Текст книги "Незаконнорожденная"

Рейчел поднялась наверх и занялась обустройством своего рода туалетного столика на небольшом комоде, в котором хранилась одежда Ричарда и всякие мелочи. Она по очереди открывала ящики, надеясь найти хоть один из них свободным, чтобы использовать для своих вещей, но везде лежали принадлежащие мужу разрозненные предметы туалета: поношенные перчатки и чулки, пряжки от обуви, коробки из-под табака и гребни со сломанными зубцами. В конце концов она сгребла находившиеся в верхнем ящике предметы в сторону, высвободив таким образом его половину, и положила туда некоторые из своих вещей. Их у нее оказалось немного. Носовые платки, перчатки, коробка для швейных принадлежностей, шпильки и те немногие средства для наведения красоты, которые у нее имелись, а именно маленькая баночка румян, кисточка для их нанесения с черепаховой ручкой, густой крем для рук с розовой отдушкой да скляночка «Жидкого цветения» от леди Молинье – подарок Элизы на прошлое Рождество: «Это вам, а то вы иногда появляетесь за завтраком такая бледная, словно ночью умерли и сами этого не заметили». И хотя в этом подарке заключалась насмешка, в конечном счете он оказался весьма полезным, стоило девушке втереть несколько капель себе в щеки, как она становилась очень хорошенькой. Рейчел расстелила на сундуке старый носовой платок, положила на него гребни и щетки для расчесывания волос, а затем распаковала свою самую большую драгоценность – серебряную музыкальную шкатулку для безделушек.

Это был подарок родителей на ее шестнадцатилетие, когда беда и позор еще не посетили их семью, а боль от внезапной смерти Кристофера уже немного утихла. Шкатулка принадлежала матери и бабушке до того, как перешла к ней. Маленькая, не больше ладони, эта вещица стояла на маленьких ножках в виде львиных лап. Верхнюю крышку украшала яркая эмаль с узором из виноградных лоз и цветов, обрамлявших павлина. Когда крышку поднимали, шкатулка наигрывала колыбельную – если, конечно, пружину не забывали своевременно завести. Внутри шкатулка была выстлана темно-синим бархатом, к которому с одной стороны был аккуратно пришпилен перевязанный ленточкой локон золотистых волос ее матери. Рейчел нежно коснулась его кончиками пальцев. Волосы были прямые, гладкие и холодные. Она закрыла глаза и попыталась во всех деталях представить лицо Анны Крофтон, хотя понимала, что это принесет ей только боль и лишний раз напомнит об отсутствии матери.

В шкатулке лежала и другая, она же последняя, драгоценность Рейчел, некогда также принадлежавшая матери: серьги с каплеобразными жемчужинами, висевшими на гвóздиках, усыпанных мелкими бриллиантами. Рейчел спрятала серьги за корсажем, когда судебные приставы переносили в фургон их имущество, равнодушно проходя мимо отца, сидевшего на ступенях дома в незашнурованных башмаках. Бедняга был сражен горем, и на его лице застыло бессмысленное выражение. Приставы забрали бы и башмаки, если бы Рейчел, разъяренная, словно львица, не вышла вперед и не заслонила отца, одним своим видом заставив их отступить. Она собралась было поставить шкатулку на видное место, но заколебалась. Это выглядело бы чересчур хвастливо, словно Рейчел хочет намеренно подчеркнуть обыденность всего остального, что есть в комнате. Поэтому она неохотно завернула ее в льняное полотенце и убрала в ящик. Затем Рейчел отошла от комода и направилась к кровати, собираясь посмотреть в окно. На стене висело небольшое, покрытое желто-коричневыми пятнами зеркало, и она встала у окна так, чтобы краем глаза видеть в зеркале свое отражение, отчего сразу почувствовала себя менее одинокой.

Ричард большую часть дня либо отсутствовал, либо проводил время в лавке, среди бочонков с вином, но в первые две недели после свадьбы они каждый вечер ужинали вместе за маленьким столом на кухне. Масляная лампа освещала их лица и тарелки желтоватым теплым светом, пока они беседовали о ведении домашнего хозяйства, о том, как идет торговля, и об их планах на будущее. В один из вечеров, когда Рейчел принялась рассказывать о своих родителях, она подняла взгляд на Ричарда и обратила внимание, что он смотрит на нее с состраданием.

