Текст книги "Грех"

Молодая женщина вытащила из-под солнцезащитного козырька темные очки, надела их, на мгновение глянула в зеркальце. Большие стекла надежно прикрывали глаза, особо человека в таких очках не запомнишь. Она схватила огнетушитель и побежала к занимающемуся синим пламенем «Пежо».

Нежин дотянулся до пистолета, направил ствол на Лору. Он смотрел на молодую женщину, но видел лишь сполохи огня, отражавшиеся в стеклах солнцезащитных очков.

Лора поняла, мужчина не выстрелит. Она сдавила рукоятки огнетушителя, струя порошка, смешанного со сжатым воздухом, ударила во внутренности машины. Пламя удалось сбить лишь с третьей попытки. Нежин протер тыльной стороной ладони запорошенные глаза.

Лора развернулась и пошла прочь.

– Стой! – закричал Нежин. – Стой, стрелять буду!

Молодая женщина вскинула над плечом руку с оттопыренным в непристойном жесте пальцем.

«Шестерка», мигнув на прощание рубинами стоп-сигналов, развернулась и укатила.

* * *

– Ра-а-внение на флаг! – торжественно и гулко прозвучал в прохладном утреннем воздухе голос.

Майор Роман Крапивин выкрикнул команду, вытянулся в струнку и задрал голову. Весь личный состав отдельного батальона полицейского спецназа, расквартированного на окраине городка, замер, глядя в государственный и ведомственный символы. В сизое подмосковное небо медленно вполз трехцветный российский триколор, а за ним – еще один флаг, поменьше, ведомственный – МВД.

Грянул гимн, вполне сносно исполняемый полицейским духовым оркестром. Спецназовцы смотрелись монументально, коротышек в батальон на службу не брали. Все рослые – не ниже ста восьмидесяти сантиметров, одеты в черное. В руках прозрачные щиты с двухголовым орлом и надписью «Полиция», на коленях, локтях защитные щитки, на руках рифленые перчатки, подозрительно напоминающие кастеты, на головах черные лакированные шлемы с плексигласовыми забралами. И форма, и снаряжение были новенькими, первый раз надетыми. Спецназовцы гордо выпячивали груди колесом. Их строй казался строем несокрушимых римских легионеров. На плацу перед спецназовцами высились шесть новеньких автозаков на базе «МАЗов». Их геометрически безупречные будки, каждая размером со средний деревенский дом, матово отливали болотно-зеленым цветом. Все стекла прикрывала частая металлическая решетка.

Оркестр браво закончил гимн, полоскались на ветру флаги, но командир отдельного батальона и не думал давать команду «вольно». Вместо этого он так же торжественно произнес, что месторасположение подразделения почтил своим присутствием архимандрит Филарет.

Архипастырь вышел вперед в сопровождении монастырского эконома – бывшего мента, отца Меркурия, державшего серебряное ведро со святой водой. Его черные монашеские одеяния сочетались по цвету с формой спецназовцев. Ветер тут же принялся трепать бороду. Ряса мелко затрепыхалась, как подбитые крылья ворона. Низким грудным голосом архимандрит принялся даже не говорить, а вещать, то и дело вкручивая словесной вязью церковнославянские анахронизмы. Филарет кропил святой водой автозаки, щиты, полицейские дубинки и самих спецназовцев, даже не поинтересовавшись, а нет ли среди последних иноверцев. Вероятно, само собой понималось, что басурман в «христово войско» не берут.

Замысловатая речь архимандрита сводилась к тому, что теперь христолюбивое воинство будет чувствовать себя уверенней, потому что его защищают высшие божественные силы.

– …Это оружие не то, которое направлено на убийство, а то, которое на защиту нашей страны от внутреннего супостата, – с умилением глядя на усиленно экипированный спецназ и спецсредства, проникновенно произносил слова Филарет. – И это принципиальная разница. То есть это та разница, которая говорит «мы призваны защищать добро»…

Вообще-то спецназовцам полагалось бы время от времени осенять себя крестным знамением, но этого почему-то не происходило, лишь некоторые из них после того, как архипастырь обильно кропил их, бормотали «спасибо».

