Текст книги "Не могу отвести глаза"

Кейси Майклз
Не могу отвести глаза

Посвящается Джону Сконьямильо, одному из хороших парней.

– Если бы кое-кто не совался в чужие дела, – хрипло проворчала Герцогиня, – Земля бы вертелась быстрее!

Льюис Кэрролл «Приключения Алисы в Стране чудес»[1]1
  Перевод Н. Демуровой.


[Закрыть]

Глава 1

Существует не так уж много приятных вечеринок для молодых женщин, трастовый фонд которых исчисляется восьмизначными цифрами. С другой стороны, не так уж много людей, способных представить жизнь молодой женщины, трастовый фонд которой исчисляется восьмизначными цифрами, и понять, каково это – беззаботно жить в стеклянной клетке.

Наверное, именно поэтому Шелби Тейт и было глубоко наплевать на мнение всех остальных. Она была несчастна, страдала, и все прочие могли умолкнуть и не мешать ей жить собственной жизнью.

Можно подумать, ей бы это позволили.

В настоящий момент Шелби стояла в большой гостиной филадельфийского особняка Тейтов на Мейн-лейн, а ее дорогой – и единственный – брат читал ей нотацию о долге и обязанностях тех, кто принадлежит к фамилии Тейтов. В этот жаркий июньский день на Шелби были хлопковое платье и практичные, но дорогие белые туфли-лодочки.

Шелби имела целую дюжину шорт, но только теннисных, поэтому носить их можно было лишь на корте. Лиф без спинки и рукавов, с завязочками на шее и на спине, обрезанные джинсы и сандалии из ремешков в ее кругу считалось носить неприличным. Но сама Шелби придерживалась иного мнения.

Ее натуральные светлые волосы гладкой волной ниспадали почти до плеч. Классический стиль а-ля Грейс Келли – как и черты ее лица, как и ее родословная. Породистая – вот какая была Шелби Тейт от макушки до стройных лодыжек.

Но ее гардероб и внешность составляли всего часть того, что входило в представление о Тейтах. Было и другое. Много другого.

Тейты не воевали; они посещали школу. Они не выступали против войн, пока находились в школе. Тейты не устанавливали моду, равно как и не следовали ей. Никогда ни один Тейт и часа не провел ни в тюрьме, ни на рок-концерте, ни на прогулке по улице. И уж конечно, никто из них не подвизался в политике. Их телевизоры всегда были настроены на канал общественного вешания.

Тейты обладали прекрасными манерами и вели себя достойно, как люди хорошо образованные и великолепно воспитанные. Свадебные фотографии Тейтов публиковались в лучших журналах. Их дети учились в частных школах. Друзей им находили среди ровни, встречавшейся не слишком часто.

Мужчины шли по стопам отцов, занимаясь семейным бизнесом, дочери составляли отличные партии, а матери устраивали благотворительные балы и соревнования по крокету.

Быть Тейтом – это вам не фунт изюму.

– Ты слушаешь меня, Шелби? Мне не хочется заострять на этом внимание и казаться жестоким, но. по-моему, ты меня не слушаешь.

Шелби отвернулась от окна, выходившего на скучный, ухоженный сад позади особняка Тейтов, и улыбнулась брату.

– Разумеется, я слушаю тебя, Сомертон. – Она запустила пальцы в волосы и осмелилась заложить выбившуюся прядь за правое ухо. – Лимузин приедет сюда в семь, и ты был бы очень признателен, если бы я хоть раз в жизни спустилась вовремя, чтобы не заставлять ждать всех остальных. В конце концов, даже вообразить нельзя, кто пожелал бы пропустить начало вечера.

Сомертон Тейт нервно откашлялся, не глядя на сестру.

– Не надо так, Шелби. Неужели я хочу слишком многого, прося тебя проявить пунктуальность и надеясь, что ты приложишь некоторые усилия, чтобы повеселиться?

Шелби покачала головой:

– Нет, Сомертон. Прости меня. Просто это такая ерунда, вот и все. – Тейтам позволялось быть вульгарными, но не выходя за пределы строго определенных выражений. Например, что-то Тейты могли назвать ерундой, но не кучей дерь…

Шелби вздохнула.

