Текст книги "Близнецы"

Глава 3

Нью-Йорк

Июль 1985 года

– Марго, ты выглядишь очень счастливой, – заметил Чарлз с улыбкой, когда Марго Харпер, литературный редактор журнала «Образы», вошла в его кабинет.

– У меня есть пять финалистов для литературного конкурса.

– И?..

– Они все очень хорошие, – сообщила Марго.

– Но один из них – просто настоящая сенсация? – предположил Чарлз.

– Один – просто сенсация.

– Вы все пришли к такому заключению?

Обычно Марго и другие редакторы никогда не приходили к единодушному мнению в своих решениях относительно победителя литературного конкурса «Образов». Ежегодный конкурс имел важное значение для победителя. Победа в нем часто открывала перед неизвестным писателем неограниченные возможности карьеры и путь к славе. Предполагалось, что редакторы должны выбирать рассказ по его литературным достоинствам. Но при этом члены жюри не забывали, что своим выбором предрекают автору будущий успех. Обычно им приходилось принимать сложное решение. Литературный конкурс «Образов» всегда предусматривал исключительное качество.

– Это только потому, что другие оказались не так уж хороши? – спросил Чарлз.

– Нет. Каждый из них мог бы стать победителем в любой другой год. Конечно, – Марго пожала плечами, – ты можешь не согласиться с нашим выбором.

Чарлз, как главный редактор журнала, должен был принимать окончательное решение. Но он ценил суждение и мнение других редакторов. Из сотен присланных произведений Чарлз читал только пять, выбранных его редакторами.

– Разве ты не собираешься дать мне какие-нибудь под сказки? – улыбнулся Чарлз.

– Нет, – твердым тоном сказала Марго, протягивая Чарлзу стопку текстов. – Вот они. В алфавитном порядке.

Марго колебалась.

– Да? – вопросительно посмотрел на ее Чарлз.

– Один из текстов написан от руки. Мы отпечатали его. Но тебе мы даем и оригинал тоже.

– Написан от руки?

– Автор живет в Африке. Думаю, там не удалось найти машинистку.

Марго пыталась сказать все это обычным тоном, но, конечно, этим она только выдала секрет. Чарлз понял, что именно написанное от руки произведение автора из Африки стало единодушным выбором редакторов его журнала. Чарлз ободряюще улыбнулся Марго. Не имеет никакого значения, что он догадался об их решении. Это ничуть не повлияет на его мнение. Он выберет то произведение, которое покажется ему самым лучшим.

Этой же ночью Чарлз читал тексты, расположившись в элегантной, с дорогими украшениями, в кремово-пастельных тонах гостиной своего пентхауса с видом на Центральный парк. Он читал их медленно и внимательно, в алфавитном порядке. Рукописный рассказ был четвертым по счету. Чарлз совсем было собрался прочитать его последним, но потом передумал. Он должен сохранять объективность.

Чарлз посмотрел на рукописный оригинал. Текст был написан разборчивым, красивым почерком, темно-синими чернилами. Чарлз решил читать оригинал. Его взгляд скользнул с названия «Эмералд» на имя автора – Гейлен Элизабет Спенсер.

– Гейлен, – пробормотал Чарлз, – Гейлен.

Чарлз уставился на тетрадные странички, которые держал в руках, и вспомнил симпатичную невинную пятнадцатилетнюю девочку, пишущую что-то в малиновом блокноте при тусклом свете керосиновой лампы. Это было смутное, восхитительное воспоминание о золотисто-рыжих волосах и огромных зеленых глазах, которые робко и одновременно отважно смотрели на него: «Нет, Чарлз, ты не можешь прочитать то, что я пишу».

И все-таки я прочитаю эти бесценные, тайные слова, Гейлен.

Пальцы Чарлза немного дрожали, когда он взял первую страницу…

К тому времени, когда Чарлз закончил читать рассказ Гейлен, его сердце стучало быстро и тревожно. Чарлз вышагивал по своему пентхаусу, пытаясь унять сердцебиение и собраться с мыслями. Он проглотил стакан бурбона – у него совсем пересохло во рту – и бесконечно долго стоял, уставившись на сверкающие огни простиравшегося перед ним Манхэттена.

