Текст книги "Тутаев. Это моя земля #киберпутеводитель"

Легенда о Карачуновском камне
Дарина Бычкова

Много лет назад на Романовской сторонушке появился камень, и прозвали его Карачуновским. Был он очень большой, говорят, размером с дом. Ни один прохожий не мог мимо этого камня пройти, каждому хотелось его расколоть, да силушки не хватало.

И вот услышали об этом камне три романовских силача и решили проверить, смогут ли они сдвинуть с места эту глыбу-камень.

Отправились в путь-дороженьку. Много приключений случилось во время дороги, прежде чем они добрались до места. А находился этот необычный камень в трех верстах от села Дмитриевского Романовского уезда в деревне Карачуново.

Долго романовские богатыри-силачи пытались расколоть тот камень: и так, и эдак пробовали. Всю силушку израсходовали, но не поддался им камень! Так ни с чем и вернулись в Романов. И сгинули, никто о них больше ничего не слышал.

А камень тот и сегодня на том же месте стоит, кто к нему прикоснется, тому силу богатырскую он дарит. Приходите и вы, люди добрые, к Карачуновскому камню, получите силушку и здоровье!

Справка об объекте

Карачуновский камень

адрес: Находится в 1,5 км от села Дмитриевское,

деревни Карачуново уже нет

Камень огромных размеров. По преданию многие романовские богатыри пытались его расколоть, но пока это никому не удалось. Камень так и ждет своего героя.

Зелье удачи
Дина Шехур

Артем стоял за низким заборчиком и смотрел, как играют взрослые ребята. Мороз щипал кожу, и иногда приходилось прижимать варежки к щекам. А разгоряченные мальчишки носились на коньках в одних кофтах. Скинутые куртки валялись большой грудой на заснеженной скамейке.

– Ура! Гол! – вопили ребята, похлопывая друг друга руками в толстых перчатках.

Расстроенный вратарь (единственный играющий в теплой куртке) постукивал клюшкой по льду.

Пар вырывался из кричащих ртов, и сами мальчишки, казалось, парили.

Игра уже заканчивалась, и веселые, довольные хоккеисты потихоньку подъезжали к заваленной скамье и разбирали свои вещи. Кто-то переобувался, кто-то еще делал пару прощальных кругов по иссеченному льду катка.

И у Артемки есть коньки. Хорошие, новые – папа купил. И даже клюшка есть: дед нашел старенькую. Разбирал в сарае и нашел на радость Артемке. С тех пор Артем каждый день приходил к катку.

– Опять пришел играть проситься? – неожиданно услышал он голос рядом.

Антон, самый старший у ребят и главный в команде хоккеистов, хмуро посматривал на зрителя.

– Антош, ну возьмите меня тоже играть, – привычно заканючил Артем, – у меня вон какие новенькие коньки!

И приподнял ногу, стремясь показать.

– Нет, – строго пресек его хоккеист, – ты маленький еще. Да и тренироваться надо, а ты даже толком ездить не умеешь. Наверное.

– Я тренировался, – поспешно возразил Артем, – вы уходите, и я тут катаюсь, тренируюсь. Даже вон, Машку просил мне шайбу забивать. Пару раз отбил! – тараторя, хвастался мальчик.

– Пару раз отбил, – передразнивая Артема, рассмеялся Антошка, – вот вырастешь и приходи. – И махнув ребятам рукой, побежал их догонять.

Обойдя заборчик и вкатившись в небольшой проем, несостоявшийся хоккеист уверенно заскользил по льду, мысленно соображая, как же уговорить неуступчивого Антона. «Вот как можно научиться и натренироваться, если тебе даже одного разика поиграть не дают?» – недоумевал Артем, разбегаясь с клюшкой в руке и стараясь копировать примеченные движения мальчишек.

Весь в снегу, громыхая коньками, уставший, он поднимался на свой третий этаж. Бабушка, как обычно, поохала-поахала, отряхнула веником снег с куртки. Пока раздевался, Артем все думал о том, как бы ему попасть в мальчишечью команду. Не маму же просить, в конце концов.

Заглянул в комнату к сестре. Та смотрела свой любимый фильм. Махнул рукой и понес сушиться варежки на батарею.

«Кто приготовит более-менее сносный напиток живой смерти, получит от меня пузырек Феликс Фелицис», – раздавалось в приоткрытую дверь из комнаты сестры.

