Текст книги "Радуга"

Глава 4

– Телесеть заказала «Пенсильвания-авеню» на два сезона, – во вторник вечером сообщил Джеймс Стерлинг.

– Два сезона? Это невероятно! – Алекса не верила своим ушам.

Она достаточно долго проработала в мире шоу-бизнеса и привыкла к причудам его правил: контракты в нем всегда были краткосрочными – сезон, часть сезона, и расторжения могли совершаться без всякого предупреждения.

– Да, иногда такое случается. Очевидно, телесеть понимает, что после трех сезонов, удерживаясь на вершине рейтинга, «Пенсильвания-авеню» не собирается терять аудиторию. В результате компания хочет подписать с тобой контракт на два года.

– Звучит ободряюще, не так ли?

– Тебе нужны доказательства серьезности их намерений? Мне, пожалуй, с этого и надо было начинать: ты им нужна, Алекса. В бешеном успехе сериала ключевой является именно твоя роль. Они готовы заплатить солидные премиальные, лишь бы ты подписала контракт на два года.

– Так ты считаешь, нам следует на это пойти?

– Не «нам», Алекса, а тебе. В любом случае продюсеры огребут кучу денег, так что вопрос заключается только в том, как ты намерена распорядиться своим временем и своей карьерой. Ты вроде бы говорила о том, что хотела взять передышку?

– Да, но только не за счет «Пенсильвания-авеню». Джеймс, мне ужасно хочется заполучить двухгодичный контракт.

– Хорошо. Я дам тебе знать, как только мы придем к соглашению о приемлемой сумме гонорара. Все зеркала сняли нормально?

– Что? Ах да, все в порядке. Спасибо.

– Контракт на столе, дожидается твоей подписи на шесть миллионов за два года, с увеличением положенных тебе процентов от реализации и продажи за рубеж…

– Шесть миллионов? – прошептала, обретя наконец дар речи, Алекса.

– Таков итог разумных доводов, Алекса.

Джеймс назвал сумму таким будничным голосом: для него шесть миллионов, возможно, и были просто цифрой шесть, но не для Алексы…

– Это же гораздо больше гонорара, о котором мы говорили! И они согласны выплатить мне такую сумму?

– Без вопросов. Беседа прошла в очень приятной обстановке.

Джеймс, разумеется, лукавил. Конечно же, пришлось применить все свое искусство и излюбленную тактику «наплевательства», но поскольку он всегда шел на переговоры вооруженный всеми необходимыми данными, то и задал тон обсуждению с позиции силы. Его стартовое предложение – десять миллионов – было намеренно завышенным, как и начальная сумма продюсера была намеренно заниженной. Джеймс намеревался в конце концов договориться на пяти миллионах и был приятно удивлен шестью, хотя никоим образом не показал, что остался доволен.

– Я так понимаю, ты согласна принять предложение?

– Да, – весело рассмеялась Алекса.

– Вот и хорошо. Думаю, с бумажной волокитой по этому вопросу мы справимся очень быстро. Им не терпится получить твою подпись, заарканить тебя и занять работой, пока кто-нибудь снова не соблазнил тебя шикарным кинопроектом. Сначала я, разумеется, проверю контракт, а потом отошлю его тебе.

– Как мне тебя отблагодарить?

– Не надо благодарности, Алекса: то, что я сделал, я сделал в свое удовольствие. – Джеймс помолчал, и когда он снова заговорил, голос его зазвучал мягче:

– Вот только, если…

– Что «если»? – ободряюще переспросила Алекса.

– Если… ты захочешь поужинать со мной?

– Уже хочу. Но в данном случае на ужин должна приглашать я.

– Если это означает, что мы как-нибудь отведаем домашней кухни в твоей уютной квартире, то я согласен. Ты умеешь готовить по-деревенски?

– Конечно, нет! – поспешила отказаться Алекса и тут же подумала: «За этим следует обращаться к другой сестре Тейлор».

