Текст книги "Только по приглашению"

ЧАСТЬ 2

4

Нью-Йорк, 1968.

Элиза Мадиган сдвинула на затылок очки в роговой оправе. Ее лицо было все изрезано глубокими морщинами – следствие слишком большого количества сигарет и мартини.

– О'кей, – сказала она, отодвинув стул от стола и повернувшись так, чтобы видеть всех.

– Чем мы сейчас займемся? – она постучала карандашом по стеклянному столику, который служил ей рабочим местом. Бледно-розовая стена за столом была вся увешана наградами в гладких хромированных рамках, накопившимися за последние двадцать пять лет. Она была легендой в мире бизнеса – одна из первых женщин, ставшая художественным директором рекламного агентства компании «Мастерс, Веллер». Все хорошо знали, что у нее была давняя связь с Диком Мастерсом, красивым и добродушным президентом компании, и что когда он, наконец, развелся, то женился не на ней, а на своей двадцатичетырехлетней секретарше. Эта связь ненадолго прервалась после второй женитьбы, а затем продолжилась, пережив, второй развод, но третья женитьба – на стройненькой инструкторше по теннису – была последней каплей. Хотя эта история не являлась тайной, никто никогда не предполагал, что Элиза заработала свой успех в постели. Было общепризнано, что она лучше всех умела устраивать свои дела. «Господи, как плохо она выглядит», – подумала Марси, наблюдая, как Элиза докуривает очередную сигарету. Яркая помада смазалась по самому краю верхней губы и оставила малиновый след на кончике сигареты, которую она положила в полную окурков пепельницу.

– Ну, какие идеи? – спросила она.

Джим Лиджетт, сидевший рядом с Марси, заерзал на своем вращающемся стуле.

– Элиза, простите, но я просто не вижу, каким образом можно этого добиться. Бюджет составляет двести тысяч долларов, двести пятьдесят максимум, и нужно сделать три сюжета. У вас есть один, который будет стоить триста пятьдесят тысяч. И, – он разочарованно улыбнулся кривой улыбкой, портившей его красивое лицо, – Жене Варио говорит, что это невозможно. Он не понимает.

– Это и не нужно понимать, – сказала Лили. Она откинула с лица свои светлые волосы. – Это приходит с опытом. Вы занимаетесь твердыми духами. Не рефрижераторами и не зерном. Вы не понимаете этого. И соответственно реагируете.

– Он реагирует на вас, – сказал Джим. Остальные засмеялись. – Честно говоря, мне кажется, что Жене нервничает чуть больше, чем обычно…

– Больше, чем обычно? – рассмеялась Марси. – Еще немного, и ему придется сидеть дома!

– Продолжим, и будем объективны. Может быть, он и не «отважный капитан», но он протянул нам руку. Просто это первый ввод новой продукции с тех пор, как компанию «Л'Авентур» выкупила LCI.

– Кэлли, ты уверена в цифрах? – устало спросила Элиза.

– Да, абсолютно уверена. Кстати, у нас в бюджете есть еще пятьдесят тысяч, выделяемых ежегодно на поддержку талантливых. Мы будем привлекать Инес и Веронику?

– Я согласна, что нам нужно что-то сногсшибательное, но мне кажется, что привычные для высшего света модели уже слишком хорошо известны. Думаю, что нам надо подыскать новых Инес и Веронику. Боже, до чего отвратительное занятие! Этим девочкам нет еще двадцати пяти, а я говорю о них, как об отживших свой век. Однако для наших целей, одновременно творческих и финансовых, думаю, нам надо подыскать какого-нибудь новенького. Для нас будет плюсом иметь человека, связанного только с «Л'Авентур». И новичок нам обойдется дешевле. Надо поручить агентам составить списки кандидатов, причем только тех, кто еще не представлял ничего национального. Давайте говорить о двадцати пяти тысячах на первый год при возможности повторить это в следующем. Важно пока попридержать деньги на второй год, а иначе мы окажемся в положении создателей «звезды», которую не сможем продать потом. Это может привести к недоверию клиентов. Запомните, только тот, кто никогда не рекламировал ничего национального.

– Такое впечатление, что мы прочесываем леса в поисках девственницы, – сказал Джим.

