Текст книги "Афанасий Никитин: Время сильных людей"

Глава третья

Струг плавно скользил по волжской глади. Острый нос с шелестом разрезал темную воду. Вспыхивали по берегам и угасали за кормой огоньки прибрежных деревень. Ветер был попутным. Люди отдыхали, отложив весла, и развалились прямо на банках, подложив под головы шапки.

Настроение у купцов было донельзя благодушным. Удачное начало – половина дела, а дело, начатое благословением самого епископа, каким еще и считать?

По их расчетам, до Нижнего они должны были добраться к завтрему, вечером, если со стоянкой, или к утру, если плыть в ночь. Решили плыть, запалив на левом борту факел, чтоб разойтись с другим судном, идущим в темноте вверх по реке.

Послав одного татарина к рулю – все равно по-русски ни бельмеса и не пьет, – купцы собрались под мачтой. Достали глиняную бутылку с хмельным медом. Афанасий, за несколько дней путешествия воспрянувший духом и скинувший полпуда веса, рукой раскрошил сургуч, коим была залита пробка. Подцепив ногтями, выдрал ее с хлопком пушечным. Разлил по глиняным кружкам пенный напиток.

Выпили все, даже Шипша, хотя он вроде веры мусульманской и хмельного потреблять ему не положено. Крякнули, больше для порядку, чем от крепости, закусили хлебом, лучком и вяленым лещиком. Налили по второй. Кто-то из племянников затянул вполголоса песню о речных просторах и широких полях. Андрей, сын Прокопьев неожиданно стал подтягивать глубоким басом. Допели, накатили еще по одной. Песню затянул другой племянник, и тоже о просторах, о воле да о богатстве. Андрей опять подхватил, вибрируя своим огромным брюхом. От его пения, казалось, сотрясался весь корабль.

Мишка придвинулся к Афанасию, задумчиво почесал бровь:

– А вот интересно, отчего у нас все песни грустные? Вроде ж про хорошее все, про простор, про волю, про деньги даже, а сердце рвет?

– Да уж, – пробормотал Афанасий. – В Пруссии, вон, их Ганзели и Гретхены даже про пытки и казни лютые умудряются весело, с плясками разухабистыми, а у нас… Их бы веселость да к нашей удали…

– То верно, – покивал Михаил.

Песня закончилась, слово взял Хитрован.

– Петь я не умею, – прокашлялся он. – Но историю расскажу. Правдивую.

– Дело хорошее. А про что твоя история будет?

– Про птицу огненную, что живет на горе и прозывется…

– Знаем мы эти сказки, – лениво протянул Михаил. – Слыхивали не раз. Давайте лучше я вам историю расскажу, правдивую по-настоящему.

Купцы навострили уши – истории из жизни куда как поучительней обычных дорожных побасенок.

– Ну ладно, давай, – смирился Хитрован.

– Как-то в мастерскую швейную, что в Москве, у Кузнецкого моста, зашли два господина, – начал Михаил голосом бродячего сказителя. – Представились хозяину купцами тульскими, посланными обчеством заказать в Москве полное епископское облачение с митрой, которое они собираются поднести своему архиерею. Да с жемчугами и адамантами. Люди были знатные на вид, заказ выгодный, хозяин и взялся. В мастерской закипела работа.

В положенный срок пришли те купцы за заказом, да время так подгадали, что один хозяин в лавке остался, все приказчики обедать направились.

Осмотрев приготовленные вещи, попросили добавить к наряду еще камней самоцветных и вещиц мелких, навроде бляшек золотых, архиерею все ж таки дарим, не кому-нибудь! Хозяин, простая душа, подобрал, что было прошено, и в отдельный мешочек сложил.

Покивали купцы: мол, хорошо сделано, красиво, да только сомнения есть небольшие, как они будут на живом человеке смотреться? Попросили хозяина на себя примерить.

Тот рассудил, что заказчик всегда прав, а если он облачится в архиерейские ризы, греха большого не будет, и просьбе-то уступил. Купцы взялись ему усердно помогать и под конец, водрузив ему на голову архиерейскую митру, отошли в сторону, любуясь делом рук своих.

– Лепо, ай лепо, – говорили они. – А ну-ка так поворотись, да еще вот так. И спиной теперь встань.

Как только хозяин отвернулся, «купцы» сгребли с прилавка камни драгоценные да безделушки золотые и бежать. Да на улицу, да в сани, что заранее их поджидали. Хозяин, конечно, за ними.

