Текст книги "Лепестки на воде"

– Шимейн О'Хирн… – задумчиво пробормотал Гейдж, не замечая вопросительного взгляда его спутницы.

– В чем дело, сэр?

Гейдж, так и не сумев найти правдоподобного объяснения своему пристальному взгляду, проронил:

– Стало быть, вы ирландка?

Изумрудные глаза вспыхнули во внезапном негодовании. Так вот оно что! Шимейн усмехнулась. Значит, Гейдж Торнтон ничем не отличается от остальных англичан, которым ненавистны ирландцы. Гордо вскинув подбородок, она запальчиво заявила: – Да, сэр, моя фамилия – О'Хирн! Шимейн-Патрисия О'Хирн! Дочь Шеймаса-Патрика и Камиллы. О'Хирн! Наполовину ирландка, сэр, наполовину англичанка, если для вас, колонистов, это имеет значение!

Гейдж в изумлении поднял темные брови. Своим безобидным замечанием Гейдж воспламенил вспыльчивый нрав девушки, о котором его предупреждали.

– Быть ирландцем, англичанином или и тем и другим – не преступление, Шимейн, – ответил он, стремясь развеять ее подозрения и недовольство. – Я бы хотел узнать другое: Энни сказала, что вы – леди, и хотя я вижу тому свидетельства, не могу не удивляться, как вы очутились на плавучей тюрьме.

Гнев Шимейн быстро угас, но она не сразу нашлась с ответом. Тысячи раз она пыталась убедить в своей невиновности Неда; ее похитителя, мрачных судей, тюремщиков, но никто не внял ее слезным мольбам. В конце концов Шимейн заподозрила, что все эти люди подкуплены. Вот и сейчас она сомневалась, что незнакомец поверит ей.

– Я никого не убивала, мистер Торнтон, если это вас тревожит.

– Такое мне и в голову не приходило, Шимейн.

Он не сводил с нее взгляда и, по-видимому, ждал подробного разъяснения, не желая удовлетворяться кратким ответом. Тяжело вздохнув, Шимейн нехотя начала свою печальную повесть.

– Восемь месяцев назад я имела честь, или, скорее, несчастье, быть помолвленной с маркизом дю Мерсером из Лондона. В отличие от самого Мориса его бабушка Эдит дю Мерсер не пожелала проявить снисходительность к моему недостаточно аристократическому происхождению. Подозреваю, именно Эдит или кто-нибудь из ее доверенных слуг нанял ловца воров, который похитил меня из дома, пока родители находились в отъезде. В то время за мной присматривали только слуги и тетушка, о чем хорошо знала Эдит. Все произошедшее показалось мне отчаянной попыткой помешать внуку взять меня в жены. Морис был тверд в своем решении, и, возможно, Эдит не нашла другого способа переубедить его. После ареста меня обвинили в воровстве и приговорили к тюремному заключению. После неоднократных, но неудачных попыток уговорить кого-нибудь сообщить о случившемся моим родителям или тете, я поняла: вряд ли мои родные узнают, где я нахожусь. Даже если бы у меня были деньги, чтобы подкупить тюремщиков и попросить их передать весточку моим близким, никто из них не ушел бы дальше ближайшей пивной. Чтобы избежать насилия, а может, и смерти в Ньюгейте, я внесла свое имя в длинный список узников, согласившихся стать рабами и отправиться сюда, в колонию.

Гейдж ни на миг не усомнился в том, что Шимейн выросла в семье аристократов. Хотя ему и удавалось различить ирландский акцент, ее речь была на редкость правильной, и, несмотря на вспыльчивый нрав, Шимейн держалась вежливо, не забывая о приличных манерах. Что касается ее невиновности, Гейджу оставалось только принять объяснение Шимейн, пока оно не будет опровергнуто.

– Похоже, ваша беда стала моей удачей, Шимейн. Мне жаль, что вам довелось вынести такие испытания, но, как вы понимаете, ваше присутствие здесь меня ничуть не огорчает.

Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Шимейн несмело попросила:

– Вы не могли бы рассказать о себе, мистер Торнтон?

