Текст книги "Лабиринт"

– Не надо, не вставай! – услышал он взволнованный голос.

– Все нормально, – попытался возразить Владимир.

– Лежи! – Юлия была непримирима. – Что с тобой? Я так испугалась!

Владимир посмотрел в залитые лесным колдовством глаза, грустно улыбнулся, а потом вдруг все рассказал. Про аварию, про кому, про Лабиринт, про Хранителя, про долгие блуждания в темноте и тревоге. Про все. Только про Ведьму почему-то не стал. Ну да пламя с ней, с Ведьмой!

– Да я по сравнению с тобой просто ангел! – со странным восхищением воскликнула Юлия, когда Владимир закончил свой рассказ.

– И у тебя восхитительные крылья.

– Только крылья?

– Просто не знаю, чем еще восхищаться у ангела.

– Может быть, самим ангелом? Таким, какой он есть?

– Таким, какой он есть, – Владимир серьезно посмотрел на Юлию. – Но что скажет ангел?

– Ангел подумает, – улыбнулась Юлия. – Но поскольку это не самый умный ангел, долго думать он не будет.

Юлия склонила голову и мягко, но настойчиво поцеловала Владимира, принимая этим поцелуем его безумие и одновременно отдавая ему свое.

Безумие на безумие. Что из этого может получиться? А что из этого должно получиться? Новое безумие? Или долгожданный покой? Или неугасимая страсть? Или светлая ночная молитва?

Она не знала, он не знал. Но они были рядом. Рядом были их истерзанные сердца, их мятежные мысли, их хромые судьбы. Так близко, что не могли не коснуться друг друга. Не могли не принять друг друга. И забыть друг друга они тоже уже не могли. Не желали. Не умели.

Зато они могли взяться за руки, прижаться телами, слиться губами. Как будто они самые обычные, самые нормальные, самые счастливые люди. Как будто так было всегда и будет всегда тоже как будто. Как будто они в это поверили. А может, и правда, поверили.

Глава 7
Чудовище

Владимир едва не врезался в несущуюся по коридору Полину Андреевну. В последний момент, когда столкновение уже казалось неизбежным, он в чемпионском прыжке успел уйти с траектории движения этой несокрушимой дамы. Владимир прижался к стене и перевел дух. Еще секунда, и ему, возможно, пришлось бы брать внеплановый больничный.

В Министерстве знали все, если Полина Андреевна мчится по коридору, лучше сейчас же уступить ей дорогу. Разбирать где свой, где чужой она не станет. Снесет и покалечит на своем пути любую преграду. И даже высшие чины Министерства трижды думали перед тем, как заступить ей путь. И поскольку все они были людьми, без сомнения, мудрыми, путь Полины Андреевны всегда оставался чист и пустынен.

Между тем Владимир продолжил свой гораздо более скромный путь. Владимир шел в Большой архив. Или, как говорили особо экзальтированные сотрудники Министерства, – Великий архив.

Владимир шел туда в усталой надежде узнать что-либо о своем утерянном документе. Сроки его сдачи неумолимо близились к завершению, но дело было даже не в сроках. В документах такого уровня сроки имели значение второстепенное. Гораздо важнее был сам факт их наличия. И вот за этот факт Владимир был намерен бороться со всем своим административным пылом.

В архиве, как всегда, было пусто. Об архиве любили говорить. Им любили восторгаться. Но вот заходить в архив не любил никто. Циничные сотрудники Министерства небезосновательно полагали, что свое рабочее время можно проводить гораздо более веселым способом.

Должность архивариуса считалась, мягко говоря, не слишком почетной. Но главный и единственный на данный момент архивариус Министерства с этим был категорически не согласен. Аркадий Мамонтенков искренне любил свою тихую, скучную и, как он часто говорил, святую работу. С другой стороны, Аркадий работал в архиве не больше года и потому вполне мог позволить себе заблуждаться.

Владимир подошел к одинокому рабочему месту. Простой стол, несложный стул, старый компьютер и яркие комиксы в мягкой обложке. Аркадия на месте не было. Впрочем, так было почти всегда. Мамонтенков не любил сидеть и кислой улыбкой встречать редких гостей. Аркадий любил бродить по своим владениям подобно гордому лорду, разгуливающему по фамильному саду.