Наконец Чарлз набрал номер телефона квартиры Джейсона на Риверсайд-драйв. Телефон звонил раз двадцать, но никто не снял трубку. Чарлз нетерпеливо посмотрел на часы с боем от Тиффани, стоявшие на белой мраморной каминной полке. Часы показывали одиннадцать вечера. Была пятница, и Джейсон мог находиться где угодно.

Чарлз положил трубку. Потом, не задумываясь, не пытаясь специально вспомнить номер, по которому он не звонил в течение одиннадцати лет, набрал в определенной последовательности ряд цифр, и произошло соединение с виллой в Саутгемптоне. Чарлз предполагал, что свободное время Джейсон проводит там. Но они никогда не обсуждали этот вопрос.

Пока Чарлз слушал длинные гудки в телефонной трубке, его голову заполнили тяжелые мысли. Вновь всплыли болезненные чувства давних дней, напомнившие о той части его жизни, которая уже кончилась, но которая навсегда осталась с ним.

Ответь на звонок, Джейсон, черт побери!

Джейсон какое-то мгновение смотрел на всегда молчавший телефон. Как он может звонить? Этот номер был никому не известен – ни знакомым, ни многочисленной обслуге: смотрителям, садовникам и экономкам. Здесь, на вилле, Джейсону нужен был телефон, чтобы делать звонки. Но сюда никто не звонил уже много лет.

Джейсон положил кисть и, медленно направляясь к телефону, пропитанной скипидаром тряпкой вытер краску с рук.

– Алло?

– Джейсон, – промолвил Чарлз. Он уже собирался повесить трубку. Он больше не мог выносить звук безответных гудков. – Я отрываю тебя от…

– Нет, Чарлз, – поспешно ответил Джейсон. Конечно, Чарлз знал этот номер. Когда-то это был и его дом, это был и его телефонный номер тоже. – Что-то случилось?..

– Все замечательно. Просто я только что закончил читать присланные на конкурс рассказы. – Чарлз замолчал. Он вспомнил, что так и не прочитал пятый текст. Но он прочитает его. Хотя это уже не имеет никакого значения.

– О!

– Здесь есть один рассказ, Джейсон, – быстро и горячо заговорил Чарлз. – Он такой хороший. Я еще никогда в жизни не читал ничего подобного! В нем есть и романтика, и приключения, и страсть, и сила, и красота. – Чарлз задержал дыхание. – И он написан так искусно, Джейсон… – низким и мягким тоном продолжил Чарлз мгновение спустя, – он может изменить характер нашего журнала, нашего проекта.

«Наш журнал, наш проект», – произнес про себя Джейсон. Это правда. «Образы» были их творением. Вместе они превратили «Образы» в тот журнал, каким мечтал видеть свое любимое детище Эллиот, – гармоничное, утонченное издание, приятно сочетающее живопись и литературу. Чарлз и Джейсон вместе создавали каждый великолепный номер, но только Чарлз понимал, соответствует ли конечный результат их замыслу. Только Чарлз мог читать и выбирать рассказы.

Чарлз и Джейсон вдвоем сплетали живопись и литературу на страницах «Образов» в красивый, сложный и неподражаемый гобелен. Чарлз проводил долгие часы, терпеливо разъясняя Джейсону содержание рассказов. Джейсон внимательно слушал, а потом воплощал в живописи страсть и энергию слов.

Объяснял ли Чарлз очень образно или же Джейсон так замечательно понимал его, но живопись и слова всегда гармонично сочетались. Превосходно сочетались. Словно одно сердце и один разум внимательно и с любовью подбирали и то и другое.

– Расскажи мне о нем, Чарлз.

И пока Джейсон слушал историю Эмералд – чарующий любовный рассказ о наивной молодой девушке и о лихом, опытном искателе приключений, оказавшемся на рубеже двух столетий в Африке, – в его воображении складывалось четкое, ясное, живое представление сцен, которые описывал Чарлз. И образ красивой, невинной, страстной героини.

– Ну что? – спросил Чарлз, когда закончил свой пересказ. Он не сказал вслух, потому что никогда не смог бы произнести такое: «Если бы ты только мог прочитать его, Джейсон! Он читается словно поэма».

– Больше одной иллюстрации, – размышлял вслух Джейсон. – Может быть, три. Думаю, акварель. Настроение должно быть нежным и романтичным.

