Текст книги "Метро 2033: Код зверя"

– Не плачь, родной. Это всего лишь игра. Помнишь, мы уже играли в кротов? И рыли небольшую норку за стеной землянки? Наше с тобой потайное место. Даже Катенька о нем не знает.

– Мам, дверь долго не выдержит…

Зажав сыну уши, женщина угрюмо обратилась к дочери:

– Кать, не пугай брата. Я его спрячу и помогу тебе, хорошо?

– Ладно, ма, только быстрее. Даже если…

Девушка откинула с глаз пушистые, чуть вьющиеся платиновые волосы и обеспокоенно глянула на дрожащую груду мебели.

– Не волнуйся, я прикрою.

Она шутливо козырнула и провела пальцами по хвостикам стрел в висящем на бедре колчане.

– Прям как отец.

Женщина улыбнулась и отняла ладони от ушей мальчика. Прижав их к щекам сына, мягко подняла его голову, заставляя смотреть себе в глаза. Длинные волосы стекли с плеч, пушистым пологом отгораживая перепуганного ребенка от остального мира.

– Андрюша, а давай сейчас опять поиграем? Я буду куницей, а ты – маленьким кротенком. И если ты хорошенько не спрячешься, я тебя съем!

Отпустив лицо сына, женщина, скрючив пальцы наподобие лапок хищника, нежно защекотала живот мальчика.

– Съем, съем, съем!

Взвизгнув сквозь хохот, малыш, кувыркнувшись, откатился от матери. Топая пяточками в вязаных носках, побежал в дальний угол землянки, моментально скрывшись под деревянной кроватью. Заскрипели разбираемые доски, и вскоре мальчик затих.

В этот момент дверь дрогнула особенно сильно и немного приоткрылась. Азартные крики за ней стали громче.

– Все. Ну что, дорогая, – сосредоточенно проговорила женщина, поднимаясь с колен.

Взяв лежащую неподалеку двустволку, она распотрошила коробку с патронами. С силой переломив оружие, загнала два заряда.

– Жены и дочери русских офицеров не сдаются без боя, да?

– Да, мама, – Катя едва слышно всхлипнула, изо всех сил сдерживая слезы. – Еще посмотрим, кто кого!

Голос девушки был излишне бодрым. Отойдя от баррикады, она чуть дрожащими руками выудила одну из стрел и наложила на тетиву.

А потом были лишь невообразимый шум, грохот выстрелов и крики. Маленький Андрюша с силой сжимал уши, свернувшись в комочек в спасительной тьме. Без устали повторяя про себя: «Я – крот, я – крот… Куница меня не найдет. Куница меня не съест. Я – крот».

Сколько это длилось, он не знал. Вычленить отдельные звуки из какофонии, грохочущей за стеной, было почти невозможно. Почти. Но вот визг сестры оборвался на пике, и громко, с надрывом прокричала мама. К шуму добавились новый грохот, похожий на лай автоматического оружия, что он раньше часто слышал в боевиках.

А потом все стихло.

– Совсем чуть-чуть не успели… – донесся до мутнеющего сознания мальчика глубокий, с легкой хрипотцой, голос.

– Командир! Эта женщина еще дышит. Подождите, мы вам поможем! Док, сюда!

Опять тишина, разбавленная шелестом и булькающими звуками.

– Я ничего не могу сделать. Множественные пулевые ранения, а потом они ее еще и… твари.

– Пожалуйста… – глухой, едва различимый шепот. Мама, это мамин голос.

– Мама! – вскрикнул Андрей и тут же зажал себе рот обеими дрожащими ладошками.

– Вы слышали?

– Сын… спасите… Там… за крова… – она зашлась хлюпающим кашлем и затихла.

Андрей дрожал всем телом, вжимаясь спиной в земляную стену укрытия. Слезы непрерывным потоком лились по чуть впалым щекам. Смешиваясь с песком, они оставляли мутные дорожки, так похожие на извилистые бурные реки его родного края. Его мира, что сейчас крошился и стекал по щекам солеными каплями.

Раздался шум отодвигаемой кровати, и затем хруст ломаемых досок стены. В глаза мальчика ударил яркий свет фонарей.

