Текст книги "Зимняя жара. Реальное фэнтези – Том III – Ложная правда"

Гел распахнул ворот шубы и долго смотрел на обоих собратьев, ничего не говоря и даже не мигая. Левой рукой он медленно вынул из дупла высокий железный кубок с напитком и сделал несколько глотков. Гури представил, что в такой позе он провёл все эти дни, ожидая вестей о беглецах.

– Как это могло получиться?

– Мы были уверены, что спасаем Чарка, – начал Гури.

– Я не про него! С ним и с ней мне как раз всё понятно. Я имел время подумать и решил, что они не достойны нашей заботы и спасения. Когда-нибудь мы найдём их кости. Забыть и выплюнуть! Я про другое. Как мы могли потерять семерых от рук вонючих девок? – Голос Гела звучал по обыкновению негромко, но было видно, что в груди у него всё клокочет. – Семь воинов лежат на расстоянии полёта стрелы от дома! Лучшие воины Тикали!

– Гел…

– Что скажут остальные? Что я проиграл каким-то Вулчаки?!

– Они больше не сунутся…

– Правда? Так я должен радоваться?!

– Нет… но они больше не сунутся. – Гури был уверен в своих словах, но понимал, что цена им – плевок и только.

Ему на выручку пришёл Хок. Прочистив для порядка горло, он поведал Гелу, что нападавших было, по меньшей мере, в три раза больше их стаи. Убедиться в этом может всякий, кто проверит, сколько оружия и одежды они принесли с собой в стойбище.

– Они видели наши следы и поджидали на темных склонах оврага с натянутыми луками. Все, кто погиб, погиб от первых стрел.

– Я всегда думал, Гури, что у тебя чутьё на врага, – заметил Гел, помолчав.

Хок снова опередил с ответом:

– Гури не было с нами. Я был за старшего.

Гел вопросительно поднял бровь и снова отхлебнул из кубка.

– Хок, я ценю твою смелость, но, может быть, Гури сам расскажет, как он прозевал волчиц?

Отступать было некуда. Сейчас его вес должна была перевесить правда.

– Нам встретился тот воин, о котором я тебе когда-то говорил, Гел.

– Уж не тот ли, которой помешал нам перед зимой захватить Дом илюли на окраине? Один против нош-нош?

– Ты так его назвал, – кивнул Гури. – Вообще же его имя звучит Дэс’кари Сину. На его языке это означает нечто вроде «лучшее время умирать». Его учили убивать, и он оказался хорошим учеником.

– Ты мне, помнится, говорил, что знавал его отца.

– Да, старика убили на озере, и сын поклялся за него отомстить. Он решил, что виноваты мы и потому напал тогда на наших братьев. Теперь он знает больше. Он рассказал мне, что в смерти отца оказались повинны илюли. Он будет мстить им.

– Означает ли это, что отныне я могу мочиться, не боясь, что у меня между ног вырастит стрела?

– Гел, – снова не выдержал Хок, – этот человек одной палкой убил стольких волчиц, скольких я за всю свою жизнь!

– Мне казалось, ты убил их больше одной.

– Чтобы мне поверить, надо было это видеть. Он был неуязвим! И Гури…

– Он очень помог нам в этот раз, – поспешил прервать его Гури. – А потом поговорил с пленниками, и они направили его обратно к илюли. Скоро илюли конец.

– Вы рехнулись? – Гел сунул кубок в дупло, но тот опрокинулся, и сверкающая влага потекла по коре. – Один против нош-нош перебьёт всех илюли? Ступайте! В следующий раз я призову тебя, Гури, когда мне захочется посмеяться.

Гури не пошевельнулся.

– На прощанье он сообщил мне, что к Дому илюли с другой стороны подошла войной очень большая стая. Никто таких раньше не видел. Он рассказал, что дрался с ними и с трудом расправился с тремя. Там будет война, Гел. Если мы хотим избавиться от илюли, лучшего времени не найти. От тебя зависит, прав ли я, когда говорю, что илюли конец.

Гел рывком встал с качели. Глаза его горели радостным огнём.

– Если твои слова верны, я готов простить тебе потерю Жаги и Чарка! За волчиц ответит Зорк.