– Ты очень скучаешь по ним, я не ошибся? – спросил он.

– Да. По правде сказать, так и есть. Мать уже много лет как на небесах, а я по-прежнему страдаю от ее отсутствия. Мне так не хватает ее советов, ее… практического ума и доброты. И по отцу я, конечно, тоже скучаю. Однако единственное, что я могу сделать, это смириться с произошедшим и не скорбеть об утрате. Но я не могу не вспоминать времена, когда Кристофер был с нами, а я была такой молодой. – «Молодой и полной чувств, а не онемевшей и тихой, как сейчас», – отозвалось у нее в голове, но она не стала делиться этими мыслями.

– Рейчел, – произнес Ричард, после чего накрыл ее руку своей и улыбнулся, – я так хочу, чтобы ты снова была счастливой. Чтобы мы стали одной семьей.

– Я счастлива, – ответила Рейчел и вновь почувствовала, как внутри ее шевельнулось что-то, похожее на признательность.

«Он действительно желает сделать меня счастливой». Но, подумав так, она вместе с тем ощутила мимолетный укол совести: а сказала ли она правду? «Я скоро стану счастливой, – мысленно поправила она себя. – Когда чувство к нему вырастет и заполнит мое сердце».

– Мы друг на друга похожи, ты и я, – продолжил Ричард. – Мы многое пережили… Ты и я потеряли семью, людей, которые растили нас и любили. Трудно не жить прошлым. Искушение чересчур велико. – Он крепко стиснул ее пальцы, и в его глазах появилось выражение, которого она не могла понять. – Каждый из нас нуждается в близком человеке, с которым можно разделить жизнь. Кто нас понял бы, с кем вместе можно было бы строить общее будущее. Я счастлив, что нашел тебя, Рейчел.

– И я счастлива, что нашла тебя. Но… твой отец…

– Считай, его у меня нет, – резко произнес Ричард.

– Мне жаль, что это так, мистер Уикс.

Зная, что Рейчел любит читать, Ричард в качестве свадебного подарка преподнес ей новую книгу Джона Китса. Однажды вечером она попросила мужа почитать ей вслух. Он послушно взял томик в руки, но при этом на его лице отразилось неудовольствие, граничащее с отвращением. Ричард старался как мог, но чувствовалось, что подобное занятие ему неприятно. Он не соблюдал деления текста на строки и не обращал внимания на поэтический размер. Когда он читал, было трудно уследить за смыслом. Получался просто набор слов, никак не связанный с глубочайшими размышлениями поэта, переданными прекрасным языком. Рейчел через силу заставляла себя слушать балладу «Канун святой Агнессы»[14]14
  «Канун святой Агнессы» – поэма, написанная в 1819 г. и вошедшая в третью, предсмертную книгу стихов Джона Китса (1795–1821).


[Закрыть], которая в исполнении Ричарда звучала грубо и бестолково, напоминая игру на расстроенном фортепиано, и через какое-то время обнаружила, что ее зубы крепко стиснуты, глаза зажмурены и ей очень хочется, чтобы эта какофония прекратилась. Когда наступила тишина, она подняла голову и увидела, что Ричард смотрит на нее с обреченным видом.

– Боюсь, я неважный чтец, – произнес он тихо.

Рейчел ощутила чувство вины и покраснела.

– О нет! Ты справился замечательно, Ричард. В конце концов, декламация лишь одна из разновидностей речи, и все дело в практике, – возразила она.

– Что ж, – он закрыл книгу и вручил жене, – трудно заставить себя говорить не так, как ты привык.

– О, я имела в виду… Я только хотела сказать, что чтение стихов больше похоже… на актерскую игру, чем на чтение газеты, – сказала Рейчел, пытаясь развеять возможное подозрение, будто она относится к нему с пренебрежением.

– Как раз к ремеслу актера я никогда не испытывал призвания, – отозвался Ричард с ноткой раздражения в голосе.

– Если оно тебе не по душе, в этом нет никакой беды. Давай теперь почитаю я?

– Как хочешь, Рейчел. Я очень устал.