– Не знаешь ли, Сомертон, сколько благотворительных балов должен посетить человек? Может, существует квота? Когда мы спасем предусмотренное количество китов, деревьев… или бездомных далматинов на этой неделе? И не более ли эффективно, а смысле экономии денег, отказаться от оркестра, цветов, поставщиков и просто послать чек?

Ответа на ее вопрос у Сомертона не было. Да и откуда? Они же Тейты, четвертое поколение, живущее на Мейн-лейн в Филадельфии. Они посещали благотворительные балы. Почему? Потому что всегда это делали и всегда будут делать до скончания века.

Сомертон Тейт был на четыре года, старше Шелби и на три дюйма ниже – худощавый блондин, чувственно красивый и довольно-таки субтильный, со светлыми, уложенными во влажном состоянии волосами и довольно близорукими голубыми глазами. Он принадлежал к категории тех мужчин, которые носят костюмы и никогда – одежду спортивного стиля. Даже его теннисные белые брюки никогда не смели измяться. По мнению Шелби, он не потел. Когда ты – один из Тейтов, подобное непозволительно.

И теперь Сомертон дулся. Он в самом деле здорово надулся, поджав губы и немного скривив их, а потом сел на один из шератоновских диванов, аккуратно согнув ноги, сложив руки, почти уронив их на колени, и вздернув свой начинающий подрагивать подбородок с ямочкой.

Сомертон уже нарушил одно неписаное правило Тейтов, и, поскольку считал себя нерешительным, это был такой сногсшибательный проступок, который заставил бы целые поколения Тейтов перевернуться в своих мраморных усыпальницах, если бы это допускали чопорность и скованность, какими они отличались при жизни.

Ему и Джереми, его «очень хорошему другу», повезло, что на геев в этом сезоне была мода. И Сомертон мог не обращать внимания на небольшие взбрыки Шелби, потому что она совершенно спокойно приняла Джереми. Сомертон не допытывался почему – стояла ли за этим некая скрытая либерально-демократическая слабость, или Шелби просто не заботило поведение брата. Последняя мысль угнетала Сомертона, поэтому он изгнал ее из головы.

Шелби почувствовала нервозность брата и улыбнулась ему, надеясь, что он поверит своим глазам и не станет слишком пристально всматриваться в нее.

– О, Сомертон, прости меня, – проговорила она, садясь рядом с ним и обнимая его. – Я забыла про девиз Тейтов, верно? «Мы не спрашиваем почему, а веселимся от души». – Поцеловав брата в щеку, Шелби встала. – Сегодня вечером я не опоздаю, Сомертон, обещаю.

Он поднял голову, все еще держа сложенные руки на коленях и надув губы.

– Опоздаешь. Ты заставишь нас всех ждать тебя по меньшей мере четверть часа. Дядя Альфред развлечется тем, что выпьет половину запасов бренди в доме. Джереми, суетясь, раз шесть поменяет галстук, а Паркер позвонит из клуба, уверенный в том, что тебя похитили. Полагаю, ты могла быть более внимательной к своему жениху, Шелби.

– Знаю, знаю, – отозвалась Шелби, готовая согласиться со всем, что скажет Сомертон, лишь бы поскорее уйти из комнаты, хотя могла отправиться только наверх, в свои комнаты, где горничная наполнила для нее ванну и разложила на кровати платье. В иные дни Шелби казалось, будто она лишь одевалась и раздевалась, чтобы затем снова одеться.

– За Паркера не волнуйся, Сомертон. Мне было бы приятно сознавать, что он волнуется, поскольку не может прожить без меня и минуты, но для нас обоих не секрет: это не так. Брак Тейт – Уэстбрук станет еще одним в длинной череде супружеских союзов.

Сомертон со вздохом поднялся и обнял сестру, желая успокоить. Он любил Шелби, однако мало понимал ее.

– Тебе известно, что это неправда, Шелби. Паркер заверил, что безумно любит тебя, и я верю ему. Он хороший, честный человек из безупречной семьи, и его жена будет счастливицей.

Шелби отстранилась от брата, сама удивившись своей горячности.

– Чудесно! Если он так тебе нравится, вот ты и выходи за него.

Сомертон лукаво усмехнулся.

