Текст книги "Тертый калач"

7

Был уже поздний вечер, когда Князев наконец-то попал домой. Под конец допроса в полицейском участке ему начало казаться, что это не закончится никогда. Как добрался – вспомнить не мог. Устало плюхнулся на диван, закрыл глаза и откинул голову на спинку. Сказать, что день выдался напряженный, – значит не сказать ничего. На глазах у Богдана убили старого армейского приятеля, и он болезненно и остро чувствовал свою долю вины в произошедшем. Ведь, не устрой он его на работу, Выгодин был бы жив. Сидел бы в своем дачном кооперативе среди родных яблонь, перебивался случайными заработками, помогал пенсионерам, потихоньку спивался. Но, по крайней мере, был бы жив. Князев не посыпал голову пеплом и не рвал на голове волосы – он давно привык гасить эмоции и старался рассуждать о чем бы то ни было с холодной головой. Вот только, несмотря ни на что, душа все равно была не на месте. Богдан в очередной раз мысленно прокручивал в голове случившееся, пытаясь отыскать момент, где он допустил ошибку, приведшую к смерти приятеля. Однако все было тщетно – ни при каких раскладах он не мог спасти Выгодина. Убийца сработал четко и профессионально. Слава богу, что самому удалось избежать пули в лоб и не оказаться на том свете вместе с другом.

Князев проснулся от жуткой боли в шее. Он попытался пошевелить головой, но боль стала еще сильнее. Вчера он не заметил, как вырубился, сидя с запрокинутой головой на диване. Шея затекла, при попытках покрутить головой раздавался неприятный хруст и щелчки. Богдан помассировал основание черепа, немного полегчало. Он поднялся, включил на кухне электрочайник и посмотрел на часы на стене – стрелки показывали половину одиннадцатого. Князев вернулся в гостиную, включил телевизор и сел на диван. Как будто впервые заметил рядом собранный в поездку чемодан, на журнальном столике сиротливо лежали документы и билеты. На мгновение Богдан представил, что в это время он уже мог бы бродить по залитым солнцем улочкам Барселоны – по Готическому кварталу, по средневековой рыночной площади, любоваться величественным замком Монжуик, магическим фонтаном в центре города, купаться, загорать на пляже. Или сидеть в небольшом ресторанчике с видом на Кафедральный собор. Обо всем этом он успел немного прочитать в Интернете и помечтать. Потом его взгляд переместился на связку ключей и задержался на том, который Богдан уже никогда не сможет вернуть владельцу. Отвлеченно подумал, что пакет с курткой так и остался в кафе. У Князева защипало в глазах. Понятное дело, отдых отменялся. Какие, к черту, солнце и пляж, когда друг лежит в морге? И самое главное, обстоятельства, при которых тот погиб, туманны. Что же такого разузнал Выгодин, о чем не захотел разговаривать по телефону? Богдан вспомнил их разговор о разрушении клиники, о том, что это кому-то может быть выгодно, о ценах на недвижимость в городе. Но это никак не сдвинуло его в размышлениях с места. Одно с другим никак не складывалось в цельную картину. И тут Богдан вспомнил про планшетник Выгодина, возможно, там есть какая-нибудь информация, которую погибший приятель хотел ему передать. Ведь если тот что-то выискивал, то точно хранил все найденные сведения на каком-нибудь носителе информации. Князев нащупал спрятанный под рубашкой планшетник и вытянул его из-за пояса. Экран был сплошь покрыт трещинами, что неудивительно, учитывая то, как он на него плюхнулся. Богдан повертел устройство в руках и, нажав на кнопку, попытался включить. Через несколько секунд экран засветился, но это было единственное, на что он был способен. На планшетнике абсолютно ничего не отображалось. Польза от него могла быть разве что в качестве фонарика, не больше. Князев, в надежде «оживить» приспособление, выключил и снова включил его. Но результат был аналогичным.