Рейчел раскрыла книгу и на несколько минут погрузилась в мир чудесных образов, в их странную красоту. Она сосредоточилась на чтении, пытаясь передать прелесть каждой строки, чтобы вызвать у мужа чувство восторга и тем самым доказать, что ее любовь к поэзии имеет под собой основание. Но едва она закончила, как подбородок Ричарда упал на грудь и он погрузился в сон. Рейчел пребывала в нерешительности, не зная, следует ли ей его разбудить и довести до кровати. Это все еще казалось ей чересчур смелым поступком. Поэтому она долго сидела в молчании, и единственным, что нарушало тишину, был легкий шелест догорающих угольков, проваливающихся сквозь каминную решетку.

Несмотря на странное чувство, что она привлекает к себе всеобщее внимание, Рейчел взяла привычку гулять по улицам Бата. Она делала это одна, без провожатых, и вскоре начала замечать различные взгляды – неодобрительные, оценивающие или удивленные, – которые на нее бросали, когда она шагала по Милсом-стрит[15]15
  Улица была построена в 1762 г. Томасом Лайтхолдером; в качестве самой оживленной городской улицы в Бате упоминается в нескольких произведениях Джейн Остин.


[Закрыть]. Трудно сказать, объяснялось это ее немолодым возрастом, увядшей красотой или немодным покроем платья. Рейчел спрашивала себя, не принимают ли ее за служанку, которую хозяйка послала с каким-то поручением. Милсом-стрит, широкая и просторная, шла с юга на восток через самый центр города, по бокам выстроились в ряд лавки и конторы, и ее каменная мостовая была выметена чище, нежели остальные улицы. Экипажи, возки и прохожие двигались по ней нескончаемой чередой, отчего ее наполняли людской гомон, стук копыт и скрип колес. Сквозь весь этот шум пробивались осипшие голоса расхваливающих свои товары торговцев вразнос и мальчишек с ручными тележками. Некоторые из лавок, которые Рейчел помнила по прежним временам, еще существовали, как, например, тот модный магазин, в котором мать когда-то купила ей новую шляпку, отороченную шелковыми розочками и с зеленой бархатной лентой. Однажды она остановилась на площади перед аббатством и подумала, что и его огромная церковь, и Залы собраний, и питаемые горячими источниками Римские бани остались в точности такими же, какими она их помнила. Они не изменились ничуть, а сама она изменилась, и эта мысль ее поразила. В Бате ей больше не было места – во всяком случае, того, которое она занимала раньше.

Ее семья никогда не была богатой, но жила в достатке, не хуже других. Джон Крофтон, ее отец, был сквайром и владел маленьким поместьем, насчитывающим четыре фермы и расположенным на нескольких сотнях акров холмистых угодий, где паслись овцы и крупный рогатый скот. Помещичий дом, в котором выросла Рейчел, выстроенный во времена королевы Елизаветы[16]16
  Елизавета I (1533–1603) – королева Англии и королева Ирландии с 1558 г., последняя из династии Тюдоров.


[Закрыть], был длинным и приземистым, с толстыми каменными стенами, сводчатыми окнами и крышей, которая провисала между стропилами. Весь фасад был обвит плетями старых глициний, с которых каждый год в мае и июне свисали пышные гроздья лиловых цветов. Дом был удобный, хоть и немало обветшавший за те сотни лет, которые в нем прожили его обитатели. В комнате Рейчел деревянный пол имел столь значительный уклон, что они с Кристофером часто использовали это в играх. Например, заставляли мраморные шарики катиться через всю комнату под воздействием силы тяжести, чтобы попасть ими в установленную цель. Это был дом, в котором радовались детскому смеху, и он частенько звучал на его деревянной лестнице, поскольку на детей здесь никогда не шикали и не просили их вести себя тихо.

Джон Крофтон чуждался крайностей и был доволен той жизнью, которую ему уготовила судьба. Он не имел нужды пыжиться, пытаясь попасть в круг тех, кто стоял выше его по положению, и не терял времени на то, чтобы водиться с теми, кто почитал себя столпом общества. Вместо этого Джон и Анна общались с друзьями, которых они искренне любили, поэтому на их вечеринках и чаепитиях всегда царило радостное веселье. Однажды родителей Рейчел пригласили отобедать у сэра Пола Метьюна в невообразимо величественном поместье Коршам-корт[17]17
  Коршам-корт – загородный дом с парком, разбитым знаменитым садовником Ланселотом Брауном; построен в 1582 г. Томасом Смайтом. В настоящее время это частный музей, в экспозиции которого имеются исторические интерьеры и богатая коллекция живописи.


