Текст книги "Цвет счастья"

Глава 24

Первые два года пролетели быстро. Найти небольшой дом. Завести друзей. Устроить Антуана в местную школу. Построить павильон для разведения растений. Освоиться. Все складывалось так гладко, как бывает лишь тогда, когда человек находится на своем месте.

Шарлотта подарила Антуану ту любовь, защиту и безопасность, которые в первые годы жизни он мечтал получить от матери, но так и не сумел. Точно так же быстрый, проворный шаг счастливого мальчика привнес легкость и полноту в жизнь Шарлотты. Лишь изредка Антуан жалел сам себя. За детство, которого у него не было, и за боль, которую ему причинили.

– Некоторые дети переживают ужасное и растут в жестоких условиях. Но поверь, Антуан, когда проходишь через такое, для будущего это самая убедительная школа жизни, что только есть, – однажды сказала ему Шарлотта. – Оглядись, кто из людей, которых ты видишь, сам выбирал свое детство? Не у всех есть семьи, которые они заслуживают. Тем не менее нельзя давать себя в обиду жизни. Даже если уже в юности мы испытали слишком много боли. – Она обхватила руку Антуана пальцами. – Если жизнь, о которой мы мечтаем, не исходит извне, то она должна исходить изнутри. А чтобы становиться шире и глубже, она должна трансформироваться. Никто не обязан мириться со своей судьбой. Всегда можно что-то изменить. Мы не во власти ни капризов злого рока, ни капризов других людей. Мы проживаем несколько жизней в одной, и сердце каждого хранит намеченный план. Наше будущее в наших руках. Потому что они существуют: чудесные повороты в жизни каждого из нас.

– Думаешь, мы приходим в этот мир с готовым планом?

– Не знаю. Но это ничего не меняет. Либо у нас есть предначертанный путь, и его нужно найти. Либо у нас его нет, и нужно ежедневно прокладывать его самим в ту жизнь, о которой мы мечтаем. В обоих случаях медлить нельзя. Нужно действовать. У каждого из нас есть определенное обязательство перед самим собой: с помощью имеющихся возможностей построить лучшую жизнь, какую только можно вообразить. Жизнь, которая ему подойдет. Не идти по чужим следам, а оставлять новые.

Глава 25
Десять лет спустя

Однажды Антуан, зажав в зубах травинку, спросил:

– Почему ты так и не вышла замуж?

– Когда я осознала, что мужчина, за которого я хотела выйти, душит мою жизнь, все живое во мне, я ушла от него, – ответила Шарлотта, обрезая у кустов и деревьев засохшие ветви.

Утренний свет падал сквозь перистые листья шелкового дерева и оставлял на земле четкий узор, похожий на роскошный ковер. На загорелой коже Шарлотты и Антуана танцевали пятна света.

– Был только он?

– Нет, не только. Это долгая история. И не для такого прекрасного дня, как сегодня.

– Тоже плохой конец?

Шарлотта пожала плечами:

– Для этого было неподходящее время.

– Но ведь у такой красивой женщины, как ты, должно быть много поклонников.

Она улыбнулась и промолчала.

У Шарлотты были поклонники. Много. Однако никто из них не затронул ее душу.

Она знала себя достаточно хорошо, чтобы понять, что нужно ей для счастья. И она была достаточно мудра, чтобы осознать, что лучше оставить в жизни пустое пространство, чем заполнить его ненужным. Только так можно встретить именно то, что необходимо.

– Цени эту пустоту, потенциально возможное важно не меньше, чем достигнутое, – постоянно твердила она себе. Она знала, кто ей нужен. Знала, с кем бы она составила целое. Она уже встречала его, мужчину, про которого интуиция говорила, что они созданы друг для друга. Но его пространство было занято.

Несмотря на то, что поначалу не думать о нем казалось таким же невозможным, как не дышать, она научилась жить со своей тоской, хотя в глубине души знала, что он – тот самый.

