Текст книги "Служебный разбой (сборник)"

Сергей решил не насиловать свои нервы. Аннус таков, какой он есть: увидит деньги – украдет, будет женщина – он с ней совокупится, на него нападут – он убьет. Бянко помрачнел. Кто же тот тип, пытавшийся убить их в переулке? Если бы не Аннус…

Сергей посмотрел на Анисима. Стажер слушал музыку – в его ушах удобно сидели микронаушники, а на коленях покоился МР3-плеер. Анисим смотрел на свои тонкие пальцы, на плеер, на приборную панель машины. Его взгляд плавно переместился на хмурое лицо Сергея.

– Что смотреть? – спросил он.

– Ты помнишь, нас чуть не убили?

– А… подворотня. Бандит. Я говориль тебе тот раз – не кричи, что знаешь о гибель Маранкова!

Сергей поморщился.

– Это не из-за моих криков.

– Твой крики слышаль разные люди. Они боялся, нас хотель убить.

– Почему один раз хотели? Почему после не пытались снова убить?

– Мы убиль бандита. Думают на нас – крутые…

– Господи, куда круче! – Сергей скривился, как от зубной боли, стал внимательно следить за дорогой. Анисим плохой советчик. Ему душу не раскроешь. Его только ругать хорошо, и то без толку!

Бянко знал адрес проживания тещи Навокова, где обитал артист-неудачник, – не раз бывал у него в гостях; потому вел машину коротким путем, через проходные дворы. Остановив авто у серого дома старинной постройки, выключил зажигание.

– Приехали.

– Где мы?

– У Навокова. Помнишь?

– Помню. Толстый и наглый.

– Вот, вот. Надо задать ему пару вопросов, поэтому сходи за водкой; там, за домом продуктовый магазин. Держи деньги.

Анисим повертел в руках тысячную купюру, затем спрятал плеер в карман и спросил:

– Сдача мой?

– На сдачу купишь колбасы, нарезку из копчушек. Закуску.

– А мне что за работа?

– Себе купи бананов!

– Я не любить бананы!

– Купи ананас. Иди. Найдешь меня в квартире номер семьдесят четыре. Вот этот подъезд. Дверь я оставлю приоткрытой, чтобы ты смог войти. Или наберешь номер квартиры на домофоне.

– Понятно, босс.

– Впервые за сегодня слышу разумную фразу!

Проводив взглядом тающего в темноте Аннуса, Сергей включил центральный замок в машине и направился в подъезд. Поднявшись на четвертый этаж, он забарабанил в дверь без номера. Звонить в звонок было бесполезно – из-за двери громыхала ритмичная музыка. Сергей поразился – как теща Навокова позволяла зятю вытворять такие финты!

Бить кулаком в дверь пришлось больше минуты.

Музыка смолкла. Раздался гул шагов, щелкнули два замка, и в возникшем узком промежутке между дверью и косяком из темноты воззрился человеческий глаз. Глаз дважды моргнул редкими ресницами.

– Сережа! – бас принадлежал Навокову.

Щелкнул выключатель – в прихожей загорелся свет. Стало видно все лицо артиста. Он отворил дверь нараспашку и, выражая гостеприимство, указал в глубь квартиры.

– Входи!

Навоков был в белой майке и черном трико с отвислыми коленями. Обшарив взглядом наружность Сергея, Навоков набычился.

– Водка где?

– Не волнуйся. Водку сейчас Анисим принесет. Побежал в ваш магазин.

– Твой негр?

– Мой стажер. Веди к столу.

– Прошу. Лизавета Павловна, Сережа приехал.

У стола хлопотала пожилая дама, повидавшая жизнь, но еще довольно тугая. Как выражался о ней сам Навоков: «Спелая». Теща Навокова (она же его любовница) уже не раз общалась с Сергеем, считала его приятным молодым человеком и к визитам его относилась спокойно.

Пир у Навоковых шел уже не один час; теща, порядочно «подшофе», убирала со стола грязные тарелки и «подновляла» салаты, собирая их вилкой из неряшливых развороченных куч в красивые горки. Она указала на стул с гнутой спинкой:

– Садись, Сережа, сейчас помидоров нарежу, рюмку тебе принесу.

– Спасибо, Елизавета Павловна. По какому поводу праздник?

Журналист уселся за стол на указанный стул. Навоков, пьяно щуря глаза, отмахнулся.

– Гонорар за мультфильм получил.

