Текст книги "Тайна имения Велл"

– Черт побери! Где мы?

– Не кричи на меня. Это была твоя идея тащиться к черту на кулички в поисках дырки от бублика.

В ответ – тишина.

– Извини. Я не хотела, – сказала я, а затем перевернула карту и прищурилась. – Мне кажется, мы просто проехали поворот.

Марк умудрился осуществить разворот автомобиля в три приема у проездных ворот, на дороге с канавами вдоль каждой из обочин. Когда мы познакомились, Марк не был излишне раздражительным человеком. Многие его характеризовали как весьма целеустремленного. Это всякие голословные обвинения, которые в конечном счете привели к его отставке, сделали Марка таким. Хотя даже в лучшие свои годы он легко выходил из себя. Мы медленно принялись ползти обратно на холм, пока не увидели знак, обозначающий пешую тропу. На нем был изображен человечек с рюкзаком за спиной. В руке – палка. Никаких названий.

Мы развернулись. Марк остановил автомобиль, убрал руки с руля и сложил их перед собой так, как обычно делают священники. Никаких следов домика видно не было. Впечатление на нас произвел не дом, а окруженный голубоватой дымкой полукруг мира, раскинувшийся перед нами. От увиденного перехватило дыхание. Вдали на севере и западе холмы тянулись за холмами, бросая друг на друга тени, пока не окунались где-то за горизонтом в воды Атлантического океана. Ближайшие к нам холмы по ту сторону долины поросли лесом, окрашенным в яркие осенние цвета. Хвойные деревья темнели на фоне припыленного золота полей, с которых не так давно собрали урожай. К востоку янтарная земля высушенных пастбищ пестрела квадратиками огороженных живыми изгородями наделов, освященных многовековым земледелием. Позади нас виднелись мрачные осыпи Крэга.

– Мы приехали, бабушка Р?

– Да, Люсьен, приехали.

Дорога перед нами представляла собой пунктирную линию, поверх которой нам следовало расписаться.

– Вот он, – сказали мы друг другу, когда увидели сначала амбар, а затем покрытые щербинами дымоходы, сложенные из красного кирпича, которые возвышались над каменным сельским домиком в викторианском стиле.

В мгновение ока мы вновь превратились в маленьких детей, которые сидят на заднем сиденье автомобиля, пока родители везут их на море. Машина останавливается, и крик восторга вырывается из груди первого, кто увидел это самое море. Вот оно! Смотри! Мы приехали! Мы подписались на все, как только вышли из машины, вот только тогда мы не имели не малейшего понятия, на что же мы на самом деле подписываемся.

Агент по торговле недвижимостью поджидал нас, опершись на ярко-красный внедорожник. Он курил.

– Сейчас из-за опасности пожаров не стоит так поступать, – сказал он, затаптывая сигарету толстой каучуковой подошвой своей парусиновой туфли.

Мы обменялись рукопожатиями. Как по мне, агент излишне долго смотрел на Марка, а руку отдернул слишком поспешно. Сердце привычно застучало в груди. Бывали моменты во время слушаний по делу Марка, когда я начинала бояться людей. Бывали и другие похожие случаи в других городах, о которых я читала в прессе. В тех городах люди забывали о должном порядке судопроизводства и брали закон в свои руки. Я оглянулась на подъездную дорожку. Отсюда не убежать.

Однако агент по торговле недвижимостью посмотрел на свою машину, и напряжение спало.

– Вам необходимо приобрести вот такого красавца, – излишне громко и нарочито весело произнес он, похлопал рукой по капоту и извинился за его состояние, заметив, что с закрытыми автомойками и запретом на шланги на лучшее рассчитывать не приходится.

Глубоко дыша, чтобы не сорваться, я поддержала его на шутливой ноте:

– Лучше будет завести ослика. На сколько процентов в этом году подорожал бензин? Вы не припомните?

– На сто двадцать! – произнес мужчина так, словно называл счет в игре в дартс.