Наконец освящение «христова воинства и его техники» в лице спецназовцев и автозаков было окончено. Прозвучала команда «вольно». Майор Крапивин в сопровождении святых отцов Филарета, Меркурия и местного бизнесмена ингушского происхождения Шамиля поднялись на трибуну.

Майор Крапивин хватанул воздуха и бодро заговорил, то и дело энергично рассекая пространство вокруг себя рукой. Он отдал должное всем. И руководству страны-области, родного МВД, за то, что оно печется о полицейском спецназе, закупая для него новую технику и снаряжение, возводя жилье и выдавая для этого льготные кредиты. И бизнесмену Шамилю, пожертвовавшему деньги на пункт техпомощи для новой техники, и церкви, не забывающей о духовной стороне дела. До этого майор говорил более-менее сдержанно, а потом его «понесло».

– …Мы существуем на деньги налогоплательщиков для того, чтобы не дать всяким митингующим отморозкам раскачать нашу общую лодку – Российскую Федерацию, в которой сидят все: и президент, и чиновники, и народ, и армия с силовиками, и бизнесмены… стать непреодолимой преградой на пути навязываемых нам извне «оранжевых» беспорядков и революций…

Однако вскоре запал командира отдельного батальона полицейского спецназа иссяк, он скомканно закончил речь и объявил о начале показательных выступлений своих подчиненных. Программа была уже давно отработана, ее не раз показывали на городских праздниках, где подпитые мужики с удовольствием наблюдали за тем, как одни менты колошматят других.

Для начала вышли голые по пояс спецназовцы, державшие в руках пеноблоки с выведенными на них буквами. Когда они выстроились в шеренгу, то буквы сложились в девиз отдельного батальона: «ЧЕСТЬ, ЗАКОННОСТЬ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ». После чего под барабанную дробь полицейские, действуя «волной», лихо разбили о свои головы толстые пеноблоки с хорошими словами. Обломками разлетелись и «ЧЕСТЬ», и «ЗАКОННОСТЬ», и «СПРАВЕДЛИВОСТЬ». При этом до трибуны явственно доносились резкие матерные выкрики крошителей строительных материалов. Филарет лишь головой покачал, но замечания майору не сделал, даже он понимал, что без мата великие дела в этой стране не свершаются.

Далее были продемонстрированы приемы рукопашного боя. На этом отработанная на широкой публике программа закончилась, предстояло продемонстрировать действия по разгону несанкционированных мероприятий. Спецназовцы разделились на полицейских и условного противника – «демонстрантов-отморозков». «Демонстранты» держали в руках пустые лозунги – по две палки с натянутыми между ними белыми простынями и такие же белые флаги на раскладных удочках, при этом кричали нечто невнятное, но наверняка обидное. Единственное слово, которое немного можно было разобрать, – это «фашисты», но иногда в нем слышалось и «пид…сы».

На «отморозков» двинулась стена спецназа, плац наполнился ритмичным грохотом – для устрашения бойцы били дубинками по щитам. Тогда условные демонстранты пошли на гнусную провокацию, с криками покатили на древнеримский строй мусорные контейнеры, в которых дымила пропитанная соляркой ветошь. Спецназовцы дружно, по команде, расступились, без потерь пропустив контейнеры, и тут же вновь плотно сомкнули строй. Зашипели огнетушители, огонь был оперативно потушен. Но у «демонстрантов» в запасе была еще одна гадость – поддон с аккуратно сложенными, выкрашенными в серый цвет пенопластовыми кирпичиками, которые по ходу представления должны были изображать бетонную тротуарную плитку, выковырянную вредителями из мостовой. Вот этой легковесной плиткой они и принялись забрасывать спецназ. Пара бойцов картинно упала, притворяясь раненными, – их тут же погрузили на носилки и эвакуировали в автозак. А вот уцелевшие спецназовцы вновь проявили слаженность и выучку: они создали из своих тел и щитов непробиваемое укрытие – «черепаху», известную еще со времен Александра Великого. Пенопластовые кирпичики били в щиты, отскакивали, разлетались, а «черепаха» неумолимо ползла вперед. Когда же кирпичики на поддоне закончились, спецназ перешел в наступление. Схватка оказалась короткой. Полицейские дубинки с металлическими сердечниками легко крушили зонты и складные удочки от флагов, которыми, как оружием, пользовались «демонстранты». Затем спецназовцы рассеяли толпу, повязав зачинщиков.