– Про жука? – усмехнулся Сергей.

Навоков, не уточняя, взял почти пустую бутылку и налил водку в стоявшие на столе рюмки.

– Давай, Серега, выпьем. Эх, водка кончилась. Где негр твой?

– Сейчас придет. Ты садись, поговорим, пока никто не мешает.

Навоков нехотя плюхнулся на диван.

– А… что говорить, видишь, я пьяный.

– Выпьем, еще пьянее будешь. Помнишь, Паша, наш последний разговор?

– На мультстудии?

– А говоришь, пьяный. Мы о Мулатове говорили.

– Я тебе тогда все рассказал.

– Не все.

– Что же?

– У Мулатова был любовник.

– Контенко, сын поэта.

– Нет, Паша, был кто-то другой.

– А-а… Он педик был, петухов менял, как мы перчатки не меняем. Я знал только Контенко.

– Точно?

Навоков пьяно повел рукой перед собой.

– Это мое заднее слово!

– Плохо. Мне уже и водку пить с тобой расхотелось.

– Э… Ты не крути, Серега. Давай, доставай питье. Посидим, поговорим. Может, что вспомню. Дело такое… Сам понимаешь.

Но Сергею не верилось, что Навоков что-то вспомнит.

Пришел Аннус. Стали пить и есть.

Теща Навокова сперва долго удивлялась, что Аннус африканский абориген, потом повела его танцевать, обнимала и говорила одно и то же: «Я никогда не была знакома с представителями вашей расы!» Навоков очень потешался, наблюдая за пьяной тещей и кривляющимся в ее объятиях Анисимом.

Сергей мрачно пил, рассуждая про себя, что найти любовника Мулатова можно будет только через фээсбэшника Волкашина. А он так рассчитывал, что Навоков раскроет ему «инкогнито» человека «икс», ибо Волкашин просто пошлет Сергея на три буквы, и тогда Азаров расправится с Сергеем похлеще первого раза.

С какой стати Волкашину раскрывать душу перед ним, обычным журналистом? Скажет: «Я профессиональный сыскарь, суперсотрудник спецслужбы, а кто ты такой, сявка газетная, чтобы я тебе сдавал свои наработки? Я не могу пока их вычислить, а ты сможешь?!» И ссылки на задание Азарова не помогут. «Азаров тебе велел, ты и крутись! А я в тебя не верю! Я помогу своим друзьям, а не ты!» Еще и гадость какую-нибудь сделает.

Журналист сам налил себе в высокий стакан.

Из соседней комнаты раздались вопли – Сергей и не заметил, что Аннус и теща Навокова удалились. Он еще не допил, а к крикам тещи и Аннуса присоединился бас Навокова. Бянко выдержал до конца – только допив и отерев губы, он, покачиваясь, направился на звук непрерывных воплей. Толкнув дверь комнаты, остолбенел.

На дощатом полу, на спине лежала уважаемая теща Навокова, в платье и кофте, а обнаженные ноги пожилой леди были широко разведены в стороны. Она смотрела снизу на Сергея и орала: «А-а-а-а-а-а!!!» Почему она так голосила, было понятно – сверху на ней возлежал пьяный возбужденный Анисим и пользовал тещу Навокова своим длинным упругим хозяйством. Почему орал Аннус (он тоже голосил: «А-а-а-а-а-а!!!»), тоже было ясно – сзади к Анисиму пристроился красный от ярости Навоков и пронзал Аннуса в самый анус. Почему орал артист («А-а-а-а-а!!!»), было не ясно. Видимо, от злости. Навоков тоже пришел в эту комнату на крики и застал соитие тещи и Аннуса во всем его нескрываемом великолепии. Ничего лучше не придумав, он стал «наказывать» стажера, не отрывая последнего от сладостного процесса.

– С ума сошли, – сделал заключение Сергей.

Захлопнув дверь, он вернулся к заставленному бутылками столу.

После Аннус и Навоков подрались – стажер попытался потребовать объяснений, за что его так опустили, но двумя хлесткими оплеухами был отправлен в нокаут.

Навоков вошел в зал, набулькал себе в стакан водки и, делая большие глотки, жадно выпил. Отрыгнув, гневно взлаял:

– Я пустил тебя как друга, а твой Аннус…

– Мой анус спокоен.

– Лежит в углу в отключке.

– Мой анус – на моей заднице, в моих штанах. А стажера зовут Анисим.

