Текст книги "Лепестки на воде"

Каин зашагал навстречу Гейджу, проворно перебирая кривыми от рождения ногами и качая плечами, но остановился в нерешительности, когда Эндрю расплакался. Успокоив сына ласковыми словами, Гейдж поставил его возле миссис Макги. Та взяла ребенка за руку и повела в глубь лавки, где стояли банки со сластями.

Выжидательно наклонив голову, Каин сморщил уродливое лицо и уставился на столяра. Гейдж не помнил, чтобы горбун к кому-нибудь подходил; если его окликали, он поспешно улепетывал, сознавая свое уродство и предпочитая прятаться от людей. Его огромный нос был приплюснут, глаза глубоко сидели под кустистыми бровями. Из широкого, всегда разинутого рта часто свисал язык. Несколько царапин на лице горбуна еще сочились кровью, напоминая о недавних побоях.

– Тебе что-нибудь нужно, Каин? – снова спросил Гейдж. Горбун указал громадной волосатой рукой на Шимейн, которая по-прежнему лежала не шевелясь.

– Она умерла? – коверкая слова, спросил Каин. Гейдж нахмурился, разбирая невнятную речь.

– Нет, не умерла, просто потеряла сознание. Скоро она очнется.

Каин неуклюжим движением сунул руку во вместительный карман своего обтрепанного сюртука и вытащил пару туфель, которые свалились с ног Шимейн, когда Поттс поднял ее над землей.

– Это ее туфли.

– Спасибо, – ответил Гейдж, принимая туфли. Редко случалось, чтобы Каин проявлял такую заботу о людях, возвращая им потерянные вещи, особенно если для этого ему требовалось проталкиваться через толпу. – Я скажу Шимейн, что ты принес их. Она будет рада.

– Шман?

– Ши-мейн О'Хирн, – по слогам выговорил Гейдж, не понимая, почему Каина так заинтересовала девушка. Прожив в городке девять лет, Гейдж ни разу не слышал от горбуна столько слов, как сегодня. Некоторые горожане вообще сомневались, что Каин умеет говорить, и считали его полоумным.

Грудным младенцем Каина нашли у порога кое-как сколоченной лачуги, где жила полупомешанная старуха. Увидев, как безобразен малыш, старуха назвала его Каином, ибо даже у нее это существо, отмеченное перстом Божиим, вызывало отвращение. С годами эта прежде крепкая женщина все больше слабела и наконец умерла, когда Каину не было и девяти лет. С тех пор ребенок жил в одиночестве, но старуха, заставляя Каина работать с малых лет, научила его добывать себе пропитание охотой. Каин по-прежнему жил в ее лачуге, сторонился людей, а когда ему требовались припасы, которые он не мог найти в лесу, он выменивал их в лавке мистера Фостера на шкуры оленей или кроликов. Но даже в лавке Каин старался держаться в тени, пока лавочник заворачивал его покупки.

В редких случаях по настоятельным уговорам лавочника горбун приносил ему искусно вырезанных из дерева птиц. Но, по словам Фостера, Каин нехотя расставался со своими творениями, считая их изображением друзей, и хотя Фостер каждый раз обещал горбуну крупные суммы, за последние несколько лет тот не принес в лавку ни одной птицы.

За исключением мистера Фостера, Мэри-Маргарет, Хью и Роксанны Корбин, большинство горожан боялись Каина и, завидев его, прогоняли метлами, палками, топорами – словом, всем, что попадалось под руку, но насколько знал Гейдж, горбун еще никому не причинил вреда. Напротив, у несчастного калеки было немало причин бояться горожан: молодые парни превратили его в козла отпущения.

На порог лавки легла тень. Вскинув голову, Гейдж увидел, что у двери в нерешительности застыла Роксанна. Помня о ее угрозах, Гейдж коротко кивнул девушке, не желая дразнить ее. Заметив его кивок, горбун неуклюже развернулся и уставился на Роксанну.

– Что Каин сделал с ней? – настороженно спросила Роксанна, переведя взгляд на бесчувственную Шимейн.

– Каин тут ни при чем, – сухо ответил Гейдж. – На нее напал матрос с «Гордости Лондона». Не знаю, как все началось, но он чуть не убил Шимейн.