Ждать его было бессмысленно, звать невежливо, так что Владимир принял решение отправиться на поиски мастера архивариуса.

Архив представлял собой собрание высоких и длинных стеллажей, заставленных папками, книгами, журналами, коробками и всем тем, что выбросить еще жалко, но видеть уже невыносимо. Архив занимал почти целый этаж, но любому, попавшему сюда, он казался размером с небольшой город.

Владимир не был исключением. В планировке архива он разбирался примерно так же, как в арамейской грамматике. В связи с этим двигался он медленно и постоянно оглядывался по сторонам, надеясь поскорее разыскать Аркадия. Но Мамонтенков, по всей видимости, решился на дальнюю экспедицию и в поле зрения никак не попадал.

И вот, когда Владимир окончательно запутался среди железно-бумажных утесов, за очередным стеллажом промелькнула высокая, сутулая фигура. Погруженный в свои мысли архивариус или не заметил посетителя, или сделал вид, что не заметил, и уже почти исчез за горой коробок первой категории, но тут Владимир все же решил проявить настойчивость.

– Аркадий! – окликнул он архивариуса. – Добрый день! Не уделите мне пару минут?

Мамонтенков удивленно обернулся и с явным неодобрением посмотрел на Владимира. В силу специфики своей деятельности Аркадий привык к одиночеству и любое вторжение в свои чертоги воспринимал, мягко говоря, без энтузиазма.

– Добрый день, – без особой радости ответил архивариус. – Что вы хотели?

– Я хотел узнать, не поступал ли к вам в последнее время один документ.

– Конечно, – облегченно кивнул Аркадий. – Что за документ?

Владимир рассказал. Архивариус на пару секунд прикрыл глаза, а потом отрицательно затряс головой.

– Нет, не думаю, – скороговоркой выпалил он. – Не сезон сейчас для таких документов. Заходите к концу года. Может быть, что-то и появится.

– Вы уверены? – на всякий случай уточнил Владимир.

Аркадий Мамонтенков оскорбленно вскинул голову. Он крайне остро реагировал на любые, даже самые невинные сомнения в его компетенции. Несмотря на скромную внешность, Аркадий был человеком болезненно гордым.

– Я уверен, – твердо отчеканил он и повернулся к Владимиру худой спиной.

– Что ж, – Владимир махнул спине рукой, – и на том спасибо.

Архивариус не снизошел до ответа, и Владимир отправился на выход из архива. Но то ли он не там свернул, то ли что еще, но выход он не нашел ни через пять, ни через десять минут. А следующая пятиминутка размеренной ходьбы между одинаковыми стеллажами показала, что Владимир умудрился заблудиться.

Он сразу же вспомнил щемящие истории о заблудившихся в Большом архиве. О том, что здесь не ловит телефон, а крики не услышит никто, кроме архивариуса. А архивариус такой человек (причем вне зависимости от его фамилии), что будет ждать до последнего, прежде чем прийти на помощь.

Рассказывали, что пару лет назад одна несчастная девушка провела здесь все выходные, тщетно пытаясь отыскать путь к свободе. Ну а главная история про Большой архив гласила, что где-то в его глубине, на самом высоком шкафу лежит самая тяжелая папка. И если пройти возле этого шкафа во вторник, ближе к обеду, папка обязательно упадет тебе на голову.

Владимир малодушно посмотрел на часы, убедился, что до обеда еще далеко, да и вообще сегодня четверг. После этого приятного открытия он немного успокоился и продолжил методичные поиски спасительной двери с табличкой «Выход». Двери он так и не нашел, но зато лицом к лицу столкнулся с архивариусом.

– Вы еще здесь? – с укоризненным недоумением спросил его Мамонтенков.

– Никак не могу найти выход, – пожаловался Владимир. – Не подскажете, в какую сторону идти.

– На северо-запад, – равнодушно ответил Аркадий и тут же скрылся за ближайшим стеллажом.