Никогда жители Москвы не забудут, как мчалась через Кузнецкий мост лихая тройка, а за ней бежал архиерей в полном облачении, с митрой, съехавшей набекрень, крича во все горло: «Карау-у-у-у-л! Держи их, проклятых!»

Все, кто был на струге, прыснули со смеху, иные даже поперхнулись медом.

– Охо-хо, – надрывался Хитрован. – Ай Мишка, ай потешил.

– Ой, мама родная, держите меня семеро! – хохотал Андрей Прокопьев, сотрясаясь дородным телом.

– А дальше чего с тем хозяином было? – выдавил сквозь смех Афанасий.

– В корень зришь, – улыбнулся Михаил, довольный произведенным впечатлением. – Не догнал хозяин ту тройку, понятное дело, в ризе-то особо не побегаешь. Отстал. Встал посреди улицы и начал, потрясая кулаками, посылать вслед татям проклятия ужасные. Вокруг толпа собралась – понятное дело, когда еще такое увидишь? Да такая, что стражники городские с трудом через нее пробрались, да и взяли в железа «архиерея» за буйство. Пока суд да дело, мошенников уж и след простыл.

Волжский простор огласился новым взрывом хохота. Отсмеявшись и утерев слезы, купцы выпили еще по одной и решили укладываться спать, оставив в дозоре одного из племянников. Афанасий расстелил рогожу, подложил под голову шапку и смежил веки. Сон накатил теплой волной, окутал, понес куда-то в неизведанные, таинственные миры…

Сильный удар в днище разорвал пелену сна. Мачта зашаталась, обрывая крепящие ее канаты. Со скрипом разошлись доски обшивки. Факел вылетел из поставца, покатился по палубе, разбрызгивая снопы искр, сорвался вниз и зашипел в темной воде, хлынувшей сквозь пробоину.

– На мель, что ль, сели? – вопросил кто-то, хрипя спросонья.

– Да откуда тут мель? Сто раз хожено, никакой мели отродясь не было, – недоуменно ответил кто-то, не видный в темноте.

– Товар поднимай! – закричал Хитрован. – Вода рухлядь погубит!

Купцы бросились вытаскивать баулы с мехами и переносить их наверх. Работа кипела до рассвета, который не принес купцам никакой радости. Раздевшись догола и обвязавшись веревкой, Мишка спустился за борт, погрузившись по пояс, дошел до пробоины и долго ее разглядывал, цокая языком и качая головой. Один из племянников был отправлен на корму разводить костерок и греть сбитень, остальные, свесившись за борт, жадно наблюдали за действиями Михаила. Тот ходил вдоль пробоины, пару раз опускался с головой, выныривал, сокрушенно ею качая, и наконец велел поднимать.

Вода в реке была ледяная, и Мишка замерз до синевы. Его промокнули холстиной, завернули в шкуру и поднесли чашку горячего отвара. Стуча зубами по краю, он рассказал:

– Мель в этом месте водой намыло большую, что на Волге не редкость, да только не простая это мель.

– А какая? – изумились купцы.

– Камни на дно накиданы, да еще специально так развернуты, чтоб корабль с разгону наскочил и засел.

– И сильно засел?

– Остальные камни ничего, а вот один прямо рядом с брусом килевым. Доски не сломал, но раздвинул и вошел глубоко.

– Так то хорошо, что доски не сломаны. Можно будет струг с мели стащить да законопатить и дальше плыть. Смолы с собой есть малость, а не хватит, так у прибрежных жителей купим, – обрадовался Афанасий.

– Да, веревки есть. Привяжем, впряжемся да и потянем, – добавил кто-то из племянников.

– Нельзя его тянуть. Борт разворотим. Поднимать надо вверх, а на то у нас сил не хватит, – ответил окончательно согревшийся Мишка, одеваясь.

– А не те ли недоброхоты, от которых ты нами прикрываешься, нам такую пакость подстроили? – вполголоса спросил его Афанасий.

– Не, не их это манера через реку запруды строить. От них скорее кинжал в спину ждать надо али стрелу отравленную, – совершенно не обиделся Мишка.

– Эй, на корабле! Случилось что? – донеслось по воде.

Купцы обернулись. На берег вышло дюжины с полторы дородных мужиков в справных зипунах поверх хороших рубах. У некоторых в руках были вилы и иное дреколье.

– А то сами не видите, – отозвался Хитрован.

