Текст книги "Дирижабль"

6

Фёдор проснулся в полумраке и некоторое время лежал, глядя на серый квадрат окна и вдыхая незнакомый запах чужого жилища. Голова трещала. Рот ссохся. И ужасно хотелось в туалет. Он слез с кровати и пошел его искать, попутно шаря руками по стенам, нащупывая выключатель. Шуршали старые обои. Под ногами визгливо скрипел паркет. Фёдор зажег в коридоре тусклую желтоватую лампочку, висящую на проводе под высоким потолком. У двери валялась сумка. Куртка, впрочем, висела на вешалке.

Туалет оказался чуть меньше комнаты в его родной хрущевке. Унитаз был старый, в ржавых разводах. Над ним нависал квадратный бачок. На полу лежал журнал «Нева». Фёдор потянул веревочку, свисающую с бачка. В унитаз хлынула вода, запахло болотом. Зайдя в ванную, он умылся. На краю раковины лежал заскорузлый обмылок. Больше никаких помывочных принадлежностей не нашлось. После ванной он заглянул на кухню. Несмотря на то что помещение было внушительных размеров, ничего интересного там не обнаружилось. Стол, три стула, старый холодильник. Он оказался выключен. И пустой, конечно.

Было две больших комнаты. Те же непривычно высокие потолки, лампочки на проводах, старая мебель. В дальней комнате камин, задвинутый деревянным щитом, массивный книжный стеллаж. Фёдор бегло осмотрел корешки. В основном классика, русская и зарубежная, изданная давным-давно, скорее всего, до его рождения. Какие-то научные книги. Попытался прочитать названия, но похмелье помешало.

Фёдор вернулся в комнату, где спал. Кровать была застелена лишь покрывалом. Он сел, достал смартфон. Семь часов вечера. Пропущенных вызовов не было. Он позвонил Карцеву. Тот не ответил. Фёдор смутно помнил, как заселился. Хотя и вспоминать особо было нечего. Карцев завел его, что-то объяснял, показывал, кажется, комнаты и санузел, а потом вызвал такси и ушел. Фёдор же плюхнулся на кровать и поплыл по тошнотной реке.

«Зачем пил?» – привычно подумал он, растирая ладонью набрякшее лицо.

Ответа, как всегда, не было. Да и вопрос через пару секунд где-то растворился.

Перезвонил Карцев.

– Проснулся? – спросил он довольно бодрым голосом.

– М-да, – ответил Фёдор.

– Устраивайся, отдыхай. Завтра я за тобой заеду к часу. А встреча у нас в два.

– Жень, а что ты мне еще говорил?

– Когда?

– Днем. Когда мы в квартиру пришли.

– Думаешь, помню? Показывал, наверно, где что.

– А где тут что?

– Ну поройся там в комодах, шкафах. У бабушки Биби должны быть подушки, одеяло, белье. Она очень чистоплотная была. Не думай. Даже с бзиком. Когда пандемия эта ебучая началась, она в противогазе ходила. Жаловалась, что он ей волосы дерет, когда с головы стаскивает.

– Ладно. Разберусь.

– Там магазин недалеко от рюмочной. У тебя деньги есть?

– Немного есть.

– Отлично. Завтра добавят. Да, в рюмочную не ходи. Если хочешь полечиться, купи малька и пей дома. Сам видел, как там сидится хорошо и долго.

Фёдора замутило от мыслей о водке.

– Не буду вообще пить.

– Нет, ты полечись. Но в меру. Завтра должен быть как огурец. Но не те, которыми я тебя угощал, а свежий.

– Так и будет, – пообещал Фёдор.

– Спокойной ночи, сладких снов!

В ящиках комода он и правда нашел стопки чистого и выглаженного белья. Вытащил полотенце и пошел в душ. Вода попахивала канализацией. Фёдор поскоблился обмылком, вдруг заметил прилипшие к нему длинные седые волосы и с отвращением бросил под ноги. Показалось, что один волос забрался в рот. Фёдор долго плевался, а потом его вырвало. Насчет лечения Карцев, пожалуй, был прав.