– Командир, тут и правда ребенок! Эй, малец, – большая угловатая фигура загородила проход, отделяя его от пахнущего порохом и кровью хаоса, творящегося в землянке. – Как тебя зовут?

– Андрейка… – слова вылетели перед мыслями, но страшно почему-то не было. От этой фигуры веяло силой. И безопасностью.

– Андрей, значит. А меня Антон. Антон Чугунов. Можешь просто Чугун.

Сом приоткрыл слезящиеся глаза. Первое, что он почувствовал, – будто находится в оке урагана. Вокруг вихрем носилось нечто темное, непрестанно кричащее перлы, от которых даже у прожженного сапожника порозовели бы уши. Словесную дуэль с этим нечто вело разом несколько глоток, визжащих столь жутко, что даже ёжик на голове парня зашевелился.

– Вик? – Андрею казалось, что он прокричал, на самом же деле лишь едва пошевелил губами.

Впрочем, и этого хватило, чтобы острый слух охотника уловил слово.

– Очухался? Давай, брат, не время спать!

Оттолкнув налетевшую банши, Вик быстро убрал один из клинков в ножны и, сунув в руки слабо соображающего парня валявшийся на земле пистолет, подхватил его под плечо.

– А теперь двигай ножками и стрелять не забывай! Только меня свинцом не накорми. Я сытый!

Безумно хохотнув, охотник рубанул по лапе ринувшуюся в атаку тварь и ломанулся вперед с такой скоростью, что Андрей едва успевал переставлять ноги.

* * *

– Нет, товарищ командир, ну так нельзя! Нужно помочь парням! – раздраженно бросил прапорщик, поднимаясь с земли. – Где это видано: сидеть на жопе смирно, пока их там твари на куски рвут!

– Антон, сядь! – рыкнул в ответ Ермолов, глотнув из фляжки. Плюнув на экономию, вылил немного воды на ладонь и протер невыносимо зудевшие шрамы на лице. Фыркнул, сдувая капли с усов.

– Но, Лёха!

– Не забывайте о субординации, прапорщик! Это ты от пацанят своих нахватался, что ли? Шило в сморщенном заду заиграло?

– Нормальный у меня зад… – пробормотал Чугун, оседая обратно в траву. – Многим из молодняка на зависть…

Ермолов сжал виски. Голова гудела так, будто кто-то, как давно в учебке, надел на нее двадцатилитровую кастрюлю и от души прошелся половником.

– Как скажешь. Только вот объясни мне, Антошенька. Ну, отпущу я тебя туда. Заметь, отпущу одного. Потому как не хочу так глупо рисковать молодняком. И что ты будешь делать?

– Доберусь до парней и помогу выйти.

– Ага, а от баншей этих ты чем отбиваться будешь?

– Вестимо, шквальным огнем, – прапор тряханул в руках «Печенег».

– Отлично. А ты заметил, что им категорически все равно до количества всаженных в них пуль? Мы сами едва ноги унесли, хотя боевая мощь отряда немного выше твоей собственной.

– Заметил, конечно, но…

– Что но? Ты же, как медведь, неповоротливый. Да они схарчат тебя и не подавятся. Кому ты, откинувшийся, помогать будешь? Как?

– Товарищ командир. Если позволите, мы с Медведем могли бы пойти. Нам быстро и бесшумно передвигаться не в новинку, – обратился к Ермолову Лис, прижимая бинт к рассеченной брови.

– Господи, и вы туда же. Вы что здесь все, совсем охренели? Забыли, что за неподчинение приказам командира по законам военного времени – расстрел? Сидите смирно! Это приказ!

– И что это мы тут шумные такие? Давно с местной живностью не общались? – раздался за спиной капитана полный яда голос.

Следом на границе тумана показалась широкая многорукая фигура. Приближаясь, она постепенно преобразовалась в охотника, буквально волочащего на плече Андрея. Рванувшись к потерявшему сознание парню, прапорщик поддержал его с другой стороны и помог дотащить, за что получил короткий взгляд Вика с легким налетом благодарности.

– Док, сюда. Помощь нужна, – опустив Андрея на траву, охотник отошел от него, освобождая место врачу. – Как тебя звать?

– Так и зови Доком. Что с ним? – присев на корточки рядом с парнем, медик начал копаться в аптечном боксе.