Вскинув голову, Гейдж на миг устремил взгляд вдаль, прежде чем ответить:

– Я мечтаю строить корабли, но поневоле делаю мебель. У меня есть мастерская и дом неподалеку, на реке Джеймс. Сейчас я занят постройкой корабля по собственному проекту, но пройдет еще несколько месяцев, прежде чем бригантина будет готова. Как только я закончу и продам ее, я смогу обратить все свои силы на постройку второго корабля с надеждой когда-нибудь стать владельцем крупной верфи. А до тех пор я вынужден платить за материалы и работу деньгами, которые выручаю продажей мебели.

Шимейн изумилась, вспомнив, как этот человек, весьма ограниченный в средствах, проявил твердость и настойчивость, покупая ее.

– А я думала, вы тратите деньги без счета, мистер Торнтон.

Это высказывание позабавило Гейджа.

– Вы полностью соответствовали моим требованиям, Шимейн. Даже если бы я вел поиски на каждом судне, приходящем в этот порт, мне не удалось бы найти достойной замены вам. – Помедлив минуту, он нахмурился, объясняя причины собственного пребывания в колонии: – Мне пришлось покинуть Лондон девять лет назад. Я поссорился с отцом – отказался жениться на женщине, которая заявляла, что я обесчестил ее и она якобы ждала моего ребенка. Эта женщина была дочерью давнего знакомого моего отца, и я не сомневался, что ради дружбы отец стремился всеми средствами принудить меня к этому браку. Думаю, он опасался, что наше имя будет запятнано, если я не соглашусь на требования Кристины немедленно пожениться, но я не желал связывать себя брачными узами с лгуньей или давать свое имя чужому ребенку. Я так и не понял, был ли это шантаж, чтобы вынудить меня жениться, или же Кристина вправду ждала ребенка. Она была хороша собой и могла бы привлечь немало достойных поклонников и без состояния ее отца. Поскольку я отказался от брака, отец выгнал меня из дома. Как видите, Шимейн, мы оба стали жертвами коварных замыслов женщин. Несомненно, эти две негодяйки пришли бы в ярость, узнав, что нам неплохо здесь, в глуши.

– У вас больше шансов на мирную жизнь, чем у меня, мистер Торнтон, – мрачно возразила Шимейн. – Моя единственная надежда – что отец как-нибудь узнает, куда меня увезли, приплывет сюда и выкупит меня, но если это и случится, то в самом отдаленном будущем. Вряд ли он догадается расспрашивать тюремщиков из Ньюгейта, а мне самой нечем заплатить за письма в Англию. И потом, если я все-таки сумею послать домой весточку, пройдет несколько месяцев, прежде чем посланец доберется до моего дома… если он вообще туда доберется… и – еще несколько месяцев, прежде чем придет ответ. Если меня когда-нибудь найдут, это случится нескоро.

Гейдж надолго задумался, понимая, как мечтает Шимейн о том, чтобы отец отыскал ее и увез обратно, в Англию, и вместе с тем ощутив разочарование при мысли, что ему придется заново начинать поиски. Сам пережив неожиданную разлуку с близкими и домом, он попытался успокоить ее, избавить от страха перед будущим.

– Иногда, Шимейн, когда мы покидаем родной дом, у нас появляется возможность самим творить собственную судьбу. В Англии я мечтал создавать корабли по собственным проектам, но отец использовал мои познания в строительстве массивных тихоходных судов. Все эти годы я считал: он не понимает преимуществ моих проектов или не доверяет постройку корабля от начала до конца. Проработав несколько лет подмастерьем талантливого столяра-краснодеревщика, я справился бы с работой не хуже остальных кораблестроителей отца, но только когда он в гневе вышвырнул меня из дома и отказался верить, что я – невинная жертва замыслов Кристины, я обрел долгожданную свободу следовать собственным желаниям.

Шимейн, мечтающая лишь об одном – увидеть родителей и вновь оказаться в родном доме, в атмосфере любви и заботы, с жаром подхватила:

– Вероятно, вы правы, сэр, но единственное мое желание – чтобы отец поскорее нашел меня и увез домой.

– Посмотрим, что вы скажете через семь лет, – добродушно заметил Гейдж.

