Текст книги "Невеста-сорванец"

Кэтрин Коултер
Невеста-сорванец

Посвящается Джуди Кокран Уорд.

У тебя прекрасная улыбка и такое же сердце.

Я так благодарна, что ты есть в моей жизни.

К.К.

Глава 1

Кто может доказать несостоятельность насмешки?

Уильям Пейли

Нортклифф-Холл, август 1830 года

Джеймс Шербрук, лорд Хаммерсмит, появившийся на свет двадцатью восемью минутами раньше брата, привычно задавался вопросом, резвится ли в данный момент Джейсон в прохладных водах Северного моря у побережья Стоунхейвена или лежит в постели очередной красотки.

Братец плавал как рыба, независимо от того, сводит вода холодом руки и ноги или нежит, как в теплой ванне. Энергично отряхиваясь, словно их общая гончая Тюльпан, он как-то объяснил брату:

– Понимаешь, Джеймс, в конечном счете это значения не имеет. Все равно что заниматься любовью.

Можно валяться на жестком песке, едва шевеля заледенелыми ногами, или утопать в пуховой перине, наслаждение от этого меньше не становится.

Джеймс никогда не занимался любовью на песчаном пляже, но втайне полагал, что брат-близнец прав.

Джейсон обладал столь неординарным способом мышления, что поражал своей логикой окружающих, вынужденных волей-неволей с ним соглашаться. Этот необычный талант он унаследовал от матери.

– Мои драгоценные мальчики, – говаривала она, – какая жалость, что вы уродились красавцами! Недаром это так раздражает отца.

И дети послушно кивали, в глубине души удивляясь ее словам.

Джеймс вздохнул и отступил от обрыва, нависавшего над долиной Поу, прелестным зеленым уголком, пестревшим кленами и липами и поделенным на участки старыми каменными заборами. Долина была защищена с трех сторон невысокими холмами. Джеймс втайне верил, что эти длинные холмы с круглыми вершинами были древними могильниками. В детстве они с Джейсоном сочиняли невероятные истории о возможных обитателях этих захоронений и разыгрывали их в лицах. Джейсон обычно предпочитал роль воина-дикаря в медвежьей шкуре, красившего физиономию голубой краской и пожиравшего сырое мясо. Джеймс чаще всего бывал шаманом, который одним щелчком пальцев заставлял дым спиралью подниматься в мрачное небо и обрушивал пламя на воинов.

Но сейчас он на всякий случай попятился от края.

Однажды он уже свалился с обрыва, когда дрался с Джейсоном на шпагах. Джейсон прижал острие шпаги к горлу Джеймса, а тот схватил его за шиворот и хорошенько тряхнул: сплошная драма и никакого вкуса, как сетовал позже Джейсон. Тогда Джеймс поскользнулся и рухнул вниз под негодующие вопли брата:

– Ах ты, баран безмозглый! Свернешь себе шею из-за какой-то паршивой царапины!

Но Джеймс только смеялся, хотя позже оказалось, что он с головы до ног разукрашен синяками всех форм и размеров. Тетя Мелисанда, гостившая в то время в Нортклифф-Холле, расстроенно ахала, гладя ладонями его щеки:

– О, дорогой мальчик, ты должен бережнее относиться к своему изысканному и совершенному лицу, и кому это знать, как не мне, поскольку это и мое лицо!

Услышав ее слова, отец поднял глаза к небу и пробормотал:

– Нет, ну как могло такое случиться?

Родственница нисколько не преувеличивала: Джеймс и Джейсон были как две капли воды похожи на нее, считавшуюся в обществе ослепительной красавицей. И никто не мог понять, как это вышло и почему оба уродились в тетушку. За исключением, разумеется, роста и размеров.

Благодарение Господу, фигурами они походили на отца, что безмерно его радовало. По этому поводу мать утверждала, что мальчики должны быть почти такими же большими, как отец, и почти такими же умными. Это все, что нужно отцам. И возможно, матерям тоже.

Несколько лет назад до Джеймса дошли слухи, что отец хотел жениться на тете Мелисанде и женился бы, если бы не дядя Тони, успевший выхватить девушку из-под самого его носа. Джеймс, как ни старался, не мог представить столь трагический спектакль. Нет, разумеется, дядя Тони не украл ее. Просто тетя Мелисанда предпочла именно его. К счастью для Джеймса и Джейсона, ее место быстро заняла матушка. Именно к счастью, поскольку, хотя оба находили тетку очень интересной, обожали мать. Повезло им и в том, что оба унаследовали ум Шербруков, о чем отец постоянно им твердил.

