Текст книги "Империя Машин: Старый Свет"

Наблюдая за неблагополучным пейзажем, он остро «почувствовал» нездоровую атмосферу. В воздухе окраины плавало легкое ощущение угрозы. Офицер обернулся. За ними следили. Всюду пара натыкалась на подозрительные глаза, прячущиеся за окном. Кто-то выглядывал из щелей, мелькал меж трещин, кто-то укрывался в заваленных проулках. «Как дикие звери». Они неотступно следовали позади, сверлили взглядом. Но, едва поднимался шквальный порыв ветра, дикари отставали. Когда буря стихала, они выныривали вновь и расползались, подобно насекомым. Безголосые, замкнутые на обособленной территории звери. Их поведение напоминало подземных чудищ, страшащихся света просвещения.

Местами надземный водопровод давал течь, оставляя на земле плесневелые пятна. На «поворотах» систему водоснабжения подпирали самодельные сваи, уходящие в глубь несущих стен. У оснований подобных оцинкованных «стержней» были вкопаны дождевые бочки, питаемые тем, что стекает по водостоку. Целые паутины труб, тянущиеся параллельно друг другу, формировали безобразные узоры, в которых узнавались очертания геометрических фигур. Этот угасающий район старался любой ценой пережить холодную засуху. Чего стоили большие механические насосы, у которых попеременно дежурили бригады добровольцев. Возвышающиеся над низенькими пристроями системы подачи воды размещались на перекрестках или у развилок. Опутываемые шлангами эти продолговатые устройства походили на четырехногие тотемы, увешанные веревками. Широко раскинутые лапы-упоры, помогали механизму сохранять равновесие. Машины работали на последнем издыхании, постоянно зажевывая фильтры, кряхтя, давясь водой, вздуваясь и пшикая, чем напоминали умирающих. Десятки подключенных шлагов пульсировали в такт их звону. При резкой смене давления «щупальца» отрывались от «тел» и распрыскивали машинное масло, заливая округу. Тогда рабочие хватались за винтили и проводили экстренный сброс, после чего – перезапускали двигатель. Если поток ослабевал, часть людей перекрывала выпирающие клапаны, другие – прижимали мешки компрессоров собственными телами, а самые сильные – налегали на рычаги, поддавая давление. Проржавелые машины скрипели, прогоняя через себя поступающую жидкость. Люди нервно следили за показателями на счетчиках. После каждого цикла, длящегося два часа, установки сбрасывали напор. Обычно они «переподключались» к водопроводу в порядке очереди, синхронизируясь между собой сигнальными огнями. В это время все насосы в пределах видимости изолировались от сети. Часть рабочих двигалась вдоль теплотрассы, осматривая трубы. Вторые – нагнетали давление. Третьи – освобождали пространство вокруг, отсоединяли «кишки» и вручную сливали воду, заполняя резервуары. Пока шло техобслуживание, грузчики подгоняли тачки. Добровольцы сдвигали клапаны у емкостей и подставляли бочки, куда сцеживалась вода, отчищаемая системой простеньких фильтров от примесей, машинного масла, ржавчины и частиц грязи. Получившуюся жидкость переливали в жестяные цистерны, пока остальные чистили днища резервуаров от залежавшихся осадков и перетаскивали на тележки наполненные цистерны, чтобы развести их по домам. Затем, человек в водолазном костюме залезал внутрь машины и распылял антисептик, в то время как еще пара добровольцев вскарабкивалась по тросу на трубы, откидывала гермолюки и высыпала мешки с хлором. Когда обходчики давали зеленый свет, рабочие прилипали к массивным вентилям и ждали, пока по округе разнесется одинокий гудок. Как только звук погашался, они поочередно открывали заслонки, разгоняя ток воды. Так и работали сутки напролет. Не хитрое дело, но крайне вредное и опасное.