– Они тут больше не появятся, – заверил Хок, а Гури добавил:

– Мой совет тебе вряд ли нужен, но у Зорка хорошие воины, которые нам наверняка пригодятся. Не стоит с ним ссориться.

– Я подумаю. – Гел положил руку на плечо Гури. – Кто те илюли, которых вы взяли в плен? Почему Один против нош-нош разговаривал с ними? Почему их свои же хотели принести в жертву?

Сказать ему, что он слышал их разговор между собой? Но тогда откроется, что, кроме общего, он понимает язык илюли? Этого никто не должен знать. По дороге он говорил с ними на их языке, однако едва ли нёсшие носилки собратья понимали разницу между языком илюли и общим. Если бы здесь не было Хока, он бы, возможно, открылся Гелу…

– Они не говорят. Может, скажут тебе, если поймут, что от этого зависит их жизнь.

– Они муж и жена?

– Поначалу я тоже так думал. Но, похоже, он просто в неё влюблён.

– Как его зовут?

– У него длинное имя. Можно называть Бок.

– А она?

– Её зовут Пенни.

– Она тоже в него влюблена?

– Наверное. Однако, как я понял, илюли хотели принести её в жертву потому, что она ещё не знала мужчин.

Он всё-таки сказал это! Долго нёс с собой, подслушав разговор пленников. Хотел использовать, если Гел начнёт сокрушаться по поводу потери Жаги. Но Гел сдержался, а он не стерпел.

– Она была голой, – облизнулся Хок. – Очень красивая!

– Хорошо, поднимите их ко мне. Я хочу с ними поговорить.

Он снова сел в качель и стал заново наполнять кубок.

На улице Гури толкнул Хока плечом.

– Ты хорошо помог мне, поддержал. Почему?

– Сегодня я видел, как ты сражаешься по-настоящему. Я уважаю великих воинов. Кеита сделала правильный выбор.

Гури был поражён, услышав такое от закадычного врага, и не сразу нашёл, что ответить.

– Значит, мир?

– Мир. Надеюсь, ты как-нибудь преподашь мне урок. – Хок сделал знак стоявшим внизу, чтобы они поднимали мужчину. – Ступай, Кеита ждёт тебя.

– Откуда ты…

– Она просила меня, чтобы я присматривал за тобой. Защищал твою спину. Она любит отца своего сына.

– Хок…

– У меня тоже есть, к кому пойти. Утром Гел скажет своё решение.

– Думаешь, я не нужен ему?

– Он ведь понимает кен’шо.

В своё время это открытие было для Тикали чем-то вроде грома среди ясного неба. Но всё меняется слишком быстро, и теперь Гел не только открыто признавался в своих невесть откуда полученных знаниях и окружал должным почётом тех, кто владел этим языком, но недавно распорядился учить ему наиболее способных детей старше десяти зим. Объяснил он это тем, что скоро собирается с помощью Огня завоевать илюли, и тогда им понадобится говорить с побеждёнными. Похоже, он не догадывался, что сами илюли далеко не все смогут его понять.

– Не вздумай сопротивляться, – предупредил он на кен’шо Бокинфала, когда тот оказался неуверенно стоящим рядом с ним на ветви.

– Что? – переспросил тот.

Этот не знает. Девочка, кажется, говорила, что даже была толковательницей. Придётся ей отдуваться за двоих.

– Скажи ему, чтобы не вздумал сопротивляться, – повторил он, помогая Пенни выбраться с верёвочной лестницы. – Гел хочет вас видеть. Обидите его, и вам не жить.

Пенни перевела его слова Бокинфалу, удивляясь, почему Гури решил перейти на кенсай. Вероятно, не хочет, чтобы остальные понимали. В подтверждении её догадки он добавил:

– Твоего языка я не знаю, запомни.

Она кивнула, благодарная ему за всё, а больше всего за то, что он позволил ей свидеться с тем, кого она теперь так боялась, и так хотела. Пока они с Бокинфалом ждали внизу, она всё думала, как ей не разрыдаться или не упасть в обморок, если он пожелает с ней заговорить. Она смотрела на странное гнездо, в котором жил этот человек, и оно представлялось ей самым прекрасным из жилищ, что она видела в своей жизни. Спать в таком, наверное, всё равно что лететь по воздуху. Там, вдали от холодной земли, должно быть тепло и уютно. Когда их позвали, и она следом за Бокинфалом забиралась по верёвке, у неё так предательски дрожали руки, что в какой-то момент она даже испугалась, что не доберётся до ветви и упадёт. Но всё обошлось. И вот теперь ей предстояло войти внутрь гнезда, войти к нему!

Бокинфал покосился на напряженные лица стражников, улыбнулся и юркнул в меховую прорезь. Пенни замешкалась, но кто-то подтолкнул её сзади, и она послушно шагнула навстречу своей судьбе.

Внутри гнезда было сумрачно и плохо пахло.

Гел сидел в смешной штуковине, подвязанной к ветке, и покачивался. На нём из верхней одежды осталась толстая безрукавка, обнажавшая сильные волосатые руки. На голой груди лежало ожерелье из белых клыков, вероятно, волчьих. Пенни почувствовала, что ей не холодно. Что обогревало гнездо, кроме горевших внизу костров, было непонятно, но сейчас думать об этом не хотелось. Света от трёх маленьких сосудов и двух подносов с горящими углями хватало лишь на то, чтобы видеть хозяина этого обиталища. Даже пол под ногами терялся в пляшущих тенях.

В руке Гела тускло сверкал железный кубок. Сейчас он поднесёт его к заросшему густой щетиной подбородку и коснётся полуоткрытых губ. Пенни замерла, не то предвкушая этот момент, не то мечтая стать этим самым кубком в его сильных пальцах. Гел заметил её взгляд и не стал пить.

– Пенни? – спросил он.

– Да…

– Бок? – Его глаза сверкнули в сторону пленника.

– Да, – поспешил согласиться тот. – Бокинфал, Бок…

– Я не знаю вашего языка, но знаю язык, который многие понимают, – продолжал Гел, не спеша и тщательно подбирая слова. – Он мне не нравится, зато мне нравится знать, что у вас в головах. Я жду ваших рассказов.

Пенни глубоко вздохнула и поспешно перевела Бокинфалу сказанное. Гел с интересом слушал, а когда она закончила, спросил:

– Он не понимает?

– Нет. Но я вас очень хорошо понимаю. Что нам вам рассказать?

– Нам, вам, – передразнил Гел, наконец, отпивая из кубка и глядя то на потупившуюся Пенни, то на дерзко-выжидательное лицо её спутника. – Мне сказали, вас хотели убить. Почему?

Услышав перевод вопроса, Бокинфал только пожал плечами. Он и в самом деле понятия об этом не имел, а уж пересказывать дикарю подробности того злосчастного дня тем более смысла не было. Пенни, однако, придерживалась иного мнения. Глядя на Гела исподлобья, она начала издалека:

– Перед зимой у нас не стало прежнего вождя. Вместо него пришли новые. Другие, чем мы. У них свои правила и свои обычаи. Они от нас почти ничем не отличаются, и потому многие не догадываются о том, что это произошло. Одного из них убили. Его жена сейчас среди них главная. Её сын заманил нас к себе, обманул, связал и хотел принести в жертву в честь убитого отца. Ваши воины ему помешали. Мы им очень за это благодарны.

– Что ты там наговорила? – покосился на девушку Бокинфал.

– Мой друг хочет добавить, что вам мы тоже благодарны. – Пенни покраснела. – Пытаюсь нас спасти, если ты ещё не понял…

– В жертву в честь убитого отца? – эхом прозвучал голос Гела. – Где-то я о подобном уже слышал. У вас часто приносят жертвы?

– Нет. – Пенни судорожно вспоминала, чему её учила Руна и что когда-то говорила бабушка. – Мы называем это требы. Мы преподносим их нашим предкам, нашим героям, когда хотим получить от них какую-нибудь помощь или поддержку.

– Людей?

– Нет, никогда! Только что-нибудь вкусное, съедобное.

– Почему же вас хотели принести в жертву?

– Ну, я же говорю: потому что это были не мы, не вабоны…

– Не илюли, – поправил Гел.

– Наверное, если вы так нас зовёте. – Пенни терпеть не могла поддакивать, ненавидела себя за это, но что ей было делать, раз она даже говорила сейчас с трудом, мечтая либо пасть перед собеседником ниц, либо убежать и спрятаться. – Они совсем другие. Я слышала, что их называют ибри. На нашем языке это означает…

Гел поднял руку с кубком, останавливая её.

