Текст книги "Тайна имения Велл"

Когда Марк пошел спать, я оставила всякое притворство. Я вытащила бутылку из холодильника, а голову – из песка. Я подключилась к интернету. Когда Марк предстал перед судом, я много чего выяснила об одержимости порнографией, о том, какие мужчины любят такие изображения и почему. После этого моя вера в то, что Марк на такое просто не способен, только упрочилась. В статьях, посвященных общественным наукам, писалось, что люди такого склада ума просто не могут без интернета. Я очутилась в подобного рода затруднительном положении. Лэптоп превратился для меня в вызывающее рвоту чудовище, в средоточие всяческой грязи, но я уже не могла без этой отравы.

Condemnationuk. То самое место, где, как хвастаются граждане Великобритании, они могут без стеснения проклинать тех, кто разрушает общество. В то время это был один из самых популярных сайтов. Он изобиловал гневными тирадами и выпадами против нелегальных эмигрантов, которые пьют нашу воду, видеозаписями с домашних камер видеонаблюдения, на которых дети соседей играли ведрами, полными воды. Я никогда прежде не заходила на этот сайт, не зашла бы и сегодня, если бы на моем экране не засветилось:

Сегодня вы популярны на сайтах condemnationuk, watchthis, spotthespongers, newsday, weakeningplanet, smalholderweekly, waterwater, natmeteo…

Список казался бесконечным. Я зашла на первый сайт.

«Этих заграбастых ублюдков надо запереть, чтобы они сдохли от обезвоживания».

«Эгоистичные преступники».

«Насколько они тупы! Эти фермеры на самом деле возомнили, что никто не заметит? Блин! Такие люди не заслуживают права на жизнь, не говоря уже о воде».

«Подождите. Еще окажется, что добрый Боженька их благословил. Готов поспорить, что они окажутся извращенцами и педофилами».

«Зачем спорить? Владельца судили за детскую порнографию. После этого он сбежал из Лондона».

После этого мне стало на душе совсем плохо. Если местные еще были не в курсе, то теперь наверняка узнают об этом. Сколько бы мы ни кричали, стоя на вершине холма, что не виноваты, не поможет. Люди склонны выслушивать обвинения, а не оправдания. Бог свидетель! Они и так уже нас ненавидят. Не стоит подливать бензина в огонь.

Я принялась стучать по клавиатуре:

«Это наша вода, а не чужая. Правительство может национализировать нашу воду. Если оно не будет действовать, мы сами ее отдадим.

А теперь УБИРАЙТЕСЬ с нашей земли и НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ».

Затем я прочла очередной комментарий, и это оказалось уже слишком.

«Я знаю этих людей. Их дочь – наркоманка и проститутка, а внук – дебил».

Кто мог такое написать? Явно это не был человек, знавший нас близко… Но, если это незнакомец, как он узнал об Энджи и Люсьене? В мгновение ока эти злые люди перестали быть невидимыми. Они материализовались. Я услышала, как они стучат по клавиатуре, увидела их лица, взирающие на меня сквозь экран моего лэптопа. Они вылезали из интернета и, зловонно дыша мне в затылок, нашептывали на ухо свои угрозы. Их много, а я одна. Я не могла вспомнить ни одного человека, кого я могла бы позвать на помощь. Ошеломленная, я пролистала список контактов. Автомастерская. Ассоциация помощи несовершеннолетним наркоманам. Бекки и Ричард. Захира. Марк (рабочий). Софи (мобильный). Энджи… Я ударила по клавиатуре кулаками. Удары сыпались градом по буквам и символам. Я наказывала их за то, что они не смогли мне дать. Я отбивала толпу, наступающую на Велл со всех сторон.

Марка, должно быть, разбудил мой приступ истерики. Когда он нашел меня, я уже запустила лэптопом через всю комнату. Тот разбил кружку, но при этом все еще не погас, а лежал, светясь экраном, на полу. Между рыданиями я попыталась сказать мужу, что их нельзя остановить, что эти люди соберутся вместе и придут сюда. Они выбьют окна нашего дома и убьют ягнят… сегодня ночью… Они сейчас, должно быть, снаружи. Никто в целом мире нам не поможет. Меня трудно было удержать, но Марк – сильный мужчина. От его пижамы пахло гелем для душа и сном. Он уткнулся подбородком мне в макушку. Я ощущала ровное биение сердца физически здорового человека.

