Текст книги "Истина в твоем прикосновении"

Она права, я знаю это. Мой ум отчетливо понимает это, но сердце – нет. Может, Кэт и считает, что понимает меня, но она ошибается. Видеть Блум – это не просто потребность, не желание, которое я могу по своему усмотрению поместить на шкалу приоритетов. Мне необходимо увидеть Блум, увидеть своими глазами, что с ней все в порядке. Это так же жизненно важно, как кислород, который постоянно наполняет мои легкие. Последние несколько дней я провел, скрючившись в том проклятом подвале, думая только о ней. Если я и строил планы побега или искал решения, то только с целью найти ее. Быть свободным сейчас и не иметь возможности добраться до нее – это больнее, чем все те удары, которые мне нанес Уилл. Я бы с радостью выпрыгнул из этой чертовой машины и помчался в Осло, чтобы хотя бы просто быть рядом с ней. И совершенно неважно, хочет она меня видеть или нет.

Пытаюсь успокоиться, в то время как руки Кэт в нескольких дюймах от меня по-прежнему яростно сжимают руль. Я знаю, у нее свой взгляд на вещи и уж точно собственное мнение. Но в данный момент мне все равно. Если бы речь шла о Заре, запертой в Зимнем Дворе, уверен, она бы отнеслась ко всему этому совершенно иначе.

Тем временем Анатолий сообщает мне: после рейда в Гетеборге они установили контакт с другими мятежниками, которые не больше нас разделяют взгляды Джозефа. Что вполне уместно, поскольку последователи Джозефа в первую очередь стремятся к власти и мести, в то время как остальные борются за законное возвращение Ванитас в мировой цикл. Благодаря одному из этих новых контактов они наконец получили информацию о том, где меня найти, и вот мы здесь.

Несмотря на то что я рад нашим расширяющимся связям, Анатолия я слушаю лишь вполуха, потому что мысли мои постоянно крутятся вокруг Блум. Не могу представить, чтобы ее семья причинила ей вред. В конце концов, они нуждаются в ней так же сильно, как и мы. Зимний Дом хочет инициировать Весну и, таким образом, пропустить Ванитас, но для этого им нужна Хранительница Зимы – Блум. Ведь провести ритуал можно только с Хранителями обоих времен года – того, что только начинается, и того, что заканчивается.

Когда Анатолий произносит имя Блум, я целиком обращаюсь в слух.

– Мы связались с парнем, который дал Блум запрещенные вещества, – говорит он, отрывая зубами кусок сушеного мяса, довольно отвратительного на вид. Для меня загадка, как Анатолию вообще может нравиться что-то подобное. – Мы просто попробовали позвонить по номеру, по которому связывались с ним тогда, и нам повезло. У него в Зимнем Дворе остался друг, который смог передать телефон Блум.

Я хмурюсь:

– И он просто помог вам? Почему? – Вначале я не касался никаких переговоров. Это Элия разыскал телохранителя Блум и убедил его помочь нам. В то время я думал, что тогда это был всего лишь вопрос цены. – Вам пришлось подкупить его или что-то в этом роде?

Прожевав, Анатолий качает головой:

– Нет, он хотел нам помочь. Может, он просто знает, что правильно, а что нет.

– Да, возможно, – задумчиво говорю я. – Думаю, иметь друга со связями будет нелишним.

– Кеннет будет поддерживать с ним связь, на случай если он нам снова понадобится.

Кеннет – тот тип, что помог нам в Гетеборге. Он тоже из Ванитас, но я знаю его недостаточно хорошо, чтобы доверять. Тем не менее я киваю:

– Хорошо.

– В любом случае добраться до Блум будет чертовски сложно, – продолжает Анатолий, серьезно глядя на меня. – Она находится под постоянной охраной, и с тех пор, как вы устроили этот свой маленький штурм острова, он кишит членами всех сезонных домов, а не только людьми Зимнего Двора. Войти и выйти незамеченным практически невозможно. Фьорд полностью замерз, и пройти по льду так, чтобы тебя никто не увидел, не удастся. Бороться с ними как минимум также бесперспективно. Даже будь у нас армия – мы бы и то с ними не справились.

