Текст книги "Монументы Марса (сборник)"

– Нам, Марина, трудно сделать окончательные выводы. Мы полагаем, что эта штука попала к нам из космоса. Но вам расскажешь, а вы тут же побежите поднимать панику в масштабе всей Москвы. Вас не удержать.

– Я никому лишнего не скажу, на меня можно положиться. Знаете, как меня в институте девчата звали? Маринка-могилка, это потому, что никто не умел лучше меня держать секреты. А как же она попала на Землю? Ее сбросили с космического корабля? Да? Они за нами следят, я в кино смотрела, они прилетают, строят нам пирамиды и статуи на острове Пасхи. А вы знаете о Баальбекской террасе? Ее совершенно невозможно построить без инопланетной техники. А теперь все-таки признайтесь: это был такой разведчик, который должен выяснить, насколько мы развитые и стоит ли нам помогать?

– Мы должны вас разочаровать, Марина. Никто нам эту штуку не кидал, и вряд ли она может быть использована как разведустройство. В ней ничего подобного нет. Это живой организм.

– Железный?

– Нет, не только железный. У него сложный состав.

– Я всегда говорила, что Михаил может убить человека. У него такой особенный взгляд. А вы думаете, что его товарищи могут скрываться тут же в лесу и ждать нас? А если они захотят отомстить за своего товарища? Вам выдают пистолеты?

– Взгляд у Михаила Анатольевича самый обыкновенный, бывают и хуже. Он просто понял свое бессилие перед тем, с чем столкнулся. Он этого не смог вынести. Вот и отомстил.

– Железке?

– Да. Железке. И себе. И всем, кого считает своими недоброжелателями. Но это долгий разговор. Мы скоро придем к тому месту?

– Да. Уже рядом. У меня отличная зрительная память. Вот сейчас будет ельничек, а потом то место. А если вы думаете, что его товарищи нас не ждут, почему мы идем в лес? Я там хорошо смотрела. Там только одна такая штука была. Маленькая совсем.

– Мы верим вам, Марина. Но если наши подозрения правильны, то мы можем увидеть и другие такие же железки.

– Но почему никто не заметил, как они падали? Ведь если они падали, обязательно бы раскалились и показались метеоритами. Здесь не Сибирь, а Подмосковье. Кто-нибудь обязательно бы заметил. А особенно если несколько метеоритов.

– А если это были не метеориты?

– А что же?

– Микроскопические споры.

– Споры?

Марина не успела выяснить, что же они имеют в виду. Впереди, среди елей, что-то блестело. Они пробежали несколько шагов и оказались на небольшой полянке, окруженной густым ельником. На полянке стояло три дерева. Деревья были металлические и чем-то напоминали на первый взгляд новогодние елки, потому что были густо увешаны какими-то геометрическими деталями, шарами, зубчатыми колесами, и все эти украшения двигались под ветром, позвякивали друг о дружку. Деревья были довольно большими, выше Марины, они стояли крепко, и стволы их у самой земли расходились трубками, как будто они стояли на ножках от торшера.

– Чего же вы мне раньше не сказали! – воскликнула Марина, останавливаясь на краю лужайки.

– Мы не были уверены, – сказал профессор Смирнов.

– А это у них плоды?

– Нет, наверно, нечто вроде листьев. Ими они собирают солнечную энергию.

– И вот они прилетели сюда микроскопическими спорами?

– Наверно.

– А какие же у них будут плоды?

– Вот это самое интересное.

– Как жаль, что Рая не видит… Знаете что, не говорите пока Михаилу, что вы нашли их. Пускай помучается, что погубил первый саженец.

Выбор

Было душно, хотелось устроить сквозняк, но все время кто-нибудь закрывал дверь. Я устал настолько, что минут пять, прежде чем поднять трубку, старался придумать правдоподобный предлог, который помешает мне увидеть Катрин. А потом, когда набирал номер, я вообразил, что Катрин сейчас скажет, что не сможет со мной встретиться, потому что у нее собрание. Катрин сама сняла трубку и сказала, что я мог бы позвонить и пораньше. Возле стола с телефоном остановился Крогиус, положил на стол сумку с консервами и сахарным песком – он собирался на дачу. Он стоял и ждал, пока я не закончу разговор, жалобно глядя на меня. Катрин говорила тихо.

– Что? – спросил я. – Говори громче.

– Через сорок минут, – сказала Катрин. – Где всегда.

– Все, – кивнул я Крогиусу, положив трубку. – Звони.