– Это не понравится Джереми. – Он нервно огляделся. Сомертон поселил Джереми в этом доме полгода назад, открыто признав их отношения. Однако при этом сам не вполне избавился от ощущения, что покойный отец может в любой момент появиться и до смерти забить его кубком за победу в парусном спорте. – Возможно, нам удастся уговорить дядю Альфреда выйти за Паркера? Он смог бы воспользоваться доходом.

Шелби обняла брата.

– Как же я люблю тебя, Сомертон!

– А ты признаешь, что ведешь себя глупо? Признаешь, что у вас с Паркером будет прекрасная свадьба в сентябре и великолепная жизнь после нее? В конце концов, именно ты сказала «да», именно ты согласилась на этот брак. Никто не заставлял тебя выходить за Паркера.

– Конечно, нет. Не понимаю, что со мной такое, Сомертон. Спиши это на предсвадебную лихорадку, ладно? Наверное, я просто думала, что во всем этом должно быть больше романтики и меньше расчета.

Еще раз поцеловав Сомертона, Шелби отправилась наверх, полная решимости одеться и быть готовой к отъезду на благотворительный бал до прибытия лимузина. Чего бы ей это ни стоило.

Глава 2

Куинн Делейни прислонился к лимузину, оттянул рукав смокинга и со злостью посмотрел на часы. Семь тридцать.

Уже двадцать минут, как он придумывал самые изощренные пытки для Грейди Салливана, его партнера по агентству «Д. энд С. секъюрити». Потому что именно Грейди был виноват в том, что Куинн находился здесь, разыгрывая из себя телохранителя Богатых и Отвратных, БиО, как он их называл,

Они же, черт побери, договорились с самого начала. Грейди занимался БиО и любил это дело, а он ведал корпоративной безопасностью. Куинн охранял бизнесменов, промышленных магнатов или по крайней мере занимался этим до того, как окончательно взял на себя деловую сторону их партнерства, сменив полевую работу на компьютерные распечатки. Но что бы ни делал Куинн, он точно не облачался в смокинг, чтобы провести целый вечер, наблюдая, как компания светских идиотов будет есть, пить и выставлять себя ослами,

И как только Грейди удалось втравить его в этот кошмар?!

Куинн нахмурился, его серые глаза потемнели, когда он вспомнил, как несколько часов назад Грейди помахал перед ним страницей журнала.

– Посмотри на нее, Куинн, старик. Только посмотри. Мисс Октябрь, Куинн. Любит пуделей и малиновое мороженое, ненавидит лицемерие, хочет стать морским биологом, работая во имя мира во всем мире, а ее любимый цвет – теплый телесный на черном атласе. Не говоря уже о том, что ноги у нее растут от зубов. И она моя, вся моя, пока утром не улетит ее самолет. Ты же не попросишь меня отказаться от этого? А Тейты настаивают, чтобы приехал один из партнеров. Это – ты. Я твой должник, приятель. За мной достойное развлечение.

Куинн снова посмотрел на часы, затем на дом за круглой подъездной дорожкой и подумал о бейсбольном матче, который пропустил. Он скрестил длинные ноги и буквально навалился на бок лимузина.

– Ну да. Хорошее развлечение.

Солнце все еще сияло в этот ранний июньский вечер, но в доме уже горели люстры, и в широкие окна открывался прекрасный вид, судя по всему, на гостиную размером с палубу авианосца.

В окна Куинн видел трех мужчин в смокингах, очень похожих на его собственный, но, несомненно, этикетки на них были получше. Каждый держал в руке стакан с чем-то явно покрепче, чем кока-кола – единственное, что Куинн позволил себе выпить, поскольку этим вечером ему предстояло работать. Если это можно назвать работой.

Да ладно, а что, если живущие в праздности богачи нуждаются в защите? Вдруг их изредка грабят? Весьма изредка. На самом деле богатые нанимают «Д. энд С. « не ради безопасности, а для престижа, чтобы иметь возможность сказать, например: «Вы не возражаете, если мой личный телохранитель спрячется за цветами, пока мы будем танцевать? «

И, если верить Грейди, для того, чтобы доставить их домой после того, как они налижутся на своих светских приемах.

Куинн снова нахмурился и запустил пальцы в свои длинные черные волосы. Он в любой день готов схватиться с ливийским террористом-самоубийцей.