Владимир промедлил всего несколько секунд, но этого хватило для того, чтобы архивариус бесследно исчез. Владимир озадаченно обыскал пару проходов, но Аркадий оказался неуловим, как майский ветер.

Определить, в какой именно стороне расположен искомый северо-запад, не представлялось никакой возможности. В связи с этим, а также с тем, что телефон действительно не работал, Владимир принял решение идти в одну и ту же сторону до упора, а там – по периметру – до выхода.

Безупречный, казалось бы, план натолкнулся на внезапную проблему. Стеллажи и шкафы в Большом архиве были расположены таким образом, что двигаться в одном направлении было решительно невозможно. Владимир, как мог, старался следовать курсу, но ему то и дело приходилось идти совершенно в ненужную сторону.

В конце концов он уперся в шкаф, который, как показалось, стоял вплотную к стене. Теперь оставалось держать стену в пределах видимости и уверенно двигаться против часовой стрелки.

Но проклятый архив явно считал иначе. То до стены было рукой подать, то она стремительно терялась из поля зрения, и приходилось с ожесточением бросаться на ее поиски. Все это было похоже на какую-то нелепую игру. И с каждой минутой Владимир понимал, что игрок из него довольно посредственный.

Наконец он раздраженно остановился, борясь с искушением разгромить небогатые прилавки. Останавливала его исключительно аппаратная этика опытного министерского работника. Она говорила о том, что следует проявлять уважение к труду людей, пускай даже труд этот по большей части бесполезен.

– Вы что-то забыли? – раздался у него над ухом недовольный голос.

Владимир подавил радостный крик и повернулся к архивариусу. При этом на лице у него была светлая улыбка, а в голове темные мысли. Он твердо решил хватать Аркадия за руку и не отпускать, пока Мамонтенков не выведет его из архива.

– Проводите меня, пожалуйста, до выхода, – прямо попросил он и почти вплотную приблизился к архивариусу.

– Но я страшно занят, – возразил Аркадий и сделал попытку бросить Владимира на произвол судьбы.

– Пожалуйста, – с нажимом повторил Владимир.

Наверное, на его лице появилось нужное выражение, так как Мамонтенков неожиданно передумал и, страдальчески закатив глаза, предложил Владимиру следовать за ним.

– Здесь недалеко, – хмуро сказал архивариус и подчеркнуто неторопливо зашагал между шкафов.

Владимир облегченно выдохнул и, не медля, поспешил за Аркадием, не отставая от него больше, чем на расстояние вытянутой руки. Второй раз он такой ошибки допустить не мог.

– Ну как же так?! – вдруг провозгласил Мамонтенков и замер возле очередного ничем не примечательного шкафа. – Как же так-то?

– Что случилось? – озабоченно спросил Владимир.

– Беда! – патетически заявил архивариус. – Беда с этим шкафом. Он постоянно пытается упасть. Смотрите, как наклонился!

– Да вроде нормально стоит.

– Этого недостаточно, – строго возразил Аркадий. – Должен стоять идеально.

– Да, непростая у вас работа, – почти искренне посочувствовал Владимир.

– А что делать? – Мамонтенков гордо вздернул подбородок. – Кто-то же должен.

– Может, помочь? – спросил Владимир, проникнувшись вдруг каким-то подсознательным понимаем к этому странному, смешному человеку, который половину своей жизни проводит среди пыли и мертвых бумаг.

И мы можем смеяться над такими людьми, мы можем их даже презирать, мы вполне на это способны. Но нам не стоит забывать, что порой мир этих людей стократ богаче нашего узорчатого мира. Мы ведь даже не представляем, насколько он может быть огромен, насколько красив, насколько щедр.

Мы не желаем знать об иных мирах. Тем более о чужих мирах. Мы не приемлем столь вызывающей альтернативы. Стоит ли думать, что мы несправедливы? Стоит ли вообще думать об этом?

– Да ладно, – с легким оттенком дружелюбия ответил Аркадий. – На обратном пути все поправлю.

Им оставались последние метры. Владимир уже облегченно улыбался и предвкушал, как будет рассказывать эту волнующую историю коллегам, в первую очередь, Сергею, когда все опять пошло не по плану.

