Текст книги "Война, которая спасла мне жизнь"

Глава 13

Когда мы в следующий раз пришли в город, на кирпичной стене рядом со станцией висел огромный плакат. Джейми встал столбом и уставился на него.

– Что тут написано? – спрашивает.

Мисс Смит стала читать вслух, водя для нас пальцем по словам:

– «Ваша отвага, ваша бодрость, ваша решимость принесут нам победу».

– Ну и чушь, – говорю. – Как будто всё мы должны сделать.

Мисс Смит посмотрела на меня, да как засмеётся.

– А ты права, – говорит.

– Должно быть: «Наша отвага, наша бодрость, наша решимость принесут нам победу», – говорю я.

– Совершенно верно, – говорит мисс Смит. – Я напишу в Военное министерство, предложу внести поправку.

Я так и не определилась, шутит она или нет. Прямо бесили такие вот моменты, когда не поймёшь, что у неё на уме.

– А тебя, пожалуй, не стоит недооценивать, а? – продолжает мисс Смит.

Я опять в толк взять не могу, о чём она. Нахмурилась просто, молчу.

– Ой, да ладно тебе буку строить! – говорит она и слегка по плечу меня треплет. – Хочешь, сегодня сама будешь овощи выбирать.

Тут меня дёргает за руку Джейми и показывает на ту сторону улицы. А там идёт Стивен Уайт, держится за какого-то дряхлого старичка. Точнее, гляжу – это старичок за Стивена держится.

– Кто-то из твоих друзей? – спрашивает мисс Смит.

– Не, – говорю, – брат Билли.

Мисс Смит кивнула и говорит:

– Можешь подойти поздороваться.

Я немного стеснялась, но в то же время хотелось узнать, почему Стивен не поехал домой с остальными. Поворачиваю, иду к нему.

Стивен меня издали заметил, остановился. Старикан тоже остановился, глаза свои на меня повернул, а они странные такие, совсем белые, как молоко.

Стивен на костыли пальцем показал, говорит:

– Здо́рово. Надо было тебе раньше ими обзавестись.

Мне вспомнилось, как он нёс меня на спине до станции, и я покраснела.

Дед вдруг как гаркнет:

– Кто это? С кем ты разговариваешь? Кто-то незнакомый? – а на меня при этом в упор смотрит, старый пень.

Стивен слегка откашлялся и говорит:

– Это Ада с нашей улицы. Ада, это…

А дед его перебивает сердито:

– Ну кто так людей представляет! Я тебя как учил?

– Да-да. – Стивен вдохнул поглубже и выдаёт: – Сэр, позвольте представить вам мисс Аду Смит из Лондона. Ада, познакомься, это Роберт Макфёрсон, полковник Британских вооружённых сил в отставке. У него я сейчас живу.

Старикан руку вперёд вскинул и заявляет:

– А теперь нам положено пожать руки, мисс Смит. Если вы из тех же краёв, что и этот парень, то манерам вас, конечно, не учили. Вы должны пожать мне руку и сказать: «Приятно познакомиться, полковник Макфёрсон».

Я слегка коснулась его сухой ладони с узловатыми пальцами, он схватил мою и давай вверх-вниз покачивать.

– Говори: «Приятно познакомиться, полковник Макфёрсон», – велит дед.

– Приятно познакомиться, полковник Макфёрсон, – говорю.

– И мне очень приятно, мисс Ада Смит. Раз вы подруга Стивена, почему бы вам не заглянуть к нам на чай? – уже мягче говорит полковник. Руку выпустил. Я её на всякий случай об юбку вытерла – не то чтобы у него были грязные руки, просто трогать незнакомца как-то совсем странно.

Стивен стоит ухмыляется, будто мы что-то смешное говорим.

– Чего это ты домой не поехал? – спрашиваю.

– А, да… – и косит глазами на полковника, – мама решила, что лучше мне здесь наподольше остаться.

– Ничего подобного, – говорю. – Она мне сама сказала, что…

Тут Стивен меня под локоть как бацнет. Я на него уставилась, а он в сторону деда головой машет и глаза круглые делает.

– Да чего ты? – спрашиваю.

– Потом поговорим, – отвечает. – Попозже, ладно?

– Ну ладно, – говорю, хотя ничего не понятно.

