Текст книги "Кошка Белого Графа"

Глава 4,
в которой кошка гуляет сама по себе

Я все-таки решилась взглянуть на него – издали, с крыши склада москательных товаров госпожи Торнеке.

Утро было серым. С неба сыпал частый снег; за белесой завесой люди и сани, съехавшиеся на очередную свадьбу, казались мутными пятнами. Но я сразу поняла, какие из саней принадлежат секачу.

Он как раз откинул меховую полость, которой укрывался, вылез наружу и молодцевато прошелся по утоптанному снегу перед входом, разминая ноги. Короткий приталенный полушубок с поднятым воротом ладно сидел на его подтянутой фигуре, под черной шапочкой угадывалось по-ланнски смуглое лицо, и я заметила, как женщины из числа гостей поворачивают головы в его сторону.

Когда проем открылся и народ потек внутрь, секач не сделал попытки смешаться с толпой. По словам Агнеты, он уже пробовал. Храм его не впустил.

Секач помедлил, наблюдая за входящими, затем обвел взглядом окрестности. Я вжалась в снег за водосточным желобом, а едва посланец Дакха отвернулся, поспешила перебраться с крыши на забор по другую сторону здания. Не хватало еще, чтобы этот удалец меня почуял. Может, секачи на такое и не способны, но как-то же он узнал, что я в храме!

Доброчтимые не выдали меня на расправу. Однако и заступиться не пожелали, хотя храм обладает правом убежища.

Наверное, им было немного совестно, и прежде чем выставить на мороз, меня накормили как дорогую гостью. Гуляш из индейки с овощами и сырной подливой – только из печи, нежный, ароматный. Пища богов!

– Вам понадобятся силы, – объяснила Агнета.

Потайной ход вывел во двор заброшенной усадьбы неподалеку от храма. Прощаясь, ули сообщила, будто по секрету, что боги ждут от меня помощи:

– Совершается преступление против любви, и вы должны его предотвратить.

Ни больше ни меньше.

Лиса права: она и правда странная.

Встав с постели, я была уверена, что видела обычный сон, навеянный обстоятельствами. Смущало лишь то, что я помнила разговор с богами во всех подробностях, от первого до последнего слова. Даже самый конец, когда образы стали таять, голоса удаляться, а Свен и Свяна, словно забыв обо мне, перебрасывались фразами между собой:

– Ах, надо было предупредить, что печать не спадет, пока служба не будет исполнена. Как же я запамятовала! Давай вернемся?

– Брось. Она неглупая девочка, сама догадается. И в сказках об этом, небось, написано.

– Разве? Не припомню. Может, попросим Снежу присмотреть за ней? А то замерзнет в дороге.

– Снежу? Нет уж! Или ты хочешь, чтобы мы были ей должны?

Боги истаяли уже до смутных теней, и разобрать ответ Свяны я не смогла, только услышала, как оба рассмеялись.

Не знала, что у богини зимы есть имя. Обычно ее так и величали – Зима, Хозяюшка Зима или просто Богиня. Когда за окном стужа и сугробы, сразу ясно, о какой богине речь.

Или у богов, как у кошек: одно имя для людей, другое – для своих?

На улице было теплее, чем вчера, но время от времени налетал ветер, и чувствовалось в нем что-то настолько леденящее, что сердце стыло. Я укрылась за трубой над пекарней Верцелей, прижалась к теплому камню и мысленно позвала на пробу:

– Снежа!..

Ветер задул еще сильнее, над крышей поднялась метель, и в кружении снежинок мне почудился хоровод крохотных снежных фей, о которых пишут в сказках. Феи перемигивались глазками-искорками и тихо хихикали.

Я зажмурилась и тряхнула головой – привидится же!

Лапы принесли меня домой. Зайти во двор я не осмелилась – секач мог и там меток наставить. Влезла повыше на соседскую осину и долго приглядывалась к окнам, прислушивалась к звукам и запахам. Судя по всему, мамы дома не было. У калитки стояли Майра с Ормом и шептались так тихо, что я не слышала о чем. Майра кокетливо улыбалась, а Орм трогал воротник ее беличьей шубки.

