Текст книги "Авантюристка"

Кэтрин Нэвилл
Авантюристка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дайте мне время, и я оседлаю фортуну.

Джей Гульд

Я стану богачом.

Джей Кук

Я обязан быть богатым,

ОБЯЗАН БЫТЬ БОГАТЫМ!

Джон Д. Рокфеллер

Ха, да я богач! Я – богач!

Эндрю Карнеги

Франкфурт, Германия, июнь 1815 г.

В тесном офисе, окна которого выходили на Юденгассе, сидел в ожидании рассвета бледный молодой человек. Судя по всему, он всю ночь не смыкал глаз: стол перед ним был заставлен чашечками с подсохшей гущей от турецкого кофе.

Молодой человек сидел в полупустой комнате, где было всего лишь несколько стульев да исцарапанный стол. Напротив окна находился небольшой камин, огонь в котором давно погас, и на решётке лежал слой лёгкого серого пепла. Человек был довольно прижимист и разжечь его снова не собирался. Из распахнутого настежь пыльного окна открывался вид на улицу. Возле этого окна находился то ли стеллаж, то ли этажерка, разделённая на необычно большие ниши, каждая из которых имела плетёную откидную дверцу. Сейчас все дверки были гостеприимно распахнуты.

Из скудной обстановки комнаты глаз привлекали лишь роскошное кресло сафьяновой кожи, в котором сидел молодой человек, и золотые карманные часы: они лежали, открытые, перед ним на столе. Только эти два предмета прекрасного качества да ещё дом на Юденгассе достались молодому человеку от отца.

Нетрудно догадаться, что Юденгассе – улица, где разрешали селиться евреям и где они могли в меру своих сил и способностей заботиться о хлебе насущном. И для большинства из них основным источником дохода стали меновые операции и ростовщичество. В этот предрассветный час улица была тиха и пустынна. Но скоро ростовщики вынесут на мостовую свои столики, и по ярким полотнищам над их жилищами можно будет безошибочно узнать их занятия. А через пару часов всю улицу заполнит пёстрая, шумная толпа продавцов и покупателей.

Молодой человек сидел неподвижно, лишь когда взошло солнце, он наклонился к оплывшей сальной свече, чтобы прикурить сигарету с турецким табаком. На край подоконника сел маленький серый голубь, недоверчиво кося то одним, то другим глазом, словно пытаясь разглядеть внутренности сумрачной комнаты. Юноша по-прежнему сидел неподвижно, только в его глазах вдруг вспыхнул холодный грозный огонёк, от которого взгляд его стал попросту страшен: обычно, встретив такой взгляд, человек старается опустить свои глаза.

На какое-то мгновение поколебавшись, голубь впорхнул в одну из устроенных возле окна ниш. Плетёная дверка за ним тут же захлопнулась.

Молодой человек докурил свою сигарету и допил кофе. Он внимательно взглянул на золотые часы и закрыл их крышку. Часы показывали пять часов семнадцать минут. Он прошёл по комнате к нише и приоткрыл плетёную дверцу. Осторожно просунув в неё руку, тихонько погладил голубя и затем извлёк его наружу.

К лапке птицы был привязан клочок вощёной бумажки, и человек, аккуратно сняв её, развернул. На ней было напечатано одно-единственное слово «Гент».

Гент находился в пяти днях верховой езды. И все же, несмотря ни на что, через пять суток после получения им послания, молодой человек, проскакав по местности, наводнённой остатками раздроблённых армий, пытавшихся охотиться друг на друга в Арденнских чащобах, и падая от усталости, соскочил со взмыленного коня на лужайке перед домом.

В здании было темно, и не желая лишнего шума, он отпер дверь своим ключом. На звук открывшейся двери вышла старушка в ночном чепце со свечой в руке. Молодой человек обратился к ней по-немецки:

– Пусть Фриц позаботится о лошади, а потом я жду его у себя в кабинете.