Возвращаюсь к Джейми с мисс Смит, а они тем временем на своей стороне улицы другой плакат нашли.

– Этот ещё лучше, – говорит мне Джейми.

– «Свобода в опасности, – читает мисс Смит, – защищай её изо всех сил!»

– Это как – «защищай изо всех сил»? – спрашиваю.

– Например, он ударил меня изо всех сил, – говорит Джейми.

– Да нет… Ну да, почти, – говорит мисс Смит, – хотя тут имеется в виду не физическая сила, а скорее усилие. Способность. Защищай её, насколько способен.

– Свобода в опа-асности! – заорал Джейми и почесал вперёд. Бежит, руками размахивает и вопит: – Свобода в опасности, защищай её насколько способен!

Мы с мисс Смит пошли следом.

– А свобода – это что? – спрашиваю.

– Это… Хм-м. Я бы сказала, это право решать за себя самому, – отвечает мисс Смит. – Определять свою жизнь.

– Типа как вот сегодня утром мы решили пойти в город?

– Скорее как если ты решишь стать адвокатом, когда вырастешь, или там, учительницей. Или что хочешь жить в Уэльсе. Серьёзное что-то. Если нас захватит Германия, то по магазинам мы, наверно, ещё сможем ходить, а вот что-то, помимо этого, решать за себя будем вряд ли.

В основном, конечно, я ничего из её слов не поняла, но к тому моменту я уже и не пыталась. В ответ просто сказала:

– Стивена Уайта поселили к сварливому деду.

– Ага, я видела, – отвечает мисс Смит. – Жаль, конечно, что полковник так расклеился. Они с Бекки вместе на лисью охоту ездили. Он и на охоту, и на рыбалку, и на всё такое горазд. Я как-то и не задумывалась, что он уже совсем старый.

– Он заставил меня потрогать ему руку, – говорю. Вспомнила – и прямо дрожь по телу.

– Это просто для приличия полагается, – говорит мисс Смит.

– Ну да, он тоже так сказал.

Смотрю, мисс Смит улыбается. Не пойми с чего.

– Ах ты, недоверчивый человечек! – говорит. Я только сильнее нахмурилась. А она берёт мою косичку в руку, раскачивает и приговаривает: – Твоя отвага, твоя бодрость, твоя решимость… – не так там было, не так! Я насупилась, а она продолжает: – принесут тебе победу, детка.

Мы подошли к продуктовому. Джейми уже ждёт нас, стоит дверь подпирает. Я косичку из её рук выдернула и молчу. Больше никаких слов спрашивать у неё не хочу – и так устала от новых слов. Но мисс Смит на меня взглянула и сама говорит:

– Победа – значит мир.

Глава 14

Через несколько дней к нам зашла та учительница, которая сопровождала нас на поезде, и сказала, что скоро начнётся школа. Свободного здания, куда бы уместились все эвакуированные дети, в этом городочке не нашлось, так что нам полагалось идти в местную школу. Здешние школьники будут, значит, заниматься со своими учителями с восьми до полудня, а затем будем приходить мы, эвакуированные, со своими учителями, и сидеть с часу до пяти.

Учительница разъяснила мисс Смит, где у них в городе школа да как быстрее добраться, и собралась уходить. Уже поднимаясь, она бросила Джейми:

– Ну, увидимся с тобой в понедельник.

Мы сидели все вчетвером в главной комнате дома, кто на диване, кто в мягких лиловых креслах, пили чай. Когда мисс Смит услышала последние слова учительницы, она улыбнулась немного с недоумением и говорит:

– С Адой, разумеется, тоже.

Уж не знаю, что было написано у меня на лице, но у Джейми с учительницей прямо челюсти поотвисали. Только учительница свою первой захлопнула.

– Ады нет у нас в списках, – сказала она. – Я вам уже говорила, когда давала адрес их матери. У нас по бумагам только Джейми.

Тут Джейми говорит:

– Аде на улицу нельзя выходить.

Я прямо вскипела.

– Чушь собачья, это только дома так было, сам знаешь! – говорю я.

– Но тут-то школа, – говорит Джейми.

В школе я никогда не была. Никогда и не думала о ней. Но почему бы не пойти? На костылях можно спокойно добраться, тут не то чтобы очень далеко.

