Текст книги "Сожаления Рози Медоуз"

Глава 7

– И каково это, довести до слез взрослого мужчину? – трагически возопила моя мать, стоило мне переступить порог родительского дома. – Каково это, Рози, а? Он там, – она ткнула трясущимся пальцем в сторону сада, – и он рыдает, о да, плачет навзрыд. Какое горе!

Филли и Майлз, которые ехали вслед за моей машиной, вошли в дом; за ними топали их дети и Айво.

– Вы знаете, что она наделала? – завопила мамочка. – А? Ты слышала, Филли? Майлз? Она решила развестись! Бросить его ради какого-то разнузданного плебея, деревенщины, грузчика из супермаркета!

– Господи, мам, ну и дерьмо ты несешь. Это он тебе наговорил?

Филли торопливо положила руку ей на плечо:

– Мам, успокойся, и не надо при детях так кричать.

– Майлз развернул детей и вытолкал их за дверь.

– Ты ничего не получишь, – прошептала мать. – Ничего! Ни денег, ни дома, ни Стокли-Холла! – Тут ее голос надорвался, и она принялась лихорадочно искать в рукаве платок, после чего зарылась в него носом. – И ты никому больше не нужна, ты это понимаешь? Женщина за тридцать с ребенком – теперь у тебя есть прошлое, ты – порченый товар! Ты никогда не найдешь мужчину, который захочет тебя принять! И только я начала думать, что ты на что-то годишься! Ты теперь ни на что не годна!

– Да, мам, спасибо за поддержку, – устало ответила я. – Именно то, что мне сейчас нужно. Послушай, я совершила ошибку. Мне вообще не надо было за него выходить, и я не могу больше с ним жить. Вот и все. Я уверена, в глубине души Гарри тоже это понимает.

– Ничего он не понимает! Бедняга обезумел от горя!

– Я пойду его проверю.

– О нет, слишком поздно, он ушел. Он там, бродит, как слепой, и я не удивлюсь, если он уже в нескольких милях отсюда! – Она вперилась в безупречно подстриженную лужайку и грядку с лекарственными травами, будто смотрела на окаянную пустошь, где бродил сам Хитклиф,[18]18
  Герой романа Эмилии Бронте «Грозовой перевал».


[Закрыть] опустошенный горем.

– Одному богу известно, куда он в конце концов забредет. Может, упадет в канаву! Да он наверняка уже свалился в ручей, но тебе-то какая разница!

– Мам, единственный водоем в округе – бассейн Тернеров из соседнего дома, и я уверена, если бы он рухнул туда, они бы услышали. Послушай, не волнуйся, я пойду и отыщу его.

– Скажи ему, что передумала, – взмолилась она. – Скажи, что все это было ужасной ошибкой, что у тебя начались галлюцинации, ПМС – ты же знаешь, какая ты становишься неуправляемая перед месячными!

– Не могу, мам. Это неправда.

– Но только подумай, что все скажут? – завыла она. – Бердетты, Фостеры – я им всем сказала, что ты унаследуешь Стокли-Холл! И что прикажешь говорить им сейчас?

И тут моему терпению настал конец. Я выбежала из комнаты, рванула вверх по лестнице и по коридору в свою старую спальню и кинулась на кровать, разрыдавшись в старое, лысеющее хлопчатобумажное покрывало. Спустя какое-то время вытерла глаза и перевернулась на спину. В алькове передо мной стояли книжные полки: Энид Блайтон, Э. Несбит, Ноэль Стритфилд, до сих пор в алфавитном порядке, а под ними – маленький голубой столик, за которым я делала домашние задания. Под стол аккуратно задвинут голубой стульчик с льняной подушечкой, которую я сама сшила. Когда я была маленькой, этот стульчик всегда был задвинут под стол, никогда не торчал и не выглядывал под углом. Все здесь должно было быть на своем месте, все должно было быть идеально. Карандаши стройными рядами выстроились на столе; рядом линейка, ластик и мой талисман. Куклы со всего мира в национальных костюмах стояли на страже на каминной полке, которая теперь была пуста: Сербия, Сирия, Таиланд. Я понятия не имела, где находятся эти страны, но радовалась, что все они у меня на полке. Одежда всегда была сложена с геометрической точностью и лежала в шкафу стопочками; сертификаты и грамоты красовались на пробковой доске для заметок, которая теперь тоже была пуста. Я никому не разрешала убирать у себя в комнате, и никто не мог сделать это так, чтобы я осталась довольна, выровнять ковер абсолютно симметрично кровати. Мама смеялась, говорила, что из меня выйдет чудесный маленький солдатик, предлагала мне пойти в армию. Я закусила губу.