Архивариус внезапно пошел быстрее, вырвался на несколько шагов вперед и резко повернул за высокий стеллаж. Владимир, не чувствуя западни, повернул вслед за ним и тут же врезался в несокрушимую стену. Упал, несколько минут полежал, приходя в себя и без стеснений проклиная архивариуса. Пусть в этот раз будет виноват хоть кто-то, кроме него.

Потом Владимир поднялся и увидел перед собой дверь. Маленькую, некрасивую дверь со странной замочной скважиной, похожей на осьминога. Из скважины едва пробивался слабый пурпурный свет.

– Доброго дня, мой друг, – раздался из-за двери сильный, бархатный голос.

Владимир не ответил. Он помнил, что этот голос – голос Чудовища. Существа, которого боялся сам Хранитель. С которым никогда и ни за что не стоило начинать разговор.

– Молчишь, – усмехнулся голос. – Понимаю. Но я, признаться, привык к монологам. Так что молчание твое мне совсем не в тягость. Даже наоборот. Для начала тебе действительно лучше просто послушать.

Но Владимир не желал слушать. Он резко развернулся и почти бегом бросился прочь от такой маленькой и такой пугающей двери. Совершенно при этом не понимая, что его напугало и зачем он так позорно прячется среди каменных стен. Через минуту Владимир выругал себя за трусость, немного успокоился, остановился и сделал несколько глубоких вздохов.

– Не бойся, я не буду просить тебя открыть дверь, – раздался за спиной красивый и страшный голос. – Мне и здесь вполне комфортно.

Владимир едва не вскрикнул, резко развернулся и увидел все ту же дверь. Маленькую, неприметную и кошмарную, как девятый круг. Судя по всему, Чудовище могло бегать по Лабиринту не хуже его

– Я вот что хотел сказать, мой друг, – спокойно и немного менторски продолжило Чудовище. – Я хотел сказать, что мы с тобой можем славно побродить по местным дорогам, – Чудовище густо усмехнулось. – В моем случае эту фразу стоит воспринимать, разумеется, метафорически.

Фраза еще не закончилась, а Владимир уже начал обдумывать новый план побега. И при этом опять наткнулся на непонимание, почему он собственно должен бежать? Что может ему сделать это хоть трижды Чудовище, пока оно сидит за нерушимым замком? От которого у него даже нет ключа.

– Мы можем зайти с тобой очень далеко, – продолжало тем временем Чудовище. – Но самое главное то, что мы всегда сможем вернуться.

Если обитатель задверья ожидал услышать громоподобную овацию, то должен был порядком разочароваться. Владимир все так же не проронил ни звука. Только сделал пару осторожных шагов подальше от двери. Пара лишних шагов никогда не повредит, верно?

– Ты мне не доверяешь, конечно, – Чудовище понимающе хмыкнуло. – Ну это и необязательно. Доверие – прекрасная вещь, но без него порой даже интереснее.

Тем временем Владимир все-таки решился и быстрым шагом пошел прочь от невидимого оратора. Тот, похоже, не возражал. По крайне мере не стал кричать в спину остроумных и оскорбительных предложений.

Прошло почти полчаса, прежде чем Владимир остановился в полной уверенности, что на этот раз все же избавился от господина Чудовища. На всякий случай он внимательно осмотрелся по сторонам, а когда вернул взгляд, то только тихо, вкрадчиво выругался.

– Ну, – с легкой укоризной заметили из-за двери. – К чему такая грубость? Тем более между друзьями?

Владимир развел руками и отвернулся от двери. Было очень похоже на то, что ему придется дослушать до конца. В таком случае он желал хотя бы не смотреть.

– У нас с тобой очень разные дороги, мой добрый друг, – услышал он уверенный, безукоризненный голос. – Но это совершенно не значит, что они не могут лежать рядом. Это совершенно не значит, что нам стоит друг от друга отворачиваться. Особенно так показательно.

