Текст книги "Карантин"

20. Флора

На часах три двадцать три утра. Оливер храпит. Это будит меня, но в то же время странно успокаивает. Успокаивает гораздо сильнее, чем градусник во рту и манжета вокруг руки через каждые пять минут. Я бесцельно открываю «Твиттер», но меня все раздражает. Бекка и Дженна попытались запустить сбор на «кикстартере» для «поисков лекарства от тропического моно», но пока получили всего десять долларов. Конечно же, они встретились, чтобы сделать эту страничку, нащелкать и запостить миллион фоток, якобы показывая: «Мы беспокоимся о тебе». Это «мы» напоминает отца с Голди.

Смотрю в потолок, потом снова в телефон, на время. Три сорок два, Оливер по-прежнему храпит. Сон никак не идет, но мне почему-то на это наплевать.

21. Оливер

Приятно проснуться самому, а не оттого, что в горло суют градусник, а руку пережимает манжета. В палате светло. Телефон говорит, что уже девять тридцать семь. Слышно, как входит Джои и снова говорит с Флорой о баскетболе. Хотя, скорее, говорит для Флоры. Он рассказывает о какой-то игре, на которую ходил, и удивительном штрафном броске. Мне почти неприятно, что Флора вынуждена это слушать. Почти.

Проверяю сообщения, пытаясь отключиться от голоса Джои. Келси недавно прислала рассказ об одном из тех фильмов, которые смотрела, а потом:

«Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо!».

Чувствую себя более чем хорошо, читая это.

«Просто отлично», – отвечаю.

В почте ничего интересного. Заходить к себе на страничку «Фейсбука», чтобы увидеть, как кто-нибудь еще из знакомых, пишет, что не знает меня, не очень хочется, так что заглядываю в профиль Келси, а потом в ее «инсту». Там лишь несколько селфи с Люси, где они смотрят кино.

Мама звонит сказать, что уже вылетает. На заднем плане слышны многочисленные объявления, и ее голос звучит очень громко. Я немного отвожу телефон от уха, чтобы сказать ей, что все в порядке. Да, жа́ра нет, питаюсь хорошо. Джои распахивает штору, и я впервые рад его видеть.

– Мам, мне пора. Пришел врач.

– Ладно. Еще минуточку… хочу, чтобы ты знал: говорила с врачами о посещениях. К завтрашнему дню дадут точный ответ. Они, кажется, уверены, что все будет в порядке, и скоро я смогу тебя увидеть! Буду в Майами уже через несколько часов!

– Мам, мне правда пора. Хорошего перелета.

Джои наблюдает, как я говорю по телефону, и, как обычно, карябает что-то в своем планшете.

Я вешаю трубку, и он произносит:

– Слышал слухи о посетителях? Но только никаких девушек, Ромео. Мы не можем позволить тебе целовать кого-то еще.

По ту сторону шторы фыркает Флора. Джои тоже слышит это и безуспешно пытается скрыть улыбку ладонью.

– Завтрак, – говорит он, подталкивая мне поднос, затем фиксирует показатели, записывает что-то еще и выходит через шлюз. «Забавно, как быстро он «проверяет» меня по сравнению с Флорой», – раздраженно думаю я. И чего это она так фыркает?

На часах всего десять шестнадцать. День обещает быть долгим.

22. Флора

Я смотрю через стену на коридор больницы. Джои ушел час назад, но вот он идет снова и машет мне рукой. Забавно, что теперь его костюм химзащиты кажется мне привычным, халат врача – каким-то неуместным. Все равно что встретить учителя за пределами школы, в реальном мире. Правда, нельзя не заметить, как славно облегает его фигуру медицинская форма.

Кажется, лучше гнать эту мысль прочь, но не знаю, почему.

Смотрю на штору между моей койкой и Оливером. Я все еще зла на него за слова про Голди, но все равно хочу поговорить. В самолете ему нужна была моя помощь, потом он разозлился, а потом все стало странно. Я не могу его понять. Он, безусловно, нервный парень, но что-то подсказывает мне, это не его вина.

А вот моя вина в том, что он попал в такой переплет.

Мама все пишет, рассказывая новости от врачей. Вероятно, скоро она сможет меня навестить. Почувствовав зуд и беспокойство, встаю и начинаю ходить по своей части палаты. Смотрю на штору посередине комнаты. У Оливера включен телевизор, оттуда раздается искусственный смех какого-то старого ситкома. Из-под шторы выскальзывает маленькое пятно света. Он что, смотрит в окно? Интересно, что там?

