Текст книги "Неоновые боги"

Глава 2. Персефона

Вечеринка продолжается, но я ни на чем не могу сосредоточиться. Лица расплываются, цвета неразличимы, шум комплиментов стоит в ушах. В груди нарастает крик, вопль потери, которую я не в силах вынести, но я не могу дать ему волю. Уверена, что, начав кричать, не сумею остановиться.

Я потягиваю шампанское онемевшими губами, а рука дрожит так, что напиток плещется в бокале. Словно по волшебству, передо мной оказывается Психея, и, хотя пустое выражение ее лица неизменно на месте, глазами она мечет молнии в сторону нашей матери и Зевса.

– Персефона, мне нужно в уборную. Сходишь со мной?

– Конечно, – я едва узнаю свой голос.

Мне приходится чуть ли не силой вырвать пальцы из хватки Зевса. Я в состоянии думать лишь о том, как эти мясистые руки касаются моего тела. О боги, меня сейчас стошнит.

Психея выталкивает меня из банкетного зала, закрывая своим роскошным телом и пряча от поздравляющих, как личный охранник. Но в коридоре мне лучше не становится. Стены будто смыкаются вокруг меня. Я вижу отпечаток Зевса на каждом кусочке пространства. Если выйду за него, он и на мне оставит свои отпечатки.

– Мне нечем дышать. – Я жадно хватаю ртом воздух.

– Иди дальше. – Сестра спешно ведет меня мимо уборных, затем за угол и к лифту.

За закрытыми дверьми клаустрофобия только усиливается, заточая нас в зеркальном пространстве. Я пристально вглядываюсь в свое отражение. Глаза кажутся огромными, а кожа совсем белой.

Мне трудно унять дрожь.

– Меня сейчас стошнит.

– Почти приехали, почти.

Как только двери распахиваются, Психея едва не выносит меня из лифта и ведет по очередному широкому мраморному коридору к черному ходу. Мы незаметно проскальзываем в один из немногочисленных закрытых дворов, окружающих здание, в небольшой, тщательно ухоженный сад, затаившийся среди большого города. Сейчас он спит под тонким слоем снега, который пошел, пока мы были внутри. Холод пронзает меня, как лезвие ножа, и я с радостью принимаю эту жгучую боль. Все лучше, чем еще один миг в том зале.

Башня Додона расположена в самом центре Олимпа. Это одно из немногих зданий, которыми владеют все Тринадцать, а не кто-то один из них, хотя всем прекрасно известно, что на самом деле она принадлежит Зевсу. Когда я была слишком юна и не понимала, что к чему, этот великолепный небоскреб казался мне чуть ли не волшебным.

Психея ведет меня к каменной скамейке.

– Опустишь голову между коленями?

– Не поможет.

Мир от этого не перестанет вращаться. Мне нужно… не знаю. Я не знаю, что мне делать. Я всегда видела свой путь, сквозь года ведущий меня к главной цели. Он всегда был виден отчетливо. Получаю степень магистра в Олимпе в качестве компромисса для матери. Дожидаюсь двадцатипятилетия, забираю свой трастовый фонд и с помощью этих денег бегу из Олимпа. Пробиться через барьер, который отделяет нас от остального мира сложно, но возможно. Помощь нужных людей и деньги гарантируют, что так все и будет. И я стану свободной. Могу перебраться в Калифорнию и напишу диссертацию в Беркли. Новый город, новая жизнь, новое начало.

Но теперь я вообще ничего не вижу.

– Не могу поверить, что она это сделала. – Психея начинает расхаживать вперед и назад резко и агрессивно. Ее темные волосы, совсем как у нашей матери, колышутся с каждым шагом. – Каллисто ее прикончит. Она знала, что ты не захочешь в этом участвовать, но все равно заставила тебя.

– Психея… – Горло горит и сводит, в груди щемит еще сильнее. Меня будто посадили на кол, а я только сейчас заметила. – Он убил свою бывшую жену. Трех бывших жен.

– Ты не знаешь наверняка, – машинально отвечает она, но отказывается встречаться со мной взглядом.

