Текст книги "Аз есмь царь. История самозванства в России"

ИНВЕРСИЯ КАК СПОСОБ УПРАВЛЕНИЯ

Традиционное перенесение на самодержавие характеристики «абсолютистская», которую применяют к французской монархии XVII века, вызывает множество вопросов. Во времена Ивана Грозного Франция представляла собой «умеренную» монархию, где законодательная правоспособность короля и отправление им властных полномочий были уже не первый год ограничены совещательными функциями, которыми наделялись промежуточные органы управления королевства. Знаменитые ордонансы XVI века явились реакцией на требования генеральных штатов. Развитие права привело к торжеству закона, которое, безусловно, стало результатом усилий «абсолютного» монарха; но монарх был абсолютным только в том смысле, что всегда имел возможность, действуя в законной форме, издать новый закон, отменявший действие старого. Ни идея управления русским государством XVI века, ни ее воплощение не позволяют уподобить Думу или Земский собор французским государственным институтам той эпохи. Со времени появления «Республики» Жана Бодена (современника Ивана IV) король не мог принимать тот или иной закон по своей прихоти: он должен был уважать, с одной стороны, природные и божественные законы, а с другой – «фундаментальные законы королевства». Французская концепция абсолютной монархии даже отдаленно не напоминает произвол.

В Московском царстве переворачивание норм с ног на голову производилось ради их укрепления: лишая себя видимых атрибутов власти на время правления Симеона, Иван подчеркивал свое право на царствование, предопределенное Божьей волей, и тот факт, что это право не обусловлено никакими формальными качествами. Инверсия делает невозможным ясные и позитивные критерии легитимности поведения царя.

Переворачивание норм – это способ управления людьми, лишающий их возможности оценивать такое управление. Именно так работает модель самодержавного господства.

Одним из самых непредвиденных последствий царствования Ивана Грозного стало коллективное освоение приемов, стирающих грань между настоящим и ложным. Умышленное стирание границы между ними предопределило структуру самодержавия, наполнив ее концептуальным содержанием, которое веками оставалось неизменным.

Глава III. ВЫМЫШЛЕННЫЕ РОДОСЛОВНЫЕ

Стирание границы между истинным и ложным выражалось также в мифологизации родословных царя и знати, а также истоков царского титула. В Москве XVI века царский титул был поднят на невиданную прежде высоту, а сочинять мифические родословные стало обыденной практикой.

РОДОСЛОВНАЯ ЦАРЯ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЕГО ТИТУЛА

Поиск великих предков был для европейских аристократов и монархов общим явлением, что не исключало местных особенностей. Царский титул должен был, с одной стороны, символизировать равенство великого князя с германским императором, а с другой – полный суверенитет Московского государства. В соответствии с представлениями той эпохи подобная легитимность зависела от степени благородства и древности княжеского рода. Чтобы стать королем, нужно было быть человеком королевских кровей. Чтобы стать «королем королей» – императором или царем, – нужно было вдобавок быть коронованным представителем какого-нибудь легитимного органа: на католическом Западе таковым являлся папа, на православном Востоке – константинопольский патриарх. Что касается суверенитета государства, то его обоснование покоилось прежде всего на древности происхождения и преемственности институтов. Прошлое выступало на передний план.