Шимейн обеспокоенно вскинула голову – ей показалось, Гейдж намекал, что только смерть прервет годы ее службы. Девушке оставалось лишь гадать, сумеет ли отец разыскать ее. В английских законах ни словом не упоминалось о том, что хозяина можно вопреки его воле заставить продать раба. Неужели у этого человека хватит совести потребовать с ее родителей выкуп? Или же он наотрез откажется продать ее?

Ощутив поблизости присутствие постороннего человека, Гейдж огляделся и заметил костлявую престарелую грымзу, подавшуюся вперед в явном стремлении уловить не предназначенные для ее ушей слова, которые уносил завывающий ветер. Пойманная с поличным, женщина выпрямилась, почти не смутившись. Подвергнув пристальному осмотру собеседницу Гейджа, она сухо кивнула ему:

– Что привело вас сегодня в Ньюпорт-Ньюс, Гейдж Торнтон?

Гейдж прекрасно знал о склонности этой дамы к сплетням. Вероятно, она искренне надеялась услышать подробный ответ на свой вопрос. Однако Гейдж не был расположен к разговору с назойливой сплетницей и поприветствовал ее вежливо, но кратко:

– Добрый день, миссис Петтикомб.

Матрона кивнула в сторону девушки:

– А это кто такая?

Гейдж почувствовал безмолвный протест спутницы, но взял ее за руку и учтиво подвел поближе к любопытной женщине, взгляд которой был способен прожечь дыру в груди Шимейн.

– Позвольте представить вам госпожу Шимейн О'Хирн из Англии.

Маленькие быстрые глазки Альмы Петтикомб метнулись вниз к босым ступням Шимейн, выглядывающим из-под развевающегося подола. Почти одновременно ее редкие брови высоко подпрыгнули над краем проволочной оправы очков, низко сидящих на длинном, крючковатом носу. Сделав собственные выводы, Альма прижала ладонь со вздувшимися венами и узловатыми пальцами к своей плоской груди, очевидно, изумленная очередным поворотом событий в жизни столяра. Он постоянно вызывал недовольство жителей городка своим нежеланием подчиняться установленным правилам. К примеру, мужчине не подобало горевать больше нескольких месяцев после смерти супруги. Колонистам жилось нелегко, и считалось, что мужчины обязаны как можно быстрее обзаводиться новыми женами, чтобы переложить на их плечи заботу о детях. Немало отцов в городке предвидели, что Гейдж начнет ухаживать за их юными и обожаемыми дочерьми, и уже собирались оказать ему честь, но Гейдж довольствовался собственным обществом, очевидно, предпочитая браку положение вдовца. Еще раз Гейдж обманул ожидания жителей, наняв в няньки сыну дочь кузнеца.

– Господи, Гейдж Торнтон, что вы натворили? – ахнула пожилая матрона. – Неужто купили каторжницу с корабля? Вы лишились рассудка!

– Напротив, мадам, – холодно возразил Гейдж. – В сущности, я сделал именно то, что давно задумал.

Яростный порыв ветра пригнул поля фетровой шляпы Альмы к ее нахмуренным бровям, но пожилая дама нетерпеливым жестом руки вернула поля на место и с недоверием уставилась на Гейджа.

– Не хотите ли сказать, что обдумали покупку рабыни еще до того, как «Гордость Лондона» вошла в гавань? Судя по этой нелепой выходке, вы вконец рехнулись.

На скулах Гейджа задергались желваки, выдавая его раздражение, но его голос не дрогнул, как и взгляд.

– Вполне возможно, мадам. Но я сделал то, что намеревался, и не собираюсь отчитываться ни перед кем.

Миссис Петтикомб вздернула нос и прищурилась, глядя на Гейджа сквозь очки.

– Даже перед дочерью кузнеца? – ехидно напомнила она. – Уж если кто и заслуживает объяснений и извинений, то именно Роксанна Корбин. Бедняжка души в вас не чает, трепещет перед вами, словно перед божеством!

Судя по всему, это напоминание не заставило Гейджа раскаяться в содеянном.

