Текст книги "Книги крови. I–III"

Они миновали поворот, и перед ними распростерлись руины Подуево.

Ограниченное, прирученное воображение Мика и Джуда даже представить не могло зрелище столь невыразимой жестокости.

Возможно, на европейских полях сражений столько же трупов сваливали в кучу: но разве были среди них женщины и дети, связанные с телами мужчин? Конечно, встречались во время войн и столь же высокие курганы из мертвецов, но разве они состояли из людей, минуту назад полных жизни? Бывало, что целые селения уничтожали столь же быстро, но разве случалось когда-либо, чтобы целый город погибал лишь по велению гравитации?

То было зрелище, от которого даже тошнота не подступала к горлу. Пред его ликом разум замедлялся до скорости улитки, силы рассудка начинали отбирать свидетельства придирчиво и аккуратно, ищу в них изъян, место, благодаря которому можно было бы сказать:

Это не реально. Это лишь сон о смерти, но не сама смерть.

Но рассудок не мог найти изъянов в этой стене. Все было реальным. Это была сама смерть.

Подуево пало.

Тридцать восемь тысяч семьсот шестьдесят пять его граждан распростерлись на земле, или скорее были разбросаны неприглядными, сочащимися кучами. Те, кто не погиб при падении, не задохнулся, умирали сейчас. Из этого города не выжил никто, кроме нескольких зрителей, которые с трудом дошли сюда посмотреть на соревнование. Сейчас эти жители, увечные, больные, слишком старые, не могли отвести глаз от бойни, как Мик и Джуд, они пытались не верить в нее.

Джуд вышел из машины первым. Земля под его замшевыми туфлями была липкой от сворачивающейся крови. Он окинул взглядом бойню вокруг. Никаких обломков: ни единого признака авиакатастрофы, огня или запаха топлива. Только десятки тысяч свежих трупов, голых или одетых в одинаковые серые костюмы из сержа, мужчины, женщины, дети. На некоторых, как он заметил, виднелись кожаные упряжи, плотно застегнутые вокруг груди, а от них змеились длинные, многомильные канаты. Чем пристальнее Джуд вглядывался, тем больше различал невероятно сложную систему узлов и привязей, которая все еще скрепляла людей воедино. По каким-то причинам все жертвы были связаны друг с другом, бок о бок. Некоторых поставили на плечи соседей, спеленав их, словно мальчиков, играющих в наездников. Других скрепили за руки, сшили веревками так, что получилась целая стена из мышц и костей. Кого-то скрутили в шар, засунув голову между коленей. Каждый человек был каким-то образом связан с людьми рядом, накрепко, как будто Джуд застал сеанс безумного коллективного бондажа.

Раздался еще один выстрел.

Мик посмотрел в его сторону.

По полю среди тел шел одинокий мужчина, одетый в серое пальто, он держал в руке револьвер, добивая умирающих. Это был жалкий, несообразно малый акт милосердия, но человек все равно не останавливался, в первую очередь, выбирая страдающих детей. Опустошал барабан, заряжал снова, опустошал, заряжал, опустошал…

Мик кинулся к нему.

Кричал во весь голос, заглушая стоны раненых.

– Что это?!!!

Мужчина оторвался от своей ужасающей обязанности, его лицо было мертвенно-серым, как пальто.

– А? – хмыкнул он и нахмурился, разглядев двух незваных гостей сквозь толстые линзы очков.

– Что тут произошло? – орал на него Мик. От крика было так, от возможности хоть на ком-то выместить злость. Может, этот человек и был во всем виноват. Это же прекрасно, когда можно кого-то обвинить.

– Скажи нам… – задыхался Мик, слышал, как слезы, пульсируя, заглушают слова. – Скажи, ради бога. Объясни.