– Спасибо, – обрадовался Крогиус. – А то жена с работы уйдет.

У входа в лабораторию меня поджидала девочка из библиотеки. Она сказала, что у меня за два года не уплачены взносы в Красный Крест и еще что мне закрыт абонемент, потому что я не возвратил восемь книг. Я совсем забыл об этих книгах. По крайней мере две из них взял у меня Сурен. А Сурен уехал в Армению.

– Вы будете выступать в устном журнале? – спросила меня девочка из библиотеки.

– Нет, – ответил я и улыбнулся ей улыбкой Ланового. Или Жан-Поля Бельмондо.

Девочка сказала, что я великий актер, только жалко, что не учусь, и я сказал, что мне не надо учиться, потому что я и так все умею.

– С вами хорошо, – вздохнула девочка. – Вы добрый человек.

– Это неправда, – сказал я. – Я притворяюсь.

Девочка не поверила и ушла почти счастливая, хотя я ей не врал. Я притворялся. Было душно. Я пошел до Пушкинской пешком, чтобы убить время. У Зала Чайковского продавали гвоздики в киоске, но гвоздики были вялыми, к тому же я подумал, что, если мы пойдем куда-нибудь с Катрин, я буду похож на кавалера. Мной овладело глупое чувство, будто все это уже было. И даже этот осоловелый день. И Катрин так же ждет меня на полукруглой длинной скамье, а у ног Пушкина должны стоять горшки с жухлыми цветами и вылинявший букетик васильков.

Так оно и было. Даже васильки. Но Катрин опаздывала, и я сел на пустой край скамьи. Сюда не доставала тень кустов, и потому никто не садился. В тени жались туристы с покупками, а дальше вперемежку сидели старички и те вроде меня, которые ожидали. Один старичок громко говорил соседу:

– Это преступление – быть в Москве в такую погоду. Преступление.

Он сердился, будто в этом преступлении кто-то был виноват. Катрин пришла не одна. За ней, вернее рядом, шел большой, широкий мужчина с молодой бородкой, неудачно приклеенной к подбородку и щекам, отчего он казался обманщиком. На мужчине была белая фуражечка, а если бы было прохладнее, он надел бы замшевый пиджак. Я смотрел на мужчину, потому что на Катрин смотреть не надо было. Я и так ее знал. Катрин похожа на щенка дога – руки и ноги ей велики, их слишком много, но в том-то и прелесть.

Катрин отыскала меня, подошла и села. Мужчина тоже сел рядом. Катрин сделала вид, что меня не знает, и я тоже не смотрел в ее сторону. Мужчина сказал:

– Здесь жарко. Самый солнцепек. Можно схватить солнечный удар.

Катрин смотрела прямо перед собой, и он любовался ее профилем. Ему хотелось дотронуться до ее руки, но он не осмеливался, и его пальцы невзначай повисли над ее кистью. У мужчины был мокрый лоб и щеки блестели.

Катрин отвернулась от него, убрав при этом свою руку с колена, и, глядя мимо меня, прошептала одними губами:

– Превратись в паука. Испугай его до смерти. Только чтобы я не видела.

– Вы что-то сказали? – спросил мужчина и дотронулся до ее локтя. Пальцы его замерли, коснувшись прохладной кожи.

Я наклонился вперед, чтобы встретиться с ним глазами, и превратился в большого паука. У меня было тело почти в полметра длиной и метровые лапы. Я придумал себе жвалы, похожие на кривые пилы и измазанные смердящим ядом.

Мужчина не сразу понял, что случилось. Он зажмурился, но не убрал руку с локтя Катрин. Тогда я превратил Катрин в паучиху и заставил его ощутить под пальцами холод и слизь хитинового панциря. Мужчина прижал растопыренные пальцы к груди и другой рукой взмахнул перед глазами.

– Черт возьми, – пробормотал он. Ему показалось, что он заболел, и, видно, как многие такие большие мужчины, он был мнителен. Он заставил себя еще раз взглянуть в мою сторону, и тогда я протянул к нему передние лапы с когтями. И он убежал. Ему было стыдно убегать, но он ничего не мог поделать со страхом. Туристы схватились за сумки с покупками. Старички смотрели ему вслед.

Катрин засмеялась.

– Спасибо, – кивнула она. – У тебя это здорово получается.

– Он бы не убежал, – объяснил я, – если бы я не превратил тебя в паучиху.

– Как тебе не стыдно, – укорила меня Катрин.

– Куда мы пойдем? – спросил я.

– Куда хочешь, – сказала Катрин.