– Я давно понял, что злоупотребляю добротой Роксанны, и вот теперь решил больше не вмешиваться в ее жизнь, избавив от необходимости заботиться о моем сыне. Ее отец всегда требовал, чтобы она выполняла работу по дому, прежде чем отправиться ко мне, а теперь, когда Хью сломал ногу, у Роксанны нет ни единой свободной минуты. Поскольку за Эндрю некому присмотреть, я был вынужден найти для него няню. – Все это Гейдж объяснил и Роксанне, которая умоляла его попросить помощи у соседей, однако Гейдж не соглашался перекладывать часть своей работы на других людей, зная, что они трудятся не покладая рук. И кроме того, он не мог допустить, чтобы Эндрю подолгу находился вне родного дома. – Роксанне известно о моем стремлении найти няню, миссис Петтикомб, так что это событие не будет для нее неожиданностью.

Альма смотрела вдаль, пока Гейдж не договорил. Затем, резко повернувшись, она помахала костлявым пальцем перед его носом.

– Вы прекрасно знаете, Гейдж Торнтон, что Роксанна Корбин никогда не считала присмотр за вашим сыном обузой. Она любит Эндрю как родного! Вам давно следовало бы заметить, как она добра к нему, каким счастливым рос бы ребенок, имея такую мать. Вам надлежало не раз задуматься, прежде чем решить взять в дом каторжницу. Меня всегда возмущали эти плавучие тюрьмы, которые привозят к нашим берегам отбросы общества. Откуда вам знать, может, эта женщина – убийца? Право, вы сослужили городу плохую службу, решив приютить под своей крышей преступницу!

Злобный выпад Альмы возмутил Гейджа. Девушка стояла рядом с ним, словно окаменев, но за несколько минут знакомства Гейдж уже научился читать всю глубину ее ярости по выпрямленной, словно струна, спине. Его подмывало посоветовать старой карге заняться собственными делами, но он понимал: его замечание только усугубит положение Шимейн. Спокойно, но твердо он попытался заверить миссис Петтикомб в обдуманности своего решения.

– Я сделал выбор, миссис Петтикомб, и намерен оставить эту женщину у себя.

– Причины вашего выбора не поймет только слепой, – язвительно отозвалась Альма, с открытой ненавистью взглянув на Шимейн. Казалось, минуту пожилая матрона вела борьбу с самой собой, не желая сказать лишнего. Едва она вновь открыла рот, стало ясно, что искушение оказалось непреодолимым, ибо она обрушила шквал порицаний на собеседника, а тот стоял мрачнее туч, грозно нависших над головами. – Все в городе считают вас глупцом, Гейдж Торнтон, и подтверждение этому – ваша нынешняя покупка! Должно быть, вы потратили на нее все деньги, которые сумели заработать, мастеря дурацкую лодку, хотя каждому известно, что она никогда не покинет берега реки Джеймс!

Уже не раз Альма Петтикомб напрочь забывала о приличиях, высказывая единодушное мнение всех жителей округи. Гейдж Торнтон далеко не впервые подвергался ее нападкам. Несмотря на то что сплетница с особым наслаждением следила за ним, сдержанность Гейджа часто выводила ее из себя и возбуждала подозрения. Такому молчаливому человеку наверняка есть что скрывать, считала Альма. И вот он вновь подтверждал ее догадки, открыто пренебрегал условностями, принимая в дом преступницу и, как видно, ничуть не сожалея об этом. По мнению Альмы, Гейдж заслуживал хорошей трепки.

Гейджа ни в коей мере не удивила бестактность пожилой матроны. За девять лет жизни в этих краях он наслушался немало замечаний – либо из собственных уст миссис Петтикомб, либо от других жителей городка. Зачастую она высказывала свое мнение по вопросам, которые никоим образом не касались ее, и была щедра на советы. Гейдж никогда не забудет тот день, когда он положил Викторию в собственноручно сколоченный гроб и привез его в город в повозке. Едва разнесся слух о смерти Виктории, как Альма Петтикомб во всеуслышание заявила: обстоятельства падения жены Гейджа с носа недостроенного корабля свидетельствуют о том, что к случившемуся причастен он сам. Доходило до того, что сплетники открыто утверждали, что в приступе ярости Гейдж сам столкнул Викторию с корабля. Ведь всего за месяц до смерти жены Гейдж ни за что ни про что ударил одного из жителей Ньюпорт-Ньюса.