– Да, – согласился Чарлз. – Несмотря на то, что в «Эмералд» есть и опасности, и приключения, прежде всего это любовная история.

– Полагаю, Фрэн могла бы стать натурщицей для этих иллюстраций, – серьезно продолжал Джейсон. – Фрэн могла бы создать образ Эмералд.

Хотя Чарлз и Джейсон имели привычку обмениваться дружескими, братскими шутками и насмешками – как-никак близнецы, Чарлз не стал напоминать о том, что Фрэн была любовницей Джейсона, – ведь Джейсон принял профессиональное решение. И это решение было абсолютно правильным. Из Фрэн Джеффриз получится восхитительная Эмералд.

– Я поговорю с Адамом в понедельник, – сказал Чарлз. Фрэн работала моделью у Дрейка. – Джейсон, думаю, мы могли бы предложить автору – Гейлен – контракт на публикацию четырех рассказов в течение следующего года.

– В самом деле? – Джейсон был явно изумлен. Есть всего лишь несколько авторов, писателей со стабильной репутацией, чьи произведения периодически публиковались в «Образах». Но ни разу еще не был заключен контракт с никому не известным автором. И никогда раньше – на четыре произведения в течение одного года.

– Рассказ потрясающий.

– Ну ладно.

Согласие Джейсона было необходимо. «Образы» – это журнал Джейсона. Так же как и журналы «Мода» и «Спинакер» – все издания «Издательской компании Синклера», – принадлежавшие Джейсону, а не Чарлзу. Подпись Джейсона обеспечивала Гейлен Элизабет Спенсер контракт на четыре произведения. Подпись Джейсона. Деньги Джейсона. Прибыль Джейсона.

И все-таки это их проект.

Повесив трубку, Чарлз припомнил: он так и не сказал Джейсону, что знает Гейлен – или, вернее, немного знал девочку-подростка по имени Гейлен, когда был в Кении. Может быть, Гейлен даже и не вспомнит его. И для нее ничего не будет значить его имя на письме, которое он пошлет ей – поздравляя с победой и приглашая ее, как и всех других победителей, провести неделю в Нью-Йорке за счет «Издательской компании Синклера». Она знала его только по имени Чарлз, когда он, будучи сотрудником Корпуса мира, заболел малярией и мечтал почитать ее рассказы.

– Боже мой, до чего хороша! – тихо присвистнул Стив Барнз, просматривая фотографии Мелани Чандлер, демонстрирующей модели «Спортивной одежды Малибу». Именно после того как Адам Дрейк увидел эти фотографии, он решил слетать в Лос-Анджелес, чтобы увидеть ее собственными глазами.

– Эти фотографии не дают о ней представления. Их сделали только для того, чтобы продать одежду – и им это удалось, – но не для самой Мелани. Зато ты… – Адам поднял серо-голубые глаза на человека, считавшегося лучшим фотографом в мире моды, – …ты сможешь сделать из нее топ-модель, полагаю, через шесть месяцев.

– Она сука? – спросил Стив, бросая фотографии на резной дубовый стол Адама.

Адам слегка поморщился. Его раздражало презрительное отношение Стива к девушкам-моделям. Но Стив был лучшим фотографом, и Адам никогда не слышал ни единой жалобы в его адрес.

– Она очень милая, – твердо ответил Адам, вспомнив небесно-голубые глаза и чувственные губы с заигравшей на них загадочной улыбкой, когда Адам сказал ей, сколько готов платить, лишь бы она заключила контракт с агентством Дрейка. А когда он сообщил ей, сколько денег – по самым грубым подсчетам – она заработает в первый же год, Мелани тряхнула своими золотистыми волосами и весело рассмеялась. Словно ее это абсолютно не касалось. Будто для нее это не имело никакого значения.

Но что-то действительно было важным для этой красотки. Конечно, сияющие глаза и манящие губы… Но почему-то вдруг девушка стала серьезной и задумчивой, когда честно призналась, как ей нравится ее жизнь в Калифорнии. Она сказала, что должна обдумать его предложение. Она должна подумать о переезде в Нью-Йорк и о том, что станет известной топ-моделью.

И это не так уж и важно для нее.

Неделю спустя Мелани позвонила Адаму и сказала «да, я приеду». И что-то в ее мягком, волнующем голосе подсказало Адаму, что какая-то часть этого предложения действительно имела значение для Мелани.