– Видим. Вот и решили подойти спросить, может, помощь нужна какая? – ответил за всех один, по виду староста, сильно налегая на «о».

– А вы сами-то кто такие будете, помощнички? – подозрительно осведомился Хитрован.

– Из соседней деревни мы. Услышали ночью треск да грохот, вот и решили глянуть, чего на реке приключилось.

– Ну, посмотрели? Теперь идите, не мешайте людям с бедой своей разбираться.

– Погоди. – Афанасий подошел и положил руку Хитровану на плечо. Перегнулся через борт. – А что, люди добрые, не подмогнете ль корабль на чистую воду вывести?

– Подмогнуть? – Староста задумчиво расчесал пятерней бороду. – Вода уж больно холодная, только лед сошел. Застудиться можно и слечь. Нам оно надо?

– А если мы заплатим? – спросил Афанасий и оглянулся на купцов.

Те, не любители расставаться с деньгами, покивали, хоть и с натугой.

– Смотря сколько дадите, – рассудительно произнес староста.

– А сколько хочешь?

– Ну, деньги[13]13
  Деньга – основная денежная единица того времени. Как серебряная монета начала чеканиться в XIV в. в Великом княжестве Московском, а с начала XV в. – и в других княжествах и республиках. Из весовой гривны серебра (204 г) чеканились 200 монет, которые составляли московский счетный рубль (в те времена рубль как реальная монета не существовал).


[Закрыть] четыре было бы в самый раз, – взглядом пересчитал он купцов.

– Да бога побойтесь! – вскричал Андрей. – За что ж тут четыре деньги драть?

– Ну… – рассудительно произнес староста, – не хотите – как хотите. Сидите тут, другой оказии ждите. Только когда еще дождетесь? Жилье ближайшее верст за десять. А мы пойдем тогда.

– А может, две? – крикнул Андрей. – По полушке с каждого?

– Не, не хотите нашу цену, так как хотите. – Мужики развернулись к лесу.

– Стойте! Стойте! – закричал Афанасий с борта. – Согласные мы!

Он сурово взглянул на купцов и вытянул ладонь, те с неохотой опустили в нее по серебряному кругляшку. Добавив свой, поднял горсть над головой.

– Вот деньги!

– Так давай сюды! – крикнул староста.

– Да как же?

– Кидай, мы споймаем.

– Глубоко тут, вдруг утонут.

– Ну, тогда неси, – пожал плечами староста. Видно было, что он чувствует себя хозяином положения.

Афанасий задумался: а ну, как денег возьмет, а работу делать не станет? И люди его тоже. Да нет, они, конечно, крепкие, но сиволапые. Если что, отберем деньгу обратно да еще бока намнем.

Он перепрыгнул через борт, стараясь попасть ногами на мелкое место, хорошо видное в свете наступившего утра. Стараясь не поднимать холодных брызг, дошел до берега и вручил старосте требуемую мзду. Тот скинул порты, завязал узлом подол рубахи и спустился в воду. Долго и придирчиво осматривал днище и вернулся на берег, где его поджидали Афанасий и деревенские мужики.

– Глубоко сидит, – покачал он головой. – Придется разгрузить струг.

– Точно? – переспросил Афанасий.

– Иначе не снимем. А если и снимем, то дно сильно покорябаем. Придется новые доски прилаживать. В новую деньгу встанет.

– Что ж, ладно, – согласился Афанасий и пошел к своим отдавать распоряжения.

Мужики на берегу тоже засуетились, в руках у них появились топоры, под ударами коих задрожали березки в соседней рощице.

Пока купцы, выстроившись цепочкой, передавали друг другу товар и складывали на берегу, мужики нарубили чурок. Подтащили их к кораблю и притопили. Уперев в них шесты, загнали их концы под днище. Затем уже все вместе налегли на «раз-два, взяли».

Со скрежетом корабль слез с камней. Отвели в сторону и вытащили на сушу покорябанный нос. Выловили из воды чурки и вставили их под пробоину, чтоб можно было пролезть с инструментом и смолой.

– Ну, спасибо, люди добрые, – поблагодарил их Афанасий.

– Да чего там, – ответил за всех староста. – В следующий раз аккуратнее под парусом бегайте да лучше правьте.

На том мужики распрощались и растворились в лесу. Обессиленные купцы разложили из обломков шестов костерок и попадали вокруг.

– Какие славные люди, – пробормотал Хитрован.