Роксанна с жаром объясняла, что Гейдж не мог убить жену и успеть добраться до дома, где она первая увидела его через несколько минут после рокового падения Виктории. Но слушатели выражали недоверие дочери кузнеца, помня, что Роксанна влюбилась в Гейджа еще много лет назад, с тех пор тщетно добивалась взаимности и теперь была готова сказать что угодно, лишь бы оправдать его.

В ответ на прямой вопрос Гейдж не стал ни подтверждать, ни отрицать заверения Роксанны; он заявил, что нес сына в дом, чтобы выкупать его, и понятия не имел, что произошло после того, как он расстался с Викторией, и до того, как Роксанна приплыла к его дому в каноэ. В связи с отсутствием неопровержимых доказательств причастности Гейджа к убийству собственной жены, британские блюстители закона заключили, что игнорировать его алиби невозможно, несмотря на явную влюбленность Роксанны.

– Мой корабль – морское судно, миссис Петтикомб, – сдержанным тоном сообщил Гейдж. – Уверяю вас, он еще уплывет из этих грязных вод. Все затраты на него окупятся, это всего лишь вопрос времени.

Такой ответ не убедил Альму Петтикомб.

– Ну, это мы еще поглядим!

Шимейн удивлялась, как это женщина не замечает ярости, сквозящей под внешней невозмутимостью Гейджа. Зная, как повел бы себя в таком случае ее отец, Шимейн изумлялась сдержанности хозяина. Если бы Шеймас О'Хирн подвергся таким язвительным упрекам, миссис Петтикомб пришлось бы поспешно ретироваться, не выдержав ответной словесной бури. Но Гейдж Торнтон держал себя в руках и стоял на своем, оставаясь верен своим стремлениям и идеалам.

– Я и не надеялся, что вы меня поймете, мадам. – Гейдж никогда не дорожил мнением Альмы Петтикомб и не собирался дорожить впредь. – Чтобы понять мой замысел, узнать, какую скорость станет развивать бригантина, когда ее спустят на воду, требуется обладать гораздо большим запасом знаний о кораблях.

Альма не принадлежала к числу женщин, способных по доброй воле признаться в том, что они чего-нибудь не понимают. В сущности, ей недоставало множества знаний о предметах, не входящих в круг ее интересов, и в первую очередь о парусных судах. Однако она сумела обойти скользкий вопрос, уведя разговор в другую сторону.

– Поскольку вы не желаете прислушиваться к голосу рассудка, Гейдж Торнтон, ни к чему продолжать этот бесцельный спор о вашем корабле. Если угодно, можете тратить на его постройку все ваше время и деньги, а я беспокоюсь прежде всего о Роксанне. Она будет донельзя огорчена этой вашей покупкой. Вряд ли она ответит согласием на ваше предложение руки и сердца, пока под одной крышей с вами живет эта… тварь.

Гейдж относился к советам сплетниц еще менее благосклонно, чем к их упрекам.

– Боюсь, вас ввели в заблуждение, миссис Петтикомб, – между мной и Роксанной ничего не было.

Альма вскинула жидкую бровь, смерив пренебрежительным взглядом Шимейн.

– Между вами ничего и не могло быть с тех пор, как вы купили эту женщину.

Постепенно Гейдж терял самообладание.

– Прошу прощения, мадам, повторяю, между нами никогда…

– И вы, конечно, не знали, что свое приданое Роксанна украсила… вашими инициалами?

Это заявление на миг ошеломило Гейджа. Роксанна добивалась его расположения с тех пор, как они познакомились девять лет назад – в то время Гейджу требовались услуги ее отца, кузнеца. В последнее время Роксанна стала откровенно намекать, что не прочь стать женой Гейджа, однако он старался ничем не обнадеживать ее.

– Я никогда не заговаривал с Роксанной о браке и еще раз говорю: между нами ничего не могло быть.

Альма пренебрежительно отмахнулась от его заверений:

– С таким же успехом вы могли бы уверять глухого, Гейдж. Поскольку в округе нет ни одного неженатого мужчины с инициалами Г.Г.Т., все мы пришли к выводу, что вышитые Роксанной монограммы означают «Гейдж Гаррисон Торнтон».