– Где он к тебе привязался? – поинтересовался я.

– От кинотеатра шел. Я ему сказала, что меня ждет муж, но потом решила его наказать, потому что он очень самоуверенный. Может быть, пойдем в парк? Будем пить пиво.

– Там много народу, – возразил я.

– Сегодня пятница. Ты же сам говорил, что по пятницам все разумные люди уезжают за город.

– Как скажешь.

– Тогда пошли ловить машину.

На стоянке была большая очередь. Солнце опустилось к крышам, и казалось, что оно слишком приблизилось к Земле.

– Сделай что-нибудь, – попросила Катрин.

Я отошел от очереди и пошел ловить частника. Я никогда не делаю этого, только для Катрин. На углу я увидел пустую машину и превратился в Юрия Никулина.

– Куда тебе? – спросил шофер, когда я сунул голову Никулина в окошко.

– В Сокольники.

– Садись, Юра, – пригласил шофер.

Я позвал Катрин, и она спросила меня, когда мы шли к машине:

– Ты кого ему показал?

– Юрия Никулина, – ответил я.

– Правильно, – одобрила Катрин. – Он будет горд, что возил тебя.

– Ты же знаешь…

– Что-то давно тебя в кино, Юра, не видел, – сказал шофер, наслаждаясь доступностью общения со мной.

– Занят в цирке, – объяснил я.

Мне приходилось все время думать о нем, хотя я предпочел бы смотреть на Катрин. Катрин веселилась. Она прикусила нижнюю губу, и кончики острых клыков врезались в розовую кожу. Шофер был говорлив, я дал ему рубль, и он сказал, что сохранит его на память.

Под большими деревьями у входа было прохладно и все места на лавочках заняты. Впереди, за круглым бассейном, поднимался купол, оставленный американцами, когда они устраивали здесь выставку. Теперь тоже была выставка «Интер что-то-71». Я подумал, что если Гуров прочтет наш с Крогиусом доклад к понедельнику, то во вторник приедет в лабораторию. Крогиус сам не понимал, что мы натворили. Я понимал.

– Пойдем левее, – предложила Катрин.

В лесу, изрезанном тропинками, у какого-то давно не крашенного забора Катрин постелила две газеты, и мы сели на траву. Катрин захотела пива, и я достал бутылку из портфеля. Я купил ее по дороге с работы, потому что подумал, что Катрин захочет пива. Открыть бутылку было нечем, и я пошел к забору, чтобы открыть ее о верх штакетника. Перед забором была большая канава, и я подумал, что могу ее перелететь – не перепрыгнуть, а перелететь. Но на тропинке показались две женщины с детскими колясками, и я перепрыгнул через канаву.

– Ты хотела бы летать? – спросил я Катрин.

Катрин посмотрела на меня в упор, и я заметил, как ее зрачки уменьшились, когда в них попал солнечный свет.

– Ничего ты не понимаешь, – фыркнула она. – Ты не умеешь читать мысли.

– Не умею, – согласился я.

Мы пили пиво из горлышка и передавали друг другу бутылку, как трубку мира.

– Очень жарко, – пожаловалась Катрин. – И все потому, что ты не разрешаешь мне закалывать волосы.

– Я?

– Ты сказал, что тебе больше нравится, когда у меня распущенные волосы.

– Мне ты нравишься в любом виде, – заверил я.

– Но с распущенными волосами больше.

– С распущенными больше.

Я принял ее жертву.

Катрин сидела, упершись ладонью в траву, рука у нее была тонкая и сильная.

– Катрин, – предложил я, – выходи за меня замуж. Я тебя люблю.

– Я тебе не верю, – сказала Катрин.

– Ты меня не любишь.

– Глупый, – сказала Катрин.

Я наклонился к земле и поцеловал по очереди все ее длинные загорелые пальцы. Катрин положила мне на затылок другую ладонь.

– Почему ты не хочешь выйти за меня замуж? – спросил я. – Хочешь, я буду всегда для тебя красивым? Как кинозвезда.

– Устанешь, – сказала Катрин.

– Давай попробуем.

– Я никогда не выйду за тебя замуж, – вздохнула Катрин. – Ты пришелец из космоса, чужой человек. Опасный.

– Я вырос в детском доме, – объяснил я. – Ты знаешь об этом. И я обещаю, что никогда не буду никого гипнотизировать. Тебя тем более.

– А ты мне что-нибудь внушал?

Она убрала ладонь с моего затылка, и я почувствовал, как ее пальцы замерли в воздухе.