И тут ему в голову пришла идея. Богдан вскочил с дивана, сунул за пояс планшетник, обулся и выбежал на улицу. Недалеко от дома находился продуктовый универсам, а рядом с ним советского типа рюмочная «Вечерний огонек», куда каждый день стягивалась местная пьющая публика опрокинуть стаканчик-другой, обсудить последний футбольный матч и просто поговорить «за жизнь». Именно здесь Князев однажды случайно познакомился с мужиком, Романом, единственной любимой темой разговора которого были компьютеры. Роман время от времени заходил в рюмочную выпить пивка или накатить соточку-другую. К футболу, машинам и прочим «мужским» темам он был безразличен, из-за чего пить с ним особо желающих не было. А вот Богдану интересно было послушать про всяческие новинки компьютерной техники, правда, и на это его хватало ненадолго. В ответ, когда после определенной дозы алкоголя язык развязывался, Богдан травил своему новому знакомому всяческие армейские байки и истории из жизни в военных условиях.

Несмотря на будний день, в рюмочной было людно. В уголке за столиком пристроились несколько потрепанных жизнью мужичков, о чем-то жарко споривших друг с другом. Кроме них в заведении было несколько группок молодых парней с девушками. У барной стойки спиной к залу в одиночестве сидел средней комплекции мужчина, отхлебывал из бокала пиво и пялился в экран телевизора, висевшего на стене.

– Рома, здорово! – Князев похлопал мужчину по спине и присел на кресло рядом.

– О, Бодя, салют. Давно не виделись.

– Да на работе запарка, лишней минуты нет заскочить выпить вечерком, – соврал Князев.

– Нельзя так надрываться. От работы кони дохнут.

– Михалыч, мне темного пивка, – обратился Богдан к бармену лет пятидесяти. – А ты почему не на работе? В отпуске? – спросил он у компьютерщика.

– Ага, что-то типа того. Взял себе недельку, чтобы немного расслабиться.

Бармен поставил перед Князевым бокал. Сделав несколько глотков и вытерев тыльной стороной ладони пивную пену с губ, Богдан положил Роману на плечо руку и дружески сказал:

– Слушай, у меня к тебе дело есть. Нужна помощь. – Он достал из-под рубашки планшетник и положил на стойку перед приятелем. – Сможешь починить? Заплачу, сколько скажешь.

Роман взял устройство, внимательно рассмотрел со всех сторон, повертел в руках, включил, выключил и положил обратно на стойку.

– Ну ты даешь! – с улыбкой произнес компьютерщик. – Ты им что, гвозди забивал?

– Задницей сел, а он возьми и хрустни, – весело хмыкнул Богдан.

– Ну конечно. Под тобой что угодно хрустнет.

– Так как, сможешь поколдовать над ним? Или нет никаких шансов? Мне надо просто достать из него всю информацию, которая там хранилась. Позарез надо.

– Ну не знаю. Я, конечно, попробую, но ничего обещать не могу. Ты, судя по всему, неплохо к нему приложился своей пятой точкой.

– Сколько с меня? – спросил Князев и полез в карман за деньгами.

– Успокойся. Для тебя – бесплатно, да и мне тренировка не помешает, – отмахнулся Роман и положил планшетник в лежавший у ног рюкзак.

– Нет, я так не могу. Любой труд должен оплачиваться.

– Ладно, поставишь мне сто граммов коньяка – и в расчете.

– Вот это другое дело. Михалыч, сто грамм армянского и бутерброд с икрой, – заказал Князев бармену и положил на стойку несколько купюр. – Сдачи не надо.

В этот момент раздался звонок мобильника. Князев достал из кармана телефон и посмотрел на дисплей – звонили с неизвестного номера.

– Алло! Кто это?

– Богдан Князев? – вежливо спросил женский голос на противоположном конце беспроводной линии.

– Да, это я.

– Вас беспокоят из Следственного комитета. У вас сейчас есть свободное время?

– Ну есть. А в чем дело? – удивленно спросил Князев.

– У нас к вам большая просьба: не могли бы вы к нам прямо сейчас подъехать? Просто хотим уточнить у вас, как у свидетеля, несколько деталей касательно убийства гражданина Петра Выгодина.

– А, понятно. Конечно, сейчас приеду. Только напомните, где вы находитесь. – Князев жестом показал бармену, чтобы тот дал ему листик и ручку, записал адрес и отключился.