– В 1968? – спросила Элиза, закуривая. – Я не думаю, что вы сможете найти хоть одну в лесу, а тем более – в Нью-Йорке! Вы все еще ждете Брэди Пэрриша?

– Мы все согласны с тем, что компания «Пэрриш филмз» справилась бы с этим лучше всех, – ответила Кэлли. – Их цена – сто восемьдесят пять тысяч долларов за три дня съемок. Это совсем неплохо, Элиза, немногим более шестидесяти тысяч в день.

– Мы можем сократить сроки. Может быть, сделать все за два полных дня?

– Ну, есть две проблемы. Прежде всего, мы должны снимать при слабом освещении. Для наружных съемок требуется мягкий свет, – раннее утро, закат. Единственное, что мы можем снимать днем – это наш товар. А потом еще все эти заставки. Это означает переход от одного плана к другому, установку, пробы. Заставки требуют времени.

– Хорошо, хорошо, – сказала Марси. – Может быть, в этом случае нам опустить заставку или сделать ее внутри? Может быть, красивая спальня…

– Может быть, – сказала Кэлли. – Надо смотреть.

– Ну, конечно, – рассмеялась Марси.

– Теперь так, – сказала Кэлли. – Если мы будем делать дорогие декорации, это съест деньги, которые вы хотели бы отложить для съемочной группы.

– Ну, мы могли бы снимать в торговом зале К, – пробормотала Марси.

– Господи, – сказала Лили. – Я знаю замок во Франции. Мы снимали там сюжет, когда я работала в Париже. Это будет сенсация!

– Знаете, – сказала Кэлли, – это неплохая идея. Я думаю, это поможет нам снизить затраты. Съемки в Европе обойдутся дешевле. Если мы сможем использовать съемки в помещении так, чтобы у нас не пропадали дневные часы, то, может быть, нам удастся закончить на день раньше. Конечно, будут транспортные расходы, но я все-таки думаю, что это обойдется нам дешевле, чем в Штатах.

– Сейчас как раз приемлемый обменный курс, – сказала Лили.

– Ну, кто же может лучше знать? – рассмеялась Марси. Она повернулась к Джиму. – Знаешь, наша Лили ездит в Париж на выходные.

– Не каждые выходные, – улыбнулась Лили. – Раз на раз не приходится.

– Говорит, что навещает семью, – продолжала Марси. – Моя семья в Бруклине, но я не так часто ее вижу.

Элиза рассмеялась.

– Кэлли, как быстро ты сможешь все это выяснить?

– Я постараюсь договориться с продюсером Брэди о встрече. Мы можем переработать сценарий для внутренних съемок, и, вероятно, у меня будет новая смета, ну, скажем, к четвергу.

– Если ты сможешь уменьшить расходы с трехсот тысяч до двухсот пятидесяти, максимум до двухсот семидесяти пяти и разрешить вопрос с парой сюжетов, я постараюсь убедить Варио, – сказал Джим. – Сообщите мне, когда мы встретимся в четверг, и если все получится, то я его приведу. И вы все ему представите, – он ухмыльнулся. – И Лили сможет объяснить ему, что это надо «попробовать на собственном опыте», а не «понимать».

Джим поднялся.

– Спасибо, леди, – закончил он.

– Спасибо, Джим, – сказала Элиза. – Мы посмотрим, что можно сделать и сразу же сообщим тебе.

Джим немного задержался после того, как Лили, Марси и Кэлли вышли из офиса.

– Элиза, спасибо тебе за то, что ты за всем этим следишь. Большая часть продукции LCI рекламируется в печати, телевизионная реклама стоит астрономически дорого. Но они идут на это, и если это сработает, то у них появится масса новых разработок, связанных не только с продукцией «Л'Авентур».

– Я понимаю, – сказала Элиза. – У нас действительно лучшая команда из тех, что работают в этой области. Они молоды, но умелы. Действительно умелы. Кэлли – потрясающий продюсер, все у нее всегда в полной боевой готовности. Лили – прекрасный дизайнер, что касается модного стиля или косметики, то в этом у нее непревзойденный вкус. И Марси – лучший автор из тех, что я видела после… после меня! – сказала она, рассмеявшись. – Каждая из них великолепна, но вместе они могут перевернуть мир. Они все сделают. Я ручаюсь.

Дверь лифта медленно, с грохотом, открылась, и Кэлли вышла. Напротив, в холле, Эдна Риней пыталась удержать открытой тяжелую дверь, заталкивая мешок с мусором в мусоросжигатель.

– Добрый вечер, мисс Риней.

– О, добрый вечер, мисс Мартин, – кивнув, ответила она. У Эдны волосы были тускло-коричневого цвета, невзрачные, как засохшая осенняя трава. Ее лицо, бледное и сморщенное, покрасневшие глаза свидетельствовали о постоянной простуде или о недавних слезах. Несвежая белая униформа медсестры, сшитая из какой-то невесомой синтетической ткани, сидела на ней так свободно, что казалось, совсем не касалась тела.

– Как чувствует себя мистер Лэттимор? – спросила Кэлли.

– Ох, знаете, не так уж хорошо, – ответила мисс Риней. – Конечно, он совершенно замучил меня с едой и лекарствами.

– Это совсем не похоже на Дрю, – сказала Кэлли, слегка встревожившись. – Я только положу покупки в свою комнату и разберусь с этим. Я с ним поговорю.

– О, это совершенно необязательно, – ответила мисс Риней. – Он просто стал сварливым.

– Ну, я не видела его несколько дней, – улыбнулась Кэлли, – и мне бы хотелось его повидать. Пожалуйста, скажите ему, что я приду через несколько минут.

– Это правда не…

– Не беспокойтесь, – настойчиво попросила Кэлли, пытаясь управиться с ключом и сумкой с продуктами, чтобы открыть дверь в квартиру. Она прикрыла за собой дверь, положила на стул в прихожей тяжелую коричневую сумку и бросила на маленький столик почту. Сняла пальто, повесила его на спинку большого обитого ситцем кресла и сбросила туфли. Вытянулась, дотронулась до потолка, а потом согнулась, достав руками до пола. Вытянувшись снова, положила ладони на поясницу. Сейчас ничего не было бы лучше горячей ванны, но с этим придется подождать. В первую очередь надо проведать Дрю. «Сварливый Дрю! Что за нелепая характеристика для элегантного, вежливого, образованного, доброго человека», подумала она. «Или эта Риней сумасшедшая, или, может быть, она так на него подействовала, или он так болен, что просто не в себе». Она подошла к холодильнику и налила стакан апельсинового сока, поглощенная мыслями о друге, о нежной, уважительной, благородной дружбе, которая возникла между ними. Странным образом он напоминал ей дядю Джека, который, правда менее элегантно, всегда поражал тетю Элен своей обходительностью и любовью.

«Они оба джентльмены», подумала она. «Один – сталевар из Питтсбурга, второй – ученый с Гарвардским образованием, но оба «джентльмены. Думающие. Добрые. С чувством собственного достоинства». Раз от раза, во время визитов друг к другу, за чашкой кофе или, иногда, за бокалом шерри, она постепенно узнавала историю его жизни… его занятия археологией и поездки по всему миру… он рассказывал это не так, как иногда одинокие люди выплескивают свои проблемы на других, а понемногу, всегда увлекая своим рассказом, никогда не драматизируя и не преувеличивая, всегда с легким чувством юмора. Следящий за собой мужчина, холостяк, – ему легко удавалось быть другом, не становясь назойливым.

Однажды она спросила, почему он до сих пор не женился, и сразу же смутилась от своего вмешательства в личную жизнь. Он просто мило рассмеялся и сказал, что это, видимо, вследствие его склонности к пожилым женщинам, показывая на свою фотографию с черепом, найденным при раскопках на Амазонке. Первые четыре года знакомства он всегда носил воротничок и галстук с одним из мягких твидовых жакетов, но после паралича, поразившего левую руку, отказался от тяжело давившегося галстука. Однако всегда был так же просто и хорошо одет. После второго, более серьезного удара, ему пришлось лечь на шесть месяцев в больницу. Кэлли навещала его в больнице Леннокс-хилл раз в неделю, приносила почту и сообщала новости о заново сформированном комитете квартиросъемщиков. Она была очень рада, что его речь не пострадала, и когда сидела у его кровати, он все так же замечательно говорил, без всяких жалоб встречая эту страшную, обездвиживающую атаку.

