Текст книги "Замок над рекой"

– Не все то золото, что блестит, – неохотно откликнулась Роми, вспомнив ирландца Питера. – Но это скорее касается людей и никак не относится к предметам искусства или памятникам старины.

– Я рад найти в вас единомышленника. Хочу, чтобы поселок Ла-Рош простоял еще шесть веков, но для этого в него надо вдохнуть новую жизнь. Для местных жителей это будет целая революция со всеми ее издержками, для меня – нескончаемая головная боль, но дело того стоит. На карту поставлена репутация нашего рода. Что вы по этому поводу думаете?

Роми несколько удивилась, что его интересует ее мнение. Из слов Клода вытекало, что он человек честный и благородный. Но не могла же ее мать сознательно оболгать невинного человека?

– Очень много высоких слов, – призналась она. – Не находите?

– Обстановка располагает! Сияние солнца, аромат цветов, круассан с шоколадом, красивая женщина напротив…

Красивый и сексуальный мужчина рядом с ней, мысленно добавила Роми. С чего это вдруг он назвал меня красивой? Чем дальше, тем больше выдает себя. Лицемер!

– Не боитесь утонуть в пышных словесах? – спросила она сухо.

– С большей охотой утонул бы в ваших огромных глазах…

Роми покраснела, не найдя подходящего ответа. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что желания их совпадали с той разницей, что он всего лишь развлекался и говорил ничего не значащие комплименты, а она действительно уже начинала терять голову в присутствии мужчины, который, скорее всего, хотел использовать ее. Потупив глаза, она поковыряла ложечкой мармелад в блюдце, как вдруг в голову ей пришел простой, можно сказать, элементарный вопрос, который как рентгеном высвечивал истинные намерения этого человека.

– А что будет со Старой Кондитерской? – спросила она. – Она включена в ваш генеральный план реконструкции?

Клод развел руками.

– Поймите меня правильно. Эти три коттеджа единственные во всем поселке находятся не в моей собственности, а потому я не могу включить их в план.

Роми почувствовала разочарование. Было бы лучше, если бы Клод де Ларош разыграл роль филантропа до самого конца, даже если потом все это оказалось бы не более чем болтовней. Но он предпочел сразу перевести разговор на деловую почву. Что ж, это было его законное право.

Она пригубила кофе из чашки, молча дожевала круассан и только после этого задала главный вопрос, ради которого, собственно, и затеяла всю эту беседу:

– Так вы хотели бы купить у меня коттеджи? – На лице Клода не дрогнула ни одна мышца, и Роми невольно восхитилась его выдержкой. – Именно об этом вы вели переговоры с моей матерью до ее… – Она запнулась и закончила: – До ее отъезда?

– Скажем так: я готов был откупить их у нее за разумную цену, пока они не пришли в негодность из-за полного отсутствия ухода с ее стороны, – сказал он, глядя в сторону. – Я знал, что София нуждается в деньгах, а Старая Кондитерская – памятник архитектуры XVI столетия, часть истории здешнего края. В самой Кондитерской прежде продавали свежий хлеб, пирожные; дом, расположенный рядом, до сих пор называется Пекарней, а следующий – Печным домом: в нем, насколько мне известно, сохранились подлинные орудия хлебопекарного производства того времени. Я надеялся помимо реставрации самих зданий возродить в Ла-Роше традиции кондитерского производства, но София ответила отказом, а теперь коттеджи принадлежат вам, Роми. Голос его звучал ровно, но рука, наливавшая кофе, задрожала, и он, заметив это, резко поставил чашку на стол, даже не наполнив ее до конца.

Для Роми это был очевидный симптом того, что совесть у него нечиста, и ей даже стало жалко, что Клод так скоро раскололся. В глубине души ей очень хотелось, чтобы мать ошиблась, но, увы, внимание и расположение, проявленные по отношению к ней этим человеком, диктовались, как стало теперь совершенно очевидно, исключительно меркантильными соображениями. Недвижимость, принадлежащая ей!..

