Текст книги "Слезы Рублевки"

Они подождали минуту в молчании.

– Не, ну есть же люди-скоты, – удивилась Ленка.

Подождали еще. Анастасия чувствовала, что внутри ее все больше закипает злое чувство. Она еще раз качнула машину, на сей раз сильнее. Та опять мявкнула, мигнула фарами и замолчала. Хозяин снова не вышел. Стоять так было глупо до невозможности. Справа, по Рублевке, проезжали автомобили. На трех женщин оглядывались немногие прохожие.

– Так, – сказала Настя решительно. – Я иду в магазин и вызываю администратора. В конце концов, это их стоянка, пускай они и наводят здесь порядок.

– Погоди, – отозвалась Вигги, за это короткое время прошедшая эволюцию от оптимизма до мрачной решительности. – Сейчас мы его сами вызовем. Хозяина этого, хама.

И она сильно ударила ногой в лодочке прямо по дверце чужой машины. Та буквально взвилась от возмущения. Завизжала сигнализация, замельтешили огни. На сей раз покушение явно было воспринято серьезно – «Ауди» буквально зашлась в крике.

Насте стало на миг не по себе. Вот выскочит сейчас какой-нибудь урод, так греха с ним потом не оберешься…

Выскочил не урод. Напротив, весьма миловидная дамочка. Которую, правда, несколько портил слишком широкий, хищный рот. Впрочем, этот недостаток скрадывался хорошей косметикой и довольно-таки изящно подобранным ансамблем от «Дольче и Габбана».

Дама подлетела к «Ауди», уже заранее раскрывая в крике рот и глупо протягивая вперед руку с мобильником. Но крика пока не было. Видно, забыв, что собиралась кричать, владелица «Ауди» быстро перекрестила взглядом всех троих. Как типичная жительница Рублевки, не забыла мгновенно пробежаться по нарядам. После этого на миг остановленная реакция снова включилась. Глаза дамы выпучились, грудь начала расширяться, набирая воздух.

– Какого… – грубо выплюнула она визгливым голосом. – Какая сука тут машину трогает?!

Вот уж чего Настя не ожидала! Она замерла, оглушенная. Ну, понятно, что человек должен был выбежать на визги машины встревоженным. Может быть, испуганным. Но с другой стороны, он же должен был знать, что сам поставил автомобиль неправильно, мешая другому водителю. Значит, должен был как-то смутиться… нет, пусть не смутиться, тут стеснительных мало. Но как-то учитывать, что виноват?

Вместо этого дама с хищным ртом – а молодая, моложе Ленки! – ни секунды не переживая, обругала их матом, да еще продолжила орать в том же тоне и в тех же выражениях. Видно было, что она стесняться вообще не привыкла.

– Э… Э! – попыталась втиснуться в этот поток слов Ленка. – Ты посмотри, куда ты машину поставила, образина!

– Что-о? – взвилась дамочка. – Кого ты образиной назвала, тварь?! Да я сейчас тебя в пыль сотру! Я сейчас своим охранникам звоню!

– А, стерва! – определила задорная малолетка Ленка. – Как машину свою драную ставить как попало, так ты здесь первая! А как чего – так тут же охранникам! А я, блин, щас своим позвоню, и что?!

Противница аж задохнулась. Ленка воспользовалась тактическим преимуществом.

– Короче, убирай отсюда свою таратайку, и мы инцидент считаем исчерпанным, – веско проговорила она. – И чтобы больше ты нам под ноги не попадалась…

Из магазина появились охранники. Но желания вмешиваться в разбирательство между злющими тетками они не выказывали, предпочитали наблюдать, чем закончится дискуссия, издали.

Дамочка обратилась к ним с визгливым воплем:

– Что вы там стоите, олухи! Вы не видите, что мне угрожают? Зовите ментов, тут нападение!

Охранники переглянулись, но с места не двинулись.

Настя попыталась утихомирить страсти.

– Простите, – проговорила она мягко. – Вы же видите, я даже не могу сесть в свою машину. Вы просто перекрыли мне дверь.

