Текст книги "Младенец Фрей"

* * *

– Мне хочется поделиться с вами своим прошлым, – сказал Сергей. – Я мало написал, понимая, что моими коллегами это будет воспринято скептически. Меня слушают только из общепринятого уважения к моей судьбе. А я этого не терплю. Теперь же я понял, как близка моя смерть… не машите на меня руками, я лучше знаю.

В коридоре что-то упало, ахнул, выругался высокий голос. Сергей замолчал, прислушиваясь.

Вошел Фрей и сказал от дверей:

– Может, не стоит об этом рассказывать?

Сергей смерил Фрея суровым взглядом, каким хозяин глядит на нагадившего кота, и неожиданно спросил:

– Ты кофе купил?

– А вы знаете, сколько ваш кофе теперь стоит, а?

Усики Фрея напыжились, торчали щеточкой под коротким носиком. Он стал похож на гневного Ленина. Правда, тонкий шрам, вертикально пересекавший правую бровь, нарушал сходство.

– У нас кончились деньги? Тогда возьми доллары, – сказал Сергей.

– Ах, оставьте! – воскликнул Фрей. – Сделки в валюте противозаконны.

Оттолкнув Фрея, в дверях появилась легко одетая девица из породы тех, что фотографировались на другой половине особняка. Непонятно только было, каким образом она проникла в квартиру Сергея. «Неужели половинки соединяются неизвестной мне дверью?» – подумала Лидочка.

Девица поздоровалась небрежно, словно она была здесь хозяйкой, а Лидочка с Сергеем – случайными докучливыми посетителями.

Затем она прошла к стулу, сняла с него и положила на пол стопку книг и уселась, закинув ногу на ногу. Девица была очаровательна, но банальна, а раскрашенное кукольное личико портила слишком упрощенно понятой модной прической – поникшим рыжим коком, схожим с горбом голодного верблюда. Зато ее ноги были совершенными архитектурными сооружениями, двумя перевернутыми Эйфелевыми башнями в черных чулках. «Как жаль, – подумала Лидочка, – что я не принадлежу к мужскому племени и могу оценивать нижние конечности гостьи лишь как энтомолог». Тем не менее свои ноги, вполне стройные и прямые, она упрятала под стул. Девица заметила это движение и победоносно приподняла юбку, чтобы ни один миллиметр бедер не скрылся от всеобщего лицезрения.

– Женька, – взмолился Сергей. – Не соблазняй нашего Фрея. Ему же горько.

– Пусть заплатит по-человечески и имеет меня хоть всю ночь, – ответила Женька, а Сергей сообщил Лидочке:

– Этот выдающийся образец белой женщины не столь глуп, как может показаться. Трудно поверить, Лида, но Женя окончила Плехановский институт.

– Плешку, – поправила Сергея девица. – Академию.

– И теперь заведует отделом снабжения в одном русско-китайском совместном предприятии.

– Я только что из Шанхая, – поведала Женька Лидочке. – Там сервис обалденный.

Голос у нее был низкий и звучал простонародно. Она извлекла из большой мягкой сумки пачку «Галуаз» и кинула на журнальный столик под нос Сергею. Сергей не обиделся.

– Спасибо, – сказал он, – за ребенком пришла?

– Я его на недельку возьму. Мать из Саратова приехала и базлает: где дитя? Надо демонстрировать материнскую любовь.

– Я не отдам, – возразил Фрей. Он стоял в дверях. – Она его консервами кормит. У ребенка диатез.

– А сам куда детское питание дел? Голландские бутылочки куда дел?

– Как ты могла заподозрить, дешевка! – Фрей был возмущен. Даже лоб вспотел.

– Принеси ребенка, – велел Сергей.

Фрей ушел. Лида ожидала, что он вернется, но вместо него появилась, застегивая блузку, еще одна девица, запущенная как привокзальный сквер. Ее прическа была заимствована у нестриженого пуделя, зато ноги начинались от ушей.

– Слушайте, лабухи, – проскрипела новая девица, – курить у кого найдется?

Женька дала ей закурить, пришел Фрей. Он бережно нес на руках младенца. Младенец был в розовом стеганом пакете, в белом чепчике. Чистый, невинный, прекрасный, он тихо дышал, надув нежные губки.

– Нет у меня молока, – сердито ответила Женька на невысказанный вопрос Фрея. – Откуда ему взяться?