– Банши с ним. Вена задета.

– Но кровь остановилась. И края раны… Ты их что, прижигал?

– Что-то вроде того, – хмыкнув, Вик отошел еще дальше и опустился на землю. – Зашей его, и топаем отсюда. С «трехсотым» на руках далеко не уйдем, но хоть на пару километров отойти стоит.

* * *

По торчащим из обсидиановой воды огромным бетонным валунам – последним напоминаниям о стоявшей здесь дамбе – прыгал человек в глухом темном плаще, тихонько бормоча себе под нос. Река уже успокоилась, и переправа, хоть и стала делом довольно кропотливым и далеко не сухим, все же осталась возможной. Если не страшны хищники, таящиеся в воде. К счастью, путнику они были безразличны.

– Кажется, они далеко ушли…

– Но для верности стоило подождать еще немного.

– Да сколько можно? А вдруг след потеряю.

– На широкой трассе это будет проблематично.

– Ага, конечно.

– Конюшня!

– Заканчивайте детский сад. Это заразно.

– Боишься стать ребенком?

– С ума сойти боюсь. И так вон прикидывался дебилоидом, экстрасенсом-недоучкой.

– Ну, по факту, ты – он и есть.

– Да сейчас. Я абсолютно здоровый человек.

– Только разговариваешь сам с собой, на десяток голосов.

– Я разговариваю не с собой, а с вами.

– Так, может, мы – твое раздесятерившееся внутреннее «Я», и ты давно сбрендил?

– Не дождетесь. Кстати, как вояки-то меня отпустили? Кажется, даже не заметили, как ушел.

– Подумаешь, премудрость. Мы просто тебя прикрыли.

– Каким таким образом?

– Сдвинув пласты видимого… Долго объяснять, да и не поймешь ты. Лучше под ноги смотри.

– А, черт, ну вот опять.

– Что и требовалось доказать.

– Я так всю рыбу разбужу.

– Ну, по факту, тут живет не совсем рыба…

– Заканчивай умничать, кукла! Блондинкам не положено иметь мозги.

– Прекратите препираться. Впереди территория банши.

– Если скажу, что мне ссыкотно, ничё так будет?

– Угомонись, прикроем. Просто иди вперед.

Добравшись, наконец, до берега, человек в плаще скрылся в клубах белесого тумана.

Глава 6
Долг и совесть

По обеим сторонам дороги и до горизонта – однообразный, немного унылый пейзаж: едва тронутый таяньем снег, еще голое разнолесье. Ранняя весна – не самый верный друг карельской природы. Все ее величие раскрывается гораздо позднее, когда пробудившиеся деревья надевают роскошные платья из пахучей, сочной листвы. Они ловят в мягкие объятия ветер, разговаривая с солнцем десятками птичьих голосов. Они скрывают в пушистом подлеске животных, даруя им дом и пищу. Приход ранней осени лес празднует в новых пестрых нарядах, соревнуясь сочностью цвета со скоморохами прошлого. Его живые краски везде: на каждой веточке теплые тона листьев, под каждым кустом холодные – ягод. Но лишь зимой в полной мере ощущаешь всю нежность, всю легкость и хрупкость этой природы. Когда суровая вьюга укрывает землю снежной ватой, когда лютые морозы заковывают оголенные деревья в хрустальные панцири изо льда, несмело, смущенно восходит солнце… И весь мир начинает сиять. Лучи отражаются в мириадах стеклянных граней, и кажется, будто все вокруг излучает свой собственный искрящийся свет. На смену короткому, холодному дню приходит бархатная полярная ночь, и такой низкий, такой глубокий небосвод коронует северное сияние. А в остальное время карельская природа сладко спит, надежно укрытая покрывалом из опавшей прелой листвы.

Коренные жители называют родной край «Страной тысячи озер». В незапамятные времена сошедший с гор на полуострове ледник вспорол каменное брюхо здешней земли, оставив сотни шрамов. Со временем пустоты заполнила влага, и с тех пор продолжается вечная битва двух стихий, – камня и воды. На стороне первой – минералы и металл; на стороне второй – миллионы ручейков и бездонное терпение. Человек же может лишь любоваться отголосками этого сражения – сотнями крохотных радуг, родившихся в брызгах разбивающейся о камни воды. Спустя годы от Последней войны на смену людям придут новые формы жизни, а стихии так и будут бороться, – истинным войнам не важна смена декораций.