Мэри-Маргарет, подошедшая вместе с Эндрю, вмешалась:

– Я знаю, что произошло, видела все своими глазами.

Хотя женщина стояла близко от Каина, Эндрю не обращал на него внимания: он держал в руках леденец, восторженно глядя на него, пока не получил от отца разрешение съесть конфету.

– И что же вы видели, Мэри-Маргарет? – спросил Гейдж. Пожилая женщина указала на кресло.

– Увидев, что гнусный ублюдок избивает Каина, эта отважная девушка набросилась на него с топорищем и чуть не поплатилась жизнью, несмотря на то что вокруг собралась целая толпа зевак. Будь я мужчиной, я бы как следует отлупила этих болванов – застыли как вкопанные и вытаращили глаза. По правде говоря, жаль, что ирландцы любят выпить, и чем больше пьют, тем глупее становятся.

– С Шимейн ничего не случится, правда? – тревожно спросила Роксанна.

Мэри-Маргарет не стала скрывать удивления при виде ее беспокойства.

– Конечно! Ей нужны только отдых и уход.

Роксанна неловко улыбнулась, переведя взгляд на Гейджа.

– Надеюсь, вы позовете меня, если потребуется помощь.

Гейдж твердо знал, что такой глупости ни за что не допустит. Однако его изумила смена настроения Роксанны.

– Вам незачем беспокоиться, Роксанна.

Кивнув ему и Мэри-Маргарет на прощание, Роксанна направилась к двери, поманив за собой Каина.

– Пойдем отсюда, пока тебе не попало.

Горбун мельком взглянул на Шимейн и послушно покинул лавку. Спустившись с крыльца, он заковылял по тротуару в сторону кузницы.

– Бедняжка… – вздохнула Мэри-Маргарет, глядя вслед калеке. – Он похож на заблудшую овцу, которая тщетно ищет пастуха. По-моему, он стал бы преданным другом всякому, кто сумел бы защитить его.

– Вам не кажется странным, что Роксанна заботится о нем? – спросил Гейдж, присаживаясь рядом с Шимейн. Он окунул чистый лоскут в таз с прохладной водой и обтер лицо девушки.

Вдова вздохнула и покачала головой.

– Оба они – заблудшие овцы, чужие в этом городе и, похоже, во всем мире.

Шимейн медленно выплывала из тумана небытия. Она с трудом глотнула и поморщилась от рези в горле. Повернув голову на кожаной подушке, она слегка приоткрыла глаза и попыталась сосредоточить взгляд на ангельском личике стоящего рядом ребенка, но веки напоминали сухой пергамент и раздражали глаза, вызывая слезы.

– Эндрю! – сипло позвала она. – Попроси кого-нибудь принести мне стакан воды.

– Папа! – Мальчик оглянулся на отца, который уже спешил к Шимейн с кружкой воды.

– Вот вода, Шимейн, – произнес Гейдж, приподнимая ее за плечи и вновь поражаясь тому, какая она хрупкая и легкая. Он тут же вспомнил, как давно не обнимал женщину. Он прижал край кружки к губам Шимейн – так, как делал утром, когда поил Эндрю молоком.

Мэри-Маргарет подошла поближе и оперлась на трость, глядя на Шимейн. Она с облегчением заметила, что румянец постепенно возвращается на щеки девушки.

– Вы умница, детка, вступились за Каина, но все-таки вмешались напрасно – негодяй, на которого вы набросились, был слишком силен.

– За Каина? – хрипло переспросила Шимейн, припоминая. – Кто это?

– Горбун, дорогая. – Женщина сочувственно улыбнулась. – Приемная мать Каина считала, что это имя подходит ему.

Гейдж отставил кружку и снова уложил свою служанку в кресло. Убедившись, что Шимейн не очень пострадала, он не сдержался и упрекнул ее:

– Почему же вы не позвали меня, Шимейн? Я был совсем рядом и услышал бы вас. – Он склонился ниже и нахмурился. – Я не желаю, чтобы впредь вы рисковали своей жизнью, понятно?

Шимейн почувствовала себя ребенком, которого упрекает отец. Она знала, что Гейдж прав, знала, какую глупость натворила, и содрогнулась при мысли о возможных последствиях. Поттс вполне мог убить ее. Однако еще сильнее ее расстраивало то, что она не подумала о Гейдже: если бы она погибла, ему пришлось бы работать не покладая рук, чтобы накопить денег и купить новую служанку. Кроме того, его сын остался бы без присмотра.