Марк завел с агентом мужской разговор о клиренсе и низкой передаче автомобиля. Видно было, что ему не терпится все здесь скорее посмотреть, но таким уж был характер мужа: он всякий раз старался произвести на людей приятное впечатление, чтобы они при общении с ним вели себя естественнее. Каковы бы ни были первоначальные опасения агента, Марку удалось быстро их развеять. Именно так он поступил во время нашего знакомства… Утро после вечеринки. Последний семестр последнего года обучения остался позади. Экзамены успешно сданы. Будущее виделось довольно туманно. Оно как раз очищало холодильник от залежалых продуктов и готовилось возмещать все предыдущие капиталовложения. Я спала в кресле. На плечи мне было накинуто чье-то пальто. Когда я проснулась, высокий темноволосый джентльмен, которого я прежде не знала, предложил мне кофе. Он вернулся, и больше мы не расставались. Мы провели вместе ту ночь и оставшиеся ночи до конца моей учебы. Мы изменили наши планы и провели лето вместе. Спустя четыре месяца я была на пятом месяце беременности. Мы отправились в бюро записи актов гражданского состояния. Слишком быстро из юных мы стали взрослыми.

Хлопнувшая дверца вернула меня в реальность. Агент вытаскивал из машины планы. При этом он потревожил белую бабочку, сидевшую на запоздалом цветке летней сирени, которая росла у ворот. Все в этом году не по сезону. А еще мне подумалось о том, куда же завело нас время. В прошлом мы спешили не растратить впустую отведенное нам время, а теперь посмотрите-ка на нас. Теперь мы перебираемся в село так, как делают люди, достигшие пожилого возраста. Инстинктивно я коснулась живота рукой, вспомнив слова Марка, когда я сказала ему, что беременна: «Я люблю детей».

Люсьен выбрался с заднего сиденья автомобиля. От внука пахло шоколадом. Все еще сонный, мальчик взялся за мою руку, а затем показал пальчиком на серую белку, которая взбиралась вверх по стволу высокого дуба. Мы проследили за зверьком до тех пор, пока не потеряли его из виду в золотистой листве дерева. Свет падал подобно мельчайшим капелькам воды на сухую землю под ногами. По главному шоссе проехал полицейский автомобиль либо скорая помощь, направляясь в Миддлтон.

– Вы не часто будете слышать шум проезжающих автомобилей, – заверил агент, которому очень хотелось продать нам нашу мечту. – Многое зависит от направления ветра.

– Сейчас ветер западный, – решила я, ориентируясь по солнцу и холмам Уэльса.

– Западный… пожалуй, что так, – подумав, согласился агент. – Обычно дует с запада, но ночью, уверяю вас, вы услышите даже то, как булавка падает на пол у вас дома.

Я подумала о том, как громко в таком случае должно быть слышно уханье совы и возню лисицы.

Я спросила, как далеко отсюда находятся соседи. Агент сказал, что до ближайшего жилья – много километров. Отсюда не видно. По правде говоря, я уже и так ощущала, насколько это место отрезано от всего остального мира. Справлюсь ли я с этим? Должно быть, я показалась ему человеком, страстно желающим пуститься наутек. Гораздо позже сестра Амалия пришла к тому же мнению при первой нашей встрече.

Вход изнутри был завешен тяжелой бархатной портьерой. Агент приподнял один ее край, впуская нас в середину, словно работник сцены, раздвигающий занавес. Осмотр много времени не занял. В доме имелся задний вход. Обстановку кухни и печку «Рейберн» не меняли с шестидесятых годов прошлого века. Кабинет Марка, вернее та комната, которая станет его кабинетом. Небольшая гостиная с печуркой, которую топят дровами. Надо будет заменить ее на камин. Отсюда мы поднялись по лестнице наверх. В маленькой спальне было тесновато. Небольшая ванная комната. Из окна большой спальни открывался чудесный вид. Прекрасно знавший все хитрости своего ремесла, агент оставил нас здесь вдвоем. Марк взял меня за руку, притянул к себе и медленно поцеловал в щеку. Я ощущала, как глубоко сейчас он дышит – так, словно впервые за долгое время обрел способность дышать полной грудью.