А вместе с этой мыслью пришла и грусть, потому что она вспомнила радостный смех, доносившийся из маленькой кухоньки сельского дома, где мать учила ее младшую сестру готовить. Алекса, разумеется, могла бы присоединиться к ним, но все свое отрочество она старалась держаться от Кэтрин как можно дальше и игнорировала все, что могло нравиться младшей сестре. Поэтому несмотря на непреодолимое желание прийти к матери и Кэт, колдовавшим на кухне, старшая сестра решительно себе это запрещала.

Алекса заставила себя вернуться в настоящее – к невероятному контракту на шесть миллионов долларов и невероятно привлекательному мужчине, желавшему с ней поужинать.

– Я не умею готовить, но думаю, могла бы заказать что-нибудь в ресторане «Арена».

– Ты предлагаешь гурманствовать на дому?

– Почему бы и нет? Считаешь, я не смогу с ними договориться?

– Более чем уверен, что сможешь. Но позволь мне на этот раз вывезти тебя куда-нибудь. Что у тебя в этот уик-энд? – Поскольку Алекса замешкалась с ответом, Джеймс предположил, что она просматривает расписание спектакля «Ромео и Джульетта» и свой, несомненно, напряженный график публичных выступлений. – Все забито? – в конце концов поинтересовался он.

– Нет. У влюбленных подростков выход в пятницу вечером, после чего они свободны до понедельника. Компания «Шекспир на Бродвее» представляет этой весной четыре пьесы: в выходные пойдут «Ричард III», «Гамлет» и «Буря».

– Но?..

– Но я планировала провести уик-энд в Мэриленде.

– Где в Мэриленде?

– Около тридцати километров к востоку от Вашингтона. До прошлого ноября, пока снималась «Пенсильвания-авеню», я жила в городском доме в Джорджтауне, но теперь у меня есть крошечный уединенный коттедж, примостившийся на скале с видом на Чесапикский залив. Домик замечательный, но с ним придется немного повозиться.

– В духе Лауры Эшли?

– Там действительно нужно было сделать кое-что внутри, но я смогла справиться с этими работами за зиму. Теперь в доме все цветет, но он совершенно запущен. Бригада садовников из местного питомника уже выполнила самую трудоемкую работу – подготовила почву. Осталось только посадить розы, которые прибудут в пятницу.

– И именно этим ты намерена заняться в уик-энд?

– Да. Это мой первый сад. Мне нравится идея самой разводить цветы.

– Если твой коттедж находится в тридцати милях к северу от столицы, – сказал он после минутного размышления, – и смотрит на залив, то он скорее всего находится недалеко от пристани Мальборо…

– Действительно, и совсем близко. А ты откуда знаешь?

– Мой дом, вернее, дом моих родителей в пяти милях севернее пристани.

– Вот это да!

– Дом моих родителей и моя яхта. Так что…

– Что?

– А то, что коли уж я не получаю приглашения на ужин с тобой в Нью-Йорке, я проведу уик-энд, плавая на яхте вдоль Мэриленда. Если хочешь, мы можем поехать туда вместе, а вечером, если тебя не слишком вымотают труды садовода, мы поужинаем в охотничьем клубе «Мальборо». Алекса, только скажи…

– Да.

– Доброе утро!

– Привет.

От желания поскорее увидеть Джеймса у Алексы учащенно забилось сердце. Правда, она боялась, что ее впечатлительность может сыграть с ней злую шутку. Стерлинг был в тот вечер в шелковом смокинге, и был лунный свет, и дивные розы, и…

Но когда Джеймс в субботу заехал за ней, Алекса убедилась в том, что даже при ярком свете утреннего солнца его глаза остались темно-голубыми, почти синими, такими же, как и при лунном свете, улыбка такой же чувственной, волосы такими же черными и блестящими. В потертых синих джинсах он был не менее элегантен, чем в смокинге. Высокий, стройный – само изящество и сила. Да, в случае с адвокатом Стерлингом не одежда красила человека, а скорее наоборот.