– Достаточно. Мне понятно. – Он отвернулся от Пенни и смерил оценивающим взглядом Бокинфала. – Ты воин?

Пенни перевела вопрос.

Бокинфал вытянул перед собой по-прежнему связанные кисти.

– Развяжи и сможешь сам в этом убедиться.

– Что он говорит? – поинтересовался Гел, видя, что девушка замешкалась.

– Говорит, что без оружия он не воин.

Гел показал на удивление ровные для дикаря зубы.

– Ты боишься меня?

– Да…

– Я его спрашиваю.

– Он хочет знать, боишься ли ты его?

– Скажи ему, – ответил Бокинфал, не опуская рук, – что он может сам легко получить ответ, если развяжет.

– Жить надоело? Что ты делаешь?

– Скажи ему!

– Он говорит, что не привык разговаривать со связанными руками.

Гел мгновение подумал, вынул что-то из-за пояса и кинул Пенни. Она поймала маленький ножик, больше похожий на заточку, какими шкурники режут мех на шубы, с широким и коротким лезвием, без ручки, вместо которой служила тугая обмотка с тупого конца в два пальца шириной. Пенни больно укололась, но смолчала и оторопело посмотрела на Гела. Тот показал жестом, что нужно делать.

– Прошу, без глупостей, – шепнула она Бокинфалу, надрезая его путы.

Покончив с этим, она поспешила вернуть ножик хозяину. Тот усмехнулся, подставляя шершавую ладонь. Пенни неимоверно захотелось поцеловать её, лизнуть…

– Теперь ты можешь говорить? – Ножик скрылся за поясом, ладонь сжалась в кулак, Пенни выпрямилась, вся дрожа от пережитого умопомраченья. – Если ты воин, то видел тех, кто напал на вас. Мне донесли. У вас там назревает война. Расскажи.

Бокинфал растирал затёкшие кисти и собирался с мыслями. Он чуял нутром, что с Пенни происходит нечто неладное, но объяснял это понятным испугом и робостью. Когда она не обращалась к нему напрямую, то неотступно следила за движениями дикаря, правда, если честно, во взгляде её был заметен не столько страх, сколько… да, скорее, восхищение. Восхищаться особо было нечем, разве что выдержкой и самоуверенностью этого странного человека, который, если бы не цвет волос, прекрасно бы сошёл за какого-нибудь кузнеца из Вайла’туна. Сейчас, когда у него в прямом смысле развязаны руки, Бокинфал был уверен в том, что справится с ним один на один легко и быстро. Дикари сильны, когда нападают стаями, а по отдельности виггеры всегда их побеждали. Только Пенни права: чего он этим добьётся? Даже если попытаться взять его в заложники, вряд ли их отпустят далеко. К тому же пока ничего как будто не предвещает скорой расправы. Во всяком случае, похоже, парень увлечён своими мыслями настолько, что даже на взгляды Пенни не обращает внимания.

– Ладно, переведи ему. Тех, кто напал на нас, очень много. Один мой знакомый попробовал подсчитать и пришёл к выводу, что не меньше двадцати пяти тысяч. Правда, не уверен, что ты понимаешь, сколько это. Много всадников. Доспехи очень хорошие, с одного удара пробить трудно. Когда они давеча напали, их приходилось сперва сбивать с коней, а потом добивать уже на земле, целя в горло, лицо или подмышки. Всё остальное защищено. То же самое касается стрельбы по ним из луков: если не уверен, что попадешь в глаз, лучше не пытаться. На земле с ними тоже непросто справиться, потому что они в детстве, наверное, хорошо питались и оттого стали выше нас приблизительно на голову. Есть и такие, что ещё повыше будут. Так что я бы поставил их один к двум: чтобы уровнять силы, нужно каждого атаковать вдвоём с кем-нибудь. Если же ты один, а их двое – беги. Доспехи у них не только прочные, но и лёгкие, так что если тебе приходилось удирать от наших сверов, от этих ребят так просто не избавиться. Пенни, не мнись, так и переводи. Ему же во благо. Что им от нас нужно, я не знаю. Тут она тебе сама может больше рассказать, поскольку была с ними на переговорах. Но если решишь со своей лесной дружиной надавать им тумаков, можешь рассчитывать на меня.