Едва заметив незнакомцев, местные жители натянули на глаза фуражки и быстро очистили квартал, оставив машины наедине с улицами. Пара приблизилась к диковинному устройству. Воняло керосином. Едкий запах раздражал слизистые, вызывая тошноту и насморк. Они посмотрели на горизонт. Вдалеке виднелась вышка насосной станции. Огромной машины по подаче сжиженного газа. Чем-то она повторяла местный механизм, одновременно превосходя его в размерах. Любая невзрачная постройка окраины тяготела к гигантизму. «Похоже, так они компенсировали личностную неполноценность… Во всем парадируя Севергарду… как дети, восставшие на отца» – проговорил Дион. Брошенные перчатки, догорающие угли, тарелки, разбрызганное месиво… Пограничники клинически избегали зрительных контактов, общения с другими, подчинения закону. Вместо признания себя частью целого, ненормальные желали стать самостоятельным органом, отторгающим организм, который даровал им жизнь и функциональное назначение. Более того, они впадали в редчайшее «богохульство», признавая побочные эффекты эволюции за ее конечную цель. Дион помнил спецкурс по коррекционной диагностике. Называя Севергард империей машин, Пограничники говорят о Механизме, изобретенном часовщиком, однородном монолите в противовес живому организму. Болтают, не понимая, что лишь порицают… самих себя. Ими движет подавленная агрессия и перенос собственной неустроенности на других людей. Поэтому ненормальные так требовательны к условиям. Не обходятся малым. Ибо механизмы требуют постоянного притока энергии извне для поддержания своего существования. Они зависимы от других, окружающей среды, и ненавидят себя за свою немощность. Однако, несмотря на личную беспомощность, Пограничники злобны и завистливы. Сбиваясь в группы, как приматы – в стаи, они наседают на правительство, выпытывая компенсации, льготы, господдержку. Все: от еды, до бумаги получают от людей труда. Бесплатно. Отбросы, преступники, махинаторы, лицедеи и трутни. Взаправду окраины – сборище пороков. Это – общества примитивной механической солидарности, которой чуждо все человеческое: право, государство, труд, мораль и нравственность. Ненормальные требуют себе территории, особого положения в мире, то есть общественного договора. Искусственного начала, регулирующего нашу, подлинно человеческую деятельность, вместо живой адаптации к реальным условиям существования. Их цели – как выражался один из членов коррекционной комиссии – сугубо утилитарны. А общая беда кроется в самом назначении подобных «объединений». Детали механизма не могут передвигаться произвольно, следуют жесткому принципу созависимости. В среде ненормальных нет никакой эволюции и творчества. Они обречены на сплошное повторение, однотипные жалобы, потребности, хмурые лица. «Не зря их ареалы обитания вычеркнуты с карт» – подумал Дион. «Прекрати нас ненавидеть, – шикнула Катрин, – вы все одинаково морщитесь, когда рассуждаете о порядке». От неожиданности он хрустнул челюстью. Диона словно пронзило током. Собственная жена использовала на нем прием, которым корректоры обыкновенно отрезвляли ненормальных. Они стояли вдвоем посреди заброшенного городка среди дикой степи. Спаянные необходимостью любить друг друга, уступать, раскалываться и понимать вновь. Они – отражение мирового процесса, частный пример колеса эволюции, топливо для грядущих поколений. Разрываемые и схватываемые противоречиями ненормальные, как и этот полуживой, полумертвый город, разбитый на пограничье и ядро, сердцевину, питающую цивилизацию. Как иначе обозначить дисгармоничное, бесцельное единящее чувство, перекраивающее представление о том, что называется «нашим миром»? Им никогда не стать единым, но и не разойтись. Таков замысел эволюции.

