Текст книги "Золотой грех"

Очень хотелось мяса, но тепло и сносный ночлег были важнее. А для этого Ивану нужен был инструмент. Можно провести ночь у костра, наломав и подстелив под себя копну лапника. Под утро костер прогорит и сверху начнет щипать холод, сковывать все тело своими ледяными объятиями.

Можно сделать «коптилку», как ее называют охотники, – универсальное средство, позволяющее выжить в тайге ночью даже в мороз. Нужно над овальным кострищем (остатками горячих углей после того, как костер прогорит) настелить толстые стволы молодых деревьев, потом поперек положить короткие обрубки стволиков. Чувствовать себя будешь, как шашлык, но в мороз так можно спать почти без одежды – жара от угасающих углей хватит на несколько часов, чтобы согреть тебя. А столб теплого воздуха долгое время не будет подпускать к тебе мороз сверху и с боков. Но для этого тоже нужен топор или пила.

Иван шел к деревне и прикидывал варианты своих действий. Украсть пилу или топор сложно. Этот инструмент просто так во дворах не бросают. Нужно не просто забраться к кому-то во двор, нужно еще и в сарай попасть. А во дворах обычно бывают собаки. В деревнях вообще очень много собак. Иван представил, какой хор его встретит при появлении в деревне. Чужак! Это они сразу учуют. Ему очень не хотелось идти в деревню, но иного выхода не было.

Музыку он услышал сразу. Эти звуки были настолько неуместны в глухой тайге в нескольких километрах от жилья, что сразу резанули слух. Иван замер на месте и стал медленно крутить головой. Да, слева. Там небольшой распадок, ручей, там тихо и никогда не бывает ветра. И там он в прошлый раз видел свежее кострище. Туристы! Эта мысль недовольно скользнула в мозгу, но потом засела там прочно, стала шевелиться и беспокоить.

Иван даже улыбнулся, настолько эта идея показалась заманчивой. Главное, чтобы у «туристов» не было собаки. Он прибавил шагу и даже улыбнулся. К распадку от шоссе можно было проехать лесной дорогой. Когда-то это была тракторная дорога, очень давно. Но потом делянку запретили к вырубке, а дорога уже оказалась расчищенной. И по ней еще какое-то время вывозили сваленный лес, потом местные ездили: кто за дресвой, кто собирал толстые ветки на тын вокруг огородов, чтобы козы не ходили.

«Только бы не увидели, только бы не увидели», – думал Иван, стараясь наступать мягко и не шевелить ветвей. Он увидел сквозь кустарник большое черное пятно, услышал голоса, почувствовал запах дыма и жарившегося мяса. Желудок свернулся узлом, а рот непроизвольно наполнился слюной. Хотелось броситься туда, на поляну, упасть этим людям в ноги и попросить хоть кусочек… и обязательно с хлебом, хотя бы одну корочку черного хлеба…

Иван сжал голову руками и опустился на колени. С этим надо что-то делать, так нельзя. Ты знаешь, что над тобой витает смерть, и поэтому не имеешь права расслабляться. Иван стискивал голову, кусал губы. Наконец, ему удалость взять себя в руки и вызвать в себе злобу. Злобу на всех, в том числе и на этих отдыхающих на поляне людей. Ишь, веселятся, гитара у них, шашлык, водка!

Осмотр поляны показал, что тут расположились люди, намеревающиеся ночевать. Большой черный «УАЗ Патриот» стоял на краю поляны с открытыми дверками. Рядом ютилась серая «Нива». Возле костра топтались в ожидании шашлыка трое мужчин, четверо женщин и две девочки-подростка. Тут была гитара, водка, коробки с соком, вокруг костра лежали заготовленные свежеспиленные бревна для сидения. Кажется, это были люди, которым не нужно городского уюта. Для таких поездок вполне можно найти дешевые и удобные раскладные стулья и столики. И мангал можно купить. Так нет, этим надо, чтобы все было по-лесному.

