Текст книги "Судный день для губернатора"

Глава 2

Многонациональные группы туристов медленно перетекали из зала в зал, совершая путешествие из одной эпохи в другую. Экскурсовод одной из них – женщина бальзаковского возраста в скромном платье и легонькой вязаной кофточке – подолгу задерживалась у экспонатов, размахивала указкой, словно дирижер палочкой, с завидной скоростью и легкостью отвечая на возникавшие по ходу экскурсии вопросы. Перед глазами иностранцев проплывали картины известных художников, античные статуи и скульптуры, мозаики, рельефы… Потрясенный Эрмитажем американец, потерявший от окружающего его великолепия голову, даже попытался прикоснуться к хрупкой фарфоровой вазе кончиком пальца.

– Are you crazy?[1]1
  Ты что, спятил? (англ.)


[Закрыть] – тронул его за плечо более сдержанный и воспитанный соотечественник.

Американец тут же пришел в себя – отдернул руку от драгоценного экспоната и, бросив в ответ что-то нечленораздельное, ретировался.

Среди иностранцев затесались и двое русских: высокий мужчина с мясистым лицом и его спутник – широкоплечий брюнет с волевым подбородком. Павел Игнатьевич Дугин и Андрей Ларин были здесь довольно частыми гостями. Не то чтобы они жили искусством и являлись его заядлыми поклонниками, посвящая ему все свое время. Просто Эрмитаж был для них как раз тем самым идеальным местом, где чудным образом сочетались, казалось бы, совершенно несовместимые вещи: работа и отдых. Иначе в их профессии и быть не могло.

…Павел Игнатьевич Дугин возглавлял ни много ни мало самую мощную и законспирированную тайную структуру в Российской Федерации. В отличие от большинства подобных организаций эта структура не ставила целью свержение действующего режима с последующим захватом власти. Цели были более чем благородными: беспощадная борьба с коррупцией в любых ее проявлениях, и притом – исключительно неконституционными методами.

Костяк тайной структуры составили те честные офицеры-силовики, которые еще не забыли о старомодных понятиях: «порядочность», «совесть», «присяга» и «интересы державы». Однако одиночка, сколь благороден бы он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более что коррупция в России – это не только гаишник, вымогающий на шоссе дежурную взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную таксу. Коррупция в России – это стиль жизни и среда обитания…

Начиналось все с малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в главке МВД открывали самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для оборотней в погонах, этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее проверенных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем еще…

Заговор – это не обязательно одеяла на окнах, зашитая в подкладку шифровка, подписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации – полное и взаимное доверие. И такое доверие между заговорщиками против коррупции возникло сразу же.

Вычищать скверну законными методами оказалось нереально; та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и самое главное – низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее разложившихся коррупционеров. Точечные удары вызывали у разложенцев естественный страх; количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти смерти далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «Ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, ползли и ширились, притом не только в Москве, но и в провинции. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим фактором страха, чем сами акции устрашения.

Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал только Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго – так у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастает новый.

Самому же Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему из нее не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И как догадывался Андрей – далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного и профессионального опыта Андрея было достаточно, чтобы быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях, а природного артистизма – чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до крупного бизнесмена. Несомненно, все эти качества Ларину предстояло продемонстрировать в самом ближайшем будущем. Он и не сомневался, что Дугин не просто так пригласил его в Эрмитаж. А значит, ему предстоит выполнить очередное задание – безусловно, сложное и запутанное. Для иных Павел Игнатьевич его не привлекал…

…Когда иностранцы с экскурсоводом начали покидать зал античной скульптуры древнеримского периода, Дугин придержал Ларина за локоть.

– Задержись, Андрей. – Павел Игнатьевич обвел взглядом просторное помещение. – Знаешь, что общего между Древним Римом и современной Россией?

– Первое, что приходит на ум: Москва – это Третий Рим, – с ходу ответил Ларин.

– Может, раньше так и было, а теперь Москва скорее второй Стамбул, – немного подумав, произнес Павел Игнатьевич. – А если копнуть глубже, то получается, что очень много общего. Прямо-таки спираль истории получается. Ну, смотри. Упадок Рима начался не с военных поражений и не с нашествия варваров, а с чудовищного нравственного разложения. Так сказать, с массового разврата, упадка морали. Ты только представь, что из первых двенадцати цезарей целых восемь имели нетрадиционную ориентацию. Читай Светония. Конечно, я догадываюсь, что ты мне на это ответишь. Мол, в отличие от Европы и Америки у нас жестоко подавляются гей-парады, запрещены однополые браки, высшие должностные лица пропагандируют традиционные семейные ценности, да и вообще не встретишь на улице парней, целующихся взасос.