На секунду закрываю глаза, глубоко вздыхаю и представляю, будто я дома, в Бруклине. В последний раз, когда я смотрела на часы, был почти полдень, так что скоро по моему расписанию – обед в школьном кафе. Воображаю, как сижу с Беккой и Дженной, мы говорим о весенних каникулах. Они рассказывают, что скучали по мне и что без меня все было не так. Затем какая-то незнакомая девушка садится рядом и говорит: «Если они так скучают, то почему не пишут?».

Мои глаза распахиваются, я хватаю телефон и снова чувствую беспокойство и ярость, когда вижу, что от них нет ни одного сообщения. Проверяю краудфандинговую страничку, но сумма сбора застряла на десяти долларах.

Из телевизора Оливера опять раздается смех.

Джои приносит обед, но не задерживается, и это почему-то меня раздражает. Приходится напомнить себе, что у него есть другие пациенты. Ковыряю влажный хлеб бутерброда с ветчиной и сыром, затем откусываю от ломтика чеддера.

Еще немного хожу туда-сюда, снова поправляю постель, перебираю чемодан, заново складываю одежду. Скучаю по базе. Мне не хватает открытого пространства и разговоров с Оливером.

Мне не хватает Оливера.

Мысленно возвращаюсь в школьный кафетерий, но Бекка и Дженна уже ушли, и я осталась одна.

Мои глаза распахиваются, когда в рот суют термометр, а вокруг руки оборачивается манжета. Должно быть, я заснула. Поднимаю взгляд. На этот раз это не Джои в костюме химзащиты, а та же сварливая медсестра, что и прошлым вечером.

Она вынимает термометр, смотрит на него, снимает манжету и проверяет экран маленького аппарата.

– Все еще норма, – говорит она, изучая меня, уперев руку в бок. – К этому моменту твоя температура должна была снова подняться, – бормочет медсестра.

Остаток дня провожу, слушая искусственный смех ситкома на стороне Оливера, завидуя персонажам, тому, как их проблемы решаются всего за тридцать минут. Тридцать дней – это намного дольше, чем тридцать минут.

23. Оливер

Третье утро в больнице начинается так же, как и днем ранее: проснувшись, не понимаю, где нахожусь, затем быстро вспоминаю и выполняю дыхательные упражнения, которые отыскал в сети. А затем, конечно же, проверяю свой телефон. Сначала – сообщения, потом – почту, «Фейсбук» Келси и «Инстаграм». Небольшой приятный круг у меня в голове, такая рутина успокаивает.

Первая проверка показывает новое сообщение от Келси: просто смайлик в виде стопки оладий. Мы переговаривались о том, что любим есть, когда болеем. Я сказал, что люблю вафли, особенно «Эгго». Сначала не понимаю смайлика, но потом решаю, что она, конечно же, знает разницу между вафлями и оладьями и просто пытается шутить или хочет сказать, что оладьи лучше, и просто дразнит меня. А может быть, нет смайлика с вафлями, есть только с оладьями? Иногда ненавижу смайлы. И хорошо было бы, если бы к девушкам прилагалась инструкция.

Моя почта, «Фейсбук» и «Инстаграм» Келси не показывают ничего интересного или нового, так что, покончив с утренней рутиной, кладу телефон. Штора между мгой и Флорой задернута. Это хорошо: все еще не хочу говорить с ней и знаю, что неплохо справляюсь.

Однажды мои родители тридцать три дня не разговаривали друг с другом. Мне было восемь, и я отмечал каждый день в календаре. Я нарисовал торт и шарики рядом с двенадцатым днем, днем моего рождения. Единственный подарок, который я тогда хотел, – чтоб они заговорили. Но когда это желание наконец исполнилось, я очень пожалел. Тридцать три дня молчания вылились в одну из самых худших ссор. Мама выдрала страницы из свадебного альбома и попыталась запихнуть их в шредер. Пришлось прятаться в шкафу, пока все не закончилось.