– Ум куда важнее ваших проклятых смазливых рожиц, и, если кто-то из вас это забудет, я его в землю вобью!

– Что же в них смазливого? Лица настоящих мужчин, – поспешно возражала мать, гладя сыновей по головкам.

Погруженный в воспоминания, Джеймс мечтательно улыбнулся и не сразу пришел в себя, услышав вопли.

Повернувшись, он узрел Корри Тайборн-Барретт, ходячую неприятность, с которой ему приходилось сосуществовать почти всю жизнь. Эта ненормальная во весь опор мчалась на вершину холма, натянув поводья своей кобылы Дарлинг футах в двух от обрыва и в нескольких шагах от Джеймса. Нужно отдать должное последнему: он даже глазом не моргнул и злобно уставился на нее, взбешенный до такой степени, что был готов швырнуть негодницу на землю. Но, вовремя взяв себя в руки, заявил относительно спокойно:

– Крайне глупо вести себя так. Вчера шел дождь, и земля еще не просохла. Тебе уже не десять лет, Корри, и давно пора прекратить выходки, достойные неугомонного сорванца. Подай Дарлинг назад, осторожно и медленно. Если жизнь тебе не дорога, подумала бы о кобыле.

Корри смерила его надменным взглядом.

– Поражаюсь, как ты можешь еще языком ворочать, когда готов свернуть мне шею! Меня тебе не одурачить, Джеймс Шербрук!

И с наглой ухмылкой направила кобылу прямо на него, едва не сбив с ног. Джеймс ловко отскочил в сторону и погладил бархатистый нос Дарлинг.

– Ты права. Меня действительно так и подмывает спустить с тебя шкуру. Помнишь тот день, когда ты решила показать, как ловко ездишь, и взгромоздилась на полудикого жеребца, которого только что купил мой отец? Проклятая тварь чуть не прикончила меня, когда я пытался тебя спасти, что, как последний осел, и сделал!

– Я не просила меня спасать, Джеймс! Уже в двенадцать лет я прекрасно держалась в седле!

– Наверное, ты собиралась обхватить ногами шею коня и кое-как повиснуть вниз головой, сопровождая свое представление жалобными воплями. Это и было мерой твоего искусства? И не забудь о том случае, когда ты донесла моему отцу, что я соблазнил жену своего оксфордского наставника, прекрасно зная, как он на меня разозлится!

– Ничего подобного, Джеймс, ничуть он не разозлился, по крайней мере сначала. И потребовал доказательств, заявив, будто не может поверить, что ты способен на такую глупость.

– Я и не был способен, дьявол тебя побери! Добрых два месяца ушло на то, чтобы объяснить отцу, что это все твоих рук дело, а гы только ныла. Видите ли, она всего лишь хотела пошутить!

– Для большего правдоподобия я даже узнала имя жены одного из наставников, – улыбнулась девушка.

При воспоминании о выражении отцовского лица Джеймса передернуло.

– Знаешь что, Корри? Кому-то давно пора взяться за твое воспитание! – процедил он.

И не успела она оглянуться, как он схватил ее за руку, стянул с лошади и повел к большому камню. Уселся поудобнее и, расставив ноги, притянул ее поближе.

– Жаль, что раньше никто не додумался задать тебе хорошую трепку.

Слишком поздно догадалась Корри о его намерениях. И не успела она пошевельнуться, как Джеймс перекинул ее через колено и с силой опустил ладонь на ее затянутую в бриджи попку. Девушка вырывалась, подвывала, охала, но силы, разумеется, были неравны, тем более что Джеймс слишком долго терпел и теперь был преисполнен решимости преподать мерзкой девчонке достойный урок.

– Если бы ты носила амазонку… – шлеп, шлеп, шлеп, – отделалась бы легче. С полдюжины нижних юбок… – шлеп, шлеп… шлеп… – и твоя попка пострадала бы меньше, – приговаривал он, энергично работая рукой. Удар следовал за ударом.

– Немедленно прекрати! – визжала Корри, извиваясь. – Идиот несчастный, ты не имеешь права! Я девушка, и притом даже не твоя чертова сестра!

– И я ежедневно благодарю за это Господа! Помнишь, как ты подсыпала какую-то гадость в мой чай и из меня лило целых полтора дня?

– Я не думала, что это так долго продлится! Перестань, Джеймс, это неприлично!

– Да неужели? И это я слышу от тебя? Говоришь, неприлично?! Да я терпел тебя почти всю свою жизнь!