– Примерно, – согласился Андрей, лишний раз убедившись в проницательности Дугина.

– Действительно, в этом плане на фоне Евросоюза наша многострадальная родина выглядит весьма недурно, я бы даже сказал, достойно. Но со временем все изменится, в этом я уверен на все сто процентов, – убежденно произнес Павел Игнатьевич. – Глобализация – страшная сила, и нам от нее никуда не деться. К сожалению, она разносит по всему миру не только новейшие технологии, покемонов и сникерсы с пепси-колой, но и уклад жизни. Так что недалек тот час, когда брак между двумя российскими чиновниками-гомосексуалистами будут регистрировать в ЗАГСе и транслировать на всю страну в прямом эфире, а пьяные гости на свадьбе кричать им «горько!». Ну да ладно, это вопрос будущего, решать который будут, возможно, уже наши последователи, – на полном серьезе проговорил Дугин. – В конце концов, взрослые люди имеют полное право распоряжаться своим телом как им нравится. Но есть проблема насущная, которая куда опасней той, о которой я только что говорил.

Павел Игнатьевич прошел мимо статуи Веспасиана и замер у одной из мозаик, выложенной разноцветной смальтой. На ней был изображен смазливый кудрявый мальчик в короткой тунике. В одной руке он держал амфору с красным вином, в другой – поднос с фруктами.

– Подобными мозаиками состоятельные римляне украшали свои виллы и термы. Красивая и изысканная работа. Но единственное, что меня в ней настораживает, – этот юноша в короткой тунике, этакий мальчик по вызову, принесший своим хозяевам выпивку и закуску. Почему мастер не изобразил красивую женщину? Или хотя бы того же мальчика, но в тунике подлиннее? – задался вопросом Павел Игнатьевич. – Потому что искусство – зеркало времени. И это творение – отображение той бездуховной эпохи, которая, казалось бы, давно уже канула в Лету. И вот спустя столетия она непонятным образом начала возрождаться в двадцать первом веке и не где-нибудь, а на нашей земле. Причем не в богемной Москве, а на периферии.

– Что-то я не слышал, чтобы наших олигархов с чиновниками в их загородных особняках и банях обслуживали мальчики в туниках. Работницы модельных агентств, профессиональные стриптизерши, элитные проститутки – вот частые гостьи их пирушек, перерастающих в оргии, – поделился своими соображениями Андрей.

– И я так думал до поры до времени. Но, видимо, мы с тобой слишком хорошо думаем об этих людях, – признался Дугин. – Дело в том, что недавно в КДН, Комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав, обратилась девочка лет двенадцати, некая Виолетта Петрашевская. Пять лет назад бедняжка потеряла в автокатастрофе мать. Девочку уже хотели отправить в детдом, но с зоны неожиданно откинулся ее отец-домушник, подломивший пару-тройку квартир. Он-то и оформил над ней опеку. Но счастье воссоединившейся семьи было недолгим. Ее отцу выдвинули новое обвинение – мол, всплыли ранее неизвестные следствию факты, подтверждающие его причастность к еще одной квартирной краже десятилетней давности, о которой тот умолчал в своих признательных показаниях, дабы скостить себе срок. Состоялся суд, и его вновь упекли за решетку. Совершал он ту кражу на самом деле или ему ее приписали, чтобы избавиться от «висяка» и улучшить статистику раскрываемости преступлений, – мне неизвестно. Но как бы оно там ни было, Виолетту определили в один из поволжских детдомов. Буквально через месяц она оттуда сбежала, из медчасти – повезло девочке; кое-как добралась до Москвы и поведала такие страшные вещи, что аж волосы дыбом становятся. Дескать, взрослые дяди при высоких должностях периодически наведываются в детдом, выбирают приглянувшихся детей, в том числе и миловидных мальчиков, и на несколько дней забирают их к себе домой. А там с ними… – Павел Игнатьевич сделал паузу, у него язык не поворачивался перечислить все те непристойности, которые пришлось пережить девочке. – Короче, гнусная и омерзительная педофилия, – обошелся он емкой формулировкой.