– Только если ты просила. Когда у тебя болел зуб. Помнишь? И когда ты так хотела увидеть жирафа на Комсомольской площади.

– Ты мне внушал, чтобы я тебя любила?

– Не говори глупостей и верни на место ладошку. Мне так удобнее.

– Ты врешь?

– Я хочу, чтобы ты в самом деле меня любила.

Ладонь вернулась на место, и Катрин повторила:

– Я тебе не верю.

Мы допили пиво и поставили бутылку на виду, чтобы тот, кому она нужна, нашел ее и сдал. Мы говорили о совсем ненужных вещах, даже о Татьянином отчиме, о людях, которые проходили мимо и смотрели на нас. Мы вышли из парка, когда стало совсем темно, и долго стояли в очереди на такси, и когда я проводил ее до подъезда, Катрин не захотела поцеловать меня на прощание, и мы не договорились о завтрашней встрече.

Я пошел домой пешком, и мне было грустно, и я придумал вечный двигатель, а потом доказал, что он все-таки не будет работать. Доказательство оказалось очень трудным, и я почти забыл о Катрин, когда дошел до своей улицы. И тут я понял, что, когда я приду домой, зазвонит телефон и Крогиус скажет, что у нас ничего не выйдет. Мне не захотелось обходить длинный газон, и я решил перелететь через него. Летать было непросто, потому что я все время терял равновесие, и поэтому я не решился взлететь к себе на четвертый этаж, хотя окно было раскрыто. Я взошел по лестнице.

Когда я открывал дверь, то понял, что кто-то сидит в темной комнате и ждет меня. Я захлопнул за собой дверь, не спеша закрыл на цепочку. Потом зажег свет в прихожей. Человек, который сидел в темной комнате, знал о том, что я чувствую его, но не шевелился. Я спросил:

– Почему вы сидите без света?

– Я вздремнул, – ответил человек. – Вас долго не было.

Я вошел в комнату, нажал на кнопку выключателя и сказал:

– Может быть, я поставлю кофе?

– Нет, только для себя. Я не буду.

От человека исходило ощущение респектабельности. Поэтому я тоже напустил на себя респектабельный вид и внушил гостю, что на мне синий галстук в полоску. Гость улыбнулся и сказал:

– Не старайтесь, ставьте лучше кофе.

Он прошел за мной на кухню, достал из кармана спички и зажег газ, пока я насыпал в турку кофе.

– Вы не чувствуете себя одиноким? – спросил он.

– Нет.

– Даже сегодня?

– Сегодня чувствую.

– А почему вы до сих пор не женились?

– Меня не любят девушки.

– Может быть, вы привыкли к одиночеству?

– Может быть.

– Но у вас есть друзья?

– У меня много друзей.

– А им до вас и дела нет?

– Неправда. А как вы вошли в квартиру?

Человек пожал плечами и объяснил:

– Я прилетел. Окно было открыто.

Он стоял, склонив голову набок, и рассматривал меня, будто ждал, что я выражу изумление. Но я не изумился, потому что сам чуть не сделал то же самое – только побоялся потерять равновесие и удариться о перила балкона. Человек сокрушенно покачал головой и сказал:

– Никаких сомнений, – и поправил пенсне.

Я мог поклясться, что никакого пенсне на нем три минуты назад не было. Я налил кофе в чашку, взял пачку вафель и пригласил гостя в комнату. Я устал от жары и ни к чему не ведущих разговоров.

– Снимите ботинки, – предложил гость, проявляя заботливость. – Пусть ноги отдыхают.

– Вы очень любезны, – ответил я. – Я сначала выпью кофе, а то спать хочется.

Человек прошелся по комнате, остановился у стеллажа и провел пальцем по корешкам книг, словно палкой по забору.

– Итак, – произнес он профессиональным голосом. – Вы себе не раз задавали вопрос: почему вы не такой, как все. И ответа на него не нашли. И в то же время что-то удерживало вас от того, чтобы обратиться к врачу.

– Я такой же, как все, – ответил я и подумал, что зря не послушался его. Снял бы ботинки.

– Еще в детском доме вы учились лучше своих сверстников. Значительно лучше. Даже удивляли учителей.

– Второй приз на математической олимпиаде, – подтвердил я. – Но учителей я не удивлял. И медали не получил.

– Вы ее не получили нарочно, – объяснил гость. – Вы смущались своих способностей. Вы даже убедили Крогиуса, что он – полноправный ваш соавтор. И это неправда. Но в вас заключена могучая сила убеждения. Вы можете внушить любому обыкновенному человеку черт знает что.