Мужчина в сером пальто покачал головой. Он не понял ни слова из тех, что орал этот молодой дурак. Парень говорил по-английски, но больше человек с револьвером не разобрал ничего. Мик пошел к нему, постоянно чувствуя на себе взгляды мертвецов вокруг. Глаза как черные сверкающие драгоценности, обрамленные изувеченными лицами; перевернутые глаза, смотрящие с оторванных голов. Глаза тех, у кого вместо голоса остался лишь вой. Глаза тех, кто уже не мог выть, не мог дышать.

Тысячи глаз.

Мик добежал до человека в сером пальто, когда у того в очередной раз почти кончились патроны. Мужчина снял очки, отбросил их в сторону. Он тоже рыдал, все его большое неуклюжее тело содрогалось.

Кто-то дотронулся до ботинка Мика. Мик не хотел смотреть, но теперь у него не было выбора. Там лежал, словно свастика из плоти, молодой человек, каждый его сустав был вывернут. Под ним находилась девочка, ее окровавленные ноги высовывались наружу, как две багровые палки.

Мик хотел выхватить у мужчины револьвер, остановить руку, чтобы та его не касалась. А еще лучше достать пулемет, огнемет, все что угодно, лишь бы остановить агонию вокруг.

Отвернувшись от изломанного тела, Мик увидел, как Серый поднимает револьвер.

– Джуд… – только и успел произнести Мик, когда дуло пистолета скользнуло Серому в рот, и прозвучал выстрел.

Мужчина припас последнюю пулю для себя. Его затылок раскололся, словно упавшее яйцо, кости полетели наружу. Тело обмякло, рухнуло на землю, а револьвер так и остался зажатым между губ.

– Мы должны… – начал Мик, говоря в пустоту. – Мы должны…

Что? Что в такой ситуации нужно было сделать в первую очередь?

– Мы должны…

Джуд появился у него за спиной и произнес:

– Помочь…

– Да. Мы должны привести помощь. Мы должны…

– Ехать.

Ехать! Вот что им нужно сделать. Под любым предлогом, по любой трусливой причине они должны уехать. Убраться с поля боя, уйти подальше от тянущейся к ним руке с раной вместо тела.

– Надо сообщить властям. Найти город. Привести помощь…

– Священников, – сказал Мик. – Им нужны священники.

Было абсурдно думать об отпевании такого количества людей. Понадобится целая армия священников, пушка со святой водой, громкоговоритель для благословений.

Мик и Джуд вместе отвернулись от ужаса, обняли друг друга и отправились к машине, прокладывая путь через горы трупов.

Только автомобиль оказался занят.

За рулем сидел Вацлав Желовчик и пытался завести двигатель. Он повернул ключ раз. Два. На третий машина пошла, колеса завертелись в багровой грязи, когда он дал задний ход и поехал. Вацлав видел, как англичанин с криками бежит за ним. Но ничего не мог поделать: он не хотел красть автомобиль, но его ждала работа. Он был судьей, нес ответственность за соревнование, за безопасность участников. Один из доблестных городов уже пал. Вацлав должен был сделать все возможное, чтобы второй не последовал за своим близнецом. Надо догнать Пополак и урезонить его. Вывести из ужаса тихими словами и обещаниями. Если Вацлав потерпит поражение, то случится еще одна катастрофа, подобная той, что была впереди, а на его совести и так уже лежало огромное бремя.

Мик все бежал за «фольксвагеном», что-то кричал. Вор не обращал на него внимания, сосредоточившись на узкой, скользкой дороге. Мик проигрывал. Машина начала набирать скорость. Мику не хватало воздуха даже для яростных криков, поэтому он остановился, уперев руки в колени, отдуваясь и всхлипывая.

– Ублюдок! – заорал Джуд.

Мик взглянул на дорогу. Машина уже исчезла из виду.

– Этот мудак даже водить толком не умеет, – добавил Джуд.

– Нам… надо… догнать его… – сказал Мик, все еще переводя дух.

– Как?

– Пешком…

– У нас даже карты нет… она в машине.

– Боже мой…

Они пошли вместе по дороге, подальше от поля.

Через несколько метров кровавый прилив выдохся. Только несколько загустевших струек текли по проселку. Мик и Джуд последовали за красными отпечатками шин до перекрестка.