– А у Блум вы спрашивали? Может, у нее есть какая-то идея?

Кэт фыркает:

– Нет, до этого мы как-то не додумались. – В ее голосе звучит сарказм.

– Она говорит, что ничего не может сделать, – быстро вмешивается Анатолий. – Силы у нее, вероятно, недостаточно, чтобы отбиться от них всех. Судя по всему, она застряла посреди осиного гнезда.

Меня едва не тошнит. Будь я более сосредоточенным тогда, когда повстанцы вторглись на остров, я бы успел вытащить Блум оттуда до того, как они заперли ее в комнате и оцепили весь остров.

– Ее мать убили, – тихо говорю я, сглатывая ком в горле. – Элия убил. А Блум убила его.

Кэт ахает и испуганно смотрит на меня:

– Что?

– Вот черт, – бормочет Анатолий.

– Ага. – Я сажусь прямее и делаю глубокий вдох. – Понятия не имею, как она сейчас себя чувствует. Но мы должны исходить из того, что она полностью разбита и, возможно, не в состоянии сражаться.

Никто не знает, что на это ответить, поэтому в салоне автомобиля воцаряется молчание. Через несколько минут Анатолий молча протягивает мне бутылку воды и несколько заранее приготовленных, совершенно безвкусных бутербродов. Я прислоняюсь головой к окну и смотрю на проносящийся мимо пейзаж, медленно жуя, чтобы не перегружать желудок. Я свободен, но до сих пор ощущаю себя зверем в клетке. В груди тяжело, и я чувствую, что не смогу нормально дышать, пока мы не освободим Блум. Мне столько всего надо сделать, что я не представляю, как смогу со всем этим справиться. Конечно, в приоритете Блум, потом нужно получить амулет и кристаллы, вызвать Ванитас, а затем Весну и молиться, чтобы не оказалось слишком поздно. Что Земля восстановится.

Следующие двадцать минут проходят в молчании. Я чувствую отчаяние в своем сердце, но решительно отталкиваю его. Отчаяние ни к чему не приведет. Руки на коленях невольно сжимаются в кулаки. Я не позволю, чтобы с Блум что-то случилось. Я надеру задницу каждому, кто посмеет причинить ей боль.

Кэт бросает на меня взгляд, и когда я чувствую ее присутствие в своих мыслях, то позволяю этому случиться.

Мы справимся, Кево. Мы вытащим ее оттуда.

В ее голосе звучит та же решимость, что переполняет меня.

Похороны

Блум

Похороны мамы. Словно в тумане я плетусь за блондином, не обращая внимания ни на что вокруг. Я знаю, мы направляемся на семейное кладбище. Но эти двое могут с легкостью привести меня к обрыву и столкнуть в ледяной фьорд – я и не замечу.

Сила, бурлящая во мне, словно рой разъяренных шершней. Она призывает меня освободить ее, использовать против тех, кто держит меня здесь. Давление в голове и груди почти невыносимо, но мне удается его контролировать. Я должна. Если я позволю себе хоть малейшую оплошность, меня тут же отведут обратно в комнату – и тогда у меня не останется шанса попрощаться с мамой.

Ком в горле становится таким большим, что грозит меня задушить. Все это время часть меня думала, что мамы уже нет. Что она навсегда забыта и обречена гнить на этом острове. Что мне не позволят присутствовать при ее последнем путешествии. И эта часть почти испытывала облегчение оттого, что перед ней не стоит такая задача. В последние несколько дней я постоянно чувствовала себя так, будто стою у пропасти, и не упасть в эту темную бездну было настоящим подвигом. Я держалась как могла, не давая своему разуму полностью отказаться мне служить.

Но похороны моей матери, похоже, все-таки послужили тем толчком, которому я так долго сопротивлялась. У меня нет никого, кто мог бы меня поддержать, нет плеча, в которое можно было бы выплакаться или просто опереться. Я совершенно одна.