Владимир подумал, что за дверью сидит какое-то уж слишком ранимое Чудовище. И нельзя ли эту ранимость как-то использовать себе во благо? Скажем, довести Чудовище до слез и гнусно хохотать в замочную скважину.

– Разные дороги, это не разные цели, – продолжало тем временам Чудовище. – Скорее разные инструменты. Разные звезды над головой. Разные цвета одного пейзажа. Ты, верно, думаешь, к чему я это все? Немного терпения, мой друг. Вначале я расскажу тебе смешную историю. История эта хороша тем, что, во-первых, она совершенно невероятна, а, во-вторых, абсолютно достоверна. Она о том, как за мной закрылась дверь. Все правильно, мой друг! Именно та дверь, от которой ты сейчас с таким беспокойством отвернулся. Уверяю тебя, беспокоиться категорически не о чем. Но перейдем к истории, – голос ненадолго замолк, а потом продолжил с новой пленяющей силой. – Это произошло в те времена, когда я был достаточно глуп, хотя уже недостаточно юн, для того, чтобы глупость мою считать чем-то естественным.

Владимир снова подумал о том, чтобы сбежать. Бежать и бежать, пока на это хватит сил, а потом упасть, заткнуть уши и ждать, когда он снова окажется в Большом архиве. Ждать столько, сколько потребуется.

Но он не побежал. Он остался. И не потому, что перестал бояться. Нет, но ему вдруг стало по-настоящему интересно, что еще расскажет этот глубокий, невозмутимый голос, окутанный древностью и тайной.

– В то время я искренне ненавидел пресветлый мир, – чуть насмешливо продолжило Чудовище. – Причин мне уже не вспомнить, но, сдается, они и не так важны. Гораздо важнее, что я был зол и невоздержан. И мне так же, как и тебе, предложили сделать выбор. И я так же, как и ты, с самого начала засомневался. Я так же, как и ты, стал искать повод для того, чтобы отклонить предложение. Мне так же, как и тебе, намекнули, что это невежливо. Признаться, – Чудовище ностальгически рассмеялось, – я долго не понимал намеков. Хотя порой они были непозволительно очевидны. Но довольно скоро время намеков прошло. Игра приобрела законченный характер, а я, откровенно говоря, к этому сроку уже порядком устал. И вот пришло наконец мое время говорить.

А я тогда любил говорить не так сильно, как сейчас, – в голосе промелькнула тень насмешки. – Да и слова мои звучали совсем по-иному. Ну, так или иначе, а время говорить пришло, – Чудовище выдержало эффектную паузу. – И тем не менее я говорил красиво. Я сказал о мире, которым не дорожу. Я сказал о войне, которой не опасаюсь. Я сказал об обещаниях, которых не сдержу. Я сказал о вероломстве, которым не побрезгую. А когда меня спросили, зачем я это говорю, я сказал, что просто хочу быть честен. В последний раз. На это мне заметили, что я выбрал не лучшую из добродетелей. Но ты же помнишь, что я был зол. Так что я не обратил внимания и продолжил. Я долго и талантливо говорил, мой друг. И меня внимательно выслушали. А потом за мной закрыли дверь. Вот эту самую дверь. Навсегда! – Чудовище глубоко вздохнуло. – Мне хотели преподать урок. Отчасти это действительно удалось. Но отчасти урок оказался пустым, ведь я так и не передумал. И не передумаю, потому что все аргументы были исчерпаны еще тогда. И новых никто так и не решился предложить, – Чудовище негромко рассмеялось. – Ну как история?

– Блеск! – машинально ответил Владимир и сразу же ужаснулся собственной опрометчивости.

Зато Чудовище было в восторге. И совершенно этого не скрывало.

– Как славно наконец слышать твой голос, мой друг, – собственный голос Чудовища, казалось, был преисполнен искреннего блаженства. – Ты даже не представляешь, как тяжело здесь найти достойного собеседника!

Владимир оказался в непростой ситуации. С одной стороны, он все еще крайне не желал общаться с Чудовищем. С другой, общаться он, пускай и случайно, но все же начал. И отступать теперь, когда неосторожное слово уже вырвалось на волю, было не по-мужски. Учитывая сложность обстоятельств, Владимир предпочел неопределенно хмыкнуть.