Очевидно, все мужчины, а красивые мужчины тем более, были закоренелыми циниками, и задача Роми состоит в том, чтобы на сей раз не дать обвести себя вокруг пальца и не купиться на дешевые ухаживания этого внешне обаятельного ловеласа-аристократа, привыкшего использовать женщин в своих, исключительно корыстных, целях.

– Как вы думаете, – небрежно спросила Роми, – стоит ли мне так уж держаться за мамин подарок? – Она украдкой взглянула на лицо Лароша-младшего. Как и следовало ожидать – никакой реакции. – Насколько я поняла, два коттеджа используются в качестве частного пансиона. Если их немного подремонтировать, они могли бы стать неплохим источником дохода.

Ни один мускул на лице Клода не дрогнул. Он неторопливо отпил из чашки кофе и лишь затем, поднял взгляд на Роми.

– Боюсь, вы слишком оптимистично видите ситуацию, – сказал он. – Вспомните про кредиторов, которых передала вам по наследству мать. Готовы ли вы оплатить предъявляемые ими счета? Подумайте над этим. К тому же речь идет не о косметическом ремонте. С состоянием Старой Кондитерской вы уже знакомы, а два других здания находятся не в лучшем положении. Подозреваю, что они не рушатся лишь потому, что подпирают друг друга. А капитальный ремонт – это время и деньги. Большие деньги, Роми! Они у вас есть? Кстати, вы настолько хорошо владеете французским языком, чтобы самостоятельно руководить строительными работами?

– Я несколько лет работала в бригаде реставраторов на реконструкции колокольни в Бристоле и знаю кое-что о реставрации, – безапелляционно заявила Роми. – Если хотите, я прочитаю вам лекцию о влажном и сухом гниении и способах борьбы с ним! Она с удовлетворением заметила, что на лице Клода Лароша мелькнула тень удивления. В любом случае это было лучше, чем отсутствие какой-либо реакции вообще.

– В Печном доме средневековые печи почти полностью разрушены, – тем же ровным тоном сообщил Клод. – Прежние арендаторы приказали их просто-напросто засыпать землей, не зная, что это нарушение административных требований к содержанию домов, сдаваемых внаем. Вам потребуется целая бригада землекопов, чтобы привести печи хотя бы какой-то порядок.

– Ничего страшного, – остановила его Роми и разломила напополам очередной круассан. – Я неплохо владею мотыгой, киркой и прочими землеройными инструментами. А потом, не зря же говорят, что смелость города берет? После всего, что вы рассказали мне о реставрации поселка, мне было бы интересно посмотреть, не смогу ли я проделать то же самое в отношении всего лишь трех небольших домов. Насколько я понимаю, Старая Кондитерская, в случае ее реставрации в прежнем качестве, обладает немалым коммерческим потенциалом.

– Вы самонадеянны, – заметил Клод, – если в одиночку намерены провернуть работу, для которой я предполагал нанять целую бригаду строителей!

Роми охватила легкая паника. Неужели дело обстоит так плохо? – подумала она. Но, уже войдя во вкус роли, она объявила:

– Возможно, вы преувеличиваете степень ветхости зданий! В ближайшие несколько дней я самостоятельно произведу их инспекцию, и тогда уже можно будет судить, насколько я смела и самонадеянна в своем намерении обновить дома в одиночку.

Клод придвинулся к ней вплотную.

– Только не слишком откладывайте проведение инспекции, – вполголоса посоветовал он. – Если вы ничего не предпримете, то в самое ближайшее время на вас может обрушиться волна претензий со стороны и без того редких квартирантов… Кроме осмотра интерьера советую осмотреть потолочные перекрытия. Во всем поселке балки подточены термитами. Впрочем, в вашем доме мог поработать древесный жучок. Вы, как специалист, наверняка сталкивались с ним?

– О да, конечно! – кивнула головой Роми, придав лицу значительное выражение. – А потом, у меня всегда есть возможность подстраховаться и использовать на самых сложных работах местных рабочих-строителей.

– Не думаю, что у вас есть такая возможность.

– Что, в Ла-Роше и его окрестностях совсем не осталось строителей? – удивленно приподняла брови Роми.

