Текст книги "Все вещи мира (сборник)"

«Гнойный гёльдерлин под муравьиным стеклом…»

 
гнойный гёльдерлин под муравьиным стеклом
из задроченной дремы получает реляции
с первой чеченской где огненна сталь ангаров
и робких гор верчение в небе бескрылом
и десятый доктор вместе с пластами вооружений
погруженный в разлом тихим воздухом дышит
свечение звезд стягивая воедино над раздробленными
материками сернистой водой и желтеющей кладкой
в протяженные сгустки и вновь растекаясь робкие
птицы в темнеющих стаях подходят к отвесному
слою магмы где короткие волны их окружают
расправляя им перья над пыльными берегами
над волокнистой листвой
 

«Хвала составителям воздуха…»

 
хвала составителям воздуха
творцам воды маленьким
человечкам в проемах
светящихся ламп трещинам
в черном льду и волнуемой
ветром реке звонким стыкам
трамваев и ему летящему
над желтоватым небом
 
 
лопасти черных туч сверкают
в его глазах белые зори омывают
его запястья запах его манит
всех беспокойных животных
страхом тоской и шумом
гудящей крови густой
 
 
и над звенящей палубой ветром
струится дождем холод его
обнимающий землю и воду
холод его растений холод
искрящихся трав затвердевающих
влажных узлов земли дышащих
там где раздробленный воздух
поднимается над планетой
 

«Бесконечные ветви над нашими…»

 
бесконечные ветви над нашими
головами и глухие взрывы вдали
как свист достигающий с разных
сторон что качает нас на руках
обнимает сквозь крови огонь
где лошади у лагуны и солнце
у входа в тоннель соединяющий
острова – я никогда не верил
что встречу их в пене ветвящихся
горных дорог что нити травы
рассекшие континент обернутся
вспышками града чтобы выпасть
дождем над донецком где мой
старый товарищ ночью дежурит
на краю невидных вершин
 
 
его тронет дождем и закружится
свет отраженный от спин лошадей
от струящихся рельс уводящих
к несжатым полям укутанным
шорохом радио где несутся
снаряды над взволнованной
волновахой и в затопленных
шахтах вспышек ищет огонь
они выйдут к тебе все вместе
с расцарапанными щеками
люди лагун песков и стерней
так что их голоса зазвучат
над травой над полями огня
отражаясь от туч и домов
ударяясь о лопасти ветра
и уже не затихнут
 

«Сети искусства мирное зло, песок вымывающийся…»

 
сети искусства мирное зло, песок вымывающийся
из плиточных стыков как песок в черноземной земле
где едет кортеж в далекий аэропорт и поэтесса
смеется над нами над нашим неловким богатством
 
 
и над крышами нависает огромный тверской бульвар
и наматывают переулки веретёна взрывного ветра
мы идем с тобою и наши колени болят и наши глаза
болят от бескрайне марксистского солнца
 
 
но это не страшно – в центре земли живет наш король
и согревает дыханьем своим наши дома, кабинеты
фабрики наших хозяев – и куда бы мы не пошли
унылые хипстеры с преображенки нас будет встречать
 
 
эта земля виноградная, почва ее распространенная
в пазухах грузовиков в катышках свитеров в сколах
эмали в каждом движении к нам подступающих парков
во флагах на площади ленина растущих над нами
 
 
и воздух будет звенеть и горячий ветер метро спутывать
наши волосы как в далеком тридцать втором где глаза
навсегда высветляет коммунальный струящийся лед
и облака высоки и как никогда шелестящи фонтаны
 

V

«Я видел мастурбирующих стариков в клубах расцвеченного пара…»