Тусклый свет, проникавший в большие чистые окна, отражался в гранях хрустальных графинов, расставленных на полках буфета из красного дерева. Воздух в комнате был напоён ароматом свежесрезанных мальв и гладиолусов, которые красовались в глубоких вазах, стоявших на низеньких мраморных столиках. Массивные часы в великолепном резном футляре стояли возле дверей. Эта комната, в отличие от той, где пребывал наш молодой человек во Франкфурте, содержалась в отменном порядке.

Войдя в кабинет, он сразу же прошёл к окну, из которого прекрасно видел дом напротив. Эти два здания разделял небольшой палисадник, и из окон кабинета можно было наблюдать за всем, что творилось в передней и в гостиной у соседей. Именно по этой причине три месяца назад он купил этот дом со всей обстановкой.

Отойдя от окна, достал из буфета коньяк и налил себе немного. Устав от дороги, он не мог отправиться сразу же спать. Через полчаса двери кабинета отворились, и вошёл рослый мужчина в грубом одеянии.

– Сэр, – обратился он к хозяину с немецким акцентом и замер в ожидании ответа.

– Фриц, я валюсь с ног от усталости, – еле слышно произнёс молодой человек. – Разбуди меня, как только прибудет гонец.

– Не беспокойтесь, сэр, я останусь здесь и покараулю. Если замечу хоть малейшее движение, сразу же разбужу вас.

– Смотри внимательно, не дай промашку, – предупредил хозяин. – Дело чрезвычайной важности.

Фриц провёл возле окна всю ночь. Наступило утро, поднялся его хозяин, умылся, оделся и сменил Фрица на посту в кабинете.

Ожидание длилось три дня. Проливные дожди размыли дороги, на много миль окрест сделав их практически непроезжими. Но на исходе третьего дня, когда молодой человек собирался обедать, в столовую вошёл Фриц.

– Прошу прощения, сударь, но со стороны восточного тракта, что ведёт на Брюссель, движется всадник.

Хозяин кивнул, бросил на стол салфетку и взмахом руки отпустил двух прислуживавших ему лакеев. Загасив свечу, он подошёл к окну и встал за одной из тяжёлых занавесей.

В доме напротив началось движение. По комнатам засновали лакеи, зажигая бесчисленные светильники. И вскоре внутренность дома осветилась, и теперь можно было отчётливо разглядеть его роскошное убранство: и хрустальные люстры под высокими потолками, и сиявшие в их блеске стены, увешанные гобеленами, потолки, украшенные лепниной, в золочёных рамах зеркала, а под ними – инкрустированные золотыми орнаментами мраморные столики.

Бледный молодой человек весь напрягся, когда заметил одинокого всадника, появившегося из густого тумана и по восточному тракту подъехавшего к крыльцу. Стоило ему спешиться, как двери тут же распахнулись, готовые впустить гостя, несмотря на его промокшее платье и заляпанные грязью башмаки. Конец неловко потоптался в передней, опустив голову и вертя в руках мокрую шляпу.

Наконец в гостиной появился высокий плотный мужчина в сопровождении целой свиты, которая застыла в нерешительности, увидев мокрого и грязного гонца. Высокий грузный мужчина тоже замер в ожидании, а гонец поклонился.

Следивший за ними молодой человек затаил дыхание. Он видел, как гонец, сделав несколько шагов, преклонил колено, словно отдавая почести царственной особе. Высокий мужчина стоял посреди комнаты, склонив голову, в то время как все присутствующие леди и джентльмены один за другим также приняли коленопреклонённую позу.

Бледный молодой человек закрыл глаза. Потом резко отвернулся и выбежал из кабинета.

В фойе, сидя в кресле, его ожидал Фриц. При появлении хозяина он тут же вскочил.

– Лошадь, – негромко приказал хозяин, направляясь вверх по широкой лестнице в свои апартаменты, чтобы собраться в путь.

Он, больше не вернётся в Гент, его миссия здесь закончена.

Трудно определить, сколько дней и ночей занял его путь по залитой дождями земле, которая превратилась в сплошное болото. Тучи нависали так низко, что невозможно было найти границу между хлябями небесными и хлябями земными. То и дело его лошадь проваливалась в наполненные жидкой грязью ямы. И хотя каждая клеточка измученного тела молила об отдыхе, он упрямо Продолжал двигаться вперёд, он не имел права на передышку. Юноша рвался в Остенд, к морю.