– Нет, строители-то здесь есть, причем несколько человек. Но, боюсь, ни они, ни другие жители поселка, ни за какие коврижки не согласятся переступить порог вашего дома.

Уж не разыгрывает ли он меня? – недоверчиво подумала Роми.

– Их здесь собаками травили, что ли? – попробовала пошутить она.

Клод спокойно потянулся к чашке с кофе.

– Выражаясь фигурально – да, – сказал он. – Усилиями вашей матери они превратились в людей без будущего.

Роми невольно присвистнула от удивления.

– Ничего себе! – пробормотала она, но тут же снова преисполнилась недоверием. – И как же ей это удалось?

Клод помедлил, словно пытался подобрать нужные слова, но никак не мог найти их.

– Не хочется первым рассказывать вам обо всем, – заговорил, наконец он, – но лучше уж сделать это мне, чем жителям поселка, с которыми вам придется столкнуться. Обитатели Ла-Роша ненавидят Софию Дюбуа-Стэнфорд лютой ненавистью и свое отношение к ней по инерции могут перенести и на ее дочь. Проще говоря, вас здесь могут подвергнуть обструкции – в лучшем случае, в худшем же случае – попытаются выгнать из поселка. В любом случае враждебное отношение с их стороны вам гарантировано.

У Роми мороз пробежал по коже. Ей показалось, что она снова сидит за партой и повторяется то, что преследовало ее на протяжении школьных лет, – одиночество, разговоры и перешептывания за спиной, мелкие пакости, которые устраивали ей одноклассники. Неужели в мире ничего не меняется?..

Она попыталась намазать на булку остатки мармелада, но руки ее так сильно дрожали, что столовый нож со звоном упал на кафельный пол.

– Вы не могли бы более ясно и четко объяснить, что здесь творится? – Она недобро посмотрела на Клода.

– Видите ли, Роми, плохое отношение к вашей матери объясняется многими причинами, в том числе и самыми заурядными. Например, она всем осталась должна – мяснику, бакалейщику, зеленщику. Это люди, у которых и без того маленький оборот, прибыли у них – кот наплакал, но они испокон веков привыкли полагаться на честность и порядочность своих клиентов. В случае с вашей матерью у них вышла накладка.

Роми готова была сгореть от стыда и страха.

– Так, значит, меня здесь не примут, – сказала она еле слышно.

– Больше того, – продолжил Клод, – они откажутся продавать вам любой товар, начиная от гвоздей и кончая молотком; кроме, как за наличные. Если вообще согласятся продавать вам что-либо. Их обиды слишком свежи, и одно упоминание имени Софии действует на людей, как красная тряпка на быка. Еще раз извините меня, но самое разумное в вашем положении – уехать отсюда и не раздражать местных жителей своим присутствием… Ну ладно, – сказал он вдруг, – пожалуй, я пойду!

– Как? – вскрикнула Роми, почти уже собравшаяся наперекор матери сама предложить ему купить коттеджи. – Вы напустили на меня страха, а теперь уходите?

– Дела, знаете ли, – сухо пояснил Клод. – Я зашел, чтобы проведать вас и предупредить о том, какой прием может ждать дочь Софии Дюбуа-Стэнфорд в нашем поселке. Ваша мать вынуждена была сбежать отсюда, а уж у нее характер тверже железа.

Упоминание имени матери вывело Роми из себя, и ее угасшая было решимость стоять до конца, вспыхнула в ней с новой силой.

– Скажите-ка мне, месье де Ларош, – ядовито спросила она, – но почему именно вы, защитник и покровитель поселка и его жителей, ненавидите мою мать больше всех? Уж не вы ли, угрожая расправой, вынудили ее бежать из поселка?

– Я волоска не тронул на ее голове, – хрипло проговорил Клод, и впервые за время разговора лицо его стало холодным и неприязненным. – Хотя мне порой и хотелось этого!

Роми какое-то время беззвучно шевелила губами, пока дар речи не вернулся к ней.

– Но почему? Наверняка здесь есть что-то личное – не в одних же долгах дело!