– Лёха, слушай, пора привал командовать. Еще немного, и малышня свалится прям на дорогу, – тихо обратился к командиру Чугун, обеспокоенно поглядывая на бойцов.

Те и вправду выглядели не лучшим образом. Все, как один, бледные, глаза впали. Бежать не пытался никто – уже второй день отряд топал по дороге шагом. Чуть более бодрым утром – и упрямым, вымученным под вечер. Особенно плохо смотрелись Медведь с Лисом, тащившие носилки с Андреем: полное отсутствие осмысленности в нахмуренных лицах, ноги двигаются исключительно силой воли.

– Сколько мы за сегодня прошли? – Ермолов сверился с часами.

Начало темнеть, но солнце по весне заходит довольно рано, и он планировал маршировать еще пару-тройку часов.

– Километров двадцать пять, ну, может, тридцать. Местность однообразная – дорога и дорога. Точно и не скажешь.

– Меньше, чем вчера. Всего два часа после крайнего перекура и смены носильщиков идем. Такими темпами мы до Петрозаводска только к лету доберемся.

– Ну, к лету – это ты загнул, конечно, – прапор с хеканьем поправил лямку тяжелого рюкзака. – Но если мы сейчас парней заездим, то завтра они могут просто не встать.

– Буквально в полукилометре в стороне от дороги есть удобная для ночевки поляна, – прозвучал из-за соседнего дерева голос охотника, заставив Чугуна схватиться за рукоять пистолета.

– Тьфу ты, ниндзя хренов, напугал до чертиков!

– Радуйтесь, что это я, – хмыкнул Вик и махнул рукой. – Впереди справа увидите поваленное дерево. Оно приметное, не проскочите. Повернете в лес и метров через двести выйдете на поляну.

– Сам-то куда?

Охотник молча скрылся за деревьями.

– Ишь какой… – пробурчал прапорщик, пряча в усах улыбку.

Его единственного во всем отряде все меньше раздражала грубость Вика. По долгу службы Чугун большую часть времени работал как раз с молодняком. Обучал пацанов держать оружие, ходить строем, защищать родные Полярные Зори от мутировавших тварей, а иногда и от более опасного зверя – человека. И за долгие послевоенные годы навидался он всяких ребят – и упрямых, с норовом, и мягких, податливых, как пластилин. А уж после Вочажа прапор и подавно перестал видеть в действиях охотника немотивированную агрессию. Ну, взбрыкивает парень, как норовистый конь, ничего, и не с такими притирались. Зато вынослив, как тот же самый конь, и дело свое знает, – за три дня ни одна тварь незамеченной к отряду не подошла. Можно, конечно, и на везение списать, но Антон Чугунов был не из тех людей, что верят в случайности.

Вскоре, как и говорил Вик, показалось поваленное дерево. Не заметить его и правда было довольно трудно – на высоте метров трех один из раздвоившихся стволов обломился и рухнул вниз, образовав подобие арки. Свернув с дороги, отряд углубился в лес и через несколько минут вышел на небольшую полянку.

– Здесь и остановимся, – проговорил Ермолов, окинув оценивающим взглядом место для ночевки. – Командуй, Антон.

– Так точно, товарищ командир! – Чугун немного небрежно козырнул и продолжил, обращаясь к парням: – Привал, бойцы! Медицина, собери индивидуальные дозиметры, заряди их и иди собирать ветки для подложки. Застудить яйца на снегу – последнее, что нам сейчас нужно. Маша и Медведь, разведите костер. Балалайка, Фунтик, на вас растяжки.

– Я – Фрунзик, – пробурчал черноволосый парень, скинув на снег рюкзак и аккуратно укладывая на него СВД со сложенным прикладом.

– Хайк[3]3
  Хайк, Гайк (по народной этимологии «исполин») – астральный герой в армянской мифологии (в переводе Библии на армянский язык созвездие Орион названо Хайком) – первопредок, эпоним армян. Лучник охотник божественного происхождения.