– Даже если так… Мама знала, на что он, по всеобщему мнению, способен, но ей было все равно. – Я обхватываю себя руками, но и это не помогает унять дрожь. – Она продала меня, чтобы упрочить свою власть. Она и так уже одна из Тринадцати. Почему ей этого мало?

Психея садится на скамью рядом со мной.

– Мы найдем выход. Просто нужно время.

– Он не даст мне времени, – отрешенно возражаю я. – Он будет наседать со свадьбой, как сделал с предложением. – Сколько у меня времени? Неделя? Месяц?

– Нужно позвонить Каллисто.

– Нет, – чуть ли не кричу я и стараюсь понизить голос. – Если скажешь ей, она примчится прямо сюда и устроит скандал.

Если дело дойдет до Каллисто, может статься, что она наорет на мать… или снимет с ноги туфлю на шпильке и попытается вонзить ее Зевсу в горло. В любом случае беды не миновать, а я не могу допустить, чтобы старшая сестра несла бремя моей защиты.

Мне придется самой разобраться, что делать дальше.

Так или иначе.

– Может, в сложившейся ситуации как раз не помешает устроить скандал.

Благослови Господь Психею, но она все еще ничего не понимает. У нас, как у дочерей Деметры, есть только два варианта: играть по правилам Олимпа или навсегда покинуть город. И только. Невозможно безнаказанно идти против системы, а наказание слишком жестоко. Если хоть одна из нас нарушит правила, то это скажется на всех, кто имеет к нам отношение. Если до этого дойдет, даже мать, будучи одной из Тринадцати, нас не спасет.

Нужно выйти за него. Так я обеспечу сестрам хотя бы относительную безопасность в этом змеином гнезде. Это правильное решение, пусть даже мне становится дурно от одной только мысли о нем. Словно в ответ на это желудок сводит, и я едва успеваю добраться до ближайшего куста, когда меня тошнит. Я смутно осознаю, что Психея убирает мои волосы с лица и, успокаивая, гладит по спине.

Я должна это сделать… но не могу.

– Я не могу это сделать. – Когда произношу эти слова вслух, все кажется более реальным. Вытерев рот, я с усилием поднимаюсь на ноги.

– Мы что-то упускаем. Не может быть, чтобы мама выдала тебя замуж за человека, который может причинить вред. Она честолюбива, но любит нас. Она бы не стала подвергать нас опасности.

В былые времена я бы с ней согласилась. Но после этого вечера не знаю, во что верить.

– Я не могу это сделать, – повторяю я. – И не стану.

Психея роется в своей крохотной сумочке и предлагает мне пластинку жвачки. Я морщусь в ответ, и она пожимает плечами.

– Незачем отвлекаться на разящее рвотой дыхание, когда выступаешь с судьбоносным заявлением о своих намерениях.

Я беру у нее жвачку, и мятный вкус в самом деле слегка помогает мне успокоиться.

– Я не в силах это сделать, – произношу я снова.

– Да, ты уже говорила.

Она не уверяет меня, как невероятно сложно будет выпутаться из этой ситуации. И не перечисляет причины, почему борьба никогда ни к чему не приведет. Я просто женщина, в одиночку противостоящая всей мощи Олимпа. Нарушать правила – не вариант. Они поставят меня на колени, но не отпустят. Мне и так потребуются все доступные средства, чтобы выбраться из города. Но выбраться отсюда после того, как Зевс заявил на меня права? Не уверена, что это вообще возможно.

Психея берет меня за руку.

– Что ты собираешься делать?

В голове воет паника. Во мне зарождается подозрение, что, вернувшись в это здание, я больше из него не выйду. Мысль кажется безумной, но я уже несколько дней испытывала странное чувство от того, как скрытно мама себя вела, и вот чем все обернулось. Нет, нельзя игнорировать свои инстинкты. Больше нельзя. А может, страх затуманивает мысли. Не знаю. Мне все равно. Знаю лишь, что возвращаться ни в коем случае нельзя.

– Можешь сходить за моей сумкой? – Я оставила сумку и телефон наверху. – И сказать маме, что мне нездоровится и я поеду домой?

Психея с готовностью кивает.

– Конечно. Сделаю все, что нужно.