Куинн оттолкнулся от задней дверцы лимузина и кивнул водителю, когда трое мужчин повернулись и исчезли из виду.

– Готовься, Джим. Думаю, исход начался.

Несколько минут спустя огромная парадная дверь отворилась, и пожилой господин осторожно спустился по ступенькам на дорожку. Дядя Альфред Тейт, решил Куинн, мысленно пробегая по списку, который дал ему Грейди, Высокий, за шестьдесят, седой, со следами былой красоты. Непременная паршивая овца, повеса, бедный родственник на содержании и в крепкой узде, пока он согласен быть дополнительным одиноким джентльменом, которых так не хватает на светских вечерах. Милый никчемный человек, улыбающийся, веселый и всегда под хмельком.

Куинн, следивший за приближавшимся мужчиной, кивнул ему и открыл дверцу. По слишком верной, очень прямой походке дяди Альфреда он понял, что, если помимо всего прочего на него возлагается обязанность не дать этому парню утонуть в чаше с пуншем, ночка ему предстоит долгая.

Следующим появился высокий, болезненно худой мужчина с черной шевелюрой, которую, казалось, кое-как подровняли садовыми ножницами, а затем высушили в аэродинамической трубе. Смокинг на нем сидел, как взятый напрокат костюм на покойнике, выставленном для прощания. Ворот сорочки отставал от тощей шеи; пышный, свободный галстук-бабочка и пояс были зеленовато-голубого цвета. Этот парень не шел. Он нес себя.

– Поторопись же, Сомертон, – заныл, семеня впереди, этот мужчина, который, по мнению Куинна, мог быть только Джереми Рифкином. – Ты же знаешь, какие гримасы строит миссис Петерсон опоздавшим. Ужас! Ты точно уверен, что этот галстук подходит? Я так мучился, но меня убедили, будто данный цвет – последний крик моды в этом сезоне.

Все еще оглядываясь, мужчина налетел на Куинна и, хихикнув, извинился. Потом, сложив губы трубочкой, похлопал Куинна по мускулистому плечу и забрался на заднее сиденье лимузина.

Куинн решил, что очень-очень огорчит Грейди.

– Мои извинения… мистер Делейни, если не ошибаюсь? – произнес, протягивая Куинну руку, человек, который мог быть только Сомертоном Тейтом. Явно родственник Альфреда – та же прямая, словно палку проглотил, походка. Возможно, дело не в выпивке, а это наследственное. – Я заставил ее дать слово, но это никогда ничего не значит для моей сестры, особенно если ее заставляют делать то, что она не хочет. Опоздания – это маленький протест Шелби, понимаете? О, я Сомертон Тейт. Мистер Салливан сообщил мне, что сегодня вечером его замените вы. Работы у вас будет немного. Будь моя воля, я отказался бы от телохранителя, но из-за украшений, которые наденет моя сестра… страховая компания, знаете ли, настаивает.

– Да, сэр, – отозвался Куинн. – Мой партнер все мне объяснил. Мисс Тейт еще долго задержится, сэр?

Хлопнувшая дверь послужила ему ответом, и Куинн, повернувшись, увидел, как мисс Шелби Тейт спускается по ступенькам, перебросив через локти сапфирово-голубой шелк. Шаль? Называют ли это по-прежнему шалями? На взгляд Куинна, это звучало слишком старомодно, слишком солидно, тем более для нее.

Она олицетворяла собой деньги и воспитание: волна струящихся светлых волос убрана назад в тугой узел, длинная, узкобедрая фигура от груди до пят закутана в белый шелк. На стройной шее бриллиантовое колье и такой же браслет на левом запястье, в ушах серьги – сапфиры размером с яйцо малиновки, окруженные бриллиантами. На среднем пальце левой руки сверкал бриллиант, которым мог бы подавиться и слон.

Шелби была прекрасна. Ошеломляюща. Кожа, как подогретые сливки. Лепке лица позавидовала бы любая супермодель. Тело, которому не было конца.

И карие глаза – такие же милые и бессмысленные, как пустая церковь. Но ведь у каждого должен быть какой-то недостаток, не так ли?

– Я здесь, Сомертон, – устало объявила Шелби, когда ее брат посторонился, чтобы она села в лимузин первой. Услышав довольно низкий, хрипловатый голос Шелби, Куинн подумал, что подождет мстить своему партнеру. Присматривать за мисс Тейт в течение ближайших пяти часов внезапно показалось ему не такой уж тяжкой обязанностью.