– Простите, мистер Торнтон. Я потеряла голову, увидев, как Поттс избивает беднягу горбуна, – извинилась она. – Мне следовало быть осмотрительнее и не забывать, как дорого вы заплатили за меня. В будущем я буду осторожнее.

Гейдж рассердился.

– Неужели вы и вправду считаете, что ваша жизнь не стоит сорока фунтов, уплаченных за вас? – гневно спросил он. – Я сетую только на то, что вы подвергли себя опасности. Кстати, кто этот человек? Тот самый, о котором вы меня предупреждали?

– Да, это Джейкоб Поттс, матрос с «Гордости Лондона». Еще на корабле он поклялся убить меня.

– И чуть не убил! – подхватил Гейдж, рассерженный тем, что Шимейн пренебрегла угрозами Поттса и набросилась на него, естественно, приведя его в бешенство.

Ради блага Шимейн Гейдж надеялся, что вскоре матрос вновь уйдет в плавание.

Шимейн не помнила ничего и потому удивлялась, понимая, что легко отделалась.

– Кто же спас меня?

– Мистер Торнтон, дорогая, – ответила за Гейджа Мэри-Маргарет. Она внимательно прислушивалась к словам Гейджа и с удовольствием отметила, что он и впрямь тревожится за девушку, а не за свой кошелек. До Мэри-Маргарет не раз доходили слухи о том, что Гейдж – бесчувственный, хладнокровный человек, но она придерживалась собственного мнения, предпочитая найти неопровержимые доказательства, прежде чем обвинять, уподобляясь остальным жителям городка. Несмотря на сплетни, Мэри-Маргарет с годами полюбила столяра, стала относиться к нему как к сыну – к сожалению, своих детей у нее не было. Она твердо знала, что не смогла бы проникнуться любовью к убийце. – Видели бы вы, как он расталкивал толпу, чтобы пробраться к вам!

Гейдж предостерегающе взглянул на женщину, уверенный, что она пытается связать узами брака всех своих знакомых. Теперь, когда Роксанна пригрозила обвинить его в убийстве, беспечная болтовня вдовы могла сослужить ему плохую службу.

– Не стоит делать из мухи слона, Мэри-Маргарет.

Ирландка дружелюбно улыбнулась, не обращая внимания на упрек. Насколько она помнила, Гейдж Торнтон всегда был строг к себе и терпеть не мог похвал. Однажды он спас четырехлетнюю девочку, которая тонула в реке, но когда ее родители и горожане, собравшиеся на берегу, стали хвалить его, Гейдж передал ребенка матери, посоветовав впредь получше присматривать за ним. Затем пробрался через толпу, подобрал мушкет и заплечный мешок, которые отшвырнул, прежде чем броситься в воду, столкнул в реку каноэ и молча уплыл прочь.

Заметив, что Гейдж прервал ее рассказ о том, как смело он действовал, чтобы прийти на помощь Шимейн, Мэри-Маргарет задумалась. Неужели этот человек стесняется своего благородства? Или же боится, что кто-нибудь заподозрит его в нежных чувствах и привязанности к Шимейн, которые он старательно скрывает?

Мэри-Маргарет улыбнулась, подумав о том, как уязвим этот рослый, крепкий мужчина. Эта уязвимость только подтверждала его человечность, в которой сомневались многие жители городка. Впрочем, такого мнения придерживались лишь те, кто с жадным любопытством наблюдал за Гейджем издалека – например, кумушки из аптеки. Никто из знакомых Гейджа никогда не говорил о нем дурного слова.

А теперь у Гейджа Торнтона появился новый враг, подытожила Мэри-Маргарет, вспоминая, как барахтался в луже матрос. Оставалось только надеяться, что через несколько недель этот враг исчезнет из городка навсегда.

– Должно быть, после того как мистер Поттс стал посмешищем для целого города, он попытается отомстить обидчикам. Боюсь, он способен убить любого, кто вспомнит в его присутствии о том, как он плюхнулся в лужу.

Гейдж слегка смягчился, и по его губам промелькнула улыбка.

– Вряд ли Джейкоб Поттс еще когда-нибудь отважится появиться в Ньюпорт-Ньюсе.