Да, у Майры был настоящий ухажер. Младший из пяти сыновей пекаря Верцеля. Сутуловатый парень, с красным лицом, белесыми ресницами и большими ладонями. Без надежд на приличное наследство, но работящий и себе на уме. Третий год за Майрой ходил, звал замуж.

Мама советовала не спешить, и Майра не спешила. Ей нравились наглые красавчики вроде Торана Хогмуда, сынка нашего бургомистра, и она не скрывала, что мечтает выйти за богатого. Это не мешало Майре держать Орма рядом и помыкать им в разумных пределах. Зато каждое утро у нас к завтраку были свежие булочки.

Может, Майра пристроит меня к Верцелям на денек-другой? В пекарне тепло, а от булочек я не откажусь и в кошачьем теле. Заодно попробую вызнать у нее подробности о визите Льетов – и откуда взялась выдумка, будто я убийца. Не мама же сказала такое служителям Дакха! Может, это ошибка и секач у храма вовсе не меня искал?

Много лет в Свеянске был один оборотень – дед Полкан. Потом пришли бабушка с мамой. А сейчас осталась только я. Если бы завелся кто-то еще, рано или поздно я бы его учуяла. Значит, это чужак. Опасный тип, бегущий от правосудия. А подозрение пало на меня!

В этот миг Майра рассмеялась, откинув голову назад, так звонко, что слышно было даже на моей осине.

В горле встал комок. Наверное, так чувствует себя дух, который пришел в мир людей, чтобы увидеть, как жизнь продолжается без него.

Я отвернулась и спрыгнула в снег, заваливший проулок. Булочки не сделают меня человеком, а потеря пары дней может дорого обойтись. Сколько по нынешней погоде займет дорога до Альготы – неделю?

Верин Керст от Свеянска вдвое дальше, и добираться туда трудней.

Казалось бы, выбор ясен…

Если поверить, что во сне, не давая себе отчета, я и правда заключила договор со Свеном и Свяной. А вдруг встреча с богами – просто ночное видение, что тогда?..

В Керсте у меня подруга, которая приютит, обогреет и поддержит. Но сумеет ли помочь?

В Альготе – Храм Всех Богов, где заправляют служители Двуликого, которым, по слухам, дарованы особые силы. Там же две академии наук, обычных и магических, а еще мелкие колдуны и ведьмы всех мастей. Наверняка найдутся и оборотни. Но ни одного друга или хорошего знакомого.

Керст или Альгота? Запад или северо-восток?

Как бы то ни было, Свеянск придется покинуть. Идти пешком в моей шубейке и думать нечего. Доеду по Северному тракту до Лейра или Голянска, а там решу, куда дальше. Одна загвоздка: где взять транспорт? Сегодня, сейчас, не теряя времени, не тратя силы на поиски нового убе– жища.

Однажды я читала роман о юной девушке, чудом избежавшей гибели от рук злодеев. Ей надо было спрятаться, и девушка устроилась служанкой в дом злодейского главаря, рассудив, что у себя под носом он искать не будет.

Почему бы и мне не поступить схожим образом?

Тем более что «злодей» как раз собирается в нужном направлении…

Через четверть часа я была у дома Снульва.

Вовремя!

Через распахнутые двери черного хода слуги таскали во двор дорожные сундуки и кофры. Большую часть укладывали в простые крытые сани, пару штук закрепили на задке богатой кареты на полозьях. Немного в стороне стояли наготове третьи сани, открытые, с двумя рядами низких полулежачих сидений. Выбирай, что душе угодно.

Льеты меня погубили, они же и спасут! Доставят прямиком в столицу. Надо только не попасться на глаза кавалеру и его ведьме.

Правда, до Ночи Всех Богов еще без малого три недели. Что я буду делать в Альготе столько времени? Может, все-таки в Керст?..

Лоб кольнуло будто калёной иглой.

У меня, часом, не жар начинается? Не хватало еще простудиться!