После душа Фёдор сунул в карман куртки бумажник и спустился на улицу. Потихоньку темнело. На освещенном желтыми фонарями Львином мостике целовалась влюбленная парочка. Он почувствовал небольшую зависть и печаль. С Инной тоже начиналось все замечательно. Сплошная романтика. Лучший секс. Обоюдные признания в любви. А потом что-то неуловимо изменилось. Он больше не чувствовал себя сильным. Часто боялся ее. Настроение у Инны менялось постоянно. Иногда она превращалась в фурию и сжигала его в пепел. Например, вычитав в романе «Зверье» сцену, где главный герой держит на руках любимую женщину и шепчет, что будет любить ее вечно, Инна примчалась поздним вечером к Фёдору домой и с порога швырнула книжку ему в лицо. Он попятился, держась за ушибленный нос.

– Кто эта проблядь? – заорала Инна. – Кому ты клялся в вечной любви?

– Да нет никого, – закричал он в ответ. – Это просто роман! Я все придумал!

– Рассказывай это безмозглым! Как ее зовут? Почему ты на ней не женился, раз клялся вечно любить?

– Да потому что нет ее! Это выдумка.

Инна умчалась на кухню. Он слышал ее брань. Потом что-то разбилось. Как потом оказалось – его любимая чайная кружка.

– Я этой бляди кишки выпущу! – выла Инна.

Он боялся к ней выйти. Ведь на кухне в ящике стола лежали ножи. Инна пришла сама.

– Клянись, что ее нет! – сказала она.

– Да клянусь! – крикнул он и стукнул себя кулаками в грудь.

– Не так! На коленях.

И он встал на колени посреди малюсенькой прихожей, в жижу от подтаявшего снега, и клялся, что все, что он написал, – плод его воображения. А она ответила:

– Не знаю, Федя, не знаю. Ты наверняка хитришь.

Вышла, хлопнув дверью, а он продолжал стоять, чувствуя себя жалким и несчастным. Потом не мог уснуть всю ночь, писал ей что-то, а она сухо отвечала с большими паузами.

«Значит, все кончено?» – написал он.

Инна не ответила. А на следующий вечер вошла в его квартиру в шубе на голое тело, скинула ее, встала на колени, расстегнула Фёдору ширинку.

Шептала:

– Накажи меня, накажи меня, Федя, ты можешь со мной делать все что захочешь.

Через пару дней подарила ему дорогой чайный сервиз.

Таких историй за пару лет накопилось с лихвой. И все равно каждый раз, когда случалась ссора, Фёдор чувствовал себя непростительно виноватым и был уверен, что Инна больше никогда не вернется. Как и сейчас. Но, конечно, он виноват. А она права. И какой черт ему замутил разум?! Заставив забыть написать ей короткое сообщение, что он добрался. Коньяк? Что же еще. Ну и волновался, конечно, возвращаясь в этот недружелюбный город. Слабое оправдание. А Инна, молодая и красивая женщина, сексуальная, умная, легко сможет найти ему замену. Мужики выстраиваются за ней в очередь. Коллеги противоположного пола не дают прохода. Незнакомцы заваливают сообщениями в соцсетях. Не говоря уж про фотографии членов. Кто-то инкогнито присылает ей цветы, вино, корзины с фруктами. Она ему рассказывала о каждом таком случае. И добавляла, что любит только его одного, а он не ценит. Фёдор каждый раз готов был содрать с себя кожу и бросить к ее ногам, чтобы доказать свою любовь и верность. Физически он не был на такое способен. Словам же, кажется, она не особо верила.

Пройдя мимо рюмочной, Фёдор зашел в магазин и купил все необходимое: продукты, средства для мытья тела, посуды и сантехники, канистру питьевой воды и шкалик «Талки». Посчитав, кассирша лишила его половины денег.

– Спасибо, – сказал Фёдор.

– На здоровье! – ответила она.

7

Выпив водку прямо на крыльце магазина, Фёдор кинул бутылочку в урну и закурил. Почувствовал себя гораздо лучше. Даже на Инну стало немножко наплевать. У рюмочной он притормозил, потоптался и зашел. Народу в этот час оказалось много. Кто-то сказал:

– Брат, тут со своим не принято.

Засмеялись.

У стойки Фёдор поставил канистру под ноги и заказал сто пятьдесят «Столичной».

– Сок? – спросила пожилая усталая женщина в синем переднике.

– Пить мне не хочется, – сказал Фёдор.