По просьбе Дрю она позвонила его племяннику Полу и попросила взять на себя кое-какие дела. Однажды, когда она выходила из больничной палаты, появился Пол, такой же красивый, как Дрю, только моложе. Когда Дрю выписался из больницы, именно Пол настоял, чтобы в доме появилась сиделка, и Дрю, хотя Кэлли ясно видела, как ему не нравится, что в доме будут посторонние, милостиво согласился, не желая вызывать дополнительные волнения. Когда она думала о друге, который жил напротив, через лестничную клетку, о том, насколько он стал более уязвимым, чем раньше, когда они в первый раз встретились, она чувствовала, что ее захлестывает волна любви к нему; волна благодарности за взаимоотношения с человеком, который старше на сорок лет… Удивительное сочетание заботы и уважения, без тени навязчивости. Она не хотела беспокоить его сейчас, когда ему, вероятно, не хотелось никого видеть, но все-таки она была достаточно ему близка. Она знала, что он ее простит.

Она допила сок, подставила стакан под струю из неисправного, брызгающегося крана, и глубоко вздохнула, отогнав от себя образ Дрю, хрупкого и слабого.

Эдна Риней открыла дверь и, опустив голову, позволила Кэлли пройти в знакомую квартиру. Было странно встречать этот мрачный прием вместо элегантного приветствия Дрю. Она прошла по коридору, уставленному книгами, мимо маленького столика с фотографиями в большую гостиную. Вид массивного коричневого кожаного кресла, так любимого Дрю (после многолетнего пользования оно хранило отпечаток его тела), а сейчас опустевшего, опечалил Кэлли.

– Он спит? – спросила Кэлли.

– Не думаю. Несколько минут назад он не спал.

– Вы сказали ему, что я пришла?

– Конечно, – ответила Эдна с некоторой обидой.

– Так он встал или мне пройти к нему в спальню?

– Нет, он не вставал, и если вы хотите его видеть, то вам надо войти.

– Вы хотите сказать, что он весь день провел в кровати?

– Как и всю неделю, или, по крайней мере, большую ее часть.

– Вы звали врача?

– Мисс Мартин. Я сиделка. И буду делать то, что я считаю необходимым. А сейчас, если вы хотите его видеть, входите.

Кэлли, раздраженная и охваченная тревогой, переступив порог спальни Дрю, постаралась улыбнуться. Тяжелые узорчатые шторы были опущены, и темная комната освещалась только маленькой лампой на столе около простой односпальной кровати.

– Кэлли? Как хорошо, что ты зашла! Как у тебя дела?

Слабый голос ее встревожил. Она пододвинула небольшое кресло с прямой спинкой поближе к кровати.

– У меня все хорошо, Дрю. Как ты себя чувствуешь?

– А, немного не по себе, но все нормально, правда. Я не… – кашель прервал его и заставил содрогнуться слабое тело.

– Дать тебе воды, Дрю?

– Я бы предпочел немного хереса, – он улыбнулся.

– А тебе можно? Врач разрешил?

– Я думаю, что можно. Он ничего не говорил о том, чтобы я не пил. А я не собираюсь очень буянить.

Кэлли рассмеялась.

– Я очень рада это слышать! Я схожу сама или мне попросить мисс Риней?

– Все равно. Спроси, может быть, она тоже выпьет. Это может улучшить – он закашлялся, – ее расположение. Бедная мисс Риней… Не очень-то хорошо по отношению к ней, – улыбаясь, упрекнул он сам себя.

– Я спрошу у нее.

Она была рада ненадолго выйти из комнаты. Вид Дрю – седая щетина на его щеках, влажные и спутанные волосы, капли пота на лбу – ужаснул ее.

– Мы с мистером Лэттимором собираемся выпить немного хереса. Вы не присоединитесь к нам? – спросила Кэлли.

– О, нет. Я не пью.

– Мисс Риней, – сказала Кэлли, наливая херес из хрустального графина в два небольших бокала. – Я действительно полагаю, что следует позвать врача. По-моему, у него лихорадка. Меня беспокоит кашель.

– Ну да, если бы он принял лекарство от кашля, которое я ему давала…

– Мисс Риней, вы позовете врача?

– Уже восьмой час. Я только могу связаться со службой.

– Но они могут связаться с врачом, – она не могла больше скрывать раздражение.