Холод пробирал до костей, и я не стала больше ждать. Улучив момент, когда во дворе никого не было, выскользнула из-под садовой скамьи, забралась в грузовые сани и втиснулась между кофрами. Их стенки, обитые толстой кожей, еще хранили остатки тепла. Снаружи задувал ветер, и все равно было так хорошо, что я зажмурилась от удовольствия.

Погрузили последний сундук. Дверцы захлопнулись, клацнул замок, внутри стало темно. Я сказала себе, что тревожиться не о чем. Спереди, за головой кучера есть окошко с раздвижной деревянной заслонкой. Если понадобится, я сумею открыть ее изнутри – на что кошке лапы с ког– тями?

Но когда во дворе послышался грубый, как наждак, голос матушки Гиннаш, стало жутко до дрожи в печенках. Вдруг она почует меня, как почуяла тогда, у окна? Я же тут как мышь в мышеловке!..

Наконец тронулись. Я сидела, будто на иголках, прислушиваясь к каждому шороху, а перед глазами снова и снова вставал момент, когда со старушечьих пальцев слетала, устремляясь ко мне, зловещая черная пыль.

Знала ли ведьма, что я оборотень или наложила свое заклятие просто на всякий случай?

Так или иначе, путешествовать в ее компании – отчаянный риск. Но другую оказию надо еще найти, а на дворе не лето.

Скоро я ощутила это сполна. Ветер в возок не задувал, снег не залетал, но мороз проникал сквозь все преграды, постепенно выстуживая багаж и пол под лапами, заползая ледяными щупальцами под мою тоненькую шубку.

До первой остановки было еще терпимо.

Судя по звукам и запахам снаружи, Льеты завернули в придорожный трактир. Движение за стенками возка не затихало ни на миг, и я не решилась выйти. Вдруг стану двигать заслонку, а кто-нибудь заметит?

Выехали часа через два. Льеты, небось, успели не только отобедать с толком, но и у камина посидеть, газеты почитать, кавалер еще и стопочку пропустил, а бедная кошка тут хоть околей!..

К моменту второй остановки я уже клацала зубами, трясясь, как цуцик. Живот свело от голода, очень хотелось в отхожее место.

Как только кучер, проследив, чтобы коням задали корм, ушел в тепло вслед за господами, я вскарабкалась по сундукам и с пятой попытки сумела-таки сдвинуть заслонку.

Уже смерклось. Снег давно перестал идти, трактирный двор был неплохо укатан.

В дальней его части, в открытом загоне, окруженном бревенчатой изгородью, дремали полдюжины ломовых мамок – совсем не таких ухоженных, как Фин и Фан господина Лердсона. Их кудлатая шерсть давно потеряла белизну, на боках смерзлась в грязные сосульки. Животные лежали, подогнув под себя ноги и свернув мохнатые хоботы наподобие пожарных шлангов. Умаялись за день, бедняги. Бивни мамок упирались в землю, уши обвисли, будто клочья овчины на заборе, дыхание наполняло двор шумом и рокотом.

У трактира сновали люди, но до кошки, выбравшейся из оконца крытой повозки, никому дела не было. Длинное здание манило желтыми окнами и ароматами съестного. Я отыскала заднюю дверь и уселась у крыльца.

Думала, придется учиться красть еду. Но не понадобилось.

Кухонная девчонка, посланная выплеснуть помои, не осталась равнодушна к моему мурлыканью. Даже впустила в тепло.

Она и сама была как бездомный котенок. Одежонка вся штопаная, на грязных тощих ногах деревянные башмаки.

Интересно, штопала сама? Стежочки мелкие, ровные.

Девочка принесла похлебки, и я принялась за еду, стараясь не думать, что раскисшее месиво наверняка слито из чужих мисок.

– Подожди, – шепнула девочка. – Сейчас за косточкой сбегаю…

– Я т-те дам косточку! – прогрохотало над головой. Грубо, сипло, да с бранными перекатами.

Мимо по коридорам все время кто-то топал, скрипел половицами, и сперва я не придала значения тяжелым мужским шагам. Но услышала их, уловила вонь перегара и кислого пота, вовремя поняла, что все это приближается, и сумела увернуться от кованого сапога – только миска загрохотала, разметав по полу остатки похлебки.