– Давай я покормлю, – сказала вторая девица, которую звали Ларисой. И Фрей передал ей младенца. Тот проснулся и стал сосать грудь. Обе девицы курили, что вредно для детей. Лидочка знаком показала Сергею, чтобы он велел им бросить сигареты. А тот лишь улыбнулся. Тогда Лидочка сказала, что ей пора идти.

Перед уходом Лидочка прошла коридором в туалет. Дверь во вторую комнату была приоткрыта. Она заглянула в щель. Комната была невелика и пуста, если не считать аккуратно застеленной сиротским одеялом девичьей кровати, школьного стола и венского стула: жилище Фрея было аскетическим и тоскливым. Оживляли комнату лишь две детские колясочки. Одна была пуста, во второй спал младенец.

* * *

Сергей сам позвонил Лиде. На работу. Худред Гурский, отпустивший кривую бороду и политически склоняющийся к прогрессивным националистам, сказал, передавая Лидочке трубку:

– Предупреждаю, сейчас развелось много сексуальных маньяков. Насмотрятся американской порнухи и готовы бросаться на русских блондинок.

– Какое счастье, что я шатенка, – ответила Лидочка.

– Куда вы пропали? – спросил Сергей. – Мне бывает скучно без вас. Знаете почему? Вы умеете слушать. А в наши дни, да еще в моем возрасте, отыскать слушателя, а тем более прекрасную слушательницу, почти немыслимо.

Лида поняла, что ввело в заблуждение Гурского: голоса старятся вовсе не вместе с людьми. У них своя жизнь, свой возраст и своя старость. У Сергея был воркующий баритон соблазнителя в расцвете лет.

Сергей сварил чудесный кофе – оказывается, он получил гонорар банкой «Нестле» в семье демократического министра, который часто обменивается опытом с Западной Европой. Фрей был тут как тут, еще более похожий на Ленина, чем обычно, потому что начал отпускать эспаньолку. Пока что она была лишь пегим пятном, приклеенным к подбородку. Свою чашку он унес на кухню разбавить кипятком, потому что, по его словам, берег сердце.

– Мне показалось, что вам не понравились мои юные приятельницы, – сказал Сергей. – Этим вы нас с ними огорчили.

– И их огорчила? – спросила Лидочка не без иронии.

– Разумеется, – Сергей был искренен, – вы не можете не понравиться. К тому же они почувствовали к вам глубокое уважение.

Его дипломатия была наивна, но разоблачать ее было жестоко.

– Они фотографируются у ваших соседей?

– Допускаю, что Лариса там подрабатывает. Женя уже самостоятельна. Но им некогда должным образом заботиться о детях.

Лидочка помолчала, выражая сочувствие к суровой судьбе девиц.

– Вы задавались вопросом, какого черта я держу в доме их младенцев? И при чем тут мой Фрей?

– Это ваше дело.

– Все несколько сложнее, – начал было Сергей, но не успел, потому что в комнату ворвался Фрей.

– Я категорически против, чтобы возвращать Мишеньку Ларисе, – заявил он с порога. Он держал в ладонях большую кружку с разбавленным кофе. – Вы же знаете, у нее однокомнатная квартира с постоянным развратом. Вот именно, с развратом!

К тому же Фрей и картавил. Когда у него отрастет бородка, то на улицу его больше нельзя будет выпускать – какие-нибудь новые «красные» сделают его своим лидером. Лидочка хотела сказать об этом, но спохватилась, что такая шутка может быть Фрею неприятна.

– Не вам это решать, – сказал Сергей.

– А вот это мы еще посмотрим, голубчик! – патетически воскликнул Фрей.

– С вашим-то здоровьем?

– Получше вашего!

– Вот зачем вы стали отращивать эспаньолку! Хочется в большую политику? – Сергей засмеялся, а Фрей, прикрываясь кружкой, отступил в коридор и оттуда, из сумрака, крикнул:

– Вы еще пожалеете, что позволяете себе иронизировать! Я ничего не прощаю.

К удивлению Лидочки, Сергей произнес фразу, что вертелась у нее в голове:

– На улицу его сейчас выпускать опасно. Его поставят на БТР, чтобы он призывал к новой революции.

Лидочка засмеялась, потом решилась спросить:

– А как он к вам попал?