Србовачская дорога была пустой в обоих направлениях. Машина повернула влево.

– Он отправился дальше в холмы, – сказал Джуд, уставившись в синевато-зеленую дымку вдалеке. – Он с ума сошел!

– Мы пойдем назад, вернемся туда, откуда приехали.

– Пешком будем целую ночь идти.

– Поймаем попутку.

Джуд покачал головой: лицо у него осунулось, он выглядел потерянным.

– Мик, ты что, не понимаешь? Они все знали о том, что происходит. Люди на фермах – они все убрались подальше, пока народ тут сходил с ума. На этой дороге машин не будет, готов поклясться, может, только парочка таких же тупых туристов, как мы, и ни один турист сейчас ради нас не остановится.

Он был прав. Заляпанные кровью, они походили на мясников. Их лица блестели, словно сальные, а глаза были совершенно безумными.

– Нам надо пойти, – сказал Джуд, – туда, куда он поехал.

Он указал вперед. Холмы потемнели; солнце пропало с их склонов.

Мик пожал плечами. В любом случае им придется провести ночь на дороге. Но он все равно хотел идти – идти куда угодно – лишь бы только между ним и мертвецами было хоть какое-то расстояние.

В Пополаке воцарилось подобие покоя. Паническая лихорадка сменилась оцепенением, покорным принятием мира таким, какой он есть. Закрепленные на своих местах, стянутые, обузданные, привязанные друг к другу в живой системе, которая не позволяла чьему-то голосу быть громче других, не позволяла чьей-то спине трудиться меньше других, люди позволили согласию безумия вытеснить спокойный голос рассудка. Содрогаясь, они слились в единый разум, единую мысль, единую цель. Буквально за несколько мгновений они превратились в не испытывающего колебаний гиганта, которого раньше столь блестяще изображали. Иллюзию ничтожной индивидуальности смыл необоримый прилив коллективного чувства – не страсть толпы, а телепатическая волна, растворившая тысячи голосов в одном неоспоримом приказе.

И этот новый голос сказал: Иди!

Он сказал: оставь позади то ужасное зрелище, дабы я больше никогда не видел его.

Пополак ушел в холмы, каждым шагом преодолевая полмили. Все мужчины, женщины и дети в этой бурлящей башне ослепли. Они видели только глазами города. Они потеряли разум, их головы занимали только мысли города. И они считали себя бессмертными в своей грузной неумолимой силе. Огромными, безумными и бессмертными.

Уже через две мили Мик и Джуд почувствовали в воздухе запах бензина, а еще чуть дальше наткнулись на «фольксваген». Тот лежал, перевернутый, в заросшем тростниками кювете. Но не горел.

Дверь водителя была открыта, оттуда вывалилось тело Вацлава Желовчика. Он потерял сознание. Никаких следов ран, только один-два небольших пореза на лице, казавшимся таким спокойным. Мик и Джуд аккуратно вытащили вора из грязной канавы на дорогу. Пока они возились с ним, он тихо стонал, ему под голову подложили скатанный свитер Мика, сняли с Вацлава пиджак и галстук.

Неожиданно Желовчик открыл глаза.

Уставился на Мика и Джуда.

– Вы как? – спросил Мик.

Мужчина секунду молчал. Казалось, он не понимает слов.

А потом:

– Англичане? – спросил он. У него был сильный акцент, но вопрос прозвучал разборчиво.

– Да.

– Я слышал ваши голоса. Англичане.

Он нахмурился и поморщился.

– Вам больно? – спросил Джуд.

Мужчине, кажется, этот вопрос показался забавным.

– Мне больно? – повторил он, его лицо исказилось от смеси боли и радости. – Я умру, – сказал он сквозь сжатые зубы.

– Нет, – возразил Мик. – С вами все в порядке…

Мужчина покачал головой, его уверенность была непоколебима, он повторил:

– Я умру. Я хочу умереть.

Джуд склонился ближе к нему. Голос незнакомца слабел с каждой секундой.