Вскоре вошла Филли. Села на край кровати и взяла меня за руку:

– Она не ведает, что говорит, ты же знаешь. Просто она расстроена.

– Вовсе нет. Ей бы лучше, чтобы я была несчастна до конца своих дней, лишь бы не мутила воду. Об этом чертовом наследстве вообще молчу.

– Наверное, ты права, но она переживет, вот увидишь. И папа счастлив, как ребенок.

– Правда?

– Ну, он был немногословен, но ты бы видела, как он носится по саду с Майлзом и детьми: играет в футбол, как мальчишка.

– Айво в порядке?

– Он сидит на плечах у папы: они главные нападающие.

– С ним же все будет хорошо, правда? Пусть папа пока побудет ему за отца.

– Конечно, – уверенно проговорила она. – И это ненадолго. Ты же понимаешь, что мама несла жуткую околесицу там, внизу. Ты найдешь себе нового мужчину.

– Не уверена, что мне этого хочется, Фил. Для счастья мне достаточно одного лишь Айво, и я жду не дождусь, когда можно будет начать ремонт в коттедже. Одной мне будет лучше.

Где-то внизу зазвонил телефон. Филли вздохнула и встала с кровати.

– Что ж, посмотрим. Пока ты, наверное, права, но потом… Слушай, я могла бы помочь тебе с Айво недельку-другую, пока ты занимаешься этим страшным коттеджем.

– Спасибо, но я хочу, чтобы он был рядом со мной. Мне… мне это нужно.

– Понимаю. – Она сразу же поняла меня. – Кстати, мы не будем обедать, так что возьми что хочешь из холодильника – черт, неужели никто не может подойти к телефону? – Филли пошла в соседнюю комнату – мамину спальню, – и я услышала, как она сняла трубку.

– Алло?… Да, она здесь. – В ее голосе вдруг появились ледяные нотки. – Минутку. – Я подождала, пока она вернется. – Это тебя. Элис.

– О! – Я спрыгнула с кровати и побежала в соседнюю комнату. Филли спустилась вниз.

– Элис!

– Господи, Рози, мне так стыдно; что ты, должно быть, обо мне подумала!

– Ты о чем?

– Я оставила коттедж в таком состоянии! Я вдруг вспомнила, что последний раз, когда была там, уехала и даже не убралась.

– Да, только не волнуйся, мы ничего такого и не заметили, – соврала я. – И это такой милый маленький домик!

– А как тебе Джосс? Тоже милый?

– Ну, в конце концов он немного расслабился, но при первой встрече был настоящей колючкой.

– Просто он очень занят и большинство времени проводит в другом измерении. У него сейчас куча заказов. Понимаешь, он живет на пределе. А в глубине души он настоящий добряк. Аннабел он все прощает. Видела ее?

– Только на фотографии. Красавица! Она сейчас в отъезде, звонила из Америки, пока мы были в доме.

– Я ее не люблю.

– Почему?

– О, не знаю. Наверное, потому, что я сама не красивая, не преуспевающая и ни капли не обаятельная… но на мой вкус, слишком уж она сахарная. Знаешь, чем она занимается?

– Угу, пишет книги из серии «Помоги себе сам».

– Вот именно; и эти книги – ее Библия.

– Правда? Как это?

– Понимаешь, некоторые считают меня странноватой, но вот она – действительно чудачка. Она буддистка, и это еще ничего – все эти мантры, медитации и прочее; но танцевать голышом в лунном свете? Непростительно. Вот такая она, эта Аннабел. Не пропускает ни одной новомодной причуды.

– Надеюсь, в моем саду она танцевать не будет. А кто присматривает за детьми? Ну, пока она распевает мантры в своем ашраме?[19]19
  Ашрам – хижина отшельника.


[Закрыть]

– Марта, няня, помогает. Она безнадежна, но Аннабел это не особенно заботит – ведь это не ее дети.

– Как это? А чьи?

– Его, от первого брака. Его жена умерла лет шесть назад, когда рожала близнецов.

– О нет! Какой ужас. Я-то думала, женщины в наше время в родах не умирают.

– У жены Джосса был тяжелый случай эклампсии; близнецы родились преждевременно, и ее организм не выдержал. Она умерла через несколько дней. Он чуть с ума не сошел.

– Когда же он женился на Аннабел?

– Года два назад. Она подобралась к нему на одной из выставок, вскружила голову.

– Почему именно к нему? Она же красавица, правда? И знаменитость. Могла бы заполучить кого угодно. Какой странный выбор: мужчина с тремя маленькими детьми в нагрузку.

– Ха, зато сколько преимуществ, Рози. Перед ним благоговеет мир искусства, и по-моему, она вообразила себя его музой. А ты видела его громадный особняк в традиционно английском стиле?

– Да уж, ничего не скажешь…

Тут мы с Элис одновременно почувствовали, что наш разговор деградировал до уровня сплетен, и вернули его к теме моего обустройства в коттедже. Поговорив еще минут пять, мы простились. Не знаю, почему, но я – почти ненарочно – не сказала Элис о том, что Джосс снизил мне арендную плату на время ремонта. Впрочем, что тут было такого, чтобы все время помнить об этом?

Моя следующая встреча с семьей состоялась вечером, за ужином. Филли приготовила запеченного ягненка, так как у мамочки, судя по всему, не хватило сил даже поднять картофелечистку. Филли вошла в столовую с подогретым блюдом овощей, и я проскользнула и села рядом с ней. Гарри не было. Я пыталась игнорировать мать, которая демонстративно шмыгала носом напротив, промокала глаза салфеткой и бросала мне обиженные мстительные взгляды. Папа стоял во главе стола и нарезал мясо; Майлз, очевидно не замечавший сгустившегося напряжения, взахлеб рассказывал, видимо уморительную и точную, но малопристойную историю о своем приятеле Таркине – у Майлза всех друзей звали Таркинами, – который, перебрав пива в местном пабе, почувствовал себя плохо и поспешил в туалет, чтобы опорожнить желудок. Мамочка благосклонно прислушивалась, – как владелец тысячи акров превосходной глостерширской земли, Майлз заслуживал, чтобы над его шутками смеялись. «Как забавно, Майлз! Кто-нибудь желает мятного соуса?»

И тут появился Гарри. Он стоял у распахнутой двери – подозреваю, уже давно, – благосклонно нам улыбался и зловеще пошатывался. Я громко сглотнула. Мне казалось, что статус мученика помешает Гарри присоединиться к нам, что он до сих пор прохлаждается где-нибудь в деревянном сарае, убитый горем; но я не учла его острый нюх и вечно голодный желудок. Медленно огибая стол, он ухватился за спинку папиного стула, чтобы удержать равновесие. Он был угрожающе пьян. Пошатываясь, он замер у свободного стула.

– Вижу, я как раз вовремя. Можно сесть, Элизабет?

– Конечно! – Она подвинула ему стул. – Филли, быстро принеси Гарри приборы и салфетку. Нет, не ту, дорогая, розовенькую, с кружевной каемочкой… как где – в ящике, где же еще!

Гарри осторожно опустился на стул, пока Филли копошилась вокруг него с ножами и вилками.

– Так-так. – Он одарил стол сияющей улыбкой. – На чем мы остановились? Ах да. Майлз, ты, кажется, был в ударе, рассказывал потешную историю в твоем неподражаемом грубоватом стиле. Умоляю, продолжай; не переживу, если пропущу такое. Я успел понять, что речь шла об унитазе, блевотине и драке, и все в одном анекдоте? Мои поздравления, старик. Продолжай же!

– Молчи, Майлз! – не выдержала Филли и грозно взглянула на мужа.

– О боже, – проговорил Гарри тихим, но совершенно ясным голосом, подмигнув Майлзу за чопорной спиной Филли, – Подружка занервничала. Добрый вечер, благородная Филиппа. Давайте начнем сначала. Прошу принять мои искренние извинения за то распутное и вульгарное поведение, в котором, несомненно, виноват один лишь я. Уверен, я выражу всеобщее мнение, если скажу, что отныне мы все будем стараться вести себя в соответствии с вашим священным сводом правил. Вы такой пример для всех нас.

– Лучше заткнись, Гарри, и ешь свой ужин, – прошипела Филли сквозь сжатые зубы.

