Текст книги "Снова с тобой"

Кэтрин Смит
Снова с тобой

Глава 1

Лондон

Апрель, 1818 год

Он и она были одного поля ягоды.

Стоя у балюстрады на хорах, Норт Шеффилд следил за своей добычей, пока она, улыбаясь обнимавшему ее симпатичному молодому лорду, скользила по мраморному полу бального зала, сияя бриллиантами в волосах, в платье, которое представляло собой последнее достижение моды.

Она выглядела так, словно с пеленок вращалась в высшем обществе. Он – тоже. Но между ними лежала огромная пропасть. Ей страшно хотелось войти в этот мир. Норта эта тема уже давно перестала волновать. Ровно с того момента, когда высший свет совершенно недвусмысленно дал ему понять: он может выглядеть как один из них, по его неуместное появление на свет не дает ему права являться одним из них.

Незаконнорожденные – существа другого, низшего порядка, если только они не появились на свет под видом законнорожденных. Ни Норт, ни девушка, весело смеявшаяся там, внизу, не могли претендовать на такую привилегию. Отец Норта по крайней мере признал его. Отец девушки стоял от нее в каких-нибудь десяти футах. Если ее родитель и имел представление, кто она такая, то очень умело это скрывал.

Бедная девочка! Прежде чем ночь подойдет к концу, ее жизнь будет разрушена. Никто не бросится ей на помощь, тем более отец. Ее выкинут на улицу, если не отправят прямиком в Ньюгейтскую тюрьму. Как только Норт разоблачит ее, он больше не будет знать о судьбе девушки. От этого становилось грустно.

Тяжело вздохнув, Норт вынул из кармашка часы, чтобы сверить время.

До полуночи оставалось пять минут. Помощники должны ждать его на улице. Ему не хотелось заставлять их и особу, которая была с ними, томиться дольше. Обычно Норт не утруждал себя подобными сантиментами, но сегодня был особый случай.

И, как ему казалось, самый грязный. Повернувшись к залу спиной, Норт по кроваво-красному ковру направился к лестнице.

– В карете у входа ожидают три человека, – обратился он к лакею, спустившись на один этаж. – Пригласите их сюда.

Коротко кивнув, лакей отправился выполнять поручение, а Норт, озабоченно прищурившись, смотрел ему вслед.

В ожидании помощников он остался один в небольшом роскошном вестибюле, на стенах которого позолота сочеталась с бордовыми и кремовыми тонами. Норт надеялся, что Фрэнсис не станет вытаскивать наручники. Ему не хотелось оскорблять леди Амелию. Так она себя величала. А вот достойно ли воспримет она последствия собственной аферы, будет зависеть от нее.

Господи, как же он будет рад, когда все это закончится! У ситуации был весьма неприятный привкус. Можно было бы просто отпустить Амелию, забыв обо всех доказательствах против нее. Речь ведь шла не о том, что она кому-то нанесла ущерб. Просто девица попыталась взять от жизни то, что, как она считала, принадлежало ей по праву. Конечно, это сразу вызвало подозрения. Если бы такого не случилось, никому бы и в голову не пришло нанимать Норта, чтобы выведать правду. Прошлогоднее фиаско «Карабу» заразило паранойей все общество, поэтому каждый новенький оказывался под подозрением.

Именно по этой причине Норт не мог отпустить леди Амелию. Даже когда ему первому удалось проникнуть в ее тайну, он понял, что невозможно просто дать ей уйти. Отпустить ее – значит стать лжецом. И не только. Ведь если правда все-таки вскроется, тогда он лишится доверия. Он, не мог позволить, чтобы позорили его имя. Достаточно было одного факта рождения и нынешнего положения, которое лежало на нем пятном.

Незаконнорожденный сын виконта Крида и актрисы-шотландки Нелл Шеффилд, Норт большую часть своей жизни прожил в стороне от света. Его с радостью принимали и любили в мире, к которому принадлежала мать. После ее смерти пришлось переехать к отцу и братьям и жить у них, к вящему недовольству леди Крид. Вот к этому миру, миру отца, Норт стремился со всем отчаянием. До какой-то поры. И в конце концов оставил эту тщету.