– Ладно, извини, нужно бежать по делам, – сказал Богдан компьютерщику, после чего написал на втором листике свой телефон и протянул приятелю. – Позвони, когда будет готово, хорошо? Ну и если ничего не выйдет, тоже звони.

– Конечно. Как только – так сразу.

– Все, пока, – пожав Роману руку, Богдан вышел из рюмочной и, поймав возле универсама такси, уехал.

* * *

Постучавшись, Князев вошел в кабинет.

– О, а я вас заждался, заходите, – махнул ему рукой знакомый следователь.

Коцарев сидел на стуле, по-ковбойски закинув ноги на стол, и разговаривал с кем-то по мобильнику. Богдан брезгливо посмотрел на грязные носки, просвечивающие сквозь ремешки летних сандалий, и сел напротив. Князеву вдруг стало так мерзко от мысли, что во внутренних органах работают подобные личности, у которых нет даже малейшего понятия о приличных манерах. Он вспомнил, как в детстве отец сразу же наказывал, заметив в сыне хоть какой-то намек на развязное поведение. Богдан был благодарен, что тот воспитал его в строгости, вырастил настоящим мужчиной. Не то что этот следак, возомнивший себя черт знает кем и даже не удосужившийся подняться и протянуть ему руку. Хотя… Богдан не был уверен, что не захочет потом пойти и вымыть руки с мылом. Пусть все останется как есть.

Следователь тем временем закончил разговор, отложил в сторону мобильник, поднялся из-за стола и, выудив из стопки открытую папку, подошел к окну.

– Ну что, Богдан… как вас там? – Он заглянул в бумаги. – Андреевич. Хочу вам сказать, что со вчерашнего дня по делу об убийстве вашего приятеля появилось много новой информации. Убийц мы нашли.

– Как это «убийц»? – с удивлением спросил Князев. – Я же вам вчера говорил, что собственными глазами видел – убийца был один, мотоциклист.

– Это ваша версия событий. И после выяснения всех деталей и опроса свидетелей она не подтвердилась, – сухо ответил Коцарев и, бросив папку на стол, подошел к сидевшему на стуле Богдану и с насмешкой посмотрел ему в глаза. – Может, вы были пьяны и нафантазировали себе. Хотя это не имеет значения. Факты, Богдан Андреевич, таковы, что все было совершенно по-другому. Согласно показаниям Михаила Кукина, гражданина РФ без определенного места жительства, и Михаила Разина, тоже бездомного, Петр Выгодин на территории дачного поселка избил двух молодых людей, приехавших туда отдыхать на автомобиле «Порш Кайен», – следователь говорил так, словно пересказывал на уроке заученный заранее параграф. – Уезжая, молодые люди пригрозили Выгодину, что обязательно найдут его и убьют. Вот, видимо, нашли. И совершили, так сказать, задуманное.

Князев сидел и не верил своим ушам. Он что, серьезно все это говорит? Какие бомжи? Какое избиение?

– Погодите, я что-то не совсем понимаю. Вы вчера слышали, что я говорил? Петра убили из-за его «любопытства» к обвалам домов в Москве, он изучал все эти происшествия, сутками сидел в Интернете, копал информацию. А накануне хотел сообщить мне что-то важное, но не успел. Да и убили его прямо на моих глазах, и никакие не парни, а профессиональный киллер.

– С чего вы это взяли, что именно киллер? – с ухмылкой спросил Коцарев, присев на краешек стола.

– Уж поверьте мне – я навидался в своей жизни всякого и могу отличить профессионала от профана.

– Если бы в обычной жизни, я, может быть, и поверил бы. Но при расследовании уголовного преступления полагаться на веру смешно. А мотоциклистом, кстати, как раз и мог быть один из тех избитых парней. Так что отбросьте эту чушь про обвалы домов и заказное убийство – такое разве что в фильмах бывает.