Артем не прислушивался. Маги, волшебники, это конечно здорово. Но ему бы в команду. Играть в хоккей. Вот бы волшебное зелье какое. Чтоб выпил его – и сразу тебя в команду приняли. И Антошка бы только восхищался, что такого хоккеиста хорошего взял.

«Жидкая удача… Все, за что вы ни возьметесь, будет вам удаваться… По крайней мере пока длится действие зелья»… Артем услышал обрывки фраз и застыл на месте.

«Точно! – от радости он подпрыгнул, – надо приготовить зелье удачи».

И побежал на кухню.

– Артемочка, – тут же обрадовалась бабушка внуку, – тебе чаю горяченького сделать с мороза-то?

– Нет, бабуль, спасибо! Я сам!

Бабушка только всплеснула руками и ушла из кухни. А мальчик занялся алхимией.

Вскипятил чайник, сполоснул кружку, налил заварки из чайничка поменьше.

«Что бы еще добавить?» – крутился в голове вопрос.

Открыл холодильник. На нижней полке в блюдце лежал лимон.

«О!» – про себя воскликнул мальчик и схватил его.

Артем не любил лимоны. Считал, что они невкусные. «Хорошее зелье должно быть невкусным», – почему-то решил мальчик. И отрезал сразу две дольки, положил в чашку.

Потом приоткрыл дверцу шкафа, принес стул, влез на него и с верхней полки достал термос. «Зелье надо настаивать, целую ночь», – подумалось ему.

Перелил содержимое чашки в термос, походил по кухне, позаглядывал в шкафчики и добавил в зелье еще пару леденцов (чтоб слаще было), одну звездочку гвоздики (из бабушкиной баночки), щепотку корицы (уж очень вкусно пахло), какой-то засушенный листик (лежал рядом с большой железной банкой кофе).

Заглянул внутрь термоса. «Маловато», – мелькнула мысль, и он смело добавил кипятка и закрыл крышку.

Настаиваться понес в свою комнату на подоконник.

На следующий день, увидев в окно, что ребята собираются на катке, экипировался и отхлебнул из термоса. Было не сильно горячо. Терпко. Немного кисловато. Артем почувствовал прилив сил и уверенности. Подержал термос в руке, хотел было поставить снова на подоконник, но, подумав, сунул в широкий карман зимней куртки. И смело зашагал на улицу.

Подходя к катку, он увидел, что народу-то сегодня побольше будет. Тут не только команда Антошки. Еще и постарше ребята.

– А ну, мелюзга, освободите каток, – подойдя ближе, услышал Артем, – нам тренироваться надо.

– Это наш каток, – грозно ответил Антон, – мы тут давно тренируемся.

– А давай так, – улыбаясь и подмигивая своим товарищам, предложил старший мальчишка, – мы разок сыграем, и проигравший освобождает каток. Только вам еще одного игрока надо. Мы привыкли по правилам играть. А вас – на одного меньше. Найдешь игрока? Сыграем?

Артем понял, что вот он его шанс, бегом подбежал к Антону и встал рядом. Антон окинул его взглядом, вздохнул и, махнув рукой, соглашаясь, сказал:

– Да, сыграем! Выигравший тренируется на катке, а проигравший уходит. Только нам коньки надеть надо.

И все ребята пошли к единственной скамеечке.

Артем тоже снял куртку. Как хорошо, что свитер теплый бабушка заставила надеть. В кармане булькнуло.

Мальчик подбежал к Антону:

– У меня в термосе зелье удачи! Давайте все по глотку выпьем?

Антон удивился, но возражать не стал. И все ребята их команды выпили по глотку.

***

«Пять – ноль, пять – ноль! Я теперь герой, я теперь в команде!» – песней крутилось в голове Артема, когда он довольный поднимался по лестнице домой.

Справка об объекте

Каток

адрес: Тутаев, ул. Промышленная, 4

В Тутаеве появился необычный каток с подсветкой. В городском парке на месте бывшей детской площадки залили каток. Дети с родителями восприняли новость с большим энтузиазмом.

Все выходные дни и рабочие вечера каток многолюден. На большом корте гоняют шайбу, здесь же предпочитают «рассекать» лед опытные любители бега на коньках. Детям в такой круговерти кататься сложно и опасно. Именно для них рядом был сформирован корт поменьше.

Письмо бабушке о Любви
Элина Авдонина

Здравствуй, бабочка моя!