– Ты готова? – минуту спустя поинтересовался Джеймс.

Ему тоже потребовалось некоторое время, чтобы освоиться с тем, что перед ним та самая Алекса. Он уже почти убедил себя, что очаровавшая его беззащитность ослепительно красивой актрисы всего лишь иллюзия. Но нет, прежнее впечатление не исчезло: за сияющим светом изумрудных глаз, зовущих и интригующих, скрывается страстная и глубокая натура.

– Готова.

– И это весь багаж? – удивился Джеймс, принимая из рук Алексы небольшую сумку.

– Да, здесь только платье для сегодняшнего ужина да несколько книг о разведении роз. В коттедже у меня есть запасные джинсы.

– А лопата?

– Питомник «Мальборо» любезно поставил мне весь необходимый инвентарь, рассаду и даже краткие инструкции. Надеюсь, что советы «Мальборо» совпадут с содержанием хотя бы одной из прочитанных мной книг.

– А между собой рекомендации в этих книгах согласуются?

– Нет, – рассмеялась Алекса. – Масса незначительных расхождений, из чего я делаю вывод, что скорее всего выращивание роз и точные науки – занятия, далекие друг от друга.

– Вероятно, так оно и есть. Мне кажется, разведение роз – дело достаточно сложное. Однако если тебе хочется выслушать мнение еще одного эксперта в этой области, по пути мы можем остановиться в Инвернессе и осмотреть тамошние розы.

– В Инвернессе?

– У моих родителей. У них там довольно много роз. Я предполагаю, что подобная экскурсия будет тебе полезна.

– Хорошо. Давай остановимся в Инвернессе.

– Выбери запись на свой вкус, – предложил Джеймс, когда они миновали Манхэттен и выехали на федеральную дорогу. – Кассеты лежат в бардачке.

Алекса просмотрела записи: Вивальди, Моцарт, Бах, Бетховен, Шопен – самые прекрасные, самые значительные произведения великих композиторов. И так хорошо знакомы Алексе благодаря Кэт. И благодаря Кэт эта музыка будила воспоминания и чувства… гордость и вину, надежду и боль, ненависть и любовь.

– Никаких Принцев, Мадонн? Нет даже «Битлз»? – Алекса прищурилась и театрально ужаснулась:

– Ты безнадежный классик, да?

– Не безнадежный. – Улыбнувшись, Джеймс включил радио: оно уже было настроено на популярную станцию «легкого рока». – Между прочим, после вечера в четверг я безнадежно влюбился в «Пенсильвания-авеню».

– Эпизод, показанный вечером в четверг, был заключительным в этом сезоне, снятым специально, чтобы поддержать напряжение и интерес у зрителя, – смущенно пробормотала Алекса, потрясенная тем, что Стерлинг, у которого вся неделя расписана по минутам, удосужился посмотреть ее фильм. – Весенний и летний повторы начнутся на следующей неделе.

– Значит, я вынужден ждать до самой середины сентября, чтобы узнать, спасется ли Стефани Винслоу из пламени?

– Да. Хотя тебе удалось вырвать шесть миллионов именно для того, чтобы она выжила, – еще раз поблагодарила Алекса и тут же поддразнила Джеймса:

– Конечно, если бы ты был моим агентом, тебе разрешалось бы читать предварительный сценарий и даже присутствовать на закрытых съемках в июле.

– Я не собираюсь становиться твоим агентом: хочу просто наслаждаться твоей игрой вместе со всем миром. Кроме того, – тихо добавил он, – не хочу рисковать и нарываться на споры с тобой из-за разных взглядов на работу артиста.

– Ого! Ну и амбиции у адвоката!