Дама открыла рот, и Анастасия торопливо добавила:

– Пожалуйста, отъедьте чуть в сторону, и я уеду…

Оппонентка, однако, на мировую идти не собиралась.

– Где хочу, там и стою! – заорала она с новой силой. – Надо самой лучше машину ставить. А то растопырилась тут на полстоянки!

Машинально Анастасия взглянула на колеса своей машины. Все четыре строго стояли в пределах обозначенного двумя полосами прямоугольника.

Тут снова вмешалась Ленка. Она метнулась к машине Насти и быстро вернулась, сжимая в руке железную скобу – из тех, которыми скрепляют бревна в срубе. Отличительная особенность – два острия.

Это Витя вооружил жену таким средством самозащиты, когда однажды та ему пожаловалась. Ну да, на похожую же ситуацию, когда была вынуждена сносить оголтелую нецензурщину от какого-то небритого кавказца! Только то было давно, еще когда она сама на «Ауди» ездила, той, серой. «Ты у меня девушка решительная, – сказал ей тогда муж. – Сама ею не размахивай. Но удержать народ на расстоянии, пока вызываешь меня и ментов, сможешь. Только бей не людей – не попадешь… да и уголовка, – а машину».

Хорошо ему было говорить! А она, Анастасия, ни разу эту штуку и в руки-то не брала! Зато вот Ленке рассказала – и зря! Зря!

Уж неизвестно было, откуда подружка ее научилась таким ухваткам. Но она медленно начала подходить к злобной даме, нехорошо щерясь и легонько помахивая своим оружием.

– Э! – раздался голос от двери магазина. Впрочем, голос был неуверенным.

Ленка не обратила никакого внимания. Неотрывно глядя на покрывшуюся багровыми пятнами хамку, она раздельно проговорила:

– Ты. Стерва. Быстро села в свою таратайку и очистила пространство. Иначе вот эти острия пройдутся по твоему лобовому стеклу и морде.

Дама заметно смутилась. Более того, возникло ощущение, будто она сдулась. Как мячик, налетевший на гвоздь. Замолчав на полузвуке, скандалистка споро отошла к своему автомобилю и исчезла в салоне. Видно было, как нажала кнопку блокировки дверей.

Ленка продолжала к ней подходить. Приблизившись к красному капоту, она медленно, даже картинно – картинно, точно, определила Настя, – начала отводить руку со скобой, словно для удара.

Дама выхватила ключ и со второй попытки воткнула его в замок зажигания. Под капотом хрюкнуло и взревело – их противница явно нажала на газ, забыв включить передачу.

Ленка продолжала нехорошо улыбаться, держа руку со скобой на отлете.

Наконец стервозная дама справилась с ручкой переключения, ее «Ауди» взвизгнула покрышками, подалась назад и выкатилась с площадки перед магазином. Последнее, что увидели три подруги, было бледное лицо женщины и ее разинутый в неслышном крике рот.

Настя перевела дух. Все прошло как-то настолько быстро, что она даже не успела проявить хоть какую-то реакцию. И в то же время сцена эта продолжалась так долго, что казалась едва ли не бесконечной. Во всяком случае, передумать и перечувствовать за эти недолгие мгновения Анастасия успела необычайно много. Здесь было удивление – уж больно неожиданно повела себя дама. Было и потрясение – от того, что сделала Ленка. Был стыд – взрослые женщины, а чуть драку не устроили на потеху толпе.

Она бросила взгляд на вход в магазин. Возле никого не было. Лишь выходил какой-то представительный мужчина с двумя пакетами в руках. На девушек он внимания не обращал.

И еще было в глубине души Анастасии какое-то холодное, сосущее ощущение. Словно ступила она на скользкий утес, где в любую секунду можно ожидать, что поскользнешься на льду и рухнешь в пропасть…

– Как интересно… – протянул Владимирский, глядя на цифры в записке, подготовленной помощником. – Смотри-ка, как он на китайцах вырос… А казалось бы, рынок стабильный, давно уже поделенный. То-то я удивлялся, отчего он на чашках-тарелках так поднялся…

И банкир снова углубился в материал, описывающий состояние бизнес-империи Виктора Серебрякова.