Остальные посмотрели на него удивленно, но смолчали.

– Да, повезло, что они рядом очутились, – согласился Михаил.

– И взяли немного, – добавил Андрей Прокопьев. – Могли и вдвое запросить, все равно другой помощи тут ждать неоткуда.

От сваленных под деревьями тюков вернулся один из племянников, отправленный принести еды и питья. В руках у него ничего не было, лицо бледное, нижняя челюсть подрагивает, кадык ходит ходуном. Было видно, что он хочет что-то сказать, да не решается.

– Ну, что встал столбом? – подбодрил его Хитрован. – Говори, что там у тебя стряслось.

– Товара… – проблеял он.

– Что товара? Да говори толком, – взъярился купец.

– Товара не хватает, – с трудом выдавил тот из себя.

– Как не хватает? – спросил Афанасий, чувствуя, как холодеет все внутри.

– Так, тюков с рухлядью мягкой штук десяти нет, бочки одной с медами нету тож. И вещей… Сумка моя, а там иконка в серебряном окладе да денег чуть.

Афанасий, чертыхнувшись, вскочил на ноги, бросился к кургану сваленных на берегу вещей. Принялся считать. И впрямь, многого не хватало. Подошли другие купцы, покачивая головами и цокая языками, принялись считать убыток.

– Видать, пока мы в воде корячились с этими помощниками, сообчники их подошли да поперли добро наше, – подвел грустный итог Михаил. – Даже пушечку увели, проклятые.

– Ну, люди торговые, что делать будем? – первым опомнился Андрей, самый мудрый и рассудительный.

– Что тут сделаешь? – горько покачал головой Хитрован. – Чинить надо струг да дальше отправляться, пока еще какой напасти не случилось.

Шипша, не раз изведавший на Руси горя от разбойников и от люда чиновного, согласно закивал головой.

– Что, прямо вот так и отправляться? Без добра своего? – спросил Афанасий.

– А как ты добро-то вернешь? – подал голос Михаил. – Это тут, на берегу, с людьми твоими «добрыми» разобраться еще можно было на равных. А в деревне, куда они товар наверняка унесли, их там сколько? Да они над нами только посмеются, а то и бока намнут в придачу.

– Может, и намнут, – задумчиво пробормотал Афанасий и добавил изменившимся голосом, словно принял решение: – А может, и нет. Вы тут чинитесь пока, а я скоро.

– Ты куда, в деревню что ль? – удивился Михаил.

– Ага, пойду со старостой да присными его поговорю.

– Не надо, Афоня, много их.

– Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.

– Не ты один, все хороши.

– Хороши все, но людей в помощь я пригласил. Меня подвело чутье купеческое.

– Тогда я с тобой, – твердо сказал Михаил. – Вдвоем оно сподручней. Заодно погляжу, чтоб ты глупостей не натворил.

– Как знаешь, – согласился Афанасий, увидев во взоре друга непреклонную решимость, и, повернувшись к остальным, добавил: – А вы пока доски обратно подгоняйте да дно смолите. Ежели мы до окончания не вернемся, то в воду корабль сталкивайте и готовьте весла. Кто знает, может, поспешать, отходя от берега, придется.

Купцы и племянники бросились отыскивать в завалах товара бочку со смолой, ладить над костром подвес для котелка разогревного. Михаил подхватил с земли саблю и поспешил вслед за Афанасием.

Друзья углубились в светлый березовый лес. Обломанные ветки, примятая трава и следы волочимых по земле тюков безошибочно вели их к деревне. Шли молча. Строить планы до того, как увидят деревню и сочтут количество возможных супостатов, было бессмысленно. Обсуждать иные, отвлеченные дела тем более не хотелось.

Михаил опустил голову и шевелил губами, словно что-то подсчитывая про себя или заучивая наизусть. Афанасий же просто наслаждался твердой землей под ногами, чириканьем птиц, запахом молодых клейких листочков, видом ноздреватого снега, оставшегося еще в тенистых местах, и теплыми солнечными лучами, дробящимися в мешанине веток.

К реальности его вернул Михаил. Схватив друга за рукав, остановил на тропе:

– Чуешь, варевом каким-то пахнет? Близко деревня.

– Да, – принюхался Афанасий. – Близко. И собаки брешут, кажись.

– Поостережемся, может, лесом зайдем?