[Закрыть], стрелок ты мой звезданутый, не выкобенивайся, – хохотнул прапор. – Что-то я не расслышал, установки приняли?

– Есть… – нескладно протянули, простонали вымотанные парни.

– Есть на жопе шерсть, – спародировал командира Чугун под укоряющим взглядом оного. – А в доблестной русской армии отвечают – так точно!

– Так точно, товарищ прапорщик! – уже хором, хоть и не очень бодро ответил отряд.

– Орлы! Выполнять.

Приободренные отеческой улыбкой старшего, парни разбрелись каждый по своим делам. Закончивших с установкой растяжек Кирилла с Фрунзиком Чугун отправил следить за периметром, сам же начал разводить второй костер, для «офицерского» ужина. Так уж было заведено в отряде – как бы ни был близок прапор с бойцами, но на командира и себя еду готовил отдельно. «Для поддержания субординации». Благо с появлением Николая, так же трапезничающего с их котелка, бремя готовки поделилось поровну.

Когда Док, – сегодня, согласно очереди, поваром у «простых» солдат был именно он, – закончил с готовкой, и к костру подтянулись остальные бойцы отряда, из-за деревьев показался охотник. На плече у него болтались связанные за задние лапы тушки, отдаленно напоминающие зайцев. Разве что уши у них были гораздо меньше, да конечности подлиннее. Расположившись в стороне от основного отряда, Вик принялся деловито разделывать добычу.

– Только не говорите мне, что он собирается это есть, – обалдело прошептал Кирилл, наблюдая, как резво слезает шкура с третьей пары ног животного.

Тем временем охотник нанизал часть мяса на заранее заготовленные ветки и закрепил их над костром. Пока импровизированный шашлык готовился, растер на плоском камне потроха дичи с какими-то травками. Потянуло довольно неприятным гнилостным запахом.

– Док, ты конечно извини, но я, пожалуй, сыт, – пробормотал зеленеющий на глазах Медведь, отставляя едва ополовиненную миску. – Пойду, отолью.

– Под ноги смотри, косолапый. Там у куста растяжка, – в тон ему ответил Фрунзик, без особого энтузиазма ковыряя алюминиевой ложкой свою пайку. – Медицина, я тоже кончил. Что-то сегодня у тебя хавчик совсем не удался, горький и металлом отдает.

С тихим стоном Медведь поднялся и, покачиваясь на неверных ногах, побрел в сторону деревьев. Остальные бойцы, не сговариваясь, вывалили остатки трапезы обратно в котелок. Невнятно бормоча что-то о «неблагодарных транжирах», Док отставил еду в снег, слегка притушил костер и пошел к начальству на ежевечерний доклад.

– Ну, Костик, что доброго скажешь? – проговорил Чугун, когда парень уселся рядом.

– Радиационные показатели чуть выше нормы, старшой, – отрапортовал медик, вытягивая ноги к костру. – Но я бы больше удивился, будь они ниже. Местность, в общем-то, чистая. Одно слово – глушь.

– А в остальном? Как парни?

– Как, как… – Док со вздохом потер лоб. – Вымотаны. Как и все мы, товарищ прапорщик. Здорово нас деревенька подкосила. Знать бы раньше, что там в воздухе отрава.

– Что теперь поделаешь, – пробормотал Чугун, наблюдая, как командир готовится ко сну. – Откуда мы могли знать? Все ж далековато от нашего Рая.

– Могли. Если бы этот, – Костя кивнул в сторону охотника, – соизволил нас предупредить. И Сом бы сейчас на ногах был, будто бы нам и без носилок проблем не хватает.

– Оставить, медицина, – в голосе прапорщика прозвучали металлические нотки. – Андрейка – наш товарищ. А мы своих в беде не бросаем…

– Так я ж к Сому без претензий! Меня этот… Шаман…

– Что?

– Да нас всех который день колбасит, а он ходит, будто ничего и не было! – вскинулся было медик, но разом присмирел под осуждающим взглядом прапорщика и продолжил уже тише: – Напрягает это. Сильно напрягает. И, к слову, не только меня.

– Так, – отрезал Чугун. – Передай этим «не только»: коли аргументированные претензии к парню есть – я выслушаю. В порядке живой очереди. А коли нет, так и нечего пустозвонить. Установку принял?

