Текст книги "Афанасий Никитин: Время сильных людей"

Глава шестая

На деньги, данные в долг Василием и заработанные мелкой торговлишкой в Дербенте, купцы приобрели маленький бот с носовым и кормовым настилами, загрузили его едой и водой так, что он осел в воду по самые борта, и собрались в обратный путь.

Прощались на причале. Михаил сдержанно пожал отплывающим руки, Афанасий с каждым обнялся крепко, по православному обычаю перекрестил на дорогу. С тем и отплыли.

Друзья еще некоторое время постояли на причале, глядя, как растворяется в белесой дымке Дербентского моря парус, обернулись и пошли в город.

– Не жалеешь, что остался? – спросил Михаил.

– Да чего жалеть-то? – шмыгнул носом расчувствовавшийся Афанасий. – Домой заявляться в долгах как в шелках? Уж лучше тут попробовать деньгу заработать, а потом уж и возвращаться. А ты?

– И я не жалею. Что меня там ждет? Слякоть, холод да суд княжеский? А тут, вон, теплынь, красота. Да и с князем Тверским встречаться как-то не хочется.

– Это да. А чего делать будем? К Василию, может, зайдем?

– Не стоит пугать старика. Он, когда прощался, умолял убираться отсюда елико можно быстрее, чтоб не передумал сиятельный Фаррух. А то скор он, говорят, на расправу, – покачал головой Михаил.

– А кто из правителей не скор? Все одним миром мазаны, – сказал Афанасий. – Так чего делать-то будем? Может, торговлишку какую обратно затеем?

– Чтоб торговать начать, товар нужен. Или хотя бы деньги, чтоб его купить. А у нас ни того ни другого.

– Да, все купцам отплывшим отдали. Может, подработать? Пойти разгружать чего? Али строить?

– Да ты посмотри. – Михаил кивнул на нищих, сидевших на корточках у небольшого костерка и жаривших на веточке недавно пойманную крысу. – Была б работа, они б сами ее работали.

– Фу, гадость. – Афанасий посмотрел на дохлого грызуна и поморщился. – Хоть бы шкурку сняли.

– Вот и я о том же, – кивнул Михаил. – Но я вот что мыслю… – Он замолчал, собираясь с мыслями.

– Что? Не томи?

– Это ведь подданные ширванского шаха, не быть ему никогда падишахом, нас обобрали? Так.

– Да, так?

– А шах нам виру[27]27
  Вира – древнерусская мера наказания за убийство, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения. Также вирой именовалось денежное возмещение за другие преступления.


[Закрыть] за их разбой платить отказался? Так?

– Ну, так, – угрюмо подтвердил Афанасий. Он стал понимать, куда клонит друг, и это ему совсем не понравилось.

– Значит, мы полное право имеем ту виру сами с шаха взять.

– Без его ведома, конечно? – спросил Афанасий, окончательно уверившись в своей правоте.

– Конечно, без. Сам-то он ничего не отдаст, – усмехнулся Михаил.

– И как ты себе это представляешь?

– Как обычно. Под покровом ночи пролезем во дворец. Заберем злата-серебра монетами да безделушками. Потом, что можно, в дело пустим, а что можно, продадим на базаре, а может, подальше отойдем, за границу, чтоб гонцы шахские не успели ювелиров окрестных предупредить, не то вмиг схватят и… – Михаил выразительно провел ребром ладони по шее.

– Сердце мне вещает, что если мы полезем в шахский дворец, то… – Афанасий тоже провел ребром ладони по шее, – такое с нами сделают значительно быстрее.

– Дворец все ж не замок для сидения осадного, а для отдыха и удовольствия. А этот вообще, – Михаил пренебрежительно махнул рукой, – шалаш на лето. Стены переплюнуть можно, охраны никакой. Двери не закрываются толком. Горниц наверху раз-два и обчелся, внизу несколько зал, коридоров штуки четыре, и все.

– Только в каждой по стражнику, да не по одному, – покачал головой Афанасий.

– Не, они только нижние покои охраняют. Думают, наверх ходу нет иначе как по лестнице.

– Нешто есть?

– Есть. Через окно али через крышу, – ответил Михаил.

– Да откуда ж там окно? Все стены глухие, а про крышу-то ты вообще как узнал?

– Есть там окна, особливо наверху. Небольшие, но протиснуться можно. Прорублены они, чтоб ветер задувал, иначе там вообще сваришься. А на крыше я дозорного видел. Он туда вылезал да окрест оглядывался, значит, есть проход.