Потягиваюсь в постели и снова смотрю на задернутую штору. Что там делает Флора? Спит? Не то чтобы она меня интересовала – просто хочу понять, вдруг и мне стоит спать подольше, просто на всякий случай… Хотя вряд ли, потому что ни она, ни я на самом деле не больны, и вся эта ерунда с карантином – ее рук дело. Знаю, что она знает, что я знаю, что она на самом деле не больна. Но не могу заставить себя рассказать об этом. Особенно пока Келси продолжает мне писать.

Беру телефон и отправляю Келси «Доброе утро» со смайликом солнца.

Приходит ответ: «Как раз собираюсь есть вафли» и снова изображение оладий.

«Ха-ха», – пишу я.

«Вафли – это весело?»

Теперь понятия не имею, шутит она или нет. У меня болит голова.

Кажется, Флора шевелится по ту сторону шторы. Напоминаю себе, что мне все равно, и возвращаюсь к переписке с Келси. Отсылаю ей смайлик с пончиком и получаю в ответ «лол». Полагаю, я прошел этот странный тест, на который случайно согласился.

Вздох вырывается как раз в тот момент, когда кто-то входит в нашу палату.

24. Флора

Трудно сказать, что считается началом дня, так как каждые несколько часов меня будят для проверки жизненных показателей. Тем более что я уже давно не видела солнца. Наверное, справедливо, что окно есть только у Оливера, раз уж он здесь из-за меня. «Хотя все не так уж страшно, больше похоже на приключение», – напоминаю себе в миллионный раз. Приключения с желейным пудингом в чашках, фруктовыми коктейлями и картофельным пюре странного серого цвета. В нашем новом жилом помещении и не пахнет телевизорами высокой четкости, рогаликами и пиццами, что были у нас на базе. В больнице нормально, но она слишком похожа на… больницу.

Поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, кто входит в палату. Наверное, это Джои… точнее, надеюсь, что Джои. Но нет, кто-то незнакомый несет корзину размером почти в свой рост, набитую самой разной едой.

– Э-э-э, прошу прощения, у меня для вас посылка, – говорит человек в костюме химзащиты и нервно оглядывает комнату огромными глазами.

Он ставит корзину у входа, бросает на меня быстрый взгляд, сморщив нос, и я понимаю, что это отвращение. Посетитель тут же удирает.

Смотрю на штору между койкой Оливера и моей. У него там тихо, хотя он недавно шевелился, так что, наверное, уже проснулся.

Выбираюсь из постели, поднимаю корзину и достаю карточку, лежащую сверху. Она адресована мне. Странно, но я взволнована. Волнение тут же сменяется разочарованием, когда вижу, что это от Голди.

«Надеюсь, это поможет вам поскорее почувствовать себя лучше!» И как ей удалось правильно все написать? Видимо, тот, кто собрал корзину, исправил все ошибки и опечатки.

Достаю еду. Ничего особенного, но точно лучше пудинга комнатной температуры, который был на завтрак. Открываю пакетик с печеньем и откусываю кусочек. Не так уж плохо, но, кажется, чего-то не хватает. Смотрю на упаковку более внимательно и вижу надпись «без глютена». Вытаскиваю пачку чипсов – то же самое. Копаюсь еще немного – все без глютена, даже коробка изюма.

– Конечно, в изюме же обычно полно глютена, – бормочу. Сомневаюсь, что она вообще знает, что такое глютен.

– Что ты сказала? – голос Оливера из-за шторы заставляет меня выронить коробку с изюмом. Даже не знаю, что ответить, поэтому продолжаю копаться в корзине. На самом дне лежит коробка с безглютеновой смесью для оладий.

– Хорошо, что у меня тут есть горячая сковорода.

Не знаю, почему, может быть, из-за недостатка прямого солнечного света или нехватки свежего воздуха, а может, потому что я не придумала ничего лучше, задвигаю коробку с блинной смесью под штору в палате. Мне почему-то кажется, что это повеселит Оливера.

Он взвизгивает и резко отдергивает штору с таким лицом, будто увидел призрака.

– Как ты узнала?

– О боже, ты тоже безглютеновый? – спрашиваю. – Нет, знаю, что это серьезная аллергия, но куче людей, включая Голди, просто нравится безглютеновая диета.

Мне противна мысль, что первый за два дня разговор, который веду с Оливером, – о Голди.

– Что? – Он кажется растерянным. – Нет-нет. Ничего не имею против глютена. Наверное. Не знаю. На самом деле я никогда особо не думал об этом. – Он встряхивает смесь для оладий. – Но оладьи – это совсем не то же самое, что вафли!

