Текст книги "Лабиринт"

Почему ему кажется, что все по-настоящему? Почему он чувствует боль и страх, тоску и отчаяние? Почему он не может разрушить свою темницу одним усилием воли, как в любом порядочном сне? Почему он сжался в комок в темном углу и боится посмотреть в янтарные нечеловеческие глаза на том краю Лабиринта?

Когда Владимир все-таки поднял взгляд, стена была уже на расстоянии вытянутой руки. Он, не веря, дотронулся до нее, попробовал встать на ноги, но сразу же сильно ударился головой о низкий каменный потолок, позволяющий теперь только сидеть. Пока еще сидеть.

– Все равно – нет, – прерывающимся голосом прошептал Владимир.

У него осталось только это слово. Нет. Все остальное было сдавлено, сломлено, пережевано. Сила, воля, гордость, ярость остались где-то далеко. В волшебном мире за стеной. В мире, где можно было идти, куда захочешь. Где были светлые дни, яркие краски, добрые мысли.

Где-то там, в невообразимой дали, они все еще были нужны. Здесь же они были совершенно бесполезны. А может быть, даже вредны. Осталось всего одно слово. Оно будет стоять за всех.

– Нет.

Стены дрогнули и начали сдвигаться уже не скрываясь. Потолок коснулся волос и заставил пригнуться еще ниже. Начался последний отсчет. Хотя, возможно, еще не поздно передумать?

– Нет.

Сквозь камень проступил обжигающий янтарный свет. Хранитель все-таки пришел посмотреть на финальную казнь. Пусть не лично, но прожекторы свои точно направил. Свет был страшнее тьмы, но Владимир не желал закрывать глаза. Свет гневно бил по ним и требовал ответа.

– Нет.

Камень сдавил Владимиру спину и грудь. Он лежал, повернув голову лицом к потолку чувствуя, как череп вдавливается внутрь. Слыша, как скрипят его ребра, смирившись с невыносимой физической и душевной агонией. Зная, что у него осталось ровно одно слово. Решив поставить на это слово все:

– Нет.

Стены бесшумно сомкнулись. Где-то между ними остался он, раздавленный, но не покоренный.

Владимир очнулся глубокой ночью, в холодной, мокрой постели. Он тяжело и хрипло дышал, с трудом прогоняя через себя густой, застоявшийся воздух. Нижняя губа была прокусана до крови. Кулаки крепко сжаты, подушка и одеяло валяются на полу. Перед глазами клетка. Его клетка.

Владимир не без труда встал и вышел на балкон. Открыл окно, и его окатило бодрящим осенним холодом. На захваченном тучами небе светила одна тусклая звезда.

– Ну что? – спросил у нее Владимир. – Как думаешь, надолго меня еще хватит?

Звезда молчала, но ее бледный, тревожный свет говорил вернее любых слов.

Глава 6
Как дома

– Ничего, что я тебя позвала?

Они стояли перед высокими воротами и снова собирались зайти в странный и пугающий дом, так неожиданно появившийся в их жизни.

– Наоборот, – улыбнулся Владимир, – в прошлый раз мне очень понравилось.

– Будем надеяться, этот будет не хуже, – Юлия встряхнула рыжими локонами и решительно повернула ключ в замке.

Они вошли в дом и настороженно замерли возле лестницы. С виду ничего не изменилось. Все та же пыль, все та же тишина, и точно такая же тревога. Судя по всему, в гости их по-прежнему не ждали.

– Ну что, наверх? – предложил Владимир.

Юлия покачала головой.

– Боюсь, что сегодня только вниз.

– Я надеялся, что мы уже внизу.

– Где-то должен быть спуск в подвал.

– Превосходно! Давно не спускался в подвалы.

Долго искать не пришлось. Вход в подвал располагался прямо за лестницей, ведущей наверх.

Маленькая металлическая дверь была заставлена картонными коробками и старыми безликими манекенами.

В заветной связке ожидаемо нашелся ключ и от подвала. Они спустились по узкой каменной лестнице и оказались практически в полной темноте.

– Поищи выключатель, – попросила Юлия.

