Текст книги "Царский путь. Стихотворения 1990—2014 гг."

Царский путь
Стихотворения 1990—2014 гг.
Кирилл Кожурин

© Кирилл Кожурин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

 
По манускрипту скриптора перо
Скрипит, лета скрепляя в цепь литую.
О будущем ли снова затоскую? —
Старинное раскинуто Таро.
 
 
Но зря я предсказания взыскую
Сих криптограмм, разлегшихся пестро.
Грядущее – как прошлое – старо
Не разделить с речной воду морскую.
 
 
И только настоящее (где скрип,
Напомнивший плач старого колодца
О гладкие скрижали раздается)
 
 
Таит в себе, как море многих рыб,
Все времена, что будут и что были
Затерянные среди звездной пыли.
 

Часть первая. Бестиарий, или Звериный круг

1. Колесница

 
Царский путь – золотое кольцо.
Возвратится назад колесница —
И знакомое с детства лицо
В тихом омуте вновь отразится.
 
 
Возвратится назад колесница,
Хоть вернется другой фараон.
В тихом омуте вновь отразится
Мне когда-то приснившийся сон.
 
 
Хоть вернется другой фараон,
Солнце будет вовек неизменно.
Мне когда-то приснившийся сон
Ярко светит во мраке Вселенной.
 
 
Солнце будет вовек неизменно
В океанских глубинах тонуть.
Ярко светит во мраке Вселенной
Золотое кольцо – царский путь.
 

2. Сила

 
Вдруг отворилась дверь.
На солнце блещет ярко
Евангелиста Марка
Золотогривый зверь.
 
 
Блестящею гондолой
Скользит опять душа,
На ложный свет спеша
По глади вод веселой.
 
 
Пролив преодолев,
Куда, в какие страны
Она спешит, о странный
Венецианский лев?
 
 
Змеиных уст улыбка,
Змеиных глаз разрез…
То ангел или бес?
Здесь где-то есть ошибка…
 

3. Отшельник

 
Сова Минервы вылетает в полночь,
Венерин голубок – средь бела дня.
Крылатый шлем, сандалии крылаты
И оплетенный змеями кадуцей;
Повадки девы и девичий лик.
Какого бога, мужа и героя
Богоявленье ныне воспоем?
С небес на нас взирал Меркурий юный,
То тихо улыбаясь, то смеясь.
Свет, влага, числа, ум, необходимость,
Бег времени и, наконец, душа —
Всё родилось из смеха Трисмегиста:
Семь смехов – семь планет и семь пороков.
А в небесах на сфере золотой
Ветрам объятья раскрывала птица,
Над опустевшим садом нависая…
Сова Минервы вылетает в полночь,
Венерин голубок – средь бела дня.
 

4. Справедливость

 
И вспыхнул свет. И скрылся мрак.
Лениво в дверь вползает рак.
Он словно что-то ищет…
И тихо-тихо свищет:
«Далекий край, чудесный край,
Мой мальчик, ты не забывай! —
Туда вернешься снова
Из Города земного».
 
 
Средь усыпальниц и колонн
Обломанных проснулся он —
Орфический ребенок,
Чьей лиры звук так звонок.
Через магический кристалл
Весь мир его очам предстал.
Зазеленели лавры
Меж старых кладбищ Лавры.
 
 
Далеких флейт прозрачный звук
Молчание нарушил вдруг.
Но слышен сквозь напевы
Шаг молчаливой девы.
В руках качаются весы
И меч зажат. И бьют часы —
Средь ангелов печали
Куранты прозвучали.
 

5. Смерть

 
Всё движется по замкнутому кругу…
Всё это было… Было… Но когда?
Я помню ту волхвующую вьюгу
И образ, сотворенный изо льда…
Разлившись в нескончаемую фугу,
Мотив, звучавший в прежние года,
Всё движется по замкнутому кругу.
 
 
«Всё это было?» – Было. – «Но когда?
В каких навек утраченных мгновеньях?»
Какой там снег! Исчезла и вода
В колодезных засохших сновиденьях —
Река, стремившаяся в никуда;
Цепь, не заботившаяся о звеньях.
Всё это было. Было. Но когда?
 