Он ждал, пока Пенни договорит, и следил за реакцией собеседника. Наверное, перевод получился близким к оригиналу, потому что Гел, дослушав до конца, ухмыльнулся. Он поставил кубок в соседнее дупло, достал оттуда что-то вроде куска хлеба, и стал жевать, молча рассматривая пленников.

– Ты знаешь, почему они пришли?

Пенни вздрогнула. Вопрос относился к ней.

– Да. То есть, я слышала… Они хотят попасть на другую сторону Бехемы, нашей реки. Хотят, чтобы мы их пустили. Но им никто не верит.

– Будет война, – без сожаления согласился Гел.

Только сейчас она уловила в его взгляде тень интереса. Показалось? Чего он добивается? Чтобы она набросилась на него с поцелуями, не думая о припрятанном за поясом ноже, который поцелует её в шею, и этот поцелуй будет для неё последним? Она готова и на это. На всё, лишь бы…

Гел свистнул. Вошли охранники. Он что-то сказал им, и они по обыкновению положили руки на плечи Бокинфала. Сигнал уходить. Пенни покорно повернулась и собралась следовать за ними.

– Ты останься, – услышала она за спиной.

Бокинфал не понял, но оглянулся. Увидел устремлённый на себя умоляющий взгляд Пенни. Взгляд говорил: иди, пожалуйста, иди. Она не хотела, чтобы он её спасал. Она хотела остаться. Без него. С дикарём. Навсегда?

Бокинфал отвернулся и дал себя увести. Полог за ним закрылся. Пенни прислушалась. Только треск костров с улицы. Он принял её решение. Осознал, что она предала его, но смирился. Значит, любил не свою к ней любовь, а действительно её. Согласился пожертвовать чувством ради неё. Снова жертва… Когда же этот ужас закончится?

– Разденься.

Не поворачиваясь, она стала снимать с себя опостылевшие одежды чужих мёртвых женщин. Подумала, что вот также и они когда-то избавлялись от них по ночам перед мужьями. Которые, вероятно, тоже хотели, чтобы их считали хозяевами в семье, и потому оставались дома, а жён посылали охотиться и сражаться с врагами. Иначе как объяснить их отсутствие среди устроивших засаду в овраге? Тэвил, ей предстоит ещё столько узнать об этих людях! Если он ей позволит…

Сняв всё, она почувствовала, что вместо холода ощущает жар. Такое случалось с ней и раньше, когда она простужалась и была не в силах лежать под одеялом, сбрасывая его и всё равно покрываясь лихорадочным потом. Может быть, она и сейчас больна, принимая болезнь за жестокую любовь к неизбежному позору?..

– Повернись.

Он продолжал сидеть, рассматривая её. По сузившимся глазам было непонятно, нравится ли ему то, что он видит. Живя в Обители, Пенни не раз стояла вот так же перед зеркалом и пристально разглядывала своё тело, представляя себя мужчиной и думая, чем может его увлечь. Нельзя сказать, чтобы она себе нравилась. Бёдра слишком узкие. Не то, что у большинства девушек, которых она видела в бане. Среди них были полные и нежные, вот их-то и хотелось обнять и прижать к себе, а у неё ко всему прочему худые и какие-то слишком сильные ноги, хотя и длинные, но такие ноги всё же лучше иметь юноше. Как и плечи, которые при её росте как раз могли бы быть поуже. Спасали только высокие груди, уже вполне округлые и упругие, не то подруги в бане наверняка стали бы стесняться её как мальчика.

Она подняла руки и хотела распустить волосы, забыв, что после неудавшегося жертвоприношения они и так распущены. Ему это движение явно понравилось, потому что он поманил её к себе пальцем. Подчиняясь уже даже не чувству, а какому-то инстинкту, Пенни, не опуская рук, сделала шаг навстречу, но потом испугалась своей дерзости, медленно опустилась на четвереньки и подползла к его ногам как большая белая кошка. Он принял игру и легонько отпихнул её босой подошвой. Она отпрянула, но сразу же вернулась обратно и прижалась к его ноге щекой.