– Ежели б мы с отрядом воинским пробирались да приступом ее брать хотели, стоило бы на брюхе подползать. А так только угваздаемся. В полный рост пойдем. – Он хлопнул друга по плечу, да так, что тот аж присел.

– В полный рост? Афоня, ты чего задумал?

– Сам узришь! – бросил тот через плечо, уверенно ступая по тропе.

– Мира Заступница, Матерь Всепетая! Я пред Тобою… – начал Михаил охранную молитву, да не докончил. Перекрестившись наскоро и сплюнув через левое плечо, бросился вслед за другом, который уже подходил к границам деревни.

Хотя вокруг не было видно ни пахоты особой, ни других промыслов, деревня была зажиточная. Окружал ее частокол из толстых бревен. Тяжелые створки ворот, для красоты выложенные рейками «елочкой», были распахнуты. За ними виднелись основательные срубы с палисадниками и огородами, в коих росли больше цветы, чем репа и брюква. У домов вольготно ходили куры и гуси, пухлые кабанчики беззаботно похрюкивали в грязи. Взмыкивали коровы на дневной дойке. Лошадь, запряженная в груженую телегу, меланхолично брела по улице, отмахивалась хвостом от слепней.

– Кучеряво живут, – пробормотал Михаил, оглядывая это богатство.

– Видать, не мы первые, на ком они поживились, не мы и последние, – ответил Афанасий, в груди которого начинала закипать холодная ярость. Распрямив плечи и выпятив грудь, он зашагал прямо к воротам.

Михаил поежился – ему было не по себе. Он не мог понять, что пугало его сильнее – мужики-разбойники или Афанасий, явно задумавший что-то отчаянное.

В воротах дорогу им заступили дюжие молодцы с батогами на плечах. Вроде не из тех, кто помогал купцам на берегу стащить с мели корабль и расстаться с товаром.

– Куда прешь? – грубо вопросил один.

– Старосту вашего повидать хотим, – ответил Афанасий.

– С какой надобностью? – спросил парень, подозрительно оглядывая богатырскую стать Афанасия и саблю Михаила.

– А ты кто такой, чтоб перед тобой ответ держать? – спросил его сын кузнеца.

– Начальник стражи, – подбоченясь, ответил тот, хотя было видно, что напор Афанасия его смутил.

– Тогда бери ноги в руки и дуй до старосты. Молви, купцы с реки к нему пришли. Предложение делать.

Начальник хотел что-то возразить, но, взглянув в пылающие холодным огнем глаза Афанасия, отступил. Потупился. Потом выпрямился и нарочито грозно велел бежать к старосте помощнику, снабдив просьбу злым подзатыльником. Тот сорвался и понесся по улице, громко топоча лаптями по утоптанной земле.

– И что теперь? – спросил Михаил.

– За ним пойдем. – Афанасий растолкал плечами оторопевших стражников и поспешил вслед за гонцом.

Михаил старался не отставать от приятеля, сжимая эфес сабли.

Начальник караула, расстроенный таким небрежением, со всего маху саданул кулаком по створке ворот. Скривился. Зашипел сквозь зубы, баюкая ушибленные пальцы. Но на душевные и телесные его терзания уже никто не обращал внимания, даже свои караульные.

Дом старосты, как и ожидалось, был самым справным в деревне. Невысокий, чтоб богатство хозяина было видно с улицы, забор. Три этажа. С маковками, резными наличниками и высоким крылечком под крышей, подпирали которую колонны с витиеватым узором.

Афанасий пинком распахнул калитку рядом с воротами и вошел, не спрашивая разрешения и не обращая внимания на удивленные взгляды дворни. Шедший следом Михаил только пожал плечами – мол, я и сам тут ни при чем. Афанасий стремглав взлетел по лестнице. Миновал сени. Оттолкнув сунувшуюся поперек дороги бабу с пустым ведром в руках, они с Михаилом вошли в горницу, в которой как раз заканчивал свой доклад отосланный подзатыльником караульный. Не крестясь на образа и не желая здравия, Афанасий вышел на средину комнаты и остановился, уперев руки в боки.

За большим столом пировали деревенские. Десятка полтора мужиков, в большинстве те, что были на берегу. Староста сидел во главе, держа в одной руке ендову[14]14
  Ендова́ – низкий ковшеобразный сосуд с одной или двумя ручками для разливания или питья кваса, браги, пива за столом большой семьи.