– Когда ж ты все это успел? – изумился Афанасий.

– Да пока вы брюхо набивали да бока отлеживали, я вокруг дворца побродил да на крышу посольства слазал. А оттуда через стену и двор отлично видно, и сам дворец. Все разведал. Хочешь, прямо сейчас тебе план нарисую?

– А давай, – согласился Афанасий. В сердце его зажегся нездоровый азарт.

Они присели в зыбкой тени, отбрасываемой старым, почти безлистным карагачем. Михаил подобрал сухую веточку, разровнял ладонью песок и стал рисовать.

– Вот это, – приговаривал он, чертя линии и прямоугольники, – стена. Тут вот ворота, около них – два поста караульных. С них видно вот сюда и сюда, а ту сторону сарай загораживает, на конюшню похожий, во всяком случае, уздечки и седла там свалены. Тут еще один дозор стоит, – он нарисовал крестик, – который за задами присматривает и за краем скалы. Тут вот обрыв сзади. И стража по стене ходит вокруг, да еще на крыше один появляется изредка. Это вот, смотри, нижний этаж. Тут зала большая, тут комната, где принимали нас, сюда коридор. Тут вот коридор, – быстро чертил он. – Это на кухню, скорее всего. И тут вот один. А тут главная лестница. Это наверх. Вот тут. – Он уверенным движением отчеркнул часть рисунка, обозначив комнату.

– Э, погоди, – перехватил его руку Афанасий. – Ты разве и наверху побывать успел?

– Наверху не успел, но кое-что снизу приметил, а остальное домыслить можно.

– Как же ты домыслишь?

– Дворец из камня да глины построен. Значит, стены у него должны быть внизу основательные, на них верхние палаты опираются, как на фундамент. Если их убрать, обрушится все. Я их три насчитал, тут, тут и вот тут, а тянутся такие стены обычно через все этажи, до самой крыши. Но здесь лестница. – Михаил нарисовал череду полосок. – Значит, здесь комнаты быть не может. А здесь стена – значит, тут две, коридор, тут еще одна большая, а там, может, маленьких много, для стражи или еще чего. Чердака нет, а выход на крышу не из горницы же делать, значит, тут коридор. Или зал большой.

Афанасий изумленно покачал головой – ну Мишка, ну голова!

– А тут вот что? – Он ткнул пальцем в пустое место на карте.

– Вот этого я не понял. – Михаил почесал веточкой себе за ухом.

– Комнаты тут быть не могет, места мало. Коридору идти тоже некуда. Может, кладовки какие, подклети[28]28
  Подклет – нижний (обычно нежилой) этаж деревянного или каменного дома; нижний этаж храма.


[Закрыть] или слугам жилье обустроили.

– А нам туда надо?

– Нет, нам не туда, нам как раз вверх. Думаю, тут опочивальня шаха, самая лучшая комната, – опередил Михаил вопрос Афанасия. – А рядом сокровищницу обычно обустраивают.

– Сокровищницу?

– Не думаешь же ты, что шах, как босяк последний, без денег путешествует? А там же обычно всякие снадобья хранят. От хворей да сглазов. И специи. Знаешь, сколько щепотка перца в Твери стоит?

– Знаю, – кивнул Афанасий. – Только не нравится мне это.

– Я ж тебя силком не тяну, – надул губу Михаил. – Сам слазаю, сам добуду богатства, сам домой отправлюсь. А ты можешь тут счастья искать.

– Да ладно, Мишка, чего ты? – пробормотал Афанасий.

– Так идешь со мной? – Михаил мигом сменил тон. Закричал так громко, что нищие, успевшие обглодать крысу до белых косточек, оглянулись. Но вроде ни слова не поняли.

– Ну, не знаю я, – опустил голову Афанасий. – Боязно что-то. Да и не делал я такого никогда.

– И это говорит человек, который полмира пешком прошел! От разбойников дрыном отбивался. В лесах медвежьих и болотах кикиморьих ночевал. С татарами на воде смертным боем бился… Афоня, я тебя не понимаю, – развел руками Михаил.

– Ладно, пойдем, чего там, – без всякой охоты согласился Афанасий.

– Вот и славно. А то без тебя у меня не получится.

– Ты что ж, план уже набросал?