– Ууу, ругаешься, милая; что-то твой нимб слегка потускнел. Ну-ка, давай, снова начисть его до блеска… так-то лучше. Что, благородная Филиппа, даже не улыбнешься? Неужто я чувствую холод во взгляде нашей любимой старшей девочки? Ты же не отшлепаешь меня? Или прибережешь шлепки для Майлза? Счастливчик!

– Гарри, – предупреждающе произнесла я.

– Что? Что это за мышка там пищит? Неужто моя маленькая женушка что-то мямлит? – Он хлопнул рукой по столу и широко вытаращил глаза. – Да, да! Это наша маленькая мышка Рози! Как мило. Я и не заметил, что ты притаилась там в углу и грызешь свою сырную корочку. Обычно ты такая кроткая, но в последнее время кротость куда-то подевалась, а? Да, кстати, – он обернулся к остальным и доверительным шепотом продолжил, – раз уж мы заговорили о наших маленьких милых женушках, возможно, некоторым из собравшихся здесь покажется, что над домом Медоузов сгустились тучи. Нет, дорогие друзья, это не так. Позвольте первым заверить вас, что все слухи о смерти нашего брака сильно преувеличены. Не так ли, Рози?

– Гарри, сейчас не место и не время…

– О, я знаю, знаю, с таким проклятым ублюдком, как я, жить нелегко, но с кем легко, черт возьми, скажи мне, Майлз? Спорим, ты тоже ковыряешь в носу на людях, пердишь под одеялом и совершаешь прочие гнусные преступления, за которые недолго и по заднице получить. – Он подмигнул Майлзу. – И я с тобой заодно: да, я тоже грешник, mea culpa! Но теперь, когда маленькая мышка Рози вылезла из своей норки и погрозила мне своим крошечным коготком, я исправился, и могу заверить вас, что отныне все будет хорошо. Я увидел свет, принял наказание, как мужчина, и моя женушка может и дальше чистить свои усики, правда, дорогая?

– Нет, Гарри, неправда, и я не желаю говорить об этом сейчас.

– Да брось же, брось, – настаивал он. – Здесь же все свои, семья! Поцелуй и объятия примирения за блюдом жареного ягненка вряд ли кого-то смутят, не так ли, Элизабет?

– Конечно нет, Гарри, – тепло проговорила мамочка; глаза ее засветились. – Ох, Гарри, я так рада, я так боялась, что вы с Рози разойдетесь каждый своей дорогой, и мы больше никогда тебя не увидим!

– Никогда меня не увидите? Боже, да как вам такое в голову взбрело! Как я могу оставить эту счастливую семью? Как я могу оставить вас, Элизабет? Ведь мне будет вас так не хватать! Неужели вы всерьез подумали, что я брошу наши маленькие уютные посиделки у камина?

– Нет, конечно же, я понимаю, как это будет тяжело… – задумалась мамочка.

– Тяжело? Это будет невыносимо! Боже милостивый, да если мне больше не доведется услышать, как миссис Паркер-Боулз пришла в магазин Фонда раковых заболеваний и на благотворительную распродажу и купила не один, а целых два сухих букета вашего изготовления, я просто с ума сойду! Если я больше не услышу, как вы размышляете, что глаза некого члена королевской семьи – думаю, мы оба знаем, кого я имею в виду, – разглядывали эти сухие букеты, я безвозвратно лишусь рассудка!

– Гарри, – предупреждающе проговорила я.

– Подумать только, – продолжал он с выпученными глазами, – я больше никогда не услышу, как леди Фэйрклоу наехала на вас тележкой в «Уэйтроуз», так что вы отлетели аж к полкам с «Китикетом»? Только вообразите, что мне больше никогда не доведется услышать эту милую маленькую историю, или, раз уж на то пошло, все остальные истории о ваших успехах в высшем обществе.

– Гарри, довольно! – взорвалась я. Филли тоже была вне себя от злости. Пусть наша мать – кусок прикола, но все же она наша мать. Правда, сама мамочка была околдована словами зятя и не сводила с него округленных восторгом глаз.

– Почему? – Гарри невинно изогнул брови. – Неужели мне нельзя предаться дорогим для меня воспоминаниям за семейным столом?

– Конечно можно, Гарри, – промурлыкала мамочка.