– Места вполне достаточно для Энджи и Люсьена, – сказала я, когда он от меня наконец отстранился.

Мы оба хорошо знали нашу дочь. Дом всегда должен быть готов принять их обоих… и не только их…

– Мне нравится, – сказал Марк.

Со времени суда я не помнила, чтобы он находился в таком приподнятом настроении.

– Как раз то место, где можно начать все с начала, – добавил он.

Люсьену здесь тоже понравилось. Мальчик бегал вниз-вверх по скрипучим ступеням, открывал дверцы шкафчиков на кухне, заглядывал в очаг. Солнечный свет, проникавший через эркер, освещал трещины в деревянных перилах, пятна на ковре, темные пятна сырости на потолке, но само здание казалось построенным на века. Сколько его ни заливай, оно все выдержит.

– Хотите осмотреться снаружи?

Мы прошли вслед за агентом к «каменному строению, электрифицированному, с проведенным водопроводом. В настоящее время используется как гараж (сарай). Есть все возможности для дальнейшего благоустройства». Если у пожилой леди и была когда-либо машина, то во всяком случае она никогда ее сюда не ставила. Помещение было ужасно захламлено: стремянки, штыковые лопаты, сломанные шезлонги, ведра для угля без ручек… Мы согласились с тем, что привести амбар в порядок будет несложно. Здесь все можно обустроить так, чтобы иметь возможность принять на время, например на праздники, целую семью.

Вдоль одной из стен амбара находились аккуратные поленницы с недавно наколотыми дровами.

– Как долго тут прожила пожилая леди? – спросил Марк.

Агент точно не знал. После смерти мужа вдова отдала много своей земли в пользование соседу-фермеру, который помогал ей с дровами и со всем остальным.

– Люди здесь живут замкнуто, но Тейлоры, я уверен, вам помогут, если вы затеете ремонт.

Меня заинтересовало, что же стоит за выражением «живут замкнуто». Не исключено, что близким синонимом его является «страдают ксенофобией». Когда замкнутость превращается во враждебность? Агент объяснил, что договор о сдаче в аренду заканчивается 31 марта следующего года.

– Тридцать акров полей и леса. Все точно измерено, – сказал Марк так, словно можно правильно измерить кусочек рая.

Учитывая, к каким последствиям это в дальнейшем привело, тридцати акров было ничтожно мало. Мы прошли в сад, насобирали яблок и груш, чтобы не оставлять их на съедение червям. Сетки для защиты плодов от птиц очень напоминали сетки для волос, молодые побеги прорастали сквозь них, подобно старомодным шпилькам. На огороде видны были следы недавней работы.

– Смотри, Марк!

Маленькие ручонки Люсьена обхватили большой кабачок, который продолжал зреть все лето, не обращая внимания на смерть той, которая его посадила. Приложив все силы, мальчик оторвал плод от стебля, а сам упал на попу.

– Можно взять с собой домой? Можно его съесть?

– Это не наш кабачок, – сказала я.

– Большой, учитывая, как мало выпало дождей, – заметил Марк.

– Никто возражать не будет, – заявил агент. – Ты его сорвал, а теперь отдай маме. Она его понесет.

Распространенная ошибка, которую Люсьен тотчас исправил:

– Это моя бабушка. Мама сейчас далеко.

– Ну, твоя бабушка совсем не выглядит как бабушка. Слишком молода, – польстил мне агент.

Люсьен бросил на мужчину сердитый взгляд.

– Нет, она мне бабушка, – заявил мальчик, а затем, обращаясь уже ко мне, сказал: – Люди всегда говорят одно и то же.

Держась за руки, мы подошли к Марку, который, подобно ценителю искусств в художественной галерее, любовался зарослями, уже определяя в уме, где следует подрезать ежевику, проредить тополя, посадить каштаны на месте поваленных сильным ветром сосен, которые лежали на земле, как карандаши в темной классной комнате.