– А вам? – спросил я.

– Мне не можете, – ответил мой гость и превратился в небольшой памятник первопечатнику Ивану Федорову.

– Любопытно, – пробормотал я. – Сейчас вы скажете, что вы мой родственник и нас объединяют невидимые генетические связи.

– Правильно, – сказал гость. – Если бы это было не так, вы бы не догадались, что я жду вас, вы бы проявили хотя бы удивление, увидев незнакомого человека в запертой квартире. Вы бы удивились моему признанию, что я взлетел на четвертый этаж. Кстати, вы уже умеете летать?

– Не знаю, – сознался я. – Сегодня первый раз попробовал. А что я еще умею делать?

– Вам достаточно взглянуть на страницу, чтобы запомнить ее текст; вы складываете, умножаете, извлекаете корни с такой легкостью и быстротой, что могли бы с успехом выступать на эстраде, вы можете не спать несколько суток, да и не есть тоже.

– Хотя люблю делать и то и другое. И меня не тянет на эстраду.

– Привычка, – холодно сказал гость. – Влияние среды. В детском доме следили за тем, чтобы все дети спали по ночам. Вы умеете видеть связь между фактами и явлениями, очевидно между собой не связанными. Вы – гений по местным меркам. Хотя далеко не всеми вашими способностями вы умеете распоряжаться и не обо всех подозреваете.

– Например? – спросил я.

Гость тут же растворился в воздухе и возник за моей спиной, в дверном проеме. Потом не спеша вернулся к стеллажу, достал оттуда англо-русский словарь и бросил его. Словарь застыл в воздухе.

– И мне все это предстоит? – без особого энтузиазма спросил я.

– Это еще не все.

– С меня достаточно.

– Если вы будете учиться. Если вы вернетесь в естественную для вас обстановку. Если вы окажетесь среди себе подобных.

– Так, – сказал я. – Значит, я мутант, генетический урод. И не одинок при этом.

– Не так, – возразил гость. – Вы просто чужой здесь.

– Я здесь родился.

– Нет.

– Я родился в поселке. Мои родители погибли при лесном пожаре. Меня нашли пожарники и привезли в город.

– Нет.

– Тогда скажите.

– Нам следовало найти вас раньше. Но это нелегко. Мы думали, что никого не осталось в живых. Это был разведывательный корабль. Космический корабль. Ваши родители были там. Корабль взорвался. Сгорел. Вас успели выбросить из корабля. И был лесной пожар. В пожаре сгорел поселок леспромхоза. Пожарники, нашедшие вас живым и невредимым, только очень голодным, не знали, что до конца пожара вас окружало силовое поле.

Я слушал его, но меня мучило совсем другое.

– Скажите, – спросил я, – а на самом деле я какой?

– Внешне? Вам это нужно знать?

– Да.

Гость превратился в некую обтекаемую субстанцию, полупрозрачную, текучую, меняющую форму и цвет, но не лишенную определенной грации.

– Это тоже внушение?

– Нет.

– Но ведь я не стараюсь быть человеком. Я – человек.

– Без этого вы не выжили бы на Земле. Мы думали, что вы погибли. А вы приспособились. Если бы не мой визит, вы бы до конца жизни ни о чем не догадались.

– Я должен буду улететь с вами? – спросил я.

– Разумеется, – сказал гость. – Вы же мне верите?

– Верю, – кивнул я. – Только позвоню Крогиусу.

– Не надо, – возразил гость. – То, что вы с ним сделали, пока не нужно Земле. Вас не поймут. Над вами стали бы смеяться академики. Я вообще удивлен, что вы смогли внушить Крогиусу веру в эту затею.

– Но ведь она бред?

– Нет. Лет через сто на Земле до нее додумаются. Наше дело – не вмешиваться. Правда, иногда нам кажется, что эта цивилизация зашла в тупик.

Я поднял телефонную трубку.

– Я просил вас не звонить Крогиусу.

– Хорошо, – ответил я. И набрал номер Катрин.

Гость положил ладонь на рычаг.

– Это кончилось, – настаивал он. – И одиночество. И необходимость жить среди существ, столь уступающих вам. Во всем. Если бы я не нашел вас, вы бы погибли. Я уверен в этом. А теперь мы должны спешить. Корабль ждет. Не так легко добраться сюда, на край Галактики. И не так часто здесь бывают наши корабли. Заприте квартиру. Вас не сразу хватятся.