 
Я видел мастурбирующих стариков в клубах расцвеченного пара
тянущихся друг к другу через слизистые занавеси
на порнографической вечеринке
Я видел как ухоженные тридцатилетние женщины извивались
в потоках сквирта и на сцене разворачивался пенный
анальный секс
И качались флаги над всеми что были там в темную ночь
в столетие революции когда в небе горела
большая больная звезда
И звучало шма Исроэль в странных окутанных молнией нишах
И герои моих стихов совокуплялись с молодыми поэтами,
истекая выдыхая выталкивая из себя колонии микробов из которых мы все состоим, что делают нас людьми —
Преподаватели университетов и сотрудники издательств,
амбициозные философы и современные художники,
печальные ортодоксы и умудренные марксисты
превращались в двигающиеся пост-тела, в разрезающие
дисплеи помехи, в мелкую рябь на светлой волне пронзающей нас струны, в темную иглу сшивающую петли нашего мозга
И свечение в темных комнатах слипалось в пучки белой
рассыпчатой пены
И герои моих стихов жизни моей пели тебе пусть
единственный раз голосом света слепящего
в темном ущелье лофта
И струились по желобам кровотоков, по разрывам дыханий
в сложную ночь рассыпаясь светясь изгибаясь
в воздухе каменного февраля
наши молекулы, истолченные в дымку и пелену, через створки сердец проникая, превращенные в электричество
рассеянный свет огонь
 

«Войны не будет сплевывая кровь…»

 
войны не будет сплевывая кровь
сказал он сказала она не будет
войны когда ее лицо в зеркале
распалось на части под давлением
шквала огня
 
 
или все же касаясь ее запястья будет
война он повторил про себя
и его друзья евразийцы
повторили будет война и была
война была война
 
 
зажигались цветы на границе и пели
огни как всегда зажигались
и пели так же как раньше пели огни
и каждая виноградная косточка
звенела от счастья
 

«Русские бездомные аэропорта орли…»

 
русские бездомные аэропорта орли
машут ему рукой под платанами юга
по струящимся во́дам в отслаивающихся
деревнях скользит их пепел и фонари
нависают над их головами и я выхожу
из темного сквота – искры грозы горящие
на горизонте встречают меня и стучат
поезда на мосту увязая в липком плюще
 
 
я хочу к вам туда через холод и дождь
сквозь туман отделяющий по утрам
воду от суши свечение от темноты
и военные базы окутывающий блестя
на противотанковых ежах на колючей
проволоке укрывающей спящих солдат
их несет на мыльных волна́х по курганам
славы по ветвистой токсичной реке
 
 
там стучат друг о друга тихие створки
снов искры горят над изрытыми влагой
холмами и спускаясь к реке пар укрывает
камни лежащие у дороги – так зачем этот
свет спускается в темную воду если мы
ждем его в покинутых аэропортах жарких
вокзалах и там куда нас выносит течением
сквозь песок и осколки сквозь ил и глину
 

État

 
триггер осени щелкнет на уровне первого этажа
совсем у земли постепенно захватит кладку
поднимется к полуприкрытым окнам к полу
прикрытому окну на предательство на убийство
я решусь для тебя воздух осени чистый хотя и
прячут тебя в коридорах наполненных холодом
среди приставов среди пассажиров метро между
этих и тех но занавеска волнуема ветром колеблются
контуры в такт мотылькам и уносит в сторону
сокольников нелепые их оболочки к мамлеевским
полям драгоценную чешую но что пряталось
во дворах в огороженных рынках почти
позабылось хотя слышно стучат под тропами
парка детали машины так что суставы детей
и предателей отзываются радостно и поет
стадион размещенный над горизонтом
 

«Танцовщицы видят во снах бытие…»

 
танцовщицы видят во снах бытие
сестры авроры вальсирующие
в забвении чуда с ветвями деревьев
солнцем в пряничном домике страха
 
 
в просветах паров они тянут руки
друг к другу в неустойчивый день
когда горлицы симеиза и стамбула
встречают друг друга над озером
 
 
над болотом звучащим как ворохи
вертящихся савонарол стучащих
костями в музыкальных шкатулках
на полках темных шкафов
 
 
и под маленьким солнцем в траве
горит гуинплен и невыносимая сталь
спадает в долину на дымящиеся
обломки
 

«От баррикад на бульваре провинциальном…»

гуляющим у никитских ворот

 
от баррикад на бульваре провинциальном
и выше по улице безымянной неровной
поверхности этой – шпильман слышно тебя
за домами полыми: ты ли меджнун или стучат
тряпье оправляя в бубны слышат они но я не слышу
песок в глазницах твоих и дальше возносится
через кустарники так что корпускулы бьются
снова под нефом фабричным но от нас вдалеке
поджидая овражка округлые сны устремляясь
за ручейные стены его с проходящими робко
флиртуя как умеют частицы земли осушают
оболочки сетчаток а другие исследуют дальше
цветенье канав и ступени запрелые помнят
друг друга но для нас только пряный налет
едва молчаливый но все же к широкой улице мы
по неровной брусчатке скользим
 

«Кто там сидит в траве прячется…»

 
кто там сидит в траве прячется
в окнах разбитых в трещинах
пола? скалы его призывают или
смотрит он сам сквозь проемы
стеблей выжидает не упадет ли
дождь не смоет ли солнце
не смешает ли пыль с контуром
поля над мечетью над тлением
волглых камней
 
 
кто считает трещины в кладке
изгибы травы уплотненной
воздухом и всеми его именами
роем цветов опаляющим ноздри
раздвигающим створки деревьев
и ее колени?
 
 
он не смотрит на нас не видит
огней над рассыпчатыми домами
желтых цветов и роз цветущих
в долине когда горная пена
нас укрывает увядают медузы
у берега и вертолеты дрожат
над застывшей водой
 

«Танец чахоточный в исполнении…»

1

 
танец чахоточный в исполнении
робкой подруги
на лугах гутенберга в легочной
грязи
 
 
пленка радости на шерсти гуингма
и путешествий щетина чабрец
с тех же самых лугов в патине
и паутине
 
 
заблудившийся терамен
птиц и собак за собой ведущий
у порога стоит хотя и стремится
в трезен
 

2

 
но с нами он спит втроем
пока тянется нить слюны
пока говоришь я была
владыцей членов на лугах
гутенберга в замкнутых
плевой покоях всё это снова
придет вывернет руки снова
придет тишина
 

«Вызванный в парк в отчетливом ритме…»

 
вызванный в парк в отчетливом ритме
раскачивающий ветви полы одежды
те же привычки после двадцати или
более лет припоминает колебания
воздуха запотевшие окна транспорта тогда
они ехали с ней куда-то дорожная колея
растворялась в почти сожженном поле
и подташнивало хотя может быть в тот раз
он уже был один не в силах преодолеть
накатывающее отчуждение или спазм
(всё равно духота всё равно это
отвращение) остановка среди заброшенных
дачных участков с кучами щебня
осколками кирпича и змеящейся
пыльной травой и как убивали его
на этой траве между осколками
кирпича как потом выжигало траву
до трухи и узорилась почва и снова
смотрел на желтевшую равнину
ощущал почти рассыпчатый воздух
за стеклами меланхолию отравленного
горизонта и в областных центрах
среди невысоких строений искали его
выволакивали из кофейни но кажется тогда
удалось пройти переулками и вот
две таблетки антипаркинсонического
средства с утра несколько наименований
ноотропов и сдавливающий виски горизонт
титанический огонь в исполосованной
авиаторами атмосфере продолжительный сон
еще более продолжительный сон и тот же
вид на сдвигающиеся строения растворенную
почву и дымящиеся леса от которых
сдавливает диафрагму и расходятся затененные
фигуры по краям железнодорожных путей
пересекая границу в клади ручной
в скомканных простынях но вместе
с ним все увереннее двигаясь по восточной
окраине в то время как спит он по-прежнему
прислонившийся к горизонту среди дымных
растений или в плацкарте приоткрывая глаза
на каждой станции когда снова нечем дышать
взгляд останавливается на монументах скрытых
между деревьев постройках раскалывается
сон и продолжается снова на укрытом листвой
бульваре пока движется воздух над стертыми
одеждами и беспомощной географией только
к вечеру они расходятся по домам к вечеру
можно двигаться парками где окрашивает
трава сочленения брусчатки на которой
он лежит пока длится сон только лежит
 