– Таких кастрировать надо, – в сердцах вымолвил Андрей, представив себе заплывших жиром чинуш, лапающих своими грязными руками юные тела.

– Мрази, одним словом, – не выдержал и скупой на эмоции Дугин. – Однако не знаю почему, но Виолетта впоследствии полностью отказалась от своих показаний.

– Напугали? – предположил Ларин.

– Не знаю, в чем дело. Тем не менее губернатор области запустил – правда, пока еще в тестовом режиме – «Программу выходного дня», которую уже начали обкатывать на том самом детдоме, откуда бежала девочка. Вроде программа правильная и не вызывает у обывателя нареканий – ведь благодаря ей каждые субботу и воскресенье детдомовцы попадают в благополучные семьи, где чувствуют родительскую заботу и тепло семейного очага. Как утверждают ее разработчики, воспользоваться программой может любая семья, было бы желание. Частично так оно и случается. Но все это лишь ширма, красивые слова, за которыми кроются грязные помыслы извращенцев-чиновников. На практике же воспользоваться программой могут далеко не все, а лишь те избранные, для кого она была разработана, то есть педофилы при власти. Нужно немедленно прикрыть эту лавочку, иначе из Поволжья эта зараза расползется по всей стране. И тогда Россия станет Меккой для педофилов со всего мира.

– Да уж, перспективы мрачные… А что же КДН, проверку провела?

– Комиссия сделала запрос, и выяснилось, что обратившаяся к ним девочка якобы психически неполноценная. Ее предварительно даже на детекторе лжи проверяли. Получается, что ее последние показания – правда.

– И они в это поверили? – возмутился Андрей.

– Скорее закрыли глаза, удовлетворившись отпиской, как у нас это обычно практикуется. В общем, бедняжку вернули обратно в детдом, – развел руками Дугин. – Но история на этом не заканчивается. Вскоре девчонка вновь оттуда сбежала – по крайней мере такую версию озвучила директриса детдома. Так ли это на самом деле, или ее, даже страшно об этом подумать, уже нет среди живых, мы можем только гадать. Однако и это еще не все, – продолжал Павел Игнатьевич. – Вчера при весьма загадочных обстоятельствах погиб один из воспитателей того самого детского дома – на него, якобы приторговывающего психотропными наркотиками, вышли правоохранители, попытались задержать на квартире, но тот рванул на крышу. При попытке к бегству его ранили в ногу, мужчина не удержался и сорвался вниз, разбившись насмерть. При нем, конечно же, обнаружили наркотики. Лично у меня нет сомнений, что их подбросили. Тем более что наши люди навели о нем кое-какие справки. Порядочный, честный, его боготворили дети, никаких нареканий, работал с сиротами за нищенскую зарплату исключительно из любви к профессии… Таких в наше время единицы.

– Если честно, как-то не ассоциируется у меня в голове воспитатель детдома с наркотой, – заметил Ларин.

– Согласен, сработали топорно. Но зачем напрягать извилины, если лицензию на убийство тебе выдало вышестоящее начальство? Ведь наверняка воспитатель собирался предать огласке информацию, которая изобличала директрису детдома и ее тайные договоренности с педофилами. Но, увы, не успел… – вздохнул Дугин. – Так что никаких зацепок у нас не осталось. Придется начинать с чистого листа.

– Как я понимаю, он был человеком неглупым, а значит, должен был предвидеть последствия и как-то перестраховаться. Может, он сделал копии документов, спрятал их в каком-нибудь укромном месте или передал знакомым? – поставил себя на место погибшего воспитателя Ларин.

– Возможно, – неопределенно пожал плечами Дугин и шумно выдохнул. – Сам видишь, дело очень серьезное и медлить нельзя. Поэтому в ближайшее время тебе предстоит побыть в шкуре инспектора из КДН, прибывшего в областной центр с целью проверки соблюдения прав несовершеннолетних детей, участвующих в «Программе выходного дня». Истинная же цель твоего визита – отыскать пропавшую девчонку, выяснить, кто стоит за гибелью воспитателя детдома, и по возможности накопать компромат на чиновников-педофилов. – Павел Игнатьевич протянул Андрею фотографию представительного мужчины в костюме и при галстуке, сделанную на какой-то пресс-конференции.