И лично видел твою тощую задницу, когда ты плавала в пруду! И не только задницу, но и все остальное тоже!

– Мне было тогда восемь лет!..

– И с тех пор ты нисколько не поумнела. Жаль, что я не додумался до этого раньше. Считай, что на сегодня я заменил твоего дядюшку Саймона.

Наконец Джеймс остановился. У него рука не поднималась и дальше колотить ее, несмотря на те гадости, которые она устраивала ему все эти годы.

Он уже хотел столкнуть ее на землю, но увидел у ног острые камни.

– О, проклятие, паршивка ты этакая, – пробормотал он, ставя ее на ноги. Она не двинулась с места, потирая пострадавшую попку и не сводя с него глаз. Если бы взгляд имел силу убивать, Джеймс свалился бы бездыханным. Но, к счастью, все обошлось. Он поднялся и погрозил ей пальцем, совсем как когда-то старый гувернер, мистер Бонифейс.

– Не будь ничтожной жалкой неженкой! Ничего с твоей задницей не сделается, поболит и пройдет, – поучительно заметил он, разглядывая собственные сапоги. – Кстати, я забыл, сколько тебе лет?

Корри всхлипнула и вытерла рукой нос, прежде чем вскинуть подбородок и пробормотать:

– Мне восемнадцать.

Джеймс резко поднял голову.

– Ну нет! – возмутился он. – Это просто невозможно! Только взгляни на себя! Безволосый юнец с округлой задницей под дурацкими бриджами, которые не надел бы ни один уважающий себя молодой человек…

Нет, погоди. Я не то хотел сказать.

– Ты слышал, Джеймс? Мне восемнадцать лет. И что тут такого невозможного?

Джеймс продолжал смотреть на нее, медленно качая головой.

– У меня вот уже три года как округлая задница! И знаешь, что еще?

– Каким образом я мог это заметить, если твои бриджи висят сзади мешком? Ну а еще-то что?

– Это очень важно, Джеймс. Осенью у меня будет что-то вроде пробного сезона. Тетя Мейбелла говорит, что это называется малым сезоном. Я буду носить модные платья, и шелковые чулки с подвязками, и туфли, которые поднимут меня от земли на добрых два дюйма.

Это означает, что я уже взрослая. Я сделаю высокую прическу, вымажусь кремом с головы до ног, чтобы кожа была мягче, и выставлю напоказ бюст.

– Бедняга! На это должны уйти ведра крема.

– Может быть! Но рано или поздно крем подействует, и тогда расход будет поменьше. Ну как?

– Интересно, о каком таком бюсте идет речь?

На какое-то мгновение Джеймсу показалось, что она собирается рвануть блузку и показать груди, но, к счастью, ее здравый смысл взял-таки верх.

– У меня есть бюст, и довольно внушительный.

Просто сейчас он спрятан. Вот и все.

– Спрятан? Где же именно? – деланно удивился Джеймс, оглядываясь по сторонам.

Девушка залилась краской. Джеймс уже хотел извиниться, но вовремя вспомнил, что знал ее едва ли не с пеленок. Наблюдал, как пятилетняя девчонка пыталась грызть яблоко, уверял тринадцатилетнего сорванца, что месячные – это еще не смерть, и был объектом ее издевательств бесчисленное количество раз.

– Я просто перетянулась длинным бинтом, – вознегодовала Корри, тыча пальцем в перед блузки. – Но когда я размотаю его и обрамлю вырез атласом и кружевами, десятки джентльменов наверняка падут к моим ногам!

Он примерил на себя ее презрительную улыбку.

– Боюсь, эту сцену ты увидишь только в дурацких мечтах, тем более что нечего там перетягивать. Господи, представляю себе: доска с двумя бугорками!

– Доска с двумя бугорками? Это жестоко и подло с твоей стороны, Джеймс.

– Ладно, ты права. Извини. Наверное, мне следует сказать, что мысли о твоем разбинтованном бюсте сводят меня с ума и кружат голову.

– У тебя в голове ничего нет, кроме болотной водицы! – Корри гордо выпрямилась, расправила плечи, выпятила грудь и добавила:

– А вот тетя Мейбелла уверяет, что это обязательно случится.

И поскольку Джеймс практически с самого рождения знал Мейбеллу Амброуз, леди Монтегю, то ни на грош не поверил ее племяннице.

– Признайся, что она сказала на самом деле?

– Ну… тетя Мейбелла сказала, если меня хорошенько отмыть, я их не опозорю, особенно когда, как и она, надену голубое.

– А вот это уже похоже на правду.