 
Я помню ту волхвующую вьюгу,
Снежинок вифлеемских круговерть,
Глаза, от удивленья иль с испугу
Расширенные, синие, как твердь
Небесная. Небесную супругу
Тогда я в тех глазах увидел – Смерть.
Я помню ту волхвующую вьюгу…
 
 
И образ, сотворенный изо льда,
Впечатался в душе клеймом железным,
Пока в ночи зажженная звезда
Своим светила светом бесполезным…
Я думал: «Неужели навсегда
Исчезнет – неизбежной жертвой безднам —
И образ, сотворенный изо льда?»
 
 
Разлившись в нескончаемую фугу,
Теченья двух, таких похожих рек,
Невольно устремленные друг к другу,
Окаменевший удивляли век
И наводнили звуками округу.
Была весна и снова таял снег,
Разлившись в нескончаемую фугу…
 
 
Мотив, звучавший в прежние года,
Порою зазвучит далеким эхом —
И мертвые воскреснут города,
Опять к земным разбужены утехам.
Зовет, влечет, берет в полон тогда,
Стелясь в ногах медвежьим нежным мехом,
Мотив, звучавший в прежние года.
 
 
Всё движется по замкнутому кругу:
Светила, боги, души и тела.
Все птицы, улетающие к югу,
Вернутся с возвращением тепла.
Что ж по зеленому тоскуешь лугу,
Душа моя? Иль ты не поняла:
Всё движется по замкнутому кругу!..
 

6. Умеренность

 
Белое молчанье лилий,
Спрятавшихся в камышах…
Тщетно ли они молили?
Тщательно ль таили страх?
 
 
Факелы тигровых лилий
Ярко запылали вдруг:
Огненные взмахи крылий,
Страстные сплетенья рук.
 
 
Царственные отраженья
Лилий в серебре зеркал.
Чудного преображенья
Некогда не ты ль искал?
 

7. Демон

 
Словно снежное наважденье,
Возвратилось моё сновиденье
Из глубин лабиринта зеркал.
Снова нежное это растенье
Возросло средь оскаленных скал.
 
 
На серебряной амальгаме
Заплясало черное пламя,
И отчетливо вдруг возник
В том дурманящем фимиаме
Ослепительно-белый лик.
 
 
Четкий профиль снежной камеи
Становился темней, темнее —
И нежданно в огне запылал,
Словно в танце ночном Саломеи,
В смертном танце семи покрывал…
 

8. Император

 
Зрачок его застыл на глади моря ртутной,
Над черной пропастью склонился темный лик —
И вот на глубине таинственной и смутной
Забился рыбкою голубоватый блик…
 
 
Седою пеною вскипает поминутно
И превращается в клокочущий родник
Поверхность ровная – и в пестроте лоскутной
Переливается, меняясь каждый миг…
 
 
Но вспыхнет вдруг лицо, зажженное рубином;
Предстанет смертным он в багряном нимбе львином,
Избранник Вечности, забывший Смерти страх, —
 
 
И в тигле огненном, неспешно остывая,
Заплещется волна червонно-золотая,
Лишь в императорских отражена зрачках
 

9. Луна

 
Лейте, лейте слезы ныне,
Лунные богини!
По равнине синей-синей
Бродят берегини.
 
 
Уж Луна, кругла, светла,
Между башнями взошла,
 
 
Осветила сонный мрак —
И в пруду проснулся рак.
 
 
Шум дневной давно умолк
Только воют пес и волк,
 
 
И дорога вьется вдаль,
И нечаянна печаль.
 
 
Лейте, лейте слезы ныне,
Лунные богини!
По равнине синей-синей
Бродят берегини.
 

10. Звезда

 
Изида, Изольда, Жизель…
Далеких созвучий свиданье.
В крещенскую прорубь, в купель
Отдал драгоценную дань я.
 
 
Стою, над водой наклонясь,
Любуясь внезапным явленьем, —
Невещная выросла связь
Меж мной и моим отраженьем.
 