– Ну это как сказать, – ответила раздатчица, наливая из мерного стаканчика в пластиковый.

Он сел за свободный столик. Зал покачивался на нежных волнах. Немножко отпив, Фёдор достал смартфон. Сообщений не было. Но в ленте инстаграма[1]1
  Продукт компании Meta, признанный экстремистским и запрещенный в России.


[Закрыть] он увидел ее фотографии. На первом фото Инна стояла у микрофона, за ее спиной развевался триколор. На втором фото она принимала букет цветов от старшеклассника. На третьем – небольшое застолье. Инна с бокалом красного вина в руке смотрела прямо в объектив. В строгом костюме, с заколотыми волосами, она выглядела как богиня.

Чувствуя тоску, возбуждение, обиду, ревность и страх, Фёдор убрал смартфон и еще немного отпил. К столику подошел пожилой мужик в потасканном пиджаке.

– Уважаемый, – сказал он. – Можно прилично пообщаться?

– Уйди, – процедил Фёдор.

– Оставь допить-то хоть, – развел руками мужик.

Кто-то крикнул из дальнего угла:

– Федька, опять на подсосе?

Фёдор вздрогнул, огляделся. Мужик погрозил кому-то кулаком, потом сел напротив, положил голову на стол и смотрел снизу вверх преданно и ласково, как спаниель. Он уже выпил, но хотел добавки. Фёдор отодвинул стакан, встал и вышел.

– Благодетель! – донеслось в спину.

Вернувшись в новое свое жилище, он разложил покупки, бесцельно побродил по комнатам, подумал было еще раз принять душ, но поленился и просто почистил зубы. Застилать постель тоже стало лень, и он лег на голую подушку, укрывшись старым пледом, от которого пахло пылью.

Мысли об Инне, предстоящей встрече с Панибратовым, будущем сценарии мешались в кучу и не давали уснуть. С Инной все кончено навсегда, или опять сойдутся? Может, прислать ей фото, где он стоит на коленях? И заодно облизывает пол. А о чем писать? Вообще непонятно. Что надо этому Панибратову? Музыкальная комедия о его жене? Мультфильм про жизнь декоративных собачек? Карцеву все равно. Лишь бы денег дали. Но и он сюда приехал ровно за тем же. Сделать работу за хорошие деньги, а потом спокойно сесть за роман, который вернет его в струю. В струю? Какую еще струю? В поток. В реку. В водопад. В океан, где он станет самым главным пиратом, грозой кораблей. Грозой, громом, молнией. Всем на свете.

Фёдор уснул. И действительно оказался в океане. Но то был океан бреда. Откуда-то выплыл Карцев. Он курил сигарету, качал головой и повторял:

– Не верю, Федька, не верю! Не может этого быть. Ты меня знаешь? Знаешь. И я себя знаю. И тебя.

Потом прибежала голая Инна. Она носилась кругами и дико хохотала. Карцев пытался ее поймать. Бегал и похотливо протягивал ладошки к упругим ягодицам.

– Инка, не дури! – кричал он. – Я тебя знаю. Я Федьку знаю. Ты меня знаешь. И Федьку знаешь. Ох, подожди, вернись!

В какой-то момент Карцев и Инна исчезли. Фёдор метался по комнате. Выхода не было. Ни двери, ни окон. Услышав стон, Фёдор замер и приложил ухо к стене. Они были там – Инна и Карцев.

«Господи, зачем я рассказал ему про нее?»

Представилось: она сидит на стуле, широко раздвинув длинные гладкие ноги, а Карцев послушно ей вылизывает, стоя на четвереньках. Инна держит его за волосы на макушке. И стонет, стонет, стонет.

Фёдор проснулся. Свет в комнате был серым. Приближалось утро. Он начал дремать, но встрепенулся, услышав стон наяву. Осторожно спустил ноги на пол и по стеночке двинулся к выключателю. Подумалось, что из-за шкафа вывалится призрак бабушки Биби и оторвет ему гениталии. Или напугает до смерти. И он сам станет призраком. Будет коротать вечность в компании старухи, слушая рассказы о последних золотых годах правления государя императора.

Вспыхнувший свет разогнал дурацкое наваждение. Фёдор поглядел на потолок и все понял.

«Ранние пташки», – подумал он с некоторой завистью.