Ивану было наплевать на странности этих людей. Он увидел главное – не очень большую двуручную пилу, которая лежала на краю поляны рядом с напиленными чурбаками. Был и топор, но он лежал возле самого костра. Иван нервно вытер сгибом локтя пот со лба и прикинул расстояние, которое ему нужно пройти, чтобы зайти с другой стороны поляны и незаметно взять пилу…

Через час он уже был в своем лагере. От лежавшего на земле дерева, которое упало только этим летом, он отпилил чурбак длиной сантиметров в шестьдесят. Поставив его на попа, Иван сделал через центр четыре пропила на глубину сантиметров 30–40. «Индейская свеча» готова. Теперь затащить ее в шалаш и поставить у входа. Шалаш высокий, выше двух метров. Несколько часов Иван старательно накладывал на прислоненные к дереву жерди лапы елей. Теперь он был надежно защищен от ветра и дождя. На полу тоже был толстый слой лапника.

Теперь огонь. Высохший трут мгновенно занялся огнем из разворошенного пепла в кострище. Несколько тонких сухих веточек с трутом он положил в центр, где пересекались пропилы «индейской свечи», и стал подкладывать понемногу еще сухой коры, тонких веток. Огонь разгорелся, поднимаясь столбом и почти не давая дыма. Угольки проваливались в пропилы, огонь опускался вниз, постепенно выжигая середину бревна. Так он будет гореть сутки, если не больше, пока не прогорит до самого низа.

Заслонив вход в шалаш заранее изготовленной дверью из сцепленных между собой еловых лап, Иван улегся на свой «матрац» и впервые спокойно уснул в тепле и покое. Теперь у него была одна забота – постоянный поиск пищи, а дом есть. «Нужно просто выждать, нужно так вот пожить хотя бы пару недель», – думал он, проваливаясь в блаженный спокойный сон. Древесина потрескивала, шипела, как будто успокаивая и рассказывая сказки.

Дима Иванов приехал с Давыдовым к больнице на мощном внедорожнике депутата. Он выскочил из машины и первым делом осмотрелся по сторонам. Иванов разделял мнение руководства, что непосредственно Давыдову покушение не угрожало, но все равно оставался шанс. Гарантировать, что у злоумышленников вдруг не поменяются планы, было нельзя. Да и об этих планах группа пока имела весьма туманное представление.

Давыдов не заметил или сделал вид, что не заметил предосторожностей сотрудника «Барьера». Он вышел из машины, не глядя ткнул в пространство брелоком сигнализации. Машина бодро квакнула в ответ. Теперь Иванов шел сзади. Давыдова здесь знали, и с ним можно было беспрепятственно пройти в любую часть больницы.

Молодой врач встретил гостей у дверей ординаторской. Смерив взглядом Иванова, он кивнул в сторону коридора и пошел вперед, бросая через плечо Давыдову короткие фразы.

– Состояние стабильное. Но в таких случаях гарантировать что-то нельзя. Чаще всего все обходится. Понаблюдаем, поколем магнезию, повторные снимочки сделаем.

– К нему никто не приходил? – из-за спины поинтересовался Иванов.

Врач обернулся на ходу, снова смерил взглядом попутчика Давыдова.

– Никто, – коротко ответил он и поинтересовался: – А вы кто такой? Из полиции?

– Вы, доктор, послушайте меня, – тяжело положил руку на плечо врача Давыдов, заставив тем самым остановиться и повернуться к нему. – Я с вашим главным врачом обо всем договорился, и он вас должен был проинструктировать. Этот… человек – специалист по безопасности. Он будет находиться здесь при вашем пациенте постоянно и неотлучно. До каких пор – это мы потом решим. Все его просьбы – это мои просьбы! И пожелания тоже.

– Я понял, – слегка нахмурился врач. – Но, надеюсь, лечить-то я своего пациента могу самостоятельно, без консультаций с вами?

– Можете, – разрешил Давыдов. – Без консультаций с нами можете. Без консультаций своего главного врача – нет. Вы перевели Глеба в отдельную палату с собственным санузлом?

– Это сделали без меня, – криво усмехнулся врач и снова пошел по коридору. – Трехразовое отдельное питание ему обеспечили. Под видом диетического индивидуального. И вашего охранника тоже.

– Меня можно и не диетическим, – попытался пошутить Иванов, чтобы разрядить обстановку. Он подозревал, что этот молодой врач давно и все время норовит показать Давыдову свою независимость. Или стремление к ней.