Если бы кто-нибудь ещё вчера, ещё сегодня утром сказал ей, что она будет так бесстыдно и сладострастно пресмыкаться перед дикарём, своим врагом, врагом её народа, она бы только брезгливо пожала плечами. Шеважа существовали где-то там, за деревьями, они были трусами, жестокими, но трусами, их следовало бояться, но лишь настолько, чтобы не бояться убивать, когда предоставляется случай, они хуже животных, и им нет места в Торлоне. Пожалуй, она не думала о них вовсе, вспоминая лишь тогда, когда они с бабушкой отправлялись к ближайшей опушке леса за хворостом или когда сосед брёл туда же с сыновьями на охоту. Тем более ей никогда не приходило в голову, что шеважа живут своей дикарской жизнью, что у них есть семьи и дети, особый уклад, странные жилища на деревьях, и вожди с такими красивыми, огрубевшими ногами.

Она не видела, удивлён ли он её поведением, но по тому, что он не убрал ногу, поняла, что ему эта игра нравится. Не смея прикоснуться к ноге рукой, она наклонилась ещё ниже и стала покрывать твёрдый, пахнущий кожей сапога подъём медленными поцелуями. Нога едва заметно задрожала, сильные, волосатые пальцы приподнялись, и она решила, что виной тому её волосы, опережавшие губы и щекочущие пятку. Пенни откинула их за шею, посмотрела снизу вверх на того, кто терпеливо позволял ей получать это удовольствие, и лизнула кончик большого пальца.

Гел что-то резко крикнул. Пенни так увлеклась, что не заметила, как полог позади неё снова раздвинулся, и в проём втиснулась голоса и плечо его помощника, Зорка. Отступать и прятаться было поздно, и Зорк сказал то, ради чего пришёл:

– Виноватые наказаны.

Гел вперился в него помутневшим взглядом. Он никого не предупреждал, чтобы ему не мешали, а Зорк вообще мог являться к нему в любое время дня и ночи. Он не раз становился свидетелем его любовных утех с проклятой беглянкой Жагой, но сейчас Гел предпочёл бы, чтобы их с пленницей оставили в покое. О такой игрушке он мог только мечтать. Жага становилась перед ним на колени лишь в особых случаях, ей больше нравилось повелевать им, своим вождем, и он уступал, хотя в тайне мечтал не просто о соблазнительной любовнице, на которую бы заглядывались другие воины клана, а о красивом и преданном животном, не знающем устали в стремлении ему нравиться. До Жаги у него было нечто подобное, но та девушка быстро ему надоела, да и внешность её оставляла желать лучшего.

– Усиль охрану и собери самых опытных лазутчиков.

– Прямо сейчас? – удивился Зорк, не решаясь отвести глаз от напряжённого лица Гела и посмотреть на пленницу.

– Нет, конечно. К утру. Нам надо знать, что происходит у илюли. Если сведения, которые я получил, верны, будем точить стрелы.

– Сейчас? Зимой?

– Если ты этого не ожидаешь, то они тем более. Да, зимой. Второго такого случая у нас может не быть. Утром я скажу, как мы поступим.

– Пусть ночь подарит нам день.

– Пусть.

Зорк исчез. Кроме него, сюда больше никто не сунется. Главное, чтобы держал язык за зубами о том, что видел. Гелу почему-то не хотелось, чтобы в клане узнали, что голая пленница целует ему ноги. В глазах соплеменников это должно было возвысить его ещё сильнее, любая победа над илюли, любое их унижение становилось для Тикали праздником, но именно сейчас Гел предпочёл бы поменьше посторонних глаз и ушей. Пожалел бедняжку? Он едва её знал, хотя был не прочь узнать поближе. Подумал о том, что об этом может пронюхать другой пленник, её сородич и наверняка близкий друг? Гелу не престало бояться чьей-то мести. Если бы он оглядывался назад и испытывал страх или угрызения совести, то никогда бы не стал тем, кем стал.

Язык у девушки был тёплым и мокрым. При свете Огня пальцы у него на ноге влажно сверкали. Неужели ей самой это нравится? Интересно, если бы он не снял сапоги, стала бы она с таким же рвением ласкать ему подошвы? Гури уверял, что она ещё не женщина. Что бы он сказал, увидев её сейчас?

– Сколько у тебя было мужчин?