Мы сказали агенту, что, если он не против, хотели бы перекусить сэндвичами под дубом. Мы пообещали ему позвонить. Мужчина принялся разглагольствовать о быстрых продажах и проблемах на рынке недвижимости вследствие неуверенности в завтрашнем дне, нес прочий вздор.

Марк окликнул его. Муж забыл кое-что спросить.

– А как насчет воды?

– Собственное водоснабжение. Никакого подсоединения к центральному водопроводу. Этого не нужно. Люди, живущие здесь, уже несколько веков черпают воду из колодца. Воды и сейчас должно быть достаточно.

Я заметила, что ныне, когда выпадает так мало осадков, колодец может обмелеть.

– Очевидно, вам нужны заключения специалиста, – сказал агент, – но это место не зря называют Велл[4]4
  Название имения Велл переводится с английского как «колодец». (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Далее он принялся рассказывать об уровне грунтовых вод. Вследствие того что уровень здесь высокий, эта земля – очень хорошая. Если послушать его, получалось, что жить здесь, имея собственный источник воды, – куда лучше, чем быть подключенным к водопроводу, из-за всех этих лимитов, дефицита водоподачи и водонапорных колонок, всего того, что свалилось на наши головы за последние два года.

– В любом случае, – махнув рукой на запад, туда, куда ветер гнал облака, сказал мужчина, – большинство синоптиков сходятся в том, что период засухи подошел к концу. Говорят, что зима должна побить все рекорды по влажности.

Мы поверили ему, потому что хотели верить.

Пыль висела в воздухе еще долго после того, как отъехал его красный внедорожник. Я достала с заднего сиденья нашего автомобиля сумку с сэндвичами и хрустящими картофельными чипсами, которые мы купили на автозаправочной станции. Мы уселись на привезенном с собой коврике. Люсьен, скрестив ноги по-турецки, сидел прямо. Марк никак не мог найти место своим длинным ногам, которые почти двадцать лет провели под письменным столом. Мы маленькими глотками осторожно пили из пластиковой бутылки воду, прислушиваясь к скучному блеянью овец и крикам дроздов, которые пытались нас отсюда прогнать. Вдруг, не сговариваясь, мы рассмеялись.

– Поверить не могу. – Потерев глаза, Марк посмотрел вверх так, словно всерьез опасался, будто бы окружающее может растаять как дым. – Ну что думаешь?

– Ты первый, – сказала я.

– Нет, ты.

– Бабушка Р! Ты первая.

– Не знаю, – произнесла я. – Просто невероятно… Здесь есть все, что мы искали.

– Да, все, – подтвердил Марк. – Земля молока и меда.

– И здесь красиво, – продолжила я. – Земля как раз такая, какую мы хотели. Пейзажи – просто неземные… А еще…

– А еще никто нас здесь не знает… не знает меня. Никаких больше косых взглядов в супермаркете. Никакого хихиканья детей в автобусе. Жизнь с чистого листа, Рут.

– Возможно, и так, – согласилась я.

– Думаешь, не стоит на это надеяться? – спросил Марк.

– Да. Нет. Не знаю.

Уж слишком захватывающим был этот край. Его красота производила на меня ошеломляющее впечатление. Сейчас мне необходимо было все спокойно обдумать. Поднявшись на ноги, я отошла от коврика и устремила взгляд на деревянные ворота, ведущие в поля. Если кто-то хочет найти убежище в сельской местности, лучше места не найти.

– Если… – начала я.

– Что если? – спросил Марк.

Его надежда жгла мне спину. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ее на лице мужа. Я пересчитала все то, что потеряю, если мы сюда переедем. Не было ничего такого, что нельзя было заменить, либо такого, с чем нельзя было справиться. Работа… связи… Дружеские отношения казались достаточно сильными, чтобы преодолеть далекие расстояния… А потом я подумала о том, чего лишусь, если мы останемся в Лондоне. Я лишусь Марка и этого чудесного места.

– Я чувствую большую ответственность, – сказала я, глядя на внука, который, сидя на краю коврика, тыкал веточкой в муравья, бегущего по гравиевой дорожке. – Люсьен! А ты что думаешь?