Они оба улыбнулись, и Джеймс после нескольких минут молчания спросил:

– А как обстоят дела с твоим спектаклем?

– Критикам и зрителям нравится, но я до сих пор не могу понять, какой дьявол дернул меня согласиться играть Джульетту? Я чувствую себя просто мошенницей.

– Почему?

– Почему? Умереть из-за любви! Moi[6]6
  Я? (фр.)


[Закрыть]?

– Александра, кажется, мне послышался некоторый цинизм при слове «любовь»?

– Конечно! И не некоторый. Джеймс, только не говори мне о том, что ты неисправимый романтик, – съязвила Алекса, убежденная в том, что такой человек, как Джеймс Стерлинг, не верит в романтические чувства.

– Я позволяю себе быть скептиком, но ни в коем случае не циником.

– То есть?

Джеймс колебался с ответом, пытаясь понять, насколько можно открыться. Но ведь он сам хотел узнать об Алексе правду, скрывающуюся за блеском ее славы, поэтому справедливо было бы и ей надеяться на откровенность Джеймса. Да… даже несмотря на то что откровенность в данном случае может прозвучать скорее как «прощай», чем «здравствуй». Собственно говоря, об этом он всегда – ласково, с извиняющейся интонацией – говорил своим возлюбленным, прежде чем распрощаться с ними.

– То есть я, вероятно, не создан для всепоглощающей любви. В моей жизни уже есть две страсти – работа и яхта, и я вполне счастлив. – Увидев в глазах Алексы восторг, а вовсе не разочарование, как ожидал, Джеймс понял: говоря о своей фальши в исполнении роли Джульетты, она была искренна, а не пыталась этой хитрой уловкой вытянуть из Джеймса его мнение о романтической любви. – В отличие от тебя я действительно верю в такую любовь, как у Ромео и Джульетты. Я лишь скептически отношусь к тому, что подобная любовь может случиться со мной.

– Знаешь, а у тебя ведь репутация сердцееда, – тихо констатировала Алекса.

– Я никогда не ставил себе подобной задачи.

– Конечно, – спокойно согласилась она. – Просто женщины от тебя ждали слишком многого. Они ждали более того, что ты мог им дать.

«Ну нет, – подумал Джеймс. – Мои любовницы никогда не ждали более того, что я мог им дать, – скорее уже более того, что я хотел дать». Для него же это было лишь вопросом выбора. Джеймс был доволен своей жизнью – свободной и независимой, ведь он пока не встретил ту, кому хотел бы посвятить свое время, энергию и чувства, рожденные истинной любовью. Но подобный выбор не относился к Алексе. К такому решению пришел Джеймс, услышав в ее словах понимание. Любовники Алексы, видимо, тоже ожидали от нее более того, что она могла им дать. Но что это значит? Ради всего святого, почему такая обаятельная женщина уверена, будто с ней что-то не так и ей не хватает чего-то главного? Что сдерживает ее способность любить?

«Инвернесс» – гласила надпись, выбитая старинными английскими буквами на одной из двух каменных колонн при въезде в имение, раскинувшееся на восемнадцати акрах. Джеймс свернул с освещенной солнцем проселочной дороги на гравийную, в тень сосен. Через четверть мили сплошная зеленая стена леса, скрывающая частные владения от посторонних взоров, вдруг оборвалась, и перед ними предстали огромные ухоженные лужайки и сады. Вдали, на отвесном берегу, с которого открывался великолепный вид на Чесапикский залив, стоял дом.

– А твои родители сейчас здесь?

– Нет, они в Париже. Мой отец – посол США во Франции.

– Ого! – Алекса изумленно качнула головой. – А мать?

– Врач, акушер-гинеколог.

– Она работает в Париже?

– Нет. Мама оставила практику еще до того, как отец стал послом, четыре года назад, в день своего семидесятилетия.

– Так она родила тебя в сорок лет?