– Есть такое дело. Смотри. – Михаил повел веточкой по рисунку. – Вот тут мы подходим к стене, тут она низкая и вытертая какая-то, наверное лазали уже через нее не раз.

– Кто лазал-то?

– Да бог их знает. Может, слуги домой сбегали по ночам, а может, и стражники приезжие в город, по бабам. Не в том суть. Главное, что раз они там лазали, значит, дозоры того места тоже не видят. Или так ходят, что можно проскочить. Единственная беда – стражник на крыше, но тут уж как повезет.

– А как мы через стену переберемся?

– Вот для этого ты мне и нужен. Сила твоя молодецкая. Ты меня подсаживаешь, я забираюсь, привязываю веревку и помогаю тебе влезть.

– А будет к чему веревку привязать?

– Как не быть, если они там лазают. Обязательно будет. Потом залезаешь ты и мы по стене добираемся вот досюда. Тут окно для ветра. Рамы нет. Узковато, но пролезть можно. Да, доску надо какую захватить.

– Погоди, где в этом краю доску-то взять? Глина одна везде.

– Того не знаю, подумаем еще до ночи. Может, палку крепкую сыщем али жердину выломаем.

– А может, копье? – предложил Афанасий.

– Именно – копье. Оно и крепости достаточной, и длины подходящей.

– А где возьмем? Денег-то у нас немного, хватит ли?

– После такого дела богатства у нас будет хоть отбавляй. А можно и не покупать, отобрать просто у лавочника какого, а то и у стражника.

– Так он и отдал, – хмыкнул Афанасий.

– Ежели ты ему по маковке кулаком приложишь, то и спрашивать не надо. Решили – копье за тобой.

– Слушай, это уж форменный разбой – на стражников нападать.

– Что делать, Афоня? Что делать? – развел руками Михаил. – Против главного-то грех невеликий, отмолим как-нибудь.

– А вот странно. Мы грешники, потому что грешим, или грешим, потому что грешники?

– Чего?! – Михаил непонимающе уставился на друга.

– Ну, вот когда человек грешит, это потому, что он от Бога такой, от рождения, от первородного греха, али науськивает его тот, о ком не говорят, али по собственной воле?

– Тебя в православие крестили? – спросил Михаил.

– А как же? – удивился Афанасий. – Конечно, в колыбели еще. Вот крест. – Он выпростал из-под рубахи нательный крест с ладанкой на смоленом гайтане[29]29
  Гайтан – шнурок, на котором носят нательный крест.


[Закрыть].

– Тоже мне, – хмыкнул Михаил. – Крещеный, а зачем, почему, не знаешь. Да не маши на меня руками, почти никто не знает, хотя верующие такие, аж елей по рожам течет. Слушай и на ус мотай. Крещение тебя освобождает от греха первородного. И после этого сам выбираешь, какой жизнью жить – греховной или праведной. И потом за этот выбор с тебя спрос будет.

– Понятно. А почему ж в младенчестве тогда крестят, а не перед смертью?

– Потому что на младенце, кроме первородного, иных грехов нет. А ты хочешь всю жизнь грешить, а потом на смертном одре крещение принять и чтоб все списалось? Не, братец, за чужие грехи тебя простят, а вот со своими изволь сам разбираться.

– И откель ты все это знаешь? – удивился Афанасий.

– После дела одного пришлось в Кирилло-Белозерском монастыре обретаться. Долго, год, почитай. Был там в те времена монах один, Нилом[30]30
  Нил Сорский (1433–1508, в миру Николай Майков) – православный святой, знаменитый деятель Русской церкви. Основал скит, впоследствии названный Нило-Сорской пустынью.


[Закрыть] кличут. Очень грамотный человек. Часто мы с ним о богословии беседовали. Вот, поднахватался всякого. И не только богословского.

– А чего еще у монаха, кроме богословского, узнать-то можно?

– Он и по Востоку путешествия совершал. В Палестине бывал, в Константинополе, на Афоне долго прожил. У тамошних монахов многие знания почерпнул. И с людьми делится до сих пор, свой монастырь основал.

– Вот ты откуда Восток так хорошо знаешь.

– Не только от Нила, честно скажу, но от него в большей мере. Многое он мне объяснил про места сии. Ладно, не время сейчас воспоминаниям предаваться. Значит, решили? Сегодня ночью идем?

– Угу, идем, – согласился Афанасий.

– Тебе задача – копье добыть, а я еще раз вокруг дворца пройдусь, может, что новое вызнаю, – подытожил Михаил.