– Я думаю, это самое чудесное место на свете.

В понедельник утром мы позвонили и назвали сумму немного ниже запрашиваемой цены. Словно в глубине души мы не верили, что мечта может оказаться явью.

– Согласен, – ответил агент по торговле недвижимостью.

Я сидела на ступеньках крыльца нашего дома. Мобильный телефон зажат в руке. В нос била вонь выхлопных газов автомобилей, раскаленных в городском зное. Над головой пролетел самолет, делая круг перед посадкой в Хитроу. Старик напротив, согнувшись, соскребал совочком с тротуара экскременты, оставленные его таксой, и складывал их в голубой полиэтиленовый пакет. Меня переполняло странное чувство утраты. Что сделано, то сделано. Ко времени, когда Марк вернулся домой, я справилась ради него со своими чувствами, и мы, словно новобрачные, подняли бокалы в честь нашего будущего. Мы вели себя как в прежние времена. Марк станцевал на кухне свой танец папочки. Мы напились до смешного. Имение сразу же сняли с продаж. На сайт загрузили сделанную в тот же день с помощью автоспуска нашу фотографию на зависть всем страдающим в предместьях Лондона. В ответ нас завалили поздравлениями.

– Надеюсь, вы устроите прощальную вечеринку, а то вдруг вы уже никогда не сможете здесь появиться, – написала одна соседка.

Мы прикололи фотографию возле тостера в нашей лондонской кухне в качестве напоминания. Потом она переехала вместе с нами, попала в рамку и оказалась на полукруглом столике в гостиной.

* * *

Я спустилась вниз и с опаской подошла к фотографии… взяла ее в руки, повернула к свету. Вначале был Велл.

Одна неделя. Одно лето. Одна ночь. Одной недели хватило на то, чтобы все мои благие намерения пошли прахом. Я собиралась быть сильной, собиралась бороться с ограничениями моей свободы, но на поверку оказалась лентяйкой, которая часами лежала, прислушиваясь ко всему вокруг. Одного лета хватило, чтобы наша мечта начала скручиваться по краям и покрываться пятнами, подобно сорванному первоцвету. Одной ночи хватило на то, чтобы разрушить много жизней.

Снаружи – пространство, теперь лишенное признаков жизнедеятельности людей. Внутри – предложение без расставленных знаков препинания. Никто не приходил. Никто не уходил. Ничего не происходило. Я назвала моих тюремщиков Аноним, Мальчишка и Третий. Им принадлежало настоящее время: записи, проверки, подписи на документах… Мне же оставалось прошлое и свинцовая тяжесть сослагательного наклонения в отношении того, что могло произойти, но чего не случилось.

Монотонность домашнего ареста засасывала. Я лежала на покрывале, превратившемся в мой саван, и думала, сколько времени еще протяну на этом свете. Я не писала. Музыка, подобно волнам прилива, накатывала на мое сознание. Для начала я поняла, почему, оказавшись в клетке, животные бегают из угла в угол. Сначала я ела пищу, которую мои тюремщики оставляли для меня на столе, но потом предпочла не вставать с кровати. Я перестала принимать прописанные мне лекарства. Я плыла день за днем по реке памяти. Иногда меня прибивало к берегу, и тогда дальний лучик разума говорил мне, что для того, чтобы жить, мне надо есть, но я гнала его прочь, отталкивалась от берега и неслась по течению прошлого.

Вчера я видела местную газету, оставленную одним из моих тюремщиков. «Добро пожаловать, жрица Велл!» – гласил заголовок. На фотографии были изображены женщины с розами. Они стояли вдоль Ленфордской дороги, а мимо проезжал белый тюремный автофургон. Я внимательно разглядывала их лица. Никого из сестер среди них не было. У нас выдался один спокойный год, прежде чем Велл впервые попал на газетные полосы. Первый год на новом месте.