Владимир с сомнением пошарил по стене и действительно нашел какой-то рычажок, который тут же дернул вверх. Несколько секунд ничего не происходило, а потом на потолке с явной неохотой зажглись несколько тусклых ламп. Видимо, в доме стоял электрогенератор.

Желтый потусторонний свет открыл взгляду просторное помещение с высоким потолком и каменным полом. В центре, вплотную друг к другу стояли три огромных стола. Столы были завалены грудой странных вещей и конструкций. Ближний угол занимал угрожающего вида холодильник кровожадного ярко-красного цвета. Напротив него стояла вешалка в виде очень худого человека. У человека была широкая улыбка и острые, косые брови, которые придавали вешалке крайне зловещий вид.

У стены стояла разложенная раскладушка. На раскладушке лежал свернутый матрас и виолончель. Над ними висел агитационный плакат времен Первой мировой войны, а рядом с плакатом – экзотическая маска, излучающая невиданное в цивилизованном мире добродушие.

В общем, было уютно до безумия. До полнейшего безумия.

– Милое место, – Владимир сделал пару осторожных шагов. – Мы здесь за чем-то конкретным?

– Просто весело проводим время, – отстраненно ответила Юлия и направилась к столам.

– А что ж тогда так не смешно? – пробормотал Владимир, но развивать тему не стал.

Он последовал за Юлией и встал рядом с ней у стола. Перед ними предстал застывший в тревожном ожидании маленький безумный мир. Как будто собрались вместе десять тысяч городских сумасшедших и каждый принес с собой свой заветный талисман, без которого и жизнь не жизнь.

Они цеплялись друг за друга, создавая фантастические натюрморты, причудливо сливаясь в неуловимой, ирреальной гармонии. Предлагая скучающему разуму новый непостижимый миропорядок. Удивляясь, когда разум с негодованием отвергал безукоризненный и невозможный сюжет.

В нагромождении безумств смешались кошмарный балаган и тонкая, печальная греза. Изломанная, обвязанная грязными, разноцветными бинтами фигурка ползет в пасть уродливой звериной голове. Вместо ушей у головы изящные ангельские крылья. Вместо глаз фальшивые, треснувшие рубины. Вместо зубов римские цифры.

Напротив скорбно взирает на горький мир человек – песочные часы. Вместо песка – крошечные, удивленные человеческие глаза. Перед ними всегда один и тот же пейзаж, только под разными углами. Человек – песочные часы досконально знает свои владения. Но он уже давно не улыбается им.

Пирамида с рваными дырами на ломких гранях. Из темных провалов выглядывают острые птичьи головы. Тонкие клювы болезненно изогнуты, будто сведены судорогой. В клювах зажаты обгоревшие страницы книг. Они пытаются спасти самое дорогое – свои бездарные стихи.

Обнаженная русалка с хвостом акулы и ласковой улыбкой лежит на пиршественном столе, готовясь стать торжественной развязкой вечера. Вокруг нее оскаленные в экстатическом предвкушении рты. В черных зубах зажаты крюки и трезубцы. На краю стола лежит никем не замеченная половинка гнилого яблока.

Неповоротливые, квадратные люди бредут по направлению к огромному нестерпимо яркому цветку. В руках у них жертвы. Они принесут их в обмен на свет, которым с радостью захлебнутся.

Кровать. В кровати – женщина. Половина лица жива, вторая половина мертва. Одна половина спит, вторая бодрствует. Причем спит именно живая. На изголовье кровати сидит сова. У совы большие, хитрые глаза. Она ждет, когда женщина проснется и расскажет о своих снах. Ей плевать, что она не поймет ни слова.

В некрасивом, неправильной формы зеркале отражение будущих бед. Или будущих радостей. Зависит от точки зрения и от места под солнцем. Зеркалу все равно. Оно надеется не дожить до собственных предзнаменований.

Чучело енота во фраке и цилиндре. У енота вид абсолютного властителя этой вселенной. Он знает что-то, чего не знаем мы. Или он не знает ничего. И то, и другое позволяет ему носить отрешенно-снисходительное выражение на полосатой морде.

В центре – город. Геометрически невозможные, презирающие архитектурную логику здания нависают друг над другом, проникают друг в друга, сливаются друг с другом. Город был одним большим каменным зверем, терзающим себя и тут же зализывающим многочисленные раны.