Дион склонился над котелком и поднес к носу жестяную кружку. Понюхал чужую еду, сморщился. «Тухлятина». Опрокинул посуду. Взял сушащуюся на цистерне куртку и вытряхнул содержимое. Словил посыпавшиеся фотокарточки. На одной мужчины обнимаются, держа ружья наготове. Позади догорает чья-то хибара. Следующая фотокарточка в более выдержанном стиле: дед в фуражке сидит на фоне какого-то жертвенного алтаря. Стена исписана знаками и символами ветра. На третьей фотокарточке люди держатся за руки, окружив дерево. На четвертой – семья готовится к снимку напротив вокзала. «Какие однотипные лица». Сквозь черно-белый фон проглядывал трупный цвет их кожи. Сверху табличка: «12.24». Дион протер рукавом последнюю фотокарточку, стряхивая пыль. Снимок площади. Той самой, про которую говорили ему в детстве. Той самой, на которой пустынники сбрасывали в канавы приезжих «чужеземцев», отрубали им пальцы, забирали детей и гнали с позором по улицам. «Среброград… Это наш город, наше пристанище перед дорогой в Темнолесье. Его строили наши деды!» – офицер прошерстил улицу дикими глазами. «Конченые националисты!». Катрин потянула мужа за руку, будто предчувствуя беду. «Пойдем отсюда…». А он поймал себя на мысли, что желает загнать кочевников в плавильные печи, прибавить жару, и… Когда-нибудь ему выпадет шанс. Счастливый билет на поезд, который пригонит солдат к воротам Сонтейва. И тонны, десятки тысяч тонн топлива прольются на головы выродков. А затем государство возьмется за внутренних врагов. Этих несостоявшихся дезертиров, выжидающих, когда империя ослабнет. Преступников, что прячутся под боком, за чертой нормальной жизни. Трусливые Пограничники, балансирующие на грани патологии. Вместо того, чтобы честно признать ненормальность, они скрываются под маской сознательных граждан, заботящихся о своих правах. Дион был раздражен и раздосадован поведением жены. «Мы бродим наугад… Я это так не оставлю!». «О чем это ты, милый?». Он высвободил ладонь и промаршировал по местности, осматривая приборные панели. Возражение Катрин прочно засело в голове, мешая сосредоточиться на выполнении служебного долга, пусть пока и обитающего только в мыслях. Он почти что ее… «Нет, это не мои чувства» – отрезал офицер. Он нагнулся к выпирающему щитку и отодвинул засов. Вот элементы управления, отвечающие за пуск двигателей. На впалых кнопках стерты обозначения. Он жмет наугад – никакого эффекта. По треску удалось определить: неподалеку кипело машинное масло. «Где-то здесь должен быть переключатель», – подумал он, следуя за звуком. Дион оглядел клапаны подачи воды, поднял заслонку на теле насоса. «Заклинило». Упершись ногой, он выломал щит, прикрывающий внутренности машины. После чего дернул рубильник, останавливающий двигатели. Мотор запыхтел. Раздался низкочастотный гул. лампочки-индикаторы предупреждали о перегреве. По трубам пронесся скрежет, охвативший район. «Ты чего делаешь? – вскричала опомнившаяся Катрин, – там же люди!». Она попыталась вернуть рычаг на место. «Вот выйдут, и поговорим. Надоело играть в детские прятки». С востока на запад поступали тревожные сигналы. Одна из ног машины дала слабину, оседая на землю. По корпусу поползли трещины. Центр тяжести сместился, и насос потянул за собой трубы, деформируя водопровод. Посыпались железные пластины, обрывалась проводка, расползалась оплетка удерживающих кабелей, а насос стучал, как бешенный, пока не заглох. «Сейчас выползут» – подумал он. И оказался прав. Из-за старых укрытий высовывались головы. Вначале поодиночке, затем больше и больше. Дион прощупал скрытую кобуру на животе, и положив на бедро ладонь, закурил, поджидал гостей. «Ну, теперь главное – ментально подавить, иначе снесут». Он припоминал правила обращения с дикарями и животными. Не оборачивайся, смотри в глаза. Провоцируй и демонстрируй силу. А еще лучше, если относишься к ним, как группе предметов. Пограничники выходили на улицу, сгорбившиеся, безоружные, но жадные до мстительности. Они сжимали камни, как боевые снаряды, а их худощавые тела горели охотой поквитаться с чужаком. «Именем закона!» – произнес Дион, заставив подбирающихся добровольцев испуганно выстроиться в ряд. Они молчали, потихоньку прибывая к машине. «Кто вам дал разрешение на постройку? Объяснись! Или ее снесут к чертовой бабушке до заката!», – офицер изъял револьвер, прикусив зубами сигару, а головой указал на промелькнувший вдалеке вагон. Рабочие что-то пробурчали и передумали нападать. Они быстро поняли намек. Каждый раз, когда рядом объявлялся локомотив, в район могли нагрянуть патрули. Никто не хотел лечь первым.