– И опоздала всего на двадцать минут, – заметил Сомертон, улыбаясь сестре. – Мои поздравления, Шелби. Позволь представить тебе мистера Делении. Сегодня вечером он будет с нами вместо мистера Салливана.

Шелби вообще-то было все равно. Она мельком взглянула на Куинна, а затем вновь занялась соскальзывающей накидкой, отметив про себя лишь то, что он высокий, темноволосый и стоит у нее на пути.

– Вытянули короткую соломинку, да? Как же вам не повезло, мистер… э… мистер Клэнси, – холодно проговорила она своим бархатистым голосом, затем нагнула голову и нырнула в лимузин, на мгновение открыв взору Куинна потрясающий вид своей окутанной шелком спины.

– Делейни, – поправил он, прежде чем Сомертон Тейт последовал за сестрой, после чего закрыл дверцу за этой разношерстной компанией. Что эта дамочка Тейт о себе воображает? Он нравится людям, черт побери. Они смотрят ему в лицо, разговаривая с ним. Помнят его имя. – Кто бы это ни сказал, он был прав, Джим, – проворчал Куинн, садясь впереди, рядом с шофером. Стеклянная перегородка между работодателем и наемным работником была поднята. – Богатые чертовски разные.

Глава 3

Шелби стояла на балконе, глядя в ночной сад. Они с Паркером находились здесь под романтической полной луной уже больше десяти минут, но Паркер говорил лишь о рынке ценных бумаг и о том, что, по слухам, Мэрили Трогмортон сделали вторую пластическую операцию носа.

Когда Паркер наконец прервал свой монолог, Шелби сказала, надеясь изменить тему:

– Какая здесь скучная, застывшая красота, правда, Паркер? Все такое аккуратное, упорядоченное. Вот бы тут оказалась пара одуванчиков, а?

– Едва ли, дорогая.

Паркер Уэстбрук Третий оперся бедром о кованую железную решетку и сложил руки на груди. Глаза у высокого, худощавого, но с натренированными мускулами жениха Шелби были карими, а волосы, еще светлее, чем у невесты. В своем сшитом на заказ смокинге он мог бы позировать для рекламы спиртных напитков, где иа заднем плане непременно скрывается фаллический символ. Стройный, интересный, едва уловимо сексуальный. Шелби привыкла к тому, что он производит на нее впечатление. В последнее время она, правда, не была так уверена в этом и не возражала бы, если бы Паркер сам вырастил одуванчик-другой, чтобы казаться более человечным.

– По-твоему, нам следует стоять здесь, дорогая? – спросил он, едва скрывая скуку. – Твои бриллианты сияют, как маяки. Застрахованы эти камни или нет, но они на твоей шее, и мне как-то не по себе от того, что сейчас я отвечаю и за то, и за другое.

Шелби провела пальцем по тяжелому колье.

– Что, за эти старые булыжники? – съязвила она, имея в виду бабушкины бриллианты. – Неужели ты и впрямь думаешь, будто кто-то решится преодолеть такие трудности и прорвется сквозь столь надежную охрану, чтобы украсть несколько украшений? Ведь гораздо легче проникнуть в наш дом и похитить всю коллекцию Тейтов. Я знаю цифровую комбинацию сейфа, Паркер. – Она придвинулась ближе к нему, желая, чтобы он расслабился и хоть раз повел себя неожиданно. – Хочешь, я тебе скажу? Двадцать три направо, шестнадцать налево…

– О, ради Бога, Шелби! – Паркер огляделся так, словно ожидал увидеть с полдюжины воров в масках, стоящих с блокнотами и ручками наготове. – Ты для этого убедила меня выйти сюда? Чтобы нелепо вести себя?

Шелби с радостью удавила бы этого мужчину, за которого собиралась замуж. Правда, сообщать ему этого она не хотела, опасаясь неприятной сцены. Ведь Тейты никогда не устраивают сцен. Никто, кроме дяди Альфреда, но от него этого и ждали.

Тем не менее Шелби решила, что, вероятно, наступил момент, когда можно позволить себе хоть чуточку расслабиться.