– Так точно, товарищ прапорщик.

– Вот и умница. Топай спать. Завтра опять с ранья встаем.

Костя поднялся и вытянулся в струнку. Для полноты эффекта на мгновение приставил ко лбу сложенную ладонь, развернулся, едва не щелкнув каблуками, и зашагал в сторону солдатского костра. До сего момента молчавший Николай шумно вздохнул и пошерудил палочкой в углях, подняв в воздух хлопья тлеющего пепла.

– А не слишком ты был с ним строг, Антон?

– Не слишком. Взялись, тоже мне, разброд в отряде чинить, – Чугун с кряхтением растянулся на лежанке, уставившись в звездное небо. – Молодые они, глупые еще. Чуть не досмотришь – передерутся просто из спортивного интереса. Ладно, спать давай.

* * *

Утро началось для отряда даже раньше положенного. Буквально с первыми петухами. Этих незатейливых пернатых довольно правдоподобно пародировал срывающийся на крик Скальд.

– …ты совсем охренел, ниндзя-недомерок? Я тебя спрашиваю!

– Не употребляю, – раздался в ответ низкий, едва не рычащий голос Вика.

– Что?!

– Батон через плечо.

– Да что ты с ним разводишь, Балалайка, – пророкотал Медведь. – Слышь, охотничек, пойдем, отойдем. Решим вопрос по-мужски.

– По-мужски! Ой, косолапый, насмешил, – вторил ему едва не ласковый голос напарника. – Он же – форменная баба! Балаклаву напялил, теперь все можно? Гюльчатай, открой-ка личико!

– Тоха, – раздался из-за спины прапора глухой голос Ермолова. – С молодняком разберись. А то, видит Бог, я сейчас сам…

– Понял, Лёшка…

Поминая добрым словом норов некоторых небезызвестных ребятишек, Чугун поднялся с лежанки и с кряхтением размял затекшую спину. Потопал к солдатскому костру, у которого уже обещала разразиться драка. Все парни были на ногах. Напыжившиеся, злые до чертиков, они стояли полукругом, сжимая кулаки. Перед ними в обманчиво расслабленной позе расположился Вик. Воздух вокруг него буквально трещал от напряжения, выдавая истинное настроение охотника. Левая рука чуть зашла за спину, как бы невзначай поглаживая черную рукоять клинка.

– Эй, ребятушки, чего вы разорались, как девицы в первую брачную? – прервал перепалку прапорщик. – Чего вам не спится с ранья пораньше? Не устали? Так удвоить дневной километраж никогда не поздно.

Только сейчас заметившие прапорщика солдаты дружно развернулись к нему и вытянулись. Чугун бегло оглядел маленькое войско и пришел к неутешительному выводу, что причина утреннего конфликта была более чем серьезной. Небывалое дело – даже обычно спокойный, как танк, Медведь едва сдерживал эмоции.

– Вольно, – выдохнул прапор и, почесав отросшую щетину, продолжил: – Ну, касатики, слушаю.

– Да этот… Этот уе… – начал было вновь верещать Кирилл, но буквально подавился последним словом, схватив душевный подзатыльник от Медведя.

В их отряде, в числе прочих негласных правил, старшими поддерживался так называемый «закон о чистоте речи». Проще говоря, ни Чугуну, ни, тем паче, Ермолову не нравилось, когда их солдаты ругались, как сапожники. Нет, никто не спорит, что в запале боя парням спускались резкие высказывания. Но в повседневной походной жизни от них желательно было воздерживаться.

– Выдыхай, Балалайка, – прошептал Лис и продолжил, уже обращаясь к прапору: – Наш эмоциональный Трубадур хотел сказать, что охотник этот удумал нас травануть. И мы, в свою очередь, в довольно сдержанном и культурном диалоге старались доказать ему, что в этих действиях он не прав.

– В сдержанном и культурном? Ну-ну, – прапорщик посмотрел на чересчур искренне улыбающегося парня. – Вик, а ты что скажешь?

Охотник некоторое время молчал, исподлобья зыркая на отряд. Он не хотел отвечать. По его мнению, все было очевидно. Но под непривычно теплым взглядом старшого Вик сдался. Прикрыл глаза и коротко повел плечом, будто отбрасывая сомнения.