– Какого хрена он мою тещу трахнул? – зверея, надвинулся на Сергея артист. Только драки с толстым Навоковым не хватало.

Журналист проявил выдержку.

– Я уверен, твоя уважаемая теща сама дала повод…

– Ты послушай…

– Послушай ты. Ты ее растлил, и теперь она кидается на молодых мужиков.

– Это мое дело! Это моя теща!

Появился прихрамывающий, морщащийся стажер. Он визгливо спросил Навокова:

– Зачем сделал мне так?! Зад горит, как перец натерли!

– Ты мою тещу трахнул! – опять полез на Аннуса Навоков.

Сергей наблюдал за разборками, ковыряясь вилкой в салате. После сегодняшнего происшествия удивить его не могло ничто.

– Я не трахнул твой теща! – от волнения Аннус стал пританцовывать. – Это ты трахнул меня в лицо!

– Я тебя ударил в лицо, – басом прорычал Навоков и потряс перед физиономией стажера толстым пальцем. – А трахнул я тебя в ж…у!

Анисим сквасил губы, собираясь заплакать.

– Ты гей… – Он обернулся к Сергею, вспоминая, как русские называют геев. – Так делают геи. Петух.

Навоков вдруг расхохотался, сотрясаясь всем грузным телом.

– Нет, дорогой, петух теперь ты! Давай, выпьем мировую!

– Навоков, мы пить не будем, – поднялся из-за стола Бянко. – Надо идти. Ты человек опасный, когда выпьешь. Сейчас ты веселый, а через минуту можешь и в задницу оттрахать.

– Ха-ха-ха-ха!!! – продолжал смеяться артист.

Усаживаясь в машину, Сергей раздраженно спросил Анисима:

– Почему ты такой урод? Ты трахнул всех красивых баб, которые мне нравились. Теперь взобрался на старуху. Ты извращенец? Тебе все равно: молодая, старая, юная? Ни приличий, ни совести.

– Извращенец – это который любит всех женщин? – как ни в чем не бывало, спросил Аннус. – Я знаю еще другие слова: мужчина, самец.

– Точно, Аннус, ты не извращенец, ты – самец. Если бы пожилую тетку трахнул я, русский мужик, я был бы извращенец. Если бы ее оприходовал кавказец – про него соплеменники сказали бы: «Вай, ты мужчина, любую женщину имеешь!» А ты, Аннус, просто самец… Без комментариев.

* * *

Наутро Калашников послал Сергея к Фруеву домой. Главный редактор «прощал» шутника и велел немедленно приступать к выполнению служебных обязанностей.

Бянко понятия не имел, что Фруев проживал в собственном частном доме, а не в квартире. Получив в отделе кадров листок с адресом, он нашел по компьютеру улицу и дом на карте города и поехал объявлять милость на собственной машине. Дом Фруева он нашел быстро. Оставив машину у покосившегося, серого от времени забора, Сергей смело толкнул калитку и вошел во двор. Только здесь он подумал, что во дворе могла быть злая собака. Будку он заметил сразу, но она была пустая. Выждав минуту, журналист попытался привлечь к себе внимание:

– Эй, хозяева!

Никто не отозвался.

– Хозяева!

Ни хозяев, ни собаки. Делать нечего. Сергей пошел мимо будки к дверям веранды. Дверь оказалась запертой.

Бянко как можно громче застучал. Тихо. Хмыкнув, он решил поискать хозяев во внутреннем дворе. Миновал дом. Отворив калитку в заборе, огораживающем хозяйственные постройки, оказался перед птичником. Тут Бянко столкнулся нос к носу с виновником его визита. Тот, покуривая папироску, задумчиво смотрел внутрь сарая. Появлению Сергея в своем болоте хозяин дома удивился и обрадовался.

– Серега!

– Здорово, Фруев. Живой?

– Живой. Скучаю вот. Ты чего?

– Шеф за тобой прислал, велел выходить на работу – его гнев прошел.

– А-а, – Фруев безвольно пожевал губами папироску, выплюнул ее в песок и раздавил носком кирзового сапога. – Пойдем.

Бянко хотел было попятиться к калитке, но Фруев звал его не в дом, а в курятник. Войдя в дурнопахнущий сарай, он остановился у просторного вольера, устроенного из стальной крупноячеистой сетки от земляного пола до самого потолка. Фруев присел перед вольером на корточки. Сергей последовал его примеру.