– Да, личное, – недобро прищурившись, процедил Клод. – Она, разрушила мою семью!

Воцарилось тягостное молчание. Прогнать его? – тоскливо подумала Роми. Ничего не слушать, ничего не знать? Тяга к истине оказалась сильней ее.

– Вы можете объяснить, каким образом она это сделала?

В глазах его блеснула жалость – и тут же исчезла.

– София Дюбуа появилась в поселке много лет назад, – сказал он чуть слышно. – Каким-то образом она устроилась экономкой в наш дом, в сезон сбора урожая подрабатывала на виноградниках. Местные мужчины глаз с нее не сводили. Она была редкостной красавицей, с виду хрупкой, беззащитной и чрезвычайно сексуальной.

Губы у Клода сжались, превратившись в тонкую линию.

– И вы, разумеется, тоже влюбились в нее, а когда она отвергла ваши пылкие юношеские чувства, унизив тем самым вашу мужскую гордость, затаили на нее зло?

– Нет, черт возьми! Все было не так. – Он положил руку девушке на плечо и внимательно посмотрел ей в глаза. – Не я потерял голову от любви к ней, а мой отец. Через несколько месяцев после своего появления здесь, она стала его… любовницей. С этого момента моя мать и я перестали для него существовать. Роми вздрогнула.

– Моя мать была любовницей вашего отца? Вы лжете! – закричала она.

– Рассудите здраво, Роми. Обо всем этом, не называя имен, я рассказал вам, еще не зная, кто вы. Спросите любого человека в поселке – он подтвердит каждое мое слово, если, конечно, вообще согласится разговаривать с вами… София словно околдовала отца и выставляла свою связь с ним напоказ, абсолютно не заботясь о чувствах тех, кто поневоле оказался вовлеченным в эту историю. Вот почему я… ненавижу ее!

– О Боже! – прошептала Роми, чувствуя, как мучительный стыд захлестывает ее.

Она закрыла глаза, но высокомерное лицо Клода по-прежнему стояло перед ее глазами. У нее вдруг мелькнула мысль, что за его злобой по отношению к ее матери стоит еще что-то, и что он открылся ей не до конца. Но и сказанного было более чем достаточно.

Набравшись смелости, она открыла глаза и увидела на его лице отвращение.

– Простите, – пробормотала она. – Теперь я понимаю, откуда в вас это ожесточение. Но с другой стороны, люди не могут не влюбляться…

– Верно! Но они могут держать себя в рамках приличий, чтобы не навредить ближнему своему, – с трудом сдерживая себя, ответил Клод. И вдруг его словно прорвало: – Папин роман стал предметом сплетен в поселке. После того, как он подарил Софии три здания, находившихся на балансе его имения, с ним имел разговор мэр и скандал разросся на всю округу. Стоило мне и маме выйти за ворота, как нас встречали сочувственное молчание и отведенные в сторону глаза. За нашими спинами, вовсю обсуждался скандал в благородном семействе, и сочувствие жителей поселка было не на стороне отца.

– Представляю, что вы должны были чувствовать, – согласилась Роми.

– Мама, и я уехали, – сверкнув глазами, продолжил Клод. – Мы не могли переносить этого унижения и дальше. Любой другой на моем месте, обнаружив, что его отец…

– Пожалуйста, хватит! – закричала Роми в отчаянии. – Я всю жизнь слышала одно и то же: моя мать – чудесная женщина, никто другой ей в подметки не годится, она – красивая…

– Не отрицаю! Она была очень хороша собой.

– Но ни в коем случае, не жестокая! – снова воскликнула Роми, мысленно умоляя Клода Лароша, чтобы он утвердительно кивнул и на сей раз.

Ответом было гробовое молчание.

– Боже, Клод! – всхлипнула Роми, глотая комок слез, подступивших к горлу.

И вдруг он рывком притянул ее к себе, и лицо его исказила судорога.

– Будьте вы прокляты! Вы и ваша мать! – прохрипел он, и едва Роми беспомощно приоткрыла рот, чтобы что-нибудь сказать в ответ, свирепый поцелуй заглушил ее слабый возглас протеста.