Мисс Смит возразила учительнице, что списки, мол, роли не играют. Ведь очевидно же, что они не верны; вдобавок многие дети, которые в них значатся, уже вернулись в Лондон. Значит, мол, должно найтись место и для меня.

– Место-то найдётся, – медленно проговорила учительница. – Но… стоит ли? – Она встала, взяла с полки книгу. – На-ка, – она открыла и дала мне, – почитай нам вслух.

Я смотрю в книгу – там ряды закорючек, пестрят, расплываются. Молча глаза поднимаю. Учительница давай головой кивать. Мисс Смит подошла, меня за плечи обняла – я хотела было отстраниться, но она меня удержала. Учительница ей говорит вкрадчиво:

– Вот видите, она не подлежит обучению.

Что значит, «не подлежит обучению», я не знала. И как оно на самом деле, подлежу я или нет, тоже.

– Её просто раньше никто не учил, – говорит мисс Смит. – Но она никакая не слабоумная. Надо дать ей возможность попробовать.

Учительница только головой помотала.

– По отношению к другим детям это будет нечестно, – сказала она и дверью щёлк.

Мисс Смит меня второй рукой обхватила и говорит:

– Не плачь, детка. Не плачь. И совсем она не права. Я знаю, ты способна учиться! Не плачь.

А чего мне плакать? Никогда я не плакала. Однако стоило мне высвободиться из объятий мисс Смит, как слёзы сами брызнули из глаз и поползли вниз по щекам. Чего мне было плакать? Захотелось ударить кого-нибудь, или что-то бросить, или закричать! Захотелось пуститься на Коржике вскачь и скакать вечно. Захотелось побежать, но с такой дурацкой, убогой кривой ногой не побегаешь. Я зарылась головой в шикарную диванную подушку мисс Смит и больше не сдерживала себя. Разрыдалась.

Я устала быть одна.

Мисс Смит опустилась рядышком на диван. Положила ладонь мне на спину. Я увернулась.

– Не волнуйся, – сказала она до того сочувственно, будто и впрямь за меня переживала. – Они все ошибаются. Но мы с тобой найдём другой способ. – Она задумалась. – Я же знаю, что ты не слабоумная. Иначе не умела бы так о братике заботиться. И храбрости бы не хватило на твои-то подвиги. И сил столько, сколько у тебя есть, не нашлось бы.

Слабоумная, заботливая, умственно отсталая… Одни слова. Я устала от бессмысленных слов.

Тем вечером после купания, когда мы уже лежали в кровати, мисс Смит показалась на пороге нашей комнаты. Поколебалась.

– Я вам кое-что принесла, – говорит. – В детстве это была моя любимая книга. Мне её папа на ночь читал. Вот, подумала, могу и я вам её почитать.

Я отвернулась. Опять слова. А Джейми спросил:

– Зачем, мисс?

Она обошла кровать, подвинула стул поближе к Джейми и сказала:

– Перестаньте так ко мне обращаться. Меня зовут Сьюзан. Зовите меня по имени и на «ты». А почитать я вам хочу, потому что мне кажется, вам это понравится.

– Почему? – спросил Джейми.

Но мисс Смит не ответила.

– Книга называется «Швейцарский Робинзон», – сказала она вместо этого. – Слушайте. – Откашлялась и начала: – «Вот уже не первые сутки мы находились во власти разбушевавшейся стихии. Шесть раз опускалась тьма на неистовый хаос вокруг нас…»

Я зарылась лицом в подушку. Голос мисс Смит гудел, точно муха, которая бьётся в стекло. Под этот гундёж я и заснула.

Тем не менее на следующее утро странные слова так и застряли у меня в голове. В конце концов я не выдержала. За завтраком спросила у мисс Смит:

– Что значит «во власти разбушевавшейся стихии»?

Мисс Смит взглянула на меня поверх чашки с чаем.

– Значит, попали в бурю, – пояснила она. – Это когда ветер, ливень, гроза, а если в это время плыть по морю на корабле, то больше не можешь им управлять. Корабль треплет из стороны в сторону, носит по волнам. Заносит куда придётся – стихийно.

Я взглянула на Джейми.

– Это же про нас, – говорю. – Нас ведь тоже заносит куда придётся. Мы во власти стихии.

Он кивнул.