[Закрыть], которое вполне могло стать местом, откуда они вернулись бы зачарованными, облагороженными и вообще другими людьми. Но Крофтоны приехали домой, посмеиваясь над тем, каким скучным собеседником оказался сэр Пол и как нелепо вели себя остальные гости, стремясь снискать расположение хозяина. Больше их туда не приглашали, и их это совершенно не расстраивало.

Два года, которые Рейчел провела в пансионе для благородных девиц, она тосковала по своему старому дому и приезжала туда всякий раз, когда ей это разрешалось. Три сезона, проведенные семьей Крофтон в Бате, позволили Рейчел познакомиться с самыми разными людьми, а также узнать достоинства и недостатки городской жизни. При этом семейство твердо держалось своего главного принципа: они никогда не пытались пробраться в верхние слои общества, а также не искали развлечений и приятного времяпрепровождения исключительно среди людей, имеющих сходные с ними взгляды. Если Рейчел или ее родители встречали молодого человека, который мог бы оказаться для нее подходящей партией, о нем судили по его натуре, образу мыслей и склонностям, а не по одному лишь имени. Однако девушке так и не удалось встретить никого, кто вызвал бы ее восхищение. Красивая внешность, как правило, прикрывала только глупость и тщеславие. Так что она предпочитала ходить на прогулки с матерью и подругами, а также посещать с ними лавки, где они покупали различные мелочи, которыми можно было украсить платье и туфельки или кого-нибудь одарить. Возвращаясь домой, она всегда была рада вновь увидеть Кристофера, который терпеть не мог, когда его оставляли одного, и при их возвращении всякий раз шумно сбегал вниз по лестнице.

Когда Рейчел покинула площадь перед аббатством и пошла дальше, лицо Кристофера столь живо встало перед ее мысленным взором, что она едва не споткнулась, увидев едва ли не наяву тонкое жизнерадостное лицо под копной соломенных волос, более темных, чем у нее. У брата были светло-карие глаза цвета меда и заостренный прямой нос, который летнее солнце осыпало веснушками. Лихорадка унесла его в одночасье. Он пожаловался на головокружение перед тем, как лечь спать в понедельник, а в четверг его уже не стало, еще до захода солнца. Жизнь в нем так и бурлила, била ключом, он был способен на любые проказы. И никто не мог поверить в его смерть. Они, все трое, просидели много часов над маленьким мертвым тельцем, глядя на него и не веря собственным глазам.

Задыхаясь, Рейчел внезапно остановилась посреди улицы. Она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Тесная толпа потекла по обе стороны от нее, ее толкали локтями, но никто не остановился, чтобы предложить помощь. Потом она услышала недовольный возглас и увидела перед собой элегантную пожилую леди, которая сразу же отвернулась и стала глядеть в сторону надменным взглядом. «Кто эти люди?» В этот момент Рейчел поняла, что на Милсом-стрит она больше не вернется.

Ее путь лежал мимо «Головы мавра». Над таверной в лучах нечасто появляющегося в это время года солнца вились чайки, своими визгливыми криками словно издеваясь над ней. Улица была наполнена людьми и их голосами, но вдруг Рейчел с удивлением осознала, что кто-то окликнул ее по имени – тому имени, к которому она до сих пор не могла привыкнуть.

– Миссис Уикс! Не уделите ли мне минутку?

Рейчел обернулась и увидела Дункана Уикса, ее свекра, который шел к ней через улицу на не слишком твердых ногах. Она уже почти отвернулась, намереваясь притвориться, будто его не замечает: в ее ушах звучало резкое заявление Ричарда, что отца у него нет. «Но как я могу пройти мимо старика, который теперь мне уже не чужой?» Рейчел колебалась, к тому же после двухчасовой прогулки она не могла не почувствовать облегчения оттого, что увидела наконец знакомое лицо. Коричневый сюртук Дункана Уикса когда-то, несомненно, выглядел очень прилично, но теперь продрался на локтях, трех пуговиц недоставало и появились жирные пятна на обшлагах. Парик сидел на голове старика так же кособоко, как в первый день знакомства, щеки у него раскраснелись, а бугристый нос, покрытый сеточкой проступивших кровеносных сосудов, был лилового цвета.