Получалась любопытная картина. Серебрякову удалось выделиться из сотен тысяч бизнесменов средней руки не уникальным товарным предложением. Собственно, чего уж там уникального в советском по природе своей фарфоре Коростеньского завода.

Владимирский, как мало кто, точно знал, что в России настоящее богатство можно было сделать только двумя путями. Чистыми спекуляциями – например, землей вдоль той же Рублевки. Либо доступом к благословенному источнику приватизации государственной собственности. А Коростеньский, хоть даже бывший императорский, ныне фарфор Пушкинского завода – какие он деньги может дать? Это же крайне узкая ниша рынка. Мелкий потребитель – все эти инженеры, интеллигенты, все эти городские средние слои советского населения, что престижным считали иметь хоть один фарфоровый сервиз, – эти все обнищали в ходе реформ. Им не до красивой посуды было. А те, кто вырвался, поднялся… Те уж, во всяком случае, не на бывший советский фарфор ориентировались. А на чешский, немецкий, испанский, наконец.

Это банкир тоже в справке прочел – сведения, хоть и краткие, о положении в отрасли и спросе на продукцию. Впрочем, Владимирский и сам ориентировался в теме. Как потребитель. Специально выезжал пару раз на Франкфуртскую ярмарку. Тенденции посмотреть, к самому солидному и в то же время модному присмотреться. Выбрал английский сервиз – и не жалел.

Владимирский не был чужд высокому вкусу. По делам бизнеса ему, конечно, приходилось встречаться, разговаривать, выпивать с немалым количеством самого разного рода людей. Но все же с этими… которые в бизнес в тренировочных штанах пришли… с этими он себя никогда не умел заставить сойтись. Хоть кое-кто из них тут же, поблизости, живет… кто жив остался. Солидные бизнесмены, уже и образования нахватались, а культуры… Культуры в них не хватало.

А Владимирский все же начинал свою жизнь в интеллигентной, культурной семье. Где, в частности, всегда ценились хорошие, красивые вещи. И сегодня для него одним из критериев отношения к человеку было то, как тот к красивым вещам относится. И в этом смысле Серебряков вызвал у него и симпатию, и жалость. Занимался красивыми вещами. Но занимался бессмысленно. Что это за бизнес – копеечные чашки в Хабаровск поставлять?

Правда, с китайцами это у него хорошо получилось. Особенно то, что сумел зацепить не только Россию, но и СНГ. Эти наглые, но ничего собой не представляющие лимитрофы сами по себе никому не нужны. Но крови могут подпортить много. То, что Серебряков захватил их рынок, выстроил там сеть потребителей и, соответственно, дистрибьюторов, – это весьма ценно. Это перспективно. Это можно будет использовать.

Вопрос «как» не возникал. «Как» отнять бизнес, Владимирский знал в совершенстве. У всех этих самостоятельных продавцов, если они не прямые магазины от фирмы, всегда есть масса других, побочных бизнесов. А где бизнесы, там и долги. Или кредиты. Или необходимость взять кредиты. Не говоря уже о незаконных вещах, «серых» схемах с поставками, «оптимизации» налогов, обналичке. Всегда есть за что ухватиться.

На совсем худой конец, бизнес можно выкупить целиком, как таковой. Но… Вот тут и подходил банкир Владимирский к вопросу: зачем? Просьба Ларисы здесь ровным счетом ничего не значила. То есть из-за бабьих разборок начать борьбу с посторонним бизнесом – это не цель и вообще не нужно. Нет, конечно, лишний раз жену расстраивать тоже ни к чему. В его возрасте уже начинаешь ценить простые телесные радости, а Лариска их доставлять умеет. Когда не расстроена.

Владимирский знал, умом понимал, что именно своими «расстроениями» она и пытается им управлять. Да что пытается! Если честно, то и управляет. Но, в конце концов, требует она сущие мелочи по сравнению с объемами его… нет, не богатства. Его жизни.