– Да где ж я его возьму? – всплеснул руками Афанасий.

– То мне неведомо. Как-нибудь расстарайся ужо, – сказал Михаил, поднялся на ноги и направился в сторону дворца.

Афанасий тоже поднялся и уныло побрел по пыльной дороге в город. Извилистыми улочками спустился почти до моря, поглядывая вокруг, не сыщется ли деревца, которое можно завалить и обстругать. Но таких не сыскалось. Деревца тут все сплошь были низкими и раскидистыми, больше похожими на кустарники.

Он прошелся вдоль пристани, высматривая, не ищет ли кто из купцов работников на погрузку-разгрузку. Сунулся было с толпой местных босяков, но те посмотрели на него так, что Афанасий счел за лучшее убраться. Зарежут еще! Подумал было стянуть весло или багор, но просто так их не валялось нигде, а на чужое судно лезть – еще быстрее прирежут, ироды. И купить не на что.

Несолоно хлебавши он направился обратно в город, присматриваясь к заборам и постройкам. Вот почему их арба ушла на базаре за такую немыслимую по русским меркам цену. Дерева на ее постройку не жалели, даже колеса целиком были сделаны из ясеня или вяза. А оно ценится в безлесных землях, где все, что можно, из глины да соломы. И даже печки ишачьим пометом, с травой смешанным[31]31
  Кизяк (тюрк.) – высушенный в виде лепешек или кирпичей навоз с примесью резаной соломы. Применяется на Ближнем Востоке, Кавказе и в Средней Азии как топливо и строительный материал.


[Закрыть], топят. Да и дома из него делают. Знать бы, как обернется, оторвал бы перед продажей оглоблю.

Он вышел к одному из многочисленных базаров, стихийно раскидываемых прямо на площадях, а то и на улицах пошире. Этот торговал все больше тканями да одежей. Афанасий, щуря глаза, чтоб не рябило от цветастых платков и ковров, подумал, как бы хорошо было встать сюда с рухлядью. Вздохнул. Обернулся на противоположный конец площади, заставленный чайханами, в которых ели и пили богатые торговцы. На голой земле под тростниковыми навесами прихлебывали чай купцы победнее. Посмотрел, как снуют вокруг чумазые дети. Как сидят, выставив увечья, нищие. Как профессиональные игроки в кости зазывают азартных простаков. Как шныряют туда-сюда подозрительные личности с быстрыми, цепкими взглядами. Вот только стражников не заметил. В иное время не протолкнуться, на каждом углу останавливают и задают подозрительные вопросы, а тут как повымерли все. Ни одного, даже самого завалящего. Ну и к лучшему. Все-таки на стражу городскую нападать – преступление серьезное, даже до суда можно не дожить. «Что за думы такие: зарежут, убьют, не доживешь! – оборвал себя Афанасий. – О деле мыслить надо».

Меж тем приближался вечер. Солнце закатывалось за острые вершины гор, тени стремительно удлинялись.

Афанасий принес повинную голову на оговоренное место встречи, когда уже почти совсем стемнело. Друг уже ждал его. Взглянул на пустые руки и грустное лицо, хотел съязвить, но передумал. Вздохнул.

– Кажется, чего проще – жердь бесхозную сыскать? А пойди спробуй, – пробормотал он вроде как даже утешительно.

– Выходит, не состоится наш план? – спросил Афанасий с затаенной радостью: мысль лезть в шахский дворец не нравилась ему по-прежнему.

– Не боись, все в силе. Я и это предусмотрел. Вот. – Михаил показал Афанасию веревку с привязанными к ней крюками вроде рыболовных. Большими и зазубренными, с которыми на осетра ходят.

– Это что такое?

– Хитрая штука. Забрасываешь в окно, дергаешь. Крючки цепляются. Веревку наматываешь на что-нибудь и потом по ней, аки по мосту, перелезаешь.

– Да что я тебе, скоморох ярмарочный, по веревке такой ходить? – аж отпрянул Афанасий.

– Ходить не надо. Надо уцепиться руками и ногами и ползти. Я покажу. С силушкой твоей это пустяки.

– Не нравится мне это дело, ох не нравится.

– Ну, Афоня, поздно уж отказываться. Ты согласие дал? Дал. Я на тебя рассчитываю.