– Вообще-то нет. – Она обвила плечи Паркера руками. – Я пришла сюда, чтобы пообниматься здесь с тобой. Разве ты не хочешь обнять и поцеловать меня, Паркер? Я хочу этого.

– Перестань, Шелби. И у ночи есть глаза, не забывай.

Паркер улыбнулся, и Шелби уже не в первый раз подумала, что, улыбаясь, он становится по-настоящему красивым, но какой-то лишенной своеобразия красотой. Ей нравилось, что Паркер высок, по крайней мере на четыре дюйма выше ее собственных пяти футов девяти дюймов. Волосы у него на макушке начали редеть, но сейчас он пользовался одним из известных средств для восстановления волос, и Шелби даже не пыталась запустить пальцы в его прическу, опасаясь разрушить тщательно сооруженное «прикрытие для наиболее оголенных участков. Много играя в сквош, Паркер оставался в хорошей форме и, несомненно, проявил ум, приняв на себя три года назад, когда умер его отец, управление инвестиционной фирмой.

Словом, он был превосходен. Превосходный Паркер.

Шелби поморщилась, все еще слыша эти смехотворные слова – «и у ночи есть глаза».

И к превосходному Паркеру прилипла подлая пошлость.

Но все же он был превосходен, хотя бы в качестве будущего супруга. Из хорошей семьи, с солидными деньгами и с такой внешностью, которая обещала красивых детей. Принят в свете. Он идеальная партия, как сказал Сомертон и как заметил сам Паркер в тот вечер, когда сделал ей предложение.

Назвать это бурным ухаживанием, разумеется, нельзя, потому что они давно знают друг друга. Паркер все эти годы обращал на Шелби очень мало внимания, пока вдруг несколько месяцев назад не «открыл» ее, как Колумб Америку. Все произошло внезапно: «Здравствуй, Шелби; как дела, Шелби; почту за честь станцевать этот танец с тобой, Шелби».

Сомертон счел все это чудесным. Где-то на периферии сознания Шелби таилась мысль, что внимание Паркера дурно попахивает, но он был красив. Она всегда признавала это за ним. Паркер осыпал Шелби цветами и стихами и обращался с ней так, будто она из фарфора.

Когда он предложил ей соединиться с ним, Шелби представила себе это в виде подарка, перевязанного розовыми лентами. Да, она изо всех сил старалась смотреть на это именно таким образом, равно как и на их предстоящий брак.

А потом Паркер выдал это свое: «И у ночи есть глаза».

С каждым днем Шелби становилось все труднее ощущать себя в плену романтики.

– Да ладно тебе, Паркер, ну расслабься немного. – Шелби терлась о него, надеясь почувствовать какую-то искру, увидеть вспышку огня в его глазах. Она во что бы то ни стало решила узнать, с кем что-то не в порядке, с Паркером или с ней? Это он бесчувственное бревно или она все еще Снегурочка?

Коснувшись его щеки, Шелби ощутила ее гладкость.

– Мы же собираемся пожениться, помнишь? Забудь, где мы находимся. Забудь обо всем. Поцелуй меня. Разве ты не хочешь поцеловать меня, разве у тебя нет такой потребности? У тебя никогда не возникало такого чувства, что ты умрешь, если не поцелуешь или не обнимешь меня? Неужели у тебя нет желания немножко сойти с ума… прямо здесь и сейчас?

Паркер снял руки Шелби со своей шеи и, опуская их, по очереди поцеловал ее ладони.

– Сколько ты выпила, Шелби? – Он снисходительно улыбнулся.

– Видимо, мало, – отрезала она и почти бегом бросилась вдоль балкона в бальный зал – и наткнулась на высокую стену из ладно скроенной мускулатуры.

– Добрый вечер, мисс. Я пришел проверить, все ли у вас в порядке. – Обычная рутина для телохранителя.

– Да, да. Конечно.

Она не подняла головы и, не глядя на Куинна, сосредоточилась на блестевших носках его туфель. Да как смеет этот человек находиться здесь, быть свидетелем ее смятения! Неужели болван не знает значения слов «свобода действий»? Она проплыла мимо Куинна, униженная, и с ненавистью услышала его тихую усмешку, когда снова вошла в бальный зал, а потом немедленно забыла о нем.