Ну что такое, в самом деле, – уступить ей в ответ на напухлившиеся губки. Когда эта уступка настолько мелка, настолько – на порядки! – меньше его настоящих дел! Наконец, что это рядом с упоительным ощущением власти, которую дают деньги! Не над людьми власти – хотя и над ними тоже. Власти над действительностью, которая гнется и ломается под напором его воли, подкрепленной напором его денег.

Как это роскошно – вложиться в какой-нибудь бизнес, цены которому на начальном этапе не знают сами его создатели! И потом через эти вложения все более и более объемно приобретать контроль над этим бизнесом. Покорять его. Покорять тех, кто его делает! Как это греет – знать, что за твои деньги в конечном итоге выходит эта оппозиционная «Новая», которая поддает огоньку аж самому… Правда, президент – человек жесткий, конечно. Но через колено ломать уже остерегается. Хватило помучиться с Мишей. Да мы и не задеваем Первое лицо. А вот пониже кого… отхлестать. И наблюдать за суетой. И знать, что позвонят тебе и попросят утихомирить писак. А тебе в ответ будут обещаны определенные преференции совсем в другой области… И приятно вызывать к себе начальника управления, что курирует его информационные и рекламные проекты. И орать, что тот его подставил. И лишать очередной «премии», как по старинке привык это называть Владимирский. И знать, что тот будет орать на внешнего владельца газеты, тот – на главного редактора. А потом какая-нибудь пройдошная журналюшка, известная своей оппозиционностью, какая-нибудь Ладынина, «неожиданно» напишет что-нибудь, где между обычных ее глупостей про «стрелки осциллографа» проскользнет пара нужных слов по просьбе нужных людей…

Или дать денег промышленнику, который разворачивает перспективный заводишко. И знать при этом, что человек этот будет крутиться и работать в значительной мере для того, чтобы деньги шли к нему, Владимирскому… а там кредит на расширение, на обновление, на производство нового продукта… И работает человек, работает. На своего банкира. Любил Владимирский именно это – что люди работают на него. Осознание этого любил, что люди, люди – его пальцы…

Так что не в Лариске дело. Владимирскому уже хотелось, чтобы Серебряков работал на него. Чтобы производство и распространение такого прекрасного продукта, как фарфор, были подконтрольны ему. Чтобы приносили не только деньги – это само собой! – но и возможность управлять, хотя бы и частично, всей этой отраслью.

Постепенно. Начнем с мелкого Серебрякова. А там наложим лапу и на сам Пушкинский завод… Ибо он знает, что затем предложит изменить в этой отрасли, куда ее направить. Чтобы про него говорили: это Владимирский, фарфоровый король, который контролирует отрасль.

С нефтью-газом, с серьезными производствами, нет смысла связываться. Конечно, были деньги Владимирского во всех этих «вкусных» отраслях, были. Где побольше пакет, где поменьше, но на молочишко в старости хватит. Вот только там не покомандуешь. Слишком сильно все взяли «чекисты». И государство очень ревниво оберегает теперь свои позиции хозяина.

Такой бизнес, что и без того как по болоту ходишь, того и гляди провалишься… А теперь еще и строевым шагом ходить надо. И в указанном направлении. И старшину слушаться, над тобою поставленного… намекнут – и побежишь яйца Фаберже покупать!

А фарфор – он ничей. С одной стороны, не стратегически важная отрасль. С другой – она же является частью потребительского рынка. И если вычеркнуть из рассмотрения всякие коростеньские сервизы для быдла – рынка-то элитарного! Такого, на котором ты всем нужен!

Серебряков – дурак. Развернул бизнес вширь. Пускает тарелки свои в магазины для бедных. Ну, черт с ним, не для бедных. Для среднего класса. Так российского же, для которого кредитный «Лансер» – уже признак состоятельности. А надо сосредоточиться на бизнесе для элиты. Надо стать для нее важным и полезным… в то же время не задевая интересов «чекистов».

Хотя, с другой стороны… Опора на растущий средний класс – в этом есть что-то… Надо подумать.