– Значит, вы ошиблись, – резко ответил Гейдж. Миссис Петтикомб недоверчиво воззрилась на него.

– Возможно, у Роксанны есть причины верить, что вы женитесь на ней – ведь вы никогда не пытались переубедить ее, – предположила матрона. – Всем ясно, она давно мечтала стать вашей женой – еще до того, как Виктория появилась в Ньюпорт-Ньюсе и завладела вашим вниманием. Должно быть, только вы один не замечали, что Роксанна влюблена в вас. Вам следовало сразу объяснить, что ей не на что надеяться, а не держать ее на крючке много лет подряд.

Гейдж, которому уже осточертели и сама сплетница, и ее необоснованные обвинения, внезапно оборвал разговор:

– У меня нет времени обсуждать с вами мои дела, миссис Петтикомб. Прошу прощения, но мне пора домой.

Не смущенная резким отпором, Альма не отставала:

– Будь вы хоть немного поумнее, Гейдж Торнтон, вы бы прислушались к моим советам и забыли бы о глупых выходках. Приведя домой эту… – обдав Шимейн презрением, она надменно фыркнула: – … девчонку, вы наводите всех нас на мысль, для какой цели вы ее купили…

– Я спешу, – перебил Гейдж безостановочную болтовню сплетницы.

– «Спешу, спешу»! – саркастически передразнила женщина. – Только на это и способны! Нет чтобы остановиться и хорошенько подумать! Иначе бы сразу обратили внимание на девушку, которая имеет на вас виды. Вы работаете непрестанно, без передышки. Зачем?

– Я тружусь ради Эндрю, миссис Петтикомб, – ответил Гейдж, чувствуя редкие удары дождевых капель. – Ради моего сына.

Отвернувшись, Гейдж взял Шимейн за руку и повел ее прочь, направляясь к реке.

– Здесь неподалеку стоит мое каноэ. Сумеете дойти босиком до реки?

– Постараюсь, сэр, – нерешительно кивнула Шимейн.

И словно в насмешку над ее словами ветер усилился, тяжелые капли дождя ударили в лицо. Шимейн съежилась и обхватила себя обеими руками, не в силах сделать ни шага.

Неожиданно Гейдж остановился и повернулся к ней, и под его хмурым взглядом Шимейн совсем оробела. На миг высокая, широкоплечая фигура Гейджа заслонила ее от дождя. Не сказав ни слова, он склонился и подхватил ее на руки.

– Мистер Торнтон, что вы делаете? Отпустите! – воскликнула Шимейн, возмущенная такой фамильярностью. Ни один мужчина еще не носил ее на руках – кроме отца, когда Шимейн была еще ребенком. Ей было неловко прижиматься к твердому телу хозяина, его физическая мощь заставляла Шимейн с болью осознать собственную худобу и хрупкость. Под дождем чистый мужской запах Гейджа ощущался слабее, однако у Шимейн все равно закружилась голова. Она густо покраснела, вновь вспомнив о том, какая она грязная и оборванная. – На нас смотрят, мистер Торнтон.

Гейдж хмыкнул, не видя причин для беспокойства, и, бросив быстрый взгляд через плечо, обнаружил, что Альма Петтикомб действительно смотрит им вслед, приподняв надо лбом поля мгновенно раскисшей от дождя шляпы.

– Если этой старой перечнице вздумалось стоять под проливным дождем, глазея на нас, не стану ей мешать! – отозвался он. – Лично я намерен поскорее добраться до дома и не желаю ждать, когда вы соизволите прибавить шагу!

Гейдж рванулся вперед, и Шимейн крепко обвила руками его шею. Он шагал слишком быстро, почти бежал, и она заволновалась – вдруг он поскользнется в грязи и упадет. Побои Поттса покажутся тогда ерундой.

Носить новую служанку на руках вовсе не тяжело, решил Гейдж Торнтон, устремляясь к берегу реки: Шимейн казалась ему невесомым перышком. Вместе с тем его потрясло прикосновение нежного женского тела. Он сравнивал себя с трезвенником, неожиданно опьяненным, словно спиртным, упругостью ее груди. Удивляясь собственному наслаждению, он размышлял: неужели он уже забыл, как это восхитительно – держать в объятиях юную прелестную женщину?