– Она неизбалованная, – продолжал Адам, своим взглядом давая понять Стиву: «Будь вежлив с ней». – Естественная. Скромная…

– Будет интересно посмотреть, что слава и удача сделают со всеми этими ее качествами, – со знанием дела произнес Стив. Он знал, что может случиться. Всю свою жизнь он имел дело с тщеславными, эгоистичными, красивыми женщинами.

– Надеюсь, ничего, – пробормотал Адам.

Стив пожал плечами, собираясь уйти.

– Да! – сказал Адам. – Чуть не забыл. Звонил Чарлз Синклер. Они хотят, чтобы Фрэн стала натурщицей для иллюстраций к рассказу победителя литературного конкурса «Образов». Для декабрьского номера. Что-то об Африке. Пусть Элис назначит встречу с Чарлзом и Джейсоном – посмотрим, что у них на уме.

– Например, сделать снимки в Африке?

Адам улыбнулся. Чарлз и Джейсон, может быть, захотят и это. Расходы для них не главное. Важно, чтобы было интересно и качественно. Тогда они не скупятся.

– Хм! А почему Фрэн?

– Им нужны темно-карие глаза и черные волосы.

– Конечно, она же… гм… подружка Джейсона Синклера.

– Знаю. Но ты, надеюсь, понимаешь, что Фрэн не нужны никакие связи, чтобы получить работу! – с горячностью произнес Адам.

Шелковистые каштановые волосы Фрэн развевались на ветру, падая на лицо Джейсону, когда она прижималась к нему. Джейсон одной рукой обнимал Фрэн, а другой управлял яхтой. Яхта спокойно скользила среди белых барашков, которые гнал по заливу Пеконик послеобеденный летний освежающий бриз.

– Это рай, – промурлыкала Фрэн, уткнувшись в крепкую шею Джейсона.

– Я люблю все это. – Джейсон откинул голову назад, закрыл глаза и с наслаждением подставил лицо теплым лучам солнца, ветру, ласкавшему его щеки. Он глубоко вдохнул чистый соленый воздух. Ему нравилось плавать на яхте. Ему нравились спокойствие и тишина. Эту страсть он разделял с Эллиотом, страсть, которую они все еще разделяли. Какая-то часть Эллиота всегда была с Джейсоном, когда он плавал на яхте.

– Ты управляешь яхтой с закрытыми глазами?

Джейсон улыбнулся. Затем посмотрел в красивые карие глаза Фрэн.

– Я мог бы проплыть с закрытыми глазами через весь залив Пеконик. Если только в нем не будет других яхт…

– Ты жил где-то здесь поблизости, когда был ребенком?

Джейсон кивнул. Он прищурил глаза от садящегося за горизонт солнца и посмотрел в сторону берега. Вдали он видел превосходно подстриженные изумрудно-зеленые газоны Уиндермира, спускавшиеся от особняка из красного кирпича, построенного в георгианском стиле, к белоснежному песчаному пляжу. Уиндермир был домом детства Джейсона и до сих пор оставался его тайным убежищем от суетной манхэттенской жизни.

Джейсон любил Уиндермир, несмотря на горькие воспоминания и неотвязно преследовавшие его загадки, на которые так и не были найдены ответы. Джейсон размышлял – тревожные, беспомощные мысли, – можно ли найти некоторые из ответов в журналах Эллиота. Было ли там что-то – волнения или тайны его любимого отца, – что следовало бы знать Джейсону? Или он никогда этого не узнает?

Джейсон тяжело вздохнул. Журналы лежали на письменном столе Эллиота, где они всегда находились с того самого дня, когда Эллиот умер. Но Джейсон не мог читать. И не было никого, кому Джейсон смог бы доверить прочитать их. Для него…

– Джейсон? – Фрэн коснулась щеки Джейсона своим тонким смуглым пальцем.

Джейсон поймал ее руку и поднес к губам.

– Да. – Он прижался губами к ее руке и нежно улыбнулся, глядя в ее ласковые карие глаза. «Фрэн, я не знаю, смогу ли когда-нибудь разделить с тобой Уиндермир, – думал Джейсон. – То, что у нас с тобой есть, и так замечательно. Ты заставляешь меня испытывать восхитительные чувства. Но… может быть, для меня еще слишком рано испытывать полную уверенность. Я должен быть абсолютно уверен. Совершенно уверен». – Я вырос в Саутгемптоне. Мы с Чарлзом выросли там.