Ведь порой просто знаешь, и все.

Глава 26

Под вечер Антуан лежал на спине в траве и смотрел на небо. Синеву прорезали восточные воронки́. Стояла такая жара, что даже из-под коры деревьев выделялась вязкая смола янтарного цвета. День плавился, как воск.

Шарлотта смотрела на уже двадцатилетнего Антуана: все более заметные черты указывали на первые признаки мужчины, которым он вот-вот должен был стать. Брови правильной формы, прямой нос и резко очерченный подбородок придавали выразительному лицу благородный вид. Крошечные, но четко выраженные ямочки на щеках и в уголках рта подчеркивали таинственность, питаемую глубоким внутренним спокойствием. Вокруг рта и на челюсти появилась темная щетина. Тело обрело мускулистость, но не выглядело чересчур сильным, а руки, несмотря на шрамы, оставались мягкими и тонкими, как пальцы хирурга.

Когда больше десяти лет назад они приехали на новую родину, Антуан временами проявлял смирение человека, который слишком многое пережил в раннем детстве. Возможно, поэтому он пускал в свою жизнь лишь некоторых. Долго – лишь тех, кто был добр к нему. Или тех, кто затрагивал что-то в его душе. Но это удавалось немногим. От большинства он закрывался, как устрица. Однако те, кому он открывался, находили в нем скрытое сокровище.

Уже несколько месяцев мысли Антуана вращались вокруг вопроса, что делать со своей жизнью. После множества неудачных попыток этот вопрос занимал его все больше. Антуан часто советовался с друзьями о том, что ему точно подойдет, но в результате становился еще более неуверенным, чем раньше.

Шарлотта понимала мысли Антуана чуть ли не так же, как свои собственные. Не отрывая взгляда от рабочего стола, за которым занималась скрещиванием гибискусов, она спросила:

– Что надумал, Антуан? Ты уже определился?

– Все советуют разное.

– Спроси дюжину людей, и ты получишь дюжину разных советов. Человек всегда получает столько разных ответов, скольких людей он спрашивает.

– Может, то, что подходит большинству, подойдет и мне?

– Это самое простое, Антуан, – ответила Шарлотта, отрезав маленьким острым ножом колонку мужского цветка гибискуса, чтобы тонкой кисточкой нанести пыльцу на пестик женского цветка. – Тебе не кажется, что ты слишком долго упрощал себе жизнь? Ты никогда не вспахиваешь незнакомую землю. Подбираешь только то, что выбрасывает под ноги прилив. Когда нужно как следует сосредоточиться на себе, ты чаще смотришь на то, что делают другие. Ты переносишь фокус с себя на них. У каждого своя жизнь и судьба. Подражание – самоубийство. Себя нужно искать в себе же. Все необходимые указатели для руководства жизнью – в тебе.

– Я что, должен определиться сейчас?

– Да, Антуан, должен. Если не хочешь, чтобы это сделали за тебя другие. Или если не хочешь стать жертвой болезни потраченной жизни, которая на каждом углу. Тебе нужно иметь конкретное представление о том, кем ты хочешь быть. Даже самому опытному стрелку трудно попасть в цель, которую он нечетко видит.

– Что это должна быть за цель?

– У тебя ведь есть мечта. Она у тебя есть, сколько я тебя знаю. А ты посвящаешь себя чему угодно, только не ей.

– Потому что она недостижима.

– Как ты можешь так говорить?

– Я сирота.

– Твое происхождение не показатель того, что ты не годишься для чего-то великого. С чего ты взял?

– Так говорят…

– Мало ли что говорят. Обычно большая часть из этого – вранье. В лучшем случае – половина. Никогда не забывай: хоть судьба и раздает карты, играть учит жизнь. Тот, кто проявляет решительность и усердие и одновременно не теряет веру в себя, играет хорошо даже плохими картами. Зачатую трудности помогают нам расти и учат играть. Если жизнь слишком проста или мы сами себе ее упрощаем, мы устраняем условия, которые мотивируют нас на нечто воистину великое.