В городе не было людей. В городе не было шума и суеты. Город был горд и спокоен. Город был свободен. Городу повезло, и он никогда не стал бы этого отрицать. Он вообще не стал бы ни с кем разговаривать.

На всем лежала печать мастерства создателя. Кем бы он ни был, постарался он на славу. Хоть сейчас можно было выставлять всю композицию в музей. Если, конечно, где-нибудь существовал музей безумных искусств.

– Иногда смотришь на такие вещи и думаешь, чем они хуже тех, что за спиной? – Юлия невесело усмехнулась. – Я имею в виду, что порой мы считаем людей идиотами только за то, что им нравится красный, а не синий. Не думая о том, что идиотами можем оказаться мы сами.

– Но здесь речь не о красном и синем.

– А может, мы просто видим не все цвета. Может, мы все, как дальтоники, только некому нам об этом сказать?

– А может, незачем?

– Правильно. Зачем разочаровываться?

– Ты все-таки не права, – неожиданно возразил Владимир. – Большинство не понимают и этой жизни. Что же ты прикажешь им делать с иной?

– А с чего ты вдруг решил, что мне есть дело до большинства? С чего ты решил, что этот мир для большинства?

– С того, что именно так и происходит.

– Не в том мире. – Юлия кивнула на стол. – И именно этим он прекрасен.

– Сладкое обаяние безумия.

– Если тебе не нравится, зачем ты здесь?

– Ради тебя, – пожал плечами Владимир.

– Но я ведь тоже на этом столе! Разве ты меня там не видишь?!

– Неуверен.

– Да вон же я! – уже кричала Юлия. – В самом центре! Посмотри!

Владимир хотел подойти к ней, успокоить, поцеловать и постараться увести из этого проклятого подвала, из этого странного дома, но тут позади него раздался громкий смех. Владимир резко обернулся и с сожалением подумал, что совершенно не удивлен тем, что увидел. Смеялась Ведьма. Она хохотала, захлебываясь чистым, восхитительным, дьявольским смехом. Сверкая колдовскими глазами, раскрыв в плотоядной улыбке волнующий рот.

– Так рада меня видеть?

– Безумно! – Ведьма сияла.

– А почему?

Ведьма не ответила. Только хитро подмигнула и неожиданно мягко улыбнулась. Улыбнулась так, будто не была Ведьмой. Подошла вплотную к Владимиру заглянула бездонными глазами в его глаза.

– Может, я влюбилась, – промурлыкала Ведьма.

– Правда? – со странной неловкостью спросил Владимир.

– Стоит проверить, – Ведьма поднесла тонкий палец к его губам.

Владимир инстинктивно отпрянул.

– Ты ведь совсем запутался, мой милый.

– Ничего, – Владимир пожал плечами. – Распутаюсь.

– Хочешь, помогу?

– Как же ты не вовремя.

– В этом и смысл, мой золотой.

– Ладно, – Владимир отступил еще на шаг. – Я пойду. Мне надо возвращаться.

– Тебя кто-то ждет?

– Ждет.

– Но ведь и я тебя жду.

Владимир невольно замер на месте. Слова Ведьмы прозвучали так непривычно, так искренне. И главное – Владимир с удивлением понял, что ему приятно. Приятно, что его ждут даже здесь. Даже Ведьма. Или не даже? Или просто Ведьма.

– И зачем ты меня ждешь?

– Угадай! – хитро улыбнулась Ведьма.

– У меня много вариантов.

– Пусть будет самый красивый. Как я.

– Боюсь, настолько красивого я еще не придумал, – неожиданно сказал Владимир.

– И не придумаешь! – весело рассмеялась Ведьма. Еще громче, еще ярче, еще пленительней. Смехом самой свободы. Бескрайней и круглосуточной. Немногие могут себе позволить так смеяться. И уж точно никто не смеется так потому что по-иному смеяться просто не умеет.

Владимир с неудовольствием отметил, что ему тоже хочется смеяться именно так. Ему тоже хочется быть свободным. Когда он последний раз был свободен? Никогда? Да, никогда. Разумеется, никогда!

А если бы была возможность сменить «никогда» на «раз в жизни»? Стоило бы ей воспользоваться? Или лучше даже не пробовать, даже не пытаться? Лучше даже не начинать эту безнадежную погоню?