 
И голубем имя взлетев
Тонуло в небесной купели —
Взошел драгоценный посев
И мертвые птицы запели.
 
 
И лунные лики богинь
Светили над снежной равниной —
Почти почерневшая синь
Звездой отзывалась единой…
 

11. Иерофант

 
На голове его – из золота венок.
Хитон пурпуровый так пламенно блистает,
Что смертным кажется: с небес спустился бог.
 
 
Когда же танец он священный начинает,
Сверкая радугой золототканых риз,
На землю истинно нисходит Дионис.
 
 
Изящный стан колонн вдруг оплетают лозы,
И слышится вблизи рычание пантер,
Вакханок возгласы, нескромный смех гетер.
Прозрачный виноград льет радостные слезы.
 
 
Над лугом кружатся хрустальные стрекозы,
Как стаи маленьких Амуров и Венер.
В ночи Иерофант, таинник звездных сфер,
Являет дивные свои метаморфозы.
 

12. Любовники

 
Вепрь морской под парусом червленым
Мчится по дороге лебедей.
Окоем сомкнулся с небосклоном,
Как моя душа – с душой твоей.
 
 
Это только зелье, только зелье
Унесло нас в огненную даль…
Хрусталя небесного веселье.
Льдин исландских древняя печаль.
 
 
Жаждет влаги дно сухое кубка.
Жаждут опаленные уста.
Поцелуй твой – словно с оцтом губка
На устах распятого Христа!
 
 
В тишине, медлительные, тают
Льдины – безглагольно, словно дым,
И слова обетов прорастают
Средь могил терновником живым.
 

Часть вторая. Парад планет

1. Солнце

 
Сомкнулось цветов колдовское кольцо.
Не в зеркале вижу свое же лицо;
 
 
Но только нежнее и тоньше черты.
Ответь же скорее: ты – я или ты.
 
 
Смеется неясной усмешкой двойник,
Как море – изменчив, как смерть – многолик.
 
 
Две рыбы – глаза ледяные его.
Уста – саламандры живой колдовство.
 
 
Сплетаются змеи твои, о Гермес!
Вдруг солнечных капель – тринадцать – с небес.
 
 
Смешались различья и сходства черты.
И я уж не знаю: где я, а где – ты…
 
 
Единую душу в единую плоть
Воссоединяет навеки Господь.
 

2. Жрица

 
…И тысячеименная Исет
Устами до того безмолвной жрицы
Рекла: «Я – то, что было, есть и будет.
Никто из смертных не приподнимал
Покрова моего». Ее слова
Начертаны на статуе в Саисе.
Лица под многоцветным покрывалом
Едва угадываются черты…
На трепетном челе пылают розы
И месяца серебряного свет.
В плащ бархата полнощного одет
Упругий стан с отливом нежным бронзы.
 
 
Кто усмиряет в море бури, грозы?
Весной земле несет зеленый цвет?
Лишь ты одна, о, Mater Dolorosa,
О, тысячеименная Исет!
Виссон таинственного покрывала,
Под коим ты извечно лик скрывала,
Переливается, открыть маня…
 
 
Но что увидим, кроме бездны черной,
Покров рукой откинув непокорной,
Свет погасив Небесного Огня?
 

3. Маг

 
И сон ли – жизнь, и жизнь ли – сон?
Звучат две ноты в унисон.
 
 
Из звуков скованный мотив
Царит в душе, покой смутив.
 
 
Но жизнь – есть жизнь, и сон – есть сон,
А смерть – пурпуровый виссон.
 
 
Живем ли мы иль видим сны —
Мы ей одной обручены.
 
 
Хоть нечет выпадет, хоть чет,
А Лета вспять не потечет.
 
 
Лишь в руки нам пойдет игра —
Глядишь, и снова в путь пора…
 
 
И жизнь ли – сон, и сон ли – жизнь?
На все ответ единый – смерть.
 

4. Императрица

 
Мне говорил в Александрии маг:
«В твоей судьбе чудесно отразится
Светил благоприятных вереница.
Звезда морей – фаросский твой маяк.
 