– Да. Мне кажется, мама была лидером феминисток в восьмидесятые. Она была единственной женщиной в медицинской школе «Джон Хопкинс» и одной из первых женщин, получивших звание профессора в своем министерстве здравоохранения. Им с отцом было по тридцать девять лет, когда они встретились. Оба полностью посвятили себя карьере и совершенно не планировали супружескую жизнь, но…

– Два скептика были застигнуты врасплох?

– Возможно, – улыбнулся Джеймс. – Как бы там ни было, они поженились, а через год на свет появился я.

– Еще одна неожиданность?

– Я так не считаю. Раз я родился, значит, был желанным ребенком.

Услышав в голосе Джеймса неожиданную сентиментальность, Алекса отвела взгляд. Как нежно и безгранично любит этот мужчина своих родителей!

– Ты часто с ними видишься?

– Да. По работе мне приходится нередко бывать в Европе; кроме того, отец и мать, как и все истинные парижане, в августе покидают Париж. Только едут они не на Лазурный берег, а сюда, в Инвернесс.

Джеймс провел Алексу по дому, завершив экскурсию в огромной комнате, из которой открывался вид на цветник с недавно высаженными розами. Выйдя в сад через террасу, Алекса опустилась на колени в мягкую траву рядом с клумбой, над которой уже потрудились заботливые руки опытных садовников.

– Это действительно полезно, – заключила Алекса и встала, хорошо запомнив длину и диаметр стеблей, а также угол и место среза над новыми бутонами.

– Я рад. Так ты горишь от нетерпения заняться своими розами?

– Таким же, с каким хочу увидеть твою яхту.

– Разумеется. Тогда выбирай: обзор с высоты птичьего полета, со скалы, или вблизи, так, что можно будет все потрогать. Недостатком ближнего осмотра является то, что залив находится на расстоянии трех крутых лестничных маршей вниз по скале. Спускаться туда очень просто, но вот возвращение – это…

– Я хочу ее потрогать! – мгновенно перебила Алекса.

Три крутых лестничных марша не представляли для нее ни малейшей трудности: Алекса отличалась хорошим здоровьем и спортивной подтянутостью. Кроме того, Джеймс еще не знал, что до коттеджа Алексы, расположенного на скале, было три точно таких же марша полукруглой гранитной лестницы.

– Она прекрасна! – прошептала Алекса, восторженно поглаживая сверкающий голубой борт надраенной до блеска, безупречно ухоженной двенадцатиметровой яхты Джеймса «Ночной ветер».

– Приятно слышать. Ты когда-нибудь ходила под парусом?

– Несколько раз.

– И по некоторым причинам от прогулки на яхте осталась не в восторге?

– Мне не нравится, когда я не могу покинуть вечеринку, которую считаю закончившейся.

– Понятно. Какой-то еретик завлек леди на яхту в надежде там ее соблазнить.

– Еретик?

– Я – мореплаватель-пуританин. Плавание ради плавания, – улыбнулся Джеймс. – Для флирта существует другое время и другие места.

– Значит, на борту «Ночного ветра» я могу не бояться ваших обольстительных чар?

– Абсолютно.

«Но смогу ли я воспротивиться соблазнению в следующий раз? – подумала Алекса и увидела в глазах Джеймса красноречивый ответ на свои сомнения – ответ, который хотела увидеть. – Нет, Алекса, – призналась она себе, – в следующий раз тебе этого не избежать».

Они вернулись, преодолев, даже не запыхавшись, подъем на скалу и через двадцать минут так же без особых усилий повторили упражнение на гранитной лестнице, ведущей к коттеджу Алексы.

– А скажи, пожалуйста, Джеймс, – напускную серьезность предательски выдавали лукавые искорки в ее глазах, – существует ли минимальный размер владения, при котором ему присваивают имя?

– О чем ты говоришь?

– Мне кажется, моему крошечному коттеджу необходимо солидное название. «Маленький Инвернесс» или что-то в этом роде.