Глава 4

Саутгемптон, штат Нью-Йорк

Август 1952 года

«…Завтра они будут вместе встречать рассвет». Эллиот Синклер перестал читать и посмотрел на свою красивую беременную жену. Мередит задумалась о чем-то – о рассказе, который он только что прочитал ей, о картине, которую она рисовала, об их еще не родившемся ребенке. Эллиот молча ждал. Он не спешил нарушать этот момент. Он мог всю жизнь сидеть и любоваться Мередит.

Наконец она повернулась к нему, ее голубые глаза блестели.

– Это замечательно. Красивая история. Если…

– Если?..

– Если бы можно было проиллюстрировать ее, – тихо сказала она.

По ее просьбе Эллиот прочитал ей весь текст последнего номера «Образов», пока Мередит рисовала.

– Да ведь в «Образах» есть иллюстрации.

– Знаю. Но они не имеют ничего общего с литературными текстами. Если бы объединить рассказы и иллюстрации, чтобы вместе они создавали образы…

Эллиот обдумал предложение Мередит. Ее идея показалась ему новаторской и волнующей. Если воплотить ее в жизнь правильно, с огромной осторожностью, обдуманно и усердно, с любовью обращая внимание на самую мелкую деталь, тогда каждый номер «Образов» станет произведением искусства.

– Да, – наконец прошептал Эллиот.

Мередит улыбнулась, но ее губы слегка дрожали от нерешительности и неуверенности. Его задумчивая, чуткая жена сказала еще не все.

– Что еще, Мерри? – нежно обратился к ней Эллиот.

– «Образы» должны быть для всех, а не только для богатых.

Эллиот улыбнулся, глядя в ее светло-голубые глаза, которые он так сильно любил.

– У тебя уже есть два журнала для аристократии. «Мода» – для элегантных, увешанных драгоценностями, обольстительных женщин, а «Спинакер» – для их любящих яхты мужей.

– «Его и ее» журналы? – тихо рассмеялся Эллиот.

– Да. «Его и ее» журналы для твоих друзей, – пожала плечами Мередит. – И это замечательно. Эти журналы восхитительны.

– Но…

– Но «Образы» должны стать журналом для всех. Я не имею в виду цену. Люди готовы платить за качество. Я имею в виду видение. Поэзия, литература и иллюстрации должны быть интересны всем. Совсем как закаты, розы и… – Мередит снова пожала плечами.

– У тебя нос красный, – нежно сказал Эллиот, направляясь к жене.

– Я немного смущена. Хочу сказать, что у тебя целая империя по издательству журналов. Ты знаешь, что…

– Это ерунда на самом деле. – Эллиот вытер пятно от краски с ее носа и потом поцеловал Мередит в это место. – Я люблю тебя, Мередит. И ты права насчет «Образов». И насчет закатов. И насчет роз. Если ты поможешь мне, если ты напомнишь мне об этом видении, если мы сделаем это вместе…

– Ты, я и Чарлз, – пробормотала Мередит, нежно дотронувшись до своего живота под кофтой для рисования. Через три месяца у нее родится ребенок Эллиота. Эта мысль наполняла ее радостью. Имя Чарлз для мальчика выбрал Эллиот.

– Ты, я и Джейсон, – сказал Эллиот, сделав легкий акцент на имени, выбранном Мередит.

– Джейсон, если он родится таким же блондином, как я. Но если он будет темноволосым, как ты, тогда Чарлз. Или Ребекка, если родится девочка. – Именно так они договорились.

– И ты, и я, и Джейсон, или Чарлз, или Ребекка превратим «Образы» в красивое издание для всех и каждого. – Эллиот обнял свою жену.

– Да, дорогой, мы сделаем это.

У Мередит начались схватки в шесть часов вечера одиннадцатого ноября. Через двенадцать часов она родила крепкого золотоволосого мальчика со светло-голубыми глазами. Роды прошли благоприятно. Эллиот находился рядом с женой все время, дотрагивался до нее, гладил ее мокрые светлые волосы. Спустя тридцать минут после родов Мередит была уже в больничной палате в объятиях мужа и держала на руках своего красивого ребенка.