Мыслей не осталось, были только его жесткие губы, впившиеся в ее мягкий, податливый рот, и его железные объятия. Роми ударило словно током, губы их слились, а готовность к сопротивлению растаяла на глазах.

Взметнувшиеся, чтобы оттолкнуть его, руки Роми обвились вокруг плеч Клода, пышная грудь девушки прижалась к его широкой твердой груди. Роми беспомощно всхлипнула и…

– Клод! – пробормотала она, совершенно смешавшись. Он только что целовал ее, и ей это нравилось, она ждала большего, много большего. Но он отпрянул от нее.– Зачем вы это сделали? – спросила она, с трудом скрывая разочарование.

Клод глубоко вздохнул и отвел глаза в сторону.

– А как еще я смог бы унять… твои слезы? – угрюмо ответил он вопросом на вопрос.

– Подумаешь, какой жалостливый! – чуть не задохнулась девушка от обиды.

– Зато мой поцелуй сработал, не правда ли? – с усмешкой сказал он и отступил к двери кухни.

– Пара утешающих слов и носовой платок были бы не менее действенным средством, – покраснев до корней волос, с гневом выдохнула Роми.

Клод, уже стоя в дверях, обернулся.

– И куда, более умным, – неохотно согласился он. – Если бы я знал, что тебя это так заденет, я не рискнул бы даже прикоснуться к тебе. Надеюсь, ты не примешь моего чисто дружеского жеста за нечто более серьезное? Я не испытываю к тебе ни малейшего влечения! Ни ма-лей-шего! Ты абсолютно не в моем вкусе.

– Тогда, наши чувства абсолютно, взаимны, – парировала Роми, пытаясь удержать хотя бы каплю самоуважения в своей вопиющей от обиды душе.

Клод злобно поджал губы и вышел прочь, от души хлопнув напоследок дверью.

Роми осталась одна, раздавленная и беспомощная. Сцена с Питером ОТулом повторялась один в один, с той лишь разницей, что сегодня дело ограничилось поцелуем. Не Бог весть, какая драма для нормальной женщины, но не для нее. Она уже поклялась никому на свете не дарить своего сердца, и вот – всего секунду назад от ее решимости чуть не осталось и следа…

Бессильно осев на пол, она всхлипнула и простонала:

– Какая, же я дура!

Совершенно непонятно было, как ей дальше жить на этом свете.

Машинально облизнув губы, к которым только что прикасался своими горячими губами Клод, она подумала о другом – о радости единения двух тел! Она была восхищена и поражена той силой и энергией, которые исходили от Клода, и это было самое страшное, потому что свидетельствовало о ее полной бесхарактерности и слабоволии.

Почему она не воспротивилась его домогательствам сразу, а потом позволила ему уйти? Ответ был ясен: этот мужчина в совершенстве владел искусством взламывать ее оборону. Он подкупал ее лживым вниманием и мнимым сочувствием, обволакивал ее, как туман, пробуждал в ней самые сокровенные чувства, а затем бросал, заставляя в полной мере ощутить свое унижение. И все для того, чтобы получить от дочери то, что не удалось взять у матери. Боже, как она ненавидела его за свое слабоволие!

Я не позволю втоптать себя в грязь! – прошептала Роми чуть слышно и крепко сжала кулачки. Да, она оказалась в тяжелой, прямо-таки отчаянной ситуации, но разве не приходилось ей в прошлом выпутываться из еще худших передряг?

Для начала она занялась поиском и разборкой всех имеющихся в доме документов. Они оказались в ящике письменного стола под стопкой пожелтевших от времени бумажных салфеток, и к ним была прикреплена записка, на которой рукой матери было выведено: «Дома на имя Роми Стэнфорд». Само собой разумеется, дарственная, как и прочие документы, была написана по-французски, так что кроме своего имени и имени матери она не разобрала в них ни слова.

Роми тут же составила список предполагаемых покупок, поставив на первое место в нем франко-английский словарь.

Просмотрев карту, она обнаружила, что ближайшими к Ла-Рошу населенными пунктами являются два городка – Верен и Арни, и там, вероятно, можно купить все, что ей потребуется.