– Как поживаете, мистер Уикс? – спросила Рейчел.

Старик улыбнулся, и морщины окружили его глаза еще более явственно.

– Миссис Уикс! Я не мог не почувствовать себя гораздо лучше, увидев ваше милое лицо, моя дорогая. Как поживаете вы? Как дела у моего сына?

– У нас все замечательно, благодарю вас. Я тут ходила на прогулку…

– Очень хорошо, очень хорошо. Счастлив увидеть вас снова. И как вы находите наш замечательный город Бат? Вам он нравится?

Говоря эти слова, Дункан Уикс покачивался, но только слегка. Он пристально вглядывался в сноху, и его глаза бродили по ней, производя внимательный, тщательный осмотр, который Рейчел нашла почти неприличным. От него пахло спиртным, и он произносил слова с сильным деревенским выговором.

– Да, очень нравится, сэр. Я здесь бывала и раньше, несколько раз, вместе с моей семьей. И мне было приятно опять тут очутиться.

– А где теперь ваши родные, моя дорогая?

– К сожалению, их… больше нет.

Лицо Дункана Уикса омрачилось, и он кивнул.

– Грустная штука, насколько я знаю. Приношу соболезнования, дорогая. Мать Ричарда, моя дорогая Сюзанна, тоже теперь далеко. Это случилось, когда Дик был еще мальчишкой.

– Да, он рассказывал, что едва знал мать.

– О, знал он ее прекрасно и очень любил. Ему стукнуло всего восемь лет, когда она умерла, поэтому, наверно, его воспоминания о ней померкли, – с грустью проговорил старик.

– А какой была ваша жена?

– Ну, красивое лицо, как вы, видимо, сами догадываетесь, сын унаследовал не от меня, – с улыбкой проговорил Дункан. – На мой взгляд, она была прелестной, как летний день, хотя у нее был взрывной характер, который мог вспугнуть птиц на пять миль вокруг, и голос ему под стать. Наверно, она не была такой утонченной дамой, как вы, дорогая, но она была дамой моего сердца, которую я любил больше собственной жизни.

– Я не такая уж утонченная, – запротестовала Рейчел.

– О, ерунда. Ерунда. – Старик помолчал и снова посмотрел в лицо Рейчел испытующим взглядом. – Скажите… где он вас нашел?

– Он… мы… – Рейчел замялась. Ее смутил необычный поворот разговора. – Я была гувернанткой в поместье, где жил один из его клиентов. Это не очень далеко от Бата. Там мы и встретились.

– Недалеко от Бата, вы говорите? Ну-ну. – Дункан Уикс помолчал, кивая каким-то своим мыслям. – Я очень счастлив за сына, что он выбрал вас себе в жены. Я давно наблюдаю, как он старается подняться выше, вырваться из того круга, к которому принадлежал с рождения. И ему, конечно, это удалось. Ведь разве смог бы он завоевать такую леди, если бы не сумел стать достойным ее?

Дункан улыбнулся опять, но в его глазах по-прежнему оставалось вопросительное выражение. Рейчел немного подумала, и ей вспомнился весь долгий и одинокий путь, который привел ее к тому, чтобы принять предложение Ричарда. «О, если бы дело было лишь в его красивом лице, его стремлении к самоусовершенствованию и моем восхищении тем и другим!»

– Хочу извиниться перед вами за… за то, как грубо обошелся с вами мой муж в день свадьбы. Мне бы хотелось, чтобы вы присоединились к нам за праздничным столом, потому что мы ведь одна семья, – проговорила Рейчел, ощущая чувство неловкости.

Дункан Уикс несколько мгновений колебался, перед тем как ответить, и его усталые глаза слегка затуманились.

– Ага, вы еще и добрая девушка, а не только хорошенькая. Мой сын затаил яростную обиду на меня, уже много лет прошло. Он сердится. Да, все еще сердится. – Старик покачал головой.

– Но за что?