Понятия не имею, о чем речь, но Оливер так нелепо выглядит в своей больничной пижаме, с коробкой смеси, что начинаю смеяться.

– Вафли – это смешно? – Он тоже начинает смеяться. Не знаю, над чем мы смеемся, но я так рада снова видеть его счастливым и опять говорить с ним, пусть даже и понятия не имею, о чем.

25. Оливер

Лицо уже болит от смеха. Приятно размять мимические мышцы. Но когда смех затухает в груди, истерика проходит, очень быстро вспоминаю, где я и почему я тут. А Флора так заразительно смеется. Видя ее такой счастливой, снова начинаю злиться.

Думаю, Флора замечает мою злость, потому что внезапно прекращает смеяться, и мгновение мы смотрим друг на друга в молчании.

– Я все испортила, – говорит она просто и без эмоций. – Знаю, ты хотел попасть домой, у тебя там девушка, и мне жаль.

Ее честность, откровенность – не то, к чему я привык, и это выбивает меня из колеи. Жду подвоха или очередной подставы, но она смотрит так открыто. С ней не будет этой путаницы с вафлями и оладьями.

– Я должен знать… должен знать, почему… – я замолкаю.

– Почему я это сделала? Симулировала жар? – она говорит сама, так что мне не приходится мучиться.

– Да. Прошу, скажи, что у тебя имелась потрясающая причина.

Она пожимает плечами.

– Раньше было так уютно. Знаю, я говорила, что моя мачеха ужасна, но и с мамой не всегда просто, а заботиться о кузене и вовсе очень сложно. Полагаю, я не хотела возвращаться домой или мне просто не хватало чего-нибудь интересного, не знаю.

– Думаю, ты интересная сама по себе, – говорю, прежде чем успеваю себя одернуть.

Хочется спросить ее о поцелуе, но смущение не дает мне заговорить.

Флора все так же смотрит мне в глаза, и я вспоминаю ее спокойствие во время полета, то, как она помогла мне, незнакомцу, справиться с панической атакой, как вступилась за больного пассажира и встала, чтобы выступить против того толстяка. И дурацкое видео с тюленем, которое она мне показала.

– Спасибо, – отмахивается Флора. – Но у нас тут все-таки еще двадцать восемь дней. Кажется, я тебе должна.

– Должна? – Скажи что-нибудь о поцелуе, Оливер.

– Да. За все это. – Она снова взмахивает рукой, на этот раз обводя палату.

Твоем первом поцелуе.

Качаю головой, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме ее или своих губ, и оглядываюсь. Теперь, когда штора отдернута, видно вторую половину палаты. Постель аккуратно заправлена, одежда свернута на стуле, и даже поднос с едой выглядит аккуратно. Оглядываюсь на беспорядок на своей стороне, собственный поднос с объедками, мятые простыни, носки, которые, кажется, размножились и смотрят на меня из всех углов. Пытаюсь пнуть один ногой, запихивая под стул, но Флора не обращает на это внимания.

Она достает свой телефон, бормоча под нос:

– Карантина? Карантиним? – и через мгновение: – О, карантинейджер! Вот оно! – сияя, она поднимает взгляд.

– Что делаешь? – спрашиваю медленно.

– Делаю нам хештег.

– Что-что?

– Хештег!

– Точно, извини. Я знаю, что такое хештег, но что значит нам хештег? Почему этот хештег наш, э-э-э… – я замолкаю.

– Ты когда-нибудь видел фотки с карантина?

– Ну да, наверное, каждый видел фотки с какого-нибудь карантина, верно? Выглядит довольно угнетающе. И ужасно.

Флора, кажется, не слышит меня.

– Я тут придумала тебе первый хештег для подростков в карантине. Или лучше написать… карантинейджеров!

Я все еще растерян.

– Зачем мы это делаем? Точнее, зачем ты это делаешь?

– Как ее зовут?

– Келси, – не задумываясь, отвечаю я. Как я вообще понял, о ком спрашивает Флора?

– Келси решит, что это круто – увидеть свое имя рядом с первым хештегом под карантинейджерской фоткой, разве нет?

– Флора, да что ты делаешь?

Она наконец поднимает взгляд от телефона.

– Заставляю девушку влюбиться в тебя, конечно же, и становлюсь твоим личным консультантом, тире, автором руководства о девушках для парней.