– Не смей унижать меня оскорблениями, Джеймс Шербрук! Ты ведь знаешь, моя тетка вечно преуменьшает! И недоговаривает тоже! А сама уверена, что все упадут от восхищения, когда я буду проезжать по улице в собственном экипаже с пуделем на коленях!

– А по-моему, единственный способ сбить кого-то с ног – править экипажем собственноручно. Тогда ему точно не выжить.

Такого удара она не ожидала. Нанесенное оскорбление требовало немедленной мести.

– Слушай меня ты, подлая скотина! – завопила она, потрясая кулаками у него под носом. – Я правлю экипажем не хуже тебя, а может, и лучше! Все говорят, что у меня глаз вернее!

На взгляд Джеймса, она несла столь очевидную чушь, что он не счел нужным отвечать и лишь выразительно закатил глаза. Но девушка не собиралась отступать.

– Да-да, и нечего корчить рожи!

– Ладно, – снизошел наконец Джеймс, – назови хотя бы одного человека, который так считает.

– Твой отец, например.

– Вранье. Отец сам учил меня править. И мой глаз так же верен, как у него, или даже вернее, потому что он стареет.

Лицо девушки озарилось ангельской улыбкой.

– А кто, по-твоему, учил править меня? И он вовсе не стар. Мало того, очень красив и порочен, я сама слышала, как тетя Мейбелла сказала это миссис Хаббард.

Его слегка затошнило. Теперь Джеймс действительно припомнил, как девушка гордо восседала рядом с его отцом, ловя каждое слово. Тогда он явственно ощутил укол ревности. Это, конечно, было довольно подло с его стороны, тем более что родители Корри были убиты во время беспорядков, последовавших вслед за поражением Наполеона при Bатepлоо. Трагедия произошла во время официального визита в Париж отца Корри, английского посланника Бенджамина Тайборна-Барретта, виконта Плессанта, отправленного во Францию для обсуждения с Талейраном и Фуше процедуры реставрации Бурбонов.

Впоследствии Талейран позаботился о том, чтобы Корри, которой в то время еще и трех не было, вернули в Англию, к сестре матери, под присмотром безутешной горничной и с эскортом из шести французских солдат, встретивших не слишком теплый прием в чужой стране.

Джеймс опомнился как раз вовремя, чтобы услышать очередное заявление негодницы:

– А дядя с ума сойдет, пытаясь решить, кто из джентльменов достаточно для меня хорош. Сам понимаешь, мне будет из кого выбирать. И этот счастливчик уж точно окажется сильным, красивым, очень богатым и совсем на тебя непохожим!

Еще одно утонченное оскорбление, рассчитанное на то, чтобы привести его в ярость!

– Только взгляни на свои ресницы, густые, черные и длиной в добрый дюйм, растопыренные, как веер испанской дамы! Мало того, даже немного загибаются на кончиках! Как у девчонки!

Ему было всего десять лет, когда мать подсказала остроумный ответ на подобные издевки, и сейчас Джеймс, улыбнувшись, беспечно ответил:

– Ошибаешься. Я еще не встречал девушки, у которой были бы такие же длинные и густые ресницы.

Корри молча разинула рот, так и не найдя достойного ответа. Джеймс довольно рассмеялся.

– Оставь мое лицо в покое, наглое ты отродье. И оно не имеет никакого отношения к твоему бюсту. Господи, бюст! Мужчины так не говорят!

– А как они говорят?

– Не твое дело. Ты еще слишком молода. И кроме того, леди. Нет, поверить не могу, что тебе восемнадцать! Оттуда недалеко и до двадцати, а это значит, что ты уже взрослая! Этого я не переживу. Тебе не может быть восемнадцать!

– Но ты сам купил мне подарок. Всего две недели назад.

Джеймс ответил непонимающим взглядом. Корри раздраженно ударила себя ладонью по лбу.

– А, теперь понимаю! Твоя мать купила подарок и надписала от твоего имени!

– Не совсем так… но…

– Ладно. Что ты мне купил?

– Да, знаешь, Корри, это было так давно…

– Две недели, чертов ты мерзавец!

– Следи за своим языком, девочка, или я снова тебя отшлепаю. Выражаешься, как уличный мальчишка! Следовало бы купить тебе в подарок стек, чтобы при необходимости можно было проучить. Как сейчас: выпороть не мешало бы, а стека нет.

Он угрожающе надвинулся на нее, но тут же опомнился и замер. Она шагнула к нему, приподнялась на цыпочки и, приблизив к его лицу свое, прошипела:

– Стек? Только попробуй! Я выхвачу его, сорву с тебя рубашку и отхожу так, что чертям тошно будет!