Гейдж добрался до рощи у берега реки, где ветви деревьев образовывали навес над головой. Здесь он резко остановился и поставил Шимейн на ноги. Вытащив каноэ из ближайших кустов, Гейдж спустил его на воду и жестом велел Шимейн садиться. Узкая лодка показалась Шимейн слишком непрочной, но она повиновалась приказу хозяина и опасливо устроилась на указанном месте. Взглянув на широкую реку, Шимейн встревожилась и, дрожа всем телом, отвернулась, стараясь не думать, что сейчас предстоит преодолеть эти бурные воды.

Заняв место в противоположном конце лодки, Гейдж оттолкнулся веслом от берега. Течение мгновенно подхватило каноэ, и утлое суденышко заплясало на волнах в такт с трепещущим от страха сердцем Шимейн. После всего, что она пережила, было бы до слез обидно утонуть, едва сойдя на берег с палубы «Гордости Лондона».

Гейдж бросил ей кусок парусины:

– Это поможет вам согреться.

Радуясь не только защите от проливного дождя, но и от вида воды, окружающей лодку со всех сторон, Шимейн набросила парусину на голову и ссутулилась. Не замечая, что капли стекают по лицу, девушка устремила взгляд на противоположный берег реки в поисках признаков человеческого жилья. К самой окраине городка подступали равнины и низменности, кое-где виднелись заросли тростника на болотах, населенных водоплавающей птицей и рептилиями, а чуть поодаль обзор заслоняли густые заросли кустарника. Красота дикой природы поразила Шимейн и вместе с тем испугала – она не представляла, чего ждать от этой земли и сумеет ли она выжить здесь.

Наконец сквозь дождь она разглядела среди деревьев дома и другие постройки: некоторые выглядели вполне обжитыми, другие – еще недостроенными. На большой поляне возвышался величественный дом, при виде которого Шимейн поразилась мужеству людей, построивших это жилище в таком месте, где нельзя рассчитывать на безопасную и мирную жизнь.

Каноэ легко скользило по бурным водам. Гейдж плавно погружал весло в пенистые от дождя волны то с одной, то с другой стороны от лодки, направляясь к берегу, где развесистые ветви деревьев обеспечивали защиту от льющихся сверху потоков воды. Чуть поодаль масса белых и розовых лепестков, принесенных ветром с фруктовых деревьев, покачивалась на поверхности воды. Часть лепестков течение выносило на середину реки, где они беспорядочно кружились, прежде чем утонуть. Чувствуя себя беспомощной, как эти крохотные нежные лепестки, Шимейн печально размышляла о том, как похожа ее жизнь на их короткое путешествие по реке. Вопреки ее воле ее перевезли через океан и бросили совсем одну вдали от родных, в незнакомых местах. Только время покажет, что станет с ней в будущем: либо течение затянет ее в непроглядные пучины бедствий, либо поможет продержаться на плаву до окончания срока ее рабства.

Наконец впереди показался песчаный мыс, где на стапелях у самого берега реки покоился недостроенный корабль. Шимейн без объяснений поняла, что именно здесь Гейдж Торнтон осуществлял мечту своей жизни. Когда они подплыли ближе, корабль навис над ними, словно здание с узким фасадом, гораздо более внушительный, чем представляла себе Шимейн. Настоящее морское быстроходное судно, с благоговейным трепетом размышляла она, понимая, как предан своему делу и талантлив его создатель.

На пригорке за кораблем виднелся большой дом. Его крыша с острым коньком, казалось, устремилась вверх, в серую завесу туч, нависших над высокими соснами и лиственными деревьями, окружающими дом. Их раскачивал свирепый ветер, и ветви поскрипывали, точно жалуясь.

Гейдж подвел каноэ к самому берегу, перепрыгнул через полосу мелководья и вытянул лодку за собой. Дождь лил как из ведра. Гейдж поднял Шимейн на руки и побежал к дому, поднялся по ступеням крыльца, пересек крытую веранду и толкнул обшитую толстыми досками дверь плечом. Оказавшись внутри, он пинком закрыл за собой дверь и поставил Шимейн на пол. Взяв полотенце на вешалке у дверей, Гейдж вытер лицо и руки, а затем, тщетно выжимая одежду, зажег несколько ламп в комнате.