– Что ты имела в виду, когда говорила, что никто? – спросил Марк. – Я тебя защищу. Я люблю тебя. Ты даже понятия не имеешь, как сильно я тебя люблю.

Было время, когда мне казалось, что риск таится именно в этом: он слишком сильно меня любит. Теперь, после затянувшегося молчания, я знала, что себя он любит больше, чем меня.

Марк перевернул лэптоп.

– Так ты нам все равно не поможешь, Рут, – сказал он.

Марк вышел в Фейсбуке на страницу «Велл – имение Ардингли», а оттуда прямиком вошел в параметры настройки.

– Вот, – сказал муж. – Один щелчок – и все стерто. Мы можем обойтись без этой чуши. Так себе только хуже сделаешь.

Чуть позже он спросил у меня:

– Что заставило тебя залезть в эту канализацию? Почему ты просто не выключила лэптоп, когда увидела, к чему все это может привести?

Потому что, когда я в интернете, я нахожусь на связи, потому что таким образом, какова бы ни была сила взаимного напряжения между людьми, я самоутверждаюсь, потому что интернет как наркотик. Это правда. Психиатры говорили о третьем человеке в нашем браке. Иногда мне казалось, что третий – интернет.

* * *

Когда Хью пришел на этой неделе, чтобы я могла, так сказать, причаститься, то застал меня в менее жизнерадостном расположении духа.

– Здесь приятно пахнет, – сказал он, прикрыл глаза и вдохнул воздух полной грудью.

Положив свое еженедельное угощение в виде фляги с молоком на стол, священник вытащил из своего пакета раннюю желтую розу. Лепестки уже начали опадать. От розы пахло комнатой с пианино в доме, когда я еще была маленькой. Моя мама была преподавателем музыки. Миссис Алиша Роуз. Частные уроки игры на фортепиано. От новичков до восьмого уровня. Объявление, приклеенное у газетного киоска, не могло вызвать сомнений, но моя главная задача как ее дочери состояла в том, чтобы сказать этим маленьким девочкам, сжимающим новенькие ярко-розовые папки для нот, и их сердитым матерям, выглядывающим из окон внедорожников, что моей маме нездоровится. Снова? Так они всегда спрашивали. Снова. Мама посвятила свою жизнь и свое здоровье тому, чтобы «подарить мне братика или сестричку» всеми теми средствами, которые только известны науке. Так, по крайней мере, мама просила меня говорить этим женщинам. Мой папа посвятил свою жизнь ей, что означало: каждый данный Богом час он отдавал работе, для того чтобы оплатить воплощение в жизнь ее мечты. Мечте не суждено было стать явью. Она умерла в пятьдесят лет от бесконечных медицинских исследований, процедур, рака легких и утраты смысла жизни после наступления менопаузы. Мне нравилось воображать себе, что мама наконец воссоединилась со всеми своими нерожденными детьми и теперь счастлива. Запах лепестков розы и мебельной полироли вернули меня к воспоминаниям о ее неоплаканном упокоении.

– Разве розы не приносят людям счастье? – произнес священник. – Если вы сейчас посмотрите на себя в зеркало, то заметите, что улыбаетесь.

– Я на днях разбила зеркало, – сообщила я ему, смахивая паутину с глиняной вазы и наполняя ее водой. – Я все время смотрела на худую старую ведьму, живущую в зеркале, не могла отвести глаз.

– Простите старика за прямоту, но вы очень красивая женщина.

– Вы не понимаете. Я стала похожа на волнистого попугайчика, который дни напролет проводит на жердочке, глядя на свое отражение в зеркале и надеясь в конечном счете найти себе пару. Я много думала о необходимости общения. Вы пользуетесь интернетом? – спросила я преподобного, ведя его из сада к старой скамейке.

– Интернетом? Конечно пользуюсь.

Он присел. Я осталась стоять.

– Извините.

– Возможно, я стар, Рут, но не настолько. А к чему этот вопрос?

– Мне его не хватает, хотя, с другой стороны, я по нему не особо скучаю.

– Понимаю. Интернет принес много горя вашей семье.

– Откуда вы знаете?