 
Тебе покорен будет Зодиак,
Когда душа покорная смирится, —
И на престол взойдет Императрица,
Меж Небом и Землей свершится брак.
 
 
Я вижу: понесла она во чреве;
На златолиственном блистает древе
Вселенную в себе таящий плод;
 
 
И Солнцем Облаченною Женою
Рожденный вновь из лона темных вод,
Ты вновь пойдешь дорогою земною».
 

5. Небесная Молния, или Башня

 
Разрушена огнем небесным башня,
Увенчанная золотой короной, —
Из трещин звонко сыплются монеты.
О, не грустите, безземельный принц!
Что ваша Аквитания – Гекубе?
Что вам – Гекуба, а Гекате – Геба?
Сокровища далекой Тапробаны,
Все прежде вам подвластные феоды,
Владения китайских богдыханов —
Ничтожны, по сравненью с тем наследством,
Которое вы не смогли сберечь…
К чему ж грустить? Пускай на землю льются
Из вашей башни звонким водопадом
Дукаты золотые и короны —
Не перевесить им слезы единой,
Где плавают и Солнце, и Луна.
 

6. Колесо Фортуны

 
О Фортуне
Станем втуне
Карты мы раскладывать.
Завтра – в князи
Иль на грязи? —
Ни к чему загадывать.
 
 
Круг Фортуны —
Словно лунный,
Вечно переменчивый…
Всяк свой жребий
Сыщет в небе —
Наглый иль застенчивый.
 
 
В круговерти
Люди, черти
То взлетят, то падают.
В целом свете
Игры эти
Никого не радуют.
 
 
Теплым маем
Мы играем,
Пьем, поем, дурачимся…
Но от Смерти
В круговерти
Бешеной не спрячемся!
 

7. Мир, или Вселенная

 
Всё из воды. Вода была в начале.
И Божий Дух носился над водою,
В себе отображавшей Божий Лик.
Когда вверху… Но не было ни верха,
Ни низа – ни названий, ни имен…
Вдруг вспыхнуло в ночи всемирной Слово —
Как троекратный гром, раздалось ДА.
 
 
Я был тогда могучею рекою,
Вместившeю в себе безмерность моря.
Я тек через леса, долины, горы,
Порой торжественно и величаво,
Порой спеша, бурля и суетясь;
Я тек, минуя времена и страны,
Чтоб снова влиться в пурпур волн морских.
 
 
Всё из воды и станет вновь водою.
В слезе прозрачной дремлет Океан
И мир преображается чудесно,
И свет во тьме, и небо, и земля,
И звезды, и растения, и птицы,
И рыбы. Но всего на свете лучше —
Вода… Для лучших вод подъемлю парус!
 

Часть третья. Заклятие стихий

1. Шут

 
Мешок дорожный за спиной
И посошок – всегда со мной.
Я выбрал в небе журавля.
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
 
 
Средь снежных гор, среди песков
Корабль веселый дураков
Плыл без ветрил и без руля.
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
 
 
Потом – на славу иль позор? —
Зашед на королевский двор,
Я стал шутом у короля.
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
 
 
Король был шут – и королем
Я сразу сделался при нем;
Я правил, дурня веселя.
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
 
 
Ничто не вечно под луной —
И в ящик покровитель мой
Сыграл к исходу февраля:
«Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!»
 
 
Тогда, дорожный взяв мешок
И вновь зацветший посошок,
Поймал я в небе журавля.
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
 

2. Висельник

 
«Скрип» да «скрип» в лесу средь ночи,
В тишине – сойдешь с ума!
А вокруг взгляни – хоть очи
Выколи – такая тьма.
Понадеешься на Бога,
Оплошав! Ну, где ж дорога?!
Кличешь, кличешь – уж охрип…
А в ответ лишь «скрип» да «скрип».
 
 
Всё сильнее и сильнее,
Всё отчетливее звук…
На суку, с петлей на шее,
Мертвеца я вижу вдруг.
Боже правый! Что же это?!
И уже не до ответа —
Тело на чужих ногах
Прочь уносит липкий страх.
 