«Так вступают по выровненным…»

 
так вступают по выровненным
водным и наносным скользят
за все мертвое встать готовые
против всего живого не подумай
не кадавры разъятые не рассыпчатые
старики в диссидентских хламидах
но сбивчивый сумрак бесконечного
стихотворения по запястьям пущенный
в прикосновеньях проявленный жест
и вот по слякоти в районе шведского
тупика пробираешься овладевая
снегом в гортань вцепившимся
не встретить ни одного в сквозящих
просветах пока мостовая дрожит
проникающим из глубины
 

«Лето задерживается в позвонках…»

 
лето задерживается в позвонках
до бесконечности длится в клекоте
жаб и кузнечиков скрипе в теплой
крови чей вкус на губах в сперме
 
 
размораживающей рассвет – он
смотрит на нас из-под тягостных
капель из-под гнета листвы сквозь
сумрак черных машин
 
 
все дети ушли на войну разлетается
пыль опустевшие поезда следуют
в аэропорты и над венами встречного
льда над мутнеющим солнцем
 
 
летит он запертый в стеклянном аду
обнимающий горизонты скрежещут
сирены крыши горят и нежные
язвы покрывают его лицо
 

«То что уходит первым названия…»

 
то что уходит первым названия
трав и деревьев вербена ива
олеандр или напротив остается
навсегда вместе с раковинами
и галькой причерноморского
пляжа низким светом предгорий
надрезающим кожу
 
 
устойчивым горизонтом гложущим
углы предметов вспарывающим
дыхание что струилось раньше
свободно огибая вещи охватывая
свет и его сыновей поднятых па́ром
со дна замерзающего водопада
где нет никого
 
 
хотя и стучат в нетвердую корку
с той стороны воды темные люди
в защитных одеждах и обратное
солнце их согревает высветляя
глаза пока мы едем в медленном
поезде по берегу моря и ничего
не знаем об этом
 

«Голосами муз окруженные…»

 
голосами муз окруженные
искаженными радиопередачами
по́лосами сегментов
во флуоресцентном кожухе
засыпают в приемном покое
где розы и соловьи
металлический вокабуляр
над карминной плесенью озера
 
 
засыпает в тихом покое
затихающий и приглушенный
рассеченный и снова
снегом скользящим дрожащей
облаткой под языком
в алхимической травме
в неизбежной листве
снова движется сон и над ним
 
 
ртутные облака́ веселящего
газа ссохшихся трав медленное
течение и летящий над океаном
замирает и волны рельефов
сочатся надломленным звоном
пока под слоями пены на сушу
вместе с атлантическим мусором
волны выносят рыб
 

«Снег во впадинах в тусклом…»

 
снег во впадинах в тусклом
кинотеатре движется снег
в микроскопических впадинах
и желтеющий свет изнутри
наполняющий складки
 
 
так скользит всю ночь неизбежный
массив и шаги отзываются
в коридоре радость несут нам
и праздник несут обрывая
неподвижную канонаду
 
 
кто живет в этих светлых дворах
оставляет горящий свет готовит
тяжелую пищу и сверкающий тренос
прорывается сквозь метель
и проемы гудящего холода
 
 
охвачены ветром влажным
прикосновением растворившихся
облаков на суженном снегом
подъеме в пористых складках
в бесконечной любви камней
 

«Яблоки падают за окном как головы…»