А мою спасительницу застали врасплох. Косматый бугай с налитой кровью рожей влепил ей такую затрещину, что девочка упала, а он шагнул ближе, собираясь поддать ногой.

Не знаю, как бы я поступила в человеческом теле – этот вопрос пришел мне в голову уже после. А в тот миг было не до вопросов. В ушах зазвенело от ярости. Я прыгнула краснорожему на брюхо, проехалась когтями по рубахе навыпуск и повисла на том самом месте, которым особо дорожат мужчины, – ни секунды не думая о приличиях! Да еще задними лапами от души прошлась по толстым ляжкам.

Бьешь маленьких?

Вот тебе от маленькой кошки, негодяй! Получи!

Бугай заревел, как раненый медведь – такими словами, каких я и от извозчиков не слышала.

Было самое время рвать когти. Но проклятые застряли в грубой шерстяной ткани.

Бугай махнул ручищей – у меня звезды из глаз посыпались. Я поняла, что лечу кувырком и сейчас шмякнусь о стену!

В последний момент успела собраться в воздухе. Лапы отбила, приземляясь, но в остальном обошлось.

Медвежий рев прервался женским скандальным визгом. На шум явилась тетка в зеленой клетчатой юбке и кирпичного цвета кофте с оборками, туго натянутой на животе. Как можно такое носить? Ведь не бедная, видно!

Пока бугай объяснял, что «эта падаль переводит харч на эту падаль», девочка поднялась на ноги и, отерев разбитые губы, отворила мне дверь:

– Беги!

– Вилька, куда!.. – взревели за спиной.

Я юркнула за угол, услышав напоследок:

– Я тебя по доброте своей приютила, чай, не чужая кровь, а ты, дрянь такая…

Тихо, вдоль стеночки, я пробралась обратно на главный двор. Там как раз высаживалась из санной кареты компания богатых ездоков. Над широким крыльцом трактира горели фонари в железных клетках, суля уют и тепло. В их сиянии переливались собольи меха вновь прибывших, оживленно звучали приятные мужские голоса, игривым колокольчиком звенел женский смех.

Фасад трактира, фасад жизни. А по другую сторону – грязь, брань, зуботычины, нищая сиротка в руках мерзавцев. И кошка, которую ничего не стоит размазать по стене одним ударом…

Помочь девочке Вильке я, увы, ничем не могла и лишь порадовалась, что Льеты не захотели тут ночевать – потому и лошадей не выпрягли. Но меня подстерегал неприятный сюрприз.

Хозяйские кучера, все трое, собрались у грузовых саней. Жевали табак, сплевывали на снег и обсуждали, какой такой подлец вскрыл заслонку на возке. Небось, хотел господ обокрасть. Бывают такие воры – щуплые, тщедушные, гибкие, что твой уж. В любую маломальскую дыру пролезут не хуже кошки.

Я отступила в тень чьих-то саней.

Что дальше? Заслонка закрыта и подобраться к ней не удастся, кучер теперь настороже. Искать других попутчиков?

А от дверей трактира уже звенел голосок барышни Агды…

Я спряталась под господскую карету.

Рядом стояли сани, заваленные грудой грубо выделанных шкур. В этих санях, если я верно поняла, ехала прислуга.

Багаж, представьте себе, в крытом возке, а люди – на ветру и морозе. Зато под меховыми покровами.

Слуги, две женщины и двое мужчин, укутанные так, что только глаза видны, как раз приближались. И я решилась. Обежала сани, хоронясь за лошадьми, втиснулась под тяжеленную шкуру, забилась в какую-то нишу, должно быть, под сиденье – жаль, места маловато.

– А на что ты ей такой сдался? – громко и насмешливо говорил женский голос. – К девушке подход надо иметь!

– Подход ей! Много чести, – сварливо отозвался мужчина. – Небось, не из господ.

Подошедшие расселись, препираясь и подначивая друг друга. Я оказалась в женской половине саней. Служанки Льетов долго возились, закапываясь под мех и суча ногами в валяных сапогах. Раз меня несильно ткнули в бок, но, видно, хозяйка сапога решила, что попала по перегородке.