Обретя уверенность, Дион подманил рабочих… как собак. И уже минутой спустя командовал толпой, а ему наперебой сыпались просьбы, которые он записывал в нагрудный блокнот. Девушка стояла в сторонке. Ненужная и бесполезная. Она боялась ввязываться и просто замерла, сжимая булыжник. Ее обступали любопытные подростки, стараясь не задевать. Обходили мимо, заглядываясь. Как реликвией. Побитые нищие оборванцы. Катрин осознала, что Пограничники боялись ее не меньше, чем она – их. Кто-то узнал постоянную гостью, но не подал виду. Один из незнакомых мальчишек прошел ближе. Он лишь коснулся ее плеча и вложил в ладонь записку. Девушка подняла руку и прочитала коротенькое послание. Ее глаза выделили скупую слезу, тут же сорванную ветром. Она повернула голову в сторону мужа. Под кривым светом его китель отливал сталью. Жесткая, бескомпромиссная статуя вещала с небольшого помоста, определяя дальнейшие судьбы прохожих. Они внимали словам офицера, точно заговоренные. И это производило жуткое впечатление. Будто на окраинах собрались бездыханные куклы, а не люди. «Неужели они настолько прониклись его голосом, что лишились рассудка? Утратили самостоятельность и тупо уставились вперед?». Девушка подошла, чтобы украдкой подсмотреть лицо мужа, и краем глаза заметила странную светящуюся вещицу, которую он держал напротив груди, как паспорт. «Чем это он размахивает? Оберег? Талисман? „Символ правды!“». Ее как подкосило. Это же инструмент, участвующий в процессе стерилизации сознания. Орудие промывки мозгов, парализующее участки, отвечающие за рефлексы и раздувающее чувство страха. Ты пугаешься всего, хочешь бежать, но не можешь. Тело предательски немеет, пока свет не иссякнет. Белый квадратный медальон излучал чистое белое сияние, растворяющееся в воздухе ранее, чем оно достигало лиц дикарей. «Многие из них настолько одичали, что позабыли света просвещения, – произнес Дион, – пойми, Катрин. Они именно там, где заслуживают быть». В эти моменты его голос чем-то напоминал безликое откровение сверхчеловека. Лишенного эмоций, возвышающегося над миром молотом правосудия. Внезапно он навел символ на жену. Та едва не попятилась назад, но устояла. «Видишь? Твой разум чист». Девушка отвернулась. По ее конечностям пронеслось сильное жжение. Она осторожно закатила левый рукав. На коже запястья выступили свежие вкрапления крови. А остаточный след символа медленно выцветал, маяча перед глазами. На какое-то мгновение она словно переместилась в детство. Беспомощная девочка пряталась вместе с семьей внутри заброшенного дома. Некуда бежать. Впереди гремели звуки срезаемых петель. Потом массивная дверь рухнула, и в ее тело ударил свет. Он проникал сквозь предметы подобно тысячам осколков стекла, впивающихся в плоть и кровь, продираясь скользящими шипами по нервным окончаниям до пальцев ног и обратно. Парализуя чувства и причиняя неимоверную боль при попытках сопротивления. Затем свет отдалился, и в помещение вошли черные фигуры. Они вырвали ребенка из рук отбивающихся родителей и засунули в прозрачную колбу… Сонный газ… Девочка приоткрыла опухшие глаза. Погрузочный кран перенес стеклянный изолятор на морскую платформу. Бушевали волны, земля уходила из-под ног, повсеместно работали конвейеры, привозящие новые и новые «кубы» с людьми. Она помнила десятки, сотни одинаковых изоляторов, к чьим стенам прильнули заплаканные детские лица. «Сегодня вас примут в новую, порядочную семью» – говорил отовсюду мягкий женский голос. Она ощущала себя плодом, застрявшем в инкубаторе, внутри которого донашивали младенцев. Сверху лился дождь, стекающий по стенкам, и ребенок не видел ничего, кроме подступающего черного океана. Волна. Катрин вздрогнула, сжимая ладошкой отсутствующий на груди кулон. Поправила несуществующее голубое платьице… Нет, это не ее воспоминания!