Сердце в груди колотится так быстро, что, боюсь, оно вот-вот выскочит из груди и разлетится на куски. Руки вспотели, и пока мы преодолеваем последние несколько метров к кладбищу, меня бросает то в жар, то в холод. Мне знаком этот путь, конечно, я знаю его. И кладбище я тоже знаю. Оно старое-старое и очень жуткое. В детстве мы боялись этого места, и если честно, для меня и сейчас ничего не изменилось. Мне всегда нравилось гулять по острову и лесу, но этого места я старалась избегать.

Мы поворачиваем за угол, и когда я поднимаю взгляд, мое сердце на мгновение замирает. Я спотыкаюсь обо что-то, чего под ногами, вероятно, даже нет, и резко останавливаюсь. Понятия не имею, что я ожидала увидеть. Деда, тетю с дядей, возможно, несколько сотрудников. В любом случае небольшую группу людей.

Чего я никак не ожидала, так это целой чертовой траурной церемонии. Только теперь я понимаю, почему сегодня утром перед двором было так много людей и почему я видела мужчин, несущих в лес стулья. Они создали из этого грандиозное событие! Почти все стулья заняты, и несколько десятков представителей сезонных домов поворачиваются ко мне, когда я вхожу на кладбище. Встречаю бесчисленное количество взглядов, но ни на один из них не отвечаю достаточно долго, чтобы понять, что все эти люди думают о моем появлении. Смутно различаю за ними алтарь, цветы и нескольких мужчин в костюмах.

Я так не могу. Невольно отступаю на несколько шагов назад и смотрю на облако, которое в морозном воздухе оставляет мое дыхание. Я хочу попрощаться с мамой, хочу быть частью ее последнего пути. Но я не могу сидеть среди людей, которые либо мне не доверяют, либо откровенно презирают. Я не могу…

Прежде чем я успеваю развернуться и убежать, на плечо мне ложится большая рука. Я тут же чувствую, как моя сила пытается направить энергию, но подавляю это стремление. Поднимаю взгляд и вижу блондина, который удерживает меня.

– Садись, – ровным голосом произносит он и кивает подбородком куда-то в сторону. Возможно, на свободный стул, но я не слежу за его взглядом. – Не стоит поднимать лишнего шума.

– Да мне плевать, сколько шума я поднимаю, – огрызаюсь я в ответ. Это похороны моей мамы. Я имею больше прав быть здесь, чем все они, вместе взятые. Широким жестом я указываю на людей, сидящих передо мной. Никого из них я пристально не рассматривала, но знаю, что не все они из Зимнего Двора. Я чувствую их энергии – Зиму, Лето, Осень и Весну. Пестрая смесь, и я на сто процентов уверена, что многие из них мою маму даже не знали.

– Все равно, – шепчет блондин, наклоняясь ко мне. – Возьми себя в руки и сядь. Иначе во время похорон будешь торчать в своей комнате.

Если до этого еще был кто-то, кто меня не заметил, то теперь к нам приковано внимание абсолютно всех собравшихся. Взгляды, устремленные на меня, буквально покалывают мою кожу.

Несколько секунд я стою и думаю, что делать. Но выбора у меня, по сути, нет. Если я откажусь и вернусь в свою комнату, то буду винить себя в этом до конца жизни.

После нескольких глубоких, но не очень успокаивающих вдохов я наконец киваю и стряхиваю руку блондина с плеча. Он бросает на меня быстрый взгляд, потом тоже кивает и жестом приглашает следовать за ним. Это самый длинный путь, который мне когда-либо приходилось преодолевать в своей жизни. Даже дорога домой из Гетеборга после бегства Джозефа и Кево не идет с этим ни в какое сравнение. Мы молча проходим мимо заполненных рядов стульев, и каждый представитель сезонов внимательно оглядывает меня с головы до ног. Я слышу их шепот, чувствую их взгляды и пульсацию энергий вокруг меня. Моя сила в том, чтобы высасывать энергию из людей, подобно обезумевшему вампиру. Так что это похоже на хорошо укомплектованный шведский стол с разнообразной энергией для моей силы.