– Когда ветер утихнет, я открою ставни, – пообещал Гейдж, и Шимейн обратила внимание на небольшие окна, расположенные в стенах с кипарисовыми панелями через равные промежутки. – Я вставил стекла всего за пару месяцев до смерти жены, и это обошлось недешево. В грозу я обычно запираю ставни, чтобы ветер не выбил стекла.

Очарование и уют дома ошеломили Шимейн.

– Здесь очень мило.

Под высокой заостренной крышей располагался еще один этаж, огражденный изящной балюстрадой, откуда открывался вид на гостиную. Слева от нее виднелся сложенный из массивных камней камин в окружении кухонной утвари. Справа от камина, напротив входа в дом, находилась дверь, ведущая в широкий коридор, в конце которого Шимейн разглядела окно и заднюю дверь. Справа от гостиной она увидела опрятную кладовую.

Очевидно, вся мебель в доме была изготовлена талантливым столяром, мастером своего дела: каждый предмет обстановки выглядел изящным и элегантным, как в особняке родителей Шимейн в Англии. Наиболее достойным внимания оказался высокий секретер, стоящий у стены гостиной рядом с дверью спальни. Его сплошь покрывала изысканная резьба, изогнутые дверцы украшал кап. Обтянутая кожей столешница была опущена, открывая множество крохотных ящичков, дверец и узких ниш, где разместилась коллекция безделушек. Венчали секретер две величественные короны, между ними помещалась искусно вырезанная из дерева раковина – несомненно, творение рук нового хозяина Шимейн.

Девушка неторопливо огляделась. Такую роскошную мебель она не ожидала увидеть в колонии. Неподалеку от секретера диван и два больших кресла с высокими спинками, обитые шотландкой, образовывали уютный уголок.

В кухне деревянная раковина, рабочий стол и высокий буфет выстроились вдоль стены слева от камина. Маслобойки, глиняные кувшины, горшки и прочая утварь теснились на столе. Пара деревянных скамей с высокими спинками стояли за дощатым столом. Высокий детский стульчик удобно разместился у торца стола. В придвинутом к камину кресле-качалке можно было наслаждаться теплом.

Отверстие каменного камина в высоту достигало роста Шимейн. Внутри виднелись крюки и подставки, предназначенные для чайников и сковородок. Железная печь пристроилась сбоку, ее было легко передвинуть поближе к огню. Массивный, прочный дымоход, несомненно, являлся дополнительной опорой для всего здания, поскольку тянулся вверх, через второй этаж к коньку крыши.

– Вы сами построили этот дом? И сделали все эти вещи? – удивленно спросила Шимейн, поворачиваясь к Гейджу.

– Да, первый, маленький дом я выстроил для себя вскоре после прибытия, но сразу после женитьбы сделал пристройку и начал мастерить мебель. – Он обвел взглядом комнату, словно прикасаясь к знакомым выступам и нишам. – Виктория превратила это место в настоящее гнездышко. Такой искусной рукодельницы я еще никогда не встречал. – Гейдж указал на диван и кресла. – Уговорила меня выменять у шотландца эту ткань, предложив ему стол. Пока я мастерил деревянные рамы и ножки для кресел, Виктория набивала подушки конским волосом, обшивала их парусиной, а затем – шотландкой.

– Должно быть, вы тоскуете по ней, – заметила Шимейн, уловив странную дрожь в голосе Гейджа.

– Да, я часто думаю о ней в свободные минуты, – признался Гейдж, вешая полотенце на крючок возле входной двери. – Но, побывав в городе, вы узнаете совсем иные слухи. Альма Петтикомб и прочие городские сплетницы сомневаются, что я способен любить кого-нибудь, кроме моего корабля.

– Я не стану безоговорочно доверять мнению миссис Петтикомб, – с убежденностью заявила Шимейн. Она уже успела убедиться, что с этой женщиной едва ли стоит водить знакомство, а тем более прислушиваться к ее словам. – Если вы сделали всю эту мебель для своей жены, тогда я верю – вы любили ее.