Теперь те же самые люди, которые когда-то не желали с ним знаться, платили ему деньги зато, чтобы он расчищал за ними грязь и охранял их непотребные секреты. Совершенно неожиданно Норт стал востребован и популярен у аристократов. Он берег их тайны, как свои собственные. Но при этом постоянно напоминал себе, что не стоит заблуждаться и принимать их заверения в дружбе за нечто большее, чем ни к чему не обязывающую формальность, которая так же прочна, как воск.

Если Фрэнсис поторопится, то с этим делом можно будет покончить быстро. Вдобавок предстояло выйти из тени, кое с кем поздороваться, и тогда люди, которые с ним знакомы, увидят его и сразу начнут судачить. Они заподозрят, что он объявился здесь неспроста. Норт редко появлялся в обществе, только когда вел какое-нибудь расследование. Не хотелось отвечать на вопросы. Не хотелось, чтобы леди Амелия страдала еще больше.

– Готовы?

Норт поднял голову. Это был Фрэнсис. Крупный, шести футов роста, с грудью колесом, он каким-то образом сумел незаметно подобраться к Норту. Что никуда не годилось и доказывало, как сильно затронуло его это дело.

– Я отведу ее в сторону, – сказал он здоровяку. – Лакей проведет вас вместе с нашей гостьей черным ходом.

Фрэнсис погладил окладистую седую бороду.

– Что-то мне не по себе.

Им обоим было не по себе. Все инстинкты подсказывали Норту, что ночь закончится кошмарно и что лучше бы отсюда убраться. Но он не мог. Была работа, которую нужно завершить, нравилась она ему или нет.

– Что ж, будем заканчивать. – Он направился к дверям бального зала, оставив Фрэнсиса выполнять свою часть задания. Хотелось только, чтобы ночь прошла поскорее.

Норт распахнул двойные двери в зал. В тишину вестибюля, ударив по нервам, ворвался шум и жар бала. От сияния огней и блеска драгоценностей Норт невольно зажмурился. В ушах зазвенело от пронзительных звуков скрипок и визгливого смеха светских матрон. Послышались неразборчивые голоса, тщетно пытавшиеся привлечь его внимание. В нос ударил запах множества тел – немытых, чересчур надушенных, разгоряченных. Застарелый и свежий пот, прогорклый запах табака. Слишком много духов, лавровишневой воды для волос. Слишком мало мыла. И хуже всего – вдруг заныло сердце. Очень скоро его появление привлекло внимание. Иначе и не могло быть. Вновь обретенная им известность сослужила дурную службу. На его присутствие на этом вечере завтра откликнутся все колонки сплетен в газетах, которые, кстати, отметят, что раут прошел с небывалым успехом. Оставалось надеяться, что им не удастся пронюхать о настоящей цели визита. Без сомнения, рано или поздно правда все равно просочится, но в настоящий момент Норт собирался сделать все, что было в его силах, чтобы не лишать «леди Амелию» репутации.

Норт ничем ей не был обязан. Как, впрочем, и никому вообще. И не питал никаких иллюзий в отличие от многих незаконнорожденных, которые считали, что мир перед ними в долгу. Норт незамедлительно платил по счетам и отдавал долги, а если кто-нибудь был должен ему, то Норт забывал о долге до той поры, пока не возникала нужда получить его назад. Ничего сверх того. Самый простой путь не наживать дополнительных трудностей. Леди Амелия согласилась бы с ним.

А Октавия?

Леди Амелия уже не танцевала. Она стояла вместе со своим кавалером, отец которого, собственно, и нанял Норта. Амелия смотрела на своего возлюбленного с нескрываемым обожанием. Ее темные глаза смеялись. Норту предстояло растоптать и уничтожить все это.

Кто-то из стоявших рядом сказал ей что-то, и, оторвавшись от любимого, она посмотрела на Норта. В ее глазах мелькнула паника, а потом они стали совершенно пустыми. Она поняла и, наверное, испугалась, что он пришел за ней.