На часах было начало шестого. И спать больше не хотелось. Он выглянул в окно, полюбовался безлюдным Львиным мостиком и старинными зданиями на другой стороне канала. Петербург в это осеннее пасмурное утро был красив и печален.

Фёдор оделся в домашнее, начистил ванную и принял долгий теплый душ. Обмылок с волосами он растоптал и затолкал в сливное отверстие. Вода, свежее мыло и шампунь взбодрили его. В медной турке, которую отыскал среди кухонной утвари, Фёдор сварил кофе. Разной посуды у бабушки Биби было много, и вся в идеальном состоянии. Но любимую кружку он все-таки привез с собой. Из того самого сервиза, подаренного Инной.

Вспомнив о ней, Фёдор подумал: «Не трогать телефон».

Но где он, кстати?

И побежал в комнату. Смартфон лежал в кармане штанов. Немного поколебавшись, Фёдор зажег экран. Мучиться в сомнениях, а не проверить ли сообщения в мессенджерах, ему не пришлось. От Инны был пропущенный звонок. Семнадцать минут назад, когда он стоял в душе и блаженно отфыркивал попахивающую канализацией воду.

– Так, – сказал он.

Стало тесно и жарко. Фёдор нажал вызов и медленно, как во сне, поднес смартфон к уху. Подумал почему-то, что она не ответит. Или окажется вне зоны доступа. Инна ответила после первого же гудка.

– Федя, – сказала она. – Послушай.

И замолчала.

– Да, – ответил он.

– Извини, если разбудила. У меня сегодня будет очень тяжелый день. И я скоро уже ухожу. Подумала, надо поговорить заранее.

– Да, – повторил Фёдор.

– Я опять не спала ночь. А ты?

– И я, – соврал он.

– Слушай, давай я перезвоню в ватсапе. Разговор серьезный.

– Серьезный? – переспросил он.

– Да. И мне кажется, нам надо видеть друг друга.

– Хорошо.

Он сел. Потом встал. Снова сел. «Серьезный разговор? Она уходит. Что же может быть серьезнее?»

Инна позвонила через пару минут. На экране появилось ее красивое лицо. Глаза были грустные. И смотрела она куда-то мимо.

– Говори, – сказал Фёдор.

– Так вот, – ответила Инна. – Ты сделал мне очень больно. Уже не первый раз. Но не суть. Когда мне больно, я кричу. Любой нормальный человек кричит, когда ему больно. Ты согласен?

Он осторожно кивнул.

– Ответь.

– Да, согласен.

– Ты думаешь, мне нравится ругаться? Нет. Я лишь пытаюсь донести до тебя важные вещи. По-другому ты не слышишь и не понимаешь.

Фёдор молчал. И так было понятно, к чему она клонит. Оставалось дождаться главных слов. С женщинами он расставался по-разному. Когда уходил сам, в него летели оскорбления, угрозы и бытовые предметы. Когда уходили женщины, то скандалов не устраивали. Серьезный разговор всегда начинался с длинной преамбулы. Она всегда была самой томительной. Но он никогда не перебивал. Знал, что если женщина просто говорит «я ухожу», скорей всего, вернется.

– Скандалы – это плохо, – продолжала Инна. – Но без них отношений тоже не бывает. Это нормально. Люди ругаются, потом мирятся. Ты согласен?

– Да, согласен, – пожал он плечами.

– У нас это происходит слишком уж часто.

«Вот сейчас скажет», – подумал он.

– Как ты думаешь, это обоюдная вина?

– Наверно.

– Нет! Ты бы на моем месте давно меня бросил. После твоих пропаж и ночных гулянок. Представь, я где-то шлялась, а ты не мог дозвониться. А потом явилась бы под утро в жопу пьяная. Да ты бы тут же ушел от меня. А если бы я написала книгу, в которой меня трахают три мужика, ты бы умер от ревности. И бросил бы! Да! Бросил! Но я этого не делаю. Я изо всех сил храню наши отношения. Кричу, ругаюсь, обвиняю. И знаешь почему? Потому что я люблю тебя! Как ты этого не понимаешь?

Фёдор застыл. И сердце его жадно стучало.

– Но мне все чаще кажется, что мы с тобой оказались в известной ситуации, когда один любит, а другой позволяет себя любить.