 
Но бегу я прочь напрасно —
Всюду он передо мной,
Освещен безумно-красной,
Новорожденной луной.
На березе розоватой
Все качается, проклятый…
Не смолкает страшный скрип.
Я погиб, погиб, погиб!..
 

3. Страшный Суд

 
*
 
 
Путь вверх и вниз – всегда для всех один.
Так капли, упадающие с неба,
Пронзают землю до глубин Эреба,
Чтоб воспарить в сияющий притин.
 
 
Чтоб снова возвратилась радость мая,
Безмолвие мерцающее льдин
Мы постигаем, Логосу внимая.
 
 
* *
 
 
Мы постигаем, Логосу внимая,
Что жизнь – лишь тени тень, что смерти – нет.
Костлявая, беззубая, хромая,
Она вотще острит тупой стилет.
 
 
Мы ждем, когда покров свой сбросит Майя
И с высоты прольется чудный свет…
Но во Вселенной ночь царит немая.
 
 
* * *
 
 
Но во Вселенной ночь царит немая
И звезды меж собой не говорят,
Когда, забыв завещанный обряд,
Мы думаем, что царский путь – прямая.
 
 
Так нас ведет средь мертвенных долин
Дорогою, ведущею из Рая,
Безмолвный мрак, сознанья господин.
 
 
* * * *
 
 
Безмолвный мрак – сознанья господин,
Но нас дурманит гибельный напиток —
И небеса свиваются, как свиток,
И зверь багрян выходит из глубин.
 
 
Пустынен мир, покрытый хмарой серной…
И словно Феникс посреди руин —
Одна любовь, огонь, горящий мерно.
 
 
* * * * *
 
 
Одна любовь, огонь, горящий мерно
В безмерности вселенных и времен,
Сама себе и мера, и закон,
Возносится над смертью эфемерной.
 
 
Сошедшая с сияющих вершин,
Она живет, не тронутая скверной,
В тебе, о сердце, пламенный рубин!
 
 
* * * * * *
 
 
В тебе, о сердце, пламенный рубин, —
Грядущее из праха воскресенье.
Ты слышишь в небе ангельское пенье?
Ты видишь – расцветает Райский Крин?
 
 
То, выводя на свет из мглы пещерной,
Своею смертью смерть поправший Сын
Указывает путь во тьме неверной.
 
 
* * * * * * *
 
 
Указывает путь во тьме неверной
Господь, уничтожая времена, —
И в небе просветлевшем письмена
Горят: «Ex oriente lux aeterna».
 
 
Душа! Забудь про горечь дольних вин,
Познав медовость горнего фалерна, —
Путь вверх и вниз – всегда для всех один.
 
 
* * * * * * * *
 
 
«Путь вверх и вниз – всегда для всех один», —
Мы постигаем, Логосу внимая.
Но во Вселенной ночь царит немая,
Безмолвный мрак – сознанья господин.
 
 
Одна любовь – огонь, горящий мерно
В тебе, о сердце, пламенный рубин! —
Указывает путь во тьме неверной.
 

Из книги «Ворожея»
1993

«Ворожи да завораживай меня, ворожея!»

 
Ворожи да завораживай меня, ворожея!
Обрывайся ты, текущая, бегущая струя.
 
 
То не чистая-пречистая бежит-течет вода —
Утекает золотистая, кровавая руда.
 
 
Ворожи да завораживай меня, ворожея!
Ты скорее замораживайся, кровушка моя.
 
 
Солнце всходит белой глыбою да сыплет соль в глаза.
В Окияне белой рыбою плыви, моя слеза.
 
 
Ворожи да завораживай меня, ворожея!
По сиреневому Сирину стреляти из ружья.
 
 
Не забуду птицу вещую – железное перо
Жжет, палит и распаляет ярым пламенем нутро.
 
 
Во утробе Огневицы, девы огненной семь-я.
Ворожи да завораживай меня, ворожея!
 

«Ветер, вея, сновиденья навевал…»

 
Ветер, вея, сновиденья навевал.
Вечер вече свистом вещим созывал.
 
 
Ветви рук моих склонял я до земли.
В вены рек моих пускал я корабли.
 