И только, кажется, на исходе второго дня, с трудом разлепив мокрые ресницы, он различил сквозь пелену тумана мигающие огни домов Остенда. Подъехав ближе, смог рассмотреть огромные лодки, пришвартованные к молу, а неистовые волны бились о набережную. На улицах не было ни одной живой души, да и сами дома как бы притихли и сгорбились под ударами урагана.

Он долго ехал вдоль набережной, пока не увидел таверну, хозяин которой не побоялся выбежать под дождь, чтобы, принять поводья и отвести измотанную дорогой лошадь под крышу. Всадник же проследовал в таверну. Мокрый и продрогший, он тут же потребовал бренди и устроился поближе к огню.

Сидевшие за соседним столом рыбаки, изрядно нагрузившиеся виски, на чем свет стоит проклинали непогоду, ведь они не могли выйти в море, а значит, теряли и работу, и деньги. Сизое облако сладковатого дыма от их трубочного табака висело под потолком. Несколько человек, прекратив разговор, тупо уставились на незнакомца, чьё появление нарушило их многочасовое затворничество в таверне.

– Откуда же вы добирались по такой проклятущей погоде, приятель? – поинтересовался один из рыбаков.

– Я приехал из Гента и направляюсь в Лондон, – отвечал незнакомец. Он намеренно назвал цель своего путешествия по-французски – «Лондрез», ибо успел заметить, что хотя компания и беседовала на фламандском, но большинство из моряков были французами, и решил сыграть на этом. В глубине души каждого француза найдётся хоть немного романтики, замешанной в немыслимый коктейль с любовью к наживе, в то время как фламандцам свойствен был, как правило, только хладнокровный практицизм.

Он поднял три пальца в сторону бармена, давая понять, что ему требуется ещё одна, увеличенная порция бренди.

– А мы уже целую неделю сидим здесь без дела, – посетовал второй рыбак. – Похоже, небеса прокляли нас вместе с нашими судами. Вчера волнами разбило два мола и унесло в море, как будто их никогда и не было. Все, кто успел, постарались вытащить свои лодки из воды, подальше от полосы прибоя. Вам придётся долго ждать, пока можно будет выйти в море, не рискуя отправиться на корм рыбам.

– Мне нужно отправиться в Лондон – опасно это или нет – не позднее нынешнего вечера, – отвечал незнакомец. – Кто из вас отважится перевезти меня через пролив?

В ответ рыбаки дружно захохотали. Ну что за весёлая шутка: вот уж никак не думали, что на свете есть такие дурни, как этот молодой балбес.

Возле очага сидел самый старый моряк, его морщинистое, обветренное лицо напоминало грецкий орех. Вся компания явно выказывала ему знаки почтения. Наш молодой человек предположил, что этот старик – капитан, а может, даже владелец собственного судна.

– Во всем Остенде ты не найдёшь моряка, который бы согласился нынче вечером повезти тебе через пролив, дружок, – весело ответил старик. – Море для моряка все равно что любовница, а сегодня оно взбесилось, словно обманутая кокетка. Ты не найдёшь в Остенде ни одного мужика, который бы полез под юбку своей милой, когда она не в духе.

Все дружно загоготали, и по кругу пустили чашу с пуншем. Каждый отпивал из неё по доброму глотку, словно пытался смыть мысль о том, что ожидает глупца, который сунется в такую непогоду плыть через пролив. Но старый капитан, не обращая внимания на их гогот, ястребиным оком следил за незнакомцем, понимая, что тот вряд ли успокоится.

– Какое же это важное дело, коли тебе так нужно в Лондон? – поинтересовался моряк.

– Да, дело крайней важности, – отвечал молодой человек, чувствуя, что аудитория насторожилась. – Я должен переправиться сегодня через пролив. И надеюсь, что найду отважного человека, который возьмётся меня перевезти.

Он обвёл взглядом всех находившихся в комнате и остановился на старом капитане.