– Он давно здесь живет, – сказал Сергей. – Я сам его отыскал, когда вернулся из ссылки. И хорошо, что успел – он бы там погиб.

– Где?

На этот раз ворвавшийся в комнату Фрей был ужасен: красный, потный, клочки пегих волос дыбом из-за ушей, он держал, замахнувшись, кружку. Та вздрагивала, готовая полететь Сергею в голову.

– Я прошу, умоляю, требую, наконец, прекратить эти грязные сплетни, которые не делают вам чести, товарищ!

– Здесь решаю я! – воскликнул Сергей, пытаясь подняться и поводя в воздухе костлявым указательным пальцем.

– Ах ты! – Фрей запустил-таки кружку в своего благодетеля, а тот, потеряв с возрастом реакцию, не успел отклониться, и кружка, пролетая в угол комнаты, обдала его горячим кофе.

Сергей зажмурился, отшатнулся, а Фрей петухом закричал:

– Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку!

И кинулся прочь из комнаты.

К счастью, Сергей не обжегся. Он открыл створку платяного шкафа и, зайдя за нее, достал чистую сорочку. Раздеваясь, он говорил:

– Ошибочно думать, что жизнь – это линия, подобная пологой волне. Будто человек растет, умнеет, а потом медленно или быстро катится под уклон, к смерти. На самом деле физиологически каждый из нас стремится к замкнутому кругу. Недаром народная мудрость придумала выражение: впасть в детство.

Сергей повесил мокрую сорочку на дверцу шкафа и принялся надевать другую. Лидочка его не видела, лишь порой над дверцей взлетал рукав сорочки или проплывала сухая рука старика.

– Я утверждаю, что старость – это неудачное повторение детства. Порой мне смешно глядеть по телевизору на древних аксакалов, которых сажают в первом ряду национального митинга как свидетельство коллективной политической мудрости. Чепуха! Лучше посадите там детский сад. Эти старики уже в молодости были самыми глупыми в ауле или кишлаке, а в зрелости стали ничтожествами – иначе бы им не укрыться от жестокой судьбы, не выжить. Они были серенькими и уцелели. А теперь в них не осталось ничего, кроме старческого чревоугодия и желания запретить все, что им недоступно.

Сергей выглянул из-за дверцы. Он застегивал сорочку.

– Если мы примем мой тезис как основание для гипотезы, – продолжал он, лукаво улыбаясь, – то любопытно поискать, нет ли реальных средств помочь человеку снова стать младенцем не только в частностях, но и в целом.

– Зачем? – спросила Лидочка.

– Во-первых, потому что это интересно. То есть научно. Во-вторых, это поможет бороться с некоторыми болезнями, например…

– Вы шутите! Признайтесь, что вы шутите.

– Разумеется, каждый биолог закричит, что это – чепуха! А я останусь при своем мнении.

– Но почему?

– Потому что такой феномен я планомерно искал несколько десятков лет, наблюдал и фиксировал.

– И в чем же он заключается?

– Как ни странно, я в самом деле нашел гормон, ответственный за этот процесс. Итак, я знаю, что явление существует, я знаю, чем оно вызвано, но, правда, мои возможности этим и ограничиваются…

– Кроме того, вы научились взглядом разгонять облака и заряжать воду в реке Волге, – съязвила Лидочка. Она не выносила шарлатанов, которых столько развелось вокруг, и сочла слова Сергея изысканной, но далеко зашедшей шуткой.

– К сожалению, я не шучу, – сказал Сергей, – но понимаю, что мое открытие опасно для человечества не менее, чем атомная бомба.

– Разумеется, – все еще не сдавалась Лидочка, – нет ничего опаснее, чем омолодить Ленина, чтобы он снова взялся за Октябрьскую революцию.

Лидочка ожидала, что Сергей наконец-то рассмеется, но натолкнулась на такой напряженный взгляд старика, что осеклась. И непроизвольно посмотрела на дверь, уверенная, что увидит Фрея, в котором давно уловила тревожащее сходство с Лениным.

В дверях никого не было. Издали донесся плач младенца, потом на фортепиано заиграли гамму.

Лидочка отвела взгляд. Под журнальным столиком лежала погремушка. Сергей закрыл шкаф. На нем была голубая сорочка. Он медленно, словно преодолевая сопротивление суставов, опустился на диван.