Через десять секунд после ухода Психеи я осознаю, что, вернувшись домой, не решу ни одной проблемы. Мама приедет за мной и отвезет обратно к новоиспеченному жениху, даже связав, если потребуется.

Тру лицо руками.

Я не могу поехать домой, не могу остаться здесь, не могу думать.

Вскочив на ноги, я разворачиваюсь ко входу во двор. Нужно дождаться возвращения Психеи, позволить ей разговорами довести меня до состояния, хотя бы отдаленно напоминающего спокойствие. Она хитрая, как наша мать; она сможет найти решение, если дать ей достаточно времени. Но, впутывая сестру, я рискую навлечь наказание Зевса на нас обеих, как только он поймет, что я отчаянно не хочу становиться его женой. Если есть шанс уберечь сестер от последствий моих поступков, я им воспользуюсь. У матери с Зевсом не будет повода наказывать их, если они не станут помогать мне избежать этого брака.

Мне нужно бежать и сделать это в одиночку. Сейчас.

Я делаю шаг, потом еще один. Поравнявшись с массивной каменной аркой, ведущей на улицу, я почти останавливаюсь, почти позволяю нарастающему, безрассудному страху подвести меня, заставить вернуться и дать матери с Зевсом надеть ошейник, который им так хочется затянуть у меня на шее.

Нет.

Даже само слово похоже на боевой клич. Я бросаюсь к выходу и выскакиваю на тротуар. Перехожу на быстрый шаг и по наитию сворачиваю к югу. Подальше от маминого дома. Подальше от башни Додона и собравшихся в ней злодеев. Если удастся отойти на какое-то расстояние, я смогу подумать. Вот что мне нужно. Если получится собраться с мыслями, смогу придумать план, как выкрутиться из этой заварухи.

Ветер усиливается, продувая мое тонкое платье, будто его вовсе нет. Ускоряю шаг, и стук каблуков по асфальту напоминает мне о матери и о том, что она сделала.

Мне наплевать, что Психея, вероятнее всего, права: у мамы наверняка есть свой план, по которому я не должна в буквальном смысле лишиться головы на плахе. Но ее планы ничего не меняют. Она не поговорила со мной, не доверилась мне, а попросту пожертвовала своей пешкой, чтобы подобраться к королю. Меня от этого тошнит.

Высокие здания в центре Олимпа слегка помогают спрятаться от ветра, но каждый раз, когда я перехожу дорогу, он налетает с севера и треплет подол платья. Несущийся с залива ветер еще холоднее, настолько ледяной, что больно вдохнуть. Хорошо бы спрятаться от стихии, но думать о том, чтобы вернуться в башню Додона, совершенно невыносимо. Лучше замерзнуть.

Эта нелепая мысль вызывает у меня хриплый смех. Да, вот я им покажу. Ну конечно, если отморожу несколько пальцев на руках и ногах, матери и Зевсу от этого будет больнее, чем мне. Не могу понять, тронулась я умом от паники или от холода.

В центральной части Олимпа лоск наведен так же тщательно, как и в башне Зевса. Витрины всех магазинов оформлены в едином элегантном и минималистичном стиле. Металл, стекло и камень. Выглядит красиво, но абсолютно бездушно. О том, что именно скрывается за стеклянными дверями, сообщают лишь изящные вертикальные таблички с названиями компаний. Чем дальше от центра города, тем больше индивидуальности и колорита, но рядом с башней Додона Зевс контролирует все.

Интересно, если мы поженимся, он будет сам заказывать мне одежду, чтобы я точно соответствовала его эстетическому вкусу? Следить, чтобы парикмахеры создавали мне образ по его желанию? Знать, что я делаю, что говорю, что думаю? Я содрогаюсь от одной мысли об этом.

Пройдя три квартала, я вдруг понимаю, что слышу не только свои шаги. Обернувшись, вижу двух мужчин, отстающих от меня на полквартала. Прибавляю шаг, но они с легкостью подстраиваются. Они не пытаются меня нагнать, но я не могу избавиться от ощущения, что за мной охотятся.

В такой поздний час все магазины и компании в центре города закрыты. В паре кварталов отсюда играет музыка, а значит, еще где-то открыт бар. Возможно, там мне удастся оторваться от хвоста и согреться между делом.

Еще раз сворачиваю налево и иду на звуки музыки. Снова обернувшись, вижу за собой только одного преследователя. Где же второй?

Но несколько секунд спустя, когда он появляется на ближайшем перекрестке слева от меня, я получаю ответ. Он не преграждает мне путь, но чутье подсказывает держаться от него как можно дальше. Сворачиваю направо, вновь направляясь к югу.

Чем дальше я от центра города, тем сильнее здания вокруг выбиваются из однотипного облика. На улице начинает попадаться мусор. У некоторых компаний установлены решетки на окнах. На грязных дверях в паре мест даже висит знак о взыскании по закладной. Зевса волнует только то, что у него перед глазами, но, судя по всему, до этого квартала его взгляд не простирается.

Быть может, мои мысли путаются от холода, но я очень долго не замечаю, что незнакомцы теснят меня к реке Стикс. Неподдельный страх впивается в меня клыками. Если меня прижмут к берегу, я окажусь в ловушке. Верхний и нижний город соединяют только три моста, но ими никто не пользуется с тех пор, как умер последний Аид. Пересекать реку запрещено. Если верить легендам, это невозможно сделать, не заплатив при этом какую-то ужасную цену.

И то, если мне вообще удастся добраться до моста.

Ужас окрыляет меня. Я перестаю беспокоиться о том, как больно ногам в этих жутко неудобных туфлях. Едва обращаю внимание на холод. Должен быть способ обойти моих преследователей и найти людей, которые смогут помочь.

У меня даже треклятого телефона нет.

Черт возьми, не стоило позволять эмоциям взять надо мной верх. Если бы я дождалась, когда Психея принесет мне сумку, ничего этого не случилось бы… Или случилось?

Время перестает иметь значение. Каждый резкий выдох, вырывающийся из моей груди, отмеряет секунды. Я не могу думать, не могу остановиться, я почти бегу. Боги, как же больно ногам.

Поначалу я едва различаю шум бурной реки. Его почти невозможно расслышать за моим громким дыханием. Но вот передо мной мокрая черная лента, слишком широкая и быстрая, чтобы можно было безопасно ее переплыть, даже будь на дворе лето. А зимой это и вовсе смертный приговор.

Я оборачиваюсь и вижу, что мужчины подобрались ближе. Мне не удается рассмотреть их лица в темноте, и тут я осознаю, какой тихой стала ночь. Шум из бара превратился в еле слышный шепот в отдалении.

Никто не придет меня спасти.

Никто не знает, что я здесь.

Мужчина, стоящий справа – тот, что выше, – смеется, отчего мое тело пробивает дрожь, которая не имеет никакого отношения к холоду.

– Зевс хочет поговорить.

Зевс.

Неужели я думала, что хуже уже быть не может? Как глупо с моей стороны. Это не какие-то случайные злодеи. Их отправили за мной, как псов за сбежавшим зайцем. А я думала, что он будет стоять сложа руки и даст мне сбежать? Видимо, да, потому что шок окончательно лишает меня способности думать. Если остановлюсь, они схватят меня и вернут жениху. А он посадит под замок. Я ни капли не сомневаюсь, что другой возможности сбежать мне не предоставится.

Я не думаю. Не строю планов.

Я скидываю туфли и бегу со всех ног.

Позади меня слышатся брань и топот шагов. Слишком близко. Река изгибается, и я бегу вдоль берега. Даже не знаю куда. Прочь. Мне нужно убежать прочь. Все равно, как это выглядит со стороны. Я бы бросилась в ледяную реку, чтобы сбежать от Зевса. Все лучше, чем этот монстр, который правит верхним городом.

Передо мной возвышается Кипарисовый мост, древний каменный мост с колоннами вдвое шире и выше меня. Они образуют арку, которая выглядит так, будто ведет в другой мир.

– Стой!

Я не обращаю внимания на крик и бросаюсь в арку. Больно. Черт, все болит. Кожу щиплет, будто ее до крови сдирает какая-то невидимая преграда, а ступни режет, словно я бегу по стеклу. Наплевать. Я не могу остановиться, раз они так близко. Я едва замечаю, как вокруг меня от волн на реке поднимается туман.