Пару секунд спустя замечаю деда. На нем темно-синий костюм – королевский цвет моего дома, он стоит рядом с алтарем и урной, которая кажется слишком большой. Я видела не так много урн, но эта кажется громадной. Словно скала, она вырисовывается между дедушкой и дядей, который стоит с другой стороны, сцепив руки за спиной. Глыба из темного красного дерева, украшенная голубым хрусталем и золотыми ручками. Мой совершенно перегруженный мозг невольно задается вопросом, насколько дорогой была эта вещь и нельзя ли было потратить эти деньги на другие вещи. Но это все же лучше, чем думать о том, что там будет храниться мертвое, сожженное тело моей мамы.

Меня не удивляет, что два моих телохранителя садятся прямо рядом со мной, придвигаясь так близко, что это можно принять за домогательство. Их плечи настолько широки, что я невольно втягиваю свои, чтобы только не касаться их.

– Теперь, когда все в сборе, – раздается голос моего деда, заставляя меня вздрогнуть, – можем начинать.

По спине пробегает холодная дрожь, которая не имеет ничего общего с сегодняшней погодой. На улице ледяная стужа – деревья, трава и кусты скрыты под слоем льда, по замерзшей земле ползет туман, с серого неба на нас сыплются легкие хлопья. Но холод, пронизывающий меня, не связан с продолжающейся зимой. Это все из-за ситуации, в которой я оказалась. Мама в нелепо-вычурной урне, дед, который обращается со мной как с пленницей и, видимо, собирается произнести надгробную речь. Все это настолько абсурдно, что я с трудом могу поверить в реальность происходящего.

– Благодарю вас всех за то, что пришли, – продолжает дед, оглядывая толпу собравшихся и демонстративно игнорируя меня. Я сжимаю зубы. – На прошлой неделе мы отдали ваших близких фьорду. Вода поглотила их, и теперь их души во власти милосердных богов. К сожалению, сейчас фьорд полностью замерз. Я вижу в этом знак. Знак того, что боги разгневаны.

Хватаю ртом холодный воздух и смотрю в сторону берега и воды. Сколько себя помню, наших мертвых кремировали и отдавали фьорду. На кладбище оставались лишь каменные памятники, чтобы у родственников было место для скорби. Меня не волнуют семейные традиции и ритуалы, но мысль о том, что моей маме эта честь оказана не будет, расстраивает.

Дед продолжает говорить, но я так потрясена, что его слова доходят до меня с трудом:

– …моя любимая дочь погибла за наше дело. За войну, в которой стоит сражаться. В которой стоит умереть. Я горжусь тем, что теперь она с богами и, несомненно, там ее почитают как героиню. Все мы за последнее время потеряли наших людей, все мы знаем, какое бремя приходится нести каждому из нас. Все мы – фигуры в божественной игре, и все мы должны сделать свой ход, когда наступит наша очередь.

Меня сейчас стошнит. Желательно – прямо на начищенные ботинки моего деда. Меня невероятно злит тот факт, что он использовал похороны моей мамы, своей собственной дочери, в качестве возможности для распространения своих лозунгов. Мне хочется встать и сказать им всем, что мы рискуем жизнями наших семей ради того, что, по сути, является не более чем дракой в песочнице. Что все это могло бы давно закончиться, если бы мы просто поговорили друг с другом, проглотив нашу чертову гордость.

Но я этого не делаю. Я продолжаю спокойно сидеть на холодном стуле, сжимая руки на коленях в кулаки, в то время как сила внутри меня становится все более нетерпеливой. Невольно начинаю ощущать землю под ногами, сердце внезапно начинает биться учащенно, чувства обостряются. Приятный побочный эффект моих способностей – мое зрение становится четче, я лучше слышу и более остро воспринимаю окружающую меня обстановку. Словно хищник, готовый к прыжку.

– Моя дочь была впечатляющим человеком. Она боролась за то, что для нее было важно, и пожертвовала собой ради того, во что верила. Она умерла в борьбе, и я безмерно горжусь ею. Мы предадим ее прах земле и похороним среди памятников наших предков. Эта зима кажется разрушительной, но она – часть нас. Уверен, что в конце концов она окажется к нам благосклонна.