– Хотелось бы мне на это посмотреть!

– Так и быть, может, рубашку я на тебе оставлю. В конце концов, я хорошо воспитанная юная леди, и мне не пристало разглядывать полуголых мужчин.

Джеймс хохотал так, что едва не свалился с проклятого обрыва.

Окончательно униженная, девушка не выдержала:

– Ты бил меня рукой! Рукой без перчатки! Клянусь, я изуродована на всю жизнь, негодяй ты этакий!

– Что, попка все еще ноет? – ухмыльнулся он.

К его изумлению, она покраснела.

– Смотри-ка, твое лицо становится одного цвета с побитой задницей!

Девушка снова приоткрыла рот, но глаза тут же наполнились слезами. Не ответив, она забралась в седло, выпрямилась и окинула Джеймса долгим бесстрастным взглядом, после чего дернула за поводья так, что кобыла вздыбилась, заставив его отшатнуться. Уши просверлил отчаянный вопль:

– Я спрошу у дяди, как мужчины называют бюст!

Джеймс искренне надеялся, что этого не произойдет. Страшно представить, что будет с дядюшкой Саймоном! Джеймс так и видел, как глаза бедняги закатываются, а очки сползают с носа. К тому же сейчас он наверняка дома, занятый своим гербарием. В его коллекции были тщательно высушенные листья со всех деревьев, которые можно найти в Англии и Франции, и даже с двух греческих! Причем один сорван с древней оливы, растущей в роще Дельфийского оракула. Вот с ними дядюшка Саймон чувствовал себя в своей тарелке. Не то что с женщинами.

Джеймс долго смотрел ей вслед. Подумать только, она даже не оглянулась, чтобы проверить, выжил ли он после ее атаки. Длинная толстая коса ерзала по ее спине. У такой тощей воблы и такие волосы!

Джеймс отряхнулся и задумчиво покачал головой.

Он вырос в обществе маленькой негодницы. С того самого дня, как Корри прибыла в Туайли-Грейндж, имение мужа ее тетушки, она повсюду таскалась хвостиком за Джеймсом. Никогда – за Джейсоном. Только за ним.

Интересно, как такая малышка умела их различить? Но она различала. И однажды даже прокралась в кусты, где он намеревался облегчиться, – инцидент, заставивший Джеймса побагроветь и едва не взвыть от смущения и бешенства, когда слева неожиданно раздался голос Корри:

– Господи, ты делаешь это совсем по-другому. Поглядите только на эту штуку у тебя в руке. Понятия не имею, как у тебя…

Ему в то время было только пятнадцать! Униженный, несчастный, с расстегнутыми штанами, он заорал на восьмилетнюю девчонку:

– Ты что ко мне лезешь, дурочка несчастная!

Взгромоздившись на коня, он послал его безумным галопом и чуть не убил себя, когда вынырнувшая из-за поворота почтовая карета испугала животное, сбросившее всадника на землю. Юноша долго лежал без чувств, пока его не перенесли в ближайшую гостиницу, куда за ним примчался взволнованный отец. Он держал сына на руках все то время, пока доктор заглядывал ему в уши.

Позже отец объяснил, с какой именно целью. Прижавшись к нему, Джеймс заплетавшимся языком объяснил:

– Папа, я пошел облегчиться, но Корри нашла меня, увидела и наговорила всякого.

– Иногда так бывает. Маленькие девочки не дают тебе покоя и всячески досаждают. Но потом они вырастают, становятся большими, и ты забываешь о былых обидах. Не думай об этом.

И Джеймс перестал думать о неприятном инциденте и позволил отцу позаботиться о себе. Тогда он почувствовал себя в полной безопасности, а испытанное унижение улетучилось.

«Жизнь, – думал он теперь, – это то, что происходит, когда ты забываешь уделять окружающему достаточно внимания».

Ему казалось, что все это было только вчера. Как получилось, что Корри уже восемнадцать?

Возвращаясь к тому месту, где он оставил жеребца Забияку, Джеймс подумал, что в один прекрасный день он посмотрит на нее и обнаружит невесть откуда появившиеся груди.

Он рассмеялся и взглянул на небо. Сегодня дождя не будет. Чудесная ночь, специально созданная для того, чтобы лечь на спину прямо здесь и любоваться звездами и полумесяцем.

Джеймс направил коня к Нортклифф-Холлу. Все-таки жаль, что мать едва ли подарила Корри от его имени стек надень рождения.