Ему не хотелось пугать ее еще сильнее. Ловко пробираясь сквозь толпу, кивая тем, от чьих приветствий не удалось отклониться, Норт направлялся к молодой особе, чьей афере должен был положить конец. Улыбнувшись Амелии, он понадеялся, что она поддержит его притворство. Попытка удалась, леди Амелия улыбнулась в ответ.

Представ перед ней, он коротко поклонился:

– Леди Амелия, для меня настоящее удовольствие увидеть вас снова.

Ослепительно улыбнувшись, Амелия не стала заострять внимание на том, что раньше они не встречались.

– Мистер Шеффилд, – откликнулась она. Ей уже, судя по всему, было известно; что он предпочитает, чтобы его называли по фамилии матери.

– Здесь со мной одна леди, которая мечтает познакомиться с вами поближе. Надеюсь, вы не откажете ей в такой малости.

Невооруженным глазом было видно, что Амелия предпочла бы голышом промчаться через весь Уайтчепел, чем принять его приглашение. Но ей хватило ума понять, что сцен лучше не устраивать. Это плохо! Потому что вызывало еще большее сочувствие к ней. Однако Норт не был настолько влиятельным человеком, чтобы отпустить ее на все четыре стороны и рискнуть своей репутацией. Тем более что она заработана такими трудами. Тем более если это отразится на репутации его семьи.

Амелия взяла его под руку.

– Разумеется, мистер Шеффилд. – Она бросила последний взгляд на своего кавалера, и даже заскорузлое сердце Норта сжалось. Она любила этого молодого лорда, а лорд любил ее. Знал ли он о ее ужасной тайне? Знал ли он, что она не та, за кого себя выдает? В этот миг Норт почему-то вспомнил о еще одной молодой даме, которая не претендовала на высший свет и которая, однако, стала титулованной особой.

– Только ненадолго, – предупредил молодой лорд. Амелия кивнула и отвернулась от него. Норт заметил, как глаза у нее наполнились слезами.

Ему было жалко ее, потому что в свое время он был почти таким же: посторонним, созерцавшим чужой праздник, в котором сам принимал бы участие, если бы не злая шутка судьбы. Единственным отличием от нее было только то, что ему не выпал шанс проскользнуть внутрь. Случись такое, он наверняка поступил бы так же, как она. Рискнул бы всем, лишь бы оказаться причастным к этому миру.

– Амелия!

Висящая у него на руке Амелия застыла при виде дамы, стоявшей футах в пяти от них. Норт тоже был вынужден остановиться. К несчастью, они оказались вплотную к лорду Барнсли, отцу девушки. До того момента Норт был уверен: Барнсли понятия не имеет, что это его дочь. Как бы там ни было, все изменилось, когда барон с ужасом посмотрел на бедно одетую женщину, нездоровую на вид, но величественно возвышавшуюся в центре танцевального зала, а потом обернулся к девушке, которую удерживал Норт.

Барнсли узнал бывшую любовницу и понял, кем ему приходится Амелия.

Как такое могло случиться? Как мать Амелии оказалась в зале? Он же велел Фрэнсису провести ее в другое место. Встреча должна была пройти уединенно, а не на публике.

Теперь шума не избежать. Если только Норт чего-нибудь не придумает.

– Милорд, – обратился он к Барнсли. – Не могли бы вы составить нам компанию? – Потом повернулся к матери Амелии:

– А вы, мадам?

Любопытные взгляды провожали их, следили за каждым шагом, за каждым движением, отмечали изменения в выражении лиц. Норт тоскливо смотрел в ответ. Хорошо бы сейчас оказаться у себя дома!

И тут он увидел ее. Краешком глаза заметил сиявшие темным золотом волосы. Такой своеобразный оттенок мог принадлежать только одному человеку.

Октавия. Теперь Норт уже не удивлялся, что весь вечер только и думал о ней. Должно быть, он нутром почувствовал ее присутствие.

Сердце заколотилось. Он осмелел и осторожно поглядел в ее сторону и надеясь, и страшась убедиться, что оказался прав. Да, это она.

Среди гостей Норт увидел ту, которую когда-то считал своим лучшим другом, единственным другом. Как много планов они нагромоздили! Как много приключений пережили вместе!

