Текст книги "Министерство будущего"

19

Мы проторчали в море что-то около восьми лет. Расплатиться с нами обещали, когда мы где-нибудь пристанем, но все понимали, что этого никогда не случится. Нам не заплатят, мы не пристанем. Мы рабы. Когда отказываемся работать, нас запирают в каюте и не кормят. И мы снова выходим на работу.

Кормежка – отбросы, рыбьи головы и кишки из улова, хочешь – ешь, хочешь – подыхай. Мы ели. И работали – как не работать? Закидывали ярусные канаты, вертели катушки, стараясь, чтобы не отхватило пальцы или всю руку. Это не всегда получалось. В южной Атлантике часто штормит, в центре Атлантического океана еще хуже. Несчастные случаи происходили постоянно. Иногда парни просто перекидывались за борт. Один даже помахал на прощанье, прежде чем его накрыло волной. Все понимали, почему они так делают. Смерть, возможно, самый лучший выход, но она требует смелости. Пока ты жив, можно помечтать о каком-нибудь неожиданном событии, которое все изменит.

И однажды оно произошло. На горизонте появился корабль – в этом как раз не было ничего необычного, такое происходило постоянно. Приходили не только рыболовные суда, как наше, с невольниками или без, но также транспорты, забиравшие улов и доставлявшие припасы, чтобы нам самим не заходить в порт. Так у них было устроено. Мы понятия не имели, из каких стран эти корабли.

Поэтому все, даже капитан с помощниками, подумали, что к нам приближается очередной транспорт. Видимо, люди на том корабле знали какие-то условные сигналы и обманули капитана. Когда судно поравнялось с нашим ярусоловом и мы зацепили его гаком, через борт спрыгнули какие-то люди и направили на нас автоматы. Мы вскинули руки вверх – как в кино, да только кино получилось смешное, потому что почти все улыбались до ушей. Я тоже улыбался, чтобы не заорать от радости.

Нас заперли в каюте. Когда незнакомцы снова появились и начали задавать вопросы, мы с готовностью отвечали. Может, это были пираты, которые собирались заставить нас работать на кого-то еще или даже убить, однако каждый из нас все равно рассказал, как он сюда попал, кто капитан, а кто все остальные. Сначала нас держали в каюте, потом позвали наверх. Перелезайте на наш корабль, говорят. Мы подчинились, хотя и не ведали, что нас ждет. Все восемь рабов поднялись по веревочной лестнице на чужой корабль. Капитана с его людьми оставили на ярусолове. Пятерых. Они что-то говорили, но люди с автоматами не обращали на них внимания.

Когда мы отошли метров на сто, я заметил, что люди на борту чужого корабля ведут съемку нашего рыболовного судна. Вдруг нос нашей шхуны разворотило взрывом – прямо над ватерлинией. Хотя грохнуло негромко, весь нос оторвало. Что-то загорелось, однако в пробоину хлынула вода и потушила огонь. Через пятнадцать минут судно накренилось и начало тонуть. Второй взрыв на корме докончил дело. Обломки быстро пошли на дно. Капитан и его команда влезли на крышу рубки и что-то оттуда кричали. Ни один человек на борту корабля наших спасителей не произнес ни слова. Все лишь молча наблюдали.

– Вы решили их убить? – спросили мы стоящего рядом матроса.

– Разве на их корабле нет спасательных плотов? – ответил он.

– Мы не знаем. Надувных, что ли?

– Ну да.

– Наверное, есть.

– Значит, они либо надуют их и сбросят на воду, либо не надуют. Если не надуют, то поделом – они свое заслужили. Мы опубликуем фильм на веб-сайтах, где его увидят другие рыбаки. Если у этих есть плот, они попытаются доплыть до суши. Доплывут, значит, расскажут, что с ними произошло, всем, кто захочет слушать. Так или иначе люди узнают.

Мы смекнули, что чужаки, видимо, не полиция. Нам стало не по себе, однако спасителей не выбирают.