Для того чтобы доказать древность своего рода, московские государи объявили о династическом правопреемстве, связывавшем их с киевскими князьями, что позволяло также притязать на Киев, Чернигов и прочие земли, еще не подчинявшиеся Москве. Отстаивать эту концепцию было, впрочем, небезопасно, поскольку еще в XV веке воспитатель детей польского короля Казимира IV Ян Длугош выдвинул идею о том, что Киев основан польским князем: если Москва считала себя правопреемницей Киева, Польша могла предъявить права на Москву. Мало того, в Литве придумали легенду, согласно которой основателем литовского королевства и литовской династии был некий Полемон, наместник императора Нерона. После того как поляки стали претендовать на старшинство, а литовцы – на римское происхождение, московским князьям как потомкам князей киевских оставалось только признать себя подданными польских и литовских правителей… Неслучайно именно в конце XV века в Московии на повестке дня оказываются вопросы о титуле византийского императора и связях с императорским Римом. Сохранился целый ряд текстов того времени, сочиненных на актуальную тему: «Сказание о Вавилонском царстве», «Повесть о белом клобуке», «Степенная книга». Наиболее полно официальная версия изложена в «Сказании о князьях Владимирских», сочинении первой половины XVI века. В этих текстах обосновывались официальная родословная московских государей и происхождение их власти. Императору Августу придумывают мифического родственника, Пруса, которому он якобы даровал земли в бассейне Вислы, то есть современную Пруссию. Впоследствии к Рюрику, «потомку Пруса» в четырнадцатом колене, прибыло посольство от новгородцев с просьбой занять место их недавно скончавшегося правителя. От Рюрика пошла династия Рюриковичей, которые правили сначала в Киеве, затем во Владимире и, наконец, в Москве. Иван III в конце XV века провозгласил себя прямым потомком – через Рюрика – римских императоров, позднее то же сделали Василий III и Иван IV, внук Ивана III. Эти мистификации давали обоснование посягательствам Руси на балтийские земли, и им была уготована долгая жизнь. В 1672 году, стремясь упрочить легитимность своего титула, царь Алексей Романов в послании папе римскому ссылался на свое римское происхождение. В 1727 году о нем снова вспомнили во время коронации императора Петра II.

В «Сказании о князьях Владимирских» утверждается, что военное превосходство Киевской Руси вынудило византийского императора Константина IX Мономаха отправить к Владимиру Всеволодовичу Мономаху мирное посольство с подарками, в числе которых была и императорская корона, дававшая ему право с того самого момента именоваться «царем, венчанным Богом», причем это право распространялось на всех его потомков, занимавших русский трон.

В реальности, однако, все обстояло иначе. Князь Рюрик (IX век), по всей видимости, происходил из варягов, восточной ветви викингов. Ничто не указывает на его родство с киевскими великими князьями, а следовательно, и с московским царствующим домом XV века. Что касается «византийского венца», то в действительности его изготовили в XIV веке в Центральной Азии и впервые использовали только во время коронации 1498 года. Киевские князья и правда с конца X века носили византийскую корону, но, в соответствии с византийской доктриной, она символизировала зависимость принявшего ее государства от империи. Поэтому можно допустить, что Владимир Мономах получил корону от Алексея I Комнина (годы правления 1081–1118), но, принимая ее, он лишь признал над собой власть византийского императора.

После освобождения от татаро-монгольского ига эти регалии изображались как символ равенства византийского и русского государей и как заявка великого князя на императорские притязания. С 1492 года великого князя Ивана III надлежало называть «царем и самодержцем всея Руси».