– Но люди более благородного происхождения сейчас уже ушли дальше, чем я…

– Смотри на себя. Те люди – это те люди. Сравнивать себя с ними бесполезно. Единственное сравнение, которое имеет значение в жизни, – это сравнение с самим собой. Вопрос, который следует себе задать, должен звучать не «насколько далеко я от остальных», а «насколько далеко я от того, кем хочу быть». Ответ на него ты найдешь только в себе.

Антуан закатил глаза.

Не отрываясь от работы, Шарлотта произнесла:

– Я все видела, мой дорогой!

– Ох уж эти многочисленные возможности! – Антуан вздохнул. – Нет ничего плохого в том, чтобы попросить совета у старших, которые однажды уже через это проходили.

– Если не пытаться пойти их дорогой.

– Почему это так предосудительно?

– Потому что, как правило, их путь нам не подходит. Он не слишком длинный или слишком короткий, он просто не наш, нам не по душе. В итоге мы живем жизнью, которая ближе чужой, а не нашей природе. Жизнью, которая хоть нам и знакома, но никогда не станет нашей. – Шарлотта посмотрела на Антуана. – Не позволяй своим мечтам бесшумно таять, словно кубикам льда в горячей воде. Иди своей дорогой. На протоптанном пути не найти следов.

– А если я не знаю, кто я?

– Тогда выбери из всех возможностей своего «я» самую желанную. У каждого из нас есть выбор. Выяснить, что нас характеризует и направить свою жизнь в правильном направлении, или стать жертвой произвола тысячи случайных мимолетных мгновений. Часто мы не принимаем неправильное решение, а воздерживаемся от принятия правильного. И когда мы отказываемся решать, за нас решают либо другие, либо судьба. – Шарлотта откашлялась. – Что бы ты ни сделал, Антуан, пообещай мне одно: не быть куском глины в руках других.

Антуан задумчиво кивнул и сказал:

– Моя мечта кажется такой далекой от реальности.

– Ты должен сам создавать возможности, которые приблизят тебя к ней. Мечты не сбываются просто так. Нужно идти им навстречу. К тому, чего мы хотим, надо подходить решительно. Жизнь одна. Не соглашайся на нечто меньшее, чем то, о чем мечтаешь. Что тебя останавливает?

– Я не уверен, что достаточно хорош.

– Если ты всем сердцем этого хочешь, то станешь не только достаточно хорош, но и непобедим. Сомневаться правильно, но над этим нужно работать. Сомнения должны иметь основания и двигать тебя вперед, стать полезной критикой. Спроси свои сомнения, норовящие все испортить, почему то-то плохо или неправильно. Если они смогут предоставить доказательства, можно воспринимать их всерьез. Будь внимательным. Смелым. Упорным. Тогда придет день, и сомнения станут тебе союзниками, а не помехой.

– Я подумаю об этом.

– Одними раздумьями тут не поможешь. Нужно действовать. Только тогда ты почувствуешь, где твое место. Никто не отнимет у тебя то, что делает тебя собой. Никто. А теперь, Антуан, назови мне хоть одну причину, почему ты не можешь взять жизнь в свои руки и стать хирургом?

Антуан встал, отряхнул траву с волос и одежды и обхватил Шарлотту руками.

Глава 27

Шарлотте не нравилось беспокойство, которое навязывает людям современный мир. Манящие и одурачивающие молодых людей обещания, что они найдут искомое вовне. Она была убеждена, что каждый может найти счастье лишь в самом себе.

– Ты бы пожелала другим такой жизни, как у тебя? – спросил Антуан.

– Некоторых событий – точно нет. В твоем возрасте я твердо решила жить, как в романе, который однажды после себя оставлю. Самой написать свою историю, а не позволить кому-то. Прожить достойную внимания жизнь. Такую, которой смогу целиком и полностью себя посвятить.