– Понятно. – Джеймс засмеялся и принялся подыскивать варианты, но тут его внимание привлекли десятки и десятки горшочков с саженцами роз. – Алекса!..

– Не волнуйся, места хватит для всех.

– Да, наверное, – согласился Джеймс, оглядывая бесчисленное количество лунок на клумбах. – И зрелище обещает быть весьма захватывающим: когда все они распустятся, ты будешь жить словно в центре огромного букета. Однако, Алекса, мне кажется, я должен помочь тебе с посадкой.

– О нет, спасибо. Я прекрасно справлюсь сама.

– Ты уверена?

– Конечно!

Алекса оторвала взгляд от его смеющихся глаз и оглядела свое миниатюрное имение, заставленное горшочками с розами. Работа здесь предстояла грандиозная и едва ли под силу одному человеку. Но это был первый ее сад, и она хотела своими руками посадить каждый цветок в теплую, удобренную землю. Повернувшись к Джеймсу, радостная Алекса решительно вздернула подбородок и подтвердила:

– Еще как уверена! Правда, теперь я наконец-то понимаю загадочное поведение владельца питомника, чуть ли не сотню раз предупреждавшего, что моей заботой будет только рассадить розы, как я того пожелаю, а уход за ними можно доверить его садовникам. А я-то все удивлялась: и чего это он так настойчиво мне это вдалбливает?

– И теперь будешь расплачиваться долгими часами сомнений, не следовало ли тебе согласиться на его предложение?

– Долгими часами и ноющим от усталости телом. Да, полагаю, что так оно и будет.

– Что ж, тогда я пошел. – Какое-то время Джеймс пристально смотрел на Алексу, затем очень тихо добавил:

– Но у меня остался еще один вопрос.

– Какой? – спросила Алекса, сияющие глаза которой говорили о том, что ей известно, каков этот вопрос, и она сама хотела бы получить на него ответ.

– Вот такой, – прошептал Джеймс, прикасаясь губами к ее губам.

– Ах вот какой! – отвечая на поцелуй, эхом отозвалась Алекса.

Им обоим было интересно, оба они оказались во власти легкого желания, игривого поддразнивания, волнующего предчувствия. Оба знали, что их ждет согревающее возбуждение и очень приятное влечение.

Но никто не предвидел пожара.

Поцелуй сопровождался тихим перешептыванием, но очень скоро мощная горячая волна страстного желания захлестнула обоих… Наконец Джеймс с превеликим трудом оторвался от манящих губ и встретился со взглядом Алексы, в котором читалось удивление и желание – точное отражение состояния Джеймса.

– Ужин заказан на половину девятого, так что я заеду за тобой в восемь часов.

– Уходишь?

– Да. Я поплаваю, а ты сажай свои розы.

– Ты забавляешься мной.

– О нет, Алекса. – Голос Джеймса был спокоен. – Это не так.

Если бы он забавлялся, если бы на ее месте была другая женщина, Джеймс прямо сейчас занялся бы с Алексой любовью, наплевав на все свои планы, да и на ее тоже. Прекрасные изумрудные глаза горели желанием, страстно призывая Джеймса поступить именно так. Но он видел и другое выражение в глазах Алексы – радостный, жадный блеск желания посадить собственный сад, и Джеймс понимал, что это для нее было не менее важно.

Днем каждый удовлетворит свои желания. А вечером, когда оба решат (а так и будет), они предадутся всепоглощающей страсти, охватившей их…

Джеймс и Алекса поужинали при свечах в охотничьем клубе и потанцевали на террасе под луной, возбуждая друг друга и смакуя это возбуждение, пока наконец Алекса, сдавшись, не прошептала с легким дрожащим смешком, что они должны вернуться в коттедж, и немедленно.