– Но это так опасно…

– Мне нужно переправиться сегодня.

– Но это значит, что вы сегодня же погибнете – судно не сможет выйти из гавани в такой шторм.

– Я должен переправиться сегодня, – упрямо повторил он тихим и усталым голосом. Беседа за столом внезапно прервалась, моряки посерьёзнели и уставились в немом изумлении на заявившегося к ним отважного безумца. Никто из них ни разу в жизни не встречал такого человека, который спокойно рассуждал бы о собственной неминуемой гибели.

– Но послушайте, – решил наконец высказаться старый моряк. – Неужели существует такое дело, которое дороже самой жизни? Ведь стоит только сунуться в море, и вас утопит первый же шквал, можете не сомневаться.

Незнакомец молчал, огонь камина осветил его волосы и бледное лицо, а помертвевший от усталости взгляд, такой непохожий на живой и зоркий взор старика, напоминал холодный безжизненный простор зимнего моря.

– Ух ты, да у него взгляд как у самого дьявола, – прошептал старик и суеверно сплюнул три раза на пол.

На таверну обрушился новый вал воды, принесённый очередным шквалом. В камине затрещали от жара сырые дрова, а рыбаки вскочили от неожиданности и стали испуганно озираться, словно в таверне появилось привидение.

Молчание нарушил незнакомец. Несмотря на то, что он говорил очень тихо, сидевшие в комнате поняли все до единого слова.

– Я готов заплатить пять тысяч французских ливров золотом – и прямо сейчас – тому, кто перевезёт меня сегодня через пролив.

Все были потрясены. На такие деньги можно было купить два судна, причём самых лучших.

Моряки, как по команде, затянулись трубками и уставились в свои высокие кружки. Незнакомец не сомневался, что сейчас все они вспомнили о своих семьях и подумали о том, как богато заживут их жены и детишки с этакими деньжищами, ведь никто из них не видел столь огромной суммы. Они подсчитывали за и против – стоит ли ради таких денег полагаться на удачу и, рискуя жизнью, выйти в море.

– А я говорю, – чуть громче прежнего раздался голос старика, – что только самоубийце придёт в голову сунуться в пролив нынче ночью. Одному дьяволу под силу заманить в такую ловушку христианскую душу – и ни один христианин не пожелает продавать своей души дьяволу за пять тысяч ливров!

Бледный молодой человек оставил свой бокал с бренди на каминной полке и подошёл к дубовому столу в центре комнаты, где его могли видеть все присутствовавшие.

– А как насчёт десяти тысяч? – тихо спросил он. И швырнул на стол открытый кошель. Моряки, не в силах произнести ни слова, уставились на тусклые золотые монеты, рассыпавшиеся по столу и со звоном упавшие на пол.

Над Лондоном стоял лёгкий туман.

Когда распахнулись двери фондовой биржи и её члены начали занимать перед началом торгов свои обычные места, наш бледный молодой человек с голубыми глазами был уже среди них. Он снял свой плотный плащ и оставил его у портье вместе с тростью с золотым набалдашником. Пожав руки немногим знакомым, уселся на своё место.

Торги шли вяло, так как английские ценные бумаги из-за войны катастрофически обесценивались, и их предлагали по цене гораздо ниже номинала. Вести с полей сражений приходили исключительно плохие. Говорили, что сам Блюхер был выбит из седла, а его армия разбита французами под Лигни. И что Артур Веллеслей, герцог Веллингтонский, попал в ловушку из-за нескончаемых ливней возле Куатре-Брас, где застрял в грязи со своей тяжёлой артиллерией.

Судя по всему, дела союзников шли плохо, и, если англичане под командованием Веллеслея будут разбиты так же быстро, как и пруссаки, Наполеон вновь овладеет всей Европой, всего через три месяца после своего бегства с острова Эльба. И тогда облигации английского государственного займа, выпущенные для финансирования военных расходов, будут стоить меньше, чем та бумага, на которой они напечатаны.