Мой взгляд затуманивается от гнева. Мама погибла не так, не в борьбе на стороне моего деда. В тот момент, когда она умерла, мама была напугана и сбита с толку и хотела лишь одного – защитить меня и себя. Она не стремилась к победе или достижению какой-то конкретной цели. Когда моя мама умерла, она была просто мамой. Не больше и не меньше. Делать ее сейчас фигурантом этой войны просто бестактно и отвратительно.

Давление внутри меня все нарастает. Зажмуриваюсь на мгновение, но постепенно теряю над собой контроль. Двое мужчин рядом со мной начинают ерзать на своих стульях, но ничего не говорят.

Внезапно мое внимание привлекает что-то еще. Мои чересчур обостренные чувства сосредотачиваются на ряду позади меня, на людях, сидящих за моей спиной. Они – представители Зимнего Дома, и исходящие от них флюиды дружелюбными не назовешь. Сосредотачиваюсь на своих чувствах, и из окружающего шума постепенно вырываются тихие голоса, доносящиеся до меня четко и холодно, словно по радио, на котором наконец поймали нужную волну.

– Подтвердить ее историю не может никто, – слышу я шепот. Голоса я не узнаю, но сейчас это неважно. Я знаю, о чем они говорят. И о ком. Я просто знаю. Они говорят обо мне. – Она утверждает, что ее мать убил повстанец. Но она вышла из-под контроля. Она предательница. Не удивлюсь, если она убрала с дороги собственную мать, чтобы помочь повстанцам.

Другая женщина что-то отвечает, но ее слова заглушаются шумом в моей голове. Гнев взрывается в моем животе и яростно распространяется по всему моему телу. Словно огонь, который пожирает сухую солому и не оставляет после себя ничего, кроме пепла и смерти.

Сила прокладывает себе путь, она пронзает мое тело, и на этот раз я не могу ее остановить. Да и не хочу. Будто невидимыми руками она тянется к энергии, которая меня окружает. Двое мужчин рядом со мной замечают это первыми: они вскакивают и кричат что-то, чего я не понимаю. Я тоже стою, хотя и не помню, чтобы собиралась подняться на ноги. Может быть, я просто утратила контроль над своим разумом. Может, я стала действовать на автопилоте и позволила своей внутренней силе взять над собой верх. Пусть так.

Давление в голове и груди ослабевает, становится все тише и тише. Бесчисленное множество различных энергий течет ко мне, и каждая из них становится частью меня. Люди вокруг меня бегают в панике, что-то кричат друг другу. Я едва воспринимаю голос деда, но даже это в этот момент не имеет для меня значения. Весь гнев, вся печаль и разочарование проникают сквозь мою кожу и проявляются в такой силе, которой прежде я никогда не испытывала. Это чувство напомнило мне о той ночи, когда я нашла Сандера. Тогда смерть тоже была рядом.

Я думаю о своей маме, о страхе, которым были наполнены ее глаза незадолго до смерти. Она хотела спасти меня. Ее последние мысли были о том, чтобы находиться рядом со мной, не оставить меня одну, хотя сопротивляться она не могла. А мой дед своими боевыми речами очерняет ее мужество и самоотверженность.

Слезы наворачиваются на глаза и почти сразу же переполняют их, когда я откидываю голову назад и кричу. В моих собственных ушах этот звук подобен голосу раненого животного. Я кричу так громко, что это обжигает горло, но не останавливаюсь.

– Я не могу этого сделать! – кричит мой дедушка. Понятия не имею, что он имеет в виду, и мне это неважно. Он ничтожен, он бессилен. – Мы должны…

Его голос теряется в мощном реве, что вибрирует глубоко в моих костях и заставляет мои волосы встать дыбом. Я не знаю, действительно ли слышу этот рев или он существует только в моей голове. Зажмуриваюсь и сильнее концентрируюсь на людях, окружающих меня, на земле под ногами и древесине старых деревьев вокруг. А потом я выпускаю все наружу. Вся сила, все эмоции, которые накопились в моем сердце за последние несколько дней, покидают мое тело одним мощнейшим взрывом.

Давление вмиг исчезает. Крик застревает у меня в горле, и я, спотыкаясь, отступаю на шаг назад. Тяжело дыша, пытаюсь унять головную боль.

Постепенно разум проясняется, и я начинаю медленно осознавать, что здесь происходит.