– Ты не слишком красноречив, правда? – с легкой иронией спросило Чудовище. – Это не страшно. Порой красноречие даже раздражает. Хочется чего-то простого и лаконичного. Как обагренная сталь.

Владимир снова издал тройственный звук.

– Ты, конечно, желаешь знать, в чем мораль недавней истории, – голос Чудовища зазвучал одобрительно. – Изволь. Мораль в том, что в любой момент перед тобой могут закрыть дверь. И, когда это случится, в кармане должны лежать ключи. Но запомни самое главное, мой добрый друг! Это должны быть ключи от другой двери!

Чудовище замолчало, и в Лабиринте повисла густая, тяжелая тишина. Владимир пытался осознать сказанное, и на него медленно и неотвратимо опускалось некое странное понимание, казалось бы, совершенно безликого рассказа. Понимание того, что прозвучало нечто крайне важное. Жизнеобразующее. И самое тревожное, что его все это касается прямым и бестактным образом.

– Не спеши. Не рискуй, – бархатный голос обволакивал наинежнейшей паутиной. Просто следуй за своим разумом, мой друг. Разум не обманет. Он, разве что, может немного недоговорить. Приберечь легкую недосказанность. Едва приукрасить. Но ложь он себе не позволит. Все будет правдой. Все станет правдой. Как минимум – твоей правдой.

– Зачем этот разговор? – выдавил из себя Владимир.

– А зачем ты, вообще, здесь? – неожиданно резко ответило Чудовище.

– А у меня есть выбор?

– А у меня?

– Да кто ты такой?!

– Ты задаешь не те вопросы, – в голосе Чудовища звучало разочарование. – Позволь, я задам нужный. Кто ты такой?

Владимир раскрыл было рот, но не издал ни звука.

– Согласен, – Чудовище ничуть не смутило его молчание. – Это сложный вопрос. Задам более простой. Тебе нужны ключи?

Владимир было усмехнулся, но потом вдруг с ужасом понял, что знает ответ на этот вопрос. Всегда знал. И если бы его спросили раньше, то он бы, возможно, уже на него ответил.

Но отвечать надо было сейчас. Или снова промолчать? Снова прикинуться немым и безразличным? Снова перепутать слова и повороты? Довольно пленительная перспектива. Хотя не превратилась ли за столько лет перспектива в жадный, бездумный омут? И не хватит ли уже бросать ему в пасть новые жертвы?

– Боишься ответить? – прочитало его мысли Чудовище. – Боишься признать? Не много ли в тебе страха, мой бедный друг? Впрочем, случалось ли так, чтобы страха было мало?

– Случалось ли так, чтобы выбора не было?

– Не с нами, мой друг, – с искренним сожалением ответило Чудовище. – Ни с кем из нас.

– Как тебя зовут?

– Чудовище.

– А на самом деле?

– Чудовище.

– Тогда хорошо, что эта дверь закрыта.

– Сложно сказать, – усмехнулись за дверью. – Но этот вопрос мы еще обсудим. Потом. Когда ты не будешь так занят.

– Я не занят.

– Занят, – твердо возразило Чудовище. – Ведь время замков уже ушло. И пришло время ключей. Осталось их поднять.

Владимир опустил голову и рассеянно посмотрел на острые серые камни под ногами. На их скромную красоту, неприметную гордость, спокойную силу. Увидел то, чего раньше видеть не желал. Он наклонился, взял камень и крепко, до боли, сжал его в кулаке.

Владимир поднял голову. Перед ним была гладкая стена, словно и не существовало никогда никакого Чудовища. Владимир отвернулся от стены, сделал пару десятков быстрых, нервных шагов и сразу же оказался на перекрестке. Хранитель пристально смотрел на него янтарными клинками бессердечных глаз. На его лице не было улыбки. Лишь один затасканный вопрос.

– Кровью?

– Что, кровью?

– Подписывать кровью?

– Разумеется, – Хранитель раздраженно покачал головой. – Причем даже не вашей. Кровью невинных младенцев! Самого невинного, самого наичистейшего младенца во Вселенной. Ну что за опереточный вздор?!