Она была прекрасна. Время оказалось к ней благосклонно. По-прежнему гладкое лицо без единой морщинки. Высокая и стройная. Словно выточенная из слоновой кости богиня с глазами-сапфирами и рубинами губ. Когда-то его руки обнимали ее. А потом ее у него отобрали.

Отобрали – и будто вынули из груди сердце. Октавия сделала движение к нему навстречу. Как много вопросов возникло бы! Двенадцать лет он старательно избегал ее. Люди даже не представляли, что Норти Октавия вообще знакомы друг с другом. Впрочем, избегать ее было не так уж и трудно. Они, как правило, вращались в разных кругах. Он пообещал оставить ее в покое и позволить вести такую жизнь, какую ей захочется. Вряд ли знакомство с ним теперь пошло бы ей на пользу.

Однако она сделала пару шагов в его сторону и остановилась, когда он покачал головой. Выпрямившись, слегка сдвинула брови. Улыбка тут же исчезла, как и сияние глаз. Октавия была счастлива увидеть его, но он ее отверг.

Счастлива!

Господи, а он-то как был счастлив! До боли!

С трудом отведя глаза, он нашел взглядом двери и двинулся к выходу. Толпа легко пропустила его. Кое-кто из гостей бросился к нему с вопросами. Он не отвечал. Спроси в эту минуту, как его зовут, он и вопрос не понял бы.

– С тобой все в порядке, дорогая?

Руки дрожали, во рту было сухо, и она не сомневалась, что на лбу выступил пот. Разве можно в таком состоянии быть в порядке?

Октавия Во-Давентри положила ладонь на руку своего спутника.

– Все чудесно, Спинтон, спасибо. – Но это была неправда. Совершеннейшая неправда.

Меньше всего на балу у Уортонов она ожидала увидеть Норри Шеффилда. Или он теперь называет себя Райлендом? Несколько лет ей удавалось следить со стороны за его деятельностью, а потом он пропал из виду. Она уже не была вхожа в тот круг. В последнее время Норт стал пользоваться огромным авторитетом в высшем обществе. Почему-то всем страшно захотелось видеть его на своих вечерах. На которых, впрочем, Норт появлялся редко. И только по делу. Должно быть, именно дела привели его сегодня сюда, словно нарочно, чтобы она увиделась с ним.

В нем уже ничего не осталось от того милого воспитанного юноши, каким она его знала. Он превратился в зрелого и сильного мужчину. Со щетиной на подбородке, с морщинками возле глаз. Ах эти прекрасные глаза! Как будто ясным зимним утром смотришься в воды озера. Волосы у него все также немного длиннее, чем требует мода, роскошные и непокорные, как и несколько лет назад. Вот только нос сломан. Но это не сказывалось на общем впечатлении. Он все равно оставался тем же красавцем.

Красавец. Слово из лексикона его матери. Прелестная, славная Нелл, которая так рано умерла, даже раньше, чем мать Октавии. Нелл Шеффилд была поразительной. Она ни под кого не стала бы приспосабливать свою жизнь. Не вышла бы замуж без любви, только потому, что когда-то дала обещание человеку, который, кстати, уже умер.

А Октавия? Она вдруг решила все изменить и этим вечером согласиться на предложение Спинтона. В тот момент это казалось правильным решением, но вот сейчас…

Она была безумно рада, что не объявила о своем решении, потому что теперь не была уверена, что поступает правильно. От нее ждали, что она станет леди Спинтон. Ждали уже несколько лет. И она согласилась бы. Пообещав что-нибудь, она всегда выполняла обещание.

Почти всегда.

Она и Норту давала обещания, но он пока был жив, а ее мать и дед умерли. Клятвы, данные покойникам, не так-то легко забрать назад, тем более что она им обоим многим обязана.

Норт не захотел заговорить с ней. А ей хотелось подскочить к нему, обнять, обхватить руками за шею. Она воспарила душой от одного его взгляда. Словно вновь открылась давно забытая сердечная рана. На один миг мир вокруг стал справедливым, прекрасным и правильным.