Ошарашенный подобным поворотом событий, Князев постепенно начал соображать, в чем дело. Видимо, следаку уже успели позвонить важные люди и посоветовать не раскручивать эту историю, спустить на тормозах и забыть о произошедшем. Если верить этому предположению, Выгодин действительно докопался до чего-то важного. Что ж, если менты не хотят заниматься этим делом, тогда придется попробовать самому распутать клубок. В принципе Князев изначально предполагал, что правоохранительные органы, как обычно, не станут рыть землю носом в поисках убийцы. Это обычная для них практика. В крайнем случае повесят всех собак на этих двух бомжей – и все, еще одна галочка в статистике раскрываемости готова.

– Это все, что вы хотели мне сообщить? Если да, тогда не буду вас задерживать. До свидания, – Князев поднялся и направился к двери.

– Богдан Андреевич, а вас я попрошу остаться, – сострил следователь. – Есть еще кое-что, касающееся уже лично вас. Присядьте, – с нажимом сказал Коцарев, показав рукой на кресло и сам сел за стол. Открыв папку с делом, он пролистал его и, найдя нужное место, посмотрел исподлобья на Богдана. – Я вынужден вас задержать. Против вас возбуждено уголовное дело по факту, скажем так, неадекватного управления машиной. Вы чуть не сбили насмерть строителя на мини-рынке. Вот, его показания и заявление прилагаются. Далее чуть не сбили коляску с трехмесячным ребенком – показания матери и заявление тоже прилагаются…

– Подождите. Насколько я помню, согласно законодательству вы не имеете права меня задерживать за подобное правонарушение. Тем более что, как я понимаю, по этим показаниям пока даже следствие не проводилось.

– А вы, я вижу, подкованы, – уважительно сказал следак. – Но это еще не все. У нас есть подозрения, что вы сами причастны к смерти вашего коллеги, которого вы называете другом.

– На что это вы намекаете?

– Я не намекаю, а лишь выдвигаю одну из версий. Общаться с Выгодиным вы стали недавно, до этого контактов не поддерживали. Я бы, например, не осмелился называть другом человека, с которым не виделся несколько лет.

– Ты что это говоришь, гад? – вспылил Князев и сжал кулаки. – Да мы с ним вместе служили… Пока ты штаны на стуле протирал, мы…

– Ну-ну, не нужно пафоса. Знаю я эту пластинку. У каждого своя работа. Короче, Богдан Андреевич, вынужден вас задержать на некоторое время по подозрению в причастности к смерти Петра Выгодина.

Князев был в шоке. Он знал, что менты – продажные сволочи, но не думал, что настолько.

– Можете взглянуть, ознакомиться, – Коцарев положил папку перед уже не свидетелем, а подозреваемым. – Здесь все четко изложено.

– Не сомневаюсь, – с сарказмом произнес Князев. – Пока вы тут фигней занимаетесь, настоящий киллер гуляет на свободе.

– Ну прекратите, – снисходительно улыбнулся Коцарев. – Мы же уже выяснили, что ваша версия не соответствует действительности.

– Не мы, а – вы. Я от своих показаний не отказывался.

– Ладно, хватит. Что-то я с вами заговорился, и без того дел выше крыши. Дежурный, отведите подозреваемого в камеру, – подняв трубку служебного телефона, произнес Коцарев и ехидно посмотрел на Князева. – Посидите у нас сутки до выяснения обстоятельств.

Через тридцать секунд в кабинет вошли двое полицейских и защелкнули на запястьях Князева наручники.

8

С тяжелыми чемоданами и тяжелым сердцем Маша ехала домой – не в маленький городок со странным для современного уха названием, а в новую квартиру мамы. Лариса Глобина упорно настаивала на визите дочери, недвусмысленно намекая на подарки, которые та должна была ей привезти. Мол, там, за границей, все дешевле – и, чтобы дочь (вернее, ее отец) не мелочилась, составила список из более чем десяти пунктов. Маше было унизительно что-либо просить у новоявленного папы, но тот в последние перед возвращением в Москву часы – дал ей кредитку и отпустил за покупками. Понятно, в сопровождении вездесущего оператора. Ведь для сердца средней руки домохозяйки нет ничего милее, чем следить за превращением серой провинциалки в лебедя-павлина благодаря искусству знающих свое дело продавцов дорогих магазинов. Все, что она сегодня купит или просто примерит, выйдя перед объектив кинокамеры, завтра будут копировать сотни и тысячи сидящих перед экранами телевизоров провинциалок. Кроме того, Ларисе Глобиной, всю жизнь проведшей в «однушке» с матерью-инвалидом и дочерью, росшей без отца, не терпелось похвастаться обстановкой нового жилья. И Маша заранее знала, что она увидит.