– Мне прислали ознакомительную записку касательно вас и вашего мужа. Возможно, кто-то там счел, что на этот раз священник нуждается в защите от растлителей. Кто знает?

Я рассмеялась в знак признательности его попыткам меня развеселить.

– Полная нелепица, так, по крайней мере, я думала. – Нагнув ветку, я сорвала яблоневый цвет. – Что вам известно?

– Вашего мужа обвинили в просмотре детской порнографии на своем рабочем лэптопе. Дело дошло до суда. В ходе судебных разбирательств его сочли невиновным.

– Я все время стояла за него горой. В то время обвинение показалось мне полнейшей глупостью. Господи! Разве Марк на такое способен? – говорила я, отрывая один лепесток розы за другим. – Но, Хью, можно ли с полной уверенностью сказать, что ты знаешь все о другом человеке, или это прерогатива Господа Бога? Ведь только Он может быть всезнающим?

– В саду от Него уж точно не спрячешься, разве что у вас есть большой запас фиговых листков, – старался как мог Хью. – Так почему вы спросили меня об интернете?

Присев возле Хью на скамье, я заговорила чуть тише:

– Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что для меня узнали. Сможете?

– Узнавание узнаванию рознь, однако я не уверен, что всемирная паутина содержит лишь благие знания. Все зависит от того, что вы хотите, чтобы я для вас выяснил.

– Я хочу узнать о своей семье. Или я слишком многого прошу? Мне просто нужно удостовериться, что с Энджи и Марком все в порядке.

Хью нерешительно помялся, а затем полез в карман за носовым платком.

– Вы не обидитесь, если я спрошу, связывалась ли Энджи со своим отцом? Возможно, она у него.

– Нет. Что вы еще хотите знать?

Отец Энджи. Ничего плохого о нем я сказать не могу, впрочем, и хорошего тоже. Мы провели вместе восемь часов. Мне тогда был двадцать один год. Ко времени, когда Энджи захотела узнать об отце, он уже умер. Дочь очень на меня злилась. Мы никогда ей не врали, но примерно в это время Энджи вместо слова «папа» начала упорно употреблять слово «Марк». Была ли для этого какая-нибудь иная причина? Она, конечно же, меня во всем винила, но, какой бы всемогущей я ни казалась дочери в то время, в случившемся я не была виновна. Автомобильная авария в Кении. Ему было двадцать восемь лет. Как оказалось, мой любимый на одну ночь был заядлым автогонщиком. Адреналин для него был как наркотик. Возможно, дочь унаследовала свою пагубную страсть от него.

– Вы не догадываетесь, где они сейчас могут жить? – настаивал Хью.

– Нет. Я очень беспокоюсь за Энджи. Она может оказаться где угодно. Вы понятия не имеете, как низко она может пасть.

Недалеко от скамьи теперь росла высокая крапива. Потянувшись, я схватилась за стебель. Ожог не дал мне расплакаться.

– Не знаю… Не исключено, что Марк и она теперь вместе. Я ничего о них не знаю с…

Священник подождал, но я так и не закончила оборванное на полуслове предложение. Тогда он сказал:

– Посмотрим, чем я смогу вам помочь, но не думаю, что интернет будет большим подспорьем в этом деле.

– Вам понадобится интернет, если вы согласитесь узнать, что случилось с сестрами, в частности с сестрой Амалией. Меня это тоже интересует. Где она? Чем занимается? Я хочу знать о ней все. Вы не могли бы это для меня выяснить? Я должна больше о ней знать, Хью. Только так я смогу отделаться от подозрения, что убийца – одна из сестер. Вы можете распечатать все, что узнаете, засунуть страницы в Библию… или прямо в сумку. Не думаю, что они будут вас обыскивать.

– Значит, сюда мы пришли не нежиться на солнце?

Священник протянул мне лист щавеля, чтобы я могла приложить его к ужаленной крапивой коже.

– Нет.

– И вы хотите, чтобы я совершил нечто, что противоречит правилам вашего домашнего ареста и моим к вам визитам?

– Да.

– Но, если меня изобличат, мои приходы к вам прекратятся…

Я об этом не подумала. Я смотрела на скамью и рассеянно откалывала от дерева щепки. Меня удивило, как меня расстроила мысль, что я лишусь общения с Хью. Не исключено, что теперь, когда я все ему высказала, он вообще не захочет ко мне приходить. Впрочем, у меня нет другого выхода. Волосы у меня отрасли. Приподняв голову, я откинула их назад и связала лентой так, чтобы он мог ясно видеть мое лицо.