РОДОСЛОВНЫЕ ЗНАТНЫХ ФАМИЛИЙ

В 1555 году генеалогические древа, которые создали себе некоторые аристократические роды, были объединены в «Государев родословец». Значительное число этих родословных было придумано в период с XIV по XVI век. В пандан легендам о династии Август – Прус – Рюрик – великий князь Московский бояре и дворяне начинают находить у себя иноземные корни, в первую очередь прусские или литовские. Например, Захарьины (из которых происходила Анастасия, первая жена Ивана IV) называли себя потомками выходца из Пруссии Андрея Кобылы. Пушкины, Морозовы и Вешняковы твердили о своих немецких предках. В 1463 году некий Нарышко, уроженец Крыма, находившегося тогда в подчинении у татар, перешел на службу к Ивану III; его потомки, Нарышкины (производное от «нарыжка», дурной запах изо рта), к числу которых принадлежала и Наталья, мать Петра Великого, отыскали у Тацита упоминание о немецком племени наристов и приписали себе прусское происхождение. Даже в XVIII столетии представители знатных родов, таких как Романовы, Шереметевы, Колычевы и Кобылины, продолжали отстаивать версию о своих прусских корнях… Чичерины мнили себя потомками итальянцев (Чичери), но в их краях было известно похожее слово, обозначавшее «плохую погоду», «ветер», «мокрый снег». Историк В. Н. Татищев (1686–1750), чьи предки переиначили смысл родового имени, превратив «татище» («отъявленный вор», «ворище») в «тать ищи» («ищи вора!»), упоминает, что некоторые семьи считали своим прародителем Юпитера. Лыщинские, желая продемонстрировать благородство происхождения, возводили свой род к Озирису. В 1511 году великий князь своей грамотой подтвердил, что Еремеевы (Шереметевы) происходят от кельтской феи Мелюзины – на такое родство претендовали многие знатные семьи по всей Европе. Более скромные Потемкины довольствовались происхождением от Понтия, который в 321 году до н. э. во главе самнитского войска разгромил войско римлян. Юсуповы, состоявшие в родстве с Урусовыми, происходили от ногайских князей, но 19 января 1799 года императорским указом были объявлены «русскими князьями». Однако, несмотря на их подлинное княжеское происхождение, в XVII веке они прибегли к подлогу, истоки которого относятся, вероятно, к XV веку: было заявлено, что их род происходит от Мухаммеда и их предкам подчинялся весь мусульманский мир…

СМЫСЛ МИСТИФИКАЦИЙ

Обращение к истории с целью составить настоящие и вымышленные родословные ради легитимации своей власти – не специфически русское явление. И в Византии, и в средневековой Европе было принято искать в истории опору своей власти. Русские мистификации органично вписываются в тот мир, где испанские короли возводят свой род к Гераклу. Если сравнивать Московию с Западом, можно заметить совпадения в датах. «Летопись Чудова монастыря», в которой обосновывается преемственность между Прусом и Рюриком, была написана, по-видимому, в 1498 году; годом раньше францисканец Жан де Легонисса выступил с идеей о том, что французские короли происходят от царя Давида. В то же время, когда Иван Грозный объявил себя потомком римлян, в Англии поэты трубили о троянских корнях Елизаветы I и рассказывали об основании Новой Трои, впоследствии ставшей Лондоном, неким Брутом I, мифическим троянским героем, состоявшим в родстве с Энеем, сыном Афродиты и Анхиса, одного из центральных персонажей «Илиады». Современник Ивана Грозного король Франции Карл IX женился на другой представительнице троянского рода – Елизавете Австрийской, дочери императора Священной римской империи Максимилиана II: это ознаменовало объединение двух псевдотроянских королевских династий.

Мотивы, стоявшие за этими мистификациями, в обоих случаях одинаковы: русские летописцы XV и XVI века силились доказать преемственность между Рюриком и великим князем Московским, а французские ученые стремились обосновать связь меровингской, каролингской и капетингской династий. Когда русский монарх добивался, чтобы его признали царем, во Франции завели разговор о происхождении королевского рода от Приама. Сам император Священной римской империи Максимилиан был озабочен тем, чтобы придать достоверности своей мифической родословной, которую сочинил в 1507 году его советник Жакоб Меннелл, изобразив Максимилиана потомком Меровингов, а следовательно, троянского царя Приама. Эта мифическая родословная позволяла претендовать на родство с римлянами и часть их империи и поэтому активно использовалась на протяжении всего XV века. Сербские и болгарские государи «происходили» от римских императоров, в частности от Августа. То же можно сказать и о базилевсах, если верить «Христианской топографии» Козьмы Индипоклова, известной на Руси со второй половины XI века.

Как это часто бывает в истории, схожие явления, происходившие в разных цивилизациях, принимали в силу особенностей каждой из них свое определенное значение. В России обрисованные нами практики служат составляющими культуры господства, где граница между истинным и ложным становится все более и более зыбкой. В контексте этой самодержавной структуры решается вопрос об идентичности индивида, будь то холоп или царь.