Уже на полпути через мост я замечаю, что на другом берегу стоит еще один человек. Он укутан в черное пальто и прячет руки в карманах. Туман кружит у его ног, как пес возле хозяина. Эта причудливая мысль лишь подтверждает, что со мной не все в порядке. Я теперь вообще за гранью нормы.

– Помогите! – Я не знаю, кто он, но наверняка этот незнакомец лучше тех, что меня преследуют. – Прошу, помогите! – Он не двигается.

Я замедляю шаг, тело наконец перестает слушаться от холода, страха и странной режущей боли, которую вызывает путь через мост. Споткнувшись, я чуть не падаю на колени и встречаюсь взглядом с незнакомцем. Молю его.

Кажется, он целую вечность смотрит на меня, стоя неподвижно, как укутанная в черное статуя. А потом будто делает выбор: подняв руку и простирая ко мне ладонь, он жестом подзывает меня пройти оставшийся участок реки Стикс. Наконец я оказываюсь достаточно близко, чтобы рассмотреть его темные волосы и бороду, вообразить глубину его мрачного взгляда. Тем временем странное гудящее напряжение вокруг меня словно рассеивается, позволяя без боли преодолеть последние шаги на другую сторону.

– Идем, – просто говорит он.

Где-то в пучине паники мой разум кричит, что это ужасная ошибка. Мне все равно. Собрав последние силы, я бегу за ним.

Я не знаю, кто он, но предпочту любого, лишь бы не Зевса.

Любой ценой.

Глава 3. Аид

Эта женщина не с моей стороны реки Стикс. Уже этого должно быть достаточно, чтобы вынудить меня уйти, но я невольно замечаю, что она хромает. Бежит босиком без пальто посреди января. И в ее глазах мольба.

Не говоря о том, что ее преследуют двое мужчин, пытаясь догнать, пока она не перебралась на мою сторону. Они не хотят, чтобы она перешла через мост, и это все, что мне нужно знать: они служат кому-то из Тринадцати. Обычные жители Олимпа не пересекают реку, а предпочитают оставаться на своих сторонах Стикс, даже не понимая, что именно вынуждает их повернуть назад, как только они приблизятся к одному из трех мостов. Но эти двое ведут себя так, будто осознают, что она окажется вне их досягаемости, как только ступит на этот берег.

Я машу рукой.

– Быстрее.

Она оглядывается, и исходящая от нее паника слышна так же отчетливо, как если бы девушка кричала. Их она боится больше, чем меня, что стало бы неожиданным открытием, если бы я не думал об этом так напряженно. Она почти поравнялась со мной, осталось пройти всего-то несколько метров.

Тогда-то я понимаю, что знаю ее. Я видел эти огромные карие глаза и красивое личико на всех сайтах со сплетнями, где любят следить за Тринадцатью, их семьями и друзьями. Эта женщина – вторая дочь Деметры, Персефона.

Что она здесь делает?

– Пожалуйста, – вновь говорит девушка, задыхаясь.

Ей некуда бежать. Они на той стороне моста. Я на этой. Видимо, она и правда в отчаянии, раз перешла мост, преодолев невидимые барьеры, и доверяет свою безопасность такому, как я.

– Беги, – повторяю я.

Договор не позволяет мне приблизиться к ней, но как только она подойдет ко мне…

Мужчины позади нее ускоряют шаг и переходят на бег в попытке догнать ее, пока она не добежала до меня. Персефона замедляет шаг. Она прихрамывает, а значит, ранена. А может, просто измотана. И все равно решительно плетется дальше.

Я считаю расстояние, пока она его преодолевает. Шесть метров. Пять. Три. Полтора.

Они близко. Чертовски близко. Но правила есть правила, и даже я не в силах их нарушить. Она должна добраться до берега сама. Я смотрю на них и с мерзким ощущением узнаю. Я знаю этих людей, у меня уже давно есть на них досье. Два головореза, которые втихаря работают на Зевса, улаживая дела, свое участие в которых он предпочитает скрывать от преклоняющейся перед ним публики.