– Черт возьми, – выдыхаю я, открывая глаза.

Беги

Вокруг меня, распластавшись на земле, скрючившись на своих стульях, лежат тела. Безжизненные, неподвижные тела.

Задыхаясь, я отступаю и вижу двух мужчин, приставленных охранять меня. Они лежат на земле лицом вниз.

– Какого черта?.. – шепчу я и, спотыкаясь, отступаю еще дальше, пока не чувствую за спиной ветки деревьев. Этого не может быть. Я не настолько могущественна. В последний раз я заставила нескольких людей потерять сознание, не прикасаясь к ним, когда нашла Сандера. Но тогда их было всего несколько человек, едва ли с полдюжины.

А здесь по меньшей мере пятьдесят!

Стоп. А что, если они не в обмороке? Что, если…

Не в силах закончить эту мысль, лихорадочно озираюсь по сторонам. Слезы снова катятся по щекам, но на этот раз я не знаю, плачу от печали, от гнева или страха. Наверное, от всего сразу.

Нужно что-то делать. Я не могу просто стоять на месте и ждать, пока они очнутся. Если очнутся. Не знаю, потеряли ли сознание те, что остались внутри двора, и сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь придет нас искать.

Совершенно потрясенная, переступаю через тело светловолосого мужчины и подбегаю к небольшому алтарю, где стоит урна моей мамы. Дрожащими черными пальцами слегка касаюсь дерева. Оно холодное, как и все в эти дни.

– Прости, – с тихим всхлипом шепчу я. – Мне так жаль. Хотела бы я, чтобы все сложилось иначе. Я люблю тебя.

Потом я разворачиваюсь и бегу, стараясь ни на кого не наступить. Я вытираю слезы с лица и бегу по лесу так быстро, что деревья вокруг расплываются. Я понимаю, что это происходит из-за того, что энергия, подобно урагану, проносится сквозь мое тело. При обычных обстоятельствах я бы уже давно рухнула в изнеможении или врезалась в дерево.

Достигнув скал, я, скользя, останавливаюсь. Кровь громко стучит в ушах, когда я выпрямляюсь и смотрю на фьорд. Дедушка был прав – такая обычно бурная, непредсказуемая вода полностью замерзла. Холодное зимнее солнце отражается на поверхности льда, с материка наползает туман. Совершенно нереальная картина, от которой мурашки бегут по коже. Нечто столь неудержимое, столь первобытное не должно быть таким неподвижным и мертвым.

Но тем не менее так и есть. Как бы ужасно ни выглядел замерзший фьорд, это мой единственный шанс. Это лишь вопрос времени, когда они начнут искать меня. Поэтому оставаться на острове – не вариант. Пройдет немного времени, и прилив сил ослабнет, неизбежно наступит истощение. До тех пор я должна оказаться в безопасности, там, где меня не смогут найти.

В растерянности озираюсь по сторонам. Тропа заканчивается у каменных скал, слишком остроконечных и крутых, чтобы спускаться по ним вниз. На дне тоже торчат острые камни, поэтому в детстве нас учили никогда не заходить здесь в воду. Конечно, я могла бы пройтись вдоль берега до причалов, откуда легче добраться до замерзшего фьорда. Однако я уверена, что там кто-то оставлен на страже. Понятия не имею, насколько далеко распространилась моя небольшая вспышка энергии и в сознании ли еще охранники. Но не могу рисковать тем, что попаду в чьи-то руки.

Прищурившись, я осматриваю ледяную поверхность, простирающуюся подо мной. Она выглядит прочной, расстояние до нее составляет не более трех, может, четырех метров. Когда я выскочила из квартиры повстанцев в Осло, высота была значительно больше. Но тогда я приземлилась на твердую почву, а не на слой льда, который может обрушиться подо мной.

Но разве у меня есть выбор?

Резко подавляю голос в своей голове, который истерически кричит на меня, пытаясь заставить понять, что это довольно глупая идея. И в этом он, честно говоря, не так уж и ошибается. Учитывая мое везение, я провалюсь под лед и замерзну в этом чертовом фьорде. И это будет действительно плачевный конец.