Давно я тебе не писала. Радостью поделиться охота. Расскажу тебе историю, которая многое изменила в моей жизни. Попробую сделать это так, как ты мне сказки в детстве в блокнотик записывала. А потом дарила мне его, когда я в город от тебя возвращалась. Как же я любила эти сказки! Мы называли их попутными сказками для взрослых девочек. Помнишь?

Бабуль, я столкнулась с Любовью. Сначала меня это «раздробило на кусочки, а потом научило летать» – так ты написала в одной из своих сказок. Я в очередной раз поняла, как это. Но нынешнее понимание совсем иное, ранее мне незнакомое. И произошедшее открытие легко, будто в насмешку над моими полуторагодовалыми страданиями, избавило меня от них. Одним разом. И сделало счастливой в ситуации, когда, казалось бы, это невозможно. Странное ощущение, я еще не привыкла, но мне нравится.

Все началось с того, что мои приятели попросили свозить их, безлошадных, в кузницу на другом конце города, что-то там им обговорить надо было с кузнецами, по личному. Я согласилась, с тем условием, что мне удастся попасть внутрь и посмотреть на процесс, в кузнице я еще не бывала, интересно же.

Приехали мы, зашли в какую-то дверь и очутились в подсобке. Там мужики пили чай с «ушками», с печеньем в смысле. Нас тоже угостили.

Потом кто захотел, пошел в кузню. Главный кузнец, как я его успела обозвать за наше короткое знакомство, принялся экскурсию проводить.

Кузница, скажу я тебе, – место особенное, сам процесс это предполагает. А так как кузнецы оказались художниками, то кузня, которая являла собой каменный цех со вторым светом и кран-балкой под потолком, тут и там была заставлена разными диковинными штуковинами. Само помещение оказалось больше, чем я ожидала, точнее выше. Около дальней стены, примерно посередине и немного поодаль от нее, стоял горн, кой я так жаждала увидеть поближе, а метрах в двух от него пара наковален. В очаге догорал огонь. Кругом стояли верстаки, размещались кузнечные инструменты, уголь, приспособы, готовые изделия или их части, лежал металл.

Лавируя между всем этим, мы встретились с главным кузнецом и прошли мимо друг друга, на миг зацепившись взглядом левых глаз. В прямом смысле: мой левый глаз посмотрел в его левый глаз. Вот с этого все и началось.

Я увидела там бесконечность. Увидела и увидела, мало ли чего я могу увидеть, недаром сказочница. На заметку этот момент взяла, подумала: «Пригодится в какую-нибудь сказку», и айда любопытство свое удовлетворять в новой обстановке.

По пути к горну я, конечно, ринулась проситься в кузнецы, попробовать очень хотелось, чтобы процесс почувствовать. На что художник, один из кузнецов, весьма колоритный экземпляр – с бородой и трубкой, при подтяжках, с тихим спокойным голосом и с хитрой улыбкой, – предложил мне для начала на пластилине потренироваться. Взял с полки небольшой кусок фиолетового с разноцветными – желтыми, голубыми, красными, розовыми, коричневыми, зелеными – прожилками пластилина и протянул его мне. Потом взял еще один, другого цвета, и вручил моему приятелю, который тоже попробовал ковать проситься. А я ж заслуженный декоратор да нянька, что мне пластилин полепить?! Ладно, думаю, слеплю что-нибудь, пусть посмотрят. Может в другой раз и выковать чего дадут, научат инструмент в руках держать. Стала машинально тискать пальцами податливую массу, а по пути рассматривать все и расспрашивать.

Экскурсовод охотно отвечал на вопросы и радовался нашему интересу, много улыбался. В то время, когда нам демонстрировали собственно процесс ковки, он куда-то смылся. Наблюдая за огнем и железом, я почувствовала, что позади меня кто-то прошел, и краем глаза увидела, что он направился к лестнице. Не обратив на это особого внимания, я вернулась к созерцанию превращения металла в металл. А через несколько секунд почувствовала, ощутила затылком, спиной и прочими частями организма, как сзади что-то очень большое, гораздо больше, чем я сама, осторожно касается меня по всей поверхности тела. Я повернулась на сто восемьдесят градусов, но никого не увидела. Только хозяин кузни маячил на верхнем ярусе. А это нечто, похожее на невидимую волну, прошло насквозь и поглотило меня, вобрало внутрь, распространяясь дальше. Будто качество пространства в кузнице изменилось, энергетика, если тебе так будет понятней.

Со мной порой происходят странности, поэтому удивление произошедшим вытеснилось любопытством и быстро меня покинуло.