– Возможно, это рискованно, но я согласна на любой риск, лишь бы узнать правду.

– Я буду об этом молить Бога, Рут. Я не могу обещать большего.

«Молитесь, сколько вам угодно, – подумала я. – Главное, поищите в интернете».

Мои сменные надзиратели уехали. Мои мальчики вернулись. Третий в полвосьмого утра учудил проверку сигнализации. Сирена завыла, разносясь эхом по всей долине. Что-то среднее между сиреной воздушной тревоги и зазыванием на молитву. Аноним плюхнулся перед экранами и принялся играть в компьютерные игры, пока «сержанта нет». Мне хотелось повидаться с Мальчишкой. Наконец он постучал ко мне в дверь, чему я была очень рада.

– Доброе утро.

– Вернулись. Я даже не заметила, как другие уехали.

– Как воры в ночи, – пошутил Мальчишка. – Я кое-что вам принес. Вернее, если уж начистоту, это мама попросила вам передать.

– Ваша мама?

– Да. Я рассказал о вас родителям, и мама собрала что-то вроде посылки от Красного Креста.

Мальчишка протянул мне обернутую клейкой лентой посылку величиной с обувную коробку. В одном уголке аккуратным почерком было выведено: «Всего наилучшего! Эндрю и Хелен».

– Можно ее сейчас открыть?

– А почему бы нет?

Я уселась на ступеньках крыльца и сняла с коробки крышку. Там оказалась баночка с джемом, CD-диск «Десять величайших хитов классической музыки», эссенция для ванн и несколько пакетиков с семенами.

– Эссенция для ванн – из старых запасов, но мама сказала, что пользоваться ею еще можно, так что берите, – садясь рядом, сказал Мальчишка. – Она хотела вас немного порадовать.

Я кивнула, не совсем зная, что сказать, а потом попросила его передать матери спасибо.

Это страшное прозрение было подобно волне, которая накрывает ребенка у кромки прибоя и сбивает с ног. Как же просто поверить, что всем наплевать, а мне наплевать на них! Насколько же труднее осознать правду, осознать, что мне не наплевать на Мальчишку, а ему, судя по всему, – на меня, осознать, что матери любят своих детей, а дети – родителей.

– Вам бы понравилась Энджи, – сказала я Мальчишке. – Если она когда-нибудь приедет, вы сами увидите.

– Она любила путешествовать? – спросил он.

О да, она была той еще путешественницей. Я согласно кивнула:

– Она то приезжала, то уезжала.

Да уж… Экстравагантные приезды в Велл… экстравагантные отъезды…

* * *

Нечто вроде шестого чувства подсказало мне, что у нас гости. Сколько бы ни было лет детям, у матерей очень чуткий сон. Они просыпаются от малейшего признака тревоги, будь то тихий плач, раздающийся из колыбельки как следствие ночного кошмара, или скрип ключа в замке и стук каблуков по ступенькам в поздний час, гораздо позже условленного срока возвращения домой. Я напрягла слух, желая понять, что же меня разбудило. Я окинула взглядом бесформенные в темноте углы спальни. Ничего подозрительного. Лишь сердце мое громко стучит в груди, да мерно посапывает Марк, отвернувшись от меня на своей половине кровати. Все вокруг было таким же, как и прежде. Такая же темнота, как и всегда, окутывала все вокруг. Я уже была готова принять тревогу за ложную, когда все переменилось: луч света проник в щели между жалюзи, медленно прошелся по комнате, словно прожектор, и исчез. Существовало лишь одно объяснение: в начале подъездной дорожки проехала машина. А затем это повторилось еще раз. Son et lumière[14]14
  Звук и свет (фр.).


[Закрыть]. Сперва осветилась картина, затем зеркало… трещина там, где стена встречается с потолком… Свет погас, оставив меня один на один с тенями, тревогой и неуверенностью в том, закончилось или не закончилось шоу. Я подождала с полминуты, а затем принялась расталкивать мужа:

– Марк! Марк! Проснись!

Он тотчас встрепенулся и проснулся.