– Он так похож на тебя, – с любовью прошептал Эллиот.

– Все дети… Нет, ты прав. Он действительно похож на меня, – улыбаясь, сказала Мередит, уткнувшись носом в шелковистые светлые волосы ребенка. – Думаю, он – Джейсон.

– Он – Джейсон.

– Нашего следующего сына назовем Чарлзом, хорошо? Не важно, как он будет выглядеть и на кого родится похожим.

– Нашего следующего сына? Ты готова снова пройти через все это? – поддразнил жену Эллиот.

Мередит ничего не ответила, только крепче прильнула к мужу и кивнула головой, прижавшись головой к его губам.

– Я люблю тебя, Мередит.

– Я люблю тебя, Эллиот.

Некоторое время Эллиот молча и нежно обнимал свою жену и сына. Потом вдруг Мередит резко отпрянула от него, пытаясь заглянуть мужу в глаза.

– Мередит? – Эллиот заметил страх в ее светло-голубых глазах. Чего она испугалась? – Мерри?

– Пообещай мне кое-что, Эллиот. – Ее тон казался настойчивым.

– Все что угодно, дорогая. – Что происходит не так?

– Пообещай мне, что ты станешь любить его, лелеять его, защищать его. Всегда!

– Конечно, обещаю это. Но мы будем это делать вместе. Навсегда.

– Но если что-нибудь со мной случится, – настаивала Мередит, и по ее щекам потекли неожиданные слезы.

– Ничего с тобой не случится, – твердым тоном сказал Эллиот, стараясь скрыть свое беспокойство. – Мередит, что-то не так?

– Не знаю, – честно ответила она, пытаясь улыбнуться. Ее губы дрожали. – Думаю, меня просто переполняют чувства, когда я смотрю на нашего бесценного малыша, на нашего замечательного Джейсона.

Но было кое-что еще. Она испытывала глубокое чувство страха и пустоты. Ей казалось, что с ней происходит что-то ужасное.

Эллиот снова прижал к себе Мередит, поцеловал ее и ребенка и почувствовал, как сильно дрожит его жена.

Потом началась боль. Судорожная, мучительная, от которой у нее перехватило дыхание и слезы брызнули из глаз.

– Эллиот, – промолвила Мередит, – позови доктора, пожалуйста.

Когда Эллиот ринулся из комнаты, он заметил кровь, которая уже начала просачиваться сквозь постельное белье. Мередит обхватила руками Джейсона и прижалась губами к его теплому, нежному лобику, пытаясь собраться с силами, стараясь глубже дышать.

Эллиот вернулся немедленно вместе с двумя докторами и медсестрой.

Мередит улыбнулась ему рассеянной, мечтательной, любящей улыбкой. Она протянула мужу Джейсона и сказала: «Всегда люби его, Эллиот. И помни, я всегда буду любить тебя. Всегда».

Оказалось невозможным остановить кровотечение и спасти Мередит. Когда доктора отчаянно, но тщетно боролись за жизнь Мередит, они поняли причину ее кровотечения. Сохранившиеся остатки зачатия… вторая плацента… еще одна жизнь.

Второй ребенок, близнец, был крошечным и казался не доношенным. Он был слишком слабеньким, слишком маленьким, чтобы выжить. И все-таки он дышал. А его сердце билось. Доктора быстро поместили его в инкубатор отделения новорожденных.

– Доктор, вы говорили с ним? – Главная медсестра отделения новорожденных многозначительно посмотрела на инкубаторскую табличку с надписью «Мальчик. Синклер». – Прошло уже почти две недели.

– Знаю. – Доктор поморщился.

– Может быть, ему трудно возвращаться сюда из-за жены. Но ведь это его сын борется здесь за свою жизнь!

Доктор подошел к инкубатору, где находился новорожденный мальчик Синклера, и взглянул на крошечного младенца. Он был таким маленьким, таким беспомощным, таким одиноким. Он болтал в воздухе своими малюсенькими ручками и ножками. Может быть, он пытался обнаружить признаки жизни и тепла в своем холодном, одиноком мире.

Доктор просунул в инкубатор палец, поближе к маленькой ручонке. Реакция оказалась мгновенной и интуитивной. Крошечные пальчики обхватили палец доктора, крепко сжали его, не желая выпускать.