– А это еще кто? – Андрей внимательно всматривался в незнакомое лицо.

– Скалозубов Леонид Витольдович, близок к Кремлю, член Совета по нравственному и духовному воспитанию несовершеннолетних, – ответил Дугин.

– А он какое отношение имеет ко всему этому?

– Единственное, что нам известно, – он часто наведывается в гости к губернатору области, всячески расхваливает его «Программу…» и при удобном случае рекламирует ее по телевизору на всю страну – мол, смотрите, учитесь, перенимайте опыт Поволжья… Да, Андрей, чуть не забыл – в этом непростом деле тебе будет помогать…

Андрей прекрасно понимал, что имеет в виду под словом «помогать» Дугин. Это могло означать только одно: ему вновь придется действовать не в одиночку, а вместе с напарником – точнее, с напарницей, как это бывало уже и раньше. А с ними у Ларина всегда возникал конфликт. Ну не любил один из лучших агентов тайной организации по борьбе с коррупцией постоянно с кем-то советоваться, спорить и доказывать, что именно так, а никак иначе будет лучше для общего дела. Правда, иногда эти самые напарницы спасали Андрею жизнь… Но и тут Ларин находил этому оправдание – мол, если бы ты меня послушалась, я бы не оказался в такой ситуации.

– …так сказать, ангел-хранитель, который будет тебя подстраховывать. Если не возникнет форс-мажора, ты даже не узнаешь о его существовании, – закончил Павел Игнатьевич.

– В нашем деле без форс-мажора не бывает, – напомнил Ларин.

В зал древнеримского искусства уже вливалась очередная группа туристов: низкорослые японцы, пузатенькие немцы, скромные французы. Дугин и Ларин еще некоторое время постояли у мозаики с мальчиком в короткой тунике и побрели дальше. Андрей уже не обращал внимания на экспонаты, не слушал экскурсовода; все его мысли были целиком заняты предстоящим заданием.

Глава 3

Босые ноги увязали в тягучей липкой глиняной жиже, над которой клубился, сгущаясь в белое облако, пар. В его разрывах то и дело мелькали избитые в кровь кулачки, расцарапанные лица и вспотевшие спины. Слышались крики, стоны, мольбы о помощи. Но они тонули в зубодробильных ритмах саундтрека к фильму «Мортал Комбат», врубленного на полную мощность. Громкая музыка буквально двигала колонки, сотрясала сабвуфер. Казалось, еще немного, и крутой музыкальный центр, подобно ракете, взлетит в небо.

Вокруг дерущихся на импровизированном ринге прыгал козлом молодой парень в черно-белой полосатой майке. «Рефери» постоянно дул в свисток, размахивал руками, орал, надрывая глотку. На него летели брызги грязи и крови.

– Куда?! Назад! Драться до последнего! – кричал он, возвращая в «мясорубку» тех, кто был уже не в силах продолжать драку.

За битвой не на жизнь, а на смерть наблюдал губернатор области Николай Павлович Ладутько. Тысячи крохотных пузырьков приятно покалывали, массируя его оголенное тело. Распухшая головка возбужденного члена красным буйком торчала над водой. Правда, дерущиеся дети не могли видеть его за бортиком. Над джакузи с высокопоставленным чиновником стоял холуй с подносом, на котором дымилась чашка черного чая с мятой и лежал мегафон. Тут же стоял и второй – с полотенцем в руках и непонятным старомодным саквояжем под ногами, на котором почему-то было написано «ПОВЕРЬ В СКАЗКУ». Что там хранится за этой странной надписью, было известно лишь самому Николаю Павловичу и узкому кругу лиц.

Устало зевнув, Ладутько поманил пальцем холуя с подносом – отпил из фарфоровой чашки чая и, сморщив лицо, выплеснул горячий напиток на короткостриженый газон. А застрявший между зубов листок мяты сплюнул прямо на поднос.

– Пересахарили, мать вашу!

– Извините, Николай Павлович. Больше такого не повторится, – испуганным голосом промямлил крепкий мужик.

Губернатор поднял с подноса мегафон и махнул рукой – мол, вали отсюда, чтоб мои глаза тебя не видели. Холуй тут же удалился.

– Все, конец! А кто видел – молодец! – разлетелось по просторному двору особняка.