– Что, черт побери, происходит?

– Снаружи кто-то есть!

На ощупь обойдя угол кровати, я подошла к окну, чуть приоткрыла жалюзи и выглянула в ночь. На небе нигде не было видно луны, скорее всего из-за низкой облачности. Даже деревья смотрелись как-то странно.

Сзади подошел Марк.

– Ничего там нет. О чем ты говоришь?

– Погоди. Я увидела свет фар автомобиля, проникший через щели к нам в комнату, но никакого звука не слышала. Они сюда, во всяком случае, не заезжали.

– Ты уверена?

– Думаешь, я все придумала?

– Не знаю. Иногда у тебя не выдерживают нервы и ты срываешься.

– Когда у нас был Брю, я чувствовала себя в большей безопасности, – призналась я.

Мы стояли рядом в темноте, близко, но не касаясь друг друга.

– Вот там! Что там? – спросила я.

На подъездной дорожке никого и ничего видно не было, но за холмиком, располагавшимся в поле между нами и дорогой, поднималось свечение. Оно все усиливалось, но потом внезапно погасло так, словно кто-то нажал на выключатель. Затем свет появился вновь.

Марк отпер окно. Порыв холодного влажного ветра влетел в комнату. Несколько капель упали на подоконник. Снова прошел дождь.

– Слушай!

Казалось, что мы ослепли и теперь пытаемся составить себе представление об окружающем мире лишь посредством звуков, редких шумов, лишенных смысла и ключей к пониманию. Мы находили им названия, когда звуки достигали нас сквозь туман: двигатель автомобиля, ревущий так, как при заднем ходе или когда машина застряла в грязи… собачий лай… несколько музыкальных аккордов, резко оборвавшихся… наконец голоса, приглушенные, невразумительно звучащие человеческие голоса…

– Кто это?

– Откуда, блин, мне знать?

Марк потянулся рукой к выключателю.

– Не включай!

– Почему?

– Они тогда узнают, что мы здесь.

Я захлопнула окно и опустила жалюзи. Марк даже не потрудился мне ответить, но свет, во всяком случае, включать не стал. Присев на край кровати, он натянул поверх пижамы свитер и джинсы.

– Что ты делаешь?

Я и сама не понимала, почему мы разговариваем шепотом.

– Иду проверить!

– Не глупи! Ты не знаешь, кто это. Они могут быть опасными людьми. Их явно несколько, а нас – только двое, – присев рядом, сказала я. – Пожалуйста, Марк! Давай позвоним в полицию. Почему мы не можем позвонить в полицию?

Тяжело вздохнув, Марк обхватил голову руками.

– Не знаю. Я не могу рационально думать в темноте. Который сейчас час?

Я на ощупь нашла мобильный телефон. На его экране засветилось 00:43. Ладонью я заслонила свет от окна.

– Какая разница который?

Марк предлагал ждать, пока не станет светать. Тогда он выйдет наружу и посмотрит, что там такое.

– Они, как мне кажется, не собираются грабить и насиловать прямо сейчас, – пошутил он.

С одной стороны, я была довольна, что нам не придется вступить в борьбу с неизвестным врагом посреди ночи. С другой – я понимала, что до рассвета еще очень долго.

* * *

2:11… 2:56… 3:42… 4:29…

– Рут! Где телефон? Ради всевышнего! Где этот чертов телефон?

Под одеялом. А где ему еще быть? Телефон лежал в моей руке, в тепле и полной безопасности, словно новорожденный, к которому заглядывают каждый час, проверяя, все ли в порядке. Я, должно быть, все же заснула. Рядом с кроватью стоял Марк, одетый в куртку, и кричал на меня. Комья грязи падали на доски пола. В происходящем не было ни тени смысла. А потом я вспомнила о ночных гостях.

Я приподнялась.

– Господи! Ты там был? Кто они?

– Мне нужно позвонить в полицию!

Муж смахнул на пол стопку книг, лежавших на ночном столике, затем перевернул кипу одежды, лежавшую на сиденье стула.

– Чертовы бродяги-путешественники! Эти гаденыши остановились на ночлег за пределами дороги, у самой живой изгороди. Это, должно быть, их мы видели ночью. Незаконное проникновение!

– Какие такие путешественники? Сколько их?