А раз они здесь, преследуют ее, значит, происходит что-то значительное. Зевс любит играть с добычей, но неужели он стал бы устраивать эту игру с одной из дочерей Деметры? Неважно.

Она почти вырвалась с его территории… и перешла на мою.

Едва Персефона ступает на эту сторону моста, я ловлю ее, обнимая за талию, разворачиваю кругом и прижимаю спиной к своей груди. В моих объятьях она кажется еще более хрупкой и миниатюрной, и во мне неспешно нарастает злость оттого, как она дрожит. Эти сволочи долго за ней гнались, изводя по его приказу. Несомненно, это какое-то наказание. Зевсу всегда нравилось загонять людей к Стикс, взращивая в них страх с каждым пройденным кварталом, пока они не окажутся в ловушке на берегу реки. Персефона одна из немногих, кто все же попытался перейти через мост. Нужно обладать внутренней силой, чтобы отважиться пересечь его без приглашения, не говоря уже о том, чтобы справиться с этой задачей. Это достойно уважения.

Но сегодня мы все играем свои роли, и даже если я не собираюсь причинять этой девушке вред, реальность такова, что она лишь козырная карта, попавшая мне прямо в руки. Я не могу упустить такую возможность.

– Не дергайся, – бормочу я.

Она замирает, но продолжает судорожно хватать воздух.

– Кто…

– Не сейчас.

Изо всех сил стараясь хоть на миг не обращать внимания на ее дрожь, я сжимаю горло Персефоны ладонью и жду, когда те двое нагонят. Я не причиняю ей боль, но слегка надавливаю, удерживая ее на месте – чтобы все выглядело убедительно. Она успокаивается. Не знаю, дело в интуитивном доверии, страхе или усталости, но это неважно.

Мужчины, спотыкаясь, останавливаются, не желая, да и будучи не в силах преодолеть оставшееся между нами расстояние. Я на берегу нижнего города.

Я не нарушил никаких правил, и им об этом известно. Тот, что справа, бросает суровый взгляд.

– У тебя женщина Зевса.

Персефона напрягается в моих руках, но я не обращаю внимания. Я ощущаю собственную ярость и вкладываю ее в ледяной тон своего голоса:

– Тогда он не должен был отпускать свою любимицу бродить так далеко от безопасного места.

– Ты совершаешь ошибку. Большую ошибку.

Неправда. Это не ошибка. Это возможность, которую я ждал тридцать гребаных лет. Шанс нанести удар прямо в сердце Зевсу и его блестящей империи. Забрать у него того, кто важен для него, точно так же, как он забрал у меня двух самых важных людей, когда я был ребенком.

– Теперь она на моей территории. Вы можете попытаться выкрасть ее, но последствия за нарушение договора будут на вашей совести.

Им хватает ума понять, что это значит. Как бы сильно Зевс ни хотел вернуть свою женщину, даже он не может нарушить договор, не обрушив на себя гнев Тринадцати. Головорезы переглядываются.

– Он убьет тебя.

– Пусть попробует. – Я сверлю их взглядом. – Теперь она моя. Но обязательно передайте Зевсу, что я намерен сполна насладиться его неожиданным подарком. – Я закидываю Персефону на плечо и шагаю по улице вглубь своей территории. Сковывавшее ее оцепенение рассеивается, и девушка начинает сопротивляться, колотя меня кулаками по спине.

– Опусти меня на землю.

– Нет.

– Отпусти меня.

Я не обращаю внимания на ее протесты и быстрым шагом сворачиваю за угол. Как только нас становится не видно с моста, я ставлю ее на ноги. Женщина пытается замахнуться, что в других обстоятельствах меня бы повеселило. Боевой дух в ней сильнее, чем я ожидал от светской львицы, дочери Деметры. Я хотел позволить ей идти самой, но задерживаться ночью после такой стычки было бы ошибкой. Ее одежда для этого не годится, и всегда велик риск, что у Зевса есть шпионы на моей территории, которые могут доложить ему о случившемся.

У меня ведь есть шпионы на его территории.

Я скидываю пальто, закутываю в него Персефону и, прижав ей руки к бокам, застегиваю, пока она не начала сопротивляться. Девушка ругается, но я продолжаю путь, закинув ее обратно на плечо.