Мы продали наш дом неожиданно легко супружеской паре, которая, подобно нам, была полна планов на будущее. Вот только они были вдвое моложе нас. Моя меланхолия помнит холмы, а сама я помню то лето… Последнее наше Рождество в старом доме мы провели вместе с Энджи. Нам говорили, что она сейчас лечится в «хорошем месте», если, конечно, подобные места вообще можно назвать хорошими. Мы подарили Люсьену голубой велосипед и сказали, что возьмем его с собой в Велл, чтобы внук мог кататься на нем, когда будет нас навещать. Сейчас этот велосипед ржавеет в амбаре, если, конечно, полиция не изъяла его в качестве улики во время дознания. Последнее Рождество… Последний день семестра… Последний рабочий день… А затем пошли глупые «последние». Последний книжный клуб… Последний вечер с едой на вынос из «Балти Хауз» перед телевизором, по которому передавали десятичасовые новости. Мы сидели в гостиной, которая была свидетельницей множества событий в нашей жизни. Последняя ночь в «Георге и драконе». Много выпивки и истерического смеха. Со мной увязались девочки. А как же по-другому? Что я без них буду делать? А еще… Последняя непристойная надпись краской на двери нашего гаража. Последние заголовки местных газет… Последние косые взгляды, брошенные в очереди перед кассой. Качели и карусели.

Пока мы готовились к переезду на новое место, пришлось пересортировать двадцать лет нашей совместной жизни. Начали с книг. Марк невзлюбил юридическую литературу. Романы, о которых я рассказывала на уроках в школе и которые прежде казались мне выдающимися, теперь потускнели в моих глазах, превратившись во вполне тривиальное чтиво. Мы избавились от путеводителей по тем местам, где бывали в отпуске вместе с Энджи. По Монако она путешествовала в сумке-кенгуру, по Гранаде – в детской складной коляске, по Норвегии – в детском сиденье на велосипеде. По Риму… В Риме ее уже не было с нами. Были книги о том, как усыновлять чужих детей. Мы так и не рискнули пойти на это. Были книги, посвященные тому, как воспитывать трудных подростков. В этом мы не преуспели. Были книги о том, как сохранить брак. С этим, слава богу, мы справились. Я показала Марку обложку книги, когда он спускался с чердака, неся в руках доску для буги-серфинга и изъеденный молью спальный мешок.

– Оставить? – рассмеялась я.

– Мы столько пережили, Бог свидетель, и все еще вместе. В мусорное ведро.

Будучи еще совсем молоденькой, я подрабатывала на каникулах официанткой в отеле. Я научилась распознавать супружеские пары, которым наконец-то удавалось вовремя закончить работу, найти приходящую няню, раздобыть деньги, зарезервировать столик и провести ночь вместе. Они сидели за одним из столь ценимых столиков для двоих, смотрели на знаменитый вид, открывающийся на ущелье, переживая в себе все то, через что им пришлось пройти на протяжении дня, и совсем не понимая, как же им вести себя друг с другом. Их руки соприкасались, лежа на белой скатерти. Жалкое самоуспокоение. Как будто бы они все еще любят друг друга. Про себя я поздравила нас. Я заклеила коробки скотчем, а черные полиэтиленовые мешки отнесла на свалку. Мы уже забронировали наш столик на двоих.

Мы переезжали на новое место в первый день самого свирепого месяца. Энджи и Люсьен должны были приехать к нам утром, чтобы попрощаться.

Я проверила мой мобильник.

– Она не приедет. На Энджи ни в чем нельзя положиться. Успокойся. Нам надо ехать.

Марк, сидя за рулем, барабанил по нему пальцами. Завернутые в полиэтилен ящики уже были погружены в автофургоны, а я все еще стояла, словно пластмассовая фигурка в пустом кукольном домике.

– Подождем две минутки, – попросила я.

Когда я уезжала… когда мы уезжали, я все время смотрела назад. Энджи так и не появилась. На улице никого не было, как будто кто-то стер всю нашу жизнь со школьной доски.