Она так возбуждена и взволнована, мы впервые разговариваем после двух дней молчания, и я все еще в замешательстве по поводу поцелуя, так что даже не знаю, что сказать. Полагаю, «спасибо» подойдет.

– Можешь сказать «спасибо», – говорит Флора.

– Погоди, ты что…

– Да, я создатель хештегов и чтец мыслей, – она пожимает плечами. – Считай это частью двух моих икс-хромосом.

Она наводит на меня телефон, но опускает и проходит на мою сторону палаты. Флора пальцами ерошит мне волосы, и я борюсь со странным искушением схватить ее руку. Она чуть отступает и довольно смотрит на меня.

– Идеальная сонная голова, – удовлетворенно говорит она.

Снова наводит на меня телефон и потом показывает мне фотку. Волосы стоят дыбом, рот открыт. Ужасно.

– Дай мне свой номер, я отправлю снимок, чтоб ты мог добавить сюда что-нибудь о Келси и использовать наш хештег. Она то-о-очно в тебя влюбится.

Я молчу, а Флора снова смотрит выжидающе.

– Номер!

– А, точно. – Я диктую ей свой телефон.

Секунду спустя раздается сигнал, и ужасная фотка появляется у меня на экране.

– Все, вперед.

– Еще раз: что именно я должен сделать?

– Влюбить в себя Келси, – говорит она так, будто это не сложнее, чем заказать пиццу.

– И как я должен это сделать? Повтори-ка.

– Очаруй ее и будь идеальным карантинным парнем.

– Каким-каким парнем?

– Помнишь, я говорила о том, что стану автором пособия о девушках?

– Да.

– У него есть еще и вторая часть.

Невольно задаюсь вопросом, нет ли у Флоры настоящего жара, повлекшего за собой что-то вроде деменции. Затем рассматриваю фотку на телефоне, ожидая дальнейших инструкций. Но Флора просто смотрит на меня.

– Не понимаю, как фотка заставит Келси влюбиться, – говорю наконец.

Флора закатывает глаза.

– Дай сюда, – она выхватывает телефон у меня из рук, нажимает что-то и отдает обратно.

Какой бы фильтр она ни использовала, он подретушировал все так, что мое дурацкое лицо освещено уже не так ярко. Флора добавила хештег, о котором уже говорила: #карантинейджер. И тег #хайкелси.

– Хайке-е-е… – замолкаю, не в силах разобрать написанное.

Флора вновь закатывает глаза.

– Хай, Келси!

– Точно, – тихо отвечаю я. – Еще раз: зачем я это делаю? Показать Келси, что даже на карантине по-прежнему могу оставаться придурком?

Флора легонько толкает меня локтем.

– Ты не придурок. Прошу, просто доверься мне! Она купится на это – сто процентов. Девушки любят, когда парни думают о них в разлуке, особенно когда показывают это в соцсетях. Тем боле что, столько народа уже слышало в новостях о подростках на карантине. По возвращении тебя гарантированно ждет свидание на весеннем балу.

– Откуда ты знаешь, что я хотел пригласить…

– Келси на весенний бал? – Флора вновь хлопает себя ладонью по голове и подмигивает.

– Ты немного пугающая, – говорю, прежде чем успеваю одернуть себя.

Флора коварно улыбается.

– Потом скажешь мне спасибо.

Сглатываю в нерешительности и выставляю фото напоказ всему «Инстаграму».

26. Флора

Последние двадцать минут Оливер был приклеен к своему телефону сильнее, чем раньше, и на секунду мне становится интересно, зачем я придумала хештег. Разговаривать с ним приятно, а теперь он молчит на своей стороне палаты, прокручивая и обновляя посты в «Твиттере».

Ничего не могу с собой поделать и тоже открываю «Твиттер» в поисках своего хештега.

«Нашего хештега. Это для Оливера», – напоминаю себе.

Вижу реакцию Келси раньше, чем он. «О БОЖЕ. Можно я буду твоей сиделкой?» Морщусь. Как оригинально. Но Оливеру это точно понравится. Наблюдаю за ним уголком глаза, замечаю румянец, разливающийся по всему лицу, и легкую улыбку следом. Это не та бурная экстатическая реакция, которую я ожидала. Неужели я переоценила силу своего хештега? Он казался таким идеальным. Девушки любят, когда их отмечают в соцсетях.