– Петухов сюда отсадил. Молодежь. У курей оставил двух, а эту шваль отделил. Зону им устроил. Смотри, что творят…

Молодые, задиристые петухи бились друг с другом ежеминутно без всякой причины, причем проигравшего победитель «топтал», словно курицу. Не успевал он слезть с поверженного, как новый впрыгивал и тоже делал грязное дело.

– Гомосеки, мля, – гадливо улыбаясь, пояснил Фруев. – Интересно за ними наблюдать.

– Калашников сказал, чтобы ты подготовил материал об отце Боуне. Развернутую статью.

– А ты что? Ты же с ним беседовал в прошлый раз.

– Достал он меня, этот Боун. Все время впихивал мне текст какой-то молодежной песни: «Сотвори со мной мужеложество!», наскакивал на ночные клубы, Интернет, джи-пи-эс навигацию… Средневековье какое-то. И вообще, странный он. Вроде борется с гомосеками этими, чтобы они молодежь не развращали, чтобы наркотики не распространяли; а поговоришь с ним, задумаешься о его сексуальной ориентации… Короче, не понравились мы друг другу. Ну, и Калашников открытым текстом сказал: «У Фруева есть какие-то сведения».

– Не ахти какие скандальные, но высосать лабуду можно. Я, когда первую статью про Боуна писал, подошел к ней основательно, хотя не хотел лишнего ворошить – ты ведь с Боуном общался, – потому статью пресноватую состряпал.

– Пресноватая! Такого навпихивал… Мы с Боуном недобро расстались, а после твоей тарабарщины, подписанной моим именем, он, если встретит меня в темном переулке, – не пожалеет.

– Не спорь – пресноватая. Тебя пожалел. Я выяснил, что Боун сначала в Москве проповедовал, только его пути пересеклись с Толей.

– Каким?

– Танцором. Голубая лагуна.

– А-а. Понял. Он что, Толю хотел отучить?

– Не знаю, чего он хотел, но Боуна из Москвы прогнали после скандальных разборок. Был у него один паренек в послушниках, а потом ушел в подтанцовку к Толе.

– Ого. Тут целый конфликт интересов. А зачем Калашникову здесь, в Питере, поднимать московскую историю?

– У него спроси. Я солдат.

– Солдат! Солдафон ты, Фруев. Что, едешь в редакцию?

– Попозже. Сейчас кое-что достукаю на компьютере, чтобы материал был полностью готов, и скину его по электронной почте на редакционный сайт.

– Рассуждаешь, как торговец.

– А кто мы, журналисты? Мы – торгаши. Создаем сенсации, чтобы их выгодно продать!

– Циничный.

– О… Снова порются, смотри.

– Не хочу я на петухов смотреть.

– Чай будешь?

– Нет, поеду. Дела.

– Ну, бывай.

Покинув обиталище Фруева, Сергей уселся за руль и сразу позвонил на сотовый Аннусу. Абонент временно недоступен. Чертыхнувшись, Бянко прервал соединение. Гаденыш этот Анисим. Зачем Сергей ему сотовый покупал, если тот его всегда держит отключенным? И вообще, он занимается порученным делом, ведет наблюдение, пусть и ненужное, – или, вредитель, специально отключил связь, чтобы Сергей не мог его проконтролировать? Сидит, поди, козел, в кафе, мороженое жрет, кофе пьет или в гостях у кого-нибудь прохлаждается, только не выполняет задание. А скорее всего, этот павиан, бросив пост, опять у Нелли! Не тварь ли?

Бянко поехал к дому Горохова.

Аннуса на посту не было. Сомнений у Сергея не осталось – козлина снова с порочной миллионершей. Как он не понимает, что нельзя шутить такими вещами с «такими» людьми! Был бы муж Нелли простолюдин, тогда не так страшно – ну, застал бы их, избил бы Аннуса, прогнал жену, а так ведь всех жизни лишат: Нелли, Аннуса (его не жалко), лакеев – и его, Сергея, который совершенно ни при чем.

Журналист направился к подъезду. Сидевший на вахте сержант, узнав Сергея, замахал рукой – дверь в подъезд он не откроет.

Бянко попытался кричать:

– Мне очень надо!

Сержант показал ему от локтя.

– Что ты как ребенок? У меня черный там. Забрать надо.

Сержант замотал головой.

– Что? – не понял Сергей. – Не откроешь или черный не входил?

Сержант заорал, и Бянко услышал сквозь разделяющее их окно:

– Пошел вон!

Делать было нечего. Отвернувшись, Сергей в бессилье потоптался на крыльце и пошел к машине. Прямо как специально все – везде проблемы и неудачи. Может, его сглазили? Так бывает. Вроде делаешь все необходимое, а результат не получаешь, словно бабочка в прозрачное стекло бьешься.

И что теперь? Надо ехать к Азарову. Надо просить свидания с Волкашиным. Ни того, ни другого не видать бы никогда!

Усевшись в машину, Сергей извлек из кармана ай-фон, помедлив секунду, набрал на экране номер Азарова. Будь, что будет.

– Алло… Кто это? – Вениамин был недоволен.

Как говорят – перед смертью не надышишься. Откладывать разговор с Азаровым тоже нельзя. Если сегодня у Сергея нет никакой новой информации – это еще может сойти с рук, а завтра-послезавтра уже будет разнос. Хотя разнос мог быть и сегодня.

– Ну, что-о?!! Кто это?

– Я, Сергей Бянко.

– У тебя почему антиопределитель стоит? От меня прячешься? Чего тебе?

– Поговорить надо.

– Что-то вызнал?

– Пока нет. Мне надо поговорить с Волкашиным.

– Ага… Понял. Ты где? Слушай, к Медному всаднику за сколько подъедешь?

– Минут за пятнадцать.

– Давай там встретимся. Я здесь недалеко.

Линия разъединилась. Сергей посмотрел на дисплей ай-фона. Продолжительность разговора тридцать три секунды.

К месту встречи Бянко добрался вовремя. Нигде поблизости хорошо знакомого ему джипа Азарова он не увидел и остался сидеть в машине, ожидая появления внедорожника, похожего на механического «носорога» на колесах.

Стук в окно заставил вздрогнуть. Парень спортивного сложения, в тренировочном костюме, со сбитыми костяшками на кулаках, с отвислой нижней губой, был чересчур самонадеян. Сергей опустил стекло.

– Пойдем со мной! – тоном приказа велел парень.

– Куда? Ты кто такой?

– Закройся, а то рога обломаю. Босс зовет.

Человек Азарова. Журналист со вздохом вытащил ключ из замка зажигания. Видно, Азарова совсем прижали, раз он перестал открыто появляться на улице. Сергей покинул салон машины, кликнул центральным замком. Парень, не оглядываясь на него, виляя задом, словно что-то мешало ему между ног, зашагал в направлении красной «девяносто девятой» с зеркальными крыльями. У Сергея защемило сердце, когда провожатый, открыв настежь заднюю дверь, в ожидании его сурово нахмурил брови. Везти куда-то его собрались? Он мог и на своей машине за ними проехать. В голове замутило от прилива страха, но он покорно полез в салон.

На заднем сиденье, у противоположной дверцы восседал Азаров. Увидев его, Сергей расслабился.

– Что губы трясутся? – насмешливо спросил Вениамин. – Обкакался, увидав моего Упыря?

– Занервничал.

– Нервничать понапрасну – удел слабых. Дверцу закрой. Видишь, до чего я дошел – на каких машинах езжу, чтобы внимания не привлекать к своей особе.

– Вам снова звонили?

– Нет, ни мне, ни Горохову. Но чувствую я, тучи сгущаются. Что-то случится в ближайшее время. Или мы с Аликом отдадим деньги, или не успеем.

– А Волкашин?

Азаров скривился.

– Волкашин говорит, что прорабатывает варианты, но ему нужно, чтобы вымогатели проявили себя… Ты понял? Как они себя проявят? Меня хлопнут или Алика? – Азаров сердито засопел, посмотрел на Сергея с подозрением. – Ты делаешь хоть что-нибудь? Ты негра-то своего убери от дома. Он Нельку прет, не скрываясь. Мне уже донесли. Алик узнает – он вам обоим яйца обрежет.

– Она сама…

– Это не оправдание! Говорю – убери. Мне тоже не нужно лишних разборок. Он мой друг, и мне неприятно, что какой-то черт трахает его жену, лакеям на потеху. Разозлюсь, сам вас передавлю этими вот руками, – Азаров потряс могучими кулаками. – Зачем тебе нужен Юрка?

– Хочу задать ему пару вопросов.

– Я позвоню ему сегодня. Он выделит для тебя время, об этом созвонимся.

– Оказывается, у Маранкова похищали жену ради выкупа.

– Знаю.

– Волкашин пытался помочь ему?