Тем временем к городу приближался циклон. Необычный. Помутнело небо, как пред ураганом. Тучи закручивались в коричнево-желтую спираль. На крыше одного из домов запищал передатчик. Дион сразу сообразил – грядет магнитная буря. Воздух накалялся, становясь густым и тягучим. На шею и плечи давила невидимая масса, сковывая движения. Трепещущий ветер перерастал в стылую вьюгу. Водопровод стонал от нарастающего давления. А люди как бы засыпали, уходя в заморозку. Дион оглянулся. «Поторапливайтесь! Или прорвет трубы». Услышав знакомую команду, Пограничники ожили. Боковым зрением офицер уловил чей-то маневр. Его пытались обойти сзади, но он взвел револьвер, и несостоявшиеся диверсанты остановились. «Понятливые». «Эй, ты! – окрикнул Дион другого, – заметив, как чужак подкрался к насосу и роется в одной из сумок, – Подойди. Отдай мне это, живо!». Рабочие переглянулись, но, когда офицер вновь потянулся за символом, отпрянули. Со стороны вышел паренек, таща охапку документов. Подросток щурился, повсеместно раздавались предостерегающие возгласы, но тот бесстрастно ковылял прямиком к офицеру. Очутившись рядом, он сжал веки, подавая мятые листы. В глаза бил непривычный свет, но, кажется, символ не пугал отпрыска, а, скорее, вызывал интерес. «Какие-то чертежи… План местности? – удивился Дион, – не похоже. Что за бумаги? Что за бумаги я спрашиваю? – старался он перекричать ветер». Офицер присел на колено и нарисовал на картонке дом. «Видал такое?». Мальчик поднялся и указал пальцем направление. «Молодец». Дион задал еще пару вопросов и сообщил, что на первый раз самовольство сойдет Пограничникам с рук. Он подозвал Катрин. Махнул толпе рукой: мол, работайте. И они направились по насыпной дороге. «Вовремя двинули», – подумал Дион, убирая символ в нагрудный карман. Стихающее мерцание подсвечивало контуры одежды. У девушки закралась шальная мысль, граничащая с паранойяльной идеей. «Вдруг он и на мне проворачивал подобные фокусы?». «Что ты записывал?» – спросила она. Дион ухмыльнулся. «Пожелания горожан». «Зачем они тебе?». «Ты мне ответь» – улыбнулся муж, и Катрин подумала, что он сдаст их с потрохами в Бюро. «Откуда у офицеров Символы Правды?». «Завтра День Света – забыла? Все семьи совершают паломничество по соседям и проверяют ими детей». «Но ты потратил ресурс». «Эта процедура – формальность. Символы неэффективны. Ты видела, как детеныш погранцов разглядывал меня? То-то же. Пройдусь завтра по домам товарищей. Никто и не заметит разницы». Для Диона посещение окраины давно стало рутиной. Рассыпчатый песок, въевшаяся в камень грязь. Отшелушивающаяся со стен краска и паленый запах.

– Давненько я здесь не бывал… Как все изменилось.

– Ты так беспечен. Они могли нас убить!

– Не могли. И ты сама это видела.

– Ты… ты угрожал их жизням! Лишись они воды…

– Я не безрассуден, или ты сомневаешься в муже?

Дальнейшая их дорога прошла в гробовом молчании. Лишь когда они свернули на знакомый тракт, их взаимное недовольство спало.

Вывеска перекосилась, готовая свалиться на головы. Дион приоткрыл откидные двери и бросил на ступени сумки, прячась под толстой крышей от солнца. С момента их последнего визита ничего не изменилось в «подземном переходе». Хозяин набирал текст на скрипучей печатной машинке, подергивая костлявыми плечами. Морщины и отросшая борода укрывали куцое лицо.

Скользкая тишина, прорываемая свербящими оскорблениями: «чертова гнида», «он прекрасно знает, о чем говорит», «имперские паразиты», «коли хочешь ехать, не трепи нервы, катись добровольцем», «нагоняешь страх?». Диона воротило от «подвальной грызни». Те, кто не добились преимуществ наружи, в настоящем мире, нетерпеливо пережидали день и трусливо выскальзывали на улицы с наступлением сумерек. «Время подельщиков и ничтожеств».