– Сначала – беседа с туристами-квартирантами, – произнесла она вслух, чтобы как-то нарушить царящее в полутемных комнатах молчание, – плюс предварительный осмотр коттеджей. Потом – поездка по магазинам.

Если туристы говорят по-английски, можно будет с ними поболтать по душам, а вечером пригласить на чай, подумала она.

В конце концов, нужно же ей иметь хоть какой-то круг общения в потенциальном море вражды. И если здраво рассудить, дела ее не так уж плохи, главное – смотреть вперед с оптимизмом.

С деньгами у нее, правда, было негусто.

Девушка сидела, понурившись, на скамейке на немноголюдной даже днем центральной площади Ла-Роша в двух шагах от овощного рынка. Ее так называемый отпуск на глазах превращался в непреходящий кошмар.

Отдыхающие при ее появлении чуть ли не набросились на нее с кулаками, а немного успокоившись, устроили молодой хозяйке пансиона в высшей степени познавательную экскурсию по коттеджам. К сожалению, они имели более чем веские основания для своего недовольства.

Роми с тоской посмотрела на открытые двери бара. Аромат горячего кофе щекотал ноздри, под ложечкой у нее сосало, но путь в бар был ей заказан. Вчера бармен в недвусмысленных выражениях предложил ей выйти вон, и хотя она не знала языка, но без труда поняла, что означают нахмуренные лица посетителей заведения и махание руками перед самым ее носом.

Заскрежетали, открываясь, ворота замка. Роми напряглась: на площадь вышел Клод де Ларош. Несколько пожилых мужчин, сидевших за столами под зонтиками, махнули ему рукой, подзывая к себе, но он лишь откланялся, торопясь, по-видимому, по каким-то неотложным делам.

– Можно вас на пару слов?

Роми испуганно обернулась. Возле скамейки, наклонив набок голову и прищурившись, стоял мистер Пикок – пожилой английский турист из Уэльса, снимавший комнату в верхнем этаже Пекарни.

– Да, мистер Пикок, я вас слушаю, – с любезной улыбкой сказала Роми, хотя внутренне обмерла от страха.

– Мы с женой еще раз обо всем поговорили и решили потребовать назад наши деньги.

Девушка вздрогнула, словно от удара плетью. Это было худшее из того, что она могла ожидать.

– Я… У меня нет лишних денег. Я же объясняла, что до недавнего времени все эти коттеджи были собственностью матери. Деньги остались у нее…

– Это ваши проблемы, нас они не касаются, – сварливо объявил англичанин, повысив голос на добрых два интервала, и Роми съежилась от страха при мысли, что весь поселок является свидетелем их скандальной перебранки. Хорошо еще, их разговор на английском, мало кому был понятен. – Я не для того копил деньги целый год, чтобы провести отпуск в сырой полуразвалившейся лачуге, в окружении допотопной мебели, изъеденной древесным жучком!

– Мебель вполне приличная, мистер Пикок. Кровати, например, были куплены не более десяти лет назад, – неуклюже попыталась отшутиться Роми.

– Вот именно! Поэтому я говорю вам: гоните обратно наши деньги или я обращусь к представителям местных властей, пусть конфискуют что-нибудь из вашего имущества, черт возьми! Она, понимаете ли, будет разъезжать целыми днями на баснословно дорогом мотоцикле и при этом утверждать, что у нее нет денег!.. Не на того напали, мисс Стэнфорд! Меня на мякине не проведешь! Попробовали бы вы поспать на скрипучей кровати с продавленной сеткой! Или день приезда посвятить уборке комнаты и выносу мусора! Понравилось бы вам такое?

– Нет, мистер Пикок, – еле слышно ответила Роми, – не понравилось бы.

– И почему не работает по вечерам бар? – войдя в раж, бушевал квартирант. – В рекламном объявлении было сказано про пляж, лодочную станцию и прочие услуги – все это закрыто, и не похоже, чтобы когда-нибудь начало функционировать. Чем нам здесь заниматься? Шататься по улицам, которые мы уже знаем, как свои пять пальцев или читать газеты? Для этого вовсе не надо было пересекать Ла-Манш.