К тому времени все экспонаты кузнечной работы внизу были обласканы вниманием, дошла очередь до тех, которые обитали наверху. На основательный настил, деливший собой помещение на два уровня и прикрывавший примерно треть кузни, вела широкая металлическая лестница. Мы поднялись по ней и увидели там несколько интересных кованых изделий.

Среди них были изящные, замысловатые в исполнении вещи, но мое внимание привлекло внушительных размеров сердце на вертикальной подставке. Не анатомическое сердце, символическое, такое, каким люди привыкли его изображать, только объемное. Смотрю я на него, ничего вроде особенного – множество узких металлических лент рядами и зигзагами уложено подобно черепице. «Хорошая броня», – подумала я, вспомнив о собственном искалеченном органе. В этот момент главный кузнец легко коснулся металлического сердца, и оно распахнулось пополам, на манер шкатулки. Это случилось так внезапно, неожиданно, что я подскочила, слегка вскинула руки и ахнула в изумлении. Мне очень понравилось полученное впечатление. Экскурсовод широко улыбнулся и прикрыл верхнюю створку металлического сердца, вернув ему неприступность.

Подумалось, как вариант в открытое сердце можно посадить цветы, размеры для небольшого вазона изделие имело вполне подходящие.

Позже, примерно через год, я вспоминала этот момент и задавалась вопросами. Неужели его сердце действительно настолько пустое? Отчего я тогда так обрадовалась этой пустоте и почему внутри ничего не было? Ведь такого не может быть, если добрый человек творит красоту. Или может?

Побыв еще немного в кузнице, мы вернулись в подсобку, чтобы попить чая, прежде чем покинуть это волшебное место. Пока главный кузнец запирал ворота кузни, мы успели разлить чай по разномастным кружкам.

Художник протянул мне руку, и я поняла, что он хочет ближе взглянуть на мое пластилиновое произведение. Отдала и стала ждать вердикта. Он повертел вылепленную мной фигурку и предположил: «Шляпа?» Меня позабавил ход его мысли, потому что сама я видела в безделушке вовсе не шляпу, а музыкальный инструмент. Поделка представляла собой длинную колбаску, скрученную вокруг своей оси и завернутую несколько раз в плавные повороты, какие бывают, когда вяжут сложный узел. С одной стороны пластилиновая колбаска была узкой, с едва заметным кантиком-мундштуком, а с другой стороны раскатана в широкий раструб, как у валторны.

В подсобку вошел наш экскурсовод и сел за стол напротив меня.

– Это духовой инструмент, – сказала я ему и пояснила: – Труба, инопланетная или сказочная, как вам удобней.

Но художник упорно обзывал поделку шляпой, я не расстроилась и пошутила:

– Сказочная шляпа!

Главный кузнец улыбнулся каламбуру, а я, к своему удивлению, высказалась на тему того, что чувствую себя попавшей внутрь чуда.

Художник этому совсем не удивился, меня же собственное поведение почему-то засмущало.

Потом я не раз думала, что же все-таки тогда у меня получилось: духовой инструмент или шляпа? А если шляпа, то в какую сторону «сказочная»?

Мы с экскурсоводом стали часто видеться, общаться. Сначала по-приятельски, потом ближе. Он подпускал меня к себе очень близко, хотя ему это было не свойственно. Как и мне, с некоторых пор, но я сделала то же самое. Мы наслаждались обществом друг друга, будучи каждый самим собой. Он показал мне кусочек себя, и тот мир, который я в нем увидела, был настолько прекрасен и велик, что я бы не могла придумать лучше. До сих пор не могу. Это было восхитительно.

Израненные души подобное стечение обстоятельств настораживает. Мы начинаем рассуждать, насколько этот мир, который мы видим в объекте непреодолимого влечения, иллюзорен. Не поторопились ли мы в суждениях о человеке, перед которым рискнули отключить внутреннюю защиту?

Очень внезапно кузнец ушел в глухую несознанку, и я принялась рушить. Но мои иллюзии получились сверхпрочными, сколько я их не раскачивала логикой, опытом, глупостью своей, стояли намертво. Я не понимала, почему он так резко ограничил мне доступ к себе, в свой мир.

Потом вспомнила Цезаря, если ему верить, мысль об опасности ослабляет отвагу и быстроту. От покалеченных нелюбовью любовь требует отваги. Кто знает, какую опасность увидел во мне мой кузнец. Мне было неизвестно, возможно, в прошлом люди ранили его даже сильнее, чем меня.