Норт удалился, а вслед за ней ушло чувство радости. Только потому, что он не захотел, чтобы она подошла. Не захотел, чтобы она призналась в знакомстве с ним. Почему? Он ее стыдится? Полагает, что она повернулась спиной к нему и к своему прошлому? В общем, так оно и есть. Но разве это причина, чтобы презирать ее? Чтобы делать вид, что они никогда не были друзьями? А ведь они были даже больше чем друзьями.

Одного беглого взгляда на него ей было недостаточно. Ее уверенность в себе не мог поколебать его резкий отказ. Она захотела увидеться с ним. Она не могла поверить, что он затаил на нее злобу после всего, через что им пришлось пройти, после всего, что они значили друг для друга.

– Мой дорогой, – повернулась она к своему спутнику. – Мой дорогой, добрый Спинтон. Будь так любезен, отвези меня домой.

Гладкое, свежевыбритое, без единой морщинки вокруг темных глаз лицо Спинтона выразило озабоченность.

– Домой? Но еще так рано. Мне казалось, что тебе здесь нравится.

– Мне нравится, просто я немного устала. Пожалуйста. Ты же не будешь против?

Этого нельзя было делать, но она добавила в свои слова чуть-чуть жалобности, придала голове легкий наклон, а взгляду – немного нежности. Спинтон был хорошим человеком, прекрасным человеком. И легко управляемым, как ребенок, которого ведут за ручку. Нужно только показывать, куда ставить ножки, туда он и пойдет.

– Разумеется, я тебя отвезу. Может, заедем в аптеку? Она похлопала его по руке.

– Нет, мне нужно прилечь. Боюсь, вечер меня немного утомил.

Он кивнул и повел ее к выходу.

– Жуткая толкотня. И чересчур жарко, на мой взгляд.

Октавия посмотрела на Спинтона. Его рыжеватые волосы были аккуратно уложены, ни один волосок не выбивался из прически. Узел на галстуке безупречен. Ни капельки пота на лице. Спинтон выглядел безукоризненно. Не то что она – поникшая, как цветок без воды.

Подол шелкового платья цвета слоновой кости мешал при ходьбе. Ступни горели. Чулки липли к ногам. По шее стекал пот. А тут еще и лакей чуть совсем не доконал, накинув ей на плечи капюшон.

Домой, быстрее домой, где можно вытянуться на постели. Лежать и чувствовать, как ласковый ночной ветерок, влетая в окно, холодит разгоряченное тело.

И думать о Норте. Да, ей хотелось в спокойствии и тишине подумать о том, как она снова увидится со своим Норри.

Он ни разу не пришел с визитом в дом ее деда. Она не осуждала его за это. Но он ни разу не написал ей, не передал ни строчки ни с кем из своих братьев, с которыми она встречалась в свете. Это выглядело так, словно он вычеркнул ее из своей жизни. Почему? Он ведь должен был понимать, что она скучала без него. Он, наверное, тоже скучал. Все из-за ее деда? Но она представить не могла, что Норри испугался бы кого-нибудь, пусть даже самого графа. Нет, он сам так решил – не общаться с ней, забыть ее.

Как жалко, что она не сумела вот так же забыть его. Конечно, время от времени ей удавалось на несколько дней выкинуть его из головы, даже на несколько недель удавалось, но насовсем – никогда. Она не тот человек, который забывает лучших друзей.

– Мне кажется, ты только делаешь вид, что все в порядке, – заметил Спинтон, когда они разместились в карете. – Ты получила еще одно письмо? Это из-за него столько беспокойства?

Он еще тут? Октавия глянула на Спинтона, сидевшего напротив. Она совершенно забыла о бедняжке.

Впрочем, он не был «бедняжкой». Он был новым графом Спинтоном, наследником ее деда. Они с Октавией были двоюродными братом и сестрой.

– Нет, – рассеянно откликнулась она. Ей трудно было сразу переключиться с мыслей о Норте на что-нибудь другое. – Со вторника ничего не было.

Спинтон поджал губы.

– Они стали приходить чаще.

Разве? Письма Октавию мало беспокоили. Но Спинтон воспринимал их более зловеще, чем она. Они казались ему порождением болезненного ума, она же считала их романтическими потугами какого-нибудь тайного поклонника. Нелепые вирши, глупые оды, посвященные ее волосам, ее глазам, даже ступням, – как можно всерьез верить, что их автор опасен? Зануда в худшем случае.