Шимейн сокрушенно покачала головой:

– Я по опыту знаю, что мистер Поттс платит вдвойне за любое нанесенное ему оскорбление. Он не успокоится, пока не отомстит.

– Значит, вам еще предстоит увидеться с этим человеком, – изрекла мрачное пророчество Мэри-Маргарет, – поскольку оба вы опозорили его. Подумать только – хрупкая девушка избила такого здоровяка! А ее хозяин заставил его нахлебаться грязи! Такого оскорбления Поттс ни за что не простит, запомнит его на всю жизнь.

Гейдж поднялся, желая сменить предмет тревожащего Шимейн разговора.

– Пока я в городе, мне хотелось бы уладить еще одно дело. Мэри-Маргарет, если вас не затруднит, я попросил бы вас некоторое время побыть с Шимейн – пока она не оправится.

– Я буду только рада, если она станет моей гостьей, – живо откликнулась ирландка. – И сочту за честь, если вы позволите Эндрю побыть у меня. Славный мальчуган! Я успела привязаться к нему. Я приготовлю что-нибудь перекусить, так что до вашего возвращения они не успеют проголодаться.

– Вы чрезвычайно любезны, мадам. – Гейдж огляделся в поисках лавочника, но того нигде не было видно. – Прошу меня простить, но я должен найти мистера Фостера и поблагодарить его.

Миссис Макги указала на дверь, ведущую в задние комнаты лавки.

– Кажется, Адам ушел вон туда.

Вскоре Гейдж простился с лавочником и вместе с обеими женщинами и сыном вышел на улицу. В повозке Шимейн усадила Эндрю на колени и потеснилась, освобождая место для Мэри-Маргарет. Гейдж устроился на козлах и хлестнул вожжами лошадь. Свернув с главной улицы Ньюпорт-Ньюса, через несколько минут повозка остановилась перед небольшим опрятным коттеджем на окраине городка. Подхватив Эндрю на руки, Гейдж проводил обеих женщин до двери, соразмеряя шаг с осторожной походкой Шимейн, которая отказалась опереться на его руку. Убедившись, что Шимейн останется под заботливым присмотром, Гейдж уехал, пообещав вернуться как можно скорее.

Спустя три часа Гейдж погрузил в повозку припасы и переговорил с состоятельной женщиной из Ричмонда, которая пожелала заказать ему обеденный стол и стулья. Благодаря этому заказу он мог возместить почти половину суммы, потраченной на Шимейн. Брешь в его бюджете почти восполнилась, и Гейдж полагал, что теперь строительство корабля пойдет полным ходом.

Когда он вернулся к коттеджу вдовы Макги, она встретила его на крыльце и молча поманила в дом. Прижав палец к губам, она указала на закрытую дверь спальни.

– Час назад Шимейн укладывала Эндрю и сама уснула вместе с ним, – прошептала Мэри-Маргарет. – С тех пор я не слышала от них ни звука.

Гейдж бесшумно подошел к двери, постучал, и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. Его взору предстало умилительное зрелище. Он прокрался в комнату, стараясь не нарушить очарования. Шимейн и Эндрю крепко спали, устроившись на одной подушке посреди большой кровати. Эндрю лежал на боку, прижавшись спиной к груди Шимейн, она зарылась подбородком в его кудряшки и с материнской нежностью обняла малыша.

– Не хотите ли чашечку чаю, мистер Торнтон?

Гейдж оглянулся и увидел, что Мэри-Маргарет прислонилась к дверному косяку. Она улыбнулась, но Гейдж отрицательно покачал головой, не желая терять времени: он хотел поскорее оказаться дома, а по пути купить для Шимейн пару туфель.

– Вам не жаль тревожить сон этих голубков, мистер Торнтон? – прибегла женщина к хитрости.

Гейдж вновь взглянул в сторону кровати, на Шимейн в объятиях сна. Она выглядела особенно хрупкой и прелестной, как яркий цветок среди густой изумрудной травы. Ее нежные розовые губы слегка приоткрылись, словно в ожидании поцелуя, шелковистые темные ресницы отбрасывали тень на разрумянившиеся во сне щеки, грудь размеренно поднималась и опадала, касаясь спины Эндрю, и в этот миг Гейдж позавидовал сыну.