Они подошли к белой стеклянной двери в конце коридора. В дверь было вставлено матовое рельефное стекло. Иванов предпочел бы более плотный и взломостойкий материал, но теперь придется мириться с этим. Врач распахнул дверь и вошел первым, не пропуская вперед Давыдова.

– Вольтерьянец, – тихо бросил Иванов в пространство.

На кровати сидел молодой, довольно симпатичный молодой человек в приличного качества спортивном костюме. Из-под повязки «шапочка» на гостей смотрели внимательные, умные, но немного растерянные глаза. В целом пациент выглядел хорошо, он мог даже, судя по всему, самостоятельно вставать.

– Почему вы встали? – строго осведомился врач. – Я же вам сказал, что для вас самое главное лечение – это покой и сон. Все перемены положения вредны.

– Я в туалет… – не очень уверенно ответил пациент, растерянно глядя на гостей.

– Ну, как ты, Глеб? – подошел к парню Давыдов и протянул руку. – Оклемался немного?

– Да, сейчас лучше, – тихо ответил пациент. – Сначала голова болела и тошнило почти постоянно, а сейчас лучше. Главное, не вставать резко. Лучше вообще не вставать.

– Вот-вот, – скупо улыбнулся Давыдов. – Слушайся доктора, лечись. И ни о чем не беспокойся. Я привел тебе одного человека… Ну, это для охраны и вообще. Ты, главное, ни о чем не волнуйся. И с Юлей все хорошо: она даже не пострадала. Просто ей не стоит выходить на улицу. Ничего, соскучиться по ней не успеешь. Юля просила тебе передать, что пока тебе запретили пользоваться мобильником, он будет…

– А кто это… Юля? – тихо спросил пациент, глядя с грустной улыбкой на гостей.

– В смысле? – не понял Давыдов.

Иванов сразу все понял. Теперь понятно, что за странные взгляды Глеб бросал на гостей, и то, как он слушал словоизлияния будущего тестя. И то, как нахмурился при этих словах лечащий врач. Этот-то как не догадался?

– Глеб, – Иванов подошел и присел рядом с парнем на край кровати, – а ты хоть что-нибудь помнишь?

– Что-то? – хрипло спросил Давыдов.

– Твою ж мать, – уныло поддакнул врач. – Вот это номер. Это все из-за ваших вмешательств. Не дали возможности разобраться с больным. И он, главное, на все вопросы утвердительно кивал. С какого времени вы не помните событий? Как вас зовут, фамилию помните?

– Глеб… Панфилов, – сведя брови к переносице, ответил пациент. – Аспирант университета. Да, – оживился он на миг, – я недавно диссертацию защитил.

– Поздравляю, – уныло сказал врач.

– А про нападение помнишь? – прикоснулся к колену пациента Иванов. – Как тебя по голове ударили?

– Так, стоп! – с напором сказал врач. – Я протестую. Нельзя вмешиваться таким образом. Мы же не знаем…

– Вот именно, – тихо с угрозой произнес Давыдов, и врач как-то сразу втянул голову в плечи. – Вот именно, что вы еще не знаете. Лекари, мать вашу! У него пациент память потерял, а он только через два дня догадался. А ну марш отсюда! И главного врача мне сюда. Быстро!

Врач оскорбленно вздернул подбородок и с готовностью покинул палату. Глеб с надеждой посмотрел на Давыдова.

– А вы кто? Мы знакомы с вами?

– Знакомы, – проворчал Давыдов. – Но теперь уж… теперь тебе придется самому вспоминать, кто есть кто.

– Вот это абзац! – задумчиво сказал Иванов и встал с кровати. – Теперь уж, Борис Михайлович, включайте все ваше влияние.

– Вылечат, никуда не денутся! – зло проговорил Давыдов.

– Нет, не о том я. Теперь вы включайте все ваше влияние на всех уровнях, но никто, ни одна живая душа не должна узнать, что Глеб потерял память.

Давыдов удивленно посмотрел на охранника. Иванов мягко взял его под локоть и вывел из палаты, прикрыв за собой дверь.