Лунный свет, проникавший в комнату сквозь кружевные занавеси, окрасил спальню Алексы в бледные серебристые тона. С другим мужчиной Алекса закрыла бы окна плотными шторами, погрузив комнату в спасительную темноту. Но властный поцелуй Джеймса и опытные руки, раздевавшие ее с такой нежностью, такой осторожностью, заставили ее позабыть о необходимости, как обычно, спрятаться во тьме. Разумеется, Алекса вовсе не стыдилась своего безупречного тела: она прекрасно знала соблазнительную силу своей великолепной высокой груди, изящных бедер, плоского живота и длинных стройных ног.

Алекса просто боялась, что при свете ее глаза могли бы выдать то, что она на самом деле часто чувствовала: досаду, потому что видела затуманенный полученным удовольствием взгляд победителя; разочарование, потому что звенящие колокольчиком трепетные ощущения внутри ее – сладкие, тончайшие звуки, дразнящие и манящие, – терялись в громовых раскатах страсти ее партнера; и, наконец, гнев, потому что любовники, ничего о ней не знавшие – а если бы узнали, то ни за что ее не полюбили бы, – задыхаясь, всякий раз страстно признавались Алексе в любви.

Желание, разбуженное нежными прикосновениями Джеймса, заставило Алексу совершенно забыть о шторах. Джеймс раздевал ее, не торопясь, с восторгом, страстно целуя каждую новую частичку открывавшейся женской красоты. А потом она раздевала Джеймса, так же не спеша и нежно, пока дерзкий горячий язык Джеймса и его напрягшееся тело не дали ей понять, что он стремится к большей близости.

– Ты нужна мне.

– Да, – с тихой радостью прошептала Алекса.

Джеймс пристально вглядывался в отражающие лунный свет глаза и видел в них томный призыв. Алекса же, в свою очередь, читала в его взгляде только желание, но никак не победу. И она слышала в его нежном требовательном шепоте только правду об их страсти и никаких фальшивых признаний в любви. Алекса наконец почувствовала волшебство своих трепетных желаний, потому что теперь они не исчезли перед мгновением самой близости, как это всегда бывало прежде, напротив – ее острые чувственные ощущения были открыты и взлелеяны Джеймсом, проявившим поразительные такт и терпение.

Не сдерживая более дрожь, охватившую его, Джеймс взял в ладони ее лицо и приблизил к своим полыхавшим страстью губам.

Алекса не отступила и встретила его откровенно радостно и чувственно. Их губы и руки скользили по телу друг друга ласково и требовательно, нежно и властно, изнуряя любовников таким трепетным томлением, что обоим казалось, будто они лежат на раскаленном песке под полуденным знойным солнцем. И под этим полыхающим солнцем было дозволено все: самые интимные прикосновения, самые откровенные ласки, самые сокровенные слова, самые страстные стоны и крики…

– Алекса, – прошептал он, когда оба уже находились у порога наслаждения. – Александра.

– Привет! – Джеймс отвел золотистые шелковые волосы Алексы в сторону, потому что хотел снова видеть ее глаза.

– Привет.

– Это было очень приятно, – ласково прошептал он.

– Да.

– Необычно.

– Да, – тихо согласилась Алекса. – Очень необычно. Очень приятно.

«Приятно, – подумала Алекса, внезапно полюбив это слово, прежде всегда казавшееся ей несколько ироническим. – Как вечно советуют мудрые взрослые: если ты не можешь сказать о чем-то: „Приятно“, – лучше промолчи. Наверное, именно поэтому провозглашение чего-нибудь „приятным“ всегда носит оттенок снисхождения и легкой похвалы. Но произнесенное мягким шепотом „приятно“ в устах Джеймса совсем не звучит иронически, тем более снисходительно. Оно звучит и нежно, и как-то по-особенному, и гораздо лучше, чем ложь о любви, обычно выдаваемая мне в неловкие минуты растерянности после занятия любовью. Сейчас же эти мгновения были прекрасны: так естественны, так откровенны, так приятны… пока на лице мужчины не появилось серьезное выражение. О, Джеймс, только не превращай их в обычную банальщину словами ложной любви! Особенно теперь, когда мы оба знаем, что ты в нее не веришь».