– Веди себя тихо.

– Да черта с два.

Мое терпение, которое и так на исходе, вот-вот лопнет.

– Ты замерзла и хромаешь. Помолчи и не дергайся, пока мы не зайдем внутрь.

Она не прекращает что-то бормотать себе под нос, но больше не пытается вырваться. Сейчас главная задача уйти подальше от реки. Сомневаюсь, что люди Зевса настолько глупы, что попытаются перебраться сюда, но сегодняшняя ночь уже преподнесла сюрпризы. Я-то знаю, что ничто нельзя принимать как само собой разумеющееся.

Расположенные возле реки здания неспроста разрушены и пусты. Тем проще поддерживать легенды о моем береге, которые жители верхнего города любят рассказывать друг другу. Если эти великосветские придурки будут думать, что здесь нет ничего ценного, то оставят меня и моих людей в покое. Договор действует только до тех пор, пока Тринадцать находятся в согласии. Если однажды они решат объединиться и захватить нижний город, неприятностей не оберешься. Лучше всячески этого избегать.

Прекрасный был план до этого вечера. А теперь я разворошил осиное гнездо и обратно его уже не собрать. Женщина, лежащая у меня на плече, либо станет орудием, с помощью которого я наконец-то свергну Зевса, либо моей погибелью.

Ободряющие мысли.

Едва я дохожу до конца квартала, как две тени отделяются от зданий по обеим сторонам улицы и идут в ногу со мной в нескольких метрах позади. Минфа и Харон. Я уже давно привык, что мои ночные странствия никогда не проходят в полном одиночестве. Даже когда я был ребенком, никто не пытался меня остановить. Они просто следили, чтобы я не попал в неприятности, из которых не смогу выбраться. Когда я наконец принял власть в нижнем городе и мой опекун ушел в отставку, он передал мне контроль над всем, за одним этим исключением.

Более мягкий человек предположил бы, что мои люди делают это заботы ради. Возможно, отчасти это так. По большому счету, если я умру, не оставив наследника, тщательно поддерживаемый баланс Олимпа пошатнется и рухнет. Глупцы в верхнем городе даже не осознают, насколько я важный винтик в их машине. Негласный, непризнанный… но мне так больше по вкусу.

Не случается ничего хорошего, когда Тринадцать устремляют сюда свои золотые глаза.

Я срезаю путь через переулок, затем через другой. Некоторые области нижнего города выглядят, как и остальной Олимп, но не эта. В воздухе стоит смрад до небес, под ногами хрустит стекло. Тот, кто увидел только фасад, не заметит тщательно спрятанные камеры, расположенные так, чтобы охватывать пространство со всех сторон.

Никто не приблизится к моему дому без ведома моих людей. Даже я сам, хотя уже давно освоил пару трюков на случай, когда мне действительно нужно побыть одному. Я поворачиваю налево и шагаю к невзрачной двери, спрятанной в такой же невзрачной кирпичной стене. Бросаю быстрый взгляд в крошечную камеру, установленную под углом в верхней части двери, и замок со щелчком открывается под моей ладонью. Я тихо закрываю за собой дверь. Минфа и Харон прочешут местность и убедятся, что двум несостоявшимся незваным гостям не придут в голову никакие дурацкие затеи.

– Теперь мы внутри. Опусти меня. – Голос у Персефоны такой же холодный, как у любой придворной принцессы.

Я спускаюсь по узкой лестнице.

– Нет.

Здесь темно, путь освещает только блеклая подсветка на полу. Когда я спускаюсь в подземелье, воздух становится до умопомрачения холодным. Теперь мы полностью под землей, а в туннелях мы не заморачиваемся с климат-контролем. Они нужны, чтобы легко перемещаться или сбежать в последний момент, а вовсе не для комфорта. Девушка дрожит у меня на плече, и я рад, что потратил время и укутал ее в пальто. Я не смогу осмотреть ее раны, пока мы не окажемся дома, а чем быстрее это произойдет, тем будет лучше для всех.

– Опусти. Меня.

– Нет, – вновь возражаю я.