– Должно быть, она утомилась, если заснула так крепко, – приглушенно заметил он. – Во время плавания ей не часто удавалось отдохнуть.

Миссис Макги задумчиво склонила голову набок, словно оценивая девушку.

– Редкостная красавица, правда?

Гейдж приподнял бровь, оглядываясь на вдову – он сразу понял, на что она намекает, однако поборол искушение расспросить миссис Макги, какую партию она собирается подыскать для Шимейн.

– Чай уже готов? Может, лучше разбудить Шимейн и Эндрю и двинуться в путь?

– Пригладьте перышки, вспыльчивый павлин, – шутливо поддразнила его Мэри-Маргарет, поманила за собой в кухню и налила чаю. – Если я и заговорила об этой девушке, то лишь потому, что хочу видеть в вашем доме порядочную хозяйку.

– Откуда вы знаете, что Шимейн порядочная, если сегодня увидели ее в первый раз?

Миссис Макги улыбнулась и постучала себя указательным пальцем по виску.

– Разум подтверждает то, что видят глаза.

– И что же они видят? – полюбопытствовал Гейдж, принимая чашку чаю.

– Шимейн – леди, не то что здешние женщины. Я сразу заметила это – по тому, как она ходит, как держится. Ей не занимать уверенной, утонченной элегантности хорошо воспитанной светской особы. Несмотря на ирландский выговор, ее речь правильна и изысканна. Смею вас заверить, мистер Торнтон, она стоит гораздо большего, чем вы за нее заплатили.

– Вы совершенно правы, – признался Гейдж. – Ее таланты безграничны. Эндрю уже успел привязаться к ней. Вы видели, как он встревожился, понимая, что ей больно? Шимейн очень добра к нему, добрее, чем… – Он осекся, решив, что сказал лишнее.

– Чем Роксанна? – подсказала Мэри-Маргарет, не желая смущать гостя.

– Шимейн – незаурядная девушка, – произнес Гейдж, предпочитая не отвечать на вопрос. – Она щедро одарена природой.

– О, несомненно! – Мэри-Маргарет отпила глоток чаю и устроилась в кресле-качалке перед камином. Долгое время она смотрела на пляшущее пламя, потягивая чай, а затем бросила быстрый взгляд в сторону гостя. – Но я должна предупредить вас: в городе уже всякое болтают, и эти слухи возникли не без помощи миссис Петтикомб. Если бы она занималась своими делами так же рьяно, как чужими, стала бы святой.

– Могу представить, что это за слухи, – пробормотал Гейдж, поднося к губам чашку. – Они редко бывают лестными.

– Любой видный мужчина вроде вас вызывает пересуды, тем более когда под крышей его дома живет такая очаровательная девушка, как Шимейн О'Хирн. В таком случае домыслы и слухи неизбежны. Кое-кто уже успел приклеить Шимейн оскорбительные прозвища и теперь уверяет, что вы купили ее только ради развлечения. Можете не сомневаться: всякий раз, увидев Шимейн, городские сплетницы будут таращиться на ее живот, уверенные, что она уже ждет ребенка.

На щеке Гейджа задергался мускул.

– Я купил Шимейн потому, что в будущем она сможет научить Эндрю читать и писать, – упрямо заявил он.

– Неужели это единственная причина? – мягко осведомилась Мэри-Маргарет.

Гейдж удивленно взглянул на нее, но не стал спорить, понимая, что в этом случае солгал бы.

– Будь я мужчиной и принадлежи мне такая хорошенькая служанка, как Шимейн, – заявила Мэри-Маргарет, – я не дала бы пищи злым языкам. Я бы женилась на этой девушке, а потом с гордостью улыбалась, ожидая, когда у нее родится ребенок.

– Когда же вы наконец уйметесь, Мэри-Маргарет?

– Что вы имеете в виду? – В притворном недоумении женщина улыбнулась.

– Вам прекрасно известно, что я имею в виду, – ответил Гейдж. – Похоже, как только вы бросите ремесло свахи, жизнь прекратится. У вас чрезвычайно решительный нрав, мадам.

Вдова усмехнулась и пожала худыми плечами.

– Чего же вы хотите? Ведь я ирландка!

Гейдж возвел глаза к небу:

– Боже, сохрани англичанина от всех ирландок мира!