– Он и жив-то до сих пор был, потому что никто не знал про амнезию. Он мог такое видеть… он мог нападавшего видеть, и не только его. Ради шутки пистолет в руку не вкладывают, Борис Михайлович. Пошутив, его с собой уносят. Знаете, кто бросает пистолет на месте преступления?

– Кто?

– Киллеры.

– Вы серьезно?

– Я профессионал, Борис Михайлович. И вам теперь надо любым способом заткнуть рот лечащему врачу и главному врачу больницы. Этот самолюбивый парень ведь за ним пошел? Стоит только преступникам узнать, что Глеб потерял память, и его убьют. Они ведь думают, что он уже все рассказал, что знал и видел. Они ведь теперь прячутся, следы заметают, а тут такой подарок. Можно и не прятаться, а продолжать свое грязное дело. Просто надо Глебу раз и навсегда рот заткнуть, чтобы он ничего и никогда не мог вспомнить.

– Мы же не знаем, кто и зачем это совершил.

– Вот именно. И я тут остаюсь с ним на осадном положении. Вы ведь уезжать в Москву собрались? Поэтому срочно оставьте все наказы в больнице.

Борисов сидел под навесом кафе и слушал, как дождь барабанит в темноте по тенту. Кофе пить не хотелось, но он исправно подносил чашку ко рту и делал маленький глоток. По идее надо закурить, как это делают все герои шпионских фильмов, но Борисов не курил. Из-за стойки раздавалась вполне приличная блюзовая композиция, и это создавало полную иллюзию шпионского детектива.

Наконец, послышались хлесткие шлепки ног по лужам. Кто-то шел торопливо, видимо, отчаявшись выбирать для следующего шага место посуше. То есть лужу помельче. Человек в темной куртке с надвинутым на голову капюшоном зашел под навес, сбросил капюшон одним движением руки и посмотрел по сторонам.

– Я здесь, – поднял руку Борисов.

Человек чуть опустил голову, вглядываясь в фигуру за дальним столиком, потом подошел и уселся напротив. Борисов отметил, что человек сел таким образом, чтобы видеть стойку и вход в кафе.

– Здравствуйте, Вячеслав Андреевич, – Борисов сделал вид, что вежливо привстает, – меня можете звать Иннокентием.

– Кличка? – сразу же спросил человек.

– Почему? – возмутился Борисов. – Имя, самое настоящее. Могу паспорт показать. Потом… попозже.

– Н-ну? – спросил гость.

– Сергей Мефодиевич просил передать, что он во время своего последнего приезда сюда подарил вашей жене Оксане три белые розы. Но он не знал, что Оксана вам не жена. И вы это ему сказали только через неделю при звонке с мобильного телефона. Он назвал вас бабником, а вы ответили, что не бабник, а жизнелюб.

– Хм, – издал странный звук гость, извлек из недр куртки темную сигарету и закурил. В воздухе запахло душистым ароматом вишни.

– Он сказал, что именно это я должен вам напомнить и что вы будете об этом знать от него.

– Было дело, – снова хмыкнул мужчина и протянул руку. – Вячеслав. Так чем могу помочь столичным штучкам?

– Пока не знаю, – вздохнул Борисов. – Наверное, пока только советом. Я представляю одно частное охранное агентство, руководство которого близко к неким кругам…

– Это я понял, – коротко засмеялся в темноте Вячеслав, освещая крупное лицо огоньком сигареты «Кэптен Блэк».

– Ну вот. Нам нужна поддержка местного честного и умного полицейского. Вы знаете Давыдова?

– Золотопромышленника? Кто ж его не знает. Одни из самых богатых приисков в крае. Да еще и депутат Государственной думы. Только я за него не голосовал.

– На его дочь три дня назад было совершено покушение. Теперь мы ее охраняем.

– Оп-паньки! – Рука с сигаретой замерла в воздухе. – Сурпрайз! Кто?

– Хрен его знает, – отмахнулся Борисов. – Много неясного: очевидного мотива нет, подозреваемых нет, нет даже уверенности, что именно на нее нападали.