– Не думай, – Ведьма серьезно и без улыбки смотрела на Владимира. – Не думай слишком о многом. Просто позволь себе не выбирать.

– Не могу, – грустно улыбнулся Владимир.

– Но хочешь!

– Какая разница?

– Разница в том, что возможности наши меняются, но желания наши остаются неизменны.

– Неправда.

– Не смей спорить со мной! – гневно воскликнула Ведьма.

Владимир отметил, что гнев идет Ведьме даже больше, чем смех. Чего стоил один только грозный взор! Поэт сказал бы – грозовый. Хороший поэт сказал бы – палладовый. А гениальный просто спел бы про персиковые губы.

– Ладно, – Владимир без труда подавил в себе поэта и поднял руку в необязательном прощании. – До встречи.

Он развернулся и сразу же нырнул в удачно выскочивший поворот. Ведьма прощаться не стала. Ведьма была неизмеримо выше милых традиций человеческих взаимоотношений.

Избавившись от Ведьмы, Владимир тут же ощутил преждевременную тревогу. Что Хранитель приготовил для него на этот раз? Или ему подарят небольшой перерыв? Маленький антракт, чтобы он успел выпить коньяка и съесть бутерброд перед тем, как во втором акте ему все-таки оторвут голову.

Задумавшись, Владимир неосторожно вышел на перекресток. Холодный янтарный свет ударил ему по глазам. Острый конец трости уперся в грудь, а воздух вдруг стал горячим и горьким.

– Я уважаю твою борьбу, – бесстрастно сказал Хранитель. – Но ты должен понимать, что у всего есть предел. И твой предел близко. Очень близко.

– Вот, когда он наступит, тогда и поговорим, – по возможности спокойно ответил Владимир.

– Если еще будет, с кем говорить.

– Обещать не могу.

– И я не могу, – Хранитель убрал трость от груди Владимира и постучал ей по каменной плите. – И он не может.

– А ему не все равно?

– У тебя есть возможность это узнать.

– Мне не настолько интересно.

Хранитель помолчал, а потом внезапно улыбнулся. Той самой широкой стальной улыбкой, без намека на радость.

– Возможно, я не с того начал.

– Да что ты! – махнул рукой Владимир. – В самый раз!

– Приятной прогулки, – улыбка достигла апогея, после чего Хранитель отступил во мрак.

– Взаимно.

Хранитель ушел, и Владимир сразу же завертелся на месте, гадая, какую же пытку приготовили ему на этот раз. Однако Лабиринт был на удивление тих и покоен. «Не к добру», – решил Владимир и медленно двинулся вперед, осторожно осматривая темные, неровные стены.

Но уходили минуты, стихали шаги, а все оставалось по-прежнему. Стало даже как-то светлее и просторнее. А пол был настолько ровный, что Владимир впервые за много дней перестал спотыкаться.

На него накатило непривычное чувство покоя. Не просто забытое, а едва ли когда-либо испытанное. Лабиринт не терпел покоя. И даже в те недолгие часы, когда он оставался безмятежен, бессонная тревога неслась по кривым тоннелям, лишая уверенности и холодного рассудка.

В этот раз все было по-иному, по-настоящему, без обмана. Владимир чувствовал, что Лабиринт объявил ему мир. Оставалось выяснить надолго ли?

До следующего поворота, – здраво рассудил Владимир и постарался не слишком расслабляться. Так, на полчетверти каждого пятого шага. Впрочем, и это, пожалуй, можно было приравнять к воинствующему сибаритству.

– А я уж думал, не дождусь! – раздался сбоку веселый, разбойничий голос.

Владимир выругался и обернулся. К нему упругой, танцующей походкой приближался невысокий, плотный субъект. У него была крупная, бритая наголо голова, из-за которой мелькала длинная огненно-красная косичка. Из-под кривой улыбки выглядывали крепкие, заостренные зубы. Один глаз был закрыт снежно-белой повязкой, зато второй ярко сверкал краденым золотом. В правом ухе качалась серьга из темного металла. А короткая безрукавка не скрывала мощных, увитых мускулами рук.

– Дождался, – хмуро сказал Владимир. – Дальше что?