После этого театрализованного представления майор Крапивин объявил, что всех ждет угощение. Столы для рядового состава и офицеров с гостями были накрыты в разных помещениях. Обслуживали мероприятие официанты одного из ресторанов, принадлежавших Шамилю, – все сплошь выходцы с Кавказа.

Войдя в банкетный зал, архимандрит тут же потянул носом, пытаясь различить запрещенные для церковного поста блюда. Но никакими шашлыками не пахло. Сплошь благолепные постные ароматы. Шамиль, как мусульманин, прочувствовал ситуацию заранее и, чтобы не оскорбить чувств православных братьев по общему преступному бизнесу, предварительно проконсультировался насчет меню с отцом Меркурием. Тот и подсказал ему ежедневные постные блюда архипастыря.

На столе виднелись тарелки с грибами всех видов. Воском отливали фрукты. Нежно белела отварная осетрина, истекали жиром соленые палтус и семга. Зернилась икра. Краснели креветки, раки и лобстеры… Попахивала древесным дымком запеченная на решетке форель. Среди подносов, ваз, тарелок, бокалов зелеными колокольнями высились бутылки с церковным кагором.

По привычке ментовское начальство сразу же стало рассаживаться, зазвенело приборами. Но под строгим взглядом архимандрита офицеры поняли свою ошибку, стали подниматься, гремя стульями. Филарет благоговейно прикрыл глаза, прочитал короткую молитву и благословил «посланный днесь хлеб насущный», после чего и сел первым, предварительно задрав рясу, чтобы не помять ее.

Полицейские офицеры уныло смотрели на церковное вино, прикидывая его крепость. Глядя на их крепко сбитые, коротко стриженные и краснощекие головы, нетрудно было понять, что и по две бутылки водки на брата для них доза далеко не запредельная. Никто не спешил наливать. Архимандрит звучно вздохнул, словно принимал на себя чужой грех, после чего весело и даже как-то по-молодому блеснул глазами.

– А чего ж это вы, господа офицеры, водку на стол для себя не поставили? Вы-то люди светские, хоть и православные. Да ее, поди, проклятую, и не из мясища-то гонят, а? Постная она!

Офицеры дружно захохотали. Шамиль лишь взглянул на официантов. Не прошло и минуты, как на столе уже расставляли запотевшие холодные бутылки и заменяли бокалы на вместительные рюмки.

Майор Крапивин понял, что должен на правах хозяина сказать первый тост. Он поднялся, держа рюмку в правой руке, откашлялся.

– Ну, это, значит… за освящение техники. Чтоб не подвела в годину испытаний. С Богом. – Сказав это, майор ловко перекрестился полной рюмкой и залихватски влил водку в широко открытый рот.

– По-нашему, по-православному, трижды пьют, не закусывая… – раздался из-за стола возглас.

Архимандрит не стал своим авторитетом давить на собравшихся любителей крепкого спиртного, он попивал кагор. Опустевший бокал тут же наполнял стоявший за его спиной официант. Отварную осетрину Филарет ел маленькими кусочками, то и дело приговаривая: «Лепота». Затем без особого энтузиазма похрустел жареным лобстером. Наконец, насытившись, он промокнул губы льняной салфеткой, выбрал застрявшие в бороде кусочки панциря и посмотрел на майора Крапивина – тот кивнул, выпил рюмку и встал из-за стола.