[Закрыть] с питием, а в другой – хрусткий малосольный огурчик. Завидев купцов, он так и замер, не донеся его до рта. Остальные тоже оглянулись, недоуменно уставившись на нежданных гостей.

– Удачное завершение дела отмечаете? – спросил Афанасий.

– Вы это… Чего пришли-то? – первым опомнился староста.

– Свое пришли забрать, а то и вашего слегка попросить, за обиду, – спокойно ответил сын кузнеца.

Староста понял, что изворачиваться и отрицать бессмысленно, но смелость и наглость Афанасия его разозлили. А когда он сообразил, что отбирать имущество пришли всего два человека, – и позабавили.

– И как же ты решил это сделать, путник? – В голосе старосты послышалась издевка.

– Если сами отдадите, то добром, если нет… – Афанасий многозначительно покачал перед носом старосты пудовым кулаком.

Из-за стола поднялся огромный, как медведь, детина, ликом похожий на главаря. Сын али племянник. Приблизился к Афанасию, дыша квасным перегаром. Ухватил купца за ворот:

– А если мы тебя сейчас…

Договорить он не успел. Афанасий коротко, без замаха ударил его кулаком в подреберье. Дух со свистом вышел через стиснутые зубы. Парень упал на бок и закрутился по полу, елозя ногами и выпучив глаза. Рот его беззвучно открывался в тщетной попытке вдохнуть хоть немного воздуха. Другой детина неожиданно вынырнул откуда-то сбоку и тут же отлетел назад, получив локтем в лицо. Ударился затылком о стену и затих.

Афанасий шагнул вперед, опрокидывая скамейку, на которой сидело полдюжины мужиков, и, переступая через руки и ноги, добрался до старосты. Положил ему на затылок ладонь и с хрустом вдавил его лицо в блюдо с квашеной капусткой.

Несколько мужиков, опомнившись, навалились на Афанасия, как гончие на медведя. Не отпуская старосту, купец повел плечами, и они разлетелись в стороны. Другие мужики, похватав кто что, поднялись из-за стола. Мишка встал спиной к спине друга и выхватил саблю. Она засверкала в его руке, выписывая сверкающие восьмерки.

– Не доводи до греха, православные! – крикнул он, срываясь на визг.

Мужики поспешили отодвинуться, образовав плотный, воняющий потом и страхом полукруг. Афанасий склонился к заросшему черным волосом уху старосты:

– Надо что-то объяснять али сам сообразишь?

– Отпусти, а то живыми вам отсюда не выйти, – пробубнил староста в миску, пуская пузыри и расплескивая вокруг брызги рассола.

– А тебе-то, мертвому, с того корысть будет?

Афанасий надавил, староста тихонько пискнул, чувствуя, как гнется хребет.

– Ладно, ладно, отпусти только.

– Э нет, сначала скажи что надобно, потом уж отпущу. – Афанасий надавил еще.

– Сашко, – прохлюпал в миску староста, – бери людей, сколько надо, и пусть тащат на двор все, что мы сегодня у купцов забрали. Да точно все. Чтоб до шкурки. Узнаю, что утаили, – убью!

Названный Сашко кивнул нескольким мужикам, что менее всех пострадали в драке с Афанасием, и повел их на двор.

– Вот это лепо, – похвалил старосту Афанасий. – Теперь вели остальным из горницы убираться. А лучше из дому, да идти от крыльца подальше.

Староста зло прикрикнул на столпившихся у дверей мужиков. Те попятились, вздыхая и топоча ногами, как стало коров. С ними ушли и все домочадцы.

Михаил вышел в сени и заложил дверь крепким брусом. Щелкнул засовом и вернулся обратно.

– Ну, что теперь делать будем? – спросил он.

– Так к своим пойдем, – пожал плечами Афанасий, отпуская старосту.

Тот вскочил на ноги, взъерепенился, заругался матерно. Купец отвесил ему полновесную затрещину, отчего староста заткнулся, поперхнувшись нечестивыми словами. Афанасий бросил ему расшитое полотенце:

– На, утрись, а то на лешака болотного похож.

Староста, бурча что-то под нос, принялся выбирать из бороды стрелки рубленой капусты.

– Ну, как там оно? – спросил Афанасий Михаила, пытавшегося разглядеть что-то сквозь слюдяное окошечко, высотой и узостью более походящее на крепостную бойницу.

– Да вроде вынесли товар да у крыльца положили. Не знаю, весь ли.

– А ты не считал, пред тем как пошли?