 
Вы плывите, корабли мои, вперед!
Как на мне да пресечется древний род.
 
 
В море остров с садом есть, да в том саду
Никогда уже не вырасти плоду.
 
 
Вей же, ветер, сновиденья навевай,
Да навьём меня живым не называй.
 

«Как Стрибожьи внуки мчались стремглав…»

 
Как Стрибожьи внуки мчались стремглав,
Не касаясь позолоченных глав,
 
 
Мчались выше золоченых крестов,
Мчались ниже кучевых облаков.
 
 
Я внизу во поле вольном стоял,
Ветры-вихри на себя накликал:
 
 
«Гой еси ты, Государь Сатана!
Подымайся-ко с бездонного дна,
 
 
Загорайся полем огненной ржи,
Вора сердца моего ворожи.
 
 
То не ворог мой в овраге горит,
То пылает мой несысканный скит.
 
 
По скитам-китам подводным брожу,
Только сердца здесь я не нахожу.
 
 
В небе звездочка-денница видна.
Поищи-ка сердце там, Сатана!»
 

Иродов пляс

 
С головою оловянною,
С головнею деревянною
 
 
По дороге да по сломанным словам,
По растоптанным ступаю соловьям.
 
 
Саломея, Саломеюшка!
В пляс пустися-ко ты, змеюшка.
 
 
Извивайся, что веревочка вита,
Саломея, не жалея живота.
 
 
Одарю тебя желанною
Головою Иоанновой.
 

«В Волхов волокут волхвов…»

 
В Волхов волокут волхвов,
В Волгу волоком волков.
Волооокий, с поволокой
Взор блуждает одинокий.
Один-отчества не знает,
Он в себе таит, что тает,
Снежный ком земного шара,
Шорох древнего кошмара.
 

«Ходит морок по хоромам…»

 
Ходит морок по хоромам,
Воет хором похоронным,
По корме, по карме ходит,
Хороводы в водах водит.
Одичалый, алый морок.
С ним сорок железных сорок —
Коромыслят по хоромам
Опереньем похоронным.
 

«Скорпион, кровопийца, вампир!»

 
Скорпион, кровопийца, вампир!
Я в ампир бы устроил вам пир
(Скотобойни чернеют от крови).
Сокровенные крови покровы
Поцелуем сжимаются жал,
Но жалеет – не жалит – кинжал,
Вдруг прикинувшись киником в схиме.
Мне останется только имя:
На пергаменте взгляда влюблённого —
Скоропись скорпионова.
 

«Выйду я из дома, да не в двери…»

 
Выйду я из дома, да не в двери.
Выйду со двора, да не в ворота.
Расползайтесь вы по норам, звери!
На проклятыя иду болота.
 
 
Там растет разрыв-трава-разлука —
Разомкну замки я той травою.
Стрелочкой каленою из лука
Разлучу навек тебя со мною.
 
 
Как твои уста – медовы соты.
Как мои уста – пчелины жала.
Ошалело смотришь отчего ты?
Отчего рука вдруг задрожала?
 
 
Выйду я из дома, да не в двери.
Выйду со двора, да не в ворота.
Для твоих костей нарву костери —
Утром не добудятся кого-то…
 

Колокола и колокольцы

 
О, колокола, колокола!
Кольца колокольчатой кольчуги
Колченоги ноги у лачуги
Колчеданом золочен колчан
Колокольчик кольчатый клокочет
Опрокинув киновари чан,
Захохочет и опять захочет
Опрокинуть в море-окиян
Вскачь по кочкам и по кучкам кочет
Колет колдуна игла кола
Около кола – колокола.
 

 
Колоколец около колец.
Колдуном расколота колода.
Коляда повесила у входа
Года високосного венец.
 
 
Колесом кружа о-коло леса,
Ока леса, колоса ресниц,
Високосный висельник-повеса
Пал пред околесицею ниц.
 
 
Новый Год, приблизясь, облизнулся,
Словно Алигьериева рысь.
Высоко-высоко ока высь.
Окунь ока в небо окунулся.
 