– Только держи свои воспоминания при себе, договорились? – тихо заговорил папа и как-то странно побледнел. Для человека, который, даже выйдя из себя, сохранял спокойствие и благодушие, это были сильные слова. Он отодвинул тарелку с недоеденным ужином, облокотился о стол локтями и принялся набивать трубку, наблюдая за Гарри.

– А, Гордон. – Гарри расплылся в улыбке. – Я уже почти до тебя добрался. Последний, и, без всякого сомнения, последней важности. Надежный, преданный Гордон. В твоем шкафу ни одного скелета, не так ли, старина? Может, заглянуть? Так, на всякий случай? Нет, нет, так я и думал: всего-то клюшки для гольфа и галстук-бабочка. Никаких грязных, зловещих секретов, да и откуда им взяться? Ведь вся твоя провинциальная жизнь – без единого пятнышка, честная до скукоты. Постриг лужайку, помыл машину, отработал свою смену, день за днем – и домой, к кудахтанью своей наседки Элизабет, преданно вгрызаться в ее котлеты кордон блю! Может, только когда она уходит на кухню за бисквитом, ты втихую подливаешь себе вина. И как чудесно ты ухаживаешь за внуком по выходным! Подумать только, починил ту машину ему в подарок. – Внезапно Гарри запнулся. И нахмурился, будто пораженный какой-то мыслью.

– Ты же будешь по нему скучать, правда, Гордон? По малышу Айво? Рози не сказала тебе, что если она и дальше будет гнать свой бред, я стану оспаривать опекунство в суде? Нет? О да, так я и сделаю. И боюсь, у меня большое преимущество, учитывая… ну, ты в курсе. Или нет?.. А что, если бы ты, Гордон, смог убедить нашу маленькую мышку передумать, рассказал бы ей, какой я замечательный парень – не такой замечательный, как ты, конечно, но я только учусь… Если бы ты поведал ей, как мне хочется избавиться от распущенности! Для тебя, старичок Гордон, у нее всегда найдется время…

Он замолк ненадолго и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Черт, черт, я чуть было не забыл самое важное! Какой же я осел! – Он торжествующе улыбнулся. – Хватайтесь за голову, добрые люди! Я забыл сказать – я собираюсь устроиться на работу!

– О, Гарри! – Мамочка просияла и захлопала в ладоши от восторга. – Какая чудесная мысль!

– Да, я собираюсь найти работу, и, может, ты мне поможешь, Гордон? Замолвишь за меня словечко в Сити? Как тебе, Рози? Тебе бы это понравилось, не так ли? Ты бы хотела каждое утро провожать меня на станцию в полосатом костюмчике, с портфелем в руке; у двери поправлять галстук, смахивать пылинки с воротника и щебетать: «По-ка-а, мой дорогой!» Прямо как твоя ненаглядная мамочка!

– Гарри, устроишься ты на работу или нет, мне абсолютно безразлично, – ледяным тоном ответила я.

– Да брось, я же буду больше зарабатывать, а увеличить карманные расходы никогда не повредит, а? Не забудь, ты же должна запастись кружевными трусиками для нашего юного любовничка, а в наше время они недешевы!

Филли вскочила на ноги:

– Гарри, это мерзость! Как ты смеешь разговаривать с Рози в таком тоне!

– Ууу, только посмотрите, благородная Фил вышла на тропу войны! Кстати, позволь заметить, ты на редкость хороша, когда злишься, милая. Знаю, твоей красотой многие восхищаются, но лично мне ты всегда казалась какой-то пресной. Да, праведное негодование тебе к лицу: щечки так и пылают, глазки горят, и, готов поспорить, твои упругие маленькие грудки так и вздымаются в дешевом лифчике из супермаркета! Кажется, тут стало жарковато и попахивает шалостью! Знаешь, а я бы не отказался прямо здесь растянуться на столе и устроить тебе…

Что Гарри решил устроить, мы так и не узнали: откуда ни возьмись вылетел кулак со всей силы вдарил ему прямо в челюсть, и Гарри вместе со стулом взлетели вверх тормашками и с треском приземлились на пол. Майлз стоял над Гарри и тяжело дышал.

– Извините, ребята, надо было сначала дать ему встать.

– Ничего страшного, мой мальчик, – пробормотал папа. – Кодекс маркиза Квинсбери давно в прошлом. К тому же кто-то давно должен был это сделать. Я уже подумал – может, мне самому ему врезать?