У доктора на глазах появились слезы. Кто станет любить тебя, маленький мужчина? Кто будет заботиться о тебе так, как заботилась бы о тебе твоя мама?

«Только не твой отец», – сердито подумал доктор. Неужели Эллиот Синклер смеет обвинять в смерти своей жены этого беспомощного младенца? Но доктор подозревал, что именно так и поступает Эллиот. Это просто от безумного горя. Конечно, это пройдет.

Но доктор ошибался. Как неприятно ему было вспоминать разговор с Эллиотом – да, тот, наконец, согласился поговорить. Доктор с воодушевлением рассказал о заметном прогрессе его сына и описал, каким бойцом оказался малыш. Доктор спросил Эллиота, как бы тот хотел назвать сына. Эллиот ответил только:

– Если он выживет, назовите его Чарлзом.

Чарлза Синклера выписали из больницы, когда ему исполнилось два месяца. Для него была приготовлена детская комната подальше от спальни Эллиота, где спал Джейсон. Все слуги были предупреждены, что в Уиндермире появится еще один младенец.

Когда Чарлза привез из больницы шофер, Эллиот играл с Джейсоном в гостиной. Шофер получил указание отнести Чарлза в отдельную детскую комнату, подальше от Эллиота и Джейсона. Но как только шофер с Чарлзом на руках переступил порог дома, Джейсон стал рассеянным, начал хмуриться и проявлять беспокойство. Он извивался в руках Эллиота и протягивал ручки в направлении холла.

Эллиот что-то нежно говорил малышу, но Джейсон не мог успокоиться, на его глазах даже заблестели слезы. Эллиот поднес ребенка к окну, чтобы тот полюбовался видом бескрайнего серо-зеленого холодного Атлантического океана. Обычно Джейсону это нравилось, словно он чувствовал красоту, хотя его детские глазки в действительности не могли охватить весь простор. Но только не сегодня. Сегодня Джейсон не переставал поворачиваться, теперь практически неистово, в сторону холла.

Наконец Эллиот, хотя и неохотно, подчинился настойчивому требованию Джейсона. Шофер и няня Чарлза собирались отнести мальчика наверх, в его дальнюю, отдельную детскую комнату. Не успел Эллиот появиться с Джейсоном на руках, как Чарлз оживился, его тоненькое и спокойное тельце стало проявлять энергию и нетерпение.

А когда Чарлз увидел своего близнеца, первая улыбка за столь короткую, но одинокую жизнь появилась на его лице, и с тонких губ сорвался звук, первый звук за все эти два месяца – тихий визг удовольствия. Джейсон взвизгнул в ответ. Он начал улыбаться, смеяться и извиваться, требуя, чтобы Эллиот поднес его ближе к брату.

Наконец близнецы оказались достаточно близко, чтобы снова дотрагиваться друг до друга, как они делали в течение первых девяти месяцев их жизни. Пухлые, мягкие, с ямочками ручонки Джейсона схватили тоненькие, хрупкие ручки Чарлза. Маленькие пальчики исследовали глаза, носики и ротики. И все время они разговаривали друг с другом – на языке «ау» и «агу» – и смеялись.

После обеда Чарлз и Джейсон провели время вместе – это был вечер их воссоединения – на пушистом голубом одеяле, расстеленном на полу в гостиной. Эллиот наблюдал за происходящим с изумлением и беспокойством. Его счастливый, очаровательный, обожаемый Джейсон сейчас казался еще более счастливым.

«Джейсон хочет быть с Чарлзом», – думал Эллиот, глядя на своих спящих сыновей – спящих в объятиях друг друга. Каждый из них сосал во сне большой палец братишки, словно свой собственный пальчик. И все это вместе представляло картину гармонии и умиротворения. «Я не могу разлучить их, если Джейсон хочет быть с Чарлзом».

Эллиот не мог разлучить Чарлза и Джейсона. Но он мог не обращать внимания на Чарлза. Когда Эллиот возвращался поздно вечером с работы, он подходил к детской кроватке и ласковым и нежным голосом произносил имя Джейсона. Потом Эллиот брал на руки своего золотоволосого сына и уходил из комнаты, оставляя Чарлза в одиночестве, а тот отчаянно протягивал свои маленькие ручонки на любящий голос отца, когда тот растворялся в темноте.