– Скажи, что нам делать, – сказал Джуд. Мужчина закрыл глаза. Джуд резко тряхнул его.

– Скажи нам, – повторил он, его притворное сочувствие сошло на нет. – Скажи, что здесь произошло.

– Что? – спросил мужчина, так и не открыв глаз. – Это было падение, вот и все. Просто падение…

– Что упало?

– Город. Подуево. Мой город.

– Откуда он упал?

– Сам по себе, разумеется.

Мужчина ничего не объяснял, отвечал загадками на загадки.

– Куда вы ехали? – поинтересовался Мик, стараясь говорить максимально спокойно.

– За Пополаком.

– Пополаком? – переспросил Джуд.

Мик, кажется, начал понимать, что произошло.

– Пополак – это другой город. Как Подуево. Города-побратимы. Они есть на карте…

– И где этот город сейчас? – спросил Джуд.

Вацлав, похоже, решил сказать правду. Была секунда, когда он замер, выбирая, умереть ли ему с тайной на устах или прожить достаточно долго, чтобы поведать всю историю. Да и какая разница, даже если сейчас он расскажет им все?

Следующего соревнования не будет; все кончено.

– Они сходились в битве, – теперь его голос звучал очень тихо. – Пополак и Подуево. Каждые десять лет…

– Битве? – спросил Джуд. – Ты имеешь в виду, что всех этих людей убили?

Вацлав покачал головой:

– Нет, нет. Они упали. Я уже говорил.

– Так как они сражались? – сказал Мик.

– Уходили в холмы, – прозвучал ответ.

Вацлав приоткрыл глаза. Лица, нависающие над ним, были истощенными и больными. Эти невинные тоже страдали. Они заслужили хоть какое-то объяснение.

– Как гиганты, – продолжил он. – Они сражались в виде гигантов. Создавали тело из собственных тел, понимаете? Облик, мышцы, кости, глаза, нос, зубы – все было сделано из мужчин и женщин.

– Он бредит, – заключил Джуд.

– Отправляйтесь в холмы, – повторил мужчина. – Увидите правду сами.

– Даже если предположить… – начал Мик.

Вацлав прервал его, желая закончить:

– В этой игре гигантов они были мастерами. Понадобились века практики: каждые десять лет фигуры получались все больше и больше. Каждая следующая должны была затмевать предыдущую. Веревки идеально сплетали всех. Сухожилия… связки… В животе была еда… в бедрах – трубы для отвода нечистот. Те, кто видели лучше других, сидели в глазницах; те, у кого был лучший голос, – во рту и горле. Вы даже представить не можете, насколько искусно все это было спроектировано.

– Я и не могу, – ответил Джуд, вставая.

– Это тело государства, – сказал Вацлав, но так тихо, что его голос уже не походил даже на шепот, – это форма наших жизней.

Наступила тишина. Над дорогой летели небольшие облака, безмолвно влача свою массу по воздуху.

– Это было чудо, – сказал Вацлав, словно впервые осознав подлинное величие игры. – Это было чудо.

Достаточно. Да. Этого было достаточно.

Его уста сомкнулись, слова были сказаны, и он умер.

Мик ощутил смерть этого человека острее, чем тысяч, оставшихся позади, или же его смерть стала ключом, которая открыла ту боль, которую Мик чувствовал за них всех.

Неважно, сочинил ли незнакомец перед смертью несусветную ложь, или же его история была в каком-то смысле правдой, но в ее свете сам Мик чувствовал себя бесполезным. Его воображение оказалось слишком ограниченным, чтобы охватить подобную идею. От одной мысли о ней голова болела, а сочувствие трещало под весом тоски.

Мик и Джуд стояли на дороге, а по небу летели облака, их смутные серые тени двигались в сторону загадочных холмов.

Наступили сумерки.