Сердце мое все громче стучало в груди. Я боялась этих путешественников. Я боялась за Марка. Я боялась Марка.

– Где телефон? – Повысив голос, муж развернулся ко мне. – Этих путешественников – около дюжины. Кто они, понятия не имею. Я не стал ждать, пока меня пригласят на кофе и разговор.

– Как они сюда забрались? – спросила я.

– Это известно только Господу, – сказал Марк. – Я не думал, что такое вообще возможно. Я еще ничего не успел проверить.

– А ты у них не спрашивал?

– Они еще спят без задних ног, потому что у этих людей нет работы. Им незачем рано вставать. В любом случае эти борцы за окружающую среду приперлись к нам без спроса в своих маленьких фургончиках. Власть цветам и все такое прочее! О собаках я вообще помолчу! Они только и ждут, чтобы наброситься на наших ягнят. Найди мне телефон, Рут! Надо звонить в полицию! Пусть приезжают и помогут нам их отсюда спровадить.

Судя по словам мужа, эти путешественники нового столетия – вполне миролюбивые, возможно, даже милые люди. Я просто не смогла справиться с паникой, вызванной боязнью неизвестного. Прежде Энджи водила компанию с людьми этого круга. Дыхание мое успокоилось. Почувствовав нешуточное облегчение, я встала с кровати. Телефон, выскользнув, упал на пол.

Марк потянулся за ним, но я его опередила и завладела телефоном первой.

– Подожди! Успокойся немного! Сейчас мне случившее и наполовину не кажется таким уж страшным, как ночью, – заявила я. – Почему бы просто не поговорить с ними? Мы можем попросить их уехать. Зачем нам ссориться?

Крепко держа телефон в руке, я скинула с себя пижаму и взяла полотенце. Марк последовал за мной в ванну. Ему нужен был телефон, причем срочно. Я крепко держала полотенце перед собой. Муж с саркастической усмешкой на лице протянул ко мне руку. Наши взгляды встретились.

Марк отвернулся к двери.

– Прими душ. Оденься. Затем принеси телефон вниз. Все это становится просто абсурдно.

Было время, когда я, поднявшаяся ни свет ни заря, заспанная, с одним полотенцем, обмотанным вокруг моего тела, вызывала у Марка желание приблизиться, а не сбежать. Когда я осталась одна, я уронила полотенце на пол и стояла голая, рассматривая себя в зеркале. Я похудела, но это, кажется, даже к лучшему. Загорела, по крайней мере, открытые солнечным лучам участки кожи. Кожа суховатая, какая-то вялая. Я обхватила руками мои несколько обвисшие груди и вспомнила, что уже давным-давно не обращала на них ни малейшего внимания. Я не могла даже вспомнить, когда в последний раз накладывала макияж. Скрутив волосы в узел, я приподняла их над головой, открывая бледную шею. Я также не помнила, когда в последний раз была в парикмахерской. Мы давно уже никого не видели. Мне казалось, что не стоит тратить время впустую. Возможно, я ошибалась. Возможно, мне следовало следить за собой ради Марка. «Возьми себя в руки». Это было любимым выражением мамы. А еще: «Кастрюля всегда считает чайник черным»[15]15
  Фразеологизм, означающий, что обвиняющий сам виновен во всем том, в чем обвиняет другого человека.


[Закрыть]. Исходя из этого можно было предположить, что вся эта нервозность Марка вызвана отнюдь не заботой о моем благе. Я быстро умылась, натянула на себя те же самые нестираные джинсы, что и вчера, ту же бесформенную флисовую толстовку, которую надевала изо дня в день, взяла телефон и спустилась вниз. По крайней мере, ради этих непрошеных гостей наряжаться мне не нужно. Этим бродягам все равно, как я выгляжу.

На кухне Марк тем временем заварил чай.

– Что плохого в том, чтобы сейчас просто пойти к ним, объяснить ситуацию и дать время на то, чтобы они собрались и уехали?

– Дать время? Пусть сейчас же отсюда уезжают.

– К чему такая спешка?

Мы с таким же успехом могли бы говорить на разных языках. Марк выговаривал слова медленно и громко, оживленно жестикулируя, словно иностранец, приехавший в мою страну.