Музыка сразу же стихла. Замер и «рефери». Из образовавшегося над рингом облака начали выходить, а то и выползать испачканные в грязи мальчишки и девчонки. В основном это были пятнадцати– и шестнадцатилетние подростки. У одного из пацанов была разбита губа и текла из носа кровь. Его товарищ хромал, стиснув в кулаке выбитый зуб. Смуглолицая девчонка плакала навзрыд, трогая фингал под глазом. Другие же подростки были более или менее целы, не считая царапин и легких ушибов.

Кое-как, придерживая друг друга, они выстроились в шеренгу. Губернатор уже сел в джакузи, нижнюю часть тела скрыла пена пузырьков. Из колонок музыкального центра бодро зазвучал детский хор: «Чунга-Чанга, весело живем, Чунга-Чанга, песенку поем…»

– Всех излечит-исцелит добрый доктор Айболит, – радостно провозгласил в мегафон губернатор. – Ну а теперь по уже сложившейся традиции я определю сильнейшего и слабейшего. Первый, напомню, получит приз и деньги на карманные расходы. Последний – интригующее путешествие в волшебный мир сказки. Остальные же получат поощрительные призы. – Ладутько откашлялся и интригующе затянул, словно ведущий идиотского американского ток-шоу: – And the winner is…

Из шеренги, прихрамывая на левую ногу, под жидкие аплодисменты товарищей вышел пятнадцатилетний мальчик. Зазвучала торжественная музыка. Появился тот самый провинившийся холуй, только уже без подноса, а с большой коробкой, обернутой блестящей пленкой, перевязанной праздничной ленточкой и с бантиком вверху – вручил приз победителю.

Дети смотрели на своего товарища, уже позабывшего о боли и буквально сдирающего красочную обертку, с нескрываемой завистью. Пускай она и досталась ему ценой выбитого зуба. Но на его месте хотел оказаться сейчас каждый. Ведь они, выросшие без родителей, не знавшие их теплоты и заботы, лишенные элементарных игрушек, готовы были терпеть любые унижения, лишь бы урвать небольшой кусочек украденного у них детства. Этим и пользовался губернатор.

– «Sony PlayStation-2»! «Sony PlayStation-2»! – не верил своим глазам мальчик, пожирая взглядом игровую приставку.

Глядя на ликующего пацана, Ладутько даже прослезился. Нет, он не сопереживал детдомовцу, не радовался вместе с ним. Это были слезы психически нездорового человека, извращенца и педофила, плачущего от осознания собственной безнаказанности, вседозволенности и могущества. В такие моменты Николай Павлович чувствовал себя властителем мира сего.

Проплакавшись, губернатор посерьезнел лицом и с металлом в голосе произнес:

– Самым слабым звеном стал… – Мальчишки напряглись. – Точнее, стала, – поправил сам себя Ладутько, и тут уже напряглись девочки. – Виолетта.

Девчушка побледнела и сделала шаг вперед. Внутри ее все тряслось. Ей казалось, что она здесь впервые. Но что-то подсказывало ей – это не так. В душе она прекрасно представляла, что предстоит пережить проигравшему. Такое даже в кошмарном сне страшно увидеть.

Поникшая Виолетта стояла опустив голову. Другие же детдомовцы, получив утешительные призы в виде блоков жвачек, шоколадных батончиков и упаковок с газированными напитками, наскоро сполоснувшись в душе, потянулись к автобусу, дожидавшемуся их за трехметровым забором особняка. Нет, их, покалеченных и испачканных в грязи, не собирались сразу везти в детдом. Для начала их изолируют в специальном коттедже закрытого типа, где, как и обещал губернатор, детей «излечит-исцелит добрый доктор Айболит». А спустя недельку-другую они, поставленные на ноги врачом-педофилом, вернутся в родной детдом. Возможно, кто-то и не вернется. А потом вновь все по замкнутому кругу.

– Зайка, ну не трясись ты осиновым листком на ветру. Все будет хорошо, вот увидишь, – в глазах извращенца горел недобрый огонек. – Иди, переодевайся. Тебе все покажут и расскажут.

Девчушку увели в дом.

– Начинаем, Николай Павлович? – Холуй протянул полотенце.

– Как же я люблю этот момент, – выбравшись из джакузи, Ладутько принялся тщательно вытирать мокрое тело.