– Захоти я отравить вас, никто бы и не проснулся, – глухо, как до времени спокойный зверь, пророкотал Вик.

– Ну да, конечно, тогда какого ху… – вновь заверещал Скальд и схватил очередную оплеуху.

– Кирилл хотел спросить: тогда какого художественного замысла ты придерживался, кидая в наш костер эти… М-м-м… Потроха, – Лис ехидно улыбнулся.

Чугун присмотрелся к тлеющим углям. На них действительно дожаривалась, чадя сизым дымком, некая нелицеприятная масса. Запах уже по большей части развеялся, но его отголоски напоминали слегка подгнившее мясо с нотками лежалой травы.

– Вик, я слушаю, – угрюмо пробасил Чугун.

Коротко щелкнул загнанный обратно в ножны клинок. Охотник скрестил на груди руки.

– Это не отрава и не яд, – тихо проговорил он, в упор глядя на прапора. – Еще с вечера я заметил звериные тропы вокруг поляны. А ночью к нам подошла пара мутов. То ли одичавшие собаки, то ли волки. Они потоптались и ушли. Но нас почуяли. Могли вернуться с основной стаей. Это, – Вик кивнул в сторону костра, – потроха зайцев и кое-какие травки. Дым от их тления животным неприятен. Им кажется, будто здесь… Мертвое место. И сюда лучше не ходить.

– Да он и людям не особо, – пробормотал Док.

– Я просто отогнал животных, чтобы они вас спящими не схарчили, – продолжил Вик, будто и не заметив реплики медика. – Повторюсь, захоти я вас отравить – вы бы точно не проснулись.

Прапор вздохнул и вновь почесал щетину.

– А почему сразу парням не объяснил?

Ткань подшлемника на лице охотника натянулась, обозначая контур ехидной улыбки. Только вот глаза оставались холодными – двумя льдинками они буравили чуть съежившегося медика.

– Будто меня кто-то спросил, – хмыкнул он.

* * *

Новый день почти не отличался от предыдущих. Все так же стелилась под ноги разбитая временем трасса, мимо проплывали все те же корявые невзрачные деревца. Здесь, на открытой дороге, снег уже растаял и не мешал тихому, медленному шагу отряда. Слишком медленному.

Будто потратив на утреннюю перепалку весь заряд энергии, солдаты буквально волочили ноги. Все чаще то один, то другой отходил в придорожные кусты, откуда после раздавались рвотные звуки. На гневные вопросы Ермолова Костя лишь растерянно пожимал плечами. Ведь утром состояние бойцов было, конечно, не аховым, но вполне терпимым. Списать все на банальное пищевое отравление тоже не удавалось: во-первых, паек одинаковый, и будь причина в продуктах, недомогание коснулось бы и командира. А во-вторых, Костя сам готовил еду и питался с ребятами с одного котелка, но чувствовал себя вполне сносно, – общая усталость не в счет.

Состояние Андрея также внушало опасения. Повязку приходилось менять реже – рана на шее не гноилась; температура спала, и дышал он ровно, но… Не просыпался. При количестве потерянной им крови – если не очнется до утра, можно смело закапывать. В походных условиях вывести парня из комы Косте не хватит ни медикаментов, ни оборудования. Да и, учитывая общую протяженность маршрута, командир не позволит тратить дорогие по нынешним временам препараты. А тащить в неизвестность бесчувственное тело, которое может и не проснуться вовсе, – непозволительная роскошь и трата человеческих ресурсов. Да, русские офицеры своих в беде не бросают! Но живые все же дороже мертвых. И хоть эту простую, казалось бы, истину понимали все, принять, что придется бросить друга, члена семьи было трудно. Больно. Неправильно. Ведь человека определяют не звания, не социальный статус, не доход, не внешние признаки – прямая спина, две руки, две ноги, голова. Человека определяют поступки. Мысли. Способность действовать иррационально, вопреки всем известным «надо» и «обязан», наплевав на животный инстинкт самосохранения.

Потому Костя и продолжал хлопотать над спящим мертвенно-бледным Андреем. Потому уставшие, больные бойцы, едва способные передвигать собственные ноги, упорно тащили носилки. Даже в мыслях не позволяя себе жаловаться или, тем паче, решить бросить.