Нет, с китайцами он молодец, с китайцами он хорошо пробился. Но надо бы еще и англичан, чехов, немцев через себя пропускать. Удавить всех, кто сегодня с ними торгует. Самому на канал сесть. Серебряков этого то ли не понимает, то ли не в состоянии исполнить. А потому надо бы его ухватить за самые… Тестикулы, вспомнил Владимирский медицинский термин. По поводу вспомнил, кстати. О медицинской операции речь и пойдет. Об ампутации этих самых тестикул. Чтобы был наш Серебряков сродни евнуху в гареме – управляет, но сам ни разу не… не может. Не опасен, стало быть. Стоит на страже хозяйского добра, которым сам попользоваться не в состоянии.

Надо будет Лариске еще раз на это намекнуть. Пусть порадует такая будущность мужа ее противницы. А с той уж потом девчонка пускай сама разбирается. От имени любимой жены господина…

Глава 5

– Все, деточка, иди. Спасибо, – махнул рукой Владимирский.

Арфистка остановилась на полузвуке, поднялась со своей скамеечки, сделала реверанс и упорхнула.

Многие подсмеивались над этим обычаем банкира – перед важными совещаниями собираться в зимнем саду и слушать арфу. Кто-то считал его оригиналом. Чем, собственно, косвенно работал на Владимирского: тот был убежден, что в истории останется не то, сколько денег он сделал или какие проекты поднял, а вот эти милые чудачества.

Современники многого не понимают. Но только впоследствии в истории остается не тот, кто подсмеивался, а тот, над кем подсмеивались. «Замечательные чудаки и оригиналы постсоветской России» – такую книжку хотел бы видеть Владимирский. И чтобы в ней одним из главных героев был он. В смысле – героев-оригиналов. А чудаками чтобы выступали его соперники. И просто люди, которые ему не нравятся.

Это, в общем, очень просто – остаться в истории таким, каким хочешь ты сам, и оставить в ней своих врагов такими, какими очень не хотелось бы им быть. Достаточно только немного сместить акценты.

Владимирский потому и не приступал пока к этому книжному проекту, что искал такого прожженного журналюгу, который бы столь невинно, но умело расставил акценты, чтобы никто ни к чему придраться не мог. Но всей публике все было бы ясно про всех.

Но он пока что видел только сплетников. Ума большого не надо, чтобы изобрести статью на тему, как плохой юный певец Федя женится на знаменитой пожилой певице Гале в сугубо коммерческих видах. Куда больше ума надо, чтобы изобразить этот мезальянс настоящим счастливым браком… мягкой ретушью нанеся несколько черточек, достаточных для умного, чтобы понять реальную картину.

Нет, Владимирский искал умного мастера. А до тех пор держал свой проект под спудом. Впрочем, информацию набирал без устали. И работал и на свой будущий имидж в истории.

И арфа – это хорошо. Тем более забавно, что начиналась она с пустой, в общем, шутки. Когда-то давно он случайно подсмотрел сценку в каком-то фильме. Братки проводили то ли встречу, то ли обед, он уж не помнил. А перед ними на арфе играла обнаженная музыкантша.

А Борис Семенович тогда как раз с кем-то выпивал. И они с нетрезвых глаз решили, что заведут себе такой же обычай. Завел его, правда, один Владимирский. Партнера его тогдашнего застрелили в собственном подъезде год спустя. Сдержал слово, что называется. Специально купил арфу. И затем с некоторым даже исследовательским интересом нанимал исполнительниц поиграть голыми перед ним и его командой.

Соглашались все. Вопрос был только в суммах. Однако самого его хватило всего на три, то ли четыре раза. Он все-таки был человеком с эстетическим чувством, а тут никакой музыки девочки изобразить не могли. Не о том думали, понятно. Да и сам процесс, откровенно говоря, наскучил. В конце концов, ничего нового на женских телах не открывалось. А постоянно делать одно и то же, чтобы только потешить гормоны, – так он уже не мальчик.