Жена снова склонилась над болезненным неокрепышем. Снова убиралась, готовила. Снова хозяин проклинал империю, снова старуха ругала власть, а сонтейвец прогнозировал поражение Севергарда. Скованность, угловатость, натянутость, искусственность в общении обитателей подвала. Весь их вид создавал меланхолическую диораму, когда каждый жест, движение, намек выражают напряжение, скомканную мысль. Гротескную незавершенность и хождение по кругу. Они в подвале. Как застывшие формулы, ледяное иго пустоты и шаблонных замечаний. Действие, активность отрицает смерть, а подпольные жильцы – тень от тени, лишь ее подражатели. «Вы же ненастоящие!». Диона так поразило это интуитивное открытие, что он сходу выкрикнул: «Ваше содружество торгашей рухнет! Заходящее солнце на флаге? Вот-вот наступит ночь и скопытитесь». Сонтейвец молчаливо приподнял бровь: уделять ли толику внимания нарушителю сложившегося уклада? «И вам перепадет удача, – ответил он с улыбкой, протягивая Диону ладонь, – передаю привет из Бездны». В его глазах отражался беспощадный холод, приправленный ледяной вежливостью. Дион спохватился за оружие, но вспомнил о Катрин и самодовольно улыбнулся. Он раскусил бесхитростную уловку старого наемника. «Дикари не гнушаются подставами, поэтому их выперли в закоулки». Пустынник промолчал. Их разделяла непреложная, безоговорочная вражда. Напыщенность, заносчивость, духовная смута – все намешано в горьковатом коктейле презрения и ненависти.

«Я слышал, как ты обошелся с Катрин, – проговорил хозяин, – порядочная женщина, а ты выставил ее на посмешище перед публикой». «Не суй нос в чужие дела». «Мы все здесь – чужие, и лезем, куда вздумается, – проворчала старуха в облачении монахини, – пополнят мальчики бездново войско – так же предадите». Дион отметил, что ветхие подвальцы не способны культивировать чистые мысли, их разум пришел в упадок, и они были вынуждены обращаться к аналогиям и образам. Все их идеи выходили наружу в обличии символов, иносказаний, уклончивых ответов. В Коррекционном центре Диона предупреждали о подобных больных, которые берут не аргументом, а неистовым убеждением. Подавив приступ презрения, он приблизился к супруге, ухаживающей за лежачим. «Во что он вляпался на этот раз?» – он спросил для сущей формальности, не чувствуя и малейшего отклика в сердце. Просто так заведено, положено следить за… «Снова участвовал в студенческих волнениях». «В сознании?» – вздохнул Дион разочаровано, приготовившись выслушать типичную обличительную тираду.

Студент приоткрыл глаза и заговорил, как одержимый:

– Нас вяжут, едва мы выходим на протесты… и должны молча отдавать товарищей под суд?

– Вы сопротивлялись уполномоченным органам, провоцировали стражу.

– Что за речь импотента?! – взревел Сонтейвец, – это наша протестная акция в защиту…

– Незаконная.

– Не тебе решать на общей земле, понял прислуга? Государство сдохло – народ остался. Ишь, сволочи, распилили территорию меж собой, как собственность!

– Вы нарушаете законы.

– Это не те ли декреты, милок, которые вы сами же и придумали? – расхохоталась старуха.

Из тени вылез второй мужчина. Он долго оставался на нарах, следя за развитием событий. Щуплое тело, иностранные книги подмышкой.

– Империя страна для обделенных. Твой пример показателен, товарищ Дион. Поганое нищее отродье…

Офицер ударил его наотмашь железной перчаткой, и произнес: «впредь суди осмотрительнее».

– Понял, – усмехнулся тот, потирая окровавленную щеку, – кстати, если бы я на протестных акциях поступил с тобой точно так же, меня затаскали бы по судам. Впрочем, вы это и делаете со всеми несогласными. Посмотрите на гражданина Ухимова – за последний год он семь раз оказался на скамье подсудимых, хотя ни одного бесспорного доказательства не предоставлено.

С кровати приподнялся побитый больной, высвобождаясь из объятий Катрин.

– Это очень странно, ведь наша страна многонациональна, поглядите на Сонтейв… Каждый регион имеет собственные источники права, а здесь – сплошное «единообразие», и все это оправдывается «законом».

– Помолчи, книжный клоун, – он настолько раздражал Диона, что офицер хотел вытащить его из кровати за ухо и провести показательный урок, – Нечего прикидываться больным. Как ни захожу – все в койке окочуривается! Едва вернул дар речи, и уже выеживается!

Но между солдатом и кроватью втиснулась широкая фигура сонтейвца, преградившая путь.