– Я думаю, тут не о чем беспокоиться, – заметила она, прикрывая рукой зевок. О Господи, вот теперь еще измазала перчатку губной помадой!

– Позволь мне нанять кого-нибудь, чтобы разобраться с этим делом.

– Спинтон, поверь, все это не имеет никакого значения. – Она еще раз зевнула. – Прости. Не могу понять, с чего вдруг такая усталость.

Спутник понимающе смотрел на нее в сумрачном свете экипажа. Карету тряхнуло на выбоине, и они качнулись из стороны в сторону.

– Зато я понимаю. Потому что ты не выспалась. Ты все время беспокоишься о деньгах и об этих чертовых письмах. И не пытайся убедить меня в обратном. Я все равно не поверю.

Конечно, не поверит. Спинтон был сама любезность и воспитанность, но в то же время непреклонный и упрямый, как старый мул.

Да, он был прав. Ей частенько приходилось волноваться из-за денег, но не оттого, что их не было, а, наоборот, оттого, что их было слишком много. Никогда раньше ей не доводилось получать доступ к таким огромным суммам. Но после смерти деда она вдруг поняла, что стала очень богатой, и теперь не знала, как распорядиться своим состоянием. Просто так сидеть на деньгах и наблюдать, как они расходятся, было страшно неинтересно. К сожалению, ей мало что было известно про биржи и выгодные вложения.

Что касается писем, она и не думала о них. Лишь единственный раз она вышла из себя, когда одно из этих идиотских посланий доставили в возмутительно ранний час. Она часто вспоминала о матери и удивлялась, как неожиданно повернулась ее собственная жизнь. Если бы дед не разыскал Октавию после смерти матери, если бы не открылось, что она законная дочь английского лорда, ей скорее всего пришлось бы пойти по материнским стопам и оказаться на сцене.

Вероятно, подспудный страх и привел ее к Норту с этой просьбой, на которую он, поколебавшись, в конце концов согласился.

– Я знаю, что должен уважать твои желания. Но мне нужно, чтобы ты наконец вспомнила про наш брак. Почти месяц прошел, как я предложил тебе руку и сердце.

Октавия только улыбнулась в ответ. Что сказать? Что она уже решилась, но встреча с Нортом неожиданно заставила ее передумать? Спинтон захочет узнать, почему она так тянет, и ей придется соврать, потому что ему невозможно рассказать о чувстве, которое она испытала, увидев Норта.

В тот момент она ощутила, что все вдруг встало на свои места. Он как будто принес в ее жизнь гармонию.

Нет, она не может сказать Спинтону, что кто-то другой вызвал в ней чувство, какого ему вызвать никогда не удастся. И не сможет сказать ему, что тот, другой, делил с ней постель. Когда в конце концов они поженятся, останется лишь надеяться, что Спинтон не сообразит, что его красная от смущения молодая жена отнюдь не девственница.

И Октавия решилась. Она выполнит обещание, данное деду, она выйдет за Спинтона, но попозже. При этом оловом не обмолвится о том, что двенадцать лет назад отдалась Норту Шеффилду, и совсем не потому, что хотела обмануть жениха. Просто память о Норте принадлежала только ей одной, и она не собиралась делиться ею ни с кем другим.

Спинтон вздохнул.

– Извини, дорогая, – сказал он. – Я не хотел огорчать тебя.

Она тут же откликнулась:

– Ты и не огорчил. – Ее огорчил Норт, когда отрицательно покачал головой. «Ты меня не знаешь», – читалось в его взгляде, и она так и не могла понять почему.

Ни единого письма, никаких встреч, только цветы ко дню рождения. Он присылал их по-прежнему. Последний букет она получила сразу после своего тридцатилетия. На карточке незнакомым почерком было написано простое пожелание счастья. Норт даже не расписался.

Это подношение стало грустным напоминанием о том, что в ее возрасте уже неприлично оставаться не замужем. Что только благодаря своим деньгам она может позволить так себя вести, но у власти денег тоже есть свои границы. В конце концов и у Спинтона может иссякнуть терпение.