Я снова поворачиваюсь к мисс Смит и спрашиваю:

– А «подлежит обучению» что значит?

Она откашлялась.

– Это значит, можно обучить, – говорит. – Тебя, Ада, совершенно точно можно обучить. Всему, что нужно. Ты ещё как подлежишь обучению. Та учительница неправду сказала.

Где-то над нами прожужжал самолёт. Джейми тут же сорвался с места. Вообще-то теперь, когда под боком был аэродром, самолёты мы слышали и видели постоянно, но глядеть на них Джейми ничуть не надоедало. Я тоже поднялась уходить.

– Ада, – обратилась ко мне мисс Смит, – если хочешь, сегодня возьмёмся с тобой за чтение.

Я постаралась увильнуть.

– Спасибо-не-надо, – ответила я вежливо, как она меня учила. – Я хочу посмотреть на самолёты.

Но она покачала головой:

– Привираешь.

– Я хочу к Коржику.

Мисс Смит подалась вперёд и проговорила:

– Ты прекрасно способна учиться. Не надо слушать тех, кто тебя совсем не знает. Прислушивайся лучше к себе, к тому, что у тебя в голове.

А у меня в голове только и всего, что из моего окна на четвёртом этаже видать. Ничего у меня в голове, пусто. Она вон какие слова знает: «разбушевавшаяся», «подлежит», «стихия». Да даже коротенькие, вроде «моря»: вот что это – море? У нас баржи по Темзе ходили. А море – это то же, что река, или другое? Никаких у меня знаний в голове не было, вообще никаких.

– Мне надо к лошадке, – говорю.

Она только вздохнула.

– Как хочешь, – и отвернулась.

В сарае я отыскала щётку и прошлась ею по золотистой шерсти Коржика, везде-везде. Грязь и шерстинки так и взвились в воздух. Видно было, что Коржику нравится.

– Приятно, а? – приговаривала я. – Небось теперь не будет чесаться.

У меня-то самой кожа больше не чесалась. От пахучей мази шершавые места разгладились, и на голове тоже стало получше, не зря мисс Смит каждое утро меня расчёсывала. Вдобавок она заплетала мне волосы в косу, сзади посередине, так они лучше держались и на ветру не лезли в лицо, а ночью не спутывались. Чесала она их примерно так же, как я Коржика, что, с какой стороны ни глянь, было немного странно.

– Смотри! – закричал мне Джейми и ткнул пальцем вверх. – Это какой-то другой! – И он побежал на другой конец поля, чтобы получше рассмотреть самолёт.

В тот день я сумела продержаться на Коржике два полных круга по загону, прежде чем он меня сбросил.

За обедом мисс Смит сказала, что по случаю первого школьного дня проводит Джейми до школы.

– Ада, ты как, сама без нас справишься? – спросила она меня. – Ну или пойдём с нами.

Но я покачала головой. Ни в какую школу я не собиралась. И, как оказалось, не зря.

Стоило мисс Смит вместе с Джейми ступить за калитку, как я снова оседлала Коржика. Поэтому в тот момент, как чужая лошадь запрыгнула к нам в загон, я была там и всё видела.

Глава 15

Получилось вот как. Я пустила Коржика шагом, чтобы потренировать повороты. Со стороны дороги послышался стук, вроде как удары копыт, и я остановилась посмотреть, но из-за деревьев было не видно. С аэродрома взлетел самолёт и проревел прямо у нас над головами ровно в тот самый момент, как на дороге нарисовалась лошадь с седоком. Коржику на самолёт было наплевать – он-то их теперь с дюжину каждый день видел, а вот та другая лошадь, крупный бурый жеребец, от страха круто повернула на скаку. Седок резко натянул поводья, пока лошадь не понесла, но та снова отпрянула в сторону, дёрнулась вперёд и соскочила с дороги на обочину, чуть не налетев грудью на каменную ограду вокруг нашего загона. Всадник зашатался в седле, разгорячённая лошадь резко рванула и перемахнула через ограду. Седока унесло в сторону, и он исчез из виду.

Лошадь ринулась прямиком на Коржика – поводья болтаются, пустые стремена по бокам хлещут. Коржик испугался, меня отпихнул, ринулся в сторону и как почешет вместе с этой чужой лошадью к дальнему концу загона. Пока эти двое придурков скакали вокруг, я, не тратя на них ни минуты, побежала к упавшему всаднику – насколько получалось бежать с калечной ногой. Всадника я сразу узнала – та девчонка с суровым лицом. С которой у меня перепалка была.