– О чем узнают? – спросили мы.

– О том, что рыбной ловле наступил конец.

– И слава богу, – сказали мы.

20

Коэффициент Джини, разработанный итальянским социологом Коррадо Джини в 1912 году, используется для измерения разрыва в доходах и имущественного неравенства населения конкретной страны. Как правило, он исчисляется десятичной дробью в промежутке между 0 и 1 и легок для понимания, ибо ноль соответствует положению, когда все владеют одинаковой долей имущества, а единица – такому состоянию, когда все принадлежит одному человеку, а всем остальным не принадлежит ничего. В реальном мире двадцать первого века страны с низким коэффициентом Джини, например, под управлением социал-демократов, обычно находятся на уровне ниже 0,3, в то время как страны с высоким уровнем неравенства – чуть выше 0,6. В неолиберальную эпоху в США, Китае и многих других странах коэффициент Джини подскочил с 0,3–0,4 до 0,5–0,6, причем люди, больше всех пострадавшие от роста неравенства, даже не пискнули, более того – зачастую продолжали голосовать за политиков, которые стояли за относительным обнищанием. Вот вам влияние гегемонии: пусть мы бедные, зато патриоты! Зато самодостаточны и можем за себя постоять! И так далее до раннего схода в могилу, ведь средняя продолжительность жизни у бедных граждан намного короче, чем у богатых. Поэтому всеобщая средняя продолжительность жизни впервые, начиная с восемнадцатого века, тоже начала снижаться.

Не следует думать, что положение можно описать с помощью одного коэффициента Джини. Подобная точка зрения сводилась бы к монокаузотаксофилии, предпочтению все объяснять единственной причиной, одной из наиболее распространенных когнитивных ошибок человечества. Коэффициент Джини для Бангладеш и Голландии примерно одинаков – 0,31, вот только среднегодовой доход жителя Бангладеш составляет около 2000 долларов, а жителя Голландии – 50 000. Степень расслоения на богатых и бедных важный показатель, однако если все, кто находится внутри этого промежутка, относительно состоятельны, то ситуация в корне отличается от той, когда все в промежутке бедны.

Поэтому в анализ неравенства были включены новые оценочные элементы. Один из самых лучших – индекс человеческого развития с учетом неравенства, что неудивительно, так как индекс человеческого развития уже сам по себе мощный инструмент. В то же время он, взятый по отдельности, не вскрывает внутреннее расслоение на добро и зло в изучаемой стране, поэтому понадобилась поправка на неравенство, позволяющая составить более точную картину положения, в котором находится население страны.

В дискуссиях о неравенстве следует помнить, что коэффициент Джини для всего населения земного шара выше, чем для населения любой отдельно взятой страны, потому как в мире настолько больше бедных, чем богатых, что в совокупности глобальный показатель вырастает примерно до 0,7.

Кроме того, существуют различные способы индексации неравенства по неофициальным данным (другими словами, с субъективной точки зрения). Три самых богатых человека мира имеют в своей собственности больше финансовых активов, чем население сорока восьми самых бедных стран вместе взятых. В руках верхнего одного процента населения Земли сосредоточено больше богатства, чем в руках нижних семидесяти процентов.

К тому же имущественный разрыв с 1980 года и до наших дней непрерывно рос, что является одной из определяющих характеристик неолиберализма. Неравенство ныне достигло уровня, невиданного со времен так называемого «позолоченного века» 1890–1900-х годов. Есть свидетельства, что сегодняшнее несоответствие между имущими и неимущими наиболее высокое в истории, даже выше, чем при феодализме или в эпоху ранних государств с их делением на воинов, жрецов и крестьян. Два миллиарда самых бедных людей планеты по-прежнему не имеют доступа к самому необходимому – туалетам, жилью, продовольствию, охране здоровья, образованию и так далее. То есть целая четверть населения земного шара страдает от уровня нищеты, не знакомого беднякам феодальной эпохи или верхнего палеолита.