– Интересно, что за дела привели сегодня Норта на бал? – Спинтон задумался, глядя в темное окно кареты.

От звука его имени у Октавии екнуло сердце.

– Что-то, что, вероятно, имело отношение к лорду Барнсли. – Скорее всего, оценив ситуацию, она сделала вывод, что прибывшая на бал женщина низкого сословия является матерью леди Амелии, а лорд Барнсли ее отцом. Об этом говорили взгляды, которыми они обменялись.

– Наверное, стоит поговорить с Шеффилдом по поводу твоих писем. Может, тебе станет спокойнее, если ими займется он?

Октавия проглотила готовые вырваться ругательства, каким она научилась много лет назад на улицах близ площади Ковент-Гарден.

– Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Это просто безобидная писанина.

– Я думаю, что ты недостаточно серьезно ее воспринимаешь, – последовал Нетерпеливый ответ.

Если Спинтон расскажет обо всем Норту, тогда про спокойную жизнь действительно придется забыть. Норт либо не согласится со Спинтоном – что будет разумно, но неприятно, потому что тем самым он откажет ей в помощи, – либо согласится, что в письмах наличествует угроза, и тогда вновь вторгнется в ее жизнь, взвалит на себя ответственность и примется все налаживать, как он это делал всегда. Но налаживать-то нечего. А если вдруг что-то и появится, все равно это придется порушить. Она вздохнула:

– Ты такой заботливый, Спинтон, дорогой. Только, я думаю, у мистера Шеффилда есть более важные дела, чем моя почта.

Взгляд, который граф послал ей, был полон тепла и любви. Она даже почувствовала себя недостойной такого проявления чувств.

– Нет ничего важнее твоего благополучия. Господи, ну почему он такой любезный и заботливый?

И почему она не может быть просто благодарной ему за это? И почему ей все время приходится испытывать чувство жуткой вины?

Только потому, что чувство Спинтона к ней зашло чересчур далеко, дальше, чем ее к нему. И потому, что она понимала – Спинтон заслуживает большего. Что ж, хоть кто-то из них будет счастлив в браке. По крайней мере до той поры, пока ее безразличие не заставит его горько пожалеть.

Карета остановилась. Наконец-то она дома.

– Я доведу тебя до двери, – объявил Спинтон тоном, не терпящим возражений. Октавия знала, что лучше не протестовать. Только бы он не пытался снова поцеловать ее в губы. В последнее время это превратилось в навязчивую привычку.

Лакей опустил подножку. Спинтон спустился первым и обернулся, предлагая ей руку.

– Ты знаешь, как ты мне небезразлична, Октавия?

О нет, только не это его всегдашнее: «Я – сильный мужчина, а ты – слабое, беззащитное существо»!

– Конечно, знаю.

Улыбнувшись, он осторожно пожал ей руку. Затем наклонился и поцеловал – благодарно поцеловал, – в щеку.

– Я не допущу ни малейшей тревоги, – напыщенно произнес он и двинулся прочь.

Октавия не стала смотреть ему вслед. Она открыла дверь и проскользнула в темноту прихожей, где ее ждал дворецкий, чтобы принять накидку. Голос Спинтона все еще звучал в ушах. От его обещания засосало под ложечкой. Оно обеспокоило Октавию. Но не потому, что эти слова обнажили глубокое чувство и привязанность.

Нет, не поэтому. Похожее обещание она уже слышала однажды – за ночь до того, как Норт Шеффилд позволил деду забрать ее.

– Гони кошелек, сударь.

В эти зловещие предрассветные часы здесь, на площади Ковент-Гарден, царило странное затишье. Норт тяжело вздохнул. Изредка откуда-нибудь доносился глухой звук удара, падения, следовала короткая перебранка, и все. Потом снова наступала мертвая тишина. Которая становилась острее, оттого что в нее выжидательно вслушивалось множество ушей.

Человек у него за спиной молча укрывался в тени, дожидаясь хорошо одетого недоумка, которому можно воткнуть лезвие в незащищенную спину, а потом снять с него все ценное.