– К сожалению, режим работы местных заведений от меня не зависит, – пояснила Роми.– Насколько я знаю, туристов в последнее время было мало, и хозяева не видят смысла работать допоздна. Невыгодно.

– Не место отдыха, а кошмар какой-то! – ярился англичанин.

– А по-моему, здесь просто рай земной! Какая природа, какой воздух! – возразила Роми, краем глаза заметив, как к ним подошел Клод. Сердце у нее оборвалось от тягостного предчувствия.

– Какие-нибудь проблемы? – небрежно поинтересовался он.

– Пустяки! – бесстрашно солгала Роми, мысленно умоляя Клода не останавливаться и идти дальше по своим делам.

– Кто вы такой, чтобы прерывать чужой разговор? – набросился теперь уже на Клода мистер Пикок.

Клод сверкнул своей фирменной аристократической улыбкой.

– Позвольте представляться. Я есть сеньор Ларош. – Говоря на ваш язык, местный лендлорд.

Роми невольно хихикнула: Клод, желая произвести впечатление на ее квартиранта, говорил, на плохом английском с подчеркнутым французским акцентом.

– Мистер де Ларош в совершенстве знает английский, мистер Пикок, – вмешалась она. – Он много лет прожил на юге Соединенных Штатов, так что не обращайте внимания на то, что он коверкает фразы. Это такая причуда, модная среди французских аристократов.

Клод ухмыльнулся и протянул руку собеседнику:

– Как у вас дела? Подозреваю, вы не вполне удовлетворены условиями здешнего проживания?

– «Не вполне» – это слишком мягко сказано, – заявил турист, до крайности польщенный тем, что видит перед собой настоящего французского дворянина. – Мы с женой переговорили с одной из жительниц поселка, рассказали ей о наших условиях проживания, и она согласилась с тем, что селить гостей в такое помещение – значит нанести им оскорбление…

– С одной из местных жительниц? – почему-то насторожился Клод. – Не с мадам ли Дарье из дома напротив? Седовласая дама лет шестидесяти, полная?

– Нет, нет, – замотал головой англичанин. – Блондинка с волосами до плеч, стройная, молоденькая, в джинсовых шортах. Вы, вероятно, знаете, кто она?

– Есть кое-какие предположения, – уклончиво ответил Клод.

– Очень симпатичная и доброжелательная особа. Она-то нам и объяснила, что мы имеем полное право, потребовать назад свои деньги. Если у вас есть какое-то влияние на мисс Стэнфорд, сэр, объясните ей, что жилье, которое она сдает, совершенно непригодно для отдыха. Мы подадим на нее в суд, за надувательство! В рекламном объявлении нам сулили золотые горы.

– Вот видите, мисс Стэнфорд, ваше жилье в совершенно непригодном для отдыха состоянии, – с добродушной усмешкой сказал Роми Клод, но глаза у него были холодными, как лед.

Роми почувствовала, что ее оттесняют на задний план.

– Мистер Пикок, – сказала она негромко, притворяясь, что не видит и не слышит Клода. – Мне очень жаль, что вы и ваша супруга оказались в комнате, не приготовленной к вашему приезду. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть вам ваши деньги…

– Я требую назад всю сумму!.. – начал было он.

– Вы ее получите, – поспешила заверить его она. – Можете мне поверить. – Она сняла с плеча холщовую сумку и вынула оттуда кошелек.– Если вы оставите мне свой адрес и назовете сумму, которую с вас взяли за проживание здесь, я пришлю вам почтовым переводом недостающую сумму сразу, как только у меня появятся деньги. Мне и в самом деле крайне неловко, что вам пришлось столкнуться с такими неудобствами. А для начала возьмите это…

– О да, неудобств хватает… – Мистер Пикок был, казалось, смущен чистосердечным признанием Роми, но от протянутых денег не отказался. – Не очень-то их тут много! – заметил он, пересчитав купюры. Всего тридцать фунтов!

– Это все, чем я располагаю в данный момент, – скромно сообщила Роми.