Небольшую «трешку» на Кольцевой мать обставила сообразно своему вкусу. А вкус у нее был… как у продавщицы овощного ларька в маленьком городе, которой она и была всю свою сознательную жизнь. После нескольких настойчивых звонков дверь отворила женщина лет 45 с высоким начесом иссиня-черных химически завитых волос, в леопардовой тунике, туго обтягивающей выступающие части тела, и черных лосинах со стразами. На ногах – шлепанцы с кокетливым розовым мехом. В вытянутой руке, старательно оттопыривая мизинец, она сжимала длинный мундштук с сигаретой.

– Ну здравствуй, мама! – Маша попыталась придать голосу радость и теплоту. Вышло плохо. Но мать уже прижимала ее одной рукой к груди, и жирный отпечаток ядовито-розовой помады уже красовался на щеке дочери.

– Здравствуй, кровинушка моя ненаглядная! Как же я скучала, не спала, все тебя высматривала день-деньской! – Мать вытерла кончиком ногтя несуществующую слезу в уголке глаза и деловито занесла чемодан в гостиную.

Маша вошла следом, поставила пакеты с покупками, устало плюхнулась в мягкое кресло и с наслаждением вытянула босые ноги. После нескольких дней, проведенных в компании отца и вездесущего оператора, девушке больше всего хотелось расслабиться и отключиться от этого постоянного напряжения. Однако мечтам сбыться не удалось. Мать села напротив, закинула ногу за ногу и, выдыхая дым в лицо дочери, начала допрос:

– Давай, доча, рассказывай, как съездила, не обижали тебя там? А то мне тут телефончик одного журнала подогнали, если что – такую статью отгрохаем… Мало не покажется. – Мать снова картинно затянулась и прищурила подведенный глаз.

– Много удалось выжать из твоего папаши? Небось, со временем поумнел, понял, что на родичах нельзя экономить – себе ж дороже встанет. Ну что ты молчишь, как неродная! Или все-таки застеснялась за себя и за мать попросить? Тютя-растютя! Да он нам по гроб жизни должен! – В подкрепление своих слов женщина ударила себя по блестящей коленке, и ее глаза возбужденно заблестели.

– Ой, мама, ну дай хоть немного отдышаться с дороги. Не успела зайти, а ты уже налетела с расспросами.

– Но-но, я мать тебе, и хочу знать, как с моей дочерью обращалися в этих заграницах. Имею право. – Женщина надула губы, но уже через мгновение захлопотала: – Чего это я и вправду пристала с расспросами? Ты, наверное, голодная, с дороги-то? У меня и мясо запеченное по-французски с ананасом есть, и картошечка… А может, по сто грамм винца накатим? Сладенького бутылочку утром открыла, пока тебя ждала. Ой, чуть не поседела вся, тебя дожидаяся.

– Нет, мам, никакого мяса, никакого вина не хочу. А кофе у тебя есть?

– Дык самое лучшее, растворимое – ответила мать и резво побежала на кухню.

Оттуда послышался гул электрочайника, звон посуды, и вскоре перед Машей стоял расписной «под хохлому» поднос, на котором дымилась кружка с кофе, горкой возвышались плюшки и печенье. Завершало натюрморт блюдечко с вареньем. Малиновым. Девушка растроганно улыбнулась – такой, заботливой и щедрой, мама ей нравилась больше. Мама до сих пор помнила ее детскую любовь к варенью из малины. Мама… Маше захотелось сказать ей что-нибудь теплое и светлое, но Лариса Глобина снова вышла. Вернулась уже с початой бутылкой «кагора» и маленькой хрустальной рюмкой.