Она подняла на него совсем детское удивлённое лицо.

– Ни одного, мой господин…

– А если я проверю и обнаружу, что ты меня обманываешь?

– Как вам угодно…

Он молча приблизил к её губам указательный палец. Продолжая робко смотреть ему в глаза, она понятливо взяла палец в рот и стала посасывать. Язык совсем маленький, но бойкий.

– Ты хочешь остаться у меня?

Она ответила не сразу. Выпустила палец и задумчиво рассматривала по-прежнему протянутую руку. Прижалась к ней горящей щекой.

– Да, мой господин…

– А что скажет твой… друг?

– Пощадите его.

– Он мне не нужен. Может убираться. Завтра мне понадобятся воины, которые пойдут сражаться с илюли. Твой друг не пойдёт. Или ради тебя пойдёт?

– Не знаю. Он хороший воин. Но ведь и вы ради меня не стали бы убивать своих.

Её дерзость похвальна. Такой она ему нравится ещё больше. Гел поднял девушку за подбородок и оставил стоять на коленях. Помял грудь. Потрепал затвердевшие столбики сосков. Улыбнулся.

– Ты получишь то, чего хочешь, если хорошенько попросишь.

Она снова опустилась на четвереньки и долго смотрела на него, едва слышно скуля. Подбирала слова.

– Возьмите меня…

С одной стороны, ему нравилась мысль, если бы не зима, вывести её завтра поутру на прогулку, вот такую, ручную и покорную, чтобы все увидели, как он умеет завоёвывать илюли без оружия, унижать их женщин и оставлять не у дел мужчин. И чтобы Бок обязательно полюбовался. Скрежетал зубами и рвался в драку. Гел так бы, возможно, и поступил, не будь зимы. Холода не любит никто. Поэтому он пожалеет её. И ещё потому, что, с другой стороны, в ней было что-то, чем он не хотел ни с кем делиться, что хотел оставить для себя.

– Ползи за мной.

Он встал и направился к своему ложу, укрытому за стволом, в пляшущей тени Дерева. Мягкий пол казался тёплым. Никогда ещё Тикали не зимовали в таком уюте, как сейчас. Огонь был повсюду, жаркий и добрый.

Он шел не спеша, будто во сне, ощущая, как голое тело ластится у его ног. Ей тоже сейчас должно быть тепло и уютно.

Ложе представляло собой широкое кожаное полотнище, растянутое по четырём углам между самыми толстыми жердями гнезда. Оно висело тяжело, как набухшая паутина гигантского паука, но за счет этого не раскачивалось вроде качели и позволяло спокойно проспать всю ночь. На ложе вождя могло свободно уместиться трое.

Гел по привычке взобрался на него как был, не раздеваясь.

Вождь Тикали должен быть в любой момент начеку. Тревога времени не выбирала. Врагов у них зимой оказывалось немного, разве что голодные волки да двуногие Вулчаки, илюли безвылазно засели на своих заставах, Лес пустел и тоже ждал первых оттепелей. Но ничего нельзя знать наверняка. Если ночью появится враг, негоже вождю прыгать по деревьям без штанов и пугать воинов голым задом. А вот красивой девушке это очень даже идёт. Среди объединённых им кланов было несколько девушек, которым он бы с удовольствием запретил носить одежду. Но даже они не стали бы ползать перед ним так, как эта.

Пенни осталась на полу, не зная, что ей теперь делать. Жар возбуждения не отступал, хотя первое волнение прошло, и она вновь обрела возможность рассуждать если не здраво, то осмысленно. Она ему нравится, это видно. При этом он оказался вовсе не дикарём в полном смысле слова, он не набросился на неё, не овладел с животной жадностью и силой, и получал удовольствие не чреслами, но головой. Это вынуждало её саму предпринимать какие-нибудь действия, вот только какие? Не могла же она залезть к нему в постель без приглашения. Кто бы знал, может, у них не принято спать с вместе. Или заниматься этим ночью. Или трогать женщин вабонов чем-нибудь ещё, кроме ноги и указательного пальца…

Она свернулась калачиком под его ложем, подумала и снова тихонько заскулила. Гел прислушался. Заворочался.

– Если тебе холодно, можешь взять вот это. – Сверху на неё упала тяжёлая шкура.