– Это нервное.

– Заметно.

Помолчали. Владимир не выдержал первым.

– И что дальше?

– Так ты согласен?

– Согласен.

– Хорошо, – стальная улыбка заняла свою законную половину лица Хранителя. – Тогда пойдем, – он махнул рукой, – закончим с этим.

Владимир опустошенно последовал за Хранителем. Они прошли короткой и прямой дорогой, в конце которой оказались в знакомой пещере с доброй сотней разноликих дверей.

– Твои покои, – Хранитель с треском опустил трость. – В следующий раз ты начнешь здесь.

– А как я пойму?..

– Ты поймешь, – безапелляционно прервал Хранитель, – не смей сомневаться.

Владимир неохотно кивнул, потом внимательно осмотрел шеренгу дверей, но не нашел среди них самой главной.

– А где Чудовище?

– Какое Чудовище? – недоуменно поднял бровь Хранитель.

– В смысле – какое? – в свою очередь удивился Владимир. – То самое, единственное и неповторимое, за крепкой дверью, с характерным голосом.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – без интереса отметил Хранитель. – Никогда не слышал ни о каком Чудовище.

– Да ты же сам мне о нем рассказал! – чуть повысил голос Владимир, с трудом сохраняя относительное спокойствие.

– Ты что-то путаешь, – покачал головой Хранитель. – В Лабиринте это бывает. Тем более в твоем случае.

Владимир помрачнел. Хранитель явно ему лгал. Или нет. Или он сам себе лгал? Недоговаривал. Недосказывал. Путался в формулировках. Опирался на непроверенные факты.

– Ладно, – кивнул Владимир. – Проехали. Что за этими дверьми?

– Я уже говорил. Лабиринт.

– И все? Больше ничего не скажешь?

– Ты и так все знаешь, – отмахнулся Хранитель, – или очень скоро будешь знать.

– А ключи?

– Ты и есть ключ!

– И что, все так просто?

– Все очень непросто! – отчеканил Хранитель. – И об этом ты уже должен догадываться.

– Я догадываюсь, – хмуро подтвердил Владимир.

– Значит, небезнадежен, – резюмировал Хранитель. – Значит, догадаешься и об остальном.

– Рад, что ты в меня веришь.

– Вот увидишь, – на узком лице появилась равнодушная улыбка, – тебе понравится. Ты даже не представляешь, как тебе это понравится.

Владимир вздрогнул. Этого он боялся больше всего. Того, что ему понравится. Того, о чем так настойчиво предупреждал Калинин. И ведь не зря предупреждал. Владимир и сам прекрасно понимал, как опасно ходить по Лабиринту, словно по восторженно ревущей арене.

Но он помнил, что пришло время ключей. И пускай Владимир до конца не понимал смысла роковых слов, но зато он точно знал, что отступить от них уже не может. За отступлением стояла потеря половины жизни. Пускай худшей, но жизни.

Он понимал, что за это придется заплатить. Он был согласен. Согласен платить неразумную цену. Чуть позже он поймет, за что заплатил, и не сочтет неразумность чрезмерной.

В конце концов он слишком устал для того, чтобы раз за разом отвергать предложения о покое. Раз за разом делать вид, что ему ничего не стоит пройти еще сто тысяч километров по пересеченной местности. Раз за разом оборачиваться, потому что запредельно страшно смотреть вперед.

И пускай девяносто девять из ста скажут, что он не прав, а последний назовет идиотом. Чего стоят их пустые слова о пустом? Как могут они судить, не зная и не желая знать? Зачем они, вообще, говорят? А главное, зачем их слушать?

Владимир криво усмехнулся и успокоился. Даже если и будет хуже, то ненамного. А если ненамного, то и не страшно.

– Ты вернешься? – с какой-то извращенной надеждой спросил Владимир.

– Я бы не хотел, – сухо ответил Хранитель.

– Я помню, ты говорил про мечту. А что за мечта?

– На ней маска. И мне только предстоит ее сорвать.