Пополак больше не мог идти. Он чувствовал усталость в каждой мышце. В огромной анатомии то тут, то там умирали люди; но город не скорбел по скончавшимся клеткам. Если погибшие находились внутри, то трупы просто висели в собственных упряжах. Если они же были частью кожи, то их отстегивали, и тела летели в леса внизу.

Гигант был не способен на жалость. У него не осталось иной цели, кроме движения, пока оно не станет невозможным.

Когда солнце исчезло за горизонтом, Пополак решил отдохнуть и сел на пригорок, положив огромную голову на свои гигантские руки.

Со своей обычной осторожностью показались звезды. Приближалась ночь, сочувственно перевязывая раны дня, ослепляя глаза, которые видели слишком много.

Пополак вновь поднялся на ноги и пошел дальше, шаг за оглушительным шагом. Конечно, вскоре его одолеет усталость; вскоре он ляжет в могилу какой-нибудь затерянной долины и там умрет.

Но сейчас он должен идти, и каждое движение города было все болезненнее, все медлительнее предыдущего, а ночь черным цветком распускалась вокруг его головы.

Мик хотел похоронить вора, укравшего их машину, где-нибудь на опушке леса. Джуд заметил, что если они закопают тело, то завтра, по здравому размышлению, это покажется несколько подозрительным. К тому же разве не абсурдно заботиться об одном трупе, когда буквально в нескольких милях отсюда их лежали тысячи?

Поэтому они оставили тело, а машина так и осталась лежать в грязи, на дне канавы.

Мик и Джуд снова пошли вперед.

С каждой минутой становилось холоднее, к тому же они проголодались. Но те несколько домов, которые попались им по дороге, были закрыты и покинуты.

– Что он имел в виду? – спросил Мик, пока они стояли, глядя на очередную запертую дверь.

– Он говорил метафорами…

– Вся эта тема про гигантов?

– Да какая-то троцкистская ерунда… – настаивал Джуд.

– Не думаю.

– А я знаю. Это же была его предсмертная речь, он, наверное, ее годами готовил.

– Не думаю, – снова сказал Мик и отправился к дороге.

– И почему же? – окликнул его Джуд.

– Он не партийную линию поддерживал.

– То есть ты хочешь сказать, что тут где-то шляется гигант? Я тебя умоляю!

Мик повернулся к Джуду. Лицо Мика было трудно разглядеть в сумерках, но его голос казался торжественным от звучавшей в нем веры.

– Да. Я думаю, он говорил правду.

– Абсурд какой-то. Это смешно. Нет.

В этот момент Джуд возненавидел Мика. Возненавидел его наивность, его страсть верить в любую полоумную историю, если в ней было хоть что-то романтическое. А сейчас? Это была самая худшая, самая нелепая…

– Нет, – снова сказал он. – Нет. Нет. Нет.

Небо было хрустально-гладким, а силуэт холмов в отдалении – черным как смоль.

– Я, блядь, замерзаю, – вдруг сказал Мик. – Ты тут останешься или пойдешь со мной?

Джуд закричал:

– Мы там ничего не найдем.

– Ну, обратно-то идти далеко.

– Но так мы просто уйдем дальше в холмы.

– Делай что хочешь – я пошел.

Звук его шагов становился все тише; силуэт Мика поглотила тьма.

Через минуту Джуд пошел за ним.

Ночь была безоблачной и мучительной. Они шли вперед, подняв воротники от холода, их ноги уже распухли в ботинках. На небе разворачивалось настоящее шествие звезд. Триумф света, в котором человеческий глаз мог разглядеть столько узоров, насколько у него хватало терпения. Через какое-то время Мик и Джуд обняли друг друга за плечи, пытаясь согреться и успокоиться.

Где-то в одиннадцать часов вечера они увидели вдалеке свет в окне.

Женщина на пороге каменного дома не улыбнулась им, но поняла, в каком они состоянии и впустила внутрь. Не было смысла объяснять ей или ее мужу-инвалиду, что видели Мик и Джуд. В доме не было телефона, никаких следов машины, поэтому даже если бы англичане нашли способ как-то все показать, сделать они все равно ничего бы не смогли.