Глава 7

Мастерская сапожника находилась в самом центре Ньюпорт-Ньюса, и хотя день быстро клонился к вечеру, Гейдж не покинул городок, не выполнив последнее из задуманных дел, а именно не купив обувь для служанки. Он остановил повозку перед мастерской и помог сыну и Шимейн сойти на тротуар. Он заметил, как несколько прохожих застыли и уставились на них с бесцеремонным любопытством. Их внимание привлекала в основном Шимейн, и после недавнего разговора с миссис Макги Гейдж без труда догадался, о чем думает большинство зевак. Кроме того, весть о недавней схватке Шимейн с Поттсом наверняка уже облетела весь город, и кое-кто, несомненно, хотел выяснить, как чувствует себя девушка.

Холостяки подходили поближе, чтобы получше разглядеть Шимейн. Вряд ли миссис Петтикомб расхваливала красоту каторжницы, но другие горожане, ставшие свидетелями покупки, могли подробно описать ее внешность. Разумеется, эти разговоры распалили любопытство молодых щеголей. Впрочем, учитывая немногочисленность приличных женщин в городе, холостяки с вожделением посматривали бы на любую миловидную девушку.

Гейдж был знаком с этими людьми: с одними водил дружбу, с другими просто здоровался. Одно время двое из этих юнцов даже работали у него подмастерьями, но не оправдали ожиданий хозяина, и он рассчитал их. В целом Гейдж представлял, какую борьбу приходится выдержать холостяку, чтобы обзавестись женой. Подобные затруднения испытал и он сам, прежде чем жениться на Виктории и потом после ее смерти. Если бы кто-нибудь из городских холостяков обладал решимостью Гейджа, он пренебрег бы мнением городских кумушек и посетил бы «Гордость Лондона». Но этого не произошло, и теперь Гейдж был готов на все, лишь бы не позволить этим людям воспользоваться плодами его трудов. Шимейн являлась его собственностью, и продать ее Гейдж согласился бы только ее родителям, и больше никому, сколько бы за нее ни предлагали. Именно такую служанку он хотел найти, а Шимейн не только оправдала его ожидания, но и превзошла их.

– Кого я вижу! Да ведь это мистер Торнтон и Шимейн О'Хирн! – послышался насмешливый женский голос. Голос показался Гейджу знакомым, а Шимейн мгновенно узнала его – нахлынули мрачные воспоминания о томительных часах, проведенных в трюме, о том, как тонули в море безжизненные тела. Глубоко вздохнув, чтобы собраться с силами, Шимейн повернулась к женщине, которую она и другие каторжники пренебрежительно именовали миссис капитан Фитч.

– Мадам, – учтиво произнес Гейдж, приподнимая шляпу. Он узнал Гертруду. Не менее краткого приветствия он удостоил ее мрачного мужа: – Капитан Фитч!

Гертруда окинула хмурым взглядом предмет своей ненависти и испытала горькое разочарование, отметив, как аккуратно выглядит девушка. Брезгливо поджав губы, она заметила:

– Жизнь служанки пошла тебе на пользу, Шимейн.

Гертруда Фитч горела желанием узнать, как поживает болотная жаба в своей новой роли. В сущности, Гертруда попросту потребовала, чтобы муж сопровождал ее, и отправилась в город, надеясь услышать вести о злоключениях Шимейн, которыми наверняка захотят поделиться горожане. Но увидев, как рослый колонист спрыгнул с повозки и галантно подал руку Шимейн, Гертруда едва не задохнулась от ярости. Что бы ни выражал этот жест – сочувствие, внимание или, хуже того, нежную привязанность, – в сердце Гертруды вновь вспыхнула злоба. Когда этот человек покупал Шимейн, Гертруда считала, что девушку ждет невыносимая жизнь.

Пока Гертруда гневно оглядывала Шимейн, наступила пауза, но капитан Фитч, совершенно равнодушный к зависти жены, прервал молчание, с пренебрежительной усмешкой объяснив:

– Моя жена еще никогда не покидала берегов Англии. Эта колония настолько заинтересовала ее, что она даже угрожала мне скандалом, если мы не побываем в городе. – Маскируя раздражение невеселым смешком, капитан закачался на каблуках. Безошибочно угадав, что Гертруда надеялась услышать вести о новых напастях, постигших Шимейн, он продолжал с тонким намеком: – Я уверял ее, что здесь не на что смотреть, но она все же надеялась найти какие-нибудь безделушки… или услышать желанные новости.

Эверетт Фитч мельком взглянул на Шимейн. Тщательно причесанная, с косой, уложенной узлом на затылке, девушка выглядела строго и мило, чего никак нельзя было ожидать при ее нынешних обстоятельствах. Понимая, как обманулась Гертруда в своих надеждах, капитан представлял, каково в эту минуту его жене.

Гейдж заметил украдкой брошенный на Шимейн взгляд и искры, вспыхнувшие в серых глазах капитана. Уловив значение его слов, Гейдж быстро нашелся с ответом:

– Да, здесь можно найти сокровища… Для кого-то они станут желанными и дорогими. В сущности, многие готовы на все, лишь бы завладеть ими.

Многозначительный намек больно уколол Эверетта, однако он промолчал, боясь выдать себя. Он по-прежнему злился, понимая, что Шимейн для него потеряна, но еще большее раздражение вызывало у него воспоминание о том, как этот дерзкий колонист поставил под сомнение его власть на корабле, ловко заставив Гертруду продать ему Шимейн. Гейдж моментально понял, что заправляет на корабле не Фитч, а его супруга. Покупка Шимейн стала сокрушительным ударом для гордости капитана, к тому же негодование Эверетта Фитча усугубляли подозрения, что Хорас Тернбулл умышленно распорядился, чтобы Гертруда присутствовала при всех сделках – очевидно, с целью унизить своего зятя.

Гертруда не обратила внимания на реплики мужчин. Ее взгляд скользил по грязной улице и деревянным строениям вдоль тротуара. Наконец она процедила, не скрывая отвращения:

– Не вижу ничего достойного в этой дыре.

Гейдж снисходительно улыбнулся:

– Ньюпорт-Ньюс – младенец по сравнению с Лондоном, мадам. Но поблизости есть и другие города, уже достигшие юности, – например, Уильямсберг. Дворец губернатора – примета более изысканного образа жизни, чем тот, что вы видели здесь, в порту. Мне же нравится жить у реки, я дорожу свободой и простором. Здесь процветает дух приключений, и это мне по душе.

Гертруда не слишком ценила убеждения неотесанных колонистов, в особенности тех, кого считала простолюдинами.

– Не сомневаюсь, что вас восхищают красоты дикой природы, но лично я предпочитаю утонченность Англии этой жалкой и грязной деревушке. Само собой, только просвещенный англичанин способен оценить свое культурное наследие.

Ее язвительный тон встревожил Эндрю. Малыш слышал о ведьмах от своего товарища Малькольма Филдса и опасался, что сейчас видит одну из них. Попятившись, он повернулся и уткнулся лицом в кожаные штаны отца, желая только одного: чтобы эта безобразная женщина с грубым голосом исчезла.

Гейдж мягко пригладил волосы сына.

– Я хорошо знаю Лондон, мадам. Я вырос там и работал на верфи моего отца. Мне не раз довелось встречаться с аристократами, которые считали, что знают в тысячу раз больше любого простолюдина. Однако взгляды многих из них, если не всех, выдавали ограниченность ума.

Гертруда надменно фыркнула. Этого болвана следовало поставить на место, причем наилучшим способом – напомнить о его происхождении.

– Вы говорите, что вашему отцу принадлежала судостроительная верфь, но вряд ли кто-нибудь в Англии слышал о нем. Если бы он преуспевал, вам не пришлось бы жить здесь, в глуши. Как его имя?

– Уильям Медфорд Торнтон, – ответил Гейдж, умышленно пропустив титул лорда.

Гертруда покачала головой, не припомнив этого имени, но не приняла во внимание, что круг ее знакомств чрезвычайно узок и ограничивается лишь несколькими подругами. Первую победу она подкрепила еще одним ударом:

– Зато я уверена, вы слышали о моем отце. Он известная персона в высших кругах. Почти все, кто связан с торговлей, знают имя Хораса Тернбулла.

Гейдж приподнял бровь в насмешливом удивлении.

– Как вы сказали? Хорас Тернбулл?

– Стало быть, вы слышали о нем?