Архимандрит, отец Меркурий, командир полицейского спецназа и бизнесмен Шамиль уединились в соседнем кабинете. Тут уже все было готово для беседы. Глубокие кожаные кресла-«бегемоты» стояли вокруг невысокого круглого стола. Легкие закуски, водка и кагор для лиц духовного звания.

Филарет по своей привычке глубоко вздохнул, потеребил распятие, висевшее на груди, и благоговейным голосом обратился к отцу Меркурию:

– Брат мой, доложи нашим акционерам по финансам.

Эконом монастыря бойко начал, даже не заглядывая в папку с документами:

– Прибыль нашего предприятия за минувший месяц составила…

Дальше он стал засыпать цифрами. Правда, ни разу в его докладе не прозвучало слово «налоги», как и то, что именно выпускает компания. Да и как же иначе, ведь монастырское предприятие не числилось ни в одном из государственных реестров. Майор Крапивин только морщился, не успевая следить за мыслью шустрого Меркурия, и то дело поглядывал на Шамиля. Тот слушал внимательно, кивал, явно «рубил фишку».

– …А теперь бизнес-предложение. – Отец Меркурий вперил острый, как кончики гвоздей, взгляд в Шамиля. – Надо вынуть два «лимона» из банковских акций и пустить на расширение производства.

Кавказец напрягся.

– Архимандрит благословляет, – вместо Филарета поспешил вставить отец Меркурий.

– Ну, если благословляет, то надо подумать, ему видней, как бизнес сделать лучше. Да? – отозвался Шамиль. – Я же не один работаю, мне тоже делиться приходится. А два «лимона» – деньги большие. В расширение их вбухать – это значит, на время заморозить. А вдруг непредвиденные расходы случатся? Я слышал, у вас проблемы в Москве возникли.

– Никто и не спорит, что проблемы были. – Эконом монастыря прищурился. – Но мы с Божьей помощью проблемы свои решаем. А ты, Шамиль, еще за прошлый месяц с монастырем полностью не рассчитался.

Архимандрит почувствовал, что задета ненужная тема. Не следовало Шамилю вспоминать о проблемах. О таких вещах можно говорить только с глазу на глаз.

– В споре, братья, рождается истина, – произнес он умиротворяюще. – Но спорить следует на трезвую голову. Слышу, что бес вашими языками уже ворочает. Сходите, прогуляйтесь, освежите головы. А мы с майором наедине побудем, ему исповедаться следует.

Предложение архимандрита приняли сразу, никто не возражал. Отец Меркурий с Шамилем покинули кабинет.

Филарет строго посмотрел на майора:

– Что ж ты, Рома, все молчишь, сердце мое терзаешь? О том, что отца Никодима гордыня обуяла и через то он со своей супружницей смерть мученическую принял, я знаю. Упокой Господь их души. А вот о том, нашел ли ты документы искомые, не ведаю. Уж не решил ли ты их себе оставить на всякий случай? Не твои они, а монастырской жизни касаются. В чужой монастырь с ментовским уставом не лезут.

Майор Крапивин отвел взгляд.

– Не лезу я ни с каким уставом, – ответил командир спецназа. – Что я, не понимаю? Мы все одной веревочкой связаны. Документы мои люди забрали, но только обгорели они, когда сейф резали, ни хрена в них не прочитаешь. Покойный так и не сказал, где ключи держит.

– Ой ли? Не вводишь ли ты меня в заблуждение? Грех большой на себя возьмешь.

– Вот вам крест, – майор перекрестился.

– Теперь верю, – повеселел архимандрит. – Грехи твои и твоим людям отпускаю. Сегодня ночью буду о вас и об упокоении душ отца Никодима с супружницей молиться. За стол возвращаться пора. Ведь ты пастырь своим бойцам, а хороший пастух паству без присмотра надолго не оставляет – перепьется.

* * *

Когда уже порядком протрезвевший после церковного кагора отец Меркурий вернулся в монастырь, то застал терпеливо дожидающихся в его приемной активистку Околову, Лору и Андрея Ларина.