Папа поднялся и обошел стол. Наклонился, посмотрел на Гарри, который растянулся, как гигантская морская звезда: руки-ноги в стороны, рот открыт, глаза крепко зажмурены.

– Хороший удар, – пробормотал папа. – Похоже, он вырубился. Еще бы, так напиться. Помоги-ка мне, Майлз: отнесем его наверх, и тогда, если повезет, сможем спокойно закончить ужин. Не терпится попробовать яблочный пирог.

– Может, позвать доктора? – пролепетала мамочка, склонившись над Гарри и нервно теребя платок. – Вдруг у него сотрясение мозга?

– Еще чего, – фыркнул папа. – А теперь, бога ради, отойди в сторону, не мешай нам его поднимать; а когда я спущусь вниз, Элизабет, чтобы мой чертов пирог был на столе!

Глава 8

Увы, сотрясение мозга не могло растянуться на несколько дней. Оно продолжалось всего четырнадцать часов, в течение которых Гарри беспробудно спал, и примерно в десять тридцать следующего утра он почтил нас своим присутствием. Я была на кухне одна, готовила йоркширский пудинг на обед, и тут он ввалился, соблазнительно распахнув до пупка халат в огурцах, почесывая голову в колтунах, моргая сонными зенками и широко зевая. На подбородке красовался большой синий фингал; приблизившись, он робко его потрогал.

– У меня на подбородке огромный синяк, – удивленно проговорил он. – Откуда он взялся, Рози? Неужто мы вчера вечером играли в лошадки? Мне казалось, что я слишком нажрался, чтобы вытворять такие штуки.

– Синяк ты заработал после того, как последовательно оскорбил всех членов моей семьи. Вчера за ужином Майлз вмазал тебе в челюсть.

– Ах да, точно. Теперь я все вспомнил! Перебрал немного с выпивкой, да? Плохо отозвался о родственничках? Ох, небось я теперь у них в немилости. Ну извини.

– Никаких проблем, – пробормотала я, яростно взбивая тесто. Никаких проблем, Гарри, ведь ровно через двадцать четыре часа я делаю ноги. Собираю чемоданы и гружу их, Айво, хомяков и черно-белую морскую свинку в «вольво» – не позднее, чем ты загрузишься в такси в понедельник утром и поедешь в клуб обедать с Боффи.

– Мне так стыдно, крошка Рози.

Я обернулась. Он уже сто лет не называл меня «крошка Рози». И в его глазах я заметила выражение, которого не видела уже давно. Самую малость смирения. Каплю раскаяния. И даже крошечную мольбу о прощении. Я сглотнула комок.

– Все в порядке, Гарри. Хотя знаешь, ты и в самом деле превзошел самого себя.

– Знаю.

Повисла тишина. Он наполнил чайник и поставил его на конфорку. Тесто было готово, но я продолжала мешать его венчиком, чувствуя, как он топчется позади меня, и понимая, что он еще не все сказал. Он откашлялся.

– Рози?

– Хмм?

– Я тут подумал. Может, нам с тобой съездить в отпуск или придумать что-нибудь такое? Только ты и я: оставим Айво с твоими родителями. Мы не были в отпуске с медового месяца, и нам обоим это пойдет на пользу.

Я тяжело вздохнула.

– Ты всегда твердишь, что нам нужно выбраться куда-нибудь без посторонних, без Боффи, Шарлотты и прочей компании. Так почему бы и нет? Мы могли бы поехать в Шотландию, в Испанию, на Майорку. Развлечемся немного. Хочешь?

– Гарри, это бесполезно, – тихо проговорила я. – Я все сказала. И приняла решение.

Последовало молчание. Я уже подумала, понадеялась, что он снова начнет расписывать свою страшную месть: с этим было бы легче справиться, чем с льстивыми попытками меня умаслить. Но он этого не сделал.

– Прошу, Рози, не думай, что я безнадежен, – сказал он и тихо добавил, хихикнув: – Сама подумай, кому еще нужен старый зануда вроде меня?

Я чуть было не повернула голову, но вовремя удержалась. Не хотела смотреть ему в глаза. Даже Гарри мог показаться если не достойным любви, то достойным жалости, и именно это мне хотелось видеть меньше всего. Но он подошел к барной стойке, вынудив меня посмотреть ему в лицо.