– Разумеется! – коротко отозвался Гейдж. Добившись своего, Гертруда расцвела в улыбке:

– Да, его слава разнеслась по всему миру! Расскажите же, мистер Торнтон, как вы узнали о моем отце?

Гейдж ответил ей взглядом в упор, нахмурив темные брови:

– Не знаю, стоит ли, мадам…

– Конечно, стоит! – настаивала она. – Я с удовольствием выслушаю вас.

Гейдж посмотрел на Шимейн, которая жалась к нему, будто невольно прося защиты, как Эндрю. Вероятно, его рассказ стал бы отмщением за Шимейн. Он ободряюще пожал ей руку.

– Около десяти лет назад мой отец поручил мне разыскать вашего отца, мадам, – начал он, пристально глядя на матрону. – Незадолго до этого Хорас Тернбулл приобрел у моего отца корабль и оставил в уплату сундук, полный монет. Содержимое сундука было тщательно пересчитано, прежде чем сделка состоялась, а когда ваш отец отплыл из Англии на этом корабле, мы доставили сундук в один лондонский банк. Когда его открыли, оказалось, что он наполнен дробью. В какой-то момент ваш отец ухитрился подменить сундук другим точно таким же, за исключением содержимого. Позднее мы узнали, что в этом деле замешан Лендон Крокет, доверенное лицо моего отца.

Пережидая возмущенный возглас Гертруды, Гейдж заметил, что его рассказ весьма заинтересовал капитана Фитча. Бессвязные попытки женщины убедить слушателей в честности ее отца постепенно утихли, и Гейдж продолжал:

– Хотя Тернбулл заверил Лендона Крокета, что вся вина падет на банкиров и никто не узнает о щедром подкупе, похоже, он хотел взвалить вину на нашего помощника. Мистер Крокет оказался достаточно умен: понял, что его провели, и во всем признался, слегка укоротив весьма продолжительный срок своего пребывания в Ньюгейте.

Хотя в то время мне было чуть больше двадцати лет, отец доверил мне корабль и экипаж, приказав выследить Тернбулла хоть на краю света. Мы нашли его корабль в Портсмуте и дождались вечера перед отплытием, когда матросы пустились в разгул в портовых тавернах. Пока они веселились, мы пробрались на корабль, выбросили вахтенных за борт и поплыли обратно к Темзе. Мой отец продал груз и оставил прибыль себе, полностью возместив все, что украл у него ваш отец. Тернбулл пришел в ярость и заявил, что это грабеж, но он совсем забыл о Лендоне, сидящем в Ньюгейте, а тот дал согласие свидетельствовать в нашу пользу. Тернбулл, конечно, откупился, его отпустили, и он продолжил торговлю. Незачем упоминать, что с тех пор мой отец не строил для него корабли.

– Никогда еще не слышала такой нелепой лжи! – возмущенно выпалила Гертруда. – Не знаю, каковы ваши намерения, мистер Торнтон, зато могу твердо заявить: весь ваш рассказ от первого до последнего слова – не более чем гнусная клевета!

Ее глаза вспыхнули неудержимой яростью, едва Гертруда перевела взгляд на Шимейн.

– Это ты убедила своего хозяина оклеветать моего отца, шлюха? – Лицо Гертруды приобрело густо-багровый оттенок. – Что потребовал у тебя взамен мистер Торнтон? Переспать с ним?

– Довольно! – рявкнул Гейдж. – Шимейн здесь ни при чем! Вы настаивали, и я рассказал вам все, что знаю, мадам! А если вам непременно нужно кого-нибудь обвинить, поговорите при встрече со своим отцом – может быть, он скажет вам правду. А девушку оставьте в покое! Она ни в чем не виновата!

Гертруда недоверчиво фыркнула:

– Как бы не так! Она готова на все, лишь бы опозорить меня!

– Вы сами опозорили себя, мадам, – резко возразил Гейдж. – Срывали злобу на ни в чем не повинных людях, судили о них по себе. Уверяю вас, мадам: вам и вашему отцу еще отольются страдания, причиненные вами. А теперь всего вам хорошего. – Выпустив пальцы Шимейн, он взял ее за локоть и повел к двери. Чувствуя, как дрожит девушка, Гейдж негромко успокоил ее, но сапожник уже ждал на крыльце, а позади кипела от возмущения миссис Фитч.