Борисов тщательно, в деталях, рассказал все, что ему самому было известно о нападении на Глеба и Юлию. Человек курил и не перебивал. Борисов так открыто разговаривал, потому что Шаповалов от имени самого генерала Романова передал ему, что начальнику уголовного розыска ГУВД по городу Чите подполковнику Ковалю можно верить, как самому себе.

– Я понял, – кивнул Коваль и снова глубоко затянулся, стряхнув пепел. – Значит, надо установить лиц, у которых был мотив нападать либо на Юлию Давыдову, либо на ее жениха. Юля видела только одного из нападавших. Можно поработать с фотороботом, с нашей картотекой. Может, чья-то физиономия и всплывет. А если допросить ее жениха?

– После удара по голове он потерял память.

– Эх… – Коваль в темноте сокрушенно покрутил головой и затушил сигарету. – Как специально! Ладно, попытаюсь я по своим каналам наладить работу. Попробуем порыться в прошлом этого Давыдова, покрутимся вокруг личностей его дочки и ее женишка. Негласно, конечно. Нужен мотив. Если вы говорите, что из карманов Глеба ничего не пропало, то это не ограбление. Тогда бы они и его обчистили, и ее.

– Я не говорил, что из карманов Глеба ничего не пропало. Я только сказал, что ценные вещи и деньги при нем остались. И часы, и мобильник не очень дешевый, и в бумажнике около двух тысяч рублей.

– Да, не клеится, – согласился Коваль. – Советую установить охрану и в больнице.

– Сделано.

– Тогда мне нужно время для разработки прошлого всех фигурантов. Уж не знаю, считать ли их потерпевшими.

Глава 4

Лаборатория «Барьера» располагалась на севере столицы. От идеи скрыть научно-производственное подразделение под чужой вывеской руководство охранного агентства отказалось сразу. Неизбежно кто-то из контролирующих организаций наведается с проверкой. А кто у нас тут, а где зарегистрированы, а как соблюдаете, а почему о вас нигде нет сведений, а кто тут главный.

Пошли простым путем. Если уж организация секретная, то нечего и рисковать. И лабораторию упрятали под землю. В архивах нашли упоминание о винных подвалах купца Карахтанова, устроенных в оборудованных и укрепленных карстовых пещерах. Упоминались они в связи с тем, что в годы войны над этими погребами стояли цеха кирпичного завода. Завод сгорел от немецких зажигалок зимой сорок первого, а потом на этом месте расчистили территорию и устроили парк с аттракционами. Подвалы нашли, нашли даже систему вентиляции, которую вполне можно было восстановить. Единственной проблемой было спрятать на поверхности земли на территории парка выходы вытяжных и приточных каналов.

Шаповалов знал эту историю. Тогда нынешний руководитель лаборатории, большой умница и хитрец Андрей Борисович, проделал огромную работу. Причем большей частью официальную. Стараниями покровителей «Барьера» был организован конкурс скульптурных композиций для размещения на территории парка. Конкурс был организован, но победил в нем некий приезжий скульптор, чьи авангардные работы могли скрыть в себе каналы приточно-вытяжной вентиляции. Правда, пришлось в подвалах ставить дополнительное оборудование, которое подогревало или охлаждало выкачиваемый из-под земли воздух до температуры воздуха на поверхности. Это нужно было сделать, чтобы зимой над скульптурными композициями не курился пар, а летом не струились теплые потоки воздуха. О московских подземельях и так ходит очень много легенд. Нечего создавать новые и привлекать вездесущих настырных диггеров.

Фактически лаборатория занимала несколько подземных залов, гораздо больших по площади, чем купеческие погреба. И чуть ли не каждый год она расширялась и вширь и вглубь.

Андрей Борисович встретил Шаповалова у лифта. В свое время пришлось для сокрытия этого очень важного и нужного инженерного устройства создавать фирму, получать лицензии и открывать стационарное кафе. Лифт был спрятан в подсобках кафе, а сотрудниками этого заведения были только работники «Барьера». Таким образом, лифт окупал сам себя.

– Вы к нам? – кивнул ученый вниз. – Мне звонил Иван Николаевич по поводу вашего нового задания.

– Да. Удалось что-нибудь успеть сделать?