Стенки саней были обиты войлоком, пол устлан лохматыми коврами. По ним щедро расстелился край бараньей полости, в которую укуталась одна из моих попутчиц. Но кому край, а мне – целая перина. Я аккуратно прилегла на нее грудью, погрузив нос в лохматое и пахучее, а когда дыхание женщины стало тихим и ровным, зарылась в кудлатый ворс всем телом и наконец согрелась достаточно, чтобы задремать.

Во сне было тепло. Во сне было лето. Я лежала на берегу моря, и в лицо мне било солнце, такое горячее, что лоб пекло, словно к нему приставили дно раскаленного чугунка. Я отодвинулась в тень. Не знаю, что ее отбрасывало. Только что никакой тени не было, она появилась, едва стала нужна. Я пристроила голову на морской валун, гладкий на вид, а на ощупь почему-то шершавый и ворсистый, точно валяная шерсть…

– А-а-а! Крыса! А-а-а!

Меня дважды ударили в живот, рванули за лапу – с такой силой, что едва плечо из сустава не выдернули. А потом все завертелось, и я полетела, глотая колючий ледяной воздух, в черно-белую бездну…

Черной была ночь, белым – снег. Он принял меня в жесткие объятия, спеленал сыпучими простынями, не давая вздохнуть. Я забарахталась, будто неумелый пловец, и все-таки вынырнула под лунное небо – чтобы увидеть, как удаляется маленький обоз Льетов. Растаял в ночи огонек фонаря под задним козырьком на крыше повозки, стихло пение полозьев…

Кругом расстилалась пустыня, перечеркнутая свежим санным следом. Это не был накатанный тракт, вдоль которого, перетекая одно в другое, тянулись села, стояли трактиры и гостевые дома, где всегда можно найти пристанище. Куда ни кинь взгляд, серебрились бескрайние снега.

По бокам местность немного поднималась, на небе рисовались ломкие скелеты деревьев. Берега? А подо мной – замерзшая река, по которой проложен зимник, присыпанный последним снегопадом. Льет, должно быть, решил сократить дорогу.

Большая река в наших местах одна – Норран. Течет с северо-востока на юг, к морю. Двигаться по тракту удобнее и надежнее, но он делает изрядный крюк, а русло Норрана идет в сторону Альготы прямо, не петляя, почти до Искарьинска. Только с ночлегом на реке туго, постоялых дворов по берегам нет. Льетов это не пугало. Очевидно, они рассчитывали остановиться в поместье какого-нибудь знакомого богача вроде Снульва.

У меня было два пути. Догнать обоз и найти способ вновь незамеченной попасть в одну из повозок. Или по следу вернуться на тракт, перебиться ночь и пристроиться в попутчики к кому-нибудь еще.

Бежать за кавалером опасно. В три раза – нет, в десять раз! – опаснее, чем раньше. Вышвыривая меня вон, слуги Льетов наверняка поняли, что извлекли из-под шкур не крысу, а кошку. Черную кошку. И хозяевам доложат.

Нет, к кавалеру мне нельзя.

Но и поворачивать назад не хотелось, просто потому что это – назад. Мне вперед надо. В Альготу или к Вере, но вперед.

Ай! Опять кольнуло переносицу.

Странно… Ну-ка, проверим.

Эй, наверху! Я решила. Не хочу в Альготу. Туда едут Льет и его ведьма. Отправлюсь к Вере, на запад. Где тут запад?..

На сей раз последовал не короткий укол – показалось, будто между глаз мне положили кусок раскаленного железа и стукнули по нему молотком. Несильно так стукнули. Но думаю, мое «мяу» было слышно даже рыбам подо льдом.

Свяна! Свен! Мы так не договаривались. Вы сказали, печать не сойдет, пока я не исполню обет, но не сказали, что она будет жечь каленым железом, стоит подумать о… О том, чтобы его не исполнять.

Хорошо, убедили.

Скрючившись от холода и поджав хвост – в самом буквальном смысле, я потрусила в сторону тракта. Печать кольнула опять, на этот раз деликатно. Пришлось развернуться и двинуться по следу кавалера Льета.