Вариантов мотивации для такого поведения я могу найти множество, не исключая самые худшие и самые лучшие. Расчет был на то, что если я в нем, как в человеке, не ошиблась, один из вариантов его самоустранения: для того чтобы я к нему не привязывалась, потому что мои чувства не взаимны.

Значит, он наполнен добротой и любовью, но она не для меня. И это восхитительно, потому что объясняет мое любование им. Я сама так поступала с другими, когда понимала, что не смогу дать им столько любви, сколько они хотят. С той лишь разницей, что прямо им об этом говорила. А с ним я… Это невозможно объяснить.

Меня мучил вопрос: почему он мне не скажет прямо? Это же так просто и стопроцентный вариант вырвать иллюзиям корень. На себя злилась. Пыталась себя убедить, что проморгала явные предупреждения Вселенной: в глазах пустота, в сердце пустота, а она, видите ли, его любит…

Действительно, сказочная шляпа выходит.

Не понимала сама себя, убеждала: «Все ведь очевидно, просто ты боишься взглянуть правде в глаза».

Долго старалась на логику опираться и к голосу разума прислушиваться.

Как только себя не уговаривала, как только не пыталась выкорчевать его из души. Даже просила гадость мне какую-нибудь сделать подлую, знала, что это безотказный способ обличить иллюзии насчет человека и избавиться от боли. А боль была бездонная. Ничего не помогло. Даже то, что уже когда-то помогало.

А потом со мной аппендицит случился. То есть это позже выяснилось, что аппендицит. Изначально врачи диагноз поставили неутешительный. Будем, говорят, в срочном порядке кишки у тебя вынимать, мыть-полоскать, а потом обратно укладывать. Мужайтесь, дамочка, надейтесь на лучшее и молитесь, потому как вероятность летального исхода даже при идеальной операции составляет аж двадцать процентов.

С моей удачливостью да мнительностью я не на шутку струхнула. Все, думаю, приплыли. В общем, подготовилась я морально к варианту не вернуться живой из операционной, а когда медсестра с каталкой за мной пожаловала, меня как переклинило. Схватила телефон и написала ему, мол, так и так, еду на операцию, могу не вернуться, на всякий случай знай, что я тебя любила. И что-то еще, от страха позабыла что. Но не суть, главное, что «перед смертью» ринулась писать ему.

Очнулась в другой палате, живая, чувствую себя лучше, чем ожидала. Мама с теткой на меня смотрят, улыбаются. Оказалось, всего лишь аппендицит был и еще в брюхе лимфоузлы воспалились. Ошибку свою врачи обнаружили, только когда меня разрезали.

Каждая женщина знает, нельзя за мужиками бегать, звонками и посланиями их закидывать, не любят они назойливых. Не звонить – это проще простого, а вот не писать… Я старалась не писать. У меня плохо получалось. Желание разобраться в ситуации было сильнее меня.

Накатывали на меня периодически приступы письменности. А как я могла ему не писать? С кем, кроме него, мне еще обсуждать интересующие вопросы? От этих писем в одну сторону легчало, как от психотерапии. Так ему и написала из больницы: читай – не читай, хоть в сеть выложи, хоть на смех подними, я не против. Главное, чтобы я не плакала. Осточертеет – заблокируй. Но он ничего не делал, только читал. Зачем, спрашивается?

Знаешь, бабушка, в период тесного общения мы много разговаривали, но о главном только молча. А когда он пропал, изолировался, я боялась, что все себе просто напридумывала. Рассматривала этот вариант целый год как наиболее очевидный. Но в нашу последнюю перед очередным долгим периодом безмолвия встречу… Он так жалел меня, как жалеют только любимых. Без слов, притяжением ладоней, касаниями моей буйной головушки, молчанием долгих объятий. Меня ослабили страх и разум, а он очень устал. Мы оба еще не ответили себе на все вопросы, нам это еще предстояло.

А потом, уже после аппендицита, через полгода с момента нашей с ним последней встречи, со мной вдруг случилось нечто неописуемое. Глубоко индивидуальное переживание, сильно похожее на прозрение, на преображение, на открытие… Я чувствовала безграничную радость! Меня это сначала поболтало в эйфории, а потом умиротворило, исцелило, наполнило силой. Уверена, ты бы меня поняла.