– Еще ведь не поздно.

– Некоторые главы мне уже не удались.

– Какие?

– Те, которые за меня написали другие. И те, которые я прожила в соответствии с чужими ценностями. – Шарлотта на секунду задумалась. – А вообще, все мы художники, и жизнь наша должна быть произведением искусства. – Она смахнула с лица прядь волос. – Разум может быть лишь фундаментом жизни. А строительный материал должен поступать из души.

– Душа. Что это значит? Ты и правда в нее веришь? И в жизнь после смерти?

– Работая медсестрой, я видела и рождение, и смерть. Что происходит до и после, мне неизвестно. Однако чудо жизни настолько велико, что этого «до и после» просто не может не быть. Тем не менее, пока мы живы, нужно задаваться вопросом, что происходит между рождением и смертью. В этом суть настоящего.

Под его рубашку проникала нежная прохлада позднего летнего вечера. К сиреневому небу поднимались ветви деревьев, покрытые листьями. Антуан оглядывался на прошедшие годы, и они казались ему каким-то нереальным временем, временем, которое прошло не обычным потоком, а прерывисто и скачками. Будто последовательные моменты разделяли рвы. Дни шли друг за другом, но не были объединены между собой. До этого момента у Антуана не было планов на будущее. Лишь мечта, в которую он не верил. Однако этим вечером он впервые почувствовал связь со Вселенной.

Наступила ночь. Деревья, сияющие серебром в лунном свете, вдруг показались Антуану символом жизненного пути, на который он решился встать. Шарлотта права. Кто смотрит вдаль, тот видит свою жизнь с поразительной четкостью.

Тогда он понял: он станет врачом. Вселенная привела его в этот мир именно с этой целью.

Глава 28
Шесть лет спустя

Шли годы, и Жюль переживал их, словно бушующий шторм. Несмотря на свою стоическую выдержку, внутри он был разорван на куски.

Флорентина, которой тем временем исполнилось восемнадцать, превратилась в элегантную девушку. Хотя все в ней было существенно проще, поведением и манерой одеваться она напоминала Луизу. И все же темные волосы, тонкие длинные пальцы и хрупкое телосложение были у нее от другой матери. Ее мечты тоже со всей очевидностью происходили из другого мира. Казалось, они были предназначены для чего-то иного. Она не могла определиться, во что ей верить, но в глубине души чувствовала, что создана для другой жизни – совершенно отличной от той, которой жила с Жюлем, бывшим судьей, и Луизой, коллекционером произведений искусства, помешанной на роскоши. Ничто не было Флорентине менее близко, чем это. Она любила искусство, как и ее мать. Была эстетом, имеющим представление о прекрасном и умеющим запечатлеть его в своих картинах. Однако полотну она больше предпочитала свой медный дистиллятор, с помощью которого извлекала абсолюты жасмина, лаванды и других цветов и трав. Собирать в пузырьки ароматы мира – вот что было ее страстью. Она пыталась извлекать запахи даже из травы, дождя и влажной земли, тем самым создавая свой собственный чувственный мир. Благодаря ароматам она открыла доступ к месту своей мечты. Некоторые запахи пробуждали в ней нечто магическое, приближая к той женщине, которой она хотела быть. Ее сердце и тонкое обоняние были неразделимы.

Больше всего Флорентине нравилось извлекать эссенции из целебных трав, которые помогают при различных недугах. Жюль любил наблюдать, как она достает свои воронки и склянки, смешивает настойки, запечатывает пузырьки и наклеивает на них этикетки.

Когда дело доходило до того, чтобы вернуть кому-то душевное или физическое равновесие, она умела правильно определять, какая трава или аромат нужны этому человеку.