Вечером, когда грузчики уехали, а мы переделали все, что смогли, на новом месте в первый день, Марк сделал мне два подарка. Первым подарком была стеклянная цапля. Невероятно хрупкая вещица. Клюв у цапли был острым, как сосулька. Шея представляла собой нечто невообразимо тонкое. Вторым подарком была бутылка шампанского. Ее подарили нам несколько лет назад в Лондоне. Мы решили, что разопьем шампанское на серебряную годовщину нашей свадьбы.

– Не кажется ли тебе, что мы немного спешим? В прошлом месяце минуло двадцать два года, – рассмеявшись, произнесла я.

– А кому какое дело? У нас уже не будет большей причины для праздника, чем сейчас.

Я вытерла руки о кофту.

– Обычная бутылка шипучей гадости сейчас может разорить банк, а эта стоит целого состояния. Я уже не говорю о том, что одета неподобающе.

– Ты понятия не имеешь, как сексуально выглядит твоя попа в запыленных легинсах. Об очаровании распущенных волос я даже упоминать не буду, – заявил муж, выуживая два пивных стакана из коробки.

– Не говоря уже о неумышленной легкой небритости на щеках, – парировала я.

В джинсах и мешковатой футболке муж смотрелся ничего себе так. Со всей этой грязью на одежде Марк уже мог смело обращаться, без риска быть выгнанным за помощью в благотворительный магазин.

– Выйдем во двор, – предложил он.

Дочь не прислала даже текстового сообщения.

Я опустила руку с зажатым в ней мобильником прежде, чем Марк увидел, чем я занимаюсь.

Он поставил стаканы на столбик ограды под дубом и выстрелил пробкой. От хлопка вылетающей пробки ягнята испуганно бросились наутек по холодному склону холма.

– За нас! – провозгласил Марк.

– И за Велл!

Под открытым небом было холодно, поэтому шампанское мы допивали уже в кровати. Так мы делали, когда только-только влюбились друг в друга. Внезапно все встало на свои места, и я поверила в то, что все плохое осталось позади, а будущее, подобно заставке на экране моего компьютера, будет наполнено красотой, голубизной и зеленью. Я обняла моего вновь обретенного, обновленного мужа Марка…

А мобильник сообщил, что никаких новых сообщений не приходило.

Это был лучший год из прожитых нами в Велл. Еще в Лондоне, строя планы на будущее, мы договорились, что не будем спешить, а станем наслаждаться нашей идиллией, потихоньку всему учась. Тейлоры, семья фермеров, о которой говорил нам агент, была прочно связана пуповиной с незнакомым нам сельским миром. Эти люди щедро снабжали нас сельскохозяйственным инвентарем и дельными советами. Наших первых ягнят мы приобрели у Тома Тейлора. Они, стуча копытцами по настилу, спустились вниз и разбрелись по полю. Окружающая красота произвела на них, кажется, такое же ошеломляющее впечатление, как и на нас в первый наш приезд сюда. Я настолько была очарована их невинным видом, что едва не забыла закрыть вовремя ворота. Марк, лучше знакомый с офисной спецификой, чем с автоприцепами, с трудом поставил запоры на место. В те дни мы скучали по большому городу и его улицам. А затем у нас появился Брю, красивый щенок, один из выводка бордер-колли, принадлежавшей Тому. Он стал нашим психотерапевтом с той минуты, как, вторгнувшись в нашу жизнь, сжевал мои перчатки, и до того момента, как погиб, а вместе с ним исчезла вся его целительная сила.

Я бы ни за что не призналась в этом даже самой себе, но в Лондоне бывали времена, когда при виде Энджи на пороге нашего дома мне хотелось задернуть занавески и притвориться, что дома никого нет. Теперь же, в Велле, имей я государственный флаг Великобритании, я бы подняла его на флагштоке нашего замка, а также приказала бы моей страже настежь открывать ворота при приближении дочери.

Наконец Энджи приехала и осталась на несколько недель погостить. Том научил Люсьена кормить осиротевших ягнят из бутылочки, крепко держа ее обеими руками, пока ягненок сильно дергает за соску. А еще внук обожал загонять кур на ночь в курятник. Довольно долгое и уморительное времяпрепровождение. По-моему, мы хлопали в ладоши куда чаще, чем птицы своими крыльями. Мы приобрели кур, выращенных в клетках, поэтому их следовало держать в тепле. К сожалению, предыдущий опыт тюремного заключения сделал их совсем неприспособленными к жизни на свободе. Однако они решительно выступали против того, чтобы их запирали, плохо неслись, но в общем это было весело.