– Сейчас покажем, – с довольным видом заулыбался Андрей Борисович.

Лифт мягко и бесшумно ушел из-под ног, потом так же мягко остановился. Все, верхний уровень на глубине четырех метров. Здесь располагался офис заведующего лабораторией и менее вредные секторы. Ученый, невысокий, щуплый, с высоким лбом и глубокими залысинами, шел, задорно задрав свой большой «этнический» нос. Андрей Борисович всегда был бодр, всегда излучал позитив, всегда с готовностью и особым наслаждением хохотал во весь голос над шутками. Его просто переполняла энергия и идеи. Он все успевал, мог организовать работу, вдохновить, вовремя вывести из творческого ступора, всех вокруг заражал своей энергией и оптимизмом. А еще для близких людей у него всегда был армянский коньячок. Для здоровья, для расширения сосудов.

– Заходи, – сделал ученый приглашающий жест перед стеклянными дверями. – Сейчас покажем тебе игрушки.

Шаповалов зашел в высокое помещение, залитое светом люминесцентных ламп, сияющее хромом, нержавеющей сталью, стеклом и белыми халатами. Здесь работали молодые парни и девушки. Они озирались на вошедших и тихо пересмеивались. Ученый провел Шаповалова за стеклянную перегородку, вытащил из кармана брюк связку ключей и отпер замок встроенного шкафа. Перед Шаповаловым лег на лабораторный стол небольшой прямоугольный прибор, внешне напоминающий старые карманные транзисторные туристические радиоприемники.

– Мы тут подумали над вашей проблемой, – расплылся в улыбке армянин, – и придумали выход. Это излучатель волн низкой частоты. Если вы его будете держать вот так, – Андрей Борисович показал как, – то вы будете защищены от воздействия волн корпусом прибора. Вот здесь воронка излучателя, и я ее сейчас направлю на вас. Не возражаете?

Шаповалов хмыкнул, но промолчал. Вопрос был явно риторическим. Андрей Борисович нажал кнопку, и Шаповалов тут же ощутил некоторое волнение, какое-то беспокойство. Он лихорадочно стал соображать, что его беспокоит: то ли вот-вот с сердцем станет плохо, то ли стошнит, то ли это просто чувство страха. Хочется от него скрыться, спрятаться? Пожалуй! По крайней мере, уйти из-под действия прибора, ведь это действие прибора, догадался Шаповалов.

– Ну как? – жизнерадостно осведомился Андрей Борисович, отпуская кнопку.

– Мерзостно как-то, – поморщился Шаповалов. – До сих пор внутри все трясется, как поросячий хвостик. И что это за фигня?

– Это не фигня, дорогой мой, это совсем не фигня. Это генератор низкочастотных волн. В такой коробочке не разместишь ничего мощного, это я сделал для демонстрации вам. А настоящий излучатель, мощный, который заставит запаниковать любого человека, погонит его прочь, как сумасшедшего. Вот он.

Ученый вытащил из шкафа обыкновенную большую черную дорожную сумку. Судя по усилиям, весила она килограммов десять. Шаповалов еле сдержался, чтобы не сделать шаг назад. Все-таки и от маломощного излучателя у него остались самые неприятные ощущения.

– Видите ли, вам придется действовать с некоторого расстояния, – пояснял ученый. – Тут мощность генератора нужна, и высокая степень вашей защиты от излучения. И, главное, не используйте его в ограниченном домами пространстве, в подвалах, на подземных парковках.

– Подождите, подождите, – перебил ученого Шаповалов, – а зачем мне его использовать? Моя задача найти способ, как шантажировать водителя депутата и золотопромышленника Давыдова, чтобы получить от него некую информацию. И если я начну облучать его вашей… то он просто запаникует и постарается убежать подальше.

– А-а, так я вам не сказал самого главного, – беззаботно засмеялся армянин. – Вся идея как раз и состоит в том, чтобы он запаниковал. Он сбивает вас машиной на дороге, вы включаете генератор так, чтобы вот эта сторона сумки смотрела на ваш объект, он паникует и скрывается с места ДТП. Несколько камер, установленных заранее на месте предстоящего происшествия, снимут его действия. Все, можете шантажировать, сколько хотите! Уверяю вас, что даже водитель депутата так просто из этой ситуации не выпутается, дойди она до сведения общественности. Его как минимум уволят от греха подальше, а депутату геморрой от скандала. Ведь можно же подать ситуацию так, как будто депутат сидел в машине рядом с шофером в этот момент.