Фёдор подскочил и забегал по комнате. Слова путались. Он почти кричал, как сильно ее любит. И конечно, он виноват. Он совершил немало глупостей. И многие сцены в его книгах – ошибка. Он перепишет их заново ради нее. Инна внимательно смотрела и слушала. Фёдор распинался. Случайно плюнул в экран. Он уже готов был опять встать на колени и стоять хоть всю ночь. Но Инна перебила:

– А ты где сейчас? Ты у этого твоего Карцева? Постой, он не слышал наш разговор?

– Нет, нет. Он меня поселил в квартиру своей бабушки. Но ее тут нет. Она умерла. Я один.

– Хорошо, – сказала Инна. – Скажи еще раз. Ты любишь меня?

И Фёдор несколько раз повторил, что любит. Он не знает, как это доказать. Оторвать себе лицо? Съесть живую мышь?

– Федя, не говори глупости. Доказательство любви одно – отношение. И все. Понимаешь?

– Хочешь, я прямо сейчас брошу все и приеду?

– Ну нет. Я хочу, конечно. Но твоя работа важна. А недолгая разлука только укрепит отношения. Правда же? Покажи мне квартиру.

Фёдор переключил камеру.

– Тут я сплю. Там еще одна комната, побольше.

– Надо же, старая петербургская квартира, – сказала Инна. – Представляю, какая там атмосфера.

– А какой вид из окна!

Фёдор показал ей Львиный мостик:

– Нравится?

– Очень! Я тебе тоже сейчас кое-что покажу.

Инна стала опускать камеру. Она была в распахнутом халате на голое тело. Сидела в кресле, широко расставив ноги. Фёдору почудилось, что он чувствует ее запах. В последний момент Инна прикрыла пах ладошкой. Но ее средний палец пополз дальше и стал медленно двигаться. Затем на экране возникло ее ухмыляющееся лицо.

– Ты меня дразнишь, – сказал Фёдор.

– Дразню. И что ты мне сделаешь?

Инна снова опустила камеру. И продолжила себя ласкать. Фёдор сунул руку в трусы. Потом спустил их. Спохватился и поковылял от окна к кровати.

– Ты что там собрался делать? – спросила Инна. – Я сейчас отключусь.

– Нет, нет, пожалуйста. Я так скучаю. Я с ума сойду.

– Тогда просто смотри. Покажи мне вторую руку.

Она вернула камеру к лицу. Но плечо ее продолжало двигаться. Взгляд немного затуманился. Фёдор не отставал.

– Нет, Федя. Ты наказан! Иначе я правда закончу. В смысле отключусь. А потом закончу. Но ты этого не увидишь.

– Ладно. Я не буду.

– Умница. Хороший мальчик.

То, что одна рука была занята телефоном, ей нисколько не мешало. Инна трудилась так, будто пыталась распилить себя вдоль тела. У Фёдора пульсировали передние зубы. Все вокруг исчезло. Он смотрел и почти не дышал.

Инна слабо заскулила, потом протяжно застонала, изогнулась, задрожала и обмякла. Камера упала ей на грудь. Несколько секунд экран был темным. Слышалось лишь ее тяжелое дыхание. Потом появилось лицо.

– Ну вот, – сказала Инна. – Помирились. Разрешаю тебе пойти в ванную и побыть плохим мальчиком. А мне надо уже собираться. Федь, не теряйся. Пиши мне и звони.

– Да, любимая.

– Пока!

– Пока!

Он отложил смартфон и со спущенными штанами пошел в ванную.

8

Карцев явился к часу, как и обещал.

– А ты молодец, – сказал он с порога. – И правда, как огурец.

Сам он имел мрачный вид.

– Дело-то ответственное, – сказал Фёдор. – Как иначе.

– Хорошо, что ты так относишься.

Карцев прошелся по квартире, заглянул в комнаты.

– Как? Обживаешься?

– Нормально. Только соседи под утро устроили поебушки, разбудили меня. Но и хорошо. Вовремя.

Фёдору хотелось похвастать, что он помирился со своей девушкой. Без подробностей, конечно. Карцев перебил:

– Какие еще соседи?

– Ну сверху. – Фёдор показал пальцем на потолок. – Хорошо так стонали.

Карцев посмотрел вверх. Потом на Фёдора:

– Федь, ты на последнем этаже живешь. Ты чего? Там уже чердак.