– Не. На ум не пришло.

– И мне не пришло, – покачал головой Афанасий. – Будем надеяться, что жисть воеводы своего они ценят выше, чем мягкой рухляди мешок. – Он тяжело глянул на старосту. – Коль уж так виноваты вы перед нами, то вели своим людям еще и снеди нам заготовить. Чтоб до Астрахани на дюжину едоков знатных хватило.

– А как же… – начал было Михаил.

Афанасий подошел к оконцу без рамы и хрястнул кулаком. Осколки слюды полетели вниз, осыпая дождем толпившихся внизу, те отскочили от неожиданности. Взяв старосту за ворот, купец подтащил его к проему и высунул харей в проем:

– Командуй, пес. Если не хочешь, чтоб голова там осталось, а все остальное тут.

– Мяса принесите, того, что с вчерашней коровы нарезали. Да хлебов, да огурцов и лука… – краснея от натуги и унижения, закричал староста, кривя стиснутое границами окна лицо.

– На телегу грузят пусть, – вполголоса подсказал Афанасий. – И добро туда же сложат.

– …погрузите на телегу, вместе со скарбом…

– И отгоняют к воротам. Да больше четырех мужиков пускай не ходят.

– …и к воротам гоните. Сашко пойдет, Гаврила, Андрей и Мышата…

– Остальные по домам, – командовал от имени старосты Афанасий. – И чтоб носу на улицу не казали.

– …остальным дома закрыться и тихо сидеть, пока я не вернусь.

– Экий ты прыткий: «не вернусь», – развеселился Афанасий, чуть придавив старосту.

Тот крякнул, но смолчал.

– А не обманут? – спросил Михаил. – Мы отправимся, а они за нами следом и подкараулят на тропе? Вон, и темнеет уже, так им даже сподручнее.

– Непременно обманут, – сказал Афанасий, оттаскивая старосту от окна. – Но на их хитрость мы свою хитрость учиним.

Он достал из сапога короткий, но острый даже на вид нож. Снял кушак и примотал свою руку к шее старосты так, чтоб острие смотрело обомлевшему мужику точно в кадык.

– Ну вот, – полюбовался он делом рук своих. – Теперь, ежели что, ежели прыгнут из кустов али стрелять надумают, ты первым покойничком станешь. Так что людям твоим надо птиц ночных разгонять и ветки с дороги убирать, чтоб я не оступился нечаянно. Чуешь?

Страшась даже кивнуть головой, староста лишь закрыл глаз утвердительно.

– Вот и славно. Ну, двинем, помолясь?

Михаил прошел в узкие сени. Щелкнул засовом. Приоткрыл с опаской. Замер на пороге, загораживая проход.

– Чего застрял-то? Шагай уже, – подбодрил его Афанасий.

Михаил выхватил саблю и шагнул за дверь, словно в прорубь нырнул. Сын кузнеца вывел старосту, стараясь не очень щекотать его ножом. Хотел еще раз предупредить, чтоб не рыпался, да передумал – и так хватит ему острастки.

Под ненавидящими взглядами мужиков, не думавших расходиться, они дошли до ворот. Телега с едой и товаром ждала их, как и было указано.

Афанасий придирчиво осмотрел груз:

– А пушечка наша где?

– Бог с ней, – попытался одернуть его Михаил. – Новую купим.

– Э, нет. Что наше, то наше. Ну-ка, за пушечкой дунули, – бросил он, не оборачиваясь, зная, что мужики идут за ними от самого крыльца. Для убедительности он кольнул острием горло старосты.

Тот прохрипел, чтоб выполняли.

Через некоторое время пушку прикатили, привязали к задку телеги. Афанасий кивнул, пошли, мол. Колеса скрипнули. Телега с товаром и четырьмя мужиками по бокам тронулась. Следом пошли Афанасий и староста, а замыкал шествие Михаил, нервно поигрывающий саблей.

– Ворота за нами закройте, чтоб соблазну не было? – крикнул на прощание Афанасий.

Телега вкатилась под сень вечернего леса.

До корабля добрались уже в сумерках, ориентируясь на едва заметный огонек костра. Купцы подивились находчивости Афанасия, но сдержанно. Поняли, что, пока корабль не отплывет, радоваться преждевременно.

– Доски обратно свели да скобами укрепили. Просмолили тож, – доложил Андрей. – На воду спихнули, вроде держит.