– Мисс Мартин! Меня нанял мистер Лэттимор…

– Прекрасно. Это прекрасно, мисс Риней. Он что-нибудь ел?

– Я приготовила ему обед, и если вы думаете, что ему нечего было есть, то я вам должна сказать, что он отказался от еды.

Кэлли взяла бокалы и вернулась в комнату.

– Вот и я, Дрю. Давай я тебе помогу. Позволь мне взять на минуту подушки. Вот так. Лучше?

– Да, спасибо тебе. Спасибо.

– Дрю, мисс Риней сказала, что ты ничего не ел. Тебе надо копить силы.

– Ох, Кэлли, я надеюсь, ты не собираешься заставлять меня, как ребенка?

– Ну конечно нет, Дрю. Правда. Я просто немного обеспокоена. Я совсем не собиралась надоедать тебе.

– О, никогда, – он засмеялся. – Ты просто никогда не пробовала то, что готовит мисс Риней. Это – он отпил хереса, чтобы унять кашель, – это так же интересно, как и сама хозяйка.

– У меня есть мясо и овощной суп. Домашний. По-моему, вполне хороший. Это подойдет тебе?

– Если честно, то у меня совсем нет аппетита, но это должно быть очень вкусно. Питательно, но не тяжело. Спасибо. Я с удовольствием поем.

Кэлли поставила бокал на столик у кровати.

– Сейчас принесу. Я разогрею дома. Это быстро. – Она увидела, что Эдна Риней сидит в кресле Дрю, уставившись в телевизор, и почувствовала раздражение. – Сейчас вернусь. Вы можете оставить дверь открытой, чтобы мне вас не беспокоить, когда я вернусь.

– Оставить дверь открытой? В Нью-Йорке? Никогда! Позвоните, и я открою.

– Как хотите, – сказала Кэлли, когда дверь уже захлопнулась за ней.

5

Кэлли растянула витой телефонный шнур, насколько это только возможно, и, прижав плечом трубку, помешивала закипающий суп.

– Лэттимор? – сказала она, – Пол Лэттимор. Где-то в Вестчестерском округе. По-моему, Бэдфорд. Черт, – ругнулась она, когда трубка соскользнула с плеча. – Простите, это не вам. Нет, два т. Л-э-т-т-и-м-о-р. Да, Пол. Все правильно. Подождите сек… – Она бросила ложку и потянулась за карандашом. – Так. 914-877-4848. Да. Я записала. Спасибо, – она повесила трубку и сняла кастрюлю с плиты, прежде чем набрать номер.

– Квартира Лэттимора.

– Здравствуйте. Могу я поговорить с Полом Лэттимором?

– Можно узнать, кто его просит? – это был глубокий мужской голос.

– Это Кэлли Мартин. Я соседка его дяди, Эндрю Лэттимора.

– Одну минуту, мисс Мартин. Он только что вышел, но я постараюсь его поймать.

– Спасибо. Это очень важно.

– Здравствуйте. Мисс Мартин? Пол Лэттимор.

– Здравствуйте, мистер Лэттимор. Я понимаю, что вы собирались уходить. Мне неловко вас задерживать, но я очень беспокоюсь о Дрю.

– Мы встречались в больнице, не правда ли? Кэлли, кажется? – Кэлли почувствовала, как краска залила ее щеки, и вспомнила графин на прикроватном столике Дрю. Пол Лэттимор, – высокий, стройный, темные волосы спадают на лоб, – переступил порог этой грязной комнаты. Угловатые черты его лица, холодные темные глаза, неровная улыбка, собирающаяся в уголках губ глубокими складками – он был прекрасным портретом Дрю, только в два раза его моложе.

«Я люблю его». Невероятная, неожиданная мысль ударила ей в голову, как будто машину с пьяным водителем занесло на повороте, но логика взяла верх. «Я сумасшедшая. Я даже не знаю этого человека. Я люблю его лицо», уговаривала она сама себя, «его сходство с Дрю». Но что – она пришла в замешательство от мысли, захватившей ее – «что, если действительно такое возможно… внезапное узнавание всеми рецепторами мозга каждой клеточки его кожи, и вдруг загорается красная лампочка тревоги: «Это он, хозяйка! Это тот, единственный». Она отогнала от себя эту мысль, решив, что это бред усталости, и постаралась напомнить себе о том, что любит совершенно другого человека, а не этого мужчину, стоявшего рядом с ней у кровати Дрю.