– Что? – переспросила Алекса, удивив Джеймса резкостью своего тона.

– Ты знаешь о проблеме, возникающей, когда тебя соблазняют в чужой постели?

– Нет.

– Это то же самое, что твоя проблема на яхте: ты не можешь уйти, даже если считаешь, что для тебя вечеринка окончена.

– Я-ясно, – почувствовав огромное облегчение, спокойно и благодарно протянула Алекса.

Джеймс не собирался врать о любви. Просто он в очередной раз давал ей возможность выбора: заняться тем, что в данную минуту наиболее важно для Алексы. Джеймс был совершенно прав, оставив ее днем в саду. И сейчас… неужели Стерлинг догадался, что ей всегда хочется, чтобы любовник сразу же уходил, предпочитая свое уединение парадоксальному чувству жуткого одиночества, которое наваливалось на Алексу, если мужчина оставался? Да, очевидно, Джеймс это понял. Может быть, потому что и сам предпочитал в такие минуты уединение? Алекса поняла, что это именно так.

Но сегодняшняя ночь была иной… для них обоих. Сегодня Джеймс не хотел уходить. Он спрашивал у Алексы разрешения остаться… если, конечно, он ей нужен.

– Я начинаю думать, что ты очень приятный человек, – ласково произнесла она и про себя добавила: «Очень приятный, очень нежный, очень деликатный, в общем, самый-самый».

– Только начинаешь? В отношении тебя я решил это в тот же момент, как только мы встретились.

«О нет, Джеймс, я вовсе не „приятная“!» Мысль пришла мгновенно, по старой привычке, при воспоминании о неопровержимой правде. Стоит ли Алексе поделиться ею с Джеймсом? Или следует предупредительно оттолкнуть его? Пристальный взгляд Джеймса говорил о том, что он хочет знать, почему Алекса вдруг помрачнела, и она поняла, что Джеймс Стерлинг не нуждается в предупреждениях. У этого мужчины такое самообладание, которое позволяет ему противостоять любви и горьким ее последствиям. Джеймсу ничего не грозило. Но он был опасен для Алексы, так же как опасны были для нее непреодолимый зов их страсти, властный призыв темно-голубых глаз, каким-то непостижимым образом заставлявших Алексу рассказать о себе всю правду.

– Алекса…

– Я хочу, чтобы ты остался.

– Отлично. Я тоже этого хочу. Так, а какая у нас программа на вечер?

– Какой вечер? Разве мы свою программу уже закончили? – Алекса рассмеялась, и Джеймс ласково привлек ее к себе. – Конца не будет, – прошептала она, встречаясь губами с губами Джеймса.

Он медленно-медленно провел рукой снизу вверх – от ее круглого колена до маленькой нежной мочки уха, и Алекса ответила на эту возбуждающую ласку каждой клеточкой своего тела. Ей казалось, что она утонула в колдовских ощущениях, которые теперь уже были вызваны приятными воспоминаниями, а не грустными надеждами.

– Роуз-Клифф[7]7
  Скала роз (англ.).


[Закрыть].

– О чем ты?..

– Роуз-Клифф.

– А-а-а, – выдохнула, наконец сообразив, Алекса. – Название моего крошечного поместья? Мне нравится.

– Это только предложение. Можно еще что-нибудь придумать, – пробормотал Джеймс в коротких промежутках между жадными поцелуями, – только как-нибудь в другой раз.

– Как-нибудь в другой раз. Но мне нравится это, – горячо прошептала Алекса и тут же, пока уста ее не закрыли страстные поцелуи, повелевавшие забыть обо всем на свете, тихо добавила:

– Очень приятное.