так хочется увидеть ее, что на секунду перехватывает дыхание.

– Мне жаль, – говорю одновременно с ней.

– Это все я виновата.

– Что? Нет, мам, никто тут не виноват, – отвечаю.

– Нет, я виновата. Просто… Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – честно говорю и, глядя на доктора Демарко, добавляю: – На самом деле тут главврач. Она может поговорить с тобой, объяснить подробнее.

Передаю телефон доктору Демарко и смотрю, как она разговаривает с моей мамой, объясняет про карантин и рассказывает, что посещения пока запрещены, но все равно стоит подумать о скорейшей поездке в Майами. Оливер копается в телефоне и поднимает взгляд на меня.

– Я тоже пытаюсь найти видео, чтобы тебе стало легче. Но, может, это и не нужно? Кажется, твоя мама не психует в отличие от моей.

– О, она психует по-своему, – отвечаю и тут же чувствую себя виноватой. – Ладно, и какое видео ты нашел?

Оливер качает головой.

– Ничего особенного. Только кошку, которая чихает и пукает одновременно.

– Ничего особенного? Да это научное чудо.

– Это разве не оксюморон? – спрашивает Оливер.

– Пердеть и чихать одновременно?

Оливер вспыхивает и отвечает:

– Нет! При чем тут вообще пердеж? Разве чудо может быть научным? Думаю, это оксюморон.

– А я думаю, ты просто хочешь похвастаться словом, которое выучил на уроках английского.

– Ну, у нас будет тридцать дней, чтобы это выяснить.

– Выяснить, почему ты использовал слово «оксюморон»?

Оливер громко вздыхает, но улыбается.

От этого у него вокруг глаз появляются морщинки. Мило.

Однако доктор Демарко выводит меня из ступора, протягивая телефон.

– Флора, я еду в Майами! – говорит мама.

– Да? – удивленно спрашиваю. – А как же Рэнди?

– Мы с твоим дядей договоримся. Не беспокойся.

– А я беспокоюсь, он же мой кузен.

– И мой племянник, – отвечает мама немного строже. – Прошу, не переживай ни о чем, кроме себя.

Доктор Демарко машет кому-то, я поворачиваюсь и вижу, что Джои возвращается.

– Кажется, мне пора.

– Поговорим, когда будешь в палате. – Ее голос немного дрожит, и она откашливается.

– Ага, – отвечаю, боясь, как бы не задрожал мой собственный голос, если сказать что-то еще.

– Я люблю тебя, Флора.

– Ага, – повторяю и вешаю трубку. Вид Джои немного успокаивает.

Он указывает на носилки.

– Ваши колесницы ждут. Запрыгивайте!

– Увидимся в госпитале, – говорит доктор Демарко. – Хорошей поездки.

Смотрю на Оливера, глаза у него просто огромные. До меня внезапно доходит, что он не сказал ни Джои, ни доктору Демарко, ни кому-то другому из работников ЦКЗ о моем трюке с термометром.

И я понятия не имею, почему.

15. Оливер

Смотрю на носилки передо мной. Джои помогает Флоре туда забраться и пристегивает ее. Она кажется испуганным зверьком в клетке. Это ее вина, знаю, она сама втянула себя в это, но я могу положить всему конец. Я должен положить конец. Нужно просто открыть рот и рассказать Джои о том, что я видел. Но потом думаю о сообщениях Келси… что я – единственный парень в школе на карантине. Впервые в жизни в моем скучном существовании ощущается какая-то острота.

Забираясь в носилки, делаю быстрый снимок. Свет прикольно преломляется через пластик, и по краям фото получается радуга. Не выложить ли его в «инсту»? Но как подписать? «Никаких горшочков с золотом на этой стороне радуги»? «Карантин под радугой»?

Джои пристегивает меня, я смотрю на Флору и думаю о поцелуе. Джои назвал меня ее парнем. Эти праздные мысли забираются куда-то в подсознание и становятся все больше и больше, словно поезд, приближающийся в туннеле. Что если она и вправду больна и заразила меня? Вдруг у меня тропический моно? Сотрудник ЦКЗ в самолете сказал, что болезнь может быть смертельна в пожилом и очень юном возрасте. Я не пожилой, но могу ли считаться очень юным? Насколько юным должен быть очень юный?

Болезнь передается через слюну, что если просто выплюнуть микробы? Но не мог же я не глотать с тех пор, как Флора поцеловала меня. Хотя, наверное, лучше попробовать поздно, чем никогда. Джои и два санитара в костюмах химзащиты грузят Флору в скорую. Я отворачиваюсь в сторону и легонько сплевываю. Но во рту сухо, и ничего не получается. Пытаюсь накопить слюну и наконец сплевываю тонкой струйкой, которая липнет к губам. Я вытираю ее как раз в тот момент, когда Джои выскакивает из скорой.

– Ты в порядке, чувак? Тебя не тошнит? – Он выглядит встревоженным, а в руках снова появляется планшет.

У меня так пересохло во рту и в горле, что ответить не получается. Я откашливаюсь и делаю еще одну попытку.

– Все в порядке, – хриплю я.

– Ты уверен?

Я отчаянно сглатываю и снова киваю. Он точно мне не верит и яростно царапает что-то в планшете. Два санитара выскакивают из второй скорой. Джои что-то шепчет им, и все смотрят на меня. Странно, но мне вдруг не хватает Флоры. Санитары с Джои грузят мои носилки в скорую, никто не говорит ни слова. Я больше не пробую сплевывать. Джои вновь выпрыгивает наружу.

– Я поеду с Флорой, поскольку она единственная больная… на данный момент. – Он пристально смотрит на меня, и я пытаюсь улыбнуться в ответ, но, кажется, выходит какая-то гримаса.

Никогда раньше я не был внутри скорой. И уж точно никогда не был там внутри носилок, огороженных пластиком, по пути на карантин с санитарами в костюмах химзащиты. Хочу сделать еще один снимок, но сложновато, когда на тебя пялятся санитары. Вместо этого отсылаю Келси тот, который сделал, забираясь на носилки.

«Как в кино!» – отвечает она и присылает удивленный смайлик. Невольно задаюсь вопросом: хочет ли она сказать, что я похож на кинозвезду? Но затем возникает другой вопрос: что слышала Келси? Знает ли она, что я отправляюсь на карантин потому, что Флора поцеловала меня? От этой мысли живот скрутило так, что действительно хочется блевануть. Снова звонит мама, но я не понимаю, что еще говорить, поэтому игнорирую звонок.

Нахожу на телефоне новостной сайт. В самом низу – крошечная заметка: «Заподозрен первый случай тропической моно у пассажира американских авиалиний. Девушка-подросток и ее сосед по рейсу транспортированы на карантин в госпиталь Майами. Оба – ученики старших классов одной из школ Бруклина. Не уточняется, есть ли симптомы у второго подростка или его госпитализировали из предосторожности».

Мама продолжает звонить, а я продолжаю не отвечать.

Снаружи виднеются пальмы. На лицах санитаров проступают дорожки пота, когда они вытаскивают меня из скорой. Флору выгружают одновременно со мной. Я рад ее видеть, сам не знаю, почему. А потом замечаю, как они с Джои смотрят друг на друга, и чувствую себя идиотом из-за того, что сохранил ее тайну. Надо было рассказать кому-то о том, что видел… даже если бы мне не поверили и ничего бы не изменилось. Но сначала нужно прополоскать рот.