Каждое утро Марк становился с чашкой кофе на пороге дома, показывал на дальние холмы и повторял, словно мантру:

– Никого на многие мили вокруг.

Отсутствие привычного круга общения не тяготило Энджи. Во-первых, у нее был Люсьен, а дети во всем мире являются лучшим поводом завязать разговор. Во-вторых, если ты знакома хотя бы с одним дилером, то, кажется, везде сможешь найти знакомых. Это мне довелось, страдая, делать первые неверные шаги, завязывая знакомства с местным обществом. Йогой здесь занимались две дородные женщины, которые работали на почте в Ленфорде, и португалка, прислуга в большом доме, что стоял на берегу реки. Клуб любителей кино находился в помещении, в котором обычно проводились собрания членов общины. Продегустировать вина можно было на местном винограднике, чей урожай, один среди немногих в стране, кажется, особо не пострадал из-за отсутствия обильных дождей.

– Всему свое время, – говорил Марк всякий раз, когда я теряла надежду обзавестись новыми друзьями с помощью этих малых шагов.

Одним из таких малых шагов было приглашение от лорда и леди Дональдсон отобедать у них в Кудекомб-холле. Это было сродни ритуалу оценивания новичков. Мы же отчаянно нуждались в том, чтобы нас приняли. После бесконечного нытья за длинным обеденным столом о состоянии садоводства в засушливое лето и о том, как ужасно трудно поить сейчас лошадей, разговор зашел о приближающемся бале ленфордских охотников на лис.

Его светлость повернулся к Марку:

– А с кем вы ходите на охоту?

– С женой и собакой, – ответил Марк и, встретившись со мной взглядом, подмигнул.

Остальные гости нервно рассмеялись, приняв, разумеется, его слова за шутку.

– Надо будет рассказать об этом на Фейсбуке, – сказала я, когда всю дорогу домой мы то и дело заходились в смехе от всплесков безудержной веселости. – Уверен, что лорд Д. не сидит в интернете.

Мы завели на Фейсбуке страницу и назвали ее «Велл – имение Ардингли». Сделали мы это потому, что не хотели терять контакт со всеми, кто остался в Лондоне, а в столицу нам удавалось вырваться куда реже, чем мы первоначально надеялись. Наш семейный альбом с фотографиями также можно было бы назвать «Экскурсия в рай», хотя на Адама и Еву мы уж точно похожи не были. Никто из нас не смог бы поднять брикет сена, но мы постепенно росли как ввысь, так и вширь, формируясь индивидуально и как супружеская пара. Я обратила на это внимание однажды, когда поставила Люсьена у косяка кухонной двери и, сделав карандашом отметку, написала дату. Потом я сравнила его теперешний рост с тем, каким внук был в ту первую ночь, которую провел на ферме. Ради смеха я поставила Марка на то же место и придавила его отросшие волосы «Руководством огородника».

– Марк вырос? – спросил Люсьен.

– Да.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что теперь мне приходится вставать на цыпочки, когда я хочу его поцеловать. А еще у твоего деда изменился цвет. – Видя озадаченность Люсьена, я пояснила: – В Лондоне его кожа казалась мне немного желтоватой.

– А теперь он загорел, как я, – сказал Люсьен.

Умения, однако, не приобретались с такой же скоростью, с какой нарастали мускулы и темнела от загара кожа. Марк, например, понятия не имел, как давать задний ход с автоприцепом, хотя в юго-западном Лондоне считался признанным королем парковки. Муж заснял, как на меня напал поросенок величиной с небольшого пуделя. Наша полнейшая некомпетентность проявилась во всей красе во время сборки теплицы. В общих чертах это было похоже на то, как собираешь мебель, только детали были побольше. Марк напортачил по полной.