Афанасий кивнул. Он чувствовал, что друг навязывает ему свое мнение, заставляет, но возразить не мог. Во-первых, боялся обидеть, во вторых – потому что он ведь и правда дал согласие.

Михаил заставил смурного Афанасия в точности повторить их план. Тот повторил. Тогда Михаил извлек откуда-то мешочек с жирной сажей, опустил в него пальцы и нарисовал на лице несколько полосок. Так перед боем раскрашивали лицо предки.

– Да не думай, я не ради обрядов языческих, – сверкнул белозубой улыбкой Михаил. – Это чтоб харя в лунном свете не блестела стражникам на радость.

С этими словами он раскрасил и лицо Афанасию. Потом помазал руки. Отстранившись, полюбовался работой.

– Вот теперь чертяка вылитый.

– Ну тебя! – Афанасий сплюнул через плечо и перекрестился.

Михаил тоже перекрестился и нырнул в кусты, не качнув ни одной ветки. Афанасий, кряхтя и ругаясь шепотом, последовал за ним, стараясь не потерять из вида узкую спину друга. Ветки хлестали его по лицу, корни и камни сами подворачивались под скользкие подошвы сандалий, норовя уронить и опрокинуть. Луна стыдливо спрятала круглый лик за набежавшую тучку, и ночь стала вовсе непроглядной.

Наконец Михаил остановился так резко, что Афанасий чуть не налетел на него.

– Пришли?

– Нет пока. Вон, видишь дерево? Надо до него, потом двадцать шагов на восток, и будет грядка каменная, на нее влезем, а там уж и стена.

– Так чего тут встали?

– Место там проглядывается хорошо, ну, как луна выйдет?

– Что ж делать будем?

– Т-с-с, – оборвал его Михаил. – Слушай.

Афанасий прислушался. Сначала ничего было не разобрать, потом он различил стук каблуков и негромкие голоса.

– О, – поднял палец Михаил. – Дозор по стене ходит.

Голоса затихли вдали. Михаил выждал немного и толкнул Афанасия в плечо: мол, вперед. Пригибаясь, на полусогнутых, они добежали до дерева, свернули и бросились к насыпи. Михаил ящеркой вскарабкался на камни, Афанасий полез за ним, оступился, нога поехала. Друг ухватил его за шиворот и втащил наверх. Двигался Михаил легко и споро, будто всю жизнь по камням скакать учился. Затем опять ткнул запыхавшегося Афанасия в плечо.

Друзья пробежали по насыпи, стараясь не сбросить подошвами мелкие камешки, и замерли, приникнув спинами к теплой кладке и унимая шумное дыхание.

– Дождемся следующего обхода, – шепотом, почти одними губами сказал Михаил.

Они замерли в темноте, ожидая знакомого уже топота каблуков. У Афанасия засвербило в носу, зачесалась левая подмышка, набившиеся в сандалию камешки заскребли пятку. К тому же на лбу выступил обильный пот. Сколько он так промучился в ожидании стражников? Минуту? Десять? Вряд ли больше. Но ему показалось, что прошла целая вечность. Наконец шаги и голоса затихли.

Могучий кузнец, как учили, уперся руками в стену. Михаил легко взобрался ему на плечи, подпрыгнул, ухватился за верхний край, подтянулся. Только подошвы цокнули по обожженной солнцем корочке глины поверх каменного основания стены. Наверху что-то зашуршало, и на оставшегося внизу упала веревка, пощекотав концом затылок.

Афанасий ухватился за нее и, ступая ногами по стене и перебирая руками, пошел наверх. Это оказалось совсем не сложно, подошвы почти не скользили, свитая из волокон веревка хорошо ложилась в руку. У верхушки стены Михаил поймал друга за рукав, помог перевалить через край и подняться на ноги.

– Вот видишь? – шепнул он на ухо Афанасию. – А ты боялся.

– Не боялся я ничего, – буркнул тот, чувствуя, как унимается дрожь в уставших после подъема руках. – Дальше куда?

– Пойдем. – Михаил двинулся по стене, как взявшая след ищейка. Взмахами руки он отсчитывал шаги. Остановился. – Где-то тут.

Афанасий остановился тоже, оглядывая двор и удивляясь тому, как точны были рисунки, сделанные его другом на песке. Ворота, сарай, башенки, вход во дворец. Хорошо бы, чтоб его представления о внутреннем устройстве оказались столь же верны.