– Здесь перепутаны причина и следствие, – непонятно сказал он.

Почему-то для Лидочки было облегчением, что Сергей не стал признавать немыслимого тождества. Она была согласна выслушивать любые фантастические гипотезы, только бы самой не заглядывать за пределы здравого смысла.

– В этом нет никакой мистики, – сказал Сергей, – если не считать мистикой непознанные возможности наших тел. Подумайте: медицине известны многочисленные случаи мгновенного или почти мгновенного поседения. Помните? «Утром он проснулся седой как лунь». А что это означает? Организм, огорченный потерей или испытавший страх, дает приказ волосам потерять пигмент. И каждая из миллионов клеток избавляется от пигмента. Неужели это чудо физиологии вас не потрясает?

– От него до омоложения – громадная дистанция.

– Никакой дистанции! Механизм этого явления тождествен тому, что может замкнуть цепочку: рождение – младенчество – старость – младенчество, где второе младенчество заменяет собой смерть. Вы читали о том, как в Африке люди, проклятые колдуном, в ту же ночь умирали? Это явление аналогичного порядка: приказ мозга и мобилизация всех систем организма.

– Значит, можно приказать старческому телу: омолодись! – Лидочка вдруг поняла – ее собеседник безумен.

– И клетки его послушно и скоро изгонят из себя продукты старения, сделают сосуды вновь эластичными, глаза – зоркими, суставы – гибкими. А что в этом невозможного? – спросил Сергей.

– Только то, что этого не может быть. Жизнь необратима!

– Главное – поверить в очевидное, то есть видимое очами, а потом уже делать выводы. Когда я впервые, молодым врачом, столкнулся с этим феноменом, мне было еще труднее, чем вам. Но я поверил. И доказательства – в соседней комнате.

Лидочке показалось, что в глазах Сергея, как говорится, зажегся безумный огонь. Что теперь? Спасаться?

– Разные организмы в различных обстоятельствах обретают либо теряют такие способности. Все зависит от способности мозга повелевать функциями тела. А эти способности, как оказалось, безграничны. Моя же роль скромна. Я, зная, что и где искать, могу помочь телу.

Музыка за стеной оборвалась.

– Возьмем сына Евгении, – сказал Сергей. – Мальчику уже шестой год. Но он лежит в колыбельке. Физически ему меньше полугода.

– Вы хотите сказать, что проводите опыты над людьми? Я вам все равно не верю!

– Почему?

За дверью затопали.

– Он – чудовище! – закричал, как всегда останавливаясь в дверях, Фрей. – Вы читали роман Гюго «Человек, который смеется»? Компрачикосы! Вот именно! Кто дал вам право, чудовище, ставить эксперименты на людях?

– Вы ставили эксперименты над страной, Владимир Ильич, – ответил Сергей. – По какому праву вы делали это?

– Не смей! – замахал руками Фрей. – Забудь мое имя. Я не хочу, чтобы меня убили. Ищейки еще бегут по следу!

Казалось, что он отбивается от роя пчел.

– Я не убийца, – сказал Сергей. – Этот мальчик не может расти. С его болезнью дети не дотягивают до года. И конец. Я же удерживаю его в младенческом состоянии, ибо, как только его организм перешагнет через границу, соответствующую развитию годовалого ребенка, он умрет.

– И сколько же вы намерены продолжать… эту пытку?

– Вы сама чувствуете, что пытка – неточное слово. Ребенок не мучается. Я же жду, когда будет изготовлено лекарство от его болезни.

– А если это случится через сто лет?

– Будет решать мать.

– У вашей Женьки в голове солома! Неужели вы на самом деле доверяетесь ей? – Фрей был возмущен.

– Я слежу за исследованиями, – сказал Сергей. – И убежден, что результаты будут получены уже в ближайшие годы.

Говорил Сергей нехотя, словно этот диалог повторялся не впервые и Сергею не удавалось убедить самого себя.

– Там есть второй ребенок, – произнесла Лидочка. – Это тоже неизлечимая болезнь?

– Нет, другая проблема. Тот ребенок не может стать большим, он не хочет.

– Вы шутите?

– Возможно, в один прекрасный день я его задушу, – пообещал Фрей.

– Помолчите, – отмахнулся Сергей. – Мне самому не все понятно.