– А я вот за приезд дочери не откажусь накатить маленько. За тебя, Мария. За новую жизнь и перспективы. – Налила сама себе и предложила дочери чокнуться.

Кружка и рюмка с глухим звуком сошлись. Девушка сделала глоток обжигающей жидкости, неожиданно сама для себя отправила в рот ложку варенья и зажмурилась от приятного, горько-кисло-сладкого вкуса во рту. Улыбнулась.

– В общем, ничего особенного не случилось, – начала она рассказ. – Поговорили немного с отцом, он похвастался своими богатствами.

– Что дал? – Лариса Глобина сразу же перешла к единственному интересовавшему ее вопросу.

– Ну квартиру подарил, машину и банковскую карточку, шмоток прикупили.

– Сколько на счету – много? – Глаза матери азартно заблестели.

– Не знаю, не проверяла еще.

– Слушай, доча, я тебя не понимаю ваще, – возмущенно произнесла мать. – Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Какое счастье тебе привалило?! А ты об этом сообщаешь так, будто такое каждый день случается с нами. Да ты знаешь, что девяносто процентов населения всю жизнь на квартиру с машиной горбатятся. А тебе все преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Нужно уметь быть благодарной.

– Мама, все я понимаю. Но ты же сама говорила – не в деньгах счастье. Можно купаться в золоте и быть глубоко несчастным.

Мать посмотрела на нее, как на дурочку, молча налила себе и выпила.

– Да, я говорила такое, признаю. Когда мы сидели в своей тьмутаракани, копейки до зарплаты считали и я даже на день рождения тебе подарок нормальный купить не могла. Так все говорят, когда денег нет. И, пожалуйста, не заводи снова эту пластинку – душа, самосовершенствование и тому подобное. Впрочем, ладно, ты взрослая уже, что нам, старикам, вас поучать – каждый на своих шишках учится, проехали. Но с отцом хотя бы связи не теряй. Он может помочь в этой жизни, замолвить словечко, пристроить в хорошее место. Я-то, конечно, для него никто, так, увлечение молодости. А ты – его дочь, наследница, можно сказать. Для тебя он многие двери может открыть в жизни. Он тебя любит.

– Ой-ой! Мама, опомнись. Любит, как же, – передразнила Маша. – Да у него одни деньги и сделки в голове. Трясется над своей репутацией, как Кощей над златом, вот и решил, что дешевле подмазать дочь, чем прослыть бездушным богатеем. Типа признал тебя и не брошу.

– Что, так и сказал? – не скрывая радости, спросила мать.

– Ну не совсем так, но настоял, чтобы я у него пожила, пока в моей квартире ремонт сделают.

– Вот видишь, а ты говоришь не любит. Держись за него – и не пропадешь. А там, глядишь, в высший свет выведет, жениха себе подыщешь побогаче. Мужчину солидного – они таких молоденьких любят. Ничего, потерпишь годик-другой, внука мне родишь. А там разведешься, отсудишь половину – и заживешь припеваючи…

Маша от такого поворота беседы смутилась, покраснела и вскочила с места:

– Ой! Совсем забыла, мам, я ж тебе гостинцев привезла.

Девушка раскрыла чемодан, принесла из прихожей пакеты и начала раскладывать перед матерью покупки.

– О, штанишки как раз такие, как я и просила! И про духи не забыла. И платье! Надеюсь, размер подойдет. Спасибо, доченька. Ты моя красавица, дай поцелую. – Мать крепко обняла Машу за шею и смачно поцеловала в щеку, снова оставив жирный след от помады.

Допив кофе, девушка поднялась и пошла обуваться.

– Что так быстро уходишь? А я думала, посидим с тобой, посплетничаем, поговорим за нашу новую жизнь.

– Некогда мне, мам, – ты же знаешь, вступительные экзамены на носу.

– Что ж. Тогда забегай, как выпадет свободная минутка.

– Хорошо, мам. Пока. – Девушка поцеловала мать на прощанье и вышла из квартиры.