Холуй раскрыл саквояж с надписью «ПОВЕРЬ В СКАЗКУ», подобострастно улыбнулся и ретировался, дабы не мешать губернатору.

Насвистывая себе под нос веселую детскую песенку, Николай Павлович достал из старомодного саквояжа объемный шерстяной скруток – то ли старая шуба, то ли шкура какого-то зверя. Тут же раскатал его на газоне. Им оказался костюм серого волка – подобный тем, в которые облачаются воспитатели детских садов на утренниках, разыгрывая перед детишками сценки из популярных сказок. С трудом натянув его на свое бесформенное, ломящееся от жира тело, Ладутько стал похож на дебильного телепузика, у которого ни с того ни с сего вдруг выросли хвост, лапы и шерсть.

– Маловат стал, – чувствуя, как расходятся, треща под мышкой, швы, проговорил Николай Павлович. – Надо будет Зверову позвонить, пускай перешьет. Или ну его на хрен – еще всяких гламурных блесточек с помпонами приделает…

Завершающим штрихом к новому образу Ладутько стала разрисованная акварельной краской под волчью морду маска из папье-маше с прорезями для глаз: устрашающий оскал, оттопыренные уши, кровожадный взгляд. Новоиспеченный «оборотень» опустился на корточки, запрокинул голову и завыл на воображаемую луну:

– У-у-у…

…Огромный особняк погружался в темноту. Одна за другой гасли люстры. С грохотом опускались роллеты на окнах. Щелкали, закрываясь, автоматические замки на дверях. Из многочисленных динамиков, установленных по всему дому, зашумел лес и наложенные на него в звуковом редакторе голоса зверей: уханье совы, фырканье ежика, монотонный стук дятла.

Напуганная до смерти девочка, переодетая в Красную Шапочку, сидела, забившись под стол в гостиной: тряслась, то и дело щипала себя за руку – мол, все это страшный сон, вот сейчас проснусь, и вся эта жуть исчезнет.

– Раз, два, три, четыре, пять, я уже иду искать, – раздалось из динамиков, и где-то в дальнем углу дома скрипнула дверь.

Виолетта трясущейся рукой приподняла краешек скатерти, осмотрелась.

Глаза девочки понемногу привыкали к темноте. И в ней, как в рассеивающемся тумане, уже начинали вырисовываться, приобретая очертания, мебель и предметы интерьера. Вот показался высокий шкаф, заставленный книжками. Пальма в кадке. Старинный резной комод. Камин и кочерга возле него. Картина, лосиные рога на стене…

И тут за стеной отозвалась противным скрипом половица.

– Где же ты? Ау! – долетело из соседней комнаты.

Девчонка встрепенулась – опустила скатерть и отползла подальше от края стола. Через узкую щелочку меж складок она увидела появившееся в дверном проеме чудище: крупное, с ушами, хвостом, горящими глазами. Словно сам дьявол собственной персоной явился.

«Оборотень» не стоял на месте – бродил по гостиной, заглядывая в шкафы, отдергивая шторы. Виолетта отчетливо слышала учащенное биение его сердца, прерывистое дыхание. Наверное, чувствовал биение ее сердечка и он.

– Я знаю, где ты, – прозвучало как приговор.

Девчонка поняла, что обнаружена. Прятаться дольше не имело уже никакого смысла.

Виолетта пулей выскочила из-под стола, намереваясь проскользнуть мимо «оборотня», но просчиталась. Тот только того и ждал. Уродливая лапа вцепилась в ее красное платьице, потащила по паркету. Девчонка отчаянно сопротивлялась: колотила ногами и кулачками по полу, кричала, пыталась ухватиться то за ножку комода, то за кадку с пальмой. Но тщетно. Когда казалось, что выхода нет, рука девочки нащупала в темноте что-то холодное и увесистое.

Схватив кочергу, Виолетта что было силы огрела ею «чудище» по спине. «Оборотень» взвыл от боли, отпустил платьице и, матерясь, схватился лапой за поясницу.

– Мы же так не договаривались, сучка, – ревел он, мечась по гостиной.

Девчонка вскочила на ноги и стремглав побежала. Уже оказавшись в просторной прихожей, осмотрелась. Парадная дверь была закрыта. Единственный путь к отступлению – лестница на второй этаж.

– Не удерешь! Найду и порву, как Тузик грелку, – кричал, угрожая, «оборотень».