– Это дело давно минувших дней. Список претензий у него длинный, и в нем, несомненно, есть вещи, о которых я даже не помню…

Дункан замолчал и посмотрел в сторону, словно не желая встречаться с ней взглядом. Рейчел догадалась, что всей правды она не услышала.

– Простите меня, не мое дело доискиваться, что между вами произошло. Но я вижу, что случившееся вас огорчает, и мне вас жаль. Возможно, сэр, если я поговорю с мужем… то смогу убедить его в том, что прошлые обиды не стоят того, чтобы о них помнить? – предложила она.

– Не нужно ради меня вызывать его неудовольствие, миссис Уикс, – возразил Дункан.

Рейчел немного подумала, затем взяла его руку и задержала в своей. Пальцы у него были толстые, суставы на них изуродованы старыми шрамами и артритом. Он выглядел усталым, печальным и неухоженным. Вскоре Рейчел стало не по себе от той ситуации, в которой она оказалась, держа старика за руку.

– Не могу обещать, сэр, что добьюсь успеха, – сказала она. – Но я понимаю, насколько важны родственные узы в жизни всякого человека. И мне больно видеть, как ими пренебрегают, поэтому я постараюсь сделать все возможное.

Внезапно Дункан Уикс смутился. Он прочистил горло и следующие слова произнес опасливым шепотом:

– Будьте осторожны, дорогая. Разумней не говорить обо мне с моим сыном. Старые раны не так легко затягиваются, а у него не только внешность, но и крутой норов его матери.

– Никогда не видела, чтобы Ричард его проявлял, – сказала Рейчел и отпустила руку свекра, подавив желание вытереть пальцы о юбку.

– Вот как? – Дункан было нахмурился, но затем его взгляд смягчился. – И вправду, кто станет выказывать свою вспыльчивость перед таким милым и добрым существом, как вы, моя дорогая. А может, вы как-нибудь придете меня навестить? Я почел бы за честь вас принять… Мы бы могли выпить по рюмочке бренди за вашу свадьбу, раз уж мне не довелось на ней присутствовать.

– Для этого, конечно, придется попросить разрешения у мужа, но я бы с удовольствием…

– Если станете отпрашиваться, он вам откажет, – прервал ее Дункан тревожным голосом. – Он разгневается и на вас, и на меня, моя дорогая, если вы скажете ему напрямик. Даже может отправиться искать меня, чтобы отругать.

– Уверена, он меня отпустит, сэр… И я не должна приходить к вам без спросу… Конечно, не должна.

– Ну, очень жаль, потому что я надеялся, что вы, может, и вправду как-нибудь зайдете.

Дункан Уикс сунул пальцы в карманы жилета, посмотрел в сторону, куда-то в конец улицы, его лицо утратило всю свою живость. Рейчел не знала, что ему ответить. Было заметно, что старика бьет легкая дрожь.

– Вы должны идти домой, сэр, и не стоять здесь на холодном ветру. Вы можете простудиться, – сказала она. – Но прежде дайте, пожалуйста, вашу визитную карточку, чтобы я знала, где вас найти.

– Мою карточку? Мою карточку… – пробормотал он, рассеянно хлопая себя по карманам. – Мою карточку. Да. Боюсь, такой у меня нет, моя дорогая. Но я могу указать адрес, если вы его не забудете. Хотите?

Рейчел кивнула. Когда она собралась идти дальше, Дункан Уикс взял ее за руку.

– Будьте осторожны, милая девушка, – сказал он серьезным тоном. – Будьте осторожны.

Ночью они занимались любовью, после чего она легла поближе к Ричарду. И на этот раз, как это теперь бывало всегда, Рейчел пыталась найти в происходящем плотское удовольствие, которое ожидала получить и на которое ей частенько намекала мать, когда они разговаривали с ней о замужестве. Хотя боли больше не было, но и ничего похожего на наслаждение тоже. Рейчел испытывала лишь довольно странное удовлетворение, сходное с тем, которое чувствуешь, если нажимать на ушибленное место. Новобрачную это ощущение, пожалуй, даже забавляло, она находила, что не такое уж оно отвратительное и может понравиться. Но Ричард всякий раз доходил до высшей точки, жадно ловя ртом воздух и положив голову ей на плечо, еще до того, как она могла как следует разобраться в своих чувствах. Она говорила себе, что счастлива приносить радость даже без того, чтобы переживать ее самой, но в то же время не могла не испытывать некоторого разочарования.

Тепло, исходившее от Ричарда, лежавшего рядом с ней, дарило приятное успокоение. Осязаемый, настоящий, он был тем якорем, который удерживал на месте, когда появлялось чувство, будто она брошена в море на произвол судьбы и ее уносит течением. Рейчел крепко ухватилась за его плечи, словно пытаясь погрузить пальцы в его упругое тело, и прижалась щекой к его макушке.

– У тебя все в порядке, Рейчел? – прошептал он.

– Да, любимый, – ответила она.

– Сегодня ты в первый раз назвала меня любимым, – заметил он.

– Тебе это понравилось?

– Очень. Мне это… очень понравилось.

Хотя голос Ричарда звучал приглушенно, она почувствовала, что он тронут. Рейчел поцеловала его волосы и крепко закрыла глаза, внезапно испугавшись, что может заплакать. Она не смогла бы сказать, чем вызваны эти слезы.

– Ты… ты счастлива здесь? Со мной? Ты ни о чем не жалеешь? – спросил он.

Рейчел не ответила на вопрос, и Ричард лег на спину, чтобы приподняться на локтях и посмотреть на нее, так что она смогла увидеть овал его лица в тусклом свете, проникавшем с улицы.

– Рейчел? – спросил он с беспокойством.

Она протянула руку и погладила его по подбородку.

– Я ни о чем не жалею, – сказала Рейчел, надеясь, что этих слов окажется достаточно, хотя она и ответила не на все вопросы.

Ричард вновь улыбнулся и поцеловал ее руку.

– Ты ангел, моя любимая, – произнес он сонным голосом, вновь положил голову ей на плечо, так что его подбородок уткнулся ей в ключицу, и через несколько мгновений заснул.

Рейчел долго лежала, не смыкая глаз; она различала слабый аромат геля, идущий от волос Ричарда, и горький запах копоти из камина. «Когда я забеременею, моя любовь к нему будет расти вместе с малышом. Мы станем настоящей семьей, и все будет хорошо». С улицы доносился стук колес проезжающих экипажей и обрывки слов. Кто-то говорил басом – гневно, на повышенных тонах. Потом раздались звуки шагов. Деревянный остов их дома поскрипывал. Дуновения холодного воздуха, проникавшие через приоткрытое окно, касались лица Рейчел, и она ощущала в них предвестие скорой зимы. Когда она наконец уснула, ей приснилась восхитительная быстрая река, вся искрящаяся на солнце. Рейчел любовалась рекой и одновременно страшилась ее из-за гнетущего предчувствия надвигающейся беды. Казалось, она парит над поверхностью воды, словно ее над ней что-то удерживает. Затем она услышала испуганный крик и поняла, что прозвучавший голос принадлежит не ей. Вокруг разливался запах лета и зеленых листьев, и у Рейчел возникло ощущение, что эта река чего-то от нее хочет.

На следующее утро Рейчел подождала, когда Ричард позавтракает, чтобы задать вопрос, связанный с его отцом. У мужа сразу после пробуждения часто бывал угрюмый, мрачный вид, и она поняла, что с ним лучше не говорить слишком много или слишком громко, пока он не поест. Рейчел принесла ему ломти хлеба, намазанные медом, несколько вареных яиц и поставила все это рядом с ним, пока он сидел, уставившись в столешницу, и отхлебывал эль из высокой кружки.

– Ты ни за что не отгадаешь, кого я вчера встретила, – невинно сказала Рейчел, когда, как ей показалось, подходящий момент настал.

– И кого? – спросил Ричард тихо, без видимого интереса.

– Твоего отца, Дункана Уикса. – Рейчел присела за стол напротив Ричарда, но ее улыбка померкла, когда она увидела, как помрачнело его лицо. – Мы столкнулись на улице, и… – Она запнулась. – Он спросил о тебе. Спросил, как ты поживаешь, – продолжала она настойчиво.

– То, как я живу, его не касается, а тебе нечего с ним разговаривать. Обо мне или о чем бы то ни было.

Голос Ричарда звучал тихо, но сказанное потрясло Рейчел.