Маша собиралась поступать в Московскую академию живописи на специальность художника-реставратора. Ее с детства интересовала история, древние рисунки, росписи на стенах церквей и монастырей. При каждом удобном случае она выпрашивала у матери деньги на альбом с репродукциями мировых шедевров. Ее мало интересовали обычные для девушек ее возраста вещи – модные журналы, дискотеки. Маша могла дни напролет сидеть, листая альбом искусства эпохи раннего Возрождения или рассматривая фото росписей православных храмов. Девушка хорошо рисовала, с детства посещала студию изобразительного искусства. Мать ничего не понимала в живописи и не разделяла увлечения дочери. Однако тот факт, что умницей дочкой, которая не пьет, не курит и не шляется по дискотекам, а занимается искусством, можно постоянно хвастаться перед соседками, перевешивал все неудобства и траты на книги и рисовальные принадлежности.

Маша же не теряла времени зря. Ее старенький учитель из изостудии, сам неплохой художник, любил повторять:

– Человек рисует головой, а помнит – руками. Руки набивать надо. Почему у старых мастеров картины столетиями не теряют живости красок? Потому что они сами смешивали составляющие, сами натягивали холст, знали, из какой части животного мех больше подходит для кистей. По нескольку лет сидели в подмастерьях, кухню изучали.

А где еще можно «изучить кухню» художника-реставратора, как не в какой-нибудь церкви или монастыре? Маша бросилась в активный поиск подработки по будущей специальности. Конечно, о секретах реставрации она пока ничего не знала, но ведь если очень сильно чего-то хотеть, обязательно получишь желаемое. Обошла несколько столичных храмов, и в одном из монастырей реставраторы согласились взять ее в подмастерья на бесплатной основе, разумеется.

С волнением и радостью Маша подходила к монастырю. Перед добротными коваными воротами на бетонной стене в который раз прочитала правила для посетителей. Еще раз осмотрела себя: длинная юбка до полу, по современной моде, плечи прикрыты футболкой, набросила на голову легкий шарф – и толкнула калитку у ворот. Подворье монастыря вновь поразило ее смешением глубокой старины и современности: у добротных стен XVI–XVII веков стояли «Мерседесы» последней модели, а монахини в развевающихся темных одеяниях и высоких головных уборах что-то оживленно обсуждали по мобильным телефонам. Вспомнила, как пришла сюда впервые, как познакомилась с послушницей, впоследствии ставшей почти подругой. Улыбнулась сама себе – тогда, недели две назад, она, вот так же запрокинув голову, шла по монастырскому подворью, пока не врезалась в худенькую девушку-послушницу, на голову ниже ее. Та возмущенно и растерянно разводила руками, а на асфальте у ее ног из разорванного целлофанового пакета торчали лопнувшие пакеты с крупами, коробки пирожных, упаковки недешевых сыров в обрамлении лужицы молока и соуса из разбитых бутылок.

– Ой, простите, бога ради, – от неловкости Маша не знала, куда деваться. – Могу я чем-нибудь помочь?

Послушница взглянула исподлобья и сердито ответила:

– Бог простит. А помощь да, не помешает. Мне игуменья деньги выдала, чтобы я продукты для важной встречи купила, лучшие. А теперь – ни бабла, ни жратвы… Ну да ладно, Бог даст – все будет, – улыбнулась она грустно.

– Давайте вместе снова пойдем в магазин. Заодно и про монастырь расскажете, – оживилась виновница аварии. – Меня Машей зовут, а вас?

– Ксения. Послушница. С послушанием, правда, туго выходит – видишь, косяк на косяке. Ну да ладно, пошли уже. – Девушка легким шагом двинулась к воротам. Заглянув в сторожку, попросила убрать беспорядок и повернулась к попутчице.

– Ты к нам поступать или так, для интереса?

– Я тут поработать хочу у реставраторов.

– Круто, они сейчас как раз в подземелье начали, аж зависть берет.

– Чего завидовать, я попросилась в помощницы, меня и взяли.

– Нет, мне нельзя туда – матушка игуменья запретила. Послушание такое. Я ведь раньше диггершей была.

– Кем-кем? – Маша впервые слышала непривычное уху слово и оно вызывало не самые приятные ассоциации. Ксения в ответ улыбнулась и рассказала о своей прежней жизни.