Лора была, как и положено, в длинном закрытом платье, на голове – стянутая узлом на подбородке косынка и, конечно же, никакой косметики. Ларин сидел в темном костюме и черной водолазке.

Возможно, отец Меркурий и перенес бы обещанную аудиенцию на завтра, ведь болела голова. Но тут ему вспомнилось, что церковная активистка говорила, будто беженцы из Кыргызстана готовы сделать монастырю щедрое пожертвование. А вопросы бизнеса пастырь и эконом в одном лице привык решать с ходу.

– Проходите, слышал о вас и о вашей беде, и о вашем желании, – пригласил пройти Ларина в кабинет отец Меркурий.

– Смиренной просьбе, – поправил Ларин.

Андрей с напускным благочестием переступил порог и закрыл за собой массивную дверь. Кабинет вполне мог бы принадлежать и какому-нибудь чиновнику. Дорогая мебель, современный компьютер на столе, плазма на стенке, кожаное кресло на колесиках. Вот только вместо портрета президента на стене висела фотография Патриарха, а перед иконами тлела лампадка. Ее запах у Ларина почему-то сразу же стал ассоциироваться со смертью, словно здесь недавно отпевали покойника.

Отец Меркурий пролистал газетные вырезки, посочувствовал беженцам, вынужденным покинуть обжитой приход в чужой стране. Кивал, когда Ларин живописал то, как иноверцы грабили и сжигали церковь, где он был старостой… Возможно, эти наполовину выдуманные истории не слишком бы тронули сердце отца Меркурия, но в довершение всего Ларин положил на стол дарственную на полтора гектара земли. Участок, как по заказу, примыкал к монастырскому предприятию, а потому и пришелся как нельзя кстати, в свете запланированного расширения производства. Да и высшее экономическое образование, о котором упомянул Ларин, лишним не было. Отец Меркурий почувствовал, что сможет обрести в лице Андрея толкового помощника.

А потому, когда Ларин попросил принять его в монастырь послушником с перспективой пострига в монахи, эконом раздумывал лишь для вида.

Глава 4

Вопреки ожиданиям Ларина, режим Свято-Покровского монастыря оказался отнюдь не строгим и не суровым, а вполне демократичным. Никто не заставлял носить вериги, давать обет молчания и истязать плоть. Но все же шататься без дела не разрешалось никому, да и расписание церковных служб было составлено таким образом, что не позволяло расслабляться. Братии в монастыре пребывало довольно много: вместе с монахами-священниками, послушниками, трудниками и гражданским персоналом набиралось около ста пятидесяти человек.

Распорядок дня был расписан поминутно. Подъем ровно в пять утра. Двадцать минут отводилось на утренний туалет. А уже к шести часам все отправлялись в церковь на первую утреннюю службу. После нее благочинный распределял так называемое послушание – индивидуальную работу для каждого послушника. Андрею чаще всего доводилось убирать в храме и подметать монастырские аллеи.

В восемь утра читался молебен или правилась литургия – богослужение, при котором совершалось таинство причащения. А вот через пару часов вся монастырская братия опять собиралась в церкви для чтения акафиста – особых хвалебных песнопений и молитв в честь Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и прочих-прочих святых.

В полдень была скромненькая трапеза. Перед ее началом и по ее окончании обязательно произносились специальные молитвы. Все ели молча. Лишь один из братьев в это время читал «Жития святых» хорошо поставленным голосом. Правда, при этом читал нараспев, отчего смысл произнесенного частенько ускользал от слушателей. После обеда предоставлялся час свободного времени, который можно было использовать для написания писем родным или же чтения светской литературы. Такое в монастыре не возбранялось. Вот только выбранную для чтения книгу должен был обязательно благословить духовник. А потом снова следовал «наряд» на монастырские труды.