Долгое время Флорентина занималась своим увлечением только ради забавы, поскольку у матери были на нее другие планы. До того, как Флорентина набралась смелости, чтобы вдохнуть жизнь в свою мечту – изучение природной медицины, она была невидимой, а теперь засияла. Однако, прежде чем это произошло, ей пришлось проделать долгий путь.

Флорентина не понимала, почему зачастую не чувствует себя дочерью своих родителей и самой собой. Она была более чем желанным ребенком. Ее любили. Даже слишком, как ей порой казалось. Однако, хоть их с родителями и связывала семья, это была лишь родственная связь, а не родство душ. Ни внутренним, ни внешним она с ними не делилась.

Флорентина часто задавалась вопросом, можно ли пустить корни в семье, которая тебе не подходит. Она была настолько полна сомнений, что потеряла всякую уверенность. Пока именно Жюль не показал ей, что все возможно. Что почти все возможно, если верить в себя. Пока ее отец, который, хоть и не был на нее похож, но когда-то был с ней близок, не вмешался в ее жизнь. Который слушал ее, интересовался ее миром.

Проводимое вместе время было настолько чистым и искренним, что в какой-то момент они стали понимать друг друга, не обмениваясь ни словом. Между ними росла близость, несколько ослабляющая чувство отчужденности, которое, тем не менее, никогда не исчезало полностью.

Флорентина знала, что ей нельзя жаловаться на жизнь. То, что было у нее, намного превосходило то, что когда-либо будет у большинства людей. Поэтому она старалась ценить это и извлекать максимум выгоды.

Любовь Луизы к дочери была такой сильной, что зачастую перекрывала ей кислород.

Страх потерять Флорентину рос на ее лице, как родимое пятно. Флорентина догадывалась, что, должно быть, до ее рождения жизнь Луизы была наполнена глубокой печалью, и своим существованием Флорентина перекрывала какую-то черную, сосущую пустоту.

Своей любовью Луиза так крепко привязала к себе Флорентину, что в подрастающей девушке, стремящейся к свободе, одновременно рос страх, что мать останется ни с чем, словно пустой сосуд, вырвись она из ее объятий. Так что внутренняя и внешняя свобода оставались заветным желанием, а возможность выйти в мир и быть тем, кем хочется, – неисполнимой мечтой.

Флорентина часто представляла, каково это: жить собственной жизнью. Создавать себя. Однако каждая попытка, какой бы решительной она ни была, заканчивалась неудачей. Своей любовью Луиза очертила вокруг дочери такие тесные границы, что та считала невозможным их пересечь.

Долгие годы подрастающая девушка жила жизнью, которая ощущалась так, будто предназначена ей не судьбой, а Луизой. Жизнью в красивом коконе, слишком тесном, чтобы расправить крылья и научиться летать.

Луиза считала, что точно знает, что хорошо для ее дочери. Она не позволяла ей быть собой, а пыталась изменить везде, где это казалось ей необходимым и возможным. Превратила свои мечты в мечты Флорентины.

В Луизе снова и снова рос страх, что дочь, лишись она влияния над ней, попадет туда, куда у нее не будет доступа.

Какое-то время она даже отправляла Флорентину в художественную школу, потому что, по ее мнению, ничто так не добавляет последних штрихов в образ красивой девушки, как занятия историей и искусством. И потому что это была ее собственная мечта.

Флорентина никогда не любила рисовать. У нее это просто хорошо получалось. Ее хвалили. Поэтому она продолжала. Флорентина не рисовала чистыми красками, предпочитая смешивать цвета. Они струились по полотну, словно шелк, словно симфонии, исполненные на холсте. Девушка использовала то толстые кисти, то тонкие, будто нервные окончания, но что бы она ни делала, все ее работы настолько были наполнены жизнью, что картины буквально выходили за рамки при взгляде на них. В ее искусстве не было ничего искусственного, в каждом сюжете можно было созерцать красоту реальности.