– Отвали! – посоветовал Норт.

Кинжалом надавили чуть сильнее. Вот гадство! Норт слабо ощущал место, куда через жакет утыкалось острие. От этого, однако, ситуация не становилась менее опасной. Просто кинжал будет дольше искать свой путь меж ребер.

На него пахнуло запахом прокисшего эля.

– Я же сказал, гони кошелек.

Норт усмехнулся:

– А у меня его нет.

– Ты за кого меня принимаешь? – недоверчиво вопросил голос. – Такие, как ты, не выходят из дому без монет.

– Я выхожу, – пожал плечами Норт.

Давление лезвия немного уменьшилось. Нападавший, судя по всему, размышлял, врет его жертва или нет. Норт только этого и ждал. Он резко развернулся, ухватил грабителя за запястья, отвел в сторону руку с кинжалом и нанес удар в лицо.

Противник охнул, но оружия не выпустил. Пользуясь моментом, Норт, не разжимая рук, дотолкал его до стены, пока тот не уперся в нее спиной. Здесь, в зыбком свете из окна над головами и в водянистом сумраке наступавшего рассвета, налетчик увидел лицо Норта. И побледнел.

– Шеффилд, – прошептал он, выкатывая глаза. Норт усмехнулся без тени юмора, одной рукой удерживая вора, другой схватив его за горло.

– Ты не ошибся. А судя по наростам на твоей отвратной харе, могу предположить, что ты Чарли Бородавка. Я прав?

Грабитель кивнул.

Норт не без удовольствия оценил его признание.

– Ты ведь работаешь на Харкера.

Чарли ничего не произнес в ответ, но по удивлению, промелькнувшему у него в глазах, было понятно, что Норт прав.

– Думаешь, твой хозяин обрадуется, когда узнает, что ты решил фабануть меня? Или он еще сильнее попортит твою красоту за то, что ты не прикончил меня?

Чарли только мигнул. Похоже, он думал о том же самом.

– Я хочу, чтобы ты кое-что передал Харкеру. – Норт ослабил хватку на его грязной шее. – Скажи ему, пусть радуется свободе, пока может. Очень скоро это для него закончится. Ты же понимаешь, что значит «скоро», Чарли? Пошел вон!

Чарли шмыгнул в темноту, как настоящая крыса. Сунув кинжал в карман, Норт продолжил свой путь домой.

Потом, уже оказавшись у себя в кабинете, он стер с костяшек пальцев кровь Чарли и с усталым вздохом опустился в кресло за письменным столом. Отомкнув нижний ящик, вытащил из него серебряную фляжку и миниатюрный портрет. Во фляжке был старый скотч, отличное средство взбодриться и избавиться от изнурительной усталости, иногда нападавшей на Норта. Сегодня ему захотелось оглушить себя, чтобы ничего не чувствовать, глядя на портрет.

Она была такой молоденькой, когда с нее писали миниатюру. Норт сам был не намного старше, когда позировал точно для такого же портрета. Сберегла ли его Октавия? Достает ли она его при случае и разглядывает ли так же, как он любуется ее изображением? Думает ли при этом, что все могло повернуться по-другому? Скучает ли по нему, как он скучает по ней?

Норт глотнул из фляжки и, не отрывая глаз от миниатюры, погладил большим пальцем овальную рамку из слоновой кости. Мягкие округлые щеки заменили высокие, элегантные скулы. Маленький подбородок стал упрямым, нос – дерзко вздернутым. Но глаза остались теми же – сверкающими и бесхитростными, невинными и соблазнительными. Даже если не видеть всего лица, Норт все равно узнал бы Октавию по одним глазам.

Он не чувствовал себя в долгу перед ней. Но воспоминание о том, что он отверг ее, было таким острым, как будто это она отвергла его. Была ли она в долгу перед ним? Наверняка нет. Правда, было бы прекрасно, если бы она отпустила его, избавила от этой странной зависимости, в которой он оказался. Встреча с ней стала болезненным напоминанием о том, как много она когда-то значила для него. Сейчас, если доверять слухам, Октавия собиралась замуж. За графа. Норт вряд ли получит приглашение на свадьбу.