– Да все, что захочешь! – рассмеялся одноглазый.

– Хочу выйти из Лабиринта.

– Да легко! Пойдем! – незнакомец сделал широкий взмах рукой.

– Тебе я тоже буду должен? – Владимир недоверчиво покачал головой. – Сам справлюсь, без провожатых.

– Да ты меня даже не заметишь, – золотой глаз сиял грозным, первобытным весельем.

Владимир молча отвернулся и продолжил шагать в выбранном направлении. Одноглазый, ничуть не смутившись, пошел рядом с ним, размахивая своими огромными руками, как трудолюбивая мельница.

– Здесь поверни! – негромко посоветовал он Владимиру, когда перед ним возник очередной поворот.

Владимир со злостью посмотрел на одноглазого и не свернул, хотя изначально хотел сделать именно это. Непрошеный спутник лишь криво усмехнулся и продолжил шагать как ни в чем не бывало.

– Вон там нормально, – снова между делом заметил он минут через десять, когда они дошли до развилки.

– Великолепно, – проворчал Владимир и выбрал другую дорогу.

Одноглазый, казалось, не замечал показательного небрежения его советами и продолжал раздавать рекомендации.

– Туда сверни. Не пожалеешь.

– Лучший поворот этого вечера.

– Направо. Не благодари.

– Не сворачивай. Держим курс.

– Ну здесь сам решай, но лучше налево.

Наконец Владимир не выдержал.

– Может, заткнешься?! – грубо предложил он после очередного совета.

Золотой глаз заблестел укоризной, а кривая улыбка чуть помрачнела. Крепкие руки скрестились на груди.

Несмотря на злость, Владимир трезво расценил, что если дойдет до драки, то шансов у него немного. Такими, как он, одноглазый явно питался на завтрак. В промежутках между кофе и омлетом с грибами. К тому же Владимир, даже с учетом обстоятельств, был все-таки не прав.

– Ладно, извини, – Владимир вздохнул, – просто я не понимаю, что тебе нужно. И кто ты вообще такой?

– Герцог, – одноглазый протянул ему свою толстую, широкую ладонь.

– Владимир. – Рука златоглазого была твердая, почти каменная. – Герцог это имя или титул?

– Это образ жизни!

– Так что тебе нужно, Герцог?

– Просто предлагаю верный путь.

– Спасибо. Не стоит.

– А ты попробуй, – золотой глаз засверкал нестерпимым блеском, – один раз. Не понравится, и я уйду.

– Один раз? – Владимир задумался. Расклад ему неожиданно понравился. – Согласен. Один раз, и расстаемся.

– Порукам!

Они еще раз пожали руки и двинулись налево, как предлагал одноглазый. Уже через несколько минут Владимиру пришлось признать, что нежданный попутчик знает, о чем говорит.

Во-первых, воздух. Он был чистый и свежий, словно в горах. Во-вторых, стало уже по-настоящему светло. А в-третьих, под ногами что-то приятно зашелестело. Владимир даже остановился и наклонился посмотреть на такое чудо.

– Трава?

– Никогда не видел? – спокойно ответил Герцог. – Бывает. Просто ты не там поворачивал.

– А ты откуда знаешь, куда поворачивать? – с подозрением спросил Владимир.

– Я везучий! – весело ответил одноглазый. – Я самый везучий дьявол по эту сторону горизонта.

– Полезное качество. Вот только зачем тебе им делиться?

– Кто сказал, что я буду делиться? – Герцог отчаянно покрутил головой. – Да никогда! Ни за какие сапфиры! Просто хочу посмотреть на твою удачу!

– Было бы на что смотреть.

– В Лабиринте без удачи никак, – не обратил внимания на ремарку одноглазый. – Без удачи будут у тебя три шага, и те в пропасть.

– А мы с тобой куда идем?

– А там увидим, – беспечно отозвался Герцог и стал рассказывать полную ярких образов и вторичного юмора историю из жизни удачливых.

И Владимир почему-то поверил его удаче. Его и, может быть, даже немного своей. Он, полуприкрыв глаза, шел по мягкому зеленому ковру, слушал веселую болтовню одноглазого и на ходу терял куски ржавеющей тревоги. Было необычайно легко. Восхитительно легко. Опасно легко. Так легко, как Владимиру всегда хотелось, но никогда не удавалось.