Она лежала ничком в грязной траве на обочине. Пока я карабкалась через оградку, она перевернулась и заморгала. Продрала глаза – и разразилась такой бранью, что её и на доках бы за свою приняли, не то что у нас на улице. Заканчивалось всё словами: «чёртов поганый коняга».

За «чёртова» нам бы от мисс Смит точно влетело. «Чёртов» – это ругательство, и притом очень нехорошее.

– Ненавижу его, – добавила девочка, глядя на меня.

– Ты как, цела?

Она попробовала сесть, но упала на спину и закивала.

– Голова кружится, – пробормотала она, – и плечо адски болит. Наверно, ключицу сломала. – Она потрогала у себя пониже шеи и скривила гримасу. – Мама себе сломала в этом году на охоте. Проще простого. Где этот треклятый жеребец?

Я оглянулась за ограду.

– Пасётся с нашей лошадкой. Ему хоть бы хны.

Она поднялась на локти медленно, через силу.

– Вечно он так. Ненавижу его. Это вообще-то брата лошадь. – Девчонка попыталась встать, вскрикнула и плюхнулась обратно на задницу. Лицо моментально побелело, а потом как-то даже посерело.

– Ты лучше не двигайся, – сказала я и пошла за её жеребцом. Передней ногой он запутался в поводьях, но в остальном вроде был ничего и, пока я его распутывала, смирно стоял на месте. Ростом он был побольше нашего Коржика и к тому же гораздо красивее его – шерсть блестит и лоснится, ноги длинные, стройные. Он понюхал мою ладонь, совсем как Коржик, однако я сразу сказала: «Угощений нет».

Я повела его в сторону девчонки, но, честно говоря, нога опять разболелась, да и конь был такой красивый. Я накинула поводья ему на голову, поставила нормальную ногу в стремя, подтянулась и села верхом.

Сидеть в седле было куда удобнее и приятнее после необъятной скользкой спины Коржика. Больную ногу в стремя было не поставить, но как сидит в стремени другая нога, мне понравилось. Я подобрала поводья, и конь изящно изогнул шею.

Я ткнула его пятками в бока, и жеребец прямо рванул с места. Тут мой промах: конь, очевидно, понимал знаки всадника гораздо чутче, чем наш Коржик. Я придержала его и коснулась ногами совсем слегка. Он пошёл шагом – размеренно, с достоинством.

Смотрю, девчонка уже стоит, на оградку облокотилась.

– Выводи его с загона через калитку, – кричит.

Но мне пришла в голову другая идея. Сюда конь запрыгнул – значит, может и выпрыгнуть. Я подстегнула его посильней. Конь сделал пару-тройку гигантских прыжков вперёд, а затем перешёл на плавный бег. «Ого, – подумала я, а у самой аж дыхание спёрло. – Так вот каково это, когда быстро и ничего не болит». Я слегка натянула поводья и направила коня прямиком на ограду. Тот не выказал ни малейших колебаний – оп! и мы оказались на той стороне. Всего один плавный скачок. Мы перелетели. Я держалась обеими руками за гриву и тоже летела, вместе с конём. Когда мы приземлились, я рассмеялась.

– Молодец, выпендрилась, – крикнула мне девчонка, но она и сама смеялась. – Ещё повезло, что опять самолёт не взлетел.

– Ага, повезло, – говорю. – Сама сможешь на нём теперь ехать?

Она попробовала двинуть правой рукой и поморщилась.

– Удержать его точно не смогу, – говорит. – Одной рукой никак. Да и голова болит – жуть. Может, я за тобой сяду?

Я подвинулась вперёд. Седло было просто огромное. Ногу из стремени я вынула и подтянула девчонку на лошадь.

– Можешь занимать эти штуки для ног, – говорю.

Она меня обхватила рабочей рукой за пояс и подсказывает:

– Они называются «стремена». – Поставила в них ноги и добавляет: – Ты просто пусти его обратной дорогой к нам домой. Только, уж пожалуйста, шагом. У меня голова прямо раскалывается. Никакой рыси я сейчас не вынесу.