Не то чтобы я знала по себе… просто слышала.

Оливер все еще молчит. Продолжаю обновлять ленту, с нетерпением ожидая его ответа Келси, но он ничего не пишет. Снова смотрю на него уголком глаза и замечаю нахмуренные брови.

– Все в порядке? Я думала, Келси что-нибудь ответит, – пытаюсь прикинуться дурочкой.

– Ты проверяла пост? – Кажется, он удивлен.

– Ну, хештег – моя идея, разве нет? – Это должно было прозвучать игриво, но в голосе слышится попытка защититься.

Оливер секунду изучает мое лицо, прежде чем снова переводит взгляд на телефон. Жду, когда он заговорит, но его голова все так же опущена.

– Нужно написать что-нибудь в ответ! – говорю ободряюще.

– Хм-м-м? – Он отвлечен чем-то. – О, верно, да, нужно.

Пробую зайти с другой стороны:

– Кажется, она написала что-то насчет сиделки? Это довольно… – замолкаю, подыскивая подходящее слово.

– Однообразно, – предлагает он, все так же глядя вниз.

Не поняла. Она что, запостила что-то дважды?

– Не догоняю.

– Ничего. Все в порядке! – Оливер улыбается, но улыбка выглядит натянутой.

И больше мы не разговариваем. И чем это лучше? Отлично.

Продолжаю обновлять пост, но Оливер не отвечает на комментарий. Смотрю в «Инстаграме» на фотки Дженны и Бекки. Они прислали мне парочку сообщений. Хочу рассказать им, как поцеловала Оливера, но так и не отсылаю это сообщение. Тогда они узнают, что он тоже на карантине, и, может быть, поинтересуются, почему я вообще сюда попала, и не дай бог догадаются, что я симулировала жар. По крайней мере, мне кажется, все будет именно так. Но, возможно, я просто ищу предлоги.

Голди запостила кучу «вдохновляющих» цитат на «Фейсбуке» о том, что надо улыбаться, когда все сложно, и теперь ее тупые друзья спрашивают, все ли с ней в порядке. «Все хорошо, просто беспокоюсь о близком человеке».

Надеюсь, она не станет рассказывать про меня, и надеюсь, Голди не думает, что мы и вправду близкие люди.

Оливер вскрикивает и спрыгивает с постели. Волосы все еще стоят дыбом от моих пальцев, и я борюсь с желанием вновь по ним пробежаться.

Он машет передо мной телефоном, пытаясь показать экран, но от возбуждения нечаянно выключает его. Он так растерян, как бы не рассмеяться! Мы оба пялимся на логотип на экране телефона, пока тот включается.

Наконец Оливер запускает «Твиттер», обновляет пост и торжествующе поворачивает ко мне телефон.

– Мы в тренде!

Смотрю на экран, но взгляд скользит по сплошным карантинейджерам.

– Что там пишут?

Стараюсь выглядеть беззаботно и скрыть свое удивление.

– Это же безумие! – говорит Оливер. – Даже не знаю, кто эти люди. – Он все еще держит телефон передо мной, и я заставляю себя сфокусироваться.

Касаюсь его руки, чтобы он перестал листать.

– Погоди, дай прочитаю хоть что-нибудь.

Он смотрит на мою руку, лежащую поверх его, и я быстро отстраняюсь.

Оливер откашливается.

– Э-э-э, ладно, тут говорят, что мы, должно быть, те самые тинейджеры из новостей. Некоторые испуганы и беспокоятся, что тоже заболеют. Но, ха, смотри, вот девушка говорит своей подруге, что тоже хочет отправиться на карантин.

Я склоняюсь ближе к экрану.

– Ха, она пишет, что хочет на карантин с тобой! О, смотри, и еще одна – тоже!

Теперь у Оливера краснеет и шея.

– Зачем кому-то хотеть быть со мной на карантине?

Смотрю в эти прохладные, как бриз, глаза, все еще думая о том, чтобы пробежаться пальцами по его волосам. Вспоминаю, какими мягкими были его губы во время нашего поцелуя.

Который произошел, непонятно почему.

Он продолжает зачитывать что-то еще, но мои мозги за ним не поспевают. Я знала, что хештег будет хорошей идеей, но не думала, что настолько. Видимо, я в ударе: два импульсивных, мгновенных решения в неделю.