– К тому, что они нарушили границы частного владения. К тому, что последние недели мы только тем и занимаемся, что отваживаем отсюда людей, а не приманиваем. К тому, что у них нет никаких прав здесь располагаться. К тому, что, если мы примем этих, оставшийся мир хлынет за ними вслед. К тому! К тому! К тому!

– Ну ты прямо волшебник страны Оз, – попыталась пошутить я.

– Да. Или ты собираешься помочь нашим друзьям-путешественникам замостить еще один участок желтой кирпичной дороги?[16]16
  Аллюзия на дорогу, по которой шли герои книги «Удивительный волшебник из страны Оз» американского писателя Лаймена Фрэнка Баума к конечной цели своего путешествия.


[Закрыть] Уверен, что в этом деле они доки.

– Ты никогда не был ханжой.

– В этом ты права. Я, если ты не забыла, слишком много времени потратил на борьбу с ханжами, чтобы становиться одним из них.

Смена тактики. Этому учат специалисты по управлению поведением учащихся в школе, в том числе рассерженных подростков.

– Ты уже завтракал?

Муж отрицательно покачал головой. Я положила несколько ломтиков бекона на сковороду, нарезала хлеб, достала из холодильника сливочное масло и нашла мед. Я заговорила с Марком, стоя к нему спиной и не сводя взгляда с тостера.

– Не уверена, что ты прав. Мы ничего не теряем, встретившись с ними. И вообще, не будет ли лучше иметь этих людей поблизости некоторое время?

– Думаешь?

Говорить. Делиться мыслями. Понемногу менять окружающий ландшафт. Две гренки. Две тарелки. Два ножа. Я расставила все это на столе. Я могла бы придумать тысячу причин, почему пребывание этих людей на нашей земле пойдет нам сейчас на пользу, но озвучила лишь одну:

– Ну, «лучше», пожалуй, не совсем подходящее слово. Просто я подумала, что они могут нам помочь. Сейчас на ферме очень много работы.

– Мы не нуждаемся ни в чьей помощи, Рут. Мы уже это доказали. Вместе мы со всем справимся.

Я сидела напротив мужа за столом, передавала ему ложку, получала взамен масло и думала, как долго мы еще сможем продолжать эту игру. Я попыталась в последний раз.

– А еще было бы лучше обойтись без полиции, – сказала я. – Нам совсем не надо привлекать лишнее внимание к Веллу. Мы не отвечали на все присланные нам официально документы, и теперь, я уверена, полицейские станут спрашивать у нас не только о путешественниках.

Очко и партия! Марк признал мою правоту. Лучше не вмешивать по возможности сюда органы правопорядка. Я вызвалась сама пойти посмотреть, кто к нам приехал, а затем вернуться и все ему рассказать. Муж согласился, что, учитывая его состояние духа, будет лучше, если он станет держаться подальше от этих людей. Марк доел завтрак и вернулся к нам в спальню.

Оставшийся бекон вполне подходил в качестве угощения. У нас имелось много мясных рулетиков, которые я, признаюсь, ненавидела. Разжарив их, я добавила к мясу кетчуп, а еще заварила и залила в термос кофе. Когда я уже собралась к ним, мне пришло в голову, что наши гости могут оказаться вегетарианцами. Прихватив несколько яблок из кладовой, я отправилась к подъездной дорожке. Не имея никаких новостей от Энджи, я уверовала в карму: если я буду любезна с этими людьми, то, вполне возможно, кто-то другой будет любезен по отношению к ней и Люсьену. Что отдашь, то к тебе и вернется. Овцы разбегались, толкая впереди своих ягнят, пока я шла по полю к палаткам, которые раскинулись ярко-оранжевыми и желтыми пятнами на фоне весенней травы. Впрочем, если бы не зеленая, покрытая росой трава, эти люди, кем бы они ни были, вряд ли пожелали бы здесь остановиться. Палатки в беспорядке располагались в конце поля, вплотную к живой изгороди, как мне уже сказал Марк. Собака, помесь грейхаунда с колли, выскочила из-под днища ржавого автофургона и, гавкая, бросилась в мою сторону. За ней, чуть прихрамывая, шел молодой мужчина, словно бы перенесенный сюда из шестидесятых годов прошлого века.

– Значит, вот кто у нас лаял, – сказала я.