– Стоп! – запротестовал Шаповалов, хмуря свои кустистые брови. – Вы хотите, чтобы я бросился под колеса?

– Именно вы! – жизнерадостно заулыбался ученый. – Если он увидит вас перед собой после этого инцидента, его сломить будет легче. Он же поймет, что это подстава, а не случайность. А значит, за вами преимущество.

– Психолог! – процедил Шаповалов сквозь зубы.

– А вы думаете, это первая операция, которую мы для вас планируем? Именно мы всегда просчитываем возможные ходы и повороты ситуаций. Уверяю вас, ошибок не бывает. Ну, почти не бывает.

– Для вас, может, это и мелочи, – усмехнулся Шаповалов, но в русском языке выражения «не бывает» и «почти не бывает» иногда полярно противоположны.

– Ох уж этот русский язык, – засмеялся армянин. – Тридцать лет живу в России, с тех пор как поступил в МГУ, и никак не освою некоторых тонкостей. Хотите кофе?

– Валяйте, – миролюбиво согласился Шаповалов.

Андрей Борисович потер руки и нажал кнопку на кофеварке. Он достал из шкафчика кофейные чашки, сахарницу и продолжал говорить, поглядывая на собеседника.

– Говорить правильно по-русски может только русский человек. Точнее, тот, кто родился и вырос в русскоязычной среде. Это же невозможно подчинить никакой логике, это можно только вызубрить. Не представляю, как за границей готовят шпионов для России. Провалиться можно на первой же фразе.

– Вы о чем?

– О чем? – вытаращился на Шаповалова ученый. – Да о вашем сумасшедшем языке! Вот пример. Видите чашку и чайную ложку? Я их пододвину, чтобы они были рядом на обозрении. Вы можете мне ответить, что они делают?

– Чашка с ложкой? – не понял Шаповалов. – Н-ну… они…

– Не мучайтесь, я помогу, хотя я и армянин. Так вот, исходя из законов вашего языка в данном случае чашка стоит, а ложка, видите ли, лежит. Вы скажете, что все просто. Чашка, по-вашему, занимает вертикальное положение, а ложка горизонтальное. Тогда я кое-что изменю.

Андрей Борисович взял ложку и с торжествующим видом воткнул ее сахарницу.

– Логично? – спросил он. – Теперь оба предмета занимают вертикальное положение и оба стоят. И чашка, и ложка. Все, мы постигли этот закон русского языка? Ничего подобного, он не работает!

– Как не работает? – начал веселиться Шаповалов, показывая пальцем на воткнутую вертикально ложку.

– А так! В вашем языке не все предметы стоят, при условии, что занимают вертикальное положение. Некоторые умудряются стоять и при откровенном горизонтальном положении. Вот я беру чайное блюдце, которое до этого стояло на столе. Ведь стояло же? Стояло, а не лежало! А теперь я, не меняя положения блюдца, аккуратно кладу его на тарелку. И все! Все законы полетели к чертям кошачьим! Теперь блюдце не стоит на столе, оно теперь лежит в тарелке. Заметьте себе, лежит! А что изменилось физически в пространстве?

– Предлагаю рабочую гипотезу, – взмахнул рукой Шаповалов. – Слово «стоят» применяется к предметам, которые готовы к использованию?

– Чушь! – отмахнулся ученый и потыкал пальцем в чайную ложку, которая все еще торчала в сахарнице. Вот эта ложка вполне была готова к использованию, когда она лежала, а не стояла. Хотя она и сейчас готова. Я вам сейчас усложню задачу!

– Вы мне ее уже усложнили, заставляя кидаться под машину с вашей адской машинкой!

– Ай, бросьте, я вам о другом говорю. Вы себе представьте, что к вам на стол залезла кошка.

– Низко полетит, – пообещал Шаповалов. – Наверное, к непогоде.

– Эта кошка может на столе стоять, сидеть и лежать, – проигнорировал его замечание ученый. – Давайте допустим, что с грехом пополам понятия «стоять» и «лежать» хоть как-то можно соотнести с определениями «вертикальный» и «горизонтальный». Но в примере с кошкой мы получаем новое понятие – сидеть. Наша с вами кошка сидит, извините, на попе. Это некое промежуточное состояние между стоянием и лежанием. А теперь – о чудо русского языка! – на стол села птичка. Заметьте себе, что она сидит, стоя на ногах, а не на попе. А это ее положение должно называться «стоит». Но птицы в вашем языке стоять не могут по определению, они всегда и везде сидят. Если вы сейчас скажете мне про стоящую курицу, то я вам напомню вашу же поговорку, что курица – не птица и что-то там еще. А если убить птичку и сделать чучело, оно будет уже не сидеть на столе, а опять стоять.

– Живое сидит, неживое стоит! – подсказал Шаповалов, отхлебывая кофе, который ученый все же налил в чашки.

– Я вам отвечу, – уверенно заявил Андрей Борисович, усаживаясь со своей чашкой напротив. – Значит, вы предполагаете, что сидеть – свойство только живого тела? Допустим. Например, сапог. Он же стоит, не правда ли? Но наденьте его на ногу, и он сразу станет «сидеть». Как и пиджак, и платье, и шляпа на голове. И заметьте, что ни у сапога, ни у шляпы нет попы, и они не живые, но они сидят.

– Есть один закон, – допив кофе и поставив чашку на стол, уверенно заявил Шаповалов.

– Какой? – с интересом спросил ученый.

– Мяч! Или, если хотите в физическом смысле – шар. Он круглый, он во все стороны одинаков, что в вертикальном направлении, что в горизонтальном. Его хоть в углу оставь, хоть в тарелку положи, хоть в сковороду. Хоть на противне в духовку. Он все равно будет лежать.

– И что вы хотите этим сказать?

– Что пора перейти к инструктажу. Я понимаю, что вам тут весело, что у вас есть время забавляться парадоксами русского языка. А мне, между прочим, по вашему же предложению, под машину прыгать.

Шаповалов, наводя справки о ближайшем окружении Бориса Михайловича Давыдова, очень заинтересовался личностью его водителя. Жорик, как все звали Георгия Липатова, работал у Давыдова много лет водителем-охранником. И водителем Жорик был классным, и подготовку имел за плечами, помимо курсов охранников, еще и спецназовскую. Но только никто и никогда на его шефа не покушался, и вся его работа телохранителем была не более чем поза, понты перед окружающими. Просто обязан человек такого ранга, как Давыдов, иметь телохранителя.

И Шаповалов даже был в некоторой степени удивлен, что Давыдов улетел в Читу один. А ведь Жорка был тоже родом из Читы, и Давыдов всегда, уезжая в родной город на свое предприятие, брал Жорку с собой. Жорка и в Чите исполнял свои водительские обязанности.

Однако это было даже к лучшему, что Липатов остался в Москве без своего шефа. Шаповалов больше суток наблюдал за Жоркой и прикидывал различные комбинации. И чем больше он наблюдал, тем больше не понимал. Во-первых, почему Давыдов не взял, как обычно, Липатова с собой в командировку. Во-вторых, водитель остался жить в квартире Давыдова. Этому должно было быть объяснение. Надо было как-то найти к водителю подходы, заставить его быть откровенным и словоохотливым. И вот Андрей Борисович со своими спецами разработали план и оборудование для его осуществления. Они, видите ли, проанализировали психотип Липатова.

Установленные в машине Давыдова микрофоны ничего не давали, потому что с момента отъезда депутата Липатов ею не пользовался. Он два раза выходил из квартиры и оба раза посещал супермаркет. В толпе Шаповалов дважды подходил к Липатову вплотную. В первый раз он воткнул миниатюрный микрофон ему сзади под воротник летней куртки, а второй раз успел встать за его спиной в очередь к кассе. В это раз Шаповалов, сделав вид, что уронил монету, наклонился и отработанным движением прилепил еще один чувствительный микрофон Липатову к каблуку с внутренней стороны.