Так что эротику отставили. А арфа осталась. И через какое-то время Владимирский распорядился внести ее в зимний сад в своем офисе и за вполне пристойные деньги стал приглашать исполнительниц поиграть что-нибудь для души. В одетом виде. Даже в концертном платье. А затем распорядился сделать это обычаем. Частью фирменного стиля. Не перед обычными летучками, конечно, но перед каждым важным совещанием они с членами правления отдавали по десять-двадцать минут прослушиванию музыкальной классики.

Это хорошо настраивало на работу, был убежден Владимирский.

– Итак, господа, – произнес он, когда артистка, шурша платьем, покинула помещение. – У нас с вами сегодня на повестке дня тема, возможно, и не относящаяся непосредственно к нашему основному бизнесу, но тем не менее небезынтересная.

Хочу сразу оговориться, что к банку она никакого отношения не имеет. Хотя впоследствии мы его подключим к этому делу неизбежно. Но пока будем считать это новым проектом…

В кабинете сидели самые доверенные: первый заместитель по правлению и стародавний партнер Догилевич; заместитель по общим вопросам – проще говоря, его «дубинка» в банке – Алиев; главный юрист Нагонченков; финансовый директор Вайнштейн; личный помощник Загалатий и начальник службы безопасности Логовенко. Последнему, впрочем, не всегда давалась привилегия участвовать в таких вот, в узком кругу, совещаниях. Но на данный момент именно он обладал важной частью информации.

– Значит, так, – продолжил Владимирский. – Я тут уже некоторое время приглядываюсь к тому, чтобы нам как-то диверсифицировать свой бизнес. А проще говоря, хочу я заняться фарфором.

Догилевич хмыкнул.

– Что не так? – резко повернулся к нему босс.

– Да нет, ничего, в общем, – протянул первый зам. – Просто ты как-то так официально начал… Я уж подумал, что такое?

– «Такого» – ничего, – отрезал Владимирский. – Считай, это моя фантазия. А официально начал потому, что решение уже принял.

– Но почему именно фарфор? – удивился Вайнштейн. – Там возни много, а рынок узкий. Спрос предсказуемый, ограниченный. Это все равно что в алмазы лезть. Все квотировано, лишнего не вбросишь – подорвешь спрос. Нет, это я спонтанно говорю, вопрос не изучал, – заюлил он, видя тяжелый взгляд шефа.

– Это я знаю сам, – сухо проговорил Владимирский. – Но кое-кто на этом рынке очень неплохо поднялся. Хочешь знать, как?

Он кивнул Косте. Тот откашлялся:

– Есть такой Серебряков. Немногие слышали, да и немудрено. Ниша. Направление деятельности узкое. Но в общем среди специалистов известен.

Начинал так себе, ничего особенного. Можно сказать, свой свечной заводик был. Поначалу занимался всем, но потом «накрыл» небольшую мастерскую экспериментальных керамических форм. Ну, там различные светильники, вазочки, украшения… Все умирало, потому что продавать не умели. А он проникся интересом. Пару заказов пристроил немцам, потом вышел на постоянную линию с ними. Тем временем организовал сбыт по России, перестроив производство. Далее то ли он на украинцев вышел, то ли они на него – стал дилером Коростеньского завода. Постепенно стал дилером еще нескольких. Одновременно выстраивал собственное производство на испанских и английских технологиях.

Загалатий прервал речь, отпил чаю. Из чашки английского фарфора.

– Имеется в виду, что в этом деле очень многое зависит от глины – потому фарфор локализован в небольшом количестве мест.

Наша глина, кстати, не особо. Потому, в частности, в России вместо сервизов начали игрушки делать.

Плюс – деколи, то есть вот эти вот рисунки на посуде. У нас их делать тоже не умеют, грубоватые получаются. А Серебряков сумел выгодно договориться с испанцами, стал получать рисунки от них и – наш человек! – клеить на наш… ну, или украинский… фарфор. На те места, где проявлялись недостатки нашей глины. А поскольку недостатки – в разных местах, то он взял и попросту отказался от унификации украшений на сервизах. Таким образом получилось как бы развитие его же экспериментальной фабрички. А на рынке появилась собственная оригинальная… ну, не знаю – фарфоровая школа, что ли. Модели Серебрякова. Хотя это не модели, а, в общем, обычная продукция. Украинцы, пока он их не построил, несколько лет так и гнали советский ширпотреб.