– Солдатские манеры жить мешают? – спросил он грозно, – ты, бычья голова, паренька не трожь. Хочешь взбучки – имей дело с сильным. Вы на страну нашу рыпались, когда она раздроблена была, а сейчас словили меж глаз и поутихли!

Но Дион был не из пугливых. Он плюнул на предостережения сонтейвца и откинул с бледного юнца одеяло. Глазам предстало щуплое, узкоплечее тело, обтянутое кожей. Всюду выпирали кости, ребра просвечивались сквозь полупрозрачную кожу, а на том месте, где располагалась печень торжественно поблескивала отметина.

– Клеймо! – отшатнулся Дион, – он же одурманил вас!

– И ты скрывал? – восхитился сонтейвец, – да я тебе завидую, слышишь! – расхохотался пустынник во все горло.

– Это дар – восхищенно произнесла Катрин.

– Проклятый подарочек судьбы, – Дион взялся за нож, – знал, что не бывает искренних мятежников против мира.

– Ты чего делаешь? – взвыла старуха.

– Надо вырезать заразу, пока она не распространилась…

– Он же живой!

– Ничего, обезболим.

Сонтейвец замахнулся, Дион уклонился от размашистого удара и вырубил точным боковым в висок. Могучее тело покачнулось и обмякло.

Катрин шокировано глядела на мужа, старуха вопила, хозяин кричал: «стража!». Второй мужчина куда-то запропастился.

– Принеси-ка бинты и… – Дион достал бутылек. – это надо выпить. Успокойся! Или свяжу, чего рыпаешься? Это… опухоль. Удалим – авось за разум возьмешься.

Сейчас солдат следовал инструкции. Конечно, все протекало не так гладко, он забывал, путался в пунктах, но был четко уверен в правильной последовательности действий. Когда снял верхний слой кожи, хлынула кровь. Офицер чертыхнулся – метка засела глубоко и пыталась спрятаться под мясистыми органами, но он ее выцепил, попутно травмировав кишечник и печень. Сонтейвец, охая, приходил в чувства. Дион торопился и множил ошибки, но паренек с мужеством держался. Если это применимо к лицу, лежащему без сознания. Края раны оттянули небольшими пинцетами. «Он умрет от заражения!» – прокричала Катрин, но Дион положил рядом заряженный револьвер и предупредил подпольцев: «Я сам». Солдат настолько ненавидел необузданное бунтарство, что готов был позволить ему умереть, нежели принять иные условия. «Уцепилась, гадина!». Офицер запускает руки в податливое месиво и с нажимом тянет на себя. «Идет!». Вот всплывает крошечный слизнеобразный, текучий моллюск. Он корчится на толстых перчатках, продолжая тянуться к носителю, но Дион достает нож и вонзает по рукоять в скользкое тельце. «Получай, зараза!». Затем еще и еще. После «капитуляции» патологии офицер отирает вспотевший лоб и зовет жену: «Зашиваем! Сестра, поможете?». Катрин подбегает. Рану снова обрабатывают и штопают. Дион несет нашатырь, толкает под нос пациента, но юноша не приходит в сознание. Девушка пальпирует живот и ощущает, как там что-то бурлит. «Внутреннее кровотечение!». Пациента вскрывают, на миг к потолку взмывает алый фонтанчик, судороги… и – бездыханная плоть. Офицер осматривает мертвеца. Поврежденные органы заплыли кровью, как вскрытый резервуар, наполненный плавающими предметами. «Ты травмировал артерию» – прошептала Катрин, исполненная страха. Офицер окинул взглядом подвал: простыни, запачканные кровью, разворошенный труп да скопище Пограничников в дверном проеме. «Все, – Дион вытер о ткань руки, – не жилец ваш протестант». «Ну и кто из нас мясник? – проскрипел сонтейвец, – выпотрошил пацана…». Дион и сам был потрясен исходом, но сохранил внешнюю невозмутимость. «Симбионт медленно убивал его, и в конце концов превратил бы в психопата, монстра, а они – угроза для общественного благополучия. Посмотрите на пораженные органы – они же погрызены болезнью!». «Это твоих рук дело!». «Ты видел, как я кромсал его внутренности? Нет! Ибо валялся в отключке. Поймите, клейма заразны, как знать, почему вы столь уперты!» – Дион защищался, но его воспринимали как изувера. «Я приготовила стол – произнесла мертвенно бледная старуха». Теперь подвальные жители вели себя осторожнее. «Наверстать дисциплину, и в люди выберутся» – подумал Дион, поражаясь собственной выдержке. Катрин приблизилась к мужу и затрясла его за плечи:

– Погляди на дело рук твоих. Если бы это был мой брат…

– Разве… не он? – удивился офицер, глядя на свежий труп.