Когда мы уходили, уже на лестнице я услышал, как звонит телефон. Я сделал шаг обратно.

– Это Крогиус, – сказал гость. – Он разговаривал с Гуровым. И Гуров не оставил камня на камне от вашей работы. Теперь Крогиус забудет обо всем. Скоро забудет.

– Знаю, – ответил я. – Это был Крогиус.

Мы быстро долетели до корабля. Он висел над кустами, небольшой, полупрозрачный и совершенно на вид не приспособленный к дальним странствиям. Он висел над кустами в Сокольниках, и я даже оглянулся, надеясь увидеть пустую пивную бутылку.

– Последний взгляд? – спросил гость.

– Да, – кивнул я.

– Попытайтесь побороть охватившую вас печаль, – посоветовал гость. – Она рождается не от расставания, а от неизвестности, от невозможности заглянуть в будущее. Завтра вы лишь улыбнетесь, вспомнив о маленьких радостях и маленьких неприятностях, окружавших вас здесь. Неприятностей было больше.

– Больше, – согласился я.

– Стартуем, – предупредил гость. – Вы не почувствуете перегрузок. Приглядитесь ко мне внимательнее. Ваша земная оболочка не хочет покинуть вас.

Гость переливался перламутровыми волнами, играя и повелевая приборами управления.

Я увидел сквозь полупрозрачный пол корабля, как уходит вниз все быстрее и быстрее темная зелень парка, сбегаются и мельчают дорожки уличных огней и россыпи окон. И Москва превратилась в светлое пятно на черном теле Земли.

– Вы никогда не пожалеете, – сказал мне гость. – Я включу музыку, и вы поймете, каких вершин может достичь разум, обращенный к прекрасному.

Музыка возникла извне, влилась в корабль, мягко подхватила нас и устремилась к звездам, и была она совершенна, как совершенно звездное небо. Это было то совершенство, к которому меня влекло пустыми ночами и в моменты усталости и раздражения.

И я услышал, как вновь зазвонил телефон в покинутой, неприбранной квартире, телефон, ручка которого была замотана синей изоляционной лентой, потому что кто-то из подвыпивших друзей скинул его со стола, чтобы освободить место для шахматной доски.

– Я пошел, – сказал я гостю.

– Нет, – возразил тот. – Возвращаться поздно. Да и бессмысленны возвращения в прошлое. В далекое прошлое.

– До свидания, – уперся я.

Я покинул корабль, потому что за этот вечер я научился многому, о чем и не подозревал раньше.

Земля приближалась, и Москва из небольшого светлого пятна превратилась вновь в бесконечную россыпь огней. И я с трудом разыскал свой пятиэтажный блочный дом, такой одинаковый в ряду собратьев.

Голос гостя догнал меня:

– Вы обрекаете себя на жизнь, полную недомолвок, мучений и унижений. Вы будете всю жизнь стремиться к нам, ко мне. Но будет поздно. Одумайтесь. Вам нельзя возвращаться.

Дверь на балкон была распахнута. Телефон уже умолк. Я нащупал его, не зажигая света. Я позвонил Катрин и спросил ее:

– Ты звонила мне, Катюшка?

– Ты с ума сошел, – ответила Катрин. – Уже первый час. Ты всех соседей перебудишь.

– Так ты звонила?

– Это, наверное, твой сумасшедший Крогиус звонил. Он тебя по всему городу разыскивает. У него какие-то неприятности.

– Жалко, – сказал я.

– Крогиуса?

– Нет, жалко, что не ты звонила.

– А зачем я должна была тебе звонить?

– Чтобы сказать, что согласна выйти за меня замуж.

– Ты с ума сошел. Я же сказала, что никогда не выйду замуж за пришельца из космоса и притом морального урода, который может внушить мне, что он Жан-Поль Бельмондо.

– Никогда?

– Ложись спать, – настаивала Катрин. – А то я тебя возненавижу.

– Ты завтра когда кончаешь работу?

– Тебя не касается. У меня свидание.

– У тебя свидание со мной, – сказал я строго.

– Ладно, с тобой, – согласилась Катрин. – Только лишнего не думай.

– Я сейчас думать почти не в состоянии.

– Я тебя целую, – сказала Катрин. – Позвони Крогиусу. Успокой его. Он с ума сойдет.

Я позвонил Крогиусу и успокоил его.

Потом снял ботинки и, уже засыпая, вспомнил, что у меня кончился кофе и завтра надо обязательно зайти на Кировскую, в магазин, и выстоять там сумасшедшую очередь.