– Но, мой дорогой, он же твой отец! А раз у меня отца нет, то и мой теперь тоже…

– Нет, Рейчел, он тебе не отец! Ничуточки не отец!

– Разве мы не беседовали о той боли, которую причиняет потеря родственников? Не говорили о том, как важны для нас наши близкие и как мы хотим стать одной семьей?

– Я отрекся от этого человека. Он мне больше не отец! Неужели не понятно?

Ричард ударил рукой по столу, да так сильно, что столовые приборы подпрыгнули. Рейчел вздрогнула. Ее сердце быстро забилось, но она решила не сдаваться. Она была уверена, что имеет на это право и должна его переубедить. «Будьте осторожны». Рейчел помнила слова Дункана Уикса, но пренебрегла ими.

– Нет, я не понимаю. Что он мог такого сделать, чтобы ты от него вот так отвернулся? И… даже если ты чувствуешь себя обиженным… он уже старик, бедный и нуждающийся в нашем сочувствии…

– Если я чувствую себя обиженным? Ты что, не веришь в серьезность моих слов? Ты действительно думаешь, что я мог отвернуться от отца из простого каприза? – Голос Ричарда стал хриплым от ярости, и когда он говорил, то тыкал в нее пальцем. – Как у тебя хватает наглости так рассуждать? Этот человек не был бы и вполовину так беден, как сейчас, если б не пропивал все гроши, которые получает, в тот же день, когда их ему заплатят. Он идиот и пропойца, и он разрушил мою жизнь, ты даже не можешь себе этого представить! Он убил мою мать! Этого он тебе не рассказал? Так что не читай мне проповедей о том, как я должен или не должен к нему относиться! И ты не будешь иметь с ним ничего общего, иначе, клянусь Богом, если я про это узнаю, тебе не поздоровится!

Рейчел в ужасе отпрянула от него, от его гневной речи, от направленного на нее пальца и той злости, сделавшей мужа похожим на туго натянутую рояльную струну. Она была настолько потрясена, что потеряла дар речи. С ней прежде никто так не разговаривал, и она никогда еще не сталкивалась с такой лютой злобой. Ричард сверлил ее огненным взглядом. Затем он снова взял кружку и отхлебнул эля, тогда как Рейчел продолжала сидеть и смотреть на него. Ее щеки пылали, никакие слова на ум не приходили. Она все еще тщетно пыталась найти, что сказать, когда Ричард встал и залпом осушил кружку.

– Мне пора идти, – сказал он холодно и спокойно. – Давай больше не будем об этом говорить.

Он вышел из комнаты, хмуря брови, а Рейчел осталась сидеть на кухне с таким чувством, словно ее только что публично раздели, – оскорбленная и униженная. Прошло немало времени, прежде чем ее бешено стучавшее сердце успокоилось, а пальцы перестали дрожать.

* * *

Со свадьбы Дика Уикса минуло девять ночей, и для Пташки все они оказались бессонными. Не спала девушка и теперь. Она лежала на узкой кровати в кромешной темноте своей комнаты и слушала, как Сол Брэдбери сопит и что-то бормочет во сне. Почувствовав дурной запах, она вдруг вспомнила, что все эти дни забывала мыться. Злясь на себя, Пташка крепко стиснула кулаки. Она бродила, словно во сне, с той самой поры, как увидела жену Дика – а вернее, ее лицо. Лишь небольшая часть сознания Пташки была обращена к делам, которые ей поручали, тогда как основная его часть была занята раздумьями о том, что она тогда увидела и что это может значить. В один из вечеров Пташка не заметила, как механический вертел[18]18
  Долгое время, до начала XIX в., в Англии использовались вертельные собаки, помещавшиеся в колесо типа беличьего, вращение которого передавалось на вертел; позже появились приспособления, в которых вертел вращался под действием груза или пружины.


[Закрыть] заклинило и свиная лопатка с одной стороны превратилась в уголь. Она испортила три галлона[19]19
  Галлон – мера объема, равная 4,546 л.


[Закрыть] имбирного пива, добавив туда слишком много закваски, так что и в тех бутылках, которые не взорвались, пиво имело отвратительный вкус. Даже всегда жизнерадостная Сол начала вздыхать и выражать недовольство по поводу отрешенного выражения ее лица и растерянно-хмурого взгляда.