– И я еще хотел спросить…

– Мне пора, – янтарные глаза полыхнули затаенным весельем. – Дальше спрашивай других. Добро пожаловать домой, Хранитель, – в холодном голосе не было ни тени насмешки.

Владимир поднял руку в прощании. Хранитель (или уже не Хранитель) быстрым шагом дошел до высокой, изящной двери с изысканным геральдическим рисунком, сильным движением распахнул ее и исчез, оставив Владимиру горсть сомнений и простор для фантазии.

Владимир обвел обезумевшим взглядом сверкающие торжеством двери. Голова его закружилась, и он опустился на ледяной пол пещеры. Пару минут посидел с крепко зажмуренными глазами, а потом тяжело поднялся с пожелтевшего линолеума Большого архива. Немного подержался за мягкие от пыли папки и осторожно двинулся в сторону выхода.

Как оказалось, до выхода он не дошел пары поворотов. У заветной двери за своим рабочим столом сидел Аркадий и сосредоточенно читал о приключениях храбрых парней в ярких костюмах. Владимира он едва удостоил кратким подобием внимания.

– Уже уходите? – безразлично спросил архивариус, не поднимая лица от своих комиксов.

– Да, – кивнул Владимир, проходя мимо. – Ухожу. Уже.

Через два дня Владимир отправился на прием к Калинину. Над крышами домов монотонным набатом гремел гром. Мрачные небеса покрывались шрамами стремительных молний. Темные, зловещего вида дома на пустой улице недобро взирали квадратами тусклых окон.

Владимир быстро шел, не обращая внимания на лужи и мелкий ледяной дождь, который затекал ему под высоко поднятый воротник. На душе у него было примерно так же, как и на улице. Не все в порядке.

Он шел к своему врачу, чтобы признаться в предательстве. Предательстве лечения и предательстве идеи. Признаться в том, что он оказался слишком слаб и не слишком смел. Признаться, раскаяться и попробовать все сначала. Свернуть в новый, знакомый до слез поворот.

Он не понимал, что именно теперь изменится, но в том, что изменится, был уверен. Новый Лабиринт, новая стадия его прогрессирующего безумия. Возможно, не последняя. Скорее всего не последняя. Оставалось надеяться, что еще не поздно вернуть все как было. Ну или как могло бы быть.

Несмотря на погоду, Калинин, как всегда, был в прекрасном настроении. Он предложил Владимиру чаю и, когда тот согласился, поставил перед ним большую горячую чашку, в которой плавал ломтик лимона. Перед собой он поставил такую же, и несколько минут они оба мелкими глотками пили обжигающий чай, задумчиво глядя на серую хмурь за окном.

– Ну как жизнь, Володя? – начал он разговор. – Как самочувствие?

– Бывало и хуже, – отшутился Владимир, но тут же посерьезнел. – Откровенно говоря, непростые выдались дни.

– Расскажите, – как всегда, мягко попросил Борис Алексеевич.

Владимир начал подробный отчет о своих последних сумасшедших днях. Об ультиматуме Хранителя, об Ужасе, о клетке, о Герцоге, о Чудовище, о своих страхах и сомнениях. О вновь и вновь повторяемом предложении. Предложении стать Хранителем.

– Но вы же не согласились, Володя? – перебил (что случалось крайне редко) его Калинин. – Вы же не сдались?

– Не сдался, – глядя в глаза врачу, солгал Владимир. – Конечно, не сдался.

– Прекрасно, – обрадовался Борис Алексеевич. – Именно это я и надеялся услышать.

Владимир невесело улыбнулся. Он шел сюда в полной уверенности, что все расскажет врачу, и они вместе придумают, как ему выбраться из этой печальной истории. И вот теперь он отвергает помощь единственного человека, который эту помощь способен оказать.

Зачем? Может, затем, что в помощи он не нуждается? Неправда, нуждается. Еще как нуждается. Нуждается больше, чем в чем-либо ином. Тогда откуда это подростковое упрямство? Эта опасная самоуверенность в собственных возможностях? Ведь ему уже не семнадцать. Ведь он прекрасно знает, насколько все непросто.