Свен, Свяна, вы хотите, чтобы он из моей шкурки воротник сделал? Меня же поймают сразу, как только близко подойду!

Печать молчала. Боги молчали. Только луна, яркая и голубая, как лед, следила за мной с черных небес, припорошенных крошечными снежинками звезд. Чистый сухой воздух обжигал горло. Чтобы не думать о плохом, я стала вспоминать свои злоключения, воображая, что сочиняю роман. Снежную сказку, в которой все закончится счастливо.

Это отвлекло, но ненадолго. Я бежала по санному следу как по битому стеклу, чувствуя, что замерзаю, промерзаю насквозь, не до костей даже, а глубже, хотя, казалось бы, глубже некуда. И впереди по-прежнему ни малейших признаков жилья.

– Свяна! Свен! – позвала я. – Сделайте что-нибудь! Иначе к утру будет все равно, сошла печать или нет.

Вместо слов из горла вырвалось протяжное «Мия-а-а-у-у». Но боги должны понимать любой язык!

Я позвала еще.

И снова – тишина. Боги словно намекали, что укротить стужу, как и вернуть мне тело, не в их власти.

– Снежа!.. Ты сестра им. Помоги!

Все боги – дети Двуликого, братья и сестры, что не мешает им вступать в брак между собой. Людям нельзя, а богам можно. Потому что они боги и потому что у них нет выбора – больше жениться все равно не на ком.

Свяна, о чем я думаю!

Нет, не Свяна… Снежа! Хозяйка Зима! Слышишь меня?

Поднялся ветер, по белой равнине пронеслась поземка, и я задохнулась колючей пылью. Из неплачущих кошачьих глаз брызнули слезы. Было так холодно, что хотелось умереть… но умирать не хотелось!

«Кош-шка, – шелестели снега. Будто сотни змей струились вокруг. – Кош-шка».

Наверно, я сошла с ума…

В снежном вихре соткалась расплывчатая фигура.

«Приди ко мне, Кошка, – прозвучал в голове ясный ледяной голос, – и никогда не будешь знать холода. Не будет боли, не будет мук…»

– Нет! – выкрикнула я. – Нет! Посмотри: на мне печать твоих сестры и брата. Они ждут от меня службы. Я им нужна…

– А мне? – спросила фигура. – Сослужишь службу мне? Тогда помогу.

– Чего ты хочешь?

– Узнаешь, когда придет время.

Так всегда – во всех сказках! Сперва обещай, а потом хоть в петлю лезь, когда потребуют такого, чего и врагу не пожелаешь, но отказываться уже поздно…

– Так сослужишь?

– Сослужу…

Кажется, я все-таки заплакала. Но слезы в глазах стали льдинками, и сквозь них полыхнуло видение: прекраснейшая женщина в белом уборе, искрящемся тысячью снежных звезд. Она склонилась ко мне из черного поднебесья и запечатлела на темени долгий поцелуй, от которого меня пронзило лютым холодом, а потом отпустило.

– Вот мой дар. Он согреет тебя и защитит.

И все. Голос еще звучал в ушах, а женщина сгинула. Остались лишь ночь, звезды и снега.

И я.

А еще чувство, будто меня обернули в пуховое одеяло. Пух был густым и ослепительно белым. Вернее, не пух, а мех. Восхитительный пышный мех. На одной лапе, и на другой, и на хвосте, и на плече, и на груди, и на животе. Всюду, куда я смогла заглянуть…

У богов все, как у людей. Есть богатые, славные, почитаемые, с дворцами-храмами и толпами служителей-ули. Есть безвестные, незаметные, а то и забытые. И есть такие, как Зима… Снежа, которые не ждут почестей от людей.

 
«Храм мой из снега,
алтарь изо льда,
вьюга —
гимн мой священный,
мороз – мой слуга».
 

На крайнем севере Ригонии и Вайнора стоят Приюты Зимы, где вайны и гобры с особым даром разводят карликовых мамонтов, ездовых собак и снежных кошек.

Кажется, богиня только что превратила меня в одну из них.