– Мы могли бы начать заново, – не унимался он. – Я могу измениться, правда. Бросить пить, стать тебе хорошим мужем, и я не шутил насчет работы. И я уверен, ты забудешь о том глупом мальчике-тинейджере, Рози. Забудь ту лапшу, что он навешал тебе на уши. Он всю голову тебе заморочил. Прошу, Рози, не позволяй ему встать между нами.

– Гарри, извини, но я не передумаю. Я ухожу. Ухожу от тебя, и другие мужчины тут ни при чем.

С минуту он молча смотрел мне прямо в глаза, потом отвел взгляд и тоном капризного приказа, куда более привычным для меня, нежели интонация жалобы, попросил:

– Не приготовишь ли ты мне завтрак, Рози? То есть, имея в виду, что теоретически я все еще твой муж, как бы утомительно это ни звучало.

Я вздохнула с облегчением. Слава богу, что у Гарри вечно пустой живот. Слава богу, что в его жизни нет ничего важнее еды.

– Мне совсем нетрудно, – мило пропела я, потянувшись за сковородкой. – Два яйца или одно?

– Два, и поскольку я не ввязываюсь в войну на голодный желудок, пойду-ка я в сад, наберу грибов, чтобы добавить в омлет.

– Рада, что ты не потерял аппетит, Гарри.

– О, чтобы это произошло, одного лишь выстрела в спину мало. Ты не понимаешь, во что ввязалась, Рози.

И вот, оставив за собой атмосферу «не смей со мной связываться», он развернулся и вразвалочку пошел прочь, направляясь в конец нашего сада, где лес пересекал поле и даже в это время года обильно произрастали лесные грибы. Я подошла к окну рядом с раковиной и стала за ним наблюдать. Он торопливо семенил по лужайке, шлепая тапочками по мокрой траве; халат развевался у колен, тяжелый зад колебался из стороны в сторону…

Со стороны холма появился Майлз и мой отец: увлеченные разговором, они двигались прямо на Гарри. Поравнявшись, Майлз и Гарри поприветствовали друг друга коротким и вовсе не враждебным кивком. Значит, дуэли не будет – я вздохнула с облегчением и, вернувшись к йоркширскому пудингу, вылила его на шипящую сковородку. Щелкнула входная дверь: вошли Майлз и папа. Я слышала, как они тихими голосами обсуждают севооборот и малую урожайность из-за дождей. Подглядывая в открытую дверь кухни, я проследила, как они прошли в гостиную, к маме и Филли, которые сидели на ковре с детьми и вырезали бумажных куколок из бизнес-раздела «Санди Таймс»…

Гарри вернулся через несколько минут, хрипя от непривычной физической нагрузки и сжимая в горстях добычу: две большие пригоршни чудесных свежайших грибов. Он бросил грибы на стол, и тут вошел мой отец.

– А, Гарри, ты проснулся. Надеюсь, не держишь на нас зла?

– Что вы, Гордон, как можно; с побитым чувством собственного достоинства приношу искренние извинения. Не пойму, что на меня нашло.

– Думаю, во всем виновато виски. Кстати, я и сам бы не отказался от глоточка.

– Пап, сейчас четверть двенадцатого.

– Значит, осталось еще пятнадцать минут; но это мой дом, и я хочу выпить, так что так оно и будет. Вижу, ты собрался завтракать, Гарри; не стану тебе предлагать.

Гарри проводил его взглядом, разрываясь между двумя своими пристрастиями, как маленький мальчик, который смотрит заставку любимой телепрограммы, и тут родители сообщают, что можно пойти в зоопарк, но только выйти нужно немедленно. Спиртное победило.

– Рози, милая, перебери за меня грибочки, ладно? А потом обжарь по-быстрому, хорошо? Неприлично твоему старику пить в одиночестве. Я мигом.

Я улыбнулась: мне, как и Гарри, было известно, что в этом доме возможность выпить выпадала нечасто. Зная предрасположенность Гарри к излишествам, папа строго следил за шкафчиком с напитками.