Глава IV. ИЛИ ЦАРЬ, ИЛИ РАБ ЦАРЯ

А жаловати есмя своих холопей вольны, и казнити вольны же есмя.

Иван Грозный – князю Курбскому

С юридической точки зрения холопами являлись лишь некоторые подданные царя. Однако последний считал себя вправе распоряжаться жизнью любого подданного. Неслучайно одним из самых частых элементов титулатуры московского властителя было наименование «государь», русский вариант латинского dominus – ключевое слово в том насаждаемом царем языке, который, по мнению монарха, один только и подходил для описания отношений между ним, страной и подданными; отношений, которые, как ему представлялось, воспроизводили в земной форме отношения Бога с миром. Этот язык проясняет центральный аспект феномена бесчисленных лжецарей: когда народное недовольство перерастает в открытый конфликт, в большинстве случаев, даже если речь идет о событии сугубо местного масштаба, возмутитель спокойствия примеряет на себя роль царя, как будто, несмотря на прямое присутствие непосредственного виновника бедствий – помещика, управляющего, губернатора, – он не может говорить от своего собственного лица и рассматривать конфликт вне прямой связи с монархом.

КТО ТАКОЙ САМОДЕРЖЕЦ?

Таким образом, отношения «государь – холоп» были вписаны в саму титулатуру царя. Сначала русского монарха называли князем, потом великим князем, то есть первым среди равных, и, наконец, царем и государем, то есть тем единственным, кто стоит над всеми подданными. Термин «государь» был многозначным. В повседневном обиходе его употребляли в значении «хозяин/господин», как, например, в словосочетании «холопов хозяин». В Москве и Северной Руси он с XIV века использовался для обозначения уз личной зависимости. Не утратив этого смысла, он впоследствии приобретает другой, политический смысл – властитель. Но второе значение заключает в себе и первое: московский властитель немыслим без господства над подданными по своему усмотрению.

В последней трети XV века великий князь начал называть подданных «холопами». В письмах другим князьям он вместо привычного «старший брат» и «отец» именует себя «господарем» (первоначальная форма титула «государь»), то есть домохозяином, отцом обширной семьи, включающей в числе прочих и холопов. Новый титул можно было понять буквально, в значении «холопов хозяин». В 1477–1478 годах представители новгородской элиты напомнили Ивану III, возомнившему, что на Новгород он располагает теми же правами, что и на свой наследственный удел, Москву, разницу между словом «господин» (хозяин лично свободных слуг), которое они считали приемлемым, и словами «государь» и «господарь» (владелец лично несвободных слуг), которые они отвергали. Различие между «государем» и «господином» привело к распрям и в Москве, где после смерти Василия III в 1533 году двое братьев последнего отказались называть государем его сына, будущего Ивана IV, предпочтя этому титулу слово «господин». Обе попытки сопротивления были пресечены на корню: Новгород утопили в крови, братьев Василия III казнили.

Такая политика господства была следствием религиозного мышления, о чем мы поговорим ниже. В 1576 году Иван IV вызвал к себе своего воеводу боярина Ивана Федорова, подозревавшегося в заговоре. Он приказал ему облачиться в царские одежды, взять скипетр, который дозволено держать в руках только монарху, и сесть на трон, на котором может сидеть только великий князь. Иван же, опустившись перед ним на колени, произнес: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место; вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал. Впрочем, – добавил он спустя мгновение, – как в моей власти лежит поместить тебя на этом троне, так в той же самой власти лежит и снять тебя». И вонзил в него меч, велев присутствующим последовать его примеру. Слова царя о том, что в его власти возвести человека на престол, не могут не удивлять; официальная доктрина провозглашала, что данное право принадлежит исключительно Богу. Иван Грозный часто поминал об этом: в Москве, мол, власть передается от отца к сыну, цари вступают на престол по Божьей воле, а не по милости знати, то есть смертных, как это принято у поляков. Что дает царю, набожному христианину, осознающему, что он всего лишь человек, право делить власть с Богом? Ответив на этот вопрос, мы определим отличительные черты системы самодержавного подавления, которая утвердилась при Иване Грозном.