Но именно с этим он и попал в точку. Оформляя «совок» под Испанию, он захватил нишу ширпотреба. Пока солидные заводы, европейцы, немцы особенно, по чайной ложке открывали здесь элитные магазины для элитной продукции, Серебряков затаривал всю страну до Владивостока по приемлемым для массового потребителя ценам. А поскольку у него один сервиз не повторял другой, то каждый из этой массы получался как бы эксклюзивным. И считал себя как бы элитой.

– Хм, – покачал головой Вайнштейн. – Я бы взял парня на работу. У него еврейская голова!

– Давай дальше, – указал Владимирский помощнику.

Загалатий вновь откашлялся.

– Собственно, сбытовая сеть у него обычная. С центральными магазинами на договорах. По стране – по-разному. Кто-то уже у него на договоре, где-то он долю откупил. Где-то филиалы открыл, как со стопроцентным участием, так и с частью. Но в таких филиалах везде держит контрольный пакет. В общем, сочетает собственную сеть и франшизу. Часть реализаторов сама к нему приезжает, закупается и дальше уже распространяет самостоятельно. Раньше давал на реализацию, но в последние годы этого уже не практикует. Список объектов по городам я Борису Семеновичу передал, – кивнул он на Владимирского.

Тот кивнул в ответ:

– Да, Костя. Большая работа. Благодарю тебя. Но давай главное.

– Ну, про его потуги сделаться дилером западных фирм я говорить не буду, – продолжил Загалатий. – Похоже, он делал их, имея в виду, что в перспективе европейцы все равно сами к нам придут. Типа: не вышло – и ладно. Зато сам открыл, по моим данным, три магазина в Европе – во Франкфурте, в Каталонии под Барселоной и в Голландии.

Он еще глотнул из чашки и снова откашлялся.

«Заболел, что ли?» – с беспокойством подумал Владимирский. Он был подвержен ОРЗ, боялся заболеть, потому что всегда очень тяжело выходил из этого неприятного заболевания.

– Но три-четыре года назад он начал подниматься всерьез, – продолжал, однако, вполне здоровым голосом Костя. – На кхитайцах.

Китайцев он отчего-то не любил искренне и слово это всегда пытался произнести с этаким – как он считал, издевательским – придыханием.

– Ну, про китайский фарфор все слышали, они его изобрели…

Все закивали.

– Эх, – с ностальгическими нотками протянул Догилевич. – Помню, было у нас несколько китайских предметов еще со времен советско-китайской дружбы. Не поверите, сквозь бока чашки чаинки можно было видеть!

Молодой Нагонченков, родившийся уже во времена песенки про письмо тамбовских рабочих китайским гегемонистам, уважительно покачал головой.

– Продолжай, Костя, – прервал воспоминания Владимирский.

– Так вот. Кто был инициатором, не знаю, но китайцы начали проявлять интерес к нашему рынку. Ну, о таких чашках, как была у вас, Семен Моисеевич, – повернулся он к Догилевичу, – речь не шла. Слишком дорого, а Серебряков, видно, раскладку по западным оборотам у нас им дал. Но на то они и кхитайцы, – на сей раз звук «х» был произнесен с явственным нажимом, – что у них номенклатура по всему спектру присутствует. Словом, они предложили нашему герою ряд позиций с низкими ценами. А тот их за руки и ухватил. В смысле, тут же пожал и договор заключил. И теперь он у них эксклюзивный дилер, представитель и тэ дэ. Все довольны. Он позиционирует настоящий китайский фарфор как товар для массового потребителя, а они получают очередной рынок. Маржу делает на том, что дешевый китайский фарфор продает дорого, как китайский настоящий. При этом никого не обманывает – он и есть китайский. Он даже подгреб под себя китайские ресторанчики. Те закупают у него… ну, не все, а которые в верхнем секторе работают. А что – и китайское, и не жалко, если разобьется, дешевое. Как только диаспора у него это дело не перехватила, не пойму…

– А он не боится, что кто-нибудь вывезет сюда продукт более высокой категории и тем его подрежет? – поинтересовался, видимо по ассоциации, Алиев. – Скажем, раз уж наш уважаемый шеф так хочет, то мы могли бы, скажем, вложиться…

Константин взглянул на Владимирского – можно, мол, ответить? Тот кивнул.