Фёдор тоже посмотрел вверх:

– А кто же это тогда? Может, бомжи?

– Еблись?

– Ну.

– Или мыши пищали. А тебе почудилось.

– Тут есть мыши?

– Не знаю. Вряд ли. Но дом-то старый. Все возможно.

– Может, мне приснилось?

– А чего тебе снилось?

Фёдор запнулся и соврал, что не помнит.

– Ладно. Не бери в голову. Пошли.

Карцев приехал на своей унылой «Калине». Она стояла в конце переулка. У входа в рюмочную Фёдор заметил вчерашнего тезку-ханыгу. Тот покачивался и безостановочно широко зевал.

– Слушай, – сказал Карцев, когда отъехали. – Я тебе одну вещь вчера не сказал насчет Панибратова. Он непростой тип.

И сделал рукой движение, будто вворачивал лампочку.

– Во-первых, он бывший гэбист. Причем служил в Пятом управлении.

– Я с диссидентами не связан, – сказал Фёдор.

– Очень смешно!

– Чего ты так переживаешь? Чем он сейчас занимается?

– Официально сосисками, сардельками и колбасами. А неофициально – не знаю. Но знаю, что на сардельках столько не заработать, сколько у него есть. Думаю, он через кино хочет что-то отмыть.

– Через наше кино можно только смыть, – ответил Фёдор.

– Не скажи. Можно и заработать.

– Как ты вообще на него вышел?

– Ну так, – пожал плечами Карцев. – Искал инвестора. Через знакомых выяснил, что есть человек, который хочет вложиться в кино. Я подсуетился, пока не увели. А главное! Он смотрел мой фильм «Щекотунчик». И ему понравилось.

– «Щекотунчик»? Это о чем?

– Я тебе покажу. Он о киллере по прозвищу Щекотунчик. Криминальная драма. Любовь, смерть и вся хуйня.

– А во-вторых?

– Что «во-вторых»?

– Ты сказал, что, во-первых, он из бывших. А во-вторых?

– Я его немного побаиваюсь.

– Потому что он гэбист?

– Нет. За это я его презираю.

– А зачем тогда деньги у него берешь? – спросил Фёдор.

– Слушай, – задергался Карцев. – Только этого не надо! Совестью моей решил поработать? Эти деньги пойдут на искусство. А не на блядей и яхты. Благородное дело!

– Деньги, конечно, не пахнут, – сказал Фёдор.

Карцев злобно покосился на него:

– Не обижайся, Жень.

– «Не обижайся», конечно, как же.

– Я вот с девушкой своей помирился. И счастлив.

– Какой девушкой? У тебя есть девушка?

– Ну да. Я вчера немного рассказывал. Где-то перегнул, наверно.

– Я помню, что ли?

«Ну и хорошо», – подумал Фёдор.

Они остановились у старинного трехэтажного особняка.

– Офис его? – спросил Фёдор.

– Один из…

Карцев позвонил в массивную дверь. Выглянул охранник и впустил их. В вестибюле они по очереди прошли через рамку. Поднялись на последний этаж и очутились в небольшом холле. Навстречу вышла симпатичная черноволосая девушка.

– Господин Карцев? Господин Собакин? Меня зовут Зофия. – Она приложила руку к груди. – Через букву «з», не «с».

– А сокращенно как? – спросил Карцев. – Зоня?

– Мое имя не сокращается, – сказала она без улыбки. – Пожалуйста, подождите.

И зашла в кабинет.

Они сели на диванчик. Карцев полистал журнал. Хмыкнул.

– Это какой-то колбасный вестник. Тут сплошные сосиски и сардельки. О, еще шпикачки.

– Сам же говорил, – тихо отозвался Фёдор.

Вернулась Зофия.

– Выключите, пожалуйста, звук в телефонах. И проходите.

Она пропустила их и закрыла за ними дверь. Они оказались в небольшом и скромном кабинете. За столом сидел худощавый, очень бледный мужчина непонятного возраста с коротким светлым ежиком на маленькой голове.

– Здравствуйте! – сказал он и вышел навстречу, протягивая руку.

Панибратов оказался маленького роста. Фёдор смутился. Сосисочный олигарх едва доставал ему до груди. Ручка у него была почти детская. Мягкая. Хрупкая. И голос будто подростковый.