И такое неравенство существует в наше время! Чем оно вызвано? Политической нестабильностью? Разве что в помешанных на тотальном контроле военных режимах, а так нет. Моралью? Но мораль – вопрос идеологии, осмысления действительности, многим проще воображать, что вы получаете то, что заслужили, и так далее. Так что мораль – скользкая штука.

Поэтому неравенство часто считают чисто экономической проблемой. Якобы высокая степень неравенства замедляет рост и инновации. Вот до чего скукожилось наше мышление – до неолиберального анализа неолиберальной же ситуации. Таково преобладающее ощущение нашего времени: мы разучились думать иначе, как экономическими категориями, наша этика должна выражаться цифрами и оцениваться степенью воздействия наших поступков на ВВП. Нас убеждают, что это единственная сфера, в которой все могут найти общий язык. Хотя, как правило, так говорят именно экономисты.

Таков наш сегодняшний мир. Поэтому люди, пытаясь ухватить суть вопроса, изобретают все новые индексы. В последнее время их расплодилась целая куча.

Вспомним, что ВВП или валовый внутренний продукт, главное мерило экономики с начала прошлого века, сочетает в себе потребление, частные инвестиции, государственные расходы плюс экспорт за вычетом импорта. ВВП часто критикуют, потому что он охватывает как положительные экономические показатели, так и деструктивные действия и не учитывает множество внешних негативных феноменов, а также вопросы здоровья, общественного воспроизводства, удовлетворенности граждан и многое другое.

К альтернативным методам измерения, восполняющим эти пробелы, относятся следующие:

– индикатор подлинного прогресса, рассчитываемый на основании учета двадцать шести различных переменных величин;

– индекс человеческого развития ООН, разработанный пакистанским экономистом Махбубом уль-Хаком в 1990 году, учитывающий долголетие, образовательный уровень и валовый национальный доход на душу населения (позднее ООН ввели в оборот ИЧР с поправкой на неравенство);

– отчет ООН о совокупном богатстве, объединяющий производственный, человеческий и природный капитал с поправкой на различные коэффициенты, в том числе на углеродные выбросы;

– международный индекс счастья, созданный Фондом новой экономики, учитывающий субъективную удовлетворенность граждан жизнью, ожидаемую продолжительность жизни и неравенство результатов, поделенные на экологический след (по этому показателю США набирают 20,1 балла из 100, занимая 108-е место среди 140 стран в списке);

– индекс устойчивости питания, разработанный Центром по вопросам продовольствия и питания компании «Барилла»; индекс использует пятьдесят восемь показателей для оценки безопасности продовольствия, социальной обеспеченности и экологической устойчивости;

– экологический след, разработанный Глобальной сетью экологического следа, который рассчитывает, какая площадь территории требуется для устойчивой поддержки существующего образа жизни города или страны; величина следа всегда значительно выше оценок политических режимов, за исключением Кубы и малого числа других стран;

– наконец, знаменитое Валовое национальное счастье Бутана, индекс, использующий тридцать три показателя измерения номинального качества жизни в количественном выражении.

Все эти индексы – попытка нарисовать портрет цивилизации нашего времени, пользуясь терминологией господствующего дискурса, другими словами – экономики, нередко в попытке применить дзюдоистский прием к самой экономической науке, чтобы изменить ее, сделать более человечной, более созвучной биосфере и далее в таком же духе. Неплохое начинание!

Однако важно иногда перевести вопрос из области вычислений обратно в сферу человеческого и общественного бытия, вспомнить о том, для чего это делается, присмотреться к аксиомам, по которым мы все согласились жить, осознать, что другие люди и сама планета реально существуют, заглянуть в лица этих людей, выйти из кабинета и посмотреть по сторонам.

21

Мы устроили сходняк в Бриссаго на лужайке поместья Чинции, чуть выше узенького парка между ее владениями и озером, на швейцарском берегу Лаго-Маджоре. Чинция наняла джаз-банд с духовыми инструментами, фейерверкеров и знаменитого повара – он жарил всякую хрень на больших сковородах. Сходняк что надо, народ с перевесом в сторону молодых, как нравилось Чинции, все веселились от души.