Звали девчонку Маргарет. Её мама стояла во главе Женской добровольческой службы, почему и занималась эвакуированными детьми.

– Но дети – это малая часть, – рассказывала Маргарет. – Она всё время делает что-нибудь для фронта. Постоянно старается себя занять, чтобы не переживать за Джонатана. Сама теперь бьётся за победу, потому что он в армии. – Джонатан, брат Маргарет, учился летать на самолётах на аэродроме, только на другом, далеко отсюда. Чтобы туда отправиться, сказала мне Маргарет, он бросил Оксфорд.

– Ты тоже так слова выговариваешь, как наши квартиранты, – заметила она. – Немного странно звучит.

– По мне, так это ты странно разговариваешь, – ответила я.

Она засмеялась:

– Ну да, наверно. Зато ты хоть верхом ездить умеешь. Наши беженцы, в смысле которые у нас поселились, они вообще от лошадей шарахаются. А ты где в Лондоне ездой занималась?

– Я не занималась. Тут сама научилась.

– Хм, но у тебя очень даже неплохо получается.

– На таком крутом коне, как этот, у любого нормально получится, – сказала я. – Наша-то лошадка меня с десяток раз на день сбрыкивает.

– Породистые – те ещё подлюки, – откликнулась Маргарет. – Хитрые паскуды. Ты бы видела, что наш вытворяет.

Оказалось, что братов конь был специальный скаковой, и мать заставляла Маргарет регулярно на нём выезжать, чтобы тот не терял формы.

– Это временно, пока у меня школа не началась, – пояснила Маргарет. – Вообще-то должна была на прошлой неделе начаться, но её перевозят – тоже эвакуируют, наверно, так что учёба позже начнётся. А жеребца этого я терпеть не могу – ну и он меня. Главное, под другими просто паинька. Мама не верит, а без тренировок он ещё хуже. Причём в поводу за моей кобылкой идти отказывается, так что приходится в итоге один на один с ним каждый день по часу мучиться. С конюшни все на войну сбежали, у Граймса работы невпроворот, помочь некому…

Видимо, эта болтовня, половину из которой я не поняла, истощила Маргарет, и она мешком осела мне на плечо.

– Ты как, в порядке? – спрашиваю.

– Не, не очень, – отвечает. – Тошнит.

Конь уверенно свернул на развилке. Оставалось только надеяться, что он знает дорогу. Во всяком случае, на то было похоже, да и Маргарет никаких возражений не высказывала.

Тут её что-то совсем вбок качнуло. Жалко, что я не сзади сижу, подумала я, а то бы могла хоть поддержать. «Мэгги?» – зову её через плечо. У нас на улице была одна Маргарет, и все её Мэгги звали.

– Мэгги, – говорю, – держись там.

Подтянула покрепче её руку, которой Мэгги меня за пояс обхватила, а она мне голову между лопаток положила, себе что-то под нос бормочет. Я, как могу, держу коня ровно, но всё-таки подпинываю, чтобы быстрее шёл. Неизвестно же, сколько ещё до их дома.

– Мама Джонатана больше любит, чем меня, – говорит вдруг Мэгги отчётливо. – Она девочек вообще не очень любит. Для него она на всё готова, а на меня вечно сердится.

– Моя тоже брата больше любит, – говорю. – А меня из-за ноги калечной терпеть не может.

Она аж с лошади свесилась – я спиной почувствовала, – чтобы на ногу взглянуть. Хорошо, что нога замотана была. Мэгги качнулась обратно и чуть не упала.

– Осторожно, – говорю.

– М-м.

– Это мне пивной тележкой отдавило, – говорю.

– А-а. Всё равно зря она к тебе так.

Конь мерно цокал копытами. Мэгги молча билась головой об мою спину.

– Это не из-за тележки, – говорю я немного погодя. – Это косолапие. – Так вроде доктор назвал.

– А, косолапость. – Слышу, Мэгги уже совсем невнятно бормочет. – Знаю про такое… У нас один жеребёнок косолапым родился.

Конь свернул на длинную гравийную дорогу, вроде как аллею, ровно обсаженную по бокам деревьями. Здесь он зачастил, качая в такт головой. Сзади послышались стоны.

– Меня сейчас стошнит, – бормочет Мэгги.