– Да, все правильно, мистер Лэтти…

– Пожалуйста, называйте меня Пол.

– Хорошо. Пол, он очень болен. Боюсь, что пневмония. У него лихорадка, он кашляет… лежит в кровати и очень плохо выглядит.

– Господи, я разговаривал с ним сегодня утром. Голос был совсем слабый, но он сказал, что чувствует себя прекрасно.

– Ну, вы же знаете, он не любит никого беспокоить. Послушайте, я бы не хотела вмешиваться, но мне кажется, что его надо показать врачу.

– А что мисс Риней? Она вызвала врача?

– Нет. Такое впечатление, что ей очень не хочется его звать. Даже кажется, что она не очень обеспокоена его состоянием. Может быть, я становлюсь паникершей, но мне так кажется. Она довольно непростой человек и очень обиделась, когда я спросила про врача.

– Не надо, Кэлли, не волнуйтесь. Сейчас же позвоню врачу Дрю и поговорю с ним. Он мой друг. Мы вместе учились в колледже. Он приедет. Не могу передать, как я признателен вам за заботу. Я собирался приехать завтра, но думаю, что мне удастся приехать этим вечером.

– Почему бы вам не подождать, когда приедет доктор? Дрю может сильно встревожиться, если увидит вас сегодня среди ночи. Я буду здесь и позвоню, или попросите доктора, чтобы он вам отсюда позвонил. Вы ведь куда-то собирались уходить?

– Дочь с друзьями поехала смотреть баскетбольный матч. Надо их забрать оттуда, но я буду дома через полчаса. Жду вашего звонка.

– Мне тоже надо идти, Пол. Я пришла разогреть суп, и мне не хочется, чтобы он долго ждал. И, Пол, я, наверное, не буду говорить ему, что звонила вам. Господи, я совсем не хочу ему врать, но…

– Понимаю. Думаю, что вы правы. И, Кэлли, я сейчас не могу как следует вас поблагодарить. Мы еще поговорим.

– Хорошо. Всего доброго.

– До свидания.

Держа в руках кастрюлю с супом и большую кружку – Дрю будет легче управляться с ней, чем с миской, – Кэлли прошла через холл и локтем нажала кнопку звонка. Она нетерпеливо ждала, когда мисс Риней оторвется от телевизора и справится с цепочкой и тяжелым замком. Дверь открылась, и женщины обменялись раздраженными взглядами.

– Что вы несете? Я же вам сказала, он не будет есть, – заявила мисс Риней.

– Он решил съесть немного супа, – сказала Кэлли, направляясь прямиком в кухню. Она налила горячий бульон, заправленный овощами и маленькими кусочками мяса, в кружку Ей пришлось просмотреть несколько кухонных полок и ящиков, прежде чем она нашла столовую ложку и салфетки.

– Мисс Риней, – крикнула она в гостиную. Никто не отозвался. Она вышла и увидела, что мисс Риней сидит в кресле, прикованная к телевизору. – У вас есть поднос?

– Что?

– У вас есть поднос?

– Справа от холодильника, – ответила она, не отрываясь от телевизора.

«Бедный Дрю!» – подумала Кэлли, неся поднос, «он целый день имеет дело с этой женщиной, зависит от нее даже в мелочах».

– Так будет удобно, Дрю, – сказала она, устанавливая поднос перед трогательной маленькой фигуркой под одеялом. – Надеюсь, тебе понравится.

– Пахнет потрясающе, – ответил он, силясь улыбнуться. Здоровой рукой поднес чашку ко рту и отпил немного. Ей захотелось помочь ему, но она сдержалась.

– Очень вкусно, – сказал он. – Спасибо.

Кэлли подвинула кресло ближе к кровати и засунула салфетку за воротник его пижамы.

– Есть в кровати не очень удобно, – она мягко рассмеялась, надеясь, что он не обидится за то, что с ним обращаются, как с ребенком.

– Спасибо, – он не возражал. – Расскажи мне, что было у тебя интересного за эти дни. Скоро придется ехать во Францию?