И вот когда солнце клонилось к закату, все собирались в церкви на вечернюю службу. Обычно она длилась около часа, а в праздничные и выходные дни – более двух часов. На ней, кроме собственно самого богослужебного обряда, новичков обучали петь согласно церковным традициям, правильно читать псалмы и всем остальным богослужебным премудростям. Затем следовал скромненький ужин. После него весь монастырь кучковался в просторной читальне, где декламировались душеспасительные книги, а семинаристы готовились к занятиям. Затем вновь церковь, молитвы всепрощения на сон грядущий… А в десять часов вечера объявлялся отбой – прямо как в пионерском лагере.

Безусловно, привыкнуть к такому необычному распорядку дня человеку неподготовленному было весьма непросто. Но Андрей адаптировался довольно быстро. И по прошествии недели уже не выглядел на фоне других послушников, прибывших сюда задолго до него, этакой «белой вороной».

Как и все послушники, Ларин ютился в трехэтажном жилом корпусе. Именно ютился, так как ему приходилось делить небольшую келью с еще восьмью людьми. Его новое жилище чем-то напоминало комнату в студенческом общежитии: деревянные койки, тумбочки – по одной на двух человек, табуретки, вешалка для одежды и полка для обуви. Единственным ее отличием от общаги было то, что вместо гламурных постеров и похотливых эротических плакатов на стенах висели иконы и красочные церковные календари.

Телевизоров, радиоприемников и тем более компьютеров держать в кельях не разрешалось. А потому связь с внешним миром чаще всего поддерживалась через мобильные телефоны, пользоваться которыми официально не возбранялось, но в то же время и не рекомендовалось. Но ведь рекомендации на то и рекомендации, что не обязательны к исполнению. Этим послушники и пользовались, стараясь лишний раз не попадаться монастырскому руководству с трубками в руках.

Имелась в монастыре и небольшая библиотечка, которая занимала одну из келий на первом этаже жилого корпуса. Но посещать ее могли далеко не все – лишь те, кто провел в стенах монастыря не менее трех месяцев, и то с разрешения благочинного. Впрочем, туда Андрей и не стремился.

Неожиданным открытием для агента тайной организации по борьбе с коррупцией стало то, что каждый послушник и брат, вне зависимости от того курил он или нет, ежедневно получал на руки по пачке сигарет. Делалось это для того, чтобы монастырская братия, которая в подавляющем своем большинстве так и не смогла расстаться с этой вредной привычкой, не «стреляла» сигареты у паломников и не собирала окурки. Но при этом архимандрит Филарет поставил перед курящими одно условие: «Заниматься этим пагубным делом можно только в специальных курилках, а ежели кто и осмелится нарушить это правило, того ждет покаяние и епитимья в не одну сотню поклонов».

Так как Андрей был приверженцем здорового образа жизни, то сигареты ему были ни к чему. Но не пропадать же «добру». А потому он постоянно отдавал свою «порцию» заядлому курильщику брату Нафанаилу, который уже не мог обойтись одной пачкой в день. Из-за чего последний моментально проникся уважением к своему «спасителю-снабженцу» и взял его помощником в свою иконописную мастерскую. Это дало Ларину возможность «отлынивать» от некоторых ненавистных ему повинностей, вроде мытья пола в церкви или подметания монастырских аллей.

Брат Нафанаил слыл в миру довольно известным художником и в прошлом только и делал, что шатался по всевозможным выставкам, устраивал пьянки и безумные арт-перформансы. Ну а потом, проснувшись одним утром со страшного бодуна, решил раз и навсегда завязать с такой жизнью. Вот и подался в Свято-Покровский монастырь.

Успел Андрей познакомиться и с монахом Иоанном, которому было за шестьдесят. Правда, на подвижническую стезю он стал не так давно. Но в монашеской жизни достиг немалого прогресса. Когда-то Иоанн был кришнаитом, брил наголо голову и распевал с братьями по разуму индуистские мантры. В разговоре он часто пользовался словами на санскрите, особенно когда беседа касалась духовной тематики. Между тем еретиком и отступником монаха Иоанна никто не называл. Он вел довольно аскетический образ жизни, поднимался в четыре часа утра, мало ел, не пропускал ни одного богослужения.