Жестикулируя и гримасничая, они объяснили, что проголодались и устали. Потом попытались рассказать о том, что заблудились, проклиная себя за оставленный в «фольксвагене» разговорник. Женщина, похоже, не особо много поняла из их слов, но усадила перед огнем и поставила в печку еду разогреваться.

Мик и Джуд поели густого и несоленого горохового супа, вареных яиц, периодически улыбаясь и не забывая благодарить хозяйку. Ее муж сидел у огня, не делая попыток поговорить с гостями. Он даже не смотрел на них.

Еда была хорошей. Она воодушевила путников.

Они проспят до утра, а потом начнут долгий путь обратно. К рассвету тела на поле уже подсчитают, идентифицируют, разложат по мешкам и отправят семьям. Воздух наполнится обнадеживающими звуками, которые заглушат стоны, до сих пор не умолкающие в ушах. Будут вертолеты, грузовики, люди организуют операцию по расчистке. Все ритуалы и атрибуты цивилизованной катастрофы.

И со временем это происшествие станет приемлемым. Станет частью общей истории Мика и Джуда: трагедией, разумеется, но они смогут ее объяснить, классифицировать, научатся с ней жить. И все будет хорошо, да, все будет хорошо. Как только придет утро.

Сон подлинной усталости пришел к ним неожиданно. Они заснули там, где упали, прямо за столом, положив головы на сложенные руки. Их окружали пустые миски и хлебные корки.

Они ни о чем не знали. Не грезили. Не чувствовали ничего.

А потом послышался гром.

Он раздался под землей, глубоко под землей, ритмичная поступь, как у титана, который подходил постепенно, но все ближе и ближе.

Они стояли у двери вместе, муж и жена, и прислушивались к метавшемуся над ночными холмами эху от грома. Вот только никакой молнии не было.

Только гром…

Гром…

Гром…

От него дрожала земля, слетала пыль с косяка двери, дребезжали оконные шпингалеты.

Бум…

Бум…

Они не знали о том, что приближается, но какую бы форму оно не приняло и что бы ни хотело сделать, бежать от него, похоже, не имело смысла. Жалкое убежище дома казалось таким же безопасным, как и любое укрытие в лесу. Как выбрать из тысяч деревьев то самое, которое устояло бы, когда гром пройдет? Лучше подождать; и посмотреть.

Глаза у хозяйки дома уже не отличались зоркостью, и она даже не поверила тому, что увидела, когда черный холм изменил форму и взметнулся вверх, затмевая звезды. Но ее муж тоже это увидел: невообразимо огромную голову, казавшуюся еще больше в обманчивой тьме, уходящую все дальше вверх, даже сами холмы по сравнению с ней казались маленькими.

Пораженные артритом ноги мужчины подломились, он рухнул на колени, забормотал молитву.

Его жена закричала; они понимала, что никакие слова не смогут остановить это чудовище – ни молитвы, ни мольбы не имели над ним власти.

В доме проснулся Мик, его вытянутая рука, неожиданно сведенная судорогой, смахнула тарелку и лампу со стола.

Они разлетелись на куски.

Очнулся Джуд.

Крик снаружи прекратился. Женщина побежала к лесу. Любое дерево, абсолютно любое, было лучше, чем это зрелище. Из дряблого рта ее мужа по-прежнему сыпались молитвы, когда огромная нога гиганта поднялась для следующего шага…

Бум…

Дом затрясся. Тарелки, звеня, посыпались из шкафа. Глиняная трубка скатилась с каминной полки и раскололась в золе у очага.

Любовники уже знали этот шум, который проникал до самого мозга костей: этот гром земли. Мик тряхнул Джуда за плечо.

– Ты видишь, – сказал он, его зубы во тьме казались сине-зелеными. – Видишь? Видишь?

В его словах бурлила истерика. Он побежал к двери, в темноте споткнувшись о стул. Ругаясь, потирая синяк, заковылял в ночь…

Джуд догнал любовника у двери. Старик уже лежал на земле лицом вниз, его опухшие больные пальцы скрючились, молящие губы прижались к сырой земле.