– Пытался, да не помог. Маранок денег вгрохал на выкуп до хренища, а его все равно потом убили.

– Я говорил с Алиной, она сказала – он отдал все.

– Не он, а она! Маранок заплатил выкуп, Алину отпустили, а Маранка грохнули.

– За что?

– Рьяно торговался из-за суммы выкупа, скосил от требуемой суммы две трети, радовался потом, когда получил Алину, что не сильно потратился. А его – хоп! Алине потом позвонили и велели отдать все.

– И Волкашин не помог?!

– Что дважды один вопрос задаешь? Знаешь же – не смог он выследить тех козлов. Я бы тебя не впрягал в наше дело, журналист, будь я уверен в Юрке…

– Вы хотите сказать, что Волкашин может…

– Успокойся. Я говорю лишь о том, что Юрка плохо ищет!

Сергей задумался, потом произнес:

– Волкашин допустил ошибку, что не приставил к Алине оперативников сразу после гибели ее мужа, не установил прослушивания… – Он резко перевел разговор. – У Мулатова ведь тоже все отобрали!

– Как?

– Так – на него был наезд. Алина сказала.

– Про наезд я знаю, но что у него все забрали…

– Это может подтвердить его любовник.

– Он с Артемкой Контенко пихался, сыном нашего уважаемого поэта. Но Артемка труп. Он показаний уже не даст.

– Был кто-то другой.

– Уверен?

– Не очень чтобы, но… есть предположение.

Вениамин задумался.

– Я, вообще-то, Антончику не разрешал ко мне приезжать со своими петухами… Но мы это дело разберем, пробьем, отыщем… Это что же получается – не отдашь – убьют, отдашь – тоже убьют? Не могу врубиться!

Сергей вздохнул.

– И я не могу. Пока не могу.

В кармане журналиста запиликал ай-фон.

– Извините, – Сергей полез запазуху джинсовой куртки и достал из внутреннего кармана телефон. – Алло.

– Это есть я! – чуть посмеиваясь, прокричал радостный Аннус.

– Ты в доме Горохова?

– Ес. Лежать в объятия прекрасной Нелли.

– Беги оттуда, урод. Тебя уже сдали. Ты умрешь в жестоких муках. И я умру из-за тебя!

– Кто так сказал?

– Азаров.

При упоминании своей фамилии Вениамин поперхнулся, испуганно взглянул на журналиста, но тут же зло сдвинул брови. Сергей, извиняясь, прижал ладонь к груди – мол, не мог не сказать, кто велит прекратить жаркие оргии в спальне Горохова.

– Где мне быть? – спросил Аннус.

– Поезжай в редакцию. Я буду там через час-полтора. Калашников меня спросит, скажи – скоро подъеду. Все, конец связи.

Нажав на дисплее значок разъединения, Сергей посмотрел на Азарова.

– Мне ждать вашего звонка?

– Да, я сегодня свяжусь с Юркой и перезвоню тебе.

Покинув машину, Бянко вернулся в свою «Ладу» и минут двадцать сидел за рулем, глядя перед собой. В его мозгу стали вдруг проблескивать шальные мысли. Они были отрывочны, и их не хотелось озвучивать, но… Странные события выстраивались в правильную цепочку, только если в рассуждениях он начинал опираться на эту новую свою догадку. Неужели же… Нет, рано делать выводы. Сначала он пообщается с Волкашиным и лишь тогда или укрепится в своей догадке, или отбросит ее, как нелепость…

Приехав в редакцию, Сергей не нашел там ни верного стажера (все-таки он козел), ни помилованного Фруева, ни урода Воскуткова-Кунни; вообще, редакционный зал приятно радовал глаз отсутствием шумящих, курящих, пьющих кофе и жующих хот-доги сотрудников. Была только раскрепощенная Нелюдова, не пожелавшая отозваться на приветствие Сергея – она сосредоточенно печатала какой-то горячий репортаж, – и сидел за своим столом пожилой Федор Федорович Копотов, отвечавший за статьи, очерки и обозрения, связанные с детьми и подростками. В связи с узкой детской специализацией Копотова Фруев дал ему злую кличку «Педофил». Все вокруг долго возмущались гадкой выходкой Фруева, только сам Копотов не обиделся. Он сказал, что в данном случае его назвали педофилом в хорошем смысле – он всегда интересовался юным поколением, отражал в прессе интересы и чаянья детей и до выхода на пенсию (и даже после) собирался продвигать детскую тему в печати. Сотрудники на эту неловкую самозащиту ответили молчанием, но между собой с той поры не иначе, как Педофилом, Копотова не звали. Даже Калашников поддержал коллектив.