Говорить нечего, у нее был талант. Однако ее сердце билось не ради живописи. А одного таланта, как известно, недостаточно, когда не любишь то, чем одарен. Флорентина хотела стать натуропатом.

– Натуропатом? Милая моя, не выставляй себя на посмешище, – отвечала на это Луиза, не отрываясь от работы.

Именно своей антипатией к планам Флорентины она пресекала любую попытку дочери расправить крылья. У Флорентины возникало чувство, что Луиза видит в ней не ту дочь, которой та является, а ту, которую она выдумала. Ту, которую хотела бы иметь. Ту, которая разделяла бы ее таланты и интересы. Флорентине казалось, что все ее занятия – это домашние задания, которые дает ей Луиза, а не решение задач или выполнение целей, которые ставит перед ней собственная жизнь.

Долгое время она пыталась соответствовать представлениям Луизы. До тех пор, пока не начала ощущать свою жизнь, вернее, ее отсутствие, и не попыталась от этого освободиться. Вскоре мать поняла, что дочь все больше отдаляется от нее, и начала от этого страдать. Как бы ей хотелось стать для Флорентины матерью, которая была бы и другом, и советчицей. Как бы ей хотелось дать дочери то, о чем она всегда помнила бы, что указывало бы ей путь. Но у нее не получалось. Ее собственный ребенок просто ей не открывался. Она чувствовала, что, сама того не желая, неправильно поступает с дочерью.

Флорентина не выдержала занятий в художественной школе и через несколько недель уговорила Жюля ее забрать. Ей было стыдно, что она не смогла оправдать ожиданий Луизы. А Жюля поражало, насколько противоположны мать и дочь и как мало между ними близости.

– Терпеть не могу ее попытки изменить меня по своему вкусу. Я – это я. Я не она. Я не хочу идти по ее стопам. Я хочу проложить свой путь, – сказала Флорентина, глядя в бледно-голубое небо. Жюль молчал.

– Прости, папа. Я тебя разочаровала, да?

Закатав рукава рубашки, Жюль заложил руки за голову и откинулся на спинку садового кресла.

– Нет, милая. Ты меня не разочаровала. Разве что удивила. Откровенностью, я имею в виду. Хорошо, что ты идешь своим путем.

– Но некоторые возможности я уже упустила.

– Во времена, когда возможности, казалось бы, безграничны, сознательно оставить некоторые из них позади может оказаться весьма полезно. Так цель перед глазами станет четче, а в сердце прибавится покоя. С ума ведь сойдешь, если все будет возможно. Как не потерять веру в то, что можно найти правильный путь? – Он потянулся к деревянной коробке, лежащей в траве, откинул крышку, вынул одну «Партагас», провел по ней носом, откусил кончик и зажег ее. – Все зависит от нас самих, – продолжил Жюль и с удовольствием сделал первую затяжку. – Можно обменять жизнь, которой мы недовольны, на другую. Никому нельзя позволять на себя влиять.

– А если у меня не выйдет? – спросила Флорентина.

Жюль секунду помедлил, посмотрел вслед ласточкам, которые отбрасывали на землю преследующие друг друга тени, а затем сказал:

– Старательный и действующий из благих намерений никогда не потерпит неудачу в том, что ему предназначено. Если мы терпим в чем-то неудачу – значит, это не наше. Нам становится близко только то, что нам подходит. Неудача – это всего лишь конец чего-то неверного и начало верного. Полетит тот, кто раскинет руки при падении.

Флорентина посмотрела на него. Всякий раз, когда она сталкивалась с его темными добрыми глазами, ей казалось, будто он видит ее насквозь и понимает все, что происходит внутри нее. Они настолько хорошо друг друга знали, что малейшее движение, малейшее изменение в выражении лица или тоне голоса говорило им обоим больше, чем можно было выразить словами. И действительно: никто, кроме отца, так хорошо не понимал, что для того, чтобы быть счастливым, человеку необходимо привести свою внешнюю жизнь в соответствие с внутренней. Что в материале, из которого соткана жизнь Луизы, Флорентина чувствует себя некомфортно.