– На следующей неделе, кажется, мы сделаем нечто потрясающее. Сюжеты, которые мы сняли прошлой весной, имели такой успех, что они хотят, чтобы мы продолжили. Это все будет сниматься во Франции, так что мне придется ездить туда-сюда.

– Нравится путешествовать? – спросил он.

– О, да, правда, мне бы хотелось иметь побольше свободного времени, чтобы посмотреть город. Мы встаем в шесть тридцать, в восемь – в студии и снимаем до восьми или девяти вечера. Во время обеда обсуждаем следующий день съемок, падаем в кровать в изнеможении, встаем на рассвете, чтобы просмотреть сделанное накануне, и так далее и так далее. Совсем нет времени поездить по окрестностям.

– А вы не можете остаться ненадолго после того, как все уже готово?

– Мы должны скорее ехать обратно в Штаты и начинать монтировать. У нас обычно жесткие сроки.

– А как твой молодой человек? Как его зовут?

Она тихо рассмеялась. Она не считала Брэди, который был на десять лет ее старше, молодым человеком. Но для Дрю, конечно, так и есть.

– Брэди, – сказала она.

Имя прозвучало как обвинение, как подтверждение недостаточности внимания к нему. Из-за чего же еще они никогда не говорили о свадьбе, если не из-за ее дурацких ошибок, эгоизма, глупой собственнической черты натуры, которая отталкивала такого человека? Надо учиться. Надо учиться быть более свободной, не зависящей от условностей, лучше понимать его стремление к свободе. Надо учиться или она потеряет его навсегда, а она не вынесет этой потери. Она с трудом вспоминала свою жизнь до него, лишенную насыщенности и волнений. Один звук его голоса по телефону заполнял собой всю внутреннюю пустоту, окатывал ее ощущением счастья и смысла жизни, такими новыми для нее, и в то же время он создавал ноющую пустоту вокруг, пустоту, заполнить которую могли только его руки. Возвращаясь мыслями к прошлому апрелю, даже сейчас она чувствовала дрожь, пробежавшую по ее телу, когда он впервые ее коснулся.

Они сидели рядом на маленьких вельветовых откидывающихся сиденьях в затемненном зале перед экраном, и он прижался к ней плечом, взяв ее руку в свои. Он мягко говорил о видах, проплывающих перед ними на экране; о вчерашних пробах, под каждой из которых выделялась четкая надпись и номер. Посторонний шум как обычно сопровождал звук, но она была не в состоянии сосредоточиться на фильме. Она была полностью поглощена близостью его тела, соприкосновением их плеч, рук. Точки соприкосновения горели и жгли.

Реакция на его близость удивила и смутила ее. В замешательстве она попросила оператора прокрутить ролик еще раз. Придумала, что вроде бы заметила нехорошую царапину. Брэди сказал, что он не видел никакой царапины, но не возражал против того, чтобы просмотреть пленку еще раз. Он больше не прикасался к ней. Между ними была вежливая, профессиональная дистанция во все оставшееся время показа. Когда она подошла к камере, чтобы внимательно проверить кадр, он, вместо того, чтобы аккуратно обойти камеру с другой стороны и наладить фокус, подошел к ней вплотную и стал поправлять линзы.

За обедом они сидели, разделенные фотографом Стюартом, оператором Франсуа, Лили или Марси, Жене Варио или Джимом Лиджеттом, никогда рядом или напротив. Так было до заключительного вечера в последний день съемок, когда они еще раз сели рядом, и она опять почувствовала его волнующую близость. Разговаривали о съемках, о Париже, о других фильмах, не касаясь личного, но она чувствовала такую близость между ними, как будто они уже были любовниками, как будто они были любовниками тысячу лет. Когда она пошла в дамскую комнату, Марси вышла вслед за ней.

– Что происходит между тобой и Брэди? – спросила Марси. – Искры летают. Я чувствую это на другом конце стола!

Она хотела сказать, – какая ерунда, – но передумала. – Господи, какая дикость! Я совершенно не понимаю, что происходит.

– Не понимаешь? – подруга рассмеялась. – Зато я понимаю.

– А другие знают? – спросила она.

– Не обижайся, Кэлли, но когда за столом Лили, мы с тобой можем раздеться хоть донага, а эти мужики ничего не заметят. Кроме Брэди, конечно.

– У нее потрясающая внешность! – согласилась Кэлли. – Мне с трудом удалось уговорить ее прийти сегодня. Она сказала, что до отъезда хочет побыть с семьей. Я уговорила ее, – этот Жене Варио мог быть страшно разочарован и испортить вечер всем остальным. Но она собирается уйти пораньше.

– Значит, вечер рано закончится, – сказала Марси. – Все лучше для тебя, как мне кажется.

– Боже, но ты никому не скажешь? – все-таки спросила Кэлли, зная, что разговаривая с Марси, можно об этом не беспокоиться. – В конце концов, ничего не было, и я не хочу, чтобы, взяв по моей рекомендации Брэди, меня упрекали в непрофессионализме.

– Мы все рекомендовали Брэди, и его одобрили в агентстве, и наши клиенты. Ты его никем не заменишь. Все знают, что свою работу он делает прекрасно. И не беспокойся. Я никому ничего не скажу.

После того, как Лили извинилась и ушла, обед лениво тянулся, и Кэлли поразилась своему собственному терпению; она знала, как закончится вечер, и нервно размышляла, какой она будет – первая ночь любви с ним. Она находилась в каком-то бреду нетерпения, но слишком хорошо понимала пикантность ситуации, так что ей даже хотелось ее разрушить.

Брэди поймал такси. Они попрощались со Стюартом и Франсуа, заверив друг друга, что встретятся на следующих съемках. Жене Варио, Джим Лиджетт, Марси, Кэлли и Брэди загрузились в такси, смеясь и подшучивая друг над другом.

– «Мюри», – сказал Брэди шоферу.

– О, высади нас в Дюмини, – предложил Джим.

– Это за углом, сразу за «Мюри». Давайте там выпьем по стаканчику перед сном, – попытался их уговорить Брэди. Марси бросила понимающий взгляд на Кэлли, которая не в силах была выдавить из себя улыбку.

– По-моему, это прекрасная мысль! – звонко отчеканила Марси, когда они пересекли Новый мост и ехали по направлению к Рю де Риволи.

Кэлли почувствовала головокружение, очарованная неоновыми огнями ночного Парижа, наэлектризованная нетерпением, рвавшимся наружу из каждой клеточки тела. Такси остановилось у «Мюри», и веселая компания направилась к бару.

– Да, это замечательная ночь, – сказала Марси, потягивая из своего бокала. – Но я все-таки вернусь в Дюмини. Хочу сегодня собраться, чтобы завтра до самолета успеть посмотреть город.

– Да, я тоже, – сказал Джим. – А как ты, Жене? Ты еще не готов ко сну?

– Пожалуй, – ответил он. – Это были очень хорошие съемки. – Он допил свой бокал, вышел из-за стола и остановился, надевая плащ.

– Нам с. Кэлли надо обсудить кое-какие детали, – сказал Брэди, – завтра утром, возможно, не будет времени. Я провожу ее.

– Хорошо, – согласился Джим. – До завтра.

Кэлли проводила взглядом уходящих. Она видела, как они вышли из отеля и повернули за угол. Обернулась к Брэди. Он улыбался.

– Пошли, – скомандовал он.

В лифте Брэди снял галстук и достал из кармана ключ. Открыл дверь и пропустил Кэлли вперед. Потом закрыл дверь, обнял ее и поцеловал. Сначала нежно, а потом жадно, с нетерпением. Он взял ее за руку и подвел к кровати. Она села на краешек. Опершись коленом на кровать, он стал расстегивать ее блузку.

– Брэди, я не уверена… работа…

– Знаю, – сказал он, закрывая ей рот поцелуем и прижимая к подушкам.

Когда Кэлли вернулась рано утром в Дюмини, ее ждала записка:

«Остаюсь еще на несколько дней. Буду в офисе в среду. Лили».

Дрю протянул кружку Кэлли.

– У Брэди все нормально, спасибо, – услышала Кэлли свой голос. – Он на побережье, снимает для Ревлона. Я, конечно, увижу его в Париже. – Она собрала в ложку остатки овощей и мяса на дне кружки.

– Дрю, доешь. Это очень полезно, – сказала она, протягивая ложку. Он улыбнулся и подчинился. Зазвонил телефон, Кэлли сняла трубку и, вытянув шнур, передала ее Дрю.