Я разбила яйца в сковородку и уныло размешивала их лопаточкой. Неужели теперь начнутся омерзительные дрязги? Гарри явно не собирался отпускать меня по-хорошему. Черт, черт, черт. Я вздохнула и принялась перебирать грибы, осматривая перепонки. По счастливой случайности в нашем саду росли потрясающие лесные грибы, но некоторые из них были слишком уж хороши, поэтому нужно было как следует их проверить. Помню тот удивительный случай, когда мамочка приготовила на ужин суп из белых и боровиков и на следующий день мы все встали с круглыми глазами: всю ночь нам снились расписные порнографические сны. Да, всегда есть риск нарваться не просто на галлюциногенный грибок, и, поскольку в далеком кулинарном прошлом я ходила на курсы к Антонио Карлуччо, специалисту-микологу, на мне лежала обязанность убедиться в том, что грибы не кишат смертельными спорами.

Сегодня мне не очень повезло, мрачно думала я, тыкая грибные шляпки. Вполне обычные грибочки: пара белых, пригоршня лисичек и еще пара-тройка разновидностей, но ни одного гриба, от которого Гарри стал бы давиться, потом бы побагровел, схватился за горло, прохрипел: «Яд!» и печальной тушей рухнул бы на пол. Я уменьшила огонь, положила в бокал лед и пошла в прихожую, где под лестницей стоял наш шкафчик со спиртным. Там я намешала себе мощную порцию джин-тоника. На минутку присела на нижнюю ступеньку, болтая кусочками льда в стакане и смакуя свою фантазию. Вот это было бы здорово, мечтательно размышляла я. Ядовитый гриб. Противоядие еще не найдено. Пара дней в интенсивной терапии, недолгая кома, а потом – пшик! Задерните шторку вокруг этой койки. Я улыбнулась и хлебнула своего коктейля. Как изумительно удобно все бы вышло. Не надо ни развода, ни судебного разбирательства, ни родительской тяжбы из-за Айво. Все получилось бы менее грязно, более окончательно и, вместе с тем, принесло бы больше удовлетворения.

Я уставилась в свой почти пустой бокал. Нахмурилась. Неужели ты серьезно, Рози? Собираешься улизнуть в лес, сорвать одну из тех желто-зеленых поганок, которые всегда казались нам подозрительными, потом тайком пробраться в дом и кинуть ее в сковородку? Ха, а почему нет, пискнул маленький голосок в моей голове. Неужто кто-то окажется умнее тебя? Неужто тебя хоть кто-то заподозрит? Ведь Гарри сам собирал эти грибы, не так ли? Ты здесь ни при чем, и никто не слышал, что он просил тебя их перебрать. Нет свидетелей этого разговора, а он уже не сможет проговориться, так что терять тебе нечего, черт возьми!

Мое сердце бешено забилось. Только подумай, Рози. Никаких судебных разбирательств. Никакой гнусной проверки на отцовство. И не будет мерзкой клеветы, что я плохая мать. Айво не пострадает. Я смотрела, как на дне стакана медленно тает лед. Потом заглянула в соседнюю комнату. Мамочка громко и хвастливо говорила с кем-то по телефону: наверное, с Марджори. Папа с Майлзом сидели в креслах, спрятавшись за раскрытыми газетами. Филли играла на полу с детьми, показывая им, как рисовать круглые блюдца. Гарри приткнулся у камина. Облокотившись о каминную полку вытянутой рукой, он стоял спиной ко мне и медленно потягивал виски, до сих пор в халате. Выскользнуть за дверь незамеченной было бы минутным делом. Собрать урожай. Я мигом бы вернулась и пожарила поганки. Медленно, очень медленно я поднялась. И вдруг Гарри обернулся. Его взгляд зацепил меня, как колючая проволока.

– Мой завтрак готов?

Я вспыхнула, виновато вздрогнув, и при этом пролила остатки джин-тоника на юбку.

– О! Да, наверное. Извини. Я пойду посмотрю.

– Нет, я сам пойду. – Он поставил виски и злобно сверкнул глазами. – Господи, Рози, пока ты там копаешься, уже пора обедать.

Филли подняла голову и возмущенно на меня посмотрела, но я была рада, что он ушел. Рада, что сам пошел возиться со сковородкой. Отряхнув мокрую юбку, я заметила, что рука у меня дрожит. Прежде чем присоединиться к другим в гостиной, я постояла минутку, держась за перила. Меня всю трясло. Я схватилась за лоб. Он взмок. Ну и дела. Только что я собиралась отравить своего мужа.