Но один из присутствовавших здесь располагал более свежими новостями, чем все остальные. Бледный молодой человек невозмутимо стоял на своём и скупал все английские ценные бумаги. Если его решение окажется неверным, то он и его семья станут нищими. Но его решение основывалось на информации, а информация – это власть.

Ведь он своими глазами видел тогда, в Генте, как прибывший с поля битвы при Ватерлоо гонец склонился перед высоким грузным мужчиной как перед регентом. Этот простой жест ясно говорил о том, что войну выиграли англичане, а не французы, как полагали все присутствовавшие. Ибо того высокого мужчину из Гента звали Луи Станислав Ксавье, граф Прованский. А всей Европе он был известен под именем Людовика Восемнадцатого – короля Франции, низложенного Наполеоном Бонапартом ста днями раньше.

Но эта информация имела силу лишь в том случае, если ею можно было воспользоваться быстро и эффективно. Презрев опасности неоконченной войны и бушевавшей в проливе стихии, наш молодой человек добрался сюда, на лондонскую фондовую биржу, всего за несколько часов до того, как весть о разгроме французов при Ватерлоо пересекла Ла-Манш. Но по мере того, как торги продолжались, он скупал все больше и больше английских заёмных бумаг – и не мог не привлечь к себе внимания.

– Хотел бы я знать, что это нынче стряслось с нашим евреем? – шепнул один из членов биржи другому. – Или он знает, что Блюхер разбит под Лигни? А может, верить, что войну можно выиграть с оставшейся половиной армии?

– Вы бы лучше старались следовать его примеру, как это делаю я, – холодно ответил ему сосед. – Насколько я его знаю, он ещё ни разу не ошибся.

Когда наконец разнеслась весть о победе при Ватерлоо, оказалось, что молодой человек скупил практически весь рынок ценных бумаг – и менее чем за десять процентов их истинной стоимости.

Джентльмен, интересовавшийся поведением молодого коллеги, встретил его на следующее утро у входа на биржу и воскликнул:

– А вы молодец, Ротшильд, – и дружески похлопал его по плечу, – очень ловко обошлись вчера с государственным займом. Вам, по слухам, удалось получить чистой прибыли почти на миллион фунтов стерлингов – и все это меньше чем за день!

– Да неужели? – воскликнул кто-то.

– Недаром говорят, что у евреев талант вынюхивать деньги – и оттого, наверное, такие большие носы! – добродушно заметил джентльмен, чей собственный мясистый нос затмевал своими размерами носы всех окружающих. – А может, вы все признаетесь честно, что это было на самом деле? Хвалёная еврейская интуиция? Или вы раньше всех в Лондоне узнали о том, что Веллингтон выиграл битву?

– Да, узнал, – с невозмутимой улыбкой отвечал Ротшильд.

– Ну что за дьявольщина… вам что, птичка об этом прочирикала?

– Вы совершенно правы, – подтвердил Ротшильд.

НОЧЬ В ОПЕРЕ

Золото Рейна! Сокровище из сокровищ! О, что за великая магия скрыта средь волн речных! Только в пучине, на дне, сохраниться сокровище может! Подлость, коварство кругом воцарилися в мире!

«Плач рейнских дев». Рихард Вагнер, «Золото Рейна», действие первое.

Сан-Франциско

Мы как-то не обращаем внимание на тот факт, что во славу денег было создано намного больше музыкальных произведений, чем во славу любви, причём, как правило, первые имеют чаще счастливую концовку и увлекательное содержание, чем вторые. Из-за своей бедности какой-нибудь оголодавший маэстро разродиться не более чем жалостливым блюзом, тогда как богатство и роскошь обязательно удостоятся чести быть воспетыми в какой-нибудь многоактной опере.

И я как никто другой прекрасно знала, в какие высоты способны воспарить человеческие души, воспевающие деньги. Ведь я была банкиром. Правда, учитывая пол, предпочитала в шутку именовать себя «Бэнксткой»[1]1
  «Бэнкстка» – игра слов: на жаргоне программистов то же самое, что и «шина» – система, обеспечивающая взаимодействие отдельных блоков программы (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть], подразумевая к тому же своё положение самой высокооплачиваемой особы женского пола, допущенной к манипулированию капиталами Всемирного банка, могущественного и известного финансового монстра.