– Нет, он и тут продумал… Чтобы ничего не терять. Во-первых, другие ценовые категории он тоже ввозит. Даже секцию в ЦУМе откупил. Для высококлассного эксклюзива. А во-вторых, это ему ничем не грозит, даже если кто-то его эксклюзив порушит. Он просто маржу срежет, немного вниз откатится, но возьмет массовостью…

Все помолчали.

– Да, – резюмировал Владимирский. – Спасибо, Костя. Ты громадную работу проделал…

Он один – да сам Загалатий – знал, насколько это была громадная работа. Да еще за такой короткий срок. Костя сумел не только поднять свои связи в УБЭПе и на таможне, а также проникнуть в кое-какие банковские файлы (тут Владимирский ему помог, как и со знавшими Серебрякова людьми в РСПП), но и даже завербовал информатора из окружения фарфорового дельца. За немалые деньги. На этого человека Владимирский твердо решил сделать ставку в дальнейших своих планах, касающихся нового бизнеса.

– И все же поясни, Боря, – мягко произнес Догилевич. – Зачем тебе это нужно? Какие там объемы этого бизнеса? – повернулся он к Загалатию.

– Ну, сейчас годовой оборот у Серебрякова около двадцати миллионов, – ответил тот, взглядом спросив разрешения у шефа.

– Это же копейки, Боря, – увещевающее обратился Догилевич к Владимирскому. – Ты же не можешь всерьез хотеть заработать эту сумму, создав себе такие проблемы. И где ты возьмешь специалистов? И тебе надо будет перекупать у него его заводы. А это, как ни крути, капиталовложения. И что-то я не помню его бумаг на фондовом рынке. Абульхаз, может, ты помнишь?

Алиев подумал:

– Как называется его фирма?

– Непритязательно, – позволил себе высказать мнение Константин. – «Серебряковский фарфор».

Алиев подумал еще. Он всегда предпочитал подумать лишнюю пару секунд, зато потом действовать верно и бить жестко.

– Нет, я его бумаг не знаю.

– Нет у него бумаг, – устало подтвердил Владимирский. – Он вообще все еще знаете кто? ООО! Даже в ЗАО преобразоваться не пытался. Акций, естественно, не выпускал.

– А кто у него в учредителях?

– Трое. Сам, главный бухгалтер и некий прежний партнер. Но тот в прошлом году умер.

– Сам? – тут же осведомился Алиев.

– Сам, – впервые подал голос Логовенко. – Мы проверяли. Впрочем, он в делах фирмы не участвовал к тому времени уже несколько лет.

Возникла пауза.

– Ну, хорошо, – продолжил свое наступление Догилевич. – Я все же не понимаю, какой толк в этих данных. Мелкий коммерсант делает свой маленький гешефт. Делает его остроумно, согласен, но что нам с того?

– Не нам, Сеня, – с долей металла в голосе поправил Владимирский. – Мне.

Заместитель воззрился на него.

– Ну, хорошо, – сказал он после паузы. – Мы тебя уважаем, ты душа нашего маленького коллектива. Но тогда скажи, зачем это надо тебе. Иначе я совсем не понимаю, отчего ты нас сюда собрал, а не просто пошел и купил дело у этого человека. Нет, ты меня, конечно, прости, Боря, – начал заводиться Догилевич, – но если ты хочешь делать этот бизнес для себя, то что тогда должны делать мы? Добывать тебе глину? Или рисовать эти, как их… деколи?

Владимирский смотрел на него молча.