– Что? Ты даже не помнишь, как он выглядит! – ужаснулась девушка, совершенно не узнавая мужа.

– Все Пограничники лицом едины… – то ли разочарованно, то ли облегченно выговорил Дион, желавший избавить свою жену от навязчивых идей, – их уродует протестное расстройство.

Он поднял журнал, валявшийся на скамье: «экономический переворот» и скорчил мину, ощущая, как в горле скрутился противный ком. Даже «бунтарское» название слегка выводило его из себя.

– Зачем вы нас изводите? – проскрипела старуха, – я жила на собственной земле, ухаживала за хозяйством, а потом пришли вы – и разграбили нажитое в крови и поту.

– Наша цель – защищать страну от развала, а летописи – от забвения.

– Будто есть чего хоронить… просипел сонтейвец, – Вся ваша история – это театр абсурда. Сплошные разговоры об особом положении в мире, предназначении, миротворческой миссии антисиндикатализма. Прям героическая эпопея о борьбе с восточными деспотами!

– Гордиться нечем, вот и беситесь, – ответил равнодушно Дион. Опустившийся на дно пустынник не вызывал у офицера ничего, кроме омерзения и брезгливости.

– У меня свои, личные заслуги имеются, а у тебя что, кроме задолженности перед батюшкой отечеством? Севергард равенство в гробы завело, хотя падение Сонтейву обещали.

– Пока не видать эффекта, катитесь по наклонной в бездну.

– Всему свое время, малыш, – по-отечески произнес пустынник, – наша страна существовала ещё до того, как ты испускал звуки.

– Я наводил по тебе справки, дорогой погранец, – ухмыльнулся Дион, – ты родился в Севергарде, и как вижу – презираешь отечество. Поделись, что за душевная травма сделала тебя неопределившимся инвалидом? Папа не признал талантов?

– Моя мать родила меня в сточной канаве, среди грязи, плесени и разрухи. И это явление на свет произошло вопреки условиям Севергарда. Официальное трудоустройство? Она его не имела. Медицина? Она умерла раньше, чем ей стукнуло тридцать. Социальная защита? Нашу семью считали изгоями из-за каких-то там исторических корней. Мы ютились то на чердаке, то в точно таком же подвале. Так скажите мне на милость, господин офицер, в чем моему существованию поспособствовала ваша империя? Та, что всеми фибрами силилась задушить нашу жизнь! – прохрипел пустынник. Над головой говорящего моргнула лампа, на секунду окунув помещение во тьму. «Видите, что вас ждет без Севергарда?» – не преминул высказаться офицер, ощущая проскребающийся сквозь щели холод. Подпольцы неуверенно поежились. «Мы не звали этой… вашей промышленной революции». «Тогда… Вы… вы аборигены и глупцы. Даже нет, тупицы, червяки рода человеческого. Хотите остаться наедине с природой? Вас никто не держит». «Умело выгораживаете нас с родины». «Севергард переступил черту». «Закон действует, когда его исполняют и соблюдают обе стороны. В противном случае – это борьба слабоумия с произволом, – ответил Дион, – вы напали на наших разведчиков, не удосужившись проверить их намерения». «Никто не обязан следовать чужой указке. Вам нет необходимости в аргументах, когда вы применяете силу, а нам – в оправдании сопротивления» – заявил хозяин подпола. «Что надулся, суслик? Не привык получать отпор?» – засмеялся пустынник. Дион подумывал уйти. Он приблизился к выходу и ощутил, как гуляли стены. Слегка приоткрыв жестяные засовы, офицер спохватился за головной убор, который мигом сорвал ветер. В ноздри забилась наэлектризованная пыль. «Зараза… Магнитная буря». Дион вернулся за стол и в полуобороте сомкнул руки, готовясь просвещать невежество.