Узкая полоска травы между лужайкой и озером принадлежит общественному парку, на ней вдруг возник какой-то чувак, просто стоял там и таращил зенки. Типичный пляжный забулдыга с подобранным на берегу древьем. Охранники Чинции сказали, что его нельзя трогать. Они, конечно, могли бы, но если докапываться до кого-то только за то, что он стоит на общественном пляже, местная полиция по головке не погладит. Так сказал кто-то из охраны, когда мы попросили прогнать этого типа. Худющий, занюханный чел стоял и пялился, нам даже не по себе стало. Эдакий библейский пророк, явившийся учить нас, как правильно жить.

В конце концов несколько наших спустились туда, чтобы сделать то, чего побоялась делать охрана, и выгнать бродягу в шею. Первым, как всегда, выдернулся Эдмунд, мы – следом, потому что на Эдмунда прикольно смотреть, когда он злится.

Чувак видел, что мы идем к нему, но не отступил ни на сантиметр. Стремно как-то, я почуял неладное.

Эдмунд подошел к нему вплотную и сказал, чтобы он валил отсюда.

Бродяга ответил Эдмунду что-то вроде: «Вы, уроды, весь мир спалите своими дурацкими играми».

Эдмунд рассмеялся и ответил: «Такт, сударь мой, мы в наших песнях соблюдали. Ну тебя в петлю!»[6]6
  Цитата из пьесы У. Шекспира «Двенадцатая ночь» (пер. М. Л. Лозинского).


[Закрыть]

Все засмеялись, но тут бродяга ударил Эдмунда поленом, да так быстро, что никто не успел даже дернуться. Эдмунд свалился как подкошенный. Даже руки не вскинул, хлоп и все. Мгновенный вырубон.

Чувак пригрозил поленом нам, мы застыли на месте. Потом он швырнул деревягу в нашу сторону, а сам зашел в воду и уплыл в темноту. Мы растерялись, никто не собирался гнаться за этим сумасшедшим, да еще ночью, кроме того, мы переживали за Эдмунда. То, как он упал, не предвещало ничего хорошего, – как срубленное дерево. Наконец подтянулись охранники Чинции, они согласились охранять периметр, а преследовать чувака тоже не стали. Пощупав пульс у Эдмунда, мы сразу схватились за телефоны. Через пять минут за ним приехала «Скорая». Новость объявили лишь через несколько часов. Мы не поверили своим ушам: Эдмунд был мертв.

22

Адель Элия и Боб Уортон приехали на заседание Научного комитета по изучению Антарктики – международной организации, созданной для координации антарктических исследований после проведения Международного геофизического года в 1956 году и подписания Договора об Антарктике в 1959 году. С годами НКИА вместе с Национальным научным фондом США и программами исследования Антарктики Великобритании и других стран, в особенности Аргентины и Чили, превратился в фактическое правительство Антарктиды. Ежегодное заседание НКИА проводилось на этот раз в Женеве; Адели и Бобу, которые подружились за время работы в министерстве, достаточно было сесть утром на поезд.

Теперь они сидели в баре на втором этаже отеля, где проводилась встреча, и смотрели на озеро. Их столик стоял у окна, в которое был виден бьющий из озера фонтан. На юге над Монбланом висели грозовые облака, плотностью не уступавшие мраморным столешницам в баре. От напитков и грандиозного вида Адель и Боба отвлек американский гляциолог Пит Гриффен. Гриффен привел за руку другого, незнакомого им человека, которого представил как еще одного гляциолога по имени Славек. Адель и Славек читали научные работы друг друга, присутствовали на тех же самых заседаниях Американского геофизического союза, однако до сих пор лично не встречались.