– Вам хорошо. Вы гормон знаете! – крикнул Фрей. – Чуть что – помолодеете, жену молодую возьмете. Я знаю, у вас все готово. Другие помрут, а вы наших внучек будете бесчестить!

– С меня этой жизни хватит, – усмехнулся Сергей. – Я пожил достаточно.

– Врешь! Самому скоро сто лет, а крепкий, как боровик!

– Если бы я мог ввести гормон по желанию… неужели я бы не спас Галину? Но решаю не я. Решает сам организм перед лицом смерти. Или страха, сопоставимого со смертью.

– Может, ты и не хотел ее спасать, – сказал Фрей и отступил к двери, словно испугался, что Сергей его ударит. – На молодой хочешь жениться.

Но Сергей вовсе не рассердился, он пропустил обвинение Фрея мимо ушей.

– Гормон, синтезированный мной, не может стать просто лекарством. И я убежден, что запрет на это лежит в самой природе жизни, – сказал он.

– А как же младенцы? – спросила Лидочка.

– Да, младенцы! – подтвердил Фрей.

– Здесь работают механизмы, которые включаются раньше, чем просыпается сознание. Я могу помочь младенцу. Но не взрослому. И не спрашивайте меня – как и почему. Я уверен только в одном – я старался выйти за пределы дозволенного человеку. Это слишком опасно.

– Но будут другие люди, другие ученые, – сказала Лида.

– Возможно, – ответил старик. – Надеюсь, это случится, когда нас с вами уже не будет на свете.

– И вы храните это в тайне?

– Разумеется. Как любой человек, владеющий пробиркой с бациллами чумы. Я могу разбить ее или закопать.

– Тогда молчи! – крикнул Фрей. – Не открывайся этой красотке.

– Не могу, – улыбнулся Сергей, – любому ученому страшно, что его знания умрут вместе с ним.

– Вам страшно? – спросила Лидочка.

– Не знаю. Возможно, уже не страшно. Потому что мне страшнее представить себе мобилизационные пункты, на которых древних стариков вновь превращают в юношей и выдают им гранатометы. Человечество всегда стремится обратить свои знания во вред людям.

– Ну уж это чушь! – воскликнул Фрей.

Сергей словно не слышал его.

– Я понимаю, – сказал он, – что через год или пять лет кто-то обязательно придет к этому открытию. Но, дай бог, к тому времени человечество станет лучше и добрее.

– Оно не станет таковым, если я его не сделаю свободным! – сказал Фрей, и в тот момент Лидочка окончательно убедилась, что он – оживший Ленин. Каким-то образом это было связано с тайной Сергея. Фрей был Лениным. И это находилось за пределами чуда и здравого смысла. Лида не могла поверить в то, во что уже уверовала. И совершенно непроизвольно она сказала:

– Но ведь я же была в Мавзолее!

Ей никто не ответил, а она поняла, что в Мавзолее может лежать кто угодно – был бы похож на фотографии. А может, и фотографии сделали задним числом?

* * *

Лидочка ушла тогда домой, одурманенная невозможностью поверить и бессилием не поверить. Она пыталась осознать масштаб и значение открытия, сделанного так давно и еще не повторенного. И в то же время она ужасалась возможности стать жертвой старческого розыгрыша.

Потом, уже поздней ночью, не в силах заснуть, она вдруг поняла, где таится главный обман. Он во Фрее. Фрей не может быть Лениным. Он – не великий человек. Он просто старый приживала…

Лидочке больше не хотелось возвращаться к Сергею, хотя положено жалеть стариков, тем более стариков такой тяжкой судьбы. Она даже не подходила к телефону, если подозревала, что звонит Сергей. А может быть, он и не звонил. Для собственного спокойствия было куда удобнее думать, что два сумасшедших старика разыграли ее. Правда, с каждым днем испуг таял как айсберг, и Лида уже готова была позвонить соседу. Но не успела.

Недели через две Лидочка шла из булочной. Перед ней мирно шествовали две молодые длинноногие мамаши в похожих кожаных куртках. И коляски у них были одинаковые.

Лишь поравнявшись с ними, Лидочка догадалась, что это Женька и Лариса. Они узнали Лидочку, сдержанно поздоровались, а она замедлила шаг, непроизвольно заглядывая в коляски.

Младенцы в них лежали строго, как персональные пенсионеры на пляже. Они догадались, зачем Лида косит на них взглядом, и встретили его молчаливым презрением.