«Даждь-бог, даждь мне днесь дождя…»

 
Даждь-бог, даждь мне днесь дождя,
Синеглазого вождя!
 
 
Вожделею только чуда…
Чудотворец иль Иуда
 
 
Отворяет дверь мою? —
Верю, бездны на краю,
 
 
Я в неведомо виденье,
Наважденье, возрожденье…
 

«О-сине небо, сине…»

 
О-сине небо, сине,
Что синь огонь горит.
И синий на осине
Иудушка висит.
 
 
Тоска моя – осока,
Высокая трава,
Так высока-высока,
Что кругом голова.
 
 
Соколики летели,
Всё в южные края —
А мы по ним хотели
Стреляти из ружья.
 

«Говор – мой ворог, язык – мой враг…»

 
Говор – мой ворог, язык – мой враг.
На уста положи мне медный пятак,
 
 
А на очи – ночь, словно «Отче наш».
Пропоет петух – ты меня предашь.
 
 
Но не выдаст Бог, Сатана – не съест.
Зацветет в огне кипарисов крест.
 

«Ой, ты ветер, ветрило, ветрун…»

 
Ой, ты ветер, ветрило, ветрун,
Ты коснися настроенных струн,
 
 
Причастися стремительных струй,
Закружи, завьюжи, заволхвуй!
 
 
Где купались в заре купола,
Где купальская ночь отцвела —
 
 
Два лебяжьих крыла подними,
Ими сердце моё обними.
 

«Ты обаял меня, обаил…»

 
Ты обаял меня, обаил
Своими байками, Баюн.
Я забавлял и позабавил
Тебя звучаньем вещих струн.
 
 
Баян, баюкал без боязни,
Что усыплю тебя совсем,
В том самый день, когда до казни
Всего-то дней осталось семь.
 

«Ветер дует в дуду – и на гуслях волнуются струны…»

 
Ветер дует в дуду – и на гуслях волнуются струны.
Взгляд в волне утонул – и теперь уже не разберу,
Что же значат на моря руне сокровенные руны.
Ветер свищет в свирель – и свирелью я стал на ветру.
 
 
Я – свирель, я лечу в небеса и не верю, что кто-то
Там остался еще из ушедших в безумье богов.
И один, словно Один, гляжу на гнилое болото,
Прежде бывшее морем безумных, пророческих снов.
 

«Цвет наш – черный. Мы – воронов стая…»

 
Цвет наш – черный. Мы – воронов стая,
Стая вещих Перуновых птиц.
Над сожженной землей пролетая,
Мы на землю не падаем ниц.
 
 
Дети Неба и Смерти супруги,
Не страшны нам земные костры.
Наши крылья легки и упруги.
Наши клювы и когти остры.
 
 
О насущном не думая хлебе, —
Мы не пахари, не косари —
Пролетаем в бледнеющем небе,
Облаченные в пурпур зари.
 

«Не ругайте меня, сестрица…»

 
Не ругайте меня, сестрица,
Что я пью из того копытца.
 
 
То ли сладок мне яд болота,
То ли в нем отразился кто-то…
 
 
Только вдруг я взлетел над домом,
Всё увидев таким знакомым.
 
 
Только вдруг, всё узнав на свете,
Снова в крепкие пойман сети —
 
 
И никак не могу напиться
Я из дьявольского копытца.
 

«Вепрем рыщет, ветром свищет…»

 
Вепрем рыщет, ветром свищет,
Завывает и стучит.
То ль в ночи кого-то ищет,
То ль кого в ночи таит…
 
 
Только капли, капли, капли
Бьют в расплавленный мой мозг —
Словно огненные цапли
Расклевали красный воск.
 
 
То ль бежит-течет потоком
Воску ярого река,
То ли на небе высоком
Проплывают облака…
 
 
Только капли, капли, капли
Ткут свою паучью сеть.
Бес ли там, в ночи, арап ли? —
Сквозь стекло не разглядеть.
 
 
То ль в ночи кого-то ищет,
То ль кого в ночи таит…
Вепрем рыщет, ветром свищет,
Завывает и стучит.