В общем, много еще с кем подружился Андрей. Нет, конечно, он заводил знакомства среди монастырской братии не ради того, чтобы получить в их лице духовных наставников. Не для этого послал его сюда Дугин. Каждый раз в беседе с братьями и монахами Ларин осторожно заводил разговор об убитых отцах Мефодии и Никодиме. Ведь наверняка у отошедших в мир иной священников остались в монастыре единомышленники, которых они посвящали в свои тайны. Но пока Андрею не везло. Все либо отмалчивались, либо переводили разговор на другую тему. Словно опасались чего-то.

* * *

Еще до того как Ларин стал послушником, его сильно заинтересовало монастырское производство. Он нутром чуял, что именно в нем и кроется разгадка цепи преступлений, в которых ему предстояло разобраться. Ведь где производство – там, известно, и деньги. А их никогда нельзя поделить по справедливости.

Первые дни пребывания в Свято-Покровском монастыре Андрей старался не выказывать своего интереса к местной «коммерции». Просто присматривался, а потом как-то завел разговор об этом деле с братом Нафанаилом. Мол, а что тут у нас изготавливают за высоким забором, примыкающим прямо к монастырю? Вопрос художника не насторожил. Он вообще был далек от мирских дел, буквально зациклился на иконописи.

– Свечи у нас тут делают, – коротко пояснил он. – Говорят, монастырь неплохой доход от этого имеет. Ведь каждый норовит в храме свечку или за здравие, или за упокой поставить или же просто чтоб грехи замолить.

– Церковные свечи, наверное, как-то особо делают.

– Ничего особенного. Свечи как свечи. Главное, что потом их освящают.

– И что, там наша братия работает?

– Человек десять, не больше. Автоматическую линию поставили. А чего это тебя заинтересовало?

– Ищу я себя, – принял смиренный вид Ларин. – Всякое богоугодное дело хочу попробовать. Вдруг мое призвание не в том, чтобы в иконописной мастерской прислуживать, а свечи изготавливать?

– Попроси благословения у отца Меркурия. Свечной завод в его ведении находится. – По лицу брата Нафанаила было понятно, что ему не хотелось бы терять такого толкового помощника, как Ларин.

К удивлению Андрея, отец Меркурий ничуть не насторожился, когда новый послушник попросил благословить его на новую работу.

И на следующий день после заутрени Ларин с другими монахами отправился к заводским корпусам. Охранник на воротах тщательно сверился со списком и пропустил нового работника вместе с прежними на завод.

Андрей шел, как и подобает монаху, потупив взгляд. Вскоре он оказался в неплохо отремонтированном, с новыми стеклопакетами заводском корпусе. Здесь сильно пахло воском, что-то булькало. Котлы на ночь не отключали, чтобы материал для свечей оставался жидким.

Вскоре монахи переоделись в рабочую одежду. Замигали лампы пультов. Заработали электромоторы. Технологическая линия пришла в движение. Сам процесс был незамысловатым. Автоматика отливала воск в формы, которые затем выставлялись для охлаждения. Потом вручную извлекались свечи и паковались в картонные ящики.

– Это же сколько воска надо для такого завода? – спросил Ларин у своего молчаливого напарника, паковавшего свечи.

Тот криво усмехнулся.

– Церковные свечи у нас не из воска делают, а из парафина. Дешево и сердито.

– А как же цвет, запах? – Андрей вертел в руках еще тепловатую свечку, от которой исходил приторный медовый аромат.

– Теперешние химики что пожелаешь приготовят. Хочешь свечи с банановым запахом, хочешь с запахом дыма, а хочешь – с медовым.

– Как чипсы, что ли, со вкусом красной икры или крабов?

– Вот-вот, – подтвердил монах, – именно так – пищевые добавки, ароматизаторы.

– Тогда на коробках стоило бы клеить этикетку с составом. Все-таки продают их как восковые.