Мик смотрел в небо. Джуд тоже поднял голову.

Там было место, где звезды исчезли. Тьма в форме человека, огромная широкая фигура, колосс, воспаривший навстречу небесам. Но этот гигант был несовершенен, его силуэт был нечетким; он бурлил и роился.

Он казался шире любого реального человека. Его ноги были аномально толстыми и короткими, а руки – недлинными. Ладони же, то сжимавшиеся, то разжимавшиеся, казались странно суставчатыми и слишком изящными для такого тела.

А потом великан поднял свою большую плоскую ступню и поставил ее на землю, сделав шаг по направлению к дому.

Бум…

Крыша рухнула. Все что, говорил вор, укравший машину, оказалось правдой. Пополак был городом и гигантом, и он ушел в холмы…

Глаза Мика и Джуда привыкли к ночному освещению. Теперь они в ужасающих подробностях разглядели, как был сооружен этот монстр, шедевр человеческой инженерной мысли: мужчина, состоящий из людей. Или скорее бесполый великан, сконструированный из мужчин, женщин и детей. Все жители Пополака корчились и надрывались в теле чудовища, сотканного из плоти, их мышцы растягивались на разрыв, а кости, казалось, скоро треснут.

Было видно, как архитекторы Пополака искусно изменили пропорции человеческого тела; как его сделали более приземистым, чтобы снизить центр тяжести; как спроектировали тяжеловесные слоноподобные ноги, чтобы они могли выдержать вес торса; как голова была практически утоплена в широкие плечи, чтобы снизить трудности со слабой шеей.

Несмотря на все дефекты, монстр все равно ужасно походил на человека. Тела, связанные вместе для создания кожи, были обнаженными, если не считать упряжей, и поэтому вся его поверхность мерцала в звездном свете, подобно огромному торсу. Даже мускулы скопировали, пусть и упростили. Мик и Джуд видели, как сплетенные тела толкали и тянули, образуя массивные жилы из плоти и крови. Видели, как свитые воедино люди образуют тело; как спины, словно черепашьи панцири, собраны вместе, имитируя изгиб грудных мышц; как перетянутые, опутанные узлами акробаты в суставах рук и ног вертятся и разворачиваются, соединяя части города.

Но больше всего поражало лицо.

Шеки из тел; зияющие глазницы, откуда смотрели головы, по пять, связанных вместе, на каждое глазное яблоко; широкий плоский нос и рот, который открывался и закрывался, по мере того как челюстные мускулы ритмически сокращались и выгибались.

Пополак шел и Пополак пел.

Разве могло существовать в Европе зрелище, равное ему?

Они смотрели, Мик и Джуд, как гигант сделал к ним еще один шаг.

Старик обмочился. Умоляя, бормоча, он пополз прочь от разрушенного дома к деревьям поблизости, волоча свои мертвые ноги по земле.

Англичане остались там, где стояли, наблюдая за приближающимся гигантом. Страх и ужас еще не коснулись их, а благоговение сковало по рукам и ногам. Они понимали, что ничего более грандиозного больше никогда не увидят; это была вершина – после такого все остальное будет лишь самым обычным опытом. И лучше остаться, хотя с каждым шагом смерть подходила все ближе, лучше остаться и увидеть это, пока еще есть, на что смотреть. И если бы он убил их, этот монстр, тогда они, по крайней мере, стали бы свидетелем чуда, познали, пусть на краткий миг, его ужасающее величие. Это казалось честным обменом.

Пополак был уже в двух шагах от дома. Теперь Мик и Джуд ясно видели хитросплетения его структуры. Лица горожан проступили более отчетливо: бледные, залитые потом, но довольные в своей усталости. Тут и там с упряжей свисали мертвецы, их ноги болтались из стороны в сторону, как у висельников. Другие люди, особенно дети, уже прекратили подчиняться тренировкам и расслабились, так что форма тела начала распадаться, бурлила от гнойников бунтующих клеток.