Михаил меж тем смотал веревку кольцами, оставив свободным хвост в аршин длиной. Примерившись, покачал в руке и бросил в темноту. Крючки звякнули о стену. В ночной тишине звук ударил по барабанным перепонкам так громко, что Афанасий присел от неожиданности. Михаил подтянул веревку, смотал ее кольцами и второй раз бросил в темноту. Звяк раздался снова, но на этот раз он был уже каким-то другим, приглушенным. Михаил стал потихоньку выбирать веревку, словно и правда подцепил на крючки матерого осетра. Жала крючков зацепились за подоконник с той стороны.

– Вот и славно, – удовлетворенно крякнул Михаил, струной натягивая веревку и цепляя за торчащий из стены колышек.

– И чего теперь? – спросил Афанасий, опасливо трогая пальцем звенящие от напряжения волокна.

– А теперь делай как я.

Он нагнулся, ухватился за веревку и чуть сдвинулся. Закинул на нее ноги крест-накрест и, быстро перебирая руками, заскользил над двором. Завозился, протискиваясь в узкое окно. Затих. Афанасий даже немного испугался: не случилось ли что, не попался ли Михаил в руки поджидающим их стражникам? И не сигануть ли со стены вниз, не броситься ли в кусты, пока не поймали?

– Афоня, ну где ты там? Ползи давай, – раздался из темноты успокаивающий голос. – Дозор скоро вернется.

Афанасий зачем-то поплевал на ладони, взялся за веревку и закинул на нее ноги. Перебирая руками, потащил тело вперед. Как и говорил друг, все оказалось не так сложно.

Неприятный скрип на только что оставленной стене и разом провисшая веревка заставили вздрогнуть. Афанасия прошиб пот, волоски на загривке встали дыбом: это же проклятый колышек не выдержал его веса и медленно выдирается из стены!

– Быстрее, быстрее ползи, – зашипел Михаил, тоже заметив приключившееся несчастье.

Сын кузнеца быстрее заработал руками, потея все обильнее. Карабкаться по провисшей веревке было куда как сложнее. Наконец он добрался до цели, пальцы Михаила, как персты архангела, сомкнулись на его вороте. Друг втащил смертельно уставшего, дрожащего Афанасия в узкое окошко. Как раз вовремя – на стене раздались шаги дозорных.

Веревка!

Афанасия кинуло в жар так, что рубаха на спине просохла. Михаил дернул веревку, стараясь вырвать колышек, но тот держался еще крепко. Шаги приближались, еще немного, и кто-нибудь из стражников споткнется. Тогда жди беды. Афанасий тоже дернул. Колышек держался. Тогда он вывернул глубоко воткнувшиеся в глиняную штукатурку стены крючки и кинул их в окно. Следом улетела и веревка, далеко за стеной раздался едва слышный звон падения.

– А как же мы обратно-то? – растерянно спросил Михаил.

– Будем думать, когда выбираться черед придет, – отмахнулся Афанасий. – Пока не до того. Веди дальше.

Михаил покачал головой, пожал плечами, но ничего не сказал. Бесшумно скользя над полом, он пересек комнату и нашарил дверь. Чуть приотворил, вглядываясь и вслушиваясь в звуки дома. Махнул рукой Афанасию – давай, мол, за мной, и проник в освещенный одной плошкой с плавающим в ней фитилем коридор. Сын кузнеца двинулся следом, налетел на сундук, больно ударившись коленом, чуть не уронил какую-то ширму, но вовремя успел поймать. Потянул за собой, наматывая на ногу, полоску ткани.

– Тише ты, медведь! – прошипел Михаил, снова появляясь в двери и приоткрывая ее пошире, чтоб Афанасию было видно, куда ступать.

Тот успел разглядеть, что они попали в помещение, похожее на чулан. Повсюду какие-то ведра, тазы, вазы, опахала, метлы и прочая утварь. Афанасий даже удивился, как он не обрушил все это хозяйство с громом небесным.

Стараясь не скрипеть половицами, он вышел в коридор. Тот был совсем коротким, шагов двадцать, в него вели двери нескольких комнат. По одну сторону двери были маленькие – высокому человеку пригнуться, чтоб не ударится о притолоку, – для прислуги. По другую – высокие, чтоб шах, проходя, чалмой не цеплялся. Один торец коридора заканчивался красивой дверью с накладным цветочным орнаментом из начищенной меди, другой – обрывом лестницы. Оттуда и шел неровный, призрачный свет.

Прислушиваясь и даже, кажется, принюхиваясь, Михаил прокрался к лестнице и заглянул вниз. Вернулся на цыпочках. Подталкивая, отогнал Афанасия подальше от края. Зашептал на ухо:

– Народу во дворце мало совсем, а кто есть из прислуги и охраны, те внизу с шахом. Он там в нарды играет, не поверишь, с Василием нашим.

– А говорят о чем?

– Не прислушивался. Главное, что друг другом заняты и им не до нас.

– Так, может, узнать? Вдруг что интересное?

Михаил поморщился, но было видно, что его самого разбирает любопытство. Вдвоем они подкрались к самому краю лестницы, стараясь, чтоб свет снизу не падал на их лица. Залегли. Принялись смотреть и слушать.

На невысоком столике были разложены доска-коробочка, разрисованная черными и белыми стрелами. Над ней склонились игроки, восседающие на резных стульчиках. В руках у каждого – по кожаному стаканчику с костями. Рядом, по правую руку, еще по маленькому столику. На каждом высокий узкогорлый кувшин с носиком, кубок для вина и пузатая, наполненная водой бутылка с длинной, гибкой, похожей на змею трубкой. На конце трубки – длинный и сплюснутый набалдашник, по виду из кости. Игроки иногда вставляли эту штуку в рот и вдыхали в себя дым из сосуда, отчего вода в нем закипала. Василий вдыхал дым медленно, короткими затяжками, часто запивая жидкостью из кубка. Шах же вдыхал глубоко, полной грудью, и с каждой затяжкой лицо его становилось все безмятежнее, а взгляд – все добрее.

– Это они чего делают? – удивился Афанасий.

– Кальян курят, – прошептал Михаил. – Потом расскажу. Слушай лучше.

Друг замолчал и прислушался.

– …Стоило ли Зияддин Юсуф-бека в Стамбул отправлять? Да еще Мехмету пуд серебра да полпуда золота слать, чтобы тот заказал себе сделать из них кольчугу и латы? Расточительство это.

– А где мне помощи против Хейдара Сефевида искать? – вопрошал шах.

– Так Москва поможет, – обнадежил Василий.

– Далеко до Москвы, – отвечал ему шах, бросая кости. – Пока войска соберутся, пока дойдут. Да с Ордой еще надо о проходе договориться. Нет мне смысла от Москвы помощи ждать. К тому же, честно скажу, не доверяю я вам.

– Отчего же? – удивился Василий.

– Все я за тех странников беспокоюсь. – Шах перевел разговор на другое. – Многое ты мне о них рассказал, и ум мой тебе верит. А вот на сердце неспокойно.

– Да что ты, сиятельный шах, разве я осмелился бы тебе врать? – замахал руками Василий. – Мошенники они, как есть мошенники. Твоей добротой хотели воспользоваться. Сам помнишь – и про лодку, и про товар потерянный, все как есть соврали, – забормотал Василий.

Шах посмотрел на него долгим, маслянистым взглядом и ничего не сказал. Зато Афанасий, услышав те слова, чуть не заорал на весь дворец. Михаил едва успел прикрыть ему рот ладонью.

– Сдурел? – горячо зашептал на ухо. – Тихо лежи.

Стражники, что во множестве стояли вокруг играющих, заслышав сверху возню, подняли головы. Но проверить, что там, к счастью для друзей, никто не вознамерился.

– Так это ж он на нас напраслину возвел, – прошептал в ответ Афанасий. – Пред шахом очернил.

– И что?

– Как что? Надо его проучить!

– Ты еще вниз сбеги и колотух ему надавай, – пробормотал Михаил.

– Мы ж не виноваты ни в чем, выходит. Надо шаху в ножки поклониться, объяснить все. Он человек мягкосердечный, добрый, поймет.

– Афоня, нишкни[32]32
  Смолкни (древнерусск.)


[Закрыть]. Сейчас мы к шаху во дворец забрались. Если поймают, то руку отрубят точно. Хорошо, если не голову. Потом, когда тут дела закончим, может, и с Василием поквитаемся. А сейчас пошли, у меня тоже мочи нет это слушать.

Они отползли назад и выпрямились.

– Ну, чего делать-то будем? – спросил Афанасий.

– За чем пришли, то и будем. Сокровища искать, – ответил Михаил и стрелой помчался по коридору к двери шахской спальни.

Афанасий, сколь мог, быстро и бесшумно проследовал за ним.