Пришел официант с подносом напитков, заказанных Гриффеном: четырьмя суженными кверху бокалами драмбуи, графином воды и пустыми стаканами. «А-а, драмчик!» – воскликнула Адель с тонкой галльской улыбкой. Этот ликер постоянно пили киви[7]7
  Прозвище жителей Новой Зеландии.


[Закрыть] в Сухих долинах, сообщили гости Бобу, когда все сделали по глотку. Боб, попробовав, скривился. Гриффен объяснил, что в давние времена корабль, набитый ящиками с какой-то странной сладкой фигней, после банкротства судоходной компании застрял в Литлтоне, ящики несколько лет кочевали по складам и в конце концов были по дешевке проданы в южные графства. Коллеги выпили, чокнувшись, за Сухие долины и снова опустились в кресла.

Славек, отвечая на вопрос, сказал, что провел в Сухих долинах пять лет. Адель парировала, заявив, что проработала на ледниках восемь лет. Пит с ухмылкой побил все ставки – его стаж на льду равнялся двенадцати годам. Остальные немедленно возразили, что Пит старше, а потому имел фору, с чем он безоговорочно согласился. Славек признался, что стал гляциологом, потому что эта работа не мешала ему оставаться нелюдимом.

– Среди нас много таких, – согласилась Адель.

– Но только не я! – воскликнул Пит. – Я люблю оторваться. И самые лучшие гулянки бывают на льду. – Он направил палец на друга, словно призывая его к ответу: – Давай, Славек, расскажи этим ребятам свой замысел. По-моему, с ними стоит поделиться.

Тот стеснительно нахмурился.

– Вы все сегодня слышали последние данные.

Собравшиеся закивали.

– Уровень океана поднимается слишком быстро, миру наступает пипец.

Никто не возражал. Данные говорили сами за себя.

– Итак, – подбодрил Пит коллегу, – я слышал, что кое-кто предложил закачать талую воду обратно в полярное плато, верно?

Боб покачал головой. Идея не нова, возразил он, ей одно время занимался Потсдамский институт, сделав неутешительные выводы: чтобы закачать такое количество воды в ледяной покров восточной Антарктики, потребуется примерно семь процентов объема электроэнергии, произведенного за все время существования глобальной цивилизации. «Слишком накладно», – подвел итог Боб.

Славек фыркнул.

– Энергия – наименьшая из забот. Раз уж один процент всей электроэнергии уходит только на эмиссию биткоинов, о семи процентах ради снижения уровня океана можно договориться. Препоной являются проблемы физического свойства. Вы проверяли цифирь?

– Нет.

– Скажем, уровень океана повысился на один сантиметр. Это равняется трем тысячам шестистам кубическим километрам воды.

Адель и Боб удивленно переглянулись. Гриффен молча улыбался.

– Во-от. Это в шестьсот раз больше ежегодно добываемого объема нефти. Строительство нужной инфраструктуры экономически не оправданно. Причем энергия должна быть чистой, иначе придется сжигать еще больше углеводородов. В Потсдаме подсчитали, что для такого количества чистой энергии пришлось бы построить десять миллионов ветряков. Воду придется качать по трубам, их потребуется больше, чем было произведено за всю историю человечества. Последнее и одновременно худшее – то то, что доставленная в нужную точку вода должна замерзнуть. Скажем, пластом толщиной в один метр за год. Больше вряд ли получится. И так по всей восточной Антарктиде.

– Слишком много всего нужно, куда ни глянь, – резюмировала Адель.

Четверо погрузились в раздумья.

– Не молчи, Славек, – подтолкнул Гриффен коллегу. – Объясни свою идею. Расскажи им.

Славек кивнул.

– Реальная проблема в том, что ледники сползают в океан в десять раз быстрее прежнего.

– Да.

– Из-за глобального потепления на поверхности льда каждое лето скапливается все больше талой воды. Вода просачивается по колодцам и трещинам в самый низ ледника, где ей некуда деваться. За счет этого ледник немного приподнимается над ложем. Вода играет роль смазки. Прежде лед был сцеплен – по крайней мере в определенных местах, а часто во многих – со скальной породой. Ледник давил своим весом все, что попадалось на пути. Лед плотно оседал на скалах. Толщина в километр дает огромную массу. Итак, ледник выскребал каменное ложе подчистую, не оставляя зазора между льдом и скалами. Иногда даже примерзал к скалам. Стопорился. В таких случаях движение ледника в его низовьях приводило вместо сползания льда к его существенной вязкой деформации.

Адель и Боб согласно кивали. Адель выглядела задумчивой, Пит же улыбался до ушей.

– Ну и? – спросил Боб.

Славек засмущался.

Гриффен ободряюще воскликнул:

– Валяй!

– Хорошо. Выкачиваем из-под ледника воду. Буравим лед, как для проверки уровня подледных озер или толщины ледяного шельфа. Технология хорошо освоена и довольно проста. Достаточно пробурить и поставить насос, подледная вода сама поднимется по скважине под давлением массы льда – процентов на девяносто. На оставшееся расстояние ее можно поднять насосами и направить по трубам на устойчивый лед по соседству.

– И много наберется воды? – поинтересовался Боб.

– Если сложить все ледники вместе, то около шестидесяти кубических километров. Это, конечно, много, но до трех тысяч шестисот далеко.

– Или до трех тысяч и шестисот тысяч! – воскликнула Адель. – Что соответствует подъему уровня океана всего на один метр.

– Правильно. Кроме того, талая вода под ледниками на самом деле имеет тройное происхождение. Поверхностная вода, просачивающаяся через вертикальные трещины, – новое явление. Геотермальная энергия тоже немного подтопляет ледник снизу. Третий источник – тепло, выделяемое в результате трения при сползании ледника. Геотермальная энергия в большинстве точек поднимает температуру самой нижней части ледника выше нуля, в то время как на поверхности она может составлять минус сорок. Поэтому тепло из геотермальных источников обычно рассеивается в толще льда, улетучивается, и ледник остается примерзшим к ложу. Теперь же вода, поступающая из вертикальных трещин, действует как смазка, движение ледника вниз ускоряется, из-за чего вырабатывается больше теплоты трения, что вызывает дальнейшее таяние и ускорение движения. Но если снизу выкачать воду и затормозить ледник, трение тоже уменьшится, а вместе с ним и таяние. Ледник остынет, ляжет на ложе, примерзнет к скалам, и скорость его движения вернется к прежней. Достаточно откачать около тридцати кубических километров из-под крупнейших ледников Антарктиды и Гренландии.

– На скольких?

– Скажем, на сотне самых крупных. Не так страшно.

– Сколько на один ледник потребуется насосов?

– Кто знает? Я уверен, что количество везде будет разным. Это – эксперимент, придется работать методом тыка.

– К тому же дорогой, – кивнул Боб.

– В сравнении с чем? – вскинулся Пит.

Адель рассмеялась.

– Юрген называл цифру в квадрильон долларов.

Славик, надув губы, торжественно кивнул.

– Наш план дешевле.

Все рассмеялись.

– Славек, – спросила Адель, – почему ты не предложил его на сегодняшнем заседании? Ведь оно было посвящено ускорению сползания ледников.

Гляциолог замотал головой.

– Это не для меня. Когда ученый лезет в геоинжинирию, он перестает быть ученым и становится политиком. Посыплются сообщения с проклятьями, полетят камни в окна, люди перестанут воспринимать твои работы всерьез и все такое. Я всего лишь хочу вернуться на лед, пока еще способен выдержать проверку.

– А как же судьба цивилизации? – спросил Боб.

Славек пожал плечами.

– Это разве не по твоей части? Поэтому я и решил рассказать. Вернее, Пит за меня решил.

– Спасибо, Славек, – ответил Пит. – Ты настоящий гляциолог.

– Так и есть.

– Пожалуй, за это стоит выпить.

– Согласен.