Если бы я не делала большие деньги, то и не имела бы возможности арендовать постоянное место в ложе оперного театра Сан-Франциско. А если бы я в ту тоскливую ноябрьскую ночь не торчала в оперной ложе, то меня не осенила бы замечательная идея – как большие деньги сделать ещё большими.

Гранд-опера – последнее прибежище для отчаявшихся капиталистов. Ведь это единственный вид развлечений, где люди платят бешеные деньги для того, чтобы посмотреть, как эти бешеные деньги тратятся на малоэффективные попытки их развлечь.

До Рождества оставался ещё целый месяц. Зима в этом году стояла на редкость дождливая: дожди не только смыли весь туман, но и нанесли горы грязи, запрудившие дороги и мосты. И надо быть последним дураком, чтобы в такую погоду сунуть свой нос на улицу. Добравшись наконец до оперы, я обнаружила уже закрытые двери.

Вода лилась ручьями на мой бархат и жемчуга. У входа в оперу не было автостоянки, и мне пришлось шлёпать по лужам, словно партизану в марш-броске по джунглям. Мало того, что я опоздала, но ещё и чувствовала себя как мокрая курица: во всем виновата идиотская погода!

Я только что имела стычку со своим боссом. Как всегда, он здорово приложил меня, причём сделал это на сей раз так, что вряд ли забуду до конца своих дней. Я боролась с бушевавшим до сих пор во мне гневом, поднимаясь по широким мраморным ступеням. Служитель в белоснежных перчатках распахнул передо мною дверь в ложу, когда прозвенел третий звонок.

Я снимала это кресло уже в течение трех сезонов подряд, но появлялась и исчезала всегда так стремительно, что едва успевала обменяться вежливыми кивками с соседями по ложе. Все они принадлежали к той публике, которая кричит «брави» вместо «браво», помнит наизусть все либретто опер и держит под рукой ведёрко с охлаждённым шампанским. Мне бы очень хотелось, чтобы банковская работа оставляла мне немного времени для подобных причуд.

Уверена, что они заинтригованы моими постоянными опозданиями. Став десять лет назад крупным банкиром, я осознала, что манипулирование огромными подвластными мне чужими деньгами съедает всю мою энергию без остатка, так что мне нечего было тратить ни на общественную, ни тем более на личную жизнь.

Когда я пробралась к своему креслу в переднем ряду ложи, свет в зале уже гас. В сгустившейся тьме кто-то из соседей пододвинул для меня кресло и передал бокал с шампанским. Поблагодарив, я пригубила шипучую влагу и поёжилась в облепившем меня мокром насквозь декольте. На сцене тем временем поднялся занавес.

Опера Вагнера «Рейнское золото», первая часть его грандиозного творения «Кольцо Нибелунгов», – одна из самых моих любимых. Сегодня она как никогда соответствовала моему душевному состоянию. Завязкой в ней является похищение золотого сокровища со дна Рейна. По сути своей «Кольцо», состоявшее из четырех многоактных опер, являлось переложением древней, как мир, истории о продажности богов, чья жадность заставила их принести в жертву своё бессмертное существование в чудесном местечке под названием Валгалла. В последнем акте «Кольца» боги гибнут, а дворец Валгаллы разрушает чудовищное пламя.

Я взглянула вниз, таинственный свет рампы выхватывал из темноты сцену, изображавшую пучину Рейнских вод. Гном Альберих уже успел похитить золотое сокровище, и рейнские девы, эти непроходимые дуры, шлёпали за ним по дну, пытаясь вернуть золото. Я перевела взгляд на партер: отблески света, игравшие на драгоценностях дам, создавали ощущение, что и эти бесчисленные ряды кресел тоже дрейфуют по Рейну под сенью вод. И в самом деле, вдруг зал оперы в Сан-Франциско почему-то очень напомнил мне грандиозных размеров банковское подземелье. И я подумала, что разбираюсь в воровских приёмах ничуть не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем этот несчастный гном! Как-никак, я все-таки банкир. Да к тому же сегодняшние события просто вынуждают меня пойти на это.