– Гм! Посмотрю, что скажет жена. Полагаю, семейная пара, снимающая комнату рядом с нами, также потребует компенсации. Они тоже принимали участие в нашем разговоре в саду…

– С белокурой леди? – как бы между делом поинтересовался Клод.

– Совершенно верно! Она так нас поддержала, и вообще, не девушка, а кладезь информации. Она так великолепно говорит по – английски! По ее словам, в подвалах здания живет целый выводок крыс…

– Что? – воскликнула Роми, заливаясь краской. – Это, беспардонные домыслы! Откуда ей знать?!

– Скажите лучше, откуда вам знать, если вы появились здесь только два дня назад? – с достоинством парировал мистер Пикок. – Юная леди клятвенно заверила нас в правдивости своих слов. И сказала, что, если вы ничего не предпримете, мэр закроет ваш так называемый пансион из соображений санитарной безопасности.

– Так и сказала?

– Так и сказала. А я сообщил ей, что плита в соседнем доме не работает.

– Да, я в курсе, – перебила его Роми, чувствуя, что еще минута, и она провалится сквозь землю от стыда. – Я уже поговорила с четой Макмиллан, снимающей это помещение, и пообещала принять необходимые меры.

– Да уж будьте добры! И сразу по вашему приходу давайте-ка составим договор о компенсации, которую вы выплатите нам за перенесенные неудобства и испорченный отпуск. Иначе неприятности вам гарантированы. Верить вам на слово я не собираюсь. Мы свои права знаем!

На этой нелицеприятной ноте мистер Пикок закончил разговор и, коротко кивнув Роми и любезно пожав руку Клоду, двинулся дальше, преисполненный достоинства.

– Я не предполагал, что вы сдадитесь без боя, – заметил Клод, с интересом глядя на девушку.

– А что мне полагалось делать? – пробормотала она. – Лгать? Коттеджи ведь действительно не подготовлены для вселения в них отдыхающих, и я не могу отрицать очевидного.

– Многие на вашем месте попытались бы сделать именно так.

– Значит, я не принадлежу к этим многим, – огрызнулась Роми.

– Да, вы в крайне неприятном положении, – задумчиво сказал Клод. – Каждую субботу будет приезжать новая партия отдыхающих, день спустя они будут требовать компенсацию за неудобства… Ваша матушка хоть оставила после себя журнал прихода-расхода по пансиону?

– Н-нет… Я ничего подобного не нашла.

– Остается надеяться, что туристы оплачивают проживание в пансионе по приезде… Чертовски некрасиво со стороны матери оставить дочь в такой ситуации, – покачал головой Клод.

– Но она ничего не могла сделать! – вяло откликнулась Роми.

– Порядочная мать ни за что не оставила бы свою дочь в таком неловком и двусмысленном положении. Или вы думаете иначе?

Роми ничего не ответила, потому что слова Клода вторили самым ужасным ее подозрениям, а именно – что мать сознательно бросила ее здесь, предоставив самой расхлебывать эту кашу. Если бы это сказал кто-то другой, а не Клод…

– В вас говорит предубеждение, а потому вы склонны думать о ней только самое плохое, – возразила она.

– Боже! Неужели вы настолько слепы и упрямы?..

– Пока мне не известны факты, я оставляю за собой право на сомнение. У мамы были причины поступить так, а не иначе. Она вскоре свяжется со мной, и тогда я спрошу ее обо всем…

– А если не свяжется?

Это было невозможно. Ведь мать обещала…

– Тогда я буду действовать по своему усмотрению.

Клод прищурил глаза.

– А до того?

– Это вопрос нескольких ближайших дней, – твердо сказала Роми. – Посмотрю, как пойдут дела в течение недели или около того. Мне не впервой переносить подобные испытания, как-нибудь выкручусь.

Роми вспомнила, как в школе ее несколько раз обвиняли в проступках, к которым она не имела никакого отношения, просто она была удобным козлом отпущения, и за нее никто и никогда не заступался… Разнервничавшись, она вытащила из сумки плитку шоколада и впилась в нее зубами.