– Деньги не пахнут, – тихо произнес монах, и чувствовалось, что говорит он это с чужих слов. – Я тоже сперва удивился, но потом отец Меркурий мне все и объяснил. Мол, это не обман вовсе, Богу не жертвоприношение нужно, а святой порыв человека, молитва. Деньги, которые он за свечку отдаст, на благое дело пойдут: монастырь обустроить, храмы.

Ларин не стал дальше расспрашивать. Со свечным заводом ему все стало ясно. Прибыль он, конечно, приносил. Но не настолько же большую, чтобы ради нее убивали священников. По большому счету, вопрос о «неправильном воске, который делают неправильные пчелы», лежал в компетенции санэпидемстанции и общества потребителей. Особого криминала здесь не просматривалось, элементарное мошенничество, надувательство, которое светило монастырским властям лишь такими относительно безобидными санкциями, как штраф и предписания.

«Дело здесь не в свечах, – рассуждал Андрей, пакуя картонные коробочки и заклеивая их полосками скотча. – Свечи только благое прикрытие для чего-то другого. И кажется мне, что в монастыре очень мало кто знает о настоящем положении вещей».

Так Ларин доработал до обеда. Но в трапезную с другими монахами не пошел, сославшись на то, что не очень хорошо себя чувствует. Дождавшись, пока работники разойдутся, он направился на разведку. Вскоре Андрей наткнулся на еще один пропускной пункт с воротами и охраной. Охранник был явно не из монастырских – чисто кавказской внешности. Под черной униформой угадывалась подмышечная кобура. Как только Ларин двинулся к нему, охранник тут же вышел из остекленной будки.

– Нельзя сюда! Не понимаешь, да? – с явственным кавказским акцентом произнес он.

– А разве выход не здесь? – делано удивился Андрей.

– Выход там, – охранник щелкнул пальцами и указал куда-то за заводской корпус.

– Спасибо, – не стал спорить Ларин и повернулся на сто восемьдесят градусов.

День работы на свечном заводе кое-что дал. Теперь Андрей понимал, что завод занимается не только производством свечей. Но чем именно – оставалось для него загадкой. Да и где могло располагаться оборудование? От странного пропускного пункта с охраной из кавказцев до внешней ограды завода было всего метров сорок, никаких строений там не просматривалось. Ларин понимал, что, даже легально работая на заводе, он все равно не разгадает эту загадку. Оставалось дожидаться ночи. Ведь грязные и темные дела только ночью и совершаются.

Воспользовавшись своим правом ночевать в иконописной мастерской, Андрей остался один. Краски и трафареты икон, доски для написания икон, источавшие смолистый аромат, его не интересовали. Он дождался, когда монастырь погрузится в сон, и выбрался через окно наружу, прихватив с собой холщовый мешок. Безопасный путь, каким можно подобраться к заводу, он присмотрел еще днем. Прошел через монастырский сад, куда не добивал свет прожекторов, и оказался у высокого забора со спиралью колючей проволоки поверх него. Через такой не переберешься, разве что на дельтаплане перелететь можно. Но любую преграду можно преодолеть, если подойти к этому делу творчески.

Ларин извлек саперную лопатку, аккуратно срезал дерн, сложил его стопкой, и через полчаса подкоп уже был готов.

Ярко горели прожектора, где-то неподалеку лаяли сторожевые собаки. Андрей торопливо приблизился к корпусу и стал взбираться по ржавой пожарной лестнице наверх. Оказавшись на плоской, залитой битумом крыше, он на корточках подобрался к парапету и осторожно выглянул из-за него. Отсюда можно было разглядеть то, что делается за странным пропускным пунктом с охраной, состоящей из кавказцев. Из всех строений Ларин видел лишь небольшой, около двадцати на десять метров, железный ангар. Из распахнутых ворот лился свет. Слышалось неровное гудение, щелкало, позванивало какое-то оборудование. Но звук долетал вроде бы издалека.