В то время, как на сцене пучина рейнских вод сменилась восходом солнца над Валгаллой, где пробуждались ото сна боги, мой мозг заработал с интенсивностью калькулятора, захваченный осенившей только что идеей. Я уже не сомневалась, что смогу запросто украсть огромную сумму денег, и мне не терпелось попробовать сделать это как можно скорее.

В «Золоте Рейна» не было антрактов, но если вы счастливый обладатель места в ложе, то можете себе позволить, подобно особе королевской крови, приходить и уходить когда вам вздумается. А мне всего лишь надо было пересечь улицу, на которой расположен театр, чтобы попасть прямо в центр банковской информации. Запахнув свой мокрый плащ поверх мокрого платья, я проследовала вниз по мраморным ступеням в темноту вагнеровской ночи.

На улице стоял туман и было сыро, блестела мокрая мостовая. Огни проезжавших автомобилей, рассеянные туманом и отражённые мокрой мостовой, создавали странное ощущение, что они тоже движутся сквозь пучину вод, как и я.

Мои духи-хранители покинули меня, и я в который уже раз провалилась в бездонный омут отчаяния из-за потерпевшей крах карьеры. Мой шеф нависал вдали, на горизонте, подобно грозовой туче.

Перед поездкой в оперу после очередного выматывающего силы совещания я на минуту заскочила в свой кабинет. Но обнаружила, что в полутьме (свет был потушен, занавеси задёрнуты) за моим столом восседал босс… На его физиономии красовались тёмные очки.

Мой босс являлся старшим вице-президентом Всемирного банка, и величали его «Кислик Виллингли Третий». И хотя моя команда успела придумать целую кучу прозвищ для сей персоны, в глаза мы обращались к нему – Киви.

Киви был типичнейшим порождением американского образа жизни и с детства мечтал стать инженером. На поясе у него постоянно болталась логарифмическая линейка, а на рубашках из пластиковых кармашков непременно торчали всевозможные ручки и карандаши. Всегда в наличии имелся цанговый чертёжный карандаш на случай, если его попросят что-нибудь начертить, и чернильная ручка с золотым пером, если его попросят что-нибудь подписать. А кроме того, он носил с собой разноцветные маркёры. Если вдруг его осенит гениальная идея, он мог бы устроиться в первом попавшемся кабинете и воплотить свои мысли на пластиковой доске.

Киви был в меру жизнерадостным и целеустремлённым, и именно путём жизнерадостного и целеустремлённого подсиживания большинства своих коллег добился потрясающей должности и приличного жалованья.

Киви был когда-то членом школьной футбольной команды, и с той поры сохранил способность поглощать фантастические количества пива: его желудок мгновенно раздувался до нужного объёма, и зачастую полы рубашки расходились на пузе и вылезали из-под ремня, когда он в спешке появлялся перед подчинёнными, чтобы осчастливить их очередной осенившей его идеей.

Его матушка в своё время решительно настояла, чтобы он бросил футбол и пиво и, уж конечно, оставил дурацкую затею стать инженером. Он устремился по проторённой дорожке, и в итоге стал тем, кем стал. А неосуществлённая мечта сделала его несчастным. Во всяком случае, именно в этом, наверное, крылась причина наличия тёмных сторон в его натуре.

А уж тёмных сторон в его натуре было предостаточно, и с ними нельзя было не считаться, потому что они брали верх всякий раз, как у него возникала неприятность, с которой он был не в силах справиться. Киви носил очки с тёмными стёклами в помещении и очки с зеркальными стёклами на улице. Он задёргивал занавески и выключал лампы в кабинете, устраивая собеседования в этаком полумраке. Нормальные люди (а я причисляю себя к таковым) чувствовали себя не в своей тарелке, когда им приходилось разговаривать с голосом ниоткуда, из полумрака.