В этот раз, выглянув из своего кабинета, шеф обозрел пустынный редакционный зал и бросил на стол Сергея скрепленные отпечатанные листы.

– Отдай Педофилу. Я просмотрел – материал сырой. Ты где все время пропадаешь? А где Фруев? А стажер где? Работай, Бянко, работай…

В ожидании звонка Азарова Сергей принялся приводить в порядок редакционные записи. Время шло. Звонок наконец раздался, но это был Фруев. По оперативной информации, в город приехал знаменитый Толя К. и направился в клуб «Гомон», а отец Боун – суперборец с гомосексуалистами, возглавив группу молодежи, экипированную под скинхедов, вознамерился Толю поймать и принародно избить. Такую хохму пропустить было преступно. Сергей свернул редакционную деятельность и заспешил на верной «десятке» к клубу «Гомон».

Уже смеркалось. Везде горела ночная иллюминация. Фотоаппарат, на случай редких кадров, лежал на сиденье под рукой. Одно смущало Сергея: он точно знал, что Толя сегодня должен был быть в Москве – согласно рекламе у него там планировалось выступление в элитном ресторане. Но Толя был суперзвезда и мог менять свои планы по собственной прихоти. Очень хотелось посмотреть и особенно сфотографировать, как они схлестнутся с отцом Боуном.

У клуба «Гомон» Сергей заметил группу лысых парней во всем черном. Вылитые скинхеды. Ага, а вон и отец Боун. Лучше ему на глаза не попадаться – после выхода написанной Фруевым статьи отец Боун имел на Бянко зуб. Чего доброго, своих зверенышей на него натравит.

Толпа молодчиков вдруг зашевелилась, раздались крики, и все гуртом понеслись куда-то в подворотню. Кто-то пронзительно орал паршивым фальцетом: «Спасите! А-а-а-а!» Сергей, нервно вращая рулевое колесо, поспешил припарковать машину. Неужели вправду Толю ловят? Схватив фотоаппарат, Сергей бросился на улицу и побежал, куда бежали пособники Боуна. Далеко впереди истерично орали: «Я не Толя! Спасите! А-а-а-а!» Сергей видел впереди, что бегущая толпа, словно лавина, наткнувшаяся на препятствие, вдруг резко встала. Крики истязуемого перешли в визг. Парни работали ногами, матерились. Кто не мог протиснуться к избиваемому, в экстазе прыгал и выл в голос от своего бессилия присоединиться к экзекуции. Отец Боун, в черной короткой сутане, из-под которой виднелись брюки модного покроя, метался среди лысых юнцов, словно злой демон, и своими вскриками и божественными призывами еще более накалял обстановку.

«Ведь убьют человека!» – раздраженно подумал Сергей, но помочь чем-либо был не в силах. Он мог только отвлечь внимание на себя. Что убежать он не успеет, журналист как-то не подумал. Бянко нажал на спуск фотоаппарата – фотовспышка ярким фиолетовым пятном резанула по глазам. Озверевшие палачи оглянулись. Черный силуэт Сергея хорошо вырисовывался в проулке на фоне яркого проспекта. Азарт и ярость всесилия толпы наполняли умы юнцов; они собирались продолжить избиение несчастного, но отец Боун уже простер свою длань в направлении Бянко.

– Бейте его! – Громогласный призыв был как набат.

Толпа поборников отца ринулась на Сергея. Убегать было бесполезно. Он встретил ублюдков кулаками – первых двух щуплых лысых парней сшиб ударами, о лицо третьего, могучего здоровяка, разбил фотоаппарат, но тут же ослеп от ожога – подлетевшая сбоку лысая девка в кожаной одежде наотмашь хлестанула его растопыренной пятерней, разодрав длинными ногтями лицо. Сергей попятился, пытаясь проморгаться, но его уже окружили. Высокие лысые парни, оттолкнув истеричку, стали мутузить Сергея, попадая в грудь, плечи, бока. Он мотал головой, закрывался руками, стараясь не упасть, иначе смерть. Нападавшие вдруг загалдели, словно испуганные вороны. Кто-то крепко ухватил Сергея за воротник, поволок назад. Журналист попытался сбить руку, чтобы не опрокинуться, но тот был здоровяком – он легко развернул Сергея на сто восемьдесят градусов, и толкнул на кирпичную стену. Бянко ударился лицом. Все поплыло. Он уперся руками в стену и тут же почувствовал удар сапога по ногам. Сергея обожгла радостная догадка: «Милиция! Слава богу!»