И все равно город шел, и каждый его шаг был неисчислимым произведением координации и силы.

Бум…

Гигант растоптал дом быстрее, чем думали Мик и Джуд.

Мик увидел поднятую ногу, увидел лица людей в голени, колене и ступне – сейчас они казались столь же большими, как и его собственное, – массивных мужчин, которых специально отобрали, чтобы те выдержали огромный вес этого создания. Подошва уже превратилась в паззл из расплющенных и окровавленных тел, раздавленных массой своих сограждан.

Нога опустилась с ревом.

За несколько секунд дом превратился в труху и пыль.

Пополак затмил собою небо. На мгновение он стал всем миром, небесами и землей, его присутствие переполнило все чувства до отказа. На таком близком расстоянии взгляд не мог охватить великана полностью, глазам приходилось бегать из стороны в сторону, чтобы полностью увидеть всю его массу, и даже тогда разум отказывался принять истину.

Крутящийся каменный обломок, отлетевший от дома, когда тот рухнул, на полной скорости ударил Джуда прямо в лицо. На слух этот убийственный удар показался ему похожим на стук мяча по стене, как будто Джуд умер на спортплощадке. Ни боли; ни жалости. Джуд исчез, как огонек, крохотный, ничтожный огонек; его предсмертный крик потонул в царящем хаосе, тело тут же затерялось в дыму и тьме. Мик не увидел и не услышал, как умер Джуд.

Он был слишком занят, он смотрел на ногу, которая на миг замерла в руинах, пока вторая собиралась с силами на следующий шаг.

И тогда Мик решился. Завопив как баньши, побежал к ноге, страстно желая обнять чудовище. Споткнулся, упал, но тут же вскочил, окровавленный, чтобы добраться до ступни, пока та не еще не поднялась и не оставила его позади. Послышался мучительный шум от вздоха, когда в ногу пришло послание о том, что надо двигаться; Мик увидел, как мускулы голени собрались и соединились, когда конечность начала подниматься. Он в последний момент, когда та уже оторвалась от земли, прыгнул, ухватился то ли за привязь, то ли за чьи-то волосы, а может, и за плоть – за что угодно, лишь бы поймать это уходящее чудо, стать его частью. Лучше уйти с ним, куда бы оно ни шло, служить его цели, чем бы та ни была; лучше умереть с ним, чем жить без него.

Мик уцепился за ногу гиганта и нашел безопасную точку опоры в его колене. От успеха закричал в экстазе, когда почувствовал, как поднимается огромная нога, когда взглянул сквозь вихрящуюся пыль на место, где только что стоял, место, которое уже исчезало внизу.

Земля пропала из виду. Теперь Мик был попутчиком бога; жизнь, оставшаяся позади, стала для него ничем; она всегда была ничем. Он будет жить с этим созданием, да, он будет жить с ним – видеть его, видеть его постоянно, пожирать глазами, пока не умрет от обжорства.

Мик орал, выл, раскачивался на канатах, упиваясь собственным триумфом. Далеко внизу он разглядел тело Джуда, бледный комок, свернувшийся на темной земле, потерянный безвозвратно. Любовь, жизнь и рассудок покинули Мика, сгинули, как память о его собственном имени, о его поле или цели.

Все это теперь ничего не значило. Абсолютно ничего.

Бум…

Бум…

Пополак шел на восток, и шум от его шагов постепенно растворялся вдали. Пополак шел, и гул от его голоса исчезал в ночи.

Спустя день появились птицы, пришли лисы, прилетели мухи, бабочки, осы. Джуд двигался, Джуд изменялся, Джуд давал жизнь. В его животе грелись черви, в лисьем логове разгорелась драка за большой кусок мяса с его бедра. А потом все произошло быстро. Кости желтели, кости крошились; осталось лишь пустое место, которое Джуд когда-то наполнял дыханием и собственными мнениями.

Тьма, свет, тьма, свет. Джуд больше не прерывал их череду своим именем.