– То славно, – отозвался Афанасий. – Этих олухов приспособьте к работе, пущай таскают добро на борт.

Михаил же закусил от обиды губу – в его сторону никто и не посмотрел.

– А с этим что делать будем? – ткнул пальцем в старосту Хитрован, в глазах которого зажглись мстительные огоньки.

Шипша, оскалившись, потянулся к висящему на поясе кривому кинжалу.

– Смертоубийства не допущу, – дал им укорот Афанасий. – С собой его возьмем до поры, чтоб деревенские какую подлянку не устроили. А отплывем подальше – за борт кинем, пущай домой сам плывет. Глядишь, после такой науки перестанет добрых людей обманывать.

– Есть тут еще беда одна, – помял в руках шапку Андрей.

– Что случилось? – нахмурил брови Афанасий. – Да говори, не томи.

Привязанный к нему староста обмер, повис безжизненно в ожидании смерти. Михаил снова взялся за эфес сабли.

– Караван Аслан-бека мимо прошел. Почитай сразу, как вы в деревню ушли. Кораблей тридцать. Спервоначалу посольские на судах огромных, что бусами[15]15
  Бус – полумифический корабль, ходивший по Волге и Каспию, имел до 60 м в длину и водоизмещение до 200 т.


[Закрыть] прозываются. Да красивые такие, с резными надстройками, в коврах все. Шум, музыка на них. А следом за ними корабли попроще. Московские да ярославские струги, да и кочи[16]16
  Коч – поморское деревянное одномачтовое однопалубное промысловое парусно-гребное судно XI–XIX вв. Первоначально строились без применения металлов. Оснащались мачтой, навесным рулем и веслами. Также известны и двухмачтовые суда.


[Закрыть] северные, и даже коги[17]17
  Ког – основной тип судна Ганзейского союза. Это высокобортное палубное одномачтовое судно с мощным набором корпуса. Характерная особенность – навесной руль и прямые штевни, сильно скошенные к линии киля.


[Закрыть] ганзейские шли.

– Поспешать, значит, надо до Нижнего, чтоб успеть перехватить? – раздумчиво проговорил Афанасий. – Что ж, придется-таки за весла браться.

Купцы не роптали, сели не чинясь, только Андрея не пустили, хоть и рвался. Уважили старость. Отправили молодого да глазастого племянника на нос, смотреть под форштевень, не окажется ли еще мелей по курсу. Михаил, места которому просто не хватило, тоже ушел на нос, занялся пушечкой, внимательно разглядывая ствол внутри и снаружи, не поцарапали ли, когда тащили по лесу. Кто-то из гребцов затянул веселую песню с молодецким посвистом, весла вспенили темную воду. Струг помчался вперед, оставляя за кормой пенный след.

Старосту решили в ледяную воду не сбрасывать, как обещали. И грех на душу брать не хотели, а то вдруг потопнет еще, да и гнев поутих. Наказали больше купеческий люд не грабить, подкрепив слова парой затрещин, да и высадили за ближайшей косой, чтоб пешком до дому шел.

Вечерний причал Нижнего Новгорода встретил их тишиной, грудами мусора, оставленными пребывавшим тут караваном, и плавающими в воде объедками. Огромный караван, утомив жителей до полного безразличия к происходившему вокруг, снялся и ушел вниз по реке.

– Не успели, – выразил общую мысль Андрей.

– Ничего, бог даст, нагоним, – ответил Афанасий.

– Погодить надо, – взял слово Михаил. – Люди руки до крови сбили и спину наломали так, что не разогнуть. Отдых нужен.

– То верно, – подтвердил Хитрован. – Мочи больше нет.

– Пристанем?

– Совсем караван уйдет, – вздохнул Афанасий.

– Тогда, может, парус поставим, да на руль человека и пойдем караван догонять тихим ходом? А остальные пускай спать ложатся, – молвил Андрей. – Приставать нам незачем. Еды, Афанасию благодаря, у нас в достатке.

В подтверждение своих слов он с шумом хлебнул ухи, сваренной из наловленной сачком прямо с борта рыбы, и вкусно заел подовым деревенским хлебом.

– Никто не супротив такого предложения? – спросил Афанасий. После возвращения товара к словам его стали относиться с особым почтением.

– А не опасно ночью да в одиночестве по Волге-то плыть? – спросил кто-то.

– Если сейчас не поплывем, домой возвращаться с убытком придется. Как вы, не знаю, а мне с долгами не расквитаться будет.