Я не буду понапрасну сотрясать воздух, объясняя, что она не чувствует боли из-за всплеска адреналина. Но почувствует, как только он стихнет. Ее ноги разбиты до крови. Не думаю, что у нее переохлаждение, но неизвестно, столько она пробыла на улице в зимнюю ночь в этой жалкой пародии на платье.

– И часто ты похищаешь людей?

Я ускоряю шаг. Острая ярость стихла, и на смену ей пришло спокойствие, в котором начала зарождаться тревога. Возможно, у нее шок, а это будет совсем некстати. У меня есть свой врач, но чем меньше людей знает, что Персефона Димитриу сейчас в моих руках, тем лучше. По крайней мере, пока я не придумаю, как воспользоваться этим неожиданным подарком.

– Ты меня слышал? – Она слегка ерзает. – Я спросила, часто ли ты похищаешь людей.

– Тише. Мы почти на месте.

– Это не ответ. – Наступает несколько секунд блаженной тишины, и она снова тараторит: – Хотя меня никогда раньше не похищали, так что, наверное, глупо ждать от похитителя ответ насчет его прежнего опыта.

Она говорит весьма бодро. Однозначно в шоке. Не стоит продолжать этот разговор, но неожиданно для самого себя я отвечаю.

– Ты прибежала ко мне. Вряд ли это можно назвать похищением.

– Разве? Я убегала, спасаясь от преследователей. Был ты там или нет, роли не играет.

Она может говорить, что хочет, но я видел, как она устремилась прямиком ко мне. Персефона хотела моей помощи. Нуждалась в ней. И я не смог ей отказать.

– Ты чуть ли не бросилась в мои объятья.

– Меня преследовали. Ты казался меньшим из двух зол. – Наступает крохотная пауза. – Я начинаю задаваться вопросом, не совершила ли чудовищную ошибку.

Пробираюсь по лабиринту туннелей к другой лестнице. Она в точности такая же, как и та, по которой я только что спустился, вплоть до бледной подсветки на каждой ступеньке. Я перепрыгиваю через две за раз, не обращая внимания на слабые вздохи, которые девушка издает, когда мое плечо впивается ей в живот. И вновь дверь открывается, едва я к ней прикасаюсь, разблокированная дежурным охранником. Замедляю шаг, чтобы убедиться, что дверь надежно закрылась за мной.

Персефона слегка вертится у меня на плече.

– Винный погреб. Такого я не ожидала.

– А что, этой ночью был момент, которого ты ожидала? – Я проклинаю себя за то, что задал этот вопрос, но она ведет себя настолько невозмутимо, что во мне разгорается искреннее любопытство. Тем более если она и впрямь на грани переохлаждения, то поддерживать с ней разговор – мудрое решение.

Ее необычайно бодрый голос стихает почти до шепота.

– Нет. Я ничего этого не ожидала.

Меня мучает чувство вины, но я пренебрегаю им с давным-давно отточенной легкостью. Преодолев еще один лестничный пролет из винного погреба, я останавливаюсь в прихожей своего дома. Проведя короткую мысленную дискуссию, направляюсь на кухню. Средства для оказания первой помощи припрятаны во многих комнатах по всему зданию, но две самых больших аптечки хранятся на кухне и в моей спальне. Кухня ближе.

Я распахиваю дверь и резко останавливаюсь.

– Что вы оба здесь делаете?

Гермес замирает, держа в своих маленьких ручках две бутылки моего лучшего вина. Одаривает меня обаятельной, совершенно пьяной улыбкой.

– В башне Додона была скучнейшая вечеринка. Мы рано отчалили.

Дионис стоит, сунув голову в мой холодильник, и становится ясно, что он уже пьян, или под кайфом, или залил в себя смесь и того, и другого.

– У тебя самые вкусные закуски, – говорит он, не отвлекаясь от набега на мою еду.

– Сейчас неподходящее время.

Гермес хлопает глазами за стеклами огромных очков в желтой оправе.

– Ну Аид.

Женщина на моем плече вздрагивает, будто ее ударило током.

– Аид?

Гермес вновь моргает и смахивает с лица облако черных кудрей.

– Это я так сильно пьяна, или у тебя на плече и правда лежит Персефона Димитриу, будто вы собрались устроить сексуальную ролевую игру про ограбление?