Мужчина схватил собаку за ошейник и оттащил.

– Извините. Она вас разбудила ночью? Я пытался ее утихомирить…

– Я слышала, как вы подъезжали, – сказала я. – Овцы не пострадают?

– Нет. Она никогда ни на кого не нападает. У девочки просто плохие манеры.

Я рассказала ему о недавней смерти нашего песика. Молодой человек выразил мне по этому поводу свое сочувствие. Мы вот так стояли и разговаривали. С жареных рулетов капал жир, я держала в руках термос с кофе, а собака с надеждой взирала на меня издалека.

– Это для Энджи? – спросил мужчина.

– Что?

Он улыбнулся:

– Вы, должно быть, ее мама. Меня зовут Чарли. Я сейчас позову Энджи.

Прежде чем я смогла понять, что же происходит, мужчина направился к небольшой по размеру самораскладывающейся палатке зеленого цвета. Внутри нее что-то задвигалось, палатка чуть накренилась в сторону, удерживающие ее натяжные тросики напряглись, а затем чуть обвисли, дождевые капли упали с полога, завешивавшего вход, и оттуда с трудом выбралась Энджи, натягивая на ходу свитер поверх пижамной куртки из хлопчатобумажной ткани. Ее светлые вьющиеся волосы спутались во что-то невообразимое. Под ногтями видна была чернота. От дочери пахло дымом. В свитере зияли дырки, но… Я с первого взгляда поняла, что с Энджи все в порядке. Она не отводила глаз, встретившись со мной взглядом, со всей сердечностью меня обняла, была предельно искренна, что называется носила свое сердце на рукаве[17]17
  Фразеологизм означает «открыто выражать свои чувства». Восходит к тем временам, когда рыцарь перед турниром прикреплял на рукав эмблему или шарф цветов герба дамы своего сердца.


[Закрыть], и не просила денег в долг: «Только немножко, в последний раз» или «Скоро отдам». А еще Энджи не стеснялась того, что грязная, потому что ей не нужно было притворяться, будто она «чистая».

– Энджи, – с трудом промолвила я. – Твой папа не говорил, что ты здесь… Я не знала…

– Привет, мама!

Она обвила меня руками за плечи и крепко обняла.

– Ты выглядишь такой… свежей… здоровой… Я… – Голос сорвался. Я отступила от дочери и вытерла глаза рукавом. – Извини. Это я так расчувствовалась, потому что мы давно не получали от тебя весточки.

– Сдается мне, твоя мама принесла тебе поесть, – сказал Чарли. – Вот что я называю материнским инстинктом.

– Надо разбудить Люсьена, – заметила Энджи.

Чарли послушно вернулся к палатке, засунул голову вовнутрь и позвал Люсьена по имени.

Энджи прочла мои мысли.

– Обычно в палатке спят только Люсьен и его друг Хенни, а я перебираюсь в автофургон к Чарли, но вчера ночью все пошло не по плану. Мы заблудились и добрались сюда очень поздно. Уже стемнело. Мы не хотели включать фары, боялись, что вы можете проснуться и испугаться. Надеюсь, мы вас не разбудили?

– Ну, не совсем… Мы кое-что слышали, а так…

Не было смысла начинать ссору, тем более у меня имелись к Энджи кое-какие вопросы.

Как они сюда проникли? Оказывается, и без звонка Марка полиция как-то прознала об их приезде. Когда Энджи с товарищами подъехали к воротам около полуночи, там их поджидала полицейская машина. К счастью, за рулем оказался тот самый «медноголовый», что заезжал в свое время в Велл проверить безопасность наших сельскохозяйственных машин. Он узнал Энджи и Люсьена, поэтому впустил их за ворота.

Почему она нам не звонила? Энджи ответила, что в последнее время она вообще не звонит по телефону. Те люди, с которыми она путешествует, не смотрят телевизор и не пользуются интернетом. У нее даже мобильника больше нет.

– Это помогает нам сосредоточиться, – сказала Энджи.

На чем сосредоточиться?

– На важном… На земле и обществе.

Что их привело сюда?

Молва. Когда пал Дуккомб, все заговорили о другом месте, о котором пишут в газетах. Там до сих пор идут дожди. Людям надо объединиться и защитить его. Сперва она даже не поняла, что речь идет о Велле.