– Чего же вы не заходили, – сказала Лариса. – Сергей Борисович все спрашивал, а у меня вашего телефона нет.

– Что с ним?

– В больнице. Я хотела позвонить, а он телефон не дал.

– Он простудился, да? – Лидочка подсознательно выбрала самый безобидный вариант.

– Если бы! – мрачно ответила Женя. Она была не накрашена и потому казалась совсем девочкой. Глаза ее распухли от недавних слез.

Младенец в коляске смотрел на Лиду не мигая, и его взгляд был холодным, змеиным, хотя так говорить о беспомощных младенцах нельзя.

– Ну что же случилось, в конце концов! – В Лидочкином голосе, наверное, звучало раздражение: «В конце концов, я ему не чужой человек!» – что было неправдой.

– В реанимации он, – сказала Женька, не обидевшись на такой тон, – туда не пускают. Наверное, помрет. Я с доктором говорила, с Вартаняном. Он говорит, что надежды мало.

– В какой больнице?

– Туда не пускают, – повторила Женька. – Даже меня не пустили, а я везде могу пройти.

– А что же будет? – спросила Лида, но никто не ответил. И младенцы молчали – не сопели, не плакали, не смеялись. Все понимали и не доверяли Лидочке.

Получилось так, что молодые женщины проводили ее до дома и остановились у арки. Лида попрощалась и побежала прочь. Через несколько шагов ей захотелось оглянуться.

Обе женщины стояли в арке, глядя ей вслед.

Лидочка поднялась к себе, охваченная ощущением нечистоты, – и поспешила в душ. Это была странная форма психоза – врач объяснил бы, что она пыталась смыть с себя иррациональный страх.

Рассказ Сергея, потрясший какие-то опоры ее трезвого сознания, за прошедшие дни стерся, превратился в небылицу – и вдруг ожил вновь в холодных глазах малышей. Взгляд оказался куда более убедительным, чем все доказательства Сергея.

Зазвонил телефон.

Звонок был неожиданным и в пустой квартире показался слишком гулким.

– Лидия Кирилловна? – Высокий голос был знаком.

– Я у телефона.

– Мой псевдоним Фрей. Я помощник Сергея Борисовича. Это вам что-нибудь говорит?

– Разумеется.

– Мне надо встретиться с вами.

– Зачем?

– Разве такие вопросы задают по телефону?

– Что с Сергеем? – Лида сама знала, что он в больнице. Но уж очень у Фрея был лживый голос…

– Он в отъезде. Он оставил для вас пакет. Я прошу вас немедленно его принять.

– Хорошо, – сразу согласилась Лида. – Куда мне подойти?

– Вам следует подойти по известному вам адресу через двадцать пять минут.

Голос звучал издалека, будто не из соседнего дома, а из Конотопа.

Лидочка засуетилась. Почему-то она решила, что Сергей прислал ей записку с поручениями – ему нужны фрукты, а может, надо доставать лекарства. Она вспомнила, что в холодильнике лежат два апельсина, потом доложила к ним коробку конфет, может, врачу подарить, затем отобрала газеты и журналы последних дней – ведь ему можно читать! Когда она уже оделась и подошла к двери, ее одолело опасение, что забыто нечто нужное. Лида сделала бесцельный круг по квартире, но так и не вспомнила, что же забыла.

Перед особнячком Лидочка была вовремя, но оказалось, что никого нет дома. Не дозвонившись в дверь, она обогнула особняк, но и у фотографов было пусто – приходя в студию, они сразу врубали ослепительные лампы. Сейчас окна смотрели серо и слепо.

Собирался дождь – пока еще не начался, но стало темнее. По листве прокатывались волны лесного шума. Ее обманули – но зачем? Фрею надо было, чтобы она ушла из дома? Может, это банда грабителей? Где же тогда доверчивый Сергей?

И тут в предгрозовой мертвой тишине она услышала голос:

– Вы давно ждете?

Фрей стоял за ее спиной, знакомо, как на портретах, заткнув большие пальцы за жилет. Оттого его небольшой тугой животик выпятился вперед. Кепка скрывала глаза в тени, за дни разлуки эспаньолка подросла и сформировалась. Удивительно, что при виде его люди не ахали: «Ленин вечно жив!»