Снова одолел голод. Но бежалось легко. Пучки шерсти между пальцами согревали лапы, смягчали шаги, я больше не проваливалась и не оступалась, снег будто сам нес меня.

А зима оказалась полна жизни.

В вышине парили снежные птицы, с их крыльев веером сыпалась алмазная пыльца, и в кружении блесток вились мотыльки, прозрачные, как морозный узор на окне. Скреблись под землей ледяные мыши. Вдалеке промчался заяц – живой, теплый, я это почуяла, а следом такой же – снежный. Далеко-далеко взвыл стылым воем ледяной волк. А снега́ вокруг все пели, пели свою тихую неумолчную песнь… Мне было удивительно и жутко. Но я верила, что отныне зима мой друг и союзник.

Я ошиблась.

К утру легкость ушла, мороз пробрался под толстую шубу и кусал все злее. Погода опять испортилась. По небосводу полетели тучи, повалила сплошным валом белая крупа. Ветер засвистал разбойником, подхватывая и крутя, вертя ее с молодецкой удалью.

Я не видела, куда иду, да и какое там иду! Резким порывом меня сбило с лап, протащило, бросило в снег. Перед носом вмиг намелся торос, и ничего не осталось на свете, ни неба, ни деревьев – везде сплошная муть и круговерть. Я закрылась лапами и легла, чуя, как растет надо мной снежный холм.

Вдруг грянул топот, конское ржание. Верхушку моей норы снесло, будто топором! И я увидела: скачут…

Снежные витязи. Как в сказке.

«В злую метель воины, замерзшие в снегах, восстают, готовые к битве. Горе тому, кто очутится на их пути…»

Витязи мчались сквозь пургу, и я не могла отвести глаз. Гривы их коней размазывались по ветру, вплетаясь в снежный буран, их смех вымораживал душу, а пики в руках отливали мертвенной синевой.

Я кинулась бежать. Но разве от них убежишь? Налетели, взяли в кольцо и понеслись кругом так быстро, что вой ветра перерос в свист.

В этом свисте чудился голос, нежный, как музыка: «Не пугайся, дитя, здесь тебя не обидят. Постой, не спеши…»

– Снежа, это ты?! – буря проглотила мой крик, как щука глотает пескарей.

А голос стал ближе, отчетливей:

«Слушай меня, дитя! Ты устала. Ляг, закрой глаза, согрейся под моими снежными перинами. Отдохни сегодня… А завтра встанешь и побежишь с моими детьми в мире и радости».

Их было множество: снежного зверья, лис, оленей, белок, мышей, даже кошек и неведомых тварей, невесть откуда пришедших. Они играли, веселились – там, за снежной завесой, радуясь стуже, как живые радуются весеннему солнышку.

«Они и есть живые. Я забрала их к себе, и они будут оживать каждую зиму. И ты будешь. Только не противься».

Песня вьюги вымывала из тела остатки тепла, отнимала последние силы.

– Снежа! – взмолилась я. – Снежа, ответь! Как же наш уговор? С…

Наст под лапами просел, и я уткнулась носом в плотный сугроб.

– …нежа!

– Наконец-то! – отозвался холодный голос. Тот, что пел мне колыбельную смерти, или другой? – Сколько можно коверкать мое имя?

– Снежа, прошу! Ты обещала…

– Опять! Что за бестолочь? Но так и быть, помогу. Вставай! Ты почти дошла. Видишь огонек?

В белой вихрящейся мгле мигнула синяя искра. Близко ли, далеко?

– Это твой проводник. Выведет к месту. И вот что, – богиня задумалась. – Можешь позвать меня еще раз. Но только один! И не сегодня. Да учти, зови правильно, а то не услышу.

Огонек был едва различим, маячил впереди, но ближе не делался. В лицо летел снег. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, синей искры не было.

Чувства разом притупились. Мороз больше не жалил, а баюкал, клоня к земле. Дети зимы бежали следом, и мне все сильнее хотелось последовать их зову.

Вот и конец моей книге. Короткая вышла сказка… Лапы подломились, снег расстелился постелью, и стужа сомкнулась надо мной, как волны океана над тонущим.

– Снежа!..