Когда на Киви в очередной раз находил мрачный стих, он пробирался в кабинет к кому-нибудь, устраивал полумрак и поджидал подчинённого в состоянии, именуемом им самим «формой инкогнито». Именно в такой форме и застала его ваша покорная слуга, заглянув к себе в кабинет в конце того злополучного дня.

– Не надо включать свет, Бэнкс, – промурлыкал он из темноты. – Никто не знает, что я здесь. Я пришёл инкогнито.

– Что-то случилось, Киви? – И поскольку его голос раздался со стороны моего рабочего стола, мне пришлось Я на ощупь устроиться в кресле в противоположном углу комнаты.

– А это вы мне скажите, Бэнкс, – тоном обиженного малыша произнёс он, приподнимая в воздух какой-то большой предмет, о внешнем виде которого я могла только догадываться в потёмках. Он постучал по нему пальцем. – Эта разработка – ваших рук дело?

Киви всегда раздражался, когда ему казалось, что подчинённые переступают границы дозволенного, в особенности если при этом им могла достаться пара-другая лучей от ореола гениальности, в котором купался сам господин вице-президент. Я действительно сегодня утром разослала всем старшим управляющим наших банков разработку с предложением некоторых мер для повышения безопасности работы компьютерных систем, участвующих в обороте денежных средств, и запросила средств для проведения этих мер в жизнь.

Я не рискнула обращаться к Киви за разрешением, поскольку знала наверняка, что, во-первых, он зарежет идею, рождённую не им, а во-вторых, его совершенно не интересовала какая-то рутинная работа над безопасностью компьютерных систем, ведь это никак не могло послужить на пользу его карьере. Я позволила себе действовать через голову Киви, разослала разработку, а он теперь об этом узнал. Но узнал ещё не все, и это позволило мне спокойно улыбнуться ему в лицо, благо в устроенной им темноте этого все равно не было видно. Мне казалось, что все-таки недалёк тот день, когда я наконец вырвусь из-под его гнёта.

Если не считать пустой формальности с негласной проверкой моего досье и официально оформленного заявления, я была уже фактически принята на службу директором по безопасности в Федеральный резервный банк, или ФЭД, который осуществлял страхование деятельности всех финансовых учреждений федерального уровня, существовавших не только в Америке, но и, возможно, но всем мире. И первым моим деянием на новом посту должна была стать организация во всех связанных с нами банках системы безопасности, которая к тому времени уже стояла бы на страже денег вкладчиков Всемирного банка.

Разосланная сегодня мною разработка, таким образом, являлась лишь пробным шагом. И, если я окажусь и кресле директора ФЭД, Киви волей-неволей придётся выполнять мои разработки, как бы он ни сопротивлялся.

– Этот проект мер по безопасности действительно мой, сэр, – созналась я, все ещё слегка улыбаясь во тьме. – Не сомневаюсь, что безопасность вкладов для вас небезразлична. – «Боже, зачем я перед ним распинаюсь», – подумала я.

– Истинная правда. – В его голосе, доносившемся из тьмы, прозвучали странные ноты, но я не придала этому значения. – Тем более удивительно, как вам пришло в голову разослать свой проект, не посоветовавшись со мной. Я обязан был вам помочь – в конце концов это прямая моя обязанность давать указания своим подчинённым.

Это следовало понимать так, что я работаю на него, а не на дядю, и к тому же в нашем Бэнкс достаточно более важных служащих, чем я, которым он должен давать указания.

– И ведь я не один, Бэнкс, кто считает, что вы являетесь врагом самой себе. Те, кто вершит дела в маркетинге, тоже прочтут вашу разработку, если уже не прочли. И как же прикажете им истолковать тот факт, что банку приходится предпринимать меры безопасности? Что подумают наши клиенты, если это подвергнется огласке? Да они тут же схватят свои денежки и побегут искать другой банк, который не сомневается в том, что депозиты его вкладчиков находятся в безопасности! И мы не можем разбазаривать фонды на подобные новшества, которые не только не привлекут новых клиентов, но и отпугнут старых! Ваш нелепый поступок как профессионала заставил меня объяснить людям из ФЭДа, что вряд ли вы являетесь подходящей кандидатурой…