Ключом к ее пониманию может служить язык участников процесса, в особенности слово, много раз встречающееся в писаниях Ивана Грозного и звучащее в богословских спорах о Древней Руси, которые в действительности крутились вокруг управления людьми: это слово «самовластие», иначе говоря, власть того, кто считает источником власти самого себя. В Москве «самовластие» было частью религиозного языка и не отсылало ни к каким юридическим нормам. Считалось, что Бог дал Адаму, а значит, всему человеческому роду, самовластие, то есть способность выбирать между добром и злом. Это называлось еще «своеволием», которое Бог напрямую даровал человеку. Некоторые авторы, вроде инока Ермолая-Еразма, писавшего в середине XVI века, не преминули увидеть здесь подвох: для них личная свобода, какую подразумевает термин «самовластие», сопряжена с неравенством, насилием и произволом; воля может исходить только от Бога, власть человека не должна проистекать от него самого. Грехопадение человеческого рода – грех Адама, совершенный после того, как Бог даровал ему самовластие, – вызывало в Москве спор: обладают ли люди по-прежнему Божьим даром свободного выбора и по-прежнему ли их связывают прямые отношения с Господом или между ними теперь стоит посредник в лице Церкви либо государя? По мнению одних, вроде Феодосия Косого, человек не отвечает ни перед кем, кроме Бога. Другие же, напротив, полагали, что, если бы Господь с рождения наделил человека «самоволием», Он не поставил бы над ним царей и других властителей. Но Он это сделал – дабы «спасти наши души». Таким образом, друг другу противопоставлялись свободная воля человека и светская власть, призванная не допустить воцарения среди людей «буйства» (Иез. 22:5). Иван IV разрешил спор в пользу самодержавной власти: Бог дал Адаму способность действовать по своему выбору, но Адам согрешил; после его падения человек уже не может сам себя наделять такой способностью. Царь высказался недвусмысленно: человек утратил свободу, у него больше нет «свободной воли», нет права не признавать светские и церковные власти. Он должен смириться. Между собой и человеком Бог поставил царя, единственного, кто ныне обладает «свободой воли», то есть правом исполнять свои обязанности, награждать и карать грешников. Кара – тоже знак особой милости, ибо когда Бог наказывает, пусть даже смертью, Он спасает наказываемых. Приписывать царю способность действовать сходным образом значило максимально сближать его с Богом. С помощью аргументов теологии Иван Грозный выстроил систему умозаключений, призванную разъяснить и оправдать его методы правления. Телесно царь, разумеется, не похож на Бога; власть – вот что их роднит. Такое сближение должно было приниматься подданными тем легче и естественнее, что в русском языке и награда, и кара обозначались одним словом: воздаяние. Таким образом создавалось мыслимое пространство, в котором граница между ясным и темным тоже определялась весьма зыбкой. Через несколько лет Иван Тимофеев, которому Церковь поручила обосновать легитимность Михаила Романова, напишет, что чувства царя и его подданных несравнимы: тело монарха пронизано величием, которым он обладает. С этих пор омофор сакральности покрывал не только царское достоинство, но и царское тело.

Так был заложен идеологический «фундамент» самодержавия.