Без полуденной суеты, без телефонных звонков, без многословных обид. Без всего того, чем бесконечно полна наша жизнь. Но разве порой не хотелось, чтобы стакан был наполовину пуст?

Так, может, стоит потратить немного удачи? Разбросать вокруг щедрой горстью? Рассыпать под ноги золотой песок? Широко шагать навстречу чуду? Какому чуду? Да любому чуду!

– Так куда мы все-таки идем? – Владимир попробовал сфокусироваться на практичных вещах.

– Гуляем! – весело откликнулся одноглазый. – Когда ты последний раз гулял так, чтобы не хотелось возвращаться?

– Пожалуй, никогда, – пожал плечами Владимир. – Да и к чему такие прогулки?

– Это прогулки, в которых тебе везет. И, пока тебе везет, возвращаться не стоит. Не стоит гневить красавицу удачу. А уж ее прогневить несложно.

– Просто оставить на потом?

– А, ты понимаешь! – захохотал Герцог. – Правильно сказал! Удачу на потом не оставляют.

Владимир победоносно улыбнулся. Его удача сидела на правом плече. На левом плече. На обоих плечах. Она уверенно вела по просторным залам, по мерцающим пещерам, по широким лестницам. Она знала, куда идти. Знала лучше его самого. Намного, намного лучше.

Рядом мягко, по-волчьи, ступал Герцог. Он то и дело косился лукавым золотым глазом и страшно улыбался острыми зубами. Он шел по своей самой удачной дороге. Много раз хоженой, много раз виденной, стократно зацелованной. Родной и любимой, щедрой и ласковой.

Владимир мог ходить по такой же. Он мог ходить по такой же каждый раз. Каждый грешный раз, когда попадал в Лабиринт. Вместо черных, грязных тоннелей. Вместо клубка темноликих дорог. Вместо горького воздуха и сладких кошмаров. Вместо всего этого нескончаемого безумия.

Он мог быть счастливым. Пускай не по-настоящему, пускай ненадолго. Усталый разум не заметит особой разницы. Ему будет довольно, и ему будет легко. Пленительно звучащие слова. Слова, которые ни на чем не настаивают. Которым можно отказать. Вот только зачем им отказывать?

Затем, что они лгут? Смешно! Как можно отказывать во лжи ради счастья? Наоборот! Лгите, обманывайте, лукавьте! Только будьте счастливы! И желательно уже сегодня. Ведь завтра вашу ложь могут раскрыть.

– Не сомневайся в своей удаче, – вдруг с чувством произнес Герцог. – Однажды я засомневался, и смотри, что получилось, – он резким движением сдернул белую повязку.

Под повязкой, на месте глаза мрачно алела страшная рана. В центре раны блестел кончик толстой иглы. Герцог отчаянно улыбался, но сквозь кривую улыбку то и дело проступала давняя и жестокая боль.

– Все еще болит? – спросил Владимир.

– Каждое мгновение, – кивнул Герцог. – Будто огнем жжет! Но я не жалуюсь. Я говорю – спасибо. Эта боль – напоминание о том, что я имею и что мне не следует терять.

– Не слишком навязчивое напоминание?

– Что делать? – одноглазый пожал могучими плечами. – Моя удача беспощадна.

– Тот самый случай, когда удача становится проклятием?

– Порой грань тонка, – подтвердил Герцог. – А порой и вовсе приходится обходиться без граней. Танцевать на ледяном краю и до конца не знать замысла танца.

– Надеяться, что повезет не упасть?

– Или наоборот, – одноглазый усмехнулся. – Иногда упасть, это и есть самая большая удача.

– Это смотря во что упасть.

Герцог захохотал. Он так и не надел повязку, и теперь стальной блеск роковой иглы на месте утраченного глаза красиво переливался с золотым блеском смотрящей через его второй глаз удачи.

– А тебе не просто угодить! Ведь так?!

– Так, – подтвердил Владимир. – Пожалуй, непросто.

– Дай звезды с ним! Но ты скажи, ведь хорошо?!

– Хорошо!

– Верно! – рассмеялся Герцог. – Как дома!