Тут недавно одна старая знакомая, с которой мы списываемся раз в полгода, спросила меня о любви. Не знаю, почему спросила, и не знаю, почему меня, но состоялся у нас с ней такой разговор.

Она мне написала: «Я все чаще стала думать, а что вообще такое эта любовь?.. Ну, мать – дитя, понятно. Даже к животному понятно. А вот к другому абсолютно чужому человеку, которого ты вообще не знал и не ведал о его существовании и вдруг жить без него не можешь. Ерунда какая-то полная! А ты говоришь, поняла. Объясни в двух словах, раз поняла».

Я ей ответила, что Любовь – это Бог. Что теперь я понимаю людей, которые уходят в монастырь. Что в одной из моих сказок есть утверждение, что Любовь между Жизнью и Смертью рождает Мир. Предложила посмотреть на это как на математическое выражение. Наверное, потому что на тот момент сама я словами свои ощущения еще не формулировала, и, по большому счету, сомневаюсь, что это возможно сделать, по крайней мере, без сказочной упаковки – слишком необычное меня посетило переживание.

Ее мой ответ не устроил, и она перефразировала вопрос: «Лучше скажи, как это вообще жизнь твою изменило? Вот то, что ты все это поняла. Лично тебе что это дало?» Я сказала: «Лично мне Любовь дала неописуемую радость и простор, умиротворение. И страх прижал хвост». «Офигеть!» – прилетело мне в ответ. Прости, бабуль, за «офигеть», но слово подходяще, позволь его из песни не выкидывать. Я ответила: «Ну да, собственно, я и офигела, когда нашла радость не где-нибудь, а внутри себя. Оказывается, мне было больно оттого, что я убивала Любовь. Но она меня победила, и я сдалась, признала ее превосходство. Разжала руки на ее глотке, перестала душить. И вдруг она развернулась во все стороны, огнем изнутри разорвала мой кокон, и разметалась повсюду вихрями, и позволила мне парить внутри себя». Об остальном, говорю, позже в сказке почитаешь.

За всю жизнь я встретила только трех женщин, которых могу назвать подругами, и все они говорили мне: «Хватит ждать, пора забыть и жить дальше, замуж выйти, пока зовут».

А я не хочу забывать. И это не мешает мне жить. Не понимаю, почему люди так думают. То, что я испытала благодаря ему, благодаря нашей встрече, ни на что не променяю. Это прекрасно! Любовь позволяет касаться друг друга сквозь пространство и время. Потому что Любовь – это самое сильное намерение. Все зависит от того, на чем оно основано.

Моя Любовь основана на Вере, что в нем я видела не пустоту, а Дух. В этом случае все встает на свои места. Именно это послужило импульсом для моего понимания Любви. Могу и ошибаться, но вряд ли.

Когда я объяснила это одной из подруг, она спросила, что я теперь буду делать с этой своей любовью. А я об этом и не задумывалась. Как бы пафосно ни звучало, решила, что подарю ее людям. Великолепное впечатление, почему бы и не поделиться. Те, кто был испытан Любовью, часто так поступают. Иногда это помогает следующим пройти испытание.

Мне помогло, они мне помогли, те, кто вышел победителем из схватки с Нею. Как-то так, бабулечка. Теперь вот роман пишу, детективно-комедийный, со второстепенной любовной линией. Будет хорошая, большая, красивая сказка со счастливым концом.

Пока что это был мой самый удивительный опыт. И, я тебе скажу, оно того стоило! Не знаю, какие еще открытия мне позволит совершить Жизнь, но об этом я точно не жалею. Жалею только, что в нарды с ним так и не сыграла.

Хорошо, что ты меня понимаешь, понимала. Часто тебя вспоминаю, бабочка моя. Скучаю по тебе и прошу за меня порадоваться. Может, когда и свидимся, поболтаем. Кто знает, как на самом деле устроен этот мир?

Справка об объекте

Музей кузнечного дела «Романовский гвоздь»

адрес: Тутаев, ул. Ленина, 52

В экспозиции музея представлены кованые изделия XIX – XX веков, изготовленные династиями мастеров кузнечного дела Тутаева, который до революции 1917 года назывался Романов-Борисоглебск. Так, посетители могут увидеть весы, безмены, уличные фонари, якорь романовского производства, гвозди, качество которых оценил еще Петр I, приказавший именно их использовать при строительстве первых русских кораблей, а также меха, наковальню и другие орудия кузнечного дела, которыми пользовались мастера в XIX веке.