– Мне не шкура нужна… Возьмите меня.

Хриплое откашливание.

– Иди сюда.

Сколько прошло времени, прежде чем они пришли в себя и блаженно растянулись бок о бок на упругом меховом щите, ни он, ни она не знали. Верх гнезда был сделан таким образом, чтобы дым от Огня, горевшего внутри, поднимаясь, находил выход через отверстие, прикрытое внахлёст боковиной, так что обратно не проникал ни дождь, ни ветер, ни свет. Пенни радовалась, что в кромешной тьме нельзя увидеть её лица. Она улыбалась. Рука её покоилась при этом на голом животе Гела, слегка касаясь того, что причинило ей сегодня сперва боль, а потом острое наслаждение. Оно пульсировало, как живое, было влажным и скользким, но таким оно и должно было быть, чтобы без труда проникать в неё, где и когда ему вздумается. Она хотела ещё. Он же явно насытился, мерно дышал и только лениво гладил ей волосы. Подмышка его пахла чем-то кислым, однако ей нравилось даже это.

Совсем не так представляла она себе своё посвящение в женщины, совсем не таких звуков, запахов и ощущений ожидала, но произошедшее во сто крат превосходило все самые смелые её мечты. Он не был с ней ласков, ничего не говорил, не целовал, всё это делала она, ублажая его мужское начало и учась на ходу, угадывая малейшие желания, посмеиваясь и восхищаясь. Ей было с ним хорошо, так хорошо, как ни с кем и никогда раньше. Временами она так увлекалась этой новой игрой, что забывала, где находится, ей не хотелось ни спать, ни есть, только дышать его воздухом, возвращать к жизни его горячую твёрдость и любить, любить…

Когда она в конце концов решилась заговорить и признаться ему – или себе? – в своих чувствах, будто всё предшествовавшее этому не было красноречивее слов, он не ответил. Он спал.

Где-то рядом спало его оружие, маленький нож с широким лезвием, шлем и латы, которые она заметила, когда ползла по полу на четвереньках, там же, как ей показалось, лежал и короткий меч, так что она могла бы сейчас воспользоваться его доверчивым сном и снова поразить самое в сердце, на сей раз уже смертельно, он не мог этого не понимать, и всё-таки спокойно уснул, зная наверняка, что она, если и доберётся до оружия, будет лишь тем надёжнее охранять его покой. Весь этот вихрь мыслей пронёсся у Пенни в голове, заставив поразиться своему безсилию. Ей даже показалось, что он понимает её лучше, чем она себя, и, стоит пошевельнуться, он откроет глаза, ухватит её за волосы и накажет: сон вождя нельзя нарушать. Пенни так захотелось проверить эту догадку, что она повернулась на бок, заглянула ему в безучастное лицо и начала осторожно целовать. Она целовала его всего, всё это сильное тело, от обветренного лба до уже знакомых кончиков пальцев на ногах, однако он так и не проснулся.

На самом деле он ждал её во сне, и когда она устала нежить его и прижалась всем телом, чтобы согреться, потому что стало холодно, встал с поваленного дерева и помахал рукой. Его собеседник остался сидеть и только кивнул ей в знак приветствия. Это был не кто иной, как Ахим. Она ничуть не удивилась встрече и только проверила, успела ли одеться. На ней была та самая рубашка, которую она надевала, когда укладывалась спать в Обители Матерей, широкая и длинная. Успокоившись на этот счет, она приблизилась к мужчинам.

– Так это ты прислал её? – спросил Гел, обнимая Пенни за плечи. – Не ожидал такого подарка. Она напомнила мне мою первую женщину.

– Она и есть твоя первая женщина, – заверил Ахим, не глядя на них. – Разве ты не чувствуешь?

Гел прижал Пенни к себе и обнюхал волосы.

– Чувствую.

– О каком подвиге вы говорили? – решилась она задать давно мучивший её вопрос. – Я ведь теперь его добыча и не могу сделать ничего.

Ахим покачал головой.

– Как раз теперь ты можешь сделать всё. Он принадлежит тебе настолько же, насколько ты – ему. Он стал твоим хозяином, но покорила его ты. Когда же он станет твоим мужем, не он, а ты будешь повелевать его воинами. Правда, Гел?