Но в тот момент Лидочку не так волновала таинственная биография Ильича, как судьба Сергея.

– Вы были в больнице? – спросила она.

– Ни слова, – предупредил, оглядываясь, Фрей. – Какая больница?

Он отпер дверь и, еще раз оглянувшись, пропустил Лиду в знакомую тесную прихожую.

Именно в тот момент она подумала, что ее хотят убить.

Такая нелепая мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Да и как она могла возникнуть днем, посреди Москвы, в обществе безвредного, уступающего ей ростом пожилого человека?

Но Лиде стало так страшно, что она отступила к двери в комнату, а темный силуэт Фрея закрыл собой дверной проем… его рука протянулась к ней, она хотела крикнуть, но гортань свело судорогой. Рука старика коснулась ее плеча, Лида молча отбросила ее, и Фрей раздраженно воскликнул:

– Вы мешаете мне зажечь свет!

Оказывается, Лида умудрилась встать между ним и выключателем.

При свете Фрей вовсе не казался страшным.

Он снял кепку, резким жестом кинул ее на полку и принялся вытирать ноги о половик.

– Вы тоже вытирайте, – сказал он. – Мыть тут некому.

– А почему вы не хотите сказать, что Сергей в больнице? – спросила Лидочка.

– Потому что потому. Я вам не справочное бюро! – Фрей вздернул бородку и, отстранив Лиду, прошел в комнату.

Он остановился возле дивана и хотел что-то сказать, но в этот момент издалека донесся детский плач.

– Что? – удивился Фрей. – Этого быть не может!

Лида поняла, что сейчас он, как царь Ирод, убежит истреблять вновь подкинутых младенцев.

Лидочка схватила его за полу пиджачка:

– Где пакет?

– Не знаю, – откликнулся он, вырываясь.

– Тогда я ухожу!

– Черт побери! – Он схватил со стола бумажный пакет и кинул через плечо. – Впрочем, теперь уже все равно!

Лидочка отпустила Фрея и подхватила пакет. Фрей убежал.

Пакет был в печальном виде. Кто-то грубо и в спешке открывал его, надорвал, потом кое-как заклеил скотчем. На конверте было написано знакомым мелким летучим почерком Сергея:

«Лидии Берестовой, тел. 617-17-40. Передать в случае моей внезапной смерти».

– Нет! – вырвалось у Лидочки вслух. – Он живой!

Никто ей не ответил. Из соседней комнаты донесся занудный, напряженный, срывающийся на крик голос Фрея.

И тут Лидочка поняла, что должна спешить. Надо быстро прочесть письмо и принимать меры. Нельзя оставлять нити событий в сомнительных руках девиц и ископаемого большевика.

Она присела на край дивана и вытащила из конверта толстую тетрадь и несколько отдельных листов бумаги. Сначала она прочла верхний лист:

«Дорогая Лида!

Спешу написать Вам, еще не решив, как передам это письмо. Но что бы ни случилось, наш неоконченный разговор требует завершения. Ведь у Вас остался неприятный осадок дурной шутки, жертвой которой Вы стали.

Поэтому прошу Вас – прочтите эту тетрадь. Надеюсь, что Вы согласитесь со мной: мое открытие нельзя предавать гласности, любые руки для него – дурные. И все же я не уничтожил записей и расчетов, оставляя решение за Вами. Когда взбесилась любимая собака, у тебя нет сил самому ее пристрелить. А кроме Вас, у меня нет человека, которому я мог бы завещать мои мысли. Подумайте, прочтя. Решитесь сохранить – возьмите папки и картонку из шкафа. Нет – уничтожьте».

Фрей стоял посреди комнаты – Лидочка зачиталась и не заметила, как он вернулся. Он нервно потирал ладони.

Уловив взгляд Лидочки, он криво усмехнулся и с излишней бодростью воскликнул:

– Чай на подходе! Вам с сахаром или как?

– Погодите, я дочитаю.

– Разумеется, я и не помышляю мешать. Я пока тихо накрою на стол.

Зазвонил телефон. Фрей кинулся к аппарату, будто ждал звонка.

– Что? – сказал он. – Вы ошиблись… А я утверждаю, что вы неверно набираете номер. Здесь нет никакого Сергея Степановича…

Бог с ним и с его выдумками, подумала Лидочка и возвратилась к чтению. Фрей на цыпочках вышел из комнаты.