ГОСУДАРЕВ УДЕЛ

По прекрасному определению Александра Дворкина, «дом Ивана Грозного включает в себя царство во всей его совокупности». В ту пору Московия называлась Московским царством или Московским государством. Последнее определение обыкновенно переводится на французский как l’État moscovite. Между тем, передавая слово «государство» через понятие «государство» (State, État), мы смешиваем значение того и другого и применяем современное юридическое понятие к миру, чей политический порядок не был государственным. Вдобавок данный перевод не учитывает того, какой смысл в это слово вкладывали в ту пору; в результате Древняя Русь предстает осовремененной и неузнаваемой. Государство, как явствует из самого его названия, – это в первую очередь владение государя. Право царей распоряжаться землями и прочим имуществом подданных по своему усмотрению в XVI–XVIII веках – тема дискуссионная. Однако ряд фактов на сегодняшний день можно считать установленными; в XVI веке, когда складывалось самодержавное государство, царь, или государь, выступал верховным собственником своего государства.

Историк А. Л. Юрганов недавно выпустил работу о завещаниях монархов, в которые включался список принадлежащего им имущества с именами наследников. Особое внимание обращают на себя два многозначных термина, определяющих отношения между царем и русскими землями в XIV–XVII веках: это «пожалование» и «благословление». Из всех многочисленных значений первого слова нас интересует одно – «жалование». Глагол «жаловать» сохраняет семантическую связь с глаголом «служить»: царь жалует тех, кто ему служит. Независимо от статуса служащих земля, которую он им жалует, принадлежит ему самому; он распоряжается ею как собственник, дает и забирает обратно по своему соизволению. Данное право распространяется и на такие вотчины, которыми владеет уже не одно поколение того или иного рода. Как следствие, даже самые знатные семьи не пользуются в полной мере правами собственности на пожалованные вотчины. Все эти владения целиком принадлежат царской фамилии.

Второй термин, «благословление», в XI–XVII веках также обозначает нечто передающееся по завещанию. Происходя от глагола «благословить», он вбирает в себя целый букет смыслов, проясняющих взаимоотношения между троном и собственностью царя (см. такие глаголы, как «благословлять», «завещать», «передавать» и «делить семейную собственность»). В завещании Ивана Грозного (1579) это слово употреблено в двух значениях: царь передает власть на свои земли (Московию) старшему сыну; завещает уделы жене и другому сыну. В XVI веке уделы уже составляли часть владений царствующей фамилии, которая состояла из сыновей, братьев и жены монарха. Любые владения, принадлежавшие человеку вне этого круга, являлись не уделом, не наследственным имением, а пожалованием, сделанным государем, и, как любое другое владение, в случае необходимости подлежали возврату.

Это верховное право монарха пытались оспорить в 1606 году, когда бояре и дворяне, воспользовавшись слабостью положения Василия Шуйского, заставили его поклясться, что он не будет изымать ничье имущество без судебного разбирательства. То же условие было включено в договор 1610 года о призвании польского королевича Владислава на русский престол. Требуя от власти сохранить за ними земельные владения на правах узуфрукта, русские дворяне подтверждали, что конфискация их имущества была в то время обычной практикой. В XVII веке произошло изменение норм, что особенно заметно по Соборному уложению 1649 года, которое закрепило понятие частной собственности на землю. В то же время упрочение системы «пожалование за служение» не давало рассматривать вотчины как частную собственность в подлинном смысле слова. К неустойчивости частной собственности добавлялась неизменная практика изымания и перераспределения земли по прихоти монарха.

Таким образом, царь распоряжался государством как своим уделом, своей семейной собственностью. Нам понятно, почему Иван IV отказывался называть «братом» шведского короля, ведь он ставил себя выше Густава в иерархии верховных правителей: если дед скандинавского монарха не владел никаким королевством, русское государство принадлежало предкам Ивана уже не один век – dominium domini (владение господина, удел государя). Не будем забывать, что, хотя преемственность и выступает неотъемлемым элементом любого государства и хорошо знакомым современному человеку явлением, на Руси она была совершенно неизвестна, и на протяжении всего XVII века каждый новый царь, восходивший на престол, должен был всякий раз заново подтверждать существующие международные договоры. Ведь, как объяснял Иван IV, государь при любых обстоятельствах больше государства.