– Только не на лошадь, – говорю.

– Угу… – Тут её в самом деле как вырвет! Только она в сторону наклонилась, и на седло не попало. Правда, она и сама чуть следом не улетела, еле я успела её схватить. Конь нетерпеливо головой качнул.

– Всегда он так: как домой, сразу весёлый, – выдавила Мэгги. – Паскуда.

– А жеребёнок – это кто? – спросила я.

– Жеребёнок?.. Ну, детёныш лошади. То есть у нас одна лошадь косолапая родилась. По крайней мере, так Граймс определил. – Тут её снова качнуло. – Мне просто кошмарно.

Я попробовала представить маленькую лошадку с вывернутым копытом. У Коржика, например, копыта были длинные и концы загибались, но сама стопа не выворачивалась. А что делать лошади, если она не может ходить? Лошадиных костылей же не бывает. Или бывают?

– Он умер в итоге?

– Кто? А, жеребёнок косолапый? Да нет. Граймс ему исправил. Граймс и коновал.

Деревья расступились, и впереди вырос огромный каменный дом – я такими огромными себе склады на доках представляла. Ещё вокзал в Лондоне такой огромный был. Но жилой дом таким быть просто не мог. Что угодно, только не дом.

Я направила было коня к дому, однако тот своевольно махнул головой. Вместо того чтобы идти прямо вперёд, он свернул в сторону, к постройке, в которой даже я сразу распознала конюшню.

Из неё показался пожилой мужичок, должно быть Граймс, и поспешно заковылял нам навстречу.

– Что стряслось? – спрашивает.

– Мэгги вот покалечилась, – говорю. Мэгги ему прямо в руки с седла свалилась. Он покачнулся, но удержал. – С коня грохнулась и башкой ударилась, – говорю. – И плечо ещё отшибла.

Граймс кивнул, говорит мне:

– Можешь пока побыть тут с конём? Я её в дом отнесу.

– Ну конечно, – говорю. Слова стараюсь выговаривать, чтобы как у Мэгги звучало. Граймс – это тот, который исправил косолапие у жеребёнка. Исправил. Косолапие. Как?

Он пошёл с Мэгги к дому, а я кое-как сползла с коня – это отняло у меня немало времени – и огляделась. Конюшни были совсем как та запертая пристройка рядом с домом мисс Смит, только тут их было больше, и они были поприглядней, вдобавок почти все заняты. Из верхних проёмов в половинчатых дверях выглядывали лошади – уши торчком, всем интересно. Время от времени они негромко пофыркивали.

Коня я завела в пустое стойло. Он сунул голову в ведро с водой, а потом уткнулся в копну сена. Седло я с него сняла – это несложно, просто отстегнуть подпругу – и набросила на дверную створку. Потом сняла уздечку. Коня я закрыла в стойле, а уздечку с седлом отнесла в специальную каморку, которую нашла без всякого труда. В один ряд тянулись держалки с сёдлами, в другой – крючки для уздечек, и я повесила то, что принесла, на свободные места. Потом побродила по конюшне, посмотрела других лошадей, а там и Граймс вернулся.

– Спасибо тебе, – сказал он. – Мы её уложили, хозяйка позвонила врачу. Думаю, мы сейчас больше ничем помочь не можем. Она даже не соображает, где находится. Это бывает, когда сильно голову ушибёшь.

– Вначале с ней нормально всё было, – сказала я. – Потом уже, пока ехали, ей поплохело.

– Ага, немудрено, – заявил Граймс. Указал на мою ногу и спрашивает: – А с тобой что? Тоже повредилась?

Опускаю глаза: сквозь повязку небольшое пятно крови проступает.

– А, – говорю, – да это с ней бывает иногда. Когда я без костылей. – Подумала и добавляю: – У меня косолапие.

Но Граймс не предложил его исправить. Только кивнул и сказал, что подбросит меня до дому на машине.

И подбросил, очень даже мило. Поблагодарил за то, что помогла «мисс Маргарет». Я ответила, что рада была помочь, тем более что это вылилось в поездку на таком шикарном скакуне. Над этим он слегка посмеялся и потрепал меня по ладошке – жест немного странный, но ничего. Когда я переступала порог дома, внутри всё бурлило от счастья. Так что к взбучке от мисс Смит я готова никак не была.