Чарлз на бесконечно долгие часы оставался один в темноте и тишине. И по мере того как мальчики становились старше, Чарлз начал понимать, что хотя они с Джейсоном были близки и хотя он жаждал отцовской любви не меньше, чем Джейсон, любимым был только Джейсон.

В Джейсоне было что-то удивительное. И это «что-то» делало Джейсона любимым.

С Чарлзом было что-то не так. И это «что-то» делало Чарлза нелюбимым.

Чарлз проводил с Джейсоном счастливые часы. Они играли в сотни игр – в тысячи игр. Одна игра сменялась другой без всяких пауз: то они терпеливо, по очереди наполняли пластмассовое ведерочко песком, то, в другое мгновение, шумно гонялись друг за другом по траве, а потом вдруг начинали тянуть друг друга за волосы и смеяться.

Однажды после обеда – мальчикам тогда уже исполнилось по два года – Эллиот наблюдал, как близнецы играли в «перетягивание каната». Упершись своими крепкими ножками, которые только недавно научились ходить хоть с какой-то степенью уверенности, каждый из братьев схватился за угол шелковой подушки. В тот день первым сдался Чарлз. Джейсон, будущий победитель, упал навзничь, не выпуская подушки из рук. Он со стуком ударился головой об пол и какое-то мгновение решал, стоит ли ему рассмеяться, поскольку он выиграл игру, или же расплакаться, поскольку громкий стук испугал его. Эллиот кинулся к сыну проверить, все ли с ним в порядке.

И это уже была не игра. Дальше все пошло еще хуже. Как только Эллиот убедился, что с Джейсоном все в порядке, он бросился к Чарлзу и яростно схватил его.

– Ты плохой, плохой мальчик! – ругался Эллиот, снова и снова шлепая Чарлза, с каждым разом все сильнее и сильнее. – Ты отвратительный мальчик!

– Ни-ни-ни! – кричал Джейсон. Вместо нет, он всегда произносил ни. Он ковылял к Эллиоту, махая своими маленькими ручками. Когда он подошел к отцу, его светло-голубые глаза наполнились слезами, а лицо искривилось от ужаса, потому что он видел, как его отец обращается с Чарлзом. Маленькими ручонками Джейсон схватил Эллиота за локоть. – Ни!

Эллиот мгновенно прекратил шлепать Чарлза, как только увидел выражение глаз Джейсона – словно он наказывал Джейсона, а не Чарлза, будто, обижая Чарлза, он тем самым причинял боль Джейсону.

– Джейсон, не плачь, – прошептал Эллиот, отпустил Чарлза и взял своего любимца на руки. Чарлз упал на землю, громко рыдая от боли и обиды, в то время как Эллиот держал Джейсона на руках, ласково разговаривал с ним, успокаивал его.

Шлепанье Чарлза в тот день стало первым и последним прикосновением Эллиота к Чарлзу. Больше он не ругал Чарлза – Эллиот просто пренебрегал им, – до тех пор, пока мальчикам не исполнилось по четыре с половиной года. Тогда в июне, пока Джейсон занимался в детской группе «Яхт-клуба в заливе Пеконик», Эллиот позвал Чарлза в свой кабинет.

– Ты должен прекратить разговаривать с Джейсоном. – Эллиот сердито смотрел на Чарлза.

– Сэр?

– Джейсон не говорит по-английски. Ни одного слова. И это твоя вина.

Чарлз с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. Это правда, что Джейсон не говорил ни на каком языке, но Чарлз его прекрасно понимал. У них с Джейсоном был свой собственный язык. Но в то время как Чарлз учился языку своих нянь, языку книжек и языку их отца, Джейсон резвился и проявлял к речи полное безразличие. Джейсон понимал английский язык. Но он не говорил на нем. Казалось, его вполне устраивает то, что Чарлз переводит его слова.

«Папа, это не моя вина, что Джейсон не говорит по-английски. Пожалуйста, не обвиняй меня».

– Пока вы с Джейсоном будете продолжать общаться на вашей тарабарщине, Джейсон никогда не научится разговаривать как надо. И если ты не прекратишь это немедленно, я отошлю тебя отсюда. Ты оказываешь дурное влияние на Джейсона. Ему будет лучше без тебя.