Скрытый деревьями, Вик хмуро наблюдал за этой ни дать ни взять ритуальной помощью. Постоянно курсируя вокруг отряда в поисках возможной опасности, он нет-нет, да останавливал взгляд на изможденных лицах бойцов. И в холодных глазах, где-то за изумрудной радужкой, проскальзывали тени подавляемых эмоций: омерзения ли, недоверия, насмешки, смятения. Что-то едва видимое, едва ощутимое. И когда эти призраки чувств касались холодного разума, охотник опускал голову и передергивал плечами, отгоняя их прочь.

На очередном привале бойцы попадали на землю и не смогли встать. Не подействовали ни ругань Ермолова, ни уговоры прапорщика. Костя, как мог, хлопотал над больными. Но опыта ему явно не хватало – как-никак, совсем недавно обучение закончил. В отряд он был направлен по рекомендации старшего врача Полярных Зорь. К сожалению, в нынешнее время обучить высококвалифицированных врачей было практически невозможно. Умеешь накладывать повязки, штопать раны и отличаешь жаропонижающее от слабительного – уже медик, в любом поселении с руками оторвут. Вот с вояками все гораздо проще – кто в суровых заполярных землях выжить смог, уже киношному Рембо фору даст. Жизнь учит.

Закончив с установкой растяжек, Чугун подошел к сидящему на валуне охотнику. Тот от нечего делать занимался чисткой пистолетов. Но даже за скрежетом металла и шорохом шомполов все равно услышал приближающегося прапорщика.

– По делу? – бросил Вик через плечо, не отвлекаясь от работы.

– Ишь, заметил, – хмыкнул Чугун, присаживаясь рядом в траву.

– Нужно быть напрочь тугоухим, чтобы… – начал было Вик, но замолчал.

Отложив в сторону оружие, он выжидательно уставился на прапора. Пауза затягивалась.

– Ну, что у тебя? – скрипнув зубами, прошипел охотник.

– Да в общем-то… – прапорщик запнулся и, резко выдохнув, решил не юлить: – Слухай, Вик, тот дым… Газ… Короче, что там в Вочаже было. Могло так на парней подействовать?

– С понтом дела хочешь опять на меня все спихнуть? – хмыкнув, Вик изогнул бровь, одним жестом показывая, что он об этом думает.

– Да нет, – протянул Чугун и тяжело вздохнул. – Просто хочу найти причину. Док у нас молодой еще, не справляется. А коли это токсин баншей, то, может, ты…

– Нет.

– Не хочешь лечить парней? Они же так… – вскинулся прапор.

– Во-первых, они мне – никто, – перебил его Вик. – И я ничем им не обязан. И в няньки-сиделки не записывался. А во-вторых, – охотник перевел взгляд на лежащих вокруг костра парней. – Что там? Слабость, озноб, затрудненное дыхание, рвота, диарея. Не те симптомы. Токсин банши выводится из организма в течение часов двенадцати максимум. Больше похоже на банальное пищевое отравление. А с ним любой медик-недоучка справится.

– Но еду они по очереди готовили, – ответил поостывший Чугун. – И Костик питался с ними с одного котла. А он-то более или менее в норме…

Хмыкнув, Вик вернулся к чистке оружия. Поняв, что ничего больше от него не добьется, прапорщик встал и пошел к своему костру.

* * *

Темный небосклон раскинул свои бархатные крылья до горизонта. На его пузе уже начали весело перемигиваться кокетливые звезды. Серебристый месяц, откинув пушистое одеяло облаков, умиленно прислушивался к мерному дыханию спящих людей, укоризненно посматривая на копошащуюся у притухшего костра тень.

– Если добавишь в кашу морковник, то парни максимум просрутся. Что только ускорит вывод токсина из организма, – тихонько проговорил за спиной тени Вик.

Возившийся у костра вздрогнул, выронил из рук пучок травы и развернулся, ошалело уставившись на охотника. Он мог поклясться, что всего секунду назад видел, как тот тихо спал чуть в стороне, на краю опушки.

– Вот это – настоящий болиголов, – продолжил Вик, протягивая растение. – Смертельная доза. Все, как ты хочешь, Док.