Не дав себе времени передумать, делаю глубокий вдох, затем задерживаю дыхание и прыгаю. Хотя «прыгаю», наверное, неправильное слово, скорее я делаю большой шаг на краю обрыва. Непроизвольно раскидываю руки и начинаю грести ими, пока мое тело падает вниз. Крик, зарождающийся в моем горле, заглушается стремительным потоком воздуха и стуком моего сердца. Падение длится всего несколько секунд, но кажется, проходит несколько часов. Когда мои ноги ударяются о лед, я изо всех сил стараюсь исправить положение, но все равно спотыкаюсь и по инерции пробегаю несколько шагов вперед. Как только восстанавливаю равновесие, я останавливаюсь и слушаю. Ничего не слышно – ни трескающегося льда, ни криков с острова. Мир тих и неподвижен.

В последний раз оглядываюсь на свой дом, затем разворачиваюсь и бегу. Буквально в двух метрах от меня сгущается плотная стена тумана. Я ничего не вижу и понятия не имею, в правильном ли вообще направлении двигаюсь. Я ничего не слышу, кроме своего хриплого дыхания и хрусткого звука моих ботинок, ударяющихся о лед. На бегу отчаянно пытаюсь сориентироваться, но ничего не выходит. Вокруг меня только густой туман, хлопья снега, которые ветер швыряет мне в лицо, и лед. Если мне не повезет, я и в самом деле убегу в неправильном направлении и окажусь на мысе напротив Осло. Там, конечно, безопаснее, чем здесь, но там я не ориентируюсь. Мне нужна привычная обстановка, мне нужен план.

Понятия не имею, как долго я бегу. Время, кажется, утратило свое значение, и нет никаких подсказок, которые могли бы мне помочь. Знаю, что я быстрее, чем обычно, благодаря моей внутренней силе. Так что вполне возможно, что я уже пробежала несколько километров, а может быть, бегу через фьорд прямо в море. Чуть меньше ста километров – и Осло-фьорд впадает в Северное море. Не знаю, получится ли у меня. Моя сила – все еще неизвестная часть меня, и, если честно, я не знаю, на что действительно способна.

Тяжело дыша, наконец останавливаюсь и поворачиваюсь кругом. Провожу ледяными пальцами по волосам, и мое дыхание сгущается в белое облако перед губами. Ничего, кроме льда и тумана. Меня охватывает паника. Что, если на самом деле я бегу по кругу и вот-вот снова окажусь перед островом? Что, если…

Какой-то шум заставляет меня застыть на месте. Стиснув зубы, опускаю руки. Едва слышный шепот, чье-то бормотание за туманом. Прищуриваюсь. Мерцает свет, размытый и нечеткий, но это свет. Свет, который ритмично движется туда-сюда, и новые звуки. Голоса.

– Нет, – выдыхаю я и, спотыкаясь, отступаю назад. Это фонарик и тяжелые шаги по льду, они все ближе и ближе…

Я разворачиваюсь и мчусь прочь от преследующих меня людей. Теперь мне все равно, в каком направлении бежать. Главное – как можно дальше от них. Моя сила постепенно угасает. Сердце колотится все быстрее и быстрее, и холодный воздух, проникающий в легкие, обжигает горло и гортань. Я больше не могу. Но здесь негде спрятаться, негде отдышаться. Если те, кто позади меня, – представители Зимнего Дома, они почувствуют мою энергию, как только окажутся достаточно близко ко мне. Кроме того, на мне темная одежда, так что среди всей этой белизны меня очень легко обнаружить. Я должна бежать так быстро и так долго, как только смогу. В Осло у меня есть шанс спрятаться, но здесь я словно прилепила себе на спину ярко-красную мишень.

Внезапно одна нога проваливается в пустоту, я спотыкаюсь и падаю на колени. Острая боль тут же пронзает ноги и ладони, на мгновение перехватывает дыхание.

– Стой на месте! – кричит мне один из преследователей.

Инстинкт подсказывает мне, что нужно вскочить и бежать дальше, но я понимаю, что не смогу этого сделать. Я измучена, и с каждой секундой сила все больше вытекает из моего тела. Вскоре от нее уже ничего не останется. Так что они меня поймают – так или иначе. Смысла бежать куда-то сломя голову нет.