 
яблоки падают за окном как головы
врагов пророка утрамбовывая землю
вылетающую из-под них мокрыми
гроздьями и откатываются в сторону
как связанные и плененные как те
что хотят провести языком вдоль шеи
прикоснуться к еще холодной оболочке
оружия что-то пробормотать про себя
пока вибрируют стены от пролетающих
вертолетов пока исламское государство
поднимается из пустыни и мы на улицах
приветствуем эту вечную занесенную
ненадежным снегом весну яблоки падают
за окном их собирают в неширокие
корзины подгнившие и подмороженные
и уносят так что мы видим только желтые
листья слегка прикрытые снегом уже
заостренным влажным ветром пробегающим
курдистан бахчисарай и выныривающим
из-за невысоких прибрежных гор ради
гранул песка оседающих в наших легких
вместе с металлической солью горящих
под брянском болот
 

«Горы заволжских вокзалов перетекающие…»

 
горы заволжских вокзалов перетекающие
в мокнущие платформы порыжевшие поезда
под апрельским скругленным солнцем оседающим
гроздьями пара и дыма на обледеневшие волны
 
 
там зарастали дороги подталкиваемые
локомотивами в лето когда от запахов распухают
столицы, от речного песка, от движения кладки
в стенах кремля и мы пьяные едем к тебе
 
 
и поем: о стеклярусный свет, отец протоплазмы
пробивающий бреши вещания, удушающий газ
сонной москвы – ты слышишь под нами
проворачиваются в земле расстояния и запах
 
 
тмина напоминающий о вечной любви и так
до утра пока золотые стрелы струятся в наших
запястьях озаряя кольца бульваров и вытекает
почва из пазух дрожащей реки растворяя
 
 
потоки и берега, корни снесенных течением к югу
языческих деревень когда лес отряхивается от дождя
и взъерошенный воздух охватывает чернеющие поля
и наши дома раздвигающиеся ему навстречу
 

1

 
огонь по краям зодиака деревьев
пугливые петли всполохи теплого
света в дар тебе под ноги облако
легкого газа и все плоды зимы
 
 
от метели во сне приходящей до
космических штолен и штреков
всё в утоптанном воздухе птичьем
в их якорях поднимается к солнцу
 
 
дрожит над белой и ломкой водой
под тяжестью дремы нисходит
в долину где обрывается голос и
навстречу ветру гланды дрожат
 
 
словно в ржавом огне рассекающем
льдины ветвящемся в стылых лощинах
возникают фигуры еле слышно поющих
о просторной но еще не живой земле
 

2

 
как вспарывает газ теплой еще зимы
ломкие плиты как свиваются волосы
в кольца неприметного света среди
тех кто за далеким снегом стоит
 
 
и невидим почти на выжженной утром
равнине неуловим когда наслаиваются
улицы друг на друга когда их уносит
на лиманы боли за предгорья сна
 
 
так из придвинутых к порту домов ветер
уносит запахи рыбы и другой неловкой
еды так бескровные флаги врастают
в стены сети покрываются пеленой
 
 
отделяющей нас от солнца от хрустящих
тел насекомых от всего что пугает что
подходит ночами к окнам и хрипло дышит
над спящими во всех кроватях земли
 

«Цветы барселоны валенсии плотные их языки…»

 
цветы барселоны валенсии плотные их языки
все сокровища международной торговли
воздух что движется над побережьем по пути
скоростных поездов и навстречу ему
раскрывается горизонт опадая с листвою
платанов: всех их убили дальше, у гвадал —
квивира – великой русской реки – у болот
в недрах которых скоро проложат метро, дальше
где черные молы и волноломы, гранулы смога
в сексе пугающем меридианов, в монотонной
любви и отечные волны и все девушки города
сегодня в зеленом и все парни смотрят футбол
и мы тупые туристы не знаем что делать когда
в разгар гражданской войны прорастает земля
всеми цветами известными нашей планете
а рассвет приоткрывает лица и спустя семь —
десять лет мы видим всё это во сне, мы помним
как несет он свои бумаги в потертом портфеле
взбираясь на склоны чтобы скоро совсем
превратиться в звенящую молнию, в мертвый
язык, в термоядерный глитч на синем экране войны