Зря он это сказал. Зря посмеялся. Ведь дома осталась Юлия. И пускай осталась она совсем не в том доме, Владимиру надо было возвращаться. И как можно быстрее. Он вспомнил об этом и еще вспомнил о том, что Хранитель умен, хитер и безжалостен. И когда он это вспомнил, то молча развернулся и, не прощаясь, бросился в темный узкий лаз, на который в другой ситуации даже не обратил бы внимания.

– Стой! – раздался позади громкий и удивленный голос Герцога. – Не туда!

– Туда, туда, – проворчал Владимир и стал быстро и умело пробираться через каменные завалы, огибать острые края, путаться в темных коридорах. Он снова попал в холодный, мрачный и привычный Лабиринт. Он снова шел тяжелой и глухой дорогой. Дорогой, на которой всем было плевать на удачу.

Ему казалось, за ним назначена погоня. Стремительная, неотвратимая погоня до последнего загнанного насмерть коня, до разрывающихся легких, до стрел возле затылка.

Он слышал ее, он видел ее. Видел, хотя не оборачивался ни на миг. Он знал, что оборачиваться нельзя. Поймают, притянут, не выпустят из златоглазых сетей. Посадят на трон из гнили, укрытой парчой, вручат жезл из обглоданной кости, натянут венец из ослиных ушей.

Владимир видел и потому сменил быстрый шаг на медленный, тяжелый бег, сбивая ноги и плечи, раз за разом рискуя разбить голову, споткнуться, упасть и подняться уже в окружении друзей, которых упорно называешь врагами. Отталкиваясь от стен расцарапанными, кровоточащими руками, смахивая едкий пот с затуманенных глаз, кнутом гоня роковые мысли.

А потом он вдруг вырвался из тоннеля и оказался на берегу тихой, узкой реки. У самой воды, на высоком камне, расправив широкие плечи, сидел старый рыбак. Рыбак курил трубку и, не отрываясь, смотрел на темную водную гладь. Рядом с ним стояло длинное удилище, леска была закинута почти на середину реки. Возле удилища лежал объемный мешок.

Владимир, нервно оглядываясь, подошел к рыбаку и неуверенно затоптался на месте.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он. – Ничего, если я присяду?

– Садись, парень, – ответил рыбак, не оборачиваясь и не вынимая трубки изо рта. – Только не шуми. Хотя, – он усмехнулся, – крупную рыбу шумом не испугать.

Владимир присел и огляделся по сторонам.

– Все еще не поймали?

– Крупную рыбу ловят только один раз, – спокойно ответил старик. – Так что можно и подождать.

– Значит, подождем, – протянул Владимир.

Он то и дело оборачивался, опасаясь, что за ним все-таки придут. Хранитель, Герцог, Ведьма или другие тысяча и три ужаса Лабиринта. Но речной берег был пуст и недвижим. Никто не смел потревожить покой старого рыбака. Никто не желал стать наживкой для крупной рыбы.

– Сам-то почему не ловишь? – прервал долгое молчание рыбак.

– Крупную рыбу?

– Куда тебе! – хрипло засмеялся старик. – Обычную. Мелкую и глупую.

– Ловил когда-то, – ответил Владимир, вспомнив свою юность. – А потом как-то все случая не было.

– Сейчас есть.

– Так удочки нет.

– Возьми мою, – неожиданно предложил рыбак и, пошуршав в мешке, передал Владимиру небольшую приличного вида удочку с леской, крючком, грузилом и красным нарядным поплавком. Следом перед Владимиром появилась небольшая банка с кусочками красного, сильно пахнущего мяса.

– Спасибо, – ошарашенно поблагодарил Владимир.

– Первая поклевка моя, – спокойно ответил старик и самозабвенно запыхтел трубкой.

Владимир усмехнулся, насадил на крючок мясо и забросил его в воду. Поплавок весело закачался на медленно скользящей глади, приковывая к себе взгляд усталых глаз. Ясный маячок в мире темных, невежливых красок.

– Вообще, здесь плохо клюет, – проворчал старик. – Сейчас везде плохо клюет. Не сезон.

– Ясно, – глубокомысленно кивнул Владимир.

– Врешь ведь, – беззлобно заметил рыбак, – ни черта тебе не ясно, парень. Было бы ясно, ты бы здесь не сидел.