– Здравствуйте, Игорь Игоревич, – сказал Карцев.

– Присаживайтесь.

Они сели к столу. Фёдор увидел на стене странную картину. На ней ничего не было. Только рама, в которую вставили холст. Панибратов заметил его взгляд. Потом сказал:

– Евгений Витальевич, хотите выпить?

– Я за рулем, – ответил Карцев.

– Хотите, но за рулем? Понимаю. Руль – это святое. Ну а чего-нибудь хотите? Может, стакан минералки?

– Нет, спасибо.

– Нет, спасибо, – повторил Панибратов. – А зачем вы приехали?

– То есть?

– То есть, – опять повторил Панибратов. – Так мы с вами все обсудили. А мне хотелось познакомиться с будущим автором. Или вы хотите послушать наш разговор? Вряд ли вам будет интересно.

Карцев поерзал.

– Ага, да, конечно. Я что-то не подумал.

Он встал, немного потоптался и вышел. Панибратов уставился на Фёдора. Глаза у него были светлые. Фёдору вспомнилось, как в детстве мама привела его к стоматологу, завела в прохладный кабинет и оставила наедине с врачом. Ощущения были очень похожи.

– А Собакин – настоящая фамилия? Или псевдоним? – спросил Панибратов.

– Настоящая, – ответил Фёдор. – Мама говорила, мы далекие предки Марфы Собакиной.

– В смысле потомки?

– Да. То есть потомки.

– То есть потомки, – улыбнувшись, вздохнул Панибратов. – Тогда вы и потомок Скуратова. Не ельцинского прокурора, того, что со шлюхами кувыркался. Помните? А Малюты. Он ведь был родней Собакиных. Не знали?

– Нет.

– Нет.

Панибратов задумчиво уставился куда-то в угол. Будто ушел в воспоминания и забылся. Фёдор снова покосился на картину, а когда вернул взгляд, увидел, что Панибратов смотрит на него в упор.

– Нравится картина? – спросил он.

Фёдор пожал плечами:

– Я не очень разбираюсь в живописи.

– И не надо разбираться. Просто нравится или нет? Мне вот очень нравится. Но что-то вы напряжены, Фёдор Андреевич.

Он вылез из кресла, заглянул в сервант и вернулся с бутылкой коньяка и стаканом. Налил, сделал глоток, спохватился.

– А стакан-то у меня один тут всего. Остальные поколотились. И забываю купить.

Он подвинул бутылку:

– Да вы так, не стесняйтесь. Ну? За ваше здоровье!

Фёдор взял бутылку, помедлил и отпил из горла, глядя на Панибратова. Тот улыбнулся, отсалютовал стаканом.

– Я прочитал две ваши книги. Мне понравилось. Крепко. Некоторые сцены смутили, правда. Там, где герой мочится любовнице на лицо, скажем.

Фёдор поперхнулся:

– У меня такого нет.

– Жаль, конечно, вам премию не дали, – сказал Панибратов. – А кому ее дали?

– Каргополову.

– Каргополова я не помню, – улыбнулся Панибратов. – Хотя раньше имел тесные связи с Союзом писателей. В советское время еще. Повидал вашего брата.

Он вдруг стал строгим, почти злым.

– Много читал. Чего они там только не писали. – И добавил: – Друг на друга.

Засмеялся:

– Салют!

Поднял стакан. И Фёдор послушно отпил из бутылки.

– Уже придумали, о чем будет ваш сценарий?

– В общих чертах.

– Ну-ка?

– Любовь, смерть.

– Мне нравится, – улыбнулся Панибратов. – И вы мне нравитесь. Вовсе не похожи на извращенца. Хотя и пишете иногда такое… Но талантливо!

– Спасибо, – чуть слышно произнес Фёдор.

– Да не за что, Фёдор Андреевич. Не за что. А это мой портрет, – добавил Панибратов и показал на картину. – Что же вы молчите? Хотя вы, писатели, народ неразговорчивый. Забирайте коньяк.

Фёдор взял бутылку и неуверенно поднялся.

– Да-да, – кивнул Панибратов. – Всего доброго! Рад был знакомству.

Из-за стола он на этот раз не вышел и руку не протянул.

– До свидания.

В холле никого не было. Фёдор проверил смартфон. Карцев написал, что ждет на улице.