Как оказалось, в свои 23 она успела и с парашютом попрыгать, и в горы сходить не раз. Но то, что всегда под ногами – подземелья родного города, – интересовало ее больше всего. Она охотно делилась байками о крысах размером с собаку, живущих неподалеку от заброшенных шахт с радиоактивными отходами. О черном монахе, появляющемся в тоннелях перед тем, как стены должны обвалиться, и еще о многом. Но когда Маша неосторожно спросила, что же привело ее монастырь, посмотрела с такой тоской, что лучше б и не спрашивала.

– Я ведь сюда с того света сбежала. А больше нигде мне и жизни нет. – Девушка подбросила носком кеда камешек, валявшийся на дороге, и начала рассказ. Он поверг Машу в шок. Это случилось 2 года назад. Стояло жаркое лето, были каникулы, и они со своим парнем Пашей, бывало, целые дни проводили в тоннелях и ходах старой Москвы. Маршруты выбирали несложные, лишь бы остаться наедине друг с другом. Касок не признавали. Как-то раз, когда они с двумя друзьями шли по заброшенной ветке метро и свернули в одно из боковых ответвлений, из стены внезапно высунулся полупрозрачный человек. Он, открывая рот, беззвучно кричал что-то, лицо было перекошено от ужаса. Рука попыталась схватить Пашку за куртку, но прошла насквозь. А в следующее мгновение призрака будто втянуло назад в стену. Пашка отшатнулся и напоролся на толстый ржавый гвоздь, торчавший в противоположной стене тоннеля. Ксюша зажала фонарик под мышкой и попыталась помочь парню, но фонарик выпал и погас. Шаря руками по полу и потеряв ориентацию в темноте, девушка сильно ударилась головой. Подбежавшие друзья помогли обоим подняться на поверхность. Неподалеку оказался и пункт «Скорой помощи». Парня перевязали, рана оказалась неглубокой. Когда вышли из «Скорой» и двигались к воротам больницы, заметили двух санитаров с каталкой, тело на ней было накрыто простыней. В момент, когда друзья поравнялись с маленькой процессией, ветер поднял край белого полотнища, и Паша с Ксенией узнали труп на каталке – это был призрак из тоннеля. Девушка застыла как вкопанная, а парень бросился к санитарам с расспросами, кто этот покойник.

– Да самоубийца какой-то, полчаса назад привезли, под поезд в метро бросился, – равнодушно ответил медработник.

Пашку похоронили через неделю – от небольшой ранки пошло заражение крови, доктора только руками развели, так как никакие лекарства не помогали. У Ксении из-за обнаружившегося сотрясения мозга начались непроходящие головные боли, галлюцинации и бессонница. Девушка призналась, что просто боится спать, ведь все время видит, как из стены к ней протягивает руки полупрозрачный Паша и о чем-то кричит перекошенным ртом. Родители возили Ксению по разным докторам и лечебницам, однако ей становилось все хуже. Как-то, вспоминала дальше послушница, увидела этот монастырь, побродила по двору, зашла в церковь, присела на лавочку, да так и уснула. Впервые за несколько десятков дней. Потом были беседы с игуменьей, и девушка поняла, что просто не выживет больше нигде, кроме этой тихой обители…

Продукты они закупили, но расходиться новым знакомым не хотелось. Ксения показала Маше обширную монастырскую территорию, рассказала, как обустаривалась обитель в течение веков. Машу удивило, что некоторые помещения почти скрывали плющ и дикий виноград, а в других, не менее старых, но хорошо отремонтированных, вполне комфорно располагались столичные офисы. Ксения только плечами пожала, мол, время такое, аренду платят исправно – и монастырю деньги на реставрацию капают…

Потом пару раз девушки вместе спускались в подземелье, где велись реставрационные работы – специалисты как раз начали оценивать фронт работ на нижних ярусах фундамента, где располагались кельи отшельников (до революции монастырь был мужским) и молельня. Но, проводив Машу до места, Ксения сразу же возвращалась, ссылаясь на послушание.