Владимир снова кивнул. На этот раз с пониманием своей полной капитуляции перед нехитрой мудростью рыбных дел мастера. Ясности в его голове не было уже давно, и он бы не поставил ржавого крючка на то, что когда-нибудь она все-таки появится.

Владимир, наверное, еще долго мог бродить по закоулкам разбитого разума в поисках намека на истину, но тут поплавок ушел под воду.

Леска резко натянулась и рванула так, что Владимир едва не свалился лицом вниз и только чудом удержал удочку в руках. Он вцепился в нее, как будто на другом конце клевал рецепт вечного счастья, и попробовал потянуть леску. Удочка опасно затрещала, но выдержала. Владимир судорожно поводил ею из стороны в сторону, но после нового резкого рывка снова чуть не выронил из рук.

– Не суетись, – раздался спокойный голос старика. – Пускай она суетится. У нее-то проблемы посущественней, – он скупо усмехнулся в седые усы.

Владимир попробовал последовать совету мастера и постарался обрести необходимое рыбачье достоинство. Но получалось слабо. На той стороне Владимиру оппонировала если и не крупная рыба, то уж точно какая-то ее троюродная родня.

Рыба (если, конечно, это была рыба) сражалась, как пьяный кавалергард. Владимиру с трудом удалось подняться на ноги, и теперь он всеми силами пытался просто удержать удочку в руках. Сейчас его хватало только на то, чтобы дождаться момента, когда его подводный противник выбьется из сил.

Владимир бросил взгляд на старого рыбака. Тот не обращал на него никакого внимания. Все так же сидел, безучастно смотрел на воду и неторопливо пыхтел толстой, короткой трубкой. Его собственная удочка оставалась без движения, и старика это, похоже, полностью устраивало.

– Совет не дадите? – прохрипел Владимир, изо всех сил стараясь остаться на ногах.

– На рыбалке советы не нужны, – флегматично отозвался старик. – На рыбалке нужна удочка и рыба. И то, и другое у тебя есть. Наслаждайся, – без тени сарказма закончил он.

– Понял, – все так же хрипло бросил Владимир и стал наслаждаться, как мог.

Он наконец принял относительно устойчивое положение и теперь дугой выгибал стонущее удилище в надежде, что проклятый подводный тяни-толкай все-таки сдастся. На какое-то время установилась шаткая ничья, и Владимир решительно не представлял, как обернуть ее победой.

В это время старый рыбак вытащил изо рта трубку, не спеша вытряхнул из нее пепел и заново забил пряно пахнущим табаком. Медленно раскурил и, повернув голову в сторону Владимира, сказал одно единственное спасительное слово.

– Сейчас!

Владимир рефлекторно, что есть силы, дернул леску на себя и с ликованием почувствовал, что на этот раз его атака достигла цели. Подводный дьявол явно позволил себе слегка расслабиться.

Через пару минут все было кончено. На берегу бессильно билась маленькая, серебристая рыбка со злыми и неожиданно прекрасными глазами. Владимир с удивлением и обидой обнаружил, что рыбка оказалась не больше его ладони.

– Такая маленькая! Откуда столько силы?

– Просто ты плохой рыбак, – безжалостно отрезал старик. – Тебе не силы, тебе и бессилия довольно.

– Это понятно, – согласился Владимир. – Правда, не думал, что настолько плохой.

– Никогда в себе не сомневайся.

Владимир тем временем освободил рыбку от крючка и протянул ее старику.

Рыбак молча взял все еще живую рыбу и тут же без замаха бросил ее на середину реки. Владимир с легким сожалением проводил взглядом ее стремительный полет и еще более стремительное погружение.

– А крупную рыбу тоже отпустите?

– Крупную рыбу так просто не отпустишь, парень. Ведь, если отпустишь, она может и вернуться.

Старик замолчал и сосредоточенно запыхтел трубкой, а Владимир решил, что с его уровнем подготовки рыбной ловли на сегодня уже достаточно.

– Можно я пойду?

– Да кто тебя держит? – удивился старик. – Рыбалка дело добровольное.

Владимир благодарно кивнул, аккуратно смотал леску, положил удочку и попробовал подняться на ноги.