– Стоять, мать твою! – Сергей получил кулаком по загривку, и снова пинки заставили его раздвинуть ноги. Грубые руки обшарили его тело, рвали пустые карманы (отправляясь за жареными фактами, журналист по старой привычке оставлял все деньги и документы в машине).

Вокруг орали менты, ковали лысых беспредельщиков, выстраивали вдоль кирпичной стены, обыскивая.

Вскоре Сергей уже трясся в милицейской машине, в компании задержанных боевиков отца Боуна. Лицо оплывало. Руки, бока, ноги – все ныло болью. Попал он в передрягу. Интересно, забили того несчастного?

Его привели на допрос. Бянко, несмотря на боль, не смог сдержать усмешки – за столом сидел тот самый наглый майор, который приходил к нему в больницу, когда Сергей залечивал побои от дурака Азарова.

– А я вас помню, – сказал Сергей.

Майор не стал кривляться. Попыхивая сигареткой, щурясь от дыма, признался:

– Я тебя тоже, журналист. В прошлый раз ты с негром в больнице лежал.

– Да. Я Сергей Бянко.

– Что же тебя все время бьют? Пишешь плохо?

– Пишу хорошо.

– За что же бьют? Весь синяками заплыл. Урод уродом.

– За то и бьют, что пишу хорошо.

– Самолюбивый ты. А сейчас что полез к лысым? Мы ведь видели – сам их спровоцировал, фотографировать их пытался, – майор кивнул на лежавший у него под рукой на столе разбитый фотоаппарат Сергея.

– Они человека забивали. Я отвлек их.

– Какого человека? Гомика.

– Гомики не люди?

Майор, вытащив окурок изо рта, стал с усилием давить его в пепельнице.

– Не цепляйся к словам, журналист. Хочешь посмотреть на него?

Сергей пожал плечами. В принципе, сейчас субъект, выдававший себя за Толю, его не интересовал – фотографий с места бойни у него не будет, а пустой репортаж из одних эмоций, выраженных печатным словом, кого может заинтересовать?

Майор кивнул на стул у окна.

– Сядь туда.

Нажав на кнопку вызова, он смотрел на Сергея с веселым недоумением, точно так же, как в прошлое их свидание – в больнице. Вошедшему конвойному велел привести «спасенного».

Когда в кабинет ввели человека в синих колготках и туфлях, короткой женской кофте, с обесцвеченными волосами и губастого, с серьгой в ухе, Сергей на мгновение поверил, что перед ним знаменитый Толя.

– Садись, создание, – велел артисту майор.

– Спасибо, – манерно кривляясь, отозвался спасенный.

Голос у него совсем не походил на знаменитый голос Толи, и первое очарование прошло. Сергей видел сидящее на стуле, закинув ногу на ногу, жалкое подобие знаменитого артиста. Слушать и смотреть его спектакль Сергей не желал. Он обратился к майору:

– Можно, я уйду?

– Куда? – удивился майор.

– Домой.

– У тебя нет удостоверения личности!

– Но вы же меня знаете.

Весело ухмыляясь, майор выписал Бянко пропуск на волю.

– Чтобы не смел писать об этом!

– Почему?

– Потому, что я так велел! – неожиданно разозлился майор. – Если еще раз наши дорожки пересекутся, я добрым не буду!

Сергей не понял, чем вызвал у следователя приступ озлобления, но перечить не стал – быстрее бы выбраться из каталажки да умыться холодной водой – избитое тело ужасно болело, особенно лицо.

Из милиции домой он добрался на такси – шофера сразу предупредил, что без копейки, и тому пришлось за расчетом подниматься к журналисту в квартиру. За машиной Сергей решил ехать утром, когда немного оклемается. Бог даст – не украдут. Нашел он себе приключение, ничего не скажешь… А завтра еще предстояло давать отчет Азарову о проделанной поисковой работе. О чем он будет говорить? Что гонялся за скандальными фотоснимками? Тогда он опять окажется на больничной койке. Или даже лишится жизни за впустую потраченный аванс. Будут они лежать на кладбище рядом – Сергей и дурак Азаров, а их высеченные на граните героические изваяния – смотреть друг на друга незрячими холодными зрачками.