Михаил распахнул дверь и проскользнул внутрь. Подбежал к невысокой тумбочке, открыл дверцу, заглянул внутрь, закрыл. Обошел высокую кровать с балдахином, покрытую белыми, насколько можно было видеть, простынями. Распахнул дверь другой тумбочки, закрыл. Подошел к огромному сундуку, что стоял в углу. Сунул в скважину навесного замка изломанный железный штырь. Поковырял. Поймал в воздухе сорвавшийся с отскочившего ушка корпус, положил на ковер. Поднатужившись, откинул тяжелую крышку, чуть не с ногами залез внутрь. Зашуршал содержимым.

– Мишка, ты чего? Мы ж за златом-серебром пришли, – удивился Афанасий. – А ты чего?

– Одну вещь ищу, а ты пока возьми, вон, наволочку с подушки, да покидай туда чего сыщешь. – Голос Михаила глухо донесся из недр сундука.

– Ты ж про сокровищницу говорил вроде?

– Сейчас, сейчас. И до сокровищницы доберемся, – пробормотал Михаил, мечась по спальне, как гончая, потерявшая след.

Афанасий недоуменно пожал плечами, стащил с подушки специальный чехол, который здешние чистюли подкладывали под голову, чтоб щеки об одно и то же место не пачкать. Сгреб в него с тумбочки серебряное зеркальце и блюдечко прозрачного стекла с красивыми вкраплениями в виде цветочков. Михаил меж тем залез под кровать, обстучал внутренние стены и разочарованно развел руками.

– Теперича и в сокровищницу пора. Мешок-то не оставляй, с собой возьми, – бросил он через плечо и толкнул дверь в коридор.

Афанасий последовал за ним, как бык на веревочке. Михаил метнулся к лестнице. Проверил, не собирается ли шах отходить ко сну. Вернулся. Задумчиво посмотрел на двери и приступил к одной, в ушках которой, единственной, болтался небольшой, но внушительный на вид замок с серебряной насечкой в виде герба или печати. Засунул в скважину изогнутый прутик, пошуровал там. Замок щелкнул, отворяясь. Михаил поймал его и потянул на себя дверь. Вскрикнул.

Афанасий рванулся вперед и увидел через голову Михаила, как распрямляется могучий воин, замахиваясь на него огромной саблей. Тяжелый кулак кузнеца проскользнул над плечом друга и врезался воину под ребра. Тот хрюкнул, лишившись дыхания и возможности кричать, закачался и стал медленно оседать на пол. Афанасий от души приложил стражника по завернутому в чалму темени. Михаил успел подхватить выпавшую из его рук саблю.

– Уф, Афоня, спасибо. Выручил.

– Пустое, – отмахнулся Афанасий. – Хотя надо было догадаться, что они могут с денежками своими вместе охранителя запереть.

– Да уж, – пробормотал Михаил. – Ты давай собирай чего помельче и подороже, – пробормотал он, разглядывая шахские богатства, высвечиваемые одинокой свечкой, с коей коротал время ночной страж.

В небольшой каморке сокровищ было не так уж и много. Два мешка с монетами, в основном медными и серебряными, – последних Афанасий сыпанул в мешок щедрой горстью. Следом отправились кожаный мешочек с перстнями и кольцами и золотая цепь для парадных выездов. Он хотел еще пригрести скляниц со специями, ароматными маслами и еще какими-то жидкостями – в северных краях они стоили баснословно дорого, но взвесил их на руке и решил оставить. Какие из них дороже, не определить, а тяжесть изрядная.

Михаил продолжал с непонятным упорством потрошить какие-то сундуки и разворачивать свертки, перескакивая туда-сюда через лежащего на полу стражника.

– Да что ты ищешь-то? – не выдержал Афанасий. – Скажи, может, мне попадется.

Михаил хотел что-то ответить, но не успел. Неожиданно пришедший в себя стражник ухватил его за ногу, дернул. Михаил взмахнул руками и во весь рост растянулся на полу, опрокинув на себя полки, уставленные баночками, горшочками и стеклянными фигурками. Невообразимый грохот сотряс дворец, казалось, от фундамента до самой крыши.

Кузнец, выругавшись, приголубил стражника пудовым кулаком по макушке. Выдернул из-под груды хлама Михаила и замер, прислушиваясь. Дюжина-полторы одетых в сапоги ног уже грохотали по лестнице.