Медленно поворачиваюсь, все еще скрючившись на льду. Мне нужно собраться с силами, перевести дух. Потому что без боя я, конечно, не сдамся.

Из стены тумана появляются три тени. Одного из них я никогда не видела, но двух других знаю. Они живут при Дворе, я знаю их имена, их семьи. Я думала, что они моя семья. Но в том, как они смотрят на меня сейчас, нет ничего дружелюбного. Они смотрят на меня так, словно я таракан, которого нашли на кухне.

Они останавливаются в нескольких метрах от меня и стоят, широко расставив ноги. Ни один из них не делает движения, чтобы подойти ближе. Когда я понимаю, в чем их проблема, то едва не начинаю смеяться.

Они меня боятся.

– И что теперь? – ломким голосом спрашиваю я. – Потащите меня за волосы, чтобы снова запереть в комнате?

Исак – юноша из Зимних едва ли старше меня – глубоко вздыхает:

– Ты усложняешь себе жизнь, Блум. Если бы ты просто согласилась сотрудничать, они бы относились к тебе лучше.

Меня всегда поражало, насколько некоторые люди доверчивы. Этот парень не знает о мире ничего, кроме того, что ему рассказывают родители и мой дедушка. Он не испытывает необходимости задавать вопросы. Формировать собственное мнение из страха, что такой путь может оказаться не самым простым. До недавнего времени я тоже была такой, но я по крайней мере поняла, когда пришло время отказаться от удобного решения и встать на правильную сторону.

Мысли роятся в голове, пока я ищу выход. Он должен быть. Я прошла через все это не для того, чтобы меня поймали, как бродячую собаку. Сила еще течет через мое тело, хотя и не так сильно, как раньше. Но кое-что осталось. Победить этих троих я не смогу, но причинить им вред – вполне.

В поисках решения мой взгляд мечется по бесплодной местности и застревает на ледяной поверхности.

Фьорд.

Подчеркнуто небрежно кладу ладони на лед и сосредотачиваюсь на энергии, запертой внутри. Эта вода мощная, неукротимая. Фьорд существовал задолго до моего рождения и будет существовать после моей смерти. И он мне поможет.

– Блум, – произносит тип, имени которого я не знаю. – Пойдем с нами. Мы можем сделать это жестким или мягким способом.

Фыркнув, я поднимаю на него взгляд:

– Это так банально.

– Он прав, – вмешивается Исак, делая ко мне шаг. – Сражаясь с нами, ты сделаешь только хуже.

Я чувствую, как энергия медленно проникает в мое тело – последнее усилие перед тем, как изнеможение настигнет меня. Полная решимости, сильнее прижимаю руки ко льду и ищу взглядом Исака.

– Идите вы к черту, – говорю я, затем закрываю глаза и изливаю накопившуюся внутри энергию обратно во фьорд.

Сначала ничего не происходит, затем слышен тихий треск. Мужчины отступают с растерянными лицами, а в следующий момент сквозь туман доносится оглушительный грохот. Лед под моими пальцами сдвигается, и я поспешно отступаю назад, как раз вовремя, потому что лед между мной и парнями прорезает трещина. Подобно молнии, она рассекает поверхность, постепенно увеличиваясь в размерах.

Медленно встаю. Руки ледяные, я их даже не чувствую. Я на пределе, но я справилась. С каждой секундой трещина расширяется и превращается в пропасть, отделяющую меня от преследователей.

Исак отступает еще на шаг и смотрит на меня широко распахнутыми глазами:

– Что ты сделала?

Я пожимаю плечами:

– Выиграла.

Затем я разворачиваюсь и бегу в густой туман, пока лед, словно разъяренный монстр, все еще трещит за моей спиной.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я поднимаюсь по маленькой лесенке, ведущей на частную пристань. Ноги и руки трясутся от усталости, перед глазами все расплывается, горло дерет так сильно, что больно дышать. Совсем не чувствую рук и ног, не удивлюсь, если пальцы на ногах отвалятся, как только я сниму обувь.