– Я не хочу ее разочаровывать, – призналась Флорентина.

– Ты не можешь ее разочаровать.

– Но мне трудно не считаться со всем, что она для меня выдумала. Вдобавок ко всему она такая идеальная и сильная женщина.

– Да, это про нее. Луиза замечательная. Но почему ты хочешь ей – да и вообще кому-то – соответствовать? Ты прекрасна такой, какая есть. Ни одна копия не бывает безупречной. Ищи свой собственный голос.

– Но кто я?

– Выясни это.

Он стряхнул пепел с сигары в траву и, прежде чем снова сунуть ее между зубами, сказал:

– Существуют тысячи дверей в жизнь. И ты найдешь свою.

– Свою собственную?

– Твою собственную.

– Но как это сделать?

– О чем ты мечтаешь?

– Мечты – это одно. А реальная жизнь – другое.

– Нами движут мечты. Возможно, сперва это незаметно, но кто знает, насколько стремительно мы к ним идем, пока с виду они удерживают нас на месте. – Он затянулся сигарой и выпустил облачка дыма, которые поднялись к небу и рассеялись. – Лишь тот, кто следует своим мечтам, может стать человеком, цветок жизни которого не нуждается в уходе. Он сам по себе растет, формируется и наполняется. Благоухает.

– Но наступает момент, когда люди, преследуя свои мечты, переступают границу между смелостью и глупостью.

– Если будешь внимательна, то будешь держать эту границу в поле зрения. Ты удивишься, Флорентина, какие перспективы перед тобой откроются, когда ты вернешься к своим мечтам.

Повисла долгая пауза. Затем Флорентина спросила:

– А ты, ты мечтаешь?

– Немного, – с улыбкой ответил Жюль и пожал плечами. На мгновение он вспомнил волшебный момент из прошлого, которых в его жизни было, конечно, немного. Настоящее ненадолго потускнело, и в Жюле пробудилось чувство, которое он считал мертвым. Пока Флорентина не отвлекла его от мыслей:

– Почему ты не живешь так, как советуешь мне?

Вопрос, который он едва осмеливался задать самому себе. В одно мгновение он вдруг осознал, что с того дня в родильном доме его жизнь просто текла мимо, однако он никогда не направлял ее в желаемое русло. Отчаяние и покорность судьбе парализовали его. Теперь он понял, что, подменив детей, совершил непростительную ошибку не только потому, что не обдумал масштаб последствий, но и потому, что не знал тогда своего сердца. Того, чего на самом деле хотел от жизни.

Флорентина посмотрела на него и повторила вопрос:

– Скажи же, почему ты не живешь так, как советуешь мне?

– Потому что эта мысль озарила меня только что, именно сейчас, в этот самый момент.

Флорентина рассмеялась.

Именно она была теперь его компасом. Компасом, заставившим осознать, насколько сильно он сам отклонился от того, о чем когда-то мечтал. Именно Флорентина. Которую он – без ее ведома – вырвал из ее жизни с корнем и пересадил в другую.

Он смотрел на свое отражение в окне летнего домика, стоящего напротив, и пытался разглядеть лицо двадцатилетнего Жюля. Его надежды. Его мечты. Он понял, что ему, как и Флорентине, придется заново учиться жить.

Флорентина вопросительно смотрела на него своими сверкающими глазами. Когда он замолчал, она поцеловала его в щеку. Жюль улыбнулся. Это был один из тех коротких моментов в жизни, что были для него дороже золота. Однако эти мгновения быстро терялись, словно золоченая пудра в песке, и пустыня безнадежности простиралась перед ним в бесконечность.

Прежде чем оставить Флорентину одну, он сказал:

– Ты сама пишешь свою историю. Заканчивать ее тоже тебе.