Ступеньки путались под ногами. Виолетта спотыкалась, падала, вставала, вновь спотыкалась… Ей казалось, что эта злосчастная лестница никогда не закончится – так и будет бесконечно подыматься вверх. А оправившийся от удара «оборотень» уже брел следом за своей жертвой.

Наконец ступеньки закончились, слившись с полом. Девчонка замерла в нерешительности. Перед ней простирался длинный коридор с множеством дверей. «Что дальше? Куда бежать?» – промелькнуло в ее голове. Ответ нашелся быстро – куда угодно, только не назад.

Одна, вторая, третья, четвертая… поочередно дергала за ручки закрытых дверей Виолетта и тут же бросалась к другой в надежде, что следующая обязательно окажется открытой.

До второго этажа добрался и «оборотень». Он стоял посреди коридора, тяжело дышал, упершись расставленными лапами в стены, сверлил хищным взглядом загнанную в ловушку жертву. Не спешил, знал, что девчонка никуда не денется. Поэтому медлил, смакуя момент своего могущества. Ну а когда будет совсем невтерпеж, то набросится на нее, сорвет с нее красное платьице и…

Наконец одна из дверей подалась. Виолетта проскользнула внутрь и тут же заперлась изнутри. Отдышалась, обернулась и сразу же осела на уложенный кафельной плиткой пол уборной. Отступать было некуда – глухие стены без окон, а вентиляционное отверстие, прикрытое решеткой, настолько мало, что туда с трудом пролезет даже детская голова.

– Открывай! Не томи! – И дверь сотрясли два удара. – Я сейчас ее сломаю. Ты слышишь? Открывай! – последовал удар ногой.

Виолетта бросилась к зеркальному шкафчику над умывальником и принялась высыпать с полок в раковину его содержимое. Вниз со звоном посыпались флакончики с дорогими духами и дезодоранты в баллончиках, ватные палочки, зубные щетки, мыло, шампуни и гели для душа. Упала и пачка сигарет с зажигалкой. Видимо, хозяин дома любил подымить ароматным табаком во время посиделок на унитазе.

– Ты что там творишь? – нежно шептал «оборотень», молотя в дверь то кулаками, то ногами.

– Пшел на х… ублюдок! – красная шапочка полетела в унитаз, зашумел сливной бачок.

Девочка посмотрелась в зеркало – на ее лице уже не было и тени страха. Взяв в одну руку баллончик с дезиком, а в другую зажигалку и вытянув ее перед собой, она повернулась к двери, готовясь встретить «оборотня» во всеоружии.

– Входи, извращенец долбаный! – прозвучало совсем не по-детски.

Хозяин особняка ломать дверь не стал, просто повернул монеткой прорезь в замке, защелка отошла. Дверь медленно открывалась к Виолетте, которая уже успела спрятать баллончик и зажигалку за спину. «Серый волк» переступил порог и тут же замер, встретившись с враждебным взглядом девчонки.

– Ты почему играть со мной не хочешь?

– Получай, гнида мохнатая!

Чиркнула зажигалка, и уборную осветил пляшущий язычок пламени. Только теперь губернатор увидел, что задумала девчонка. Но было уже поздно – зашипел, стрельнув струей спрея на огонь, баллончик с дезодорантом.

Искусственная шерсть волчьего костюма вспыхнула моментально. Пылающий ярко-синим пламенем «оборотень» факелом вылетел из уборной и понесся по коридору, снося на своем пути настенные светильники и дорогие картины. К нему навстречу уже спешил холуй с огнетушителем…

…Ладутько приоткрыл глаза и не сразу понял, где находится: маленькая комнатка, мониторы на столе, пульт управления с джойстиком, привязанная веревкой к стулу Виолетта с кляпом во рту. Дымящийся электрочайник на тумбочке. На полу валялся облепленный белой пеной обгоревший костюм волка. Почерневшая маска из папье-маше лежала рядом.

– Николай Павлович, вот чаек с мятой, сахара совсем чуть-чуть, как вы любите, – прожужжал над его ухом холуй.

До Ладутько наконец дошло, что он находится в служебном помещении, предназначенном для видеонаблюдения за особняком и прилегающей территорией. Он хотел было подняться – но тут же закружилась голова.

– Какой, на хрен, чай? – поморщился губернатор. – Вискарь давай!