Текст книги "Денежное дерево"

Клиффорд Саймак
Денежное дерево

1

Чак Дойл шел вдоль высокой кирпичной стены, отделявшей городской дом Дж.Говарда Меткалфа от пошлой действительности, и вдруг увидел, как через стену перелетела двадцатидолларовая бумажка.

Учтите, что Дойл не из тех, кто хлопает ушами, – он себе клыки обломал в этом грубом мире. И хоть никто не скажет, что Дойл семи пядей во лбу, дураком его тоже считать не стоит. Поэтому неудивительно, что, увидев деньги посреди улицы, он их очень быстро подобрал.

Он оглянулся, чтобы проверить, не следят ли за ним. Может, кто-то решил подшутить таким образом или, что еще хуже, отобрать деньги?

Но вряд ли за ним следили: в этой части города каждый занимался своим делом и принимал все меры к тому, чтобы остальные занимались тем же, чему в большинстве случаев помогали высокие стены. И улица, на которой Дойл намеревался присвоить банкнот, была, по совести говоря, даже не улицей, а глухим переулком, отделяющим кирпичную стену резиденции Меткалфа от изгороди банкира Дж.С.Грегга. Дойл поставил там свою машину, потому что на бульваре, куда выходили фасады домов, не было свободного места.

Никого не обнаружив, Дойл поставил на землю фотоаппараты и погнался за бумажкой, плывущей над переулком. Он схватил ее с резвостью кошки, ловящей мышь, и вот именно тогда-то удостоверился окончательно, что это не какой-нибудь доллар и даже не пятидолларовик, а самые настоящие двадцать долларов. Бумажка похрустывала – она была такой новенькой, что еще блестела, и, держа ее нежно кончиками пальцев, Дойл решил отправиться к Бенни и совершить одно или несколько возлияний, чтобы отметить колоссальное везение. Легкий ветерок проносился по переулку, и листва немногих деревьев, что росли в нем, вкупе с листвой многочисленных деревьев, что росли за заборами и оградами на подстриженных лужайках, шумела, как приглушенный симфонический оркестр. Ярко светило солнце, и не было никакого намека на дождь, и воздух был чист и свеж, и мир был удивительно хорош. И с каждым моментом становился все лучше.

Потому что через стену резиденции Меткалфа вслед за первой бумажкой, весело танцуя на ветру, перелетели и другие.

Дойл увидел их, и на миг его словно парализовало, глаза вылезли из орбит, и у него перехватило дыхание. Но в следующий момент он уже начал хватать бумажки обеими руками, набивая ими карманы, задыхаясь от страха, что какой-нибудь из банкнотов может улететь. Он был во власти убежденности, что, как только он подберет эти деньги, ему надо бежать отсюда со всех ног.

Он знал, что деньги кому-то принадлежат, и был уверен, что даже на этой улице не найдется человека, настолько презирающего бумажные купюры, что он позволит им улететь и не попытается задержать.

Так что он собрал деньги и, убедившись, что не упустил ни одной бумажки, бросился к своей машине. Через несколько кварталов в укромном месте он остановил машину на обочине, опустошил карманы, разглаживая банкноты и складывая их в ровные стопки на сиденье. Их оказалось куда больше, чем он предполагал.

Тяжело дыша, Дойл поднял пачку – пересчитать деньги, и заметил, что из нее что-то торчит. Он попытался щелчком сбить это нечто, но оно осталось на месте. Казалось, оно приклеено к одному из банкнотов. Он дернул, и банкнот вылез из пачки.

Это был черешок, такой же, как у яблока или вишни, черешок, крепко и естественно приросший к углу двадцатидолларовой бумажки.

Он бросил пачку на сиденье, поднял банкнот за черешок, и ему стало ясно, что совсем недавно черешок был прикреплен к ветке.

Дойл тихо присвистнул.

«Денежное дерево», – подумал он.

Но денежных деревьев не бывает. Никогда не было денежных деревьев. И никогда не будет денежных деревьев.

– Мне мерещится чертовщина, – сказал Дойл, – а ведь я уже несколько часов капли в рот не брал.

Ему достаточно было закрыть глаза – и вот оно, могучее дерево с толстым стволом, высокое, прямое, с раскидистыми ветвями, с множеством листьев. И каждый лист – двадцатидолларовая бумажка. Ветер играет листьями и рождает денежную музыку, а человек может лежать в тени этого дерева и ни о чем не заботиться, только подбирать падающие листья и класть их в карманы.

Он потянул за черешок, но тот не отдирался от бумажки. Тогда Дойл аккуратно сложил банкнот и сунул его в часовой кармашек брюк. Потом подобрал остальные деньги и, не считая, сунул их в другой карман.

Через двадцать минут он вошел в бар Бенни. Бенни протирал стойку. Единственный одинокий посетитель сидел в дальнем углу бара, посасывая пиво.

– Бутылку и стакан, – сказал Дойл.

– Покажи наличные, – сказал Бенни.

Дойл дал ему одну из двадцатидолларовых бумажек.

Она была такой новенькой, что хруст ее громом прозвучал в тишине бара. Бенни очень внимательно оглядел ее.

– Кто это их тебе делает? – спросил он.

– Никто, – сказал Дойл, – я их на улице подбираю.

Бенни передал ему бутылку и стакан.

– Кончил работу? Или только начинаешь?

– Кончил, – сказал Дойл. – Я снимал старика Дж.Говарда Меткалфа. Один журнал заказал его портрет.

– Этого гангстера?

– Он теперь не гангстер. Он уже лет пять-шесть как легальный. Он магнат.

– Ты хочешь сказать «богач». Чем он теперь занимается?

– Не знаю. Но чем бы ни занимался, живет неплохо. У него приличная хижинка на холме. А сам-то он – глядеть не на что.

– Не понимаю, чего в нем нашел твой журнал?

– Может быть, они хотят напечатать рассказ о том, как выгодно быть честным человеком.

Дойл наполнил стакан.

– Мне-то что, – сказал он философски. – Если мне заплатят, я и червяка сфотографирую.

– Кому нужен портрет червяка?

– Мало ли психов на свете! – сказал Дойл. – Может, кому-нибудь и понадобится. Я вопросов не задаю. Людям нужны снимки, и я их делаю. И пока мне за них платят, все в порядке.

Дойл с удовольствием допил и налил снова.

– Бенни, – спросил он, – ты когда-нибудь слышал, чтобы деньги росли на дереве?

– Ты ошибся, – сказал Бенни, – деньги растут на кустах.

– Если могут на кустах, то могут и на деревьях. Ведь что такое куст? Маленькое дерево.

– Ну уж нет, – возразил Бенни, малость смутившись. – Ведь на самом деле деньги и на кустах не растут. Просто поговорка такая.

Зазвонил телефон, и Бенни подошел к нему.

– Это тебя, – сказал он.

– Кто бы мог догадаться, что я здесь? – удивился Дойл.

Он взял бутылку и пошел вдоль стойки к телефону.

– Ну, – сказал он в трубку, – вы меня звали, говорите.

– Это Джейк.

– Сейчас ты скажешь, что у тебя для меня работа. И что ты мне дня через два заплатишь. Сколько, ты думаешь, я буду на тебя работать бесплатно?

– Если ты это для меня сделаешь, Чак, я тебе все заплачу. И не только за это, но и за все, что ты делал раньше. Сейчас мне нужна твоя помощь. Понимаешь, машина слетела с дороги и попала прямо в озеро, и страховая компания уверяет…

– Где теперь машина?

– Все еще в озере. Они ее вытащат не сегодня-завтра, а мне нужны снимки…

– Может, ты хочешь, чтобы я забрался в озеро и снимал под водой?

– Именно так. Я понимаю, что это нелегко. Но я достану водолазный костюм и все устрою. Я бы тебя не просил, но ты единственный человек…

– Не буду я этого делать, – уверенно сказал Дойл, – у меня слишком хрупкое здоровье. Если я промокну, то схвачу воспаление легких и у меня разболятся зубы, а кроме того, у меня аллергия к водорослям, а озеро почти наверняка полно кувшинок и всякой травы.

– Я тебе заплачу вдвойне! – в отчаянии вопил Джейк. – Я тебе даже втройне заплачу!

– Знаю, – сказал Дойл, – ты мне ничего не заплатишь.

Он повесил трубку и, не выпуская из рук бутылки, вернулся на старое место.

– Тоже мне, – сказал он, выпив две порции подряд, – хорошенький способ зарабатывать себе на жизнь.

– Все способы хороши, – сказал Бенни философски.

– Послушай, Бенни, та бумажка, которую я тебе дал, она в порядке?

– А что?

– Да нет, просто ты похрустел ею.

– Я всегда так делаю. Клиенты это любят.

И он машинально протер стойку снова, хотя та была чиста и суха.

– Я в них разбираюсь не хуже банкира, – сказал он. – Я фальшивку за пятьдесят шагов учую. Некоторые умники приходят сбыть свой товар в бар, думают, что это самое подходящее место. Надо быть начеку.

– Ловишь их?

– Иногда. Не часто. Вчера здесь один рассказывал, что теперь до черта фальшивых денег, которые даже эксперт не отличит. Рассказывал, что правительство с ума сходит – появляются деньги с одинаковыми номерами. Ведь на каждой бумажке свой номер. А когда на двух одинаковый, значит, одна из бумажек фальшивая.

Дойл выпил еще и вернул бутылку.

– Мне пора, – объявил он. – Я сказал Мейбл, что загляну. Она у меня не любит, когда я накачиваюсь.

– Не понимаю, чего Мейбл с тобой возится, – сказал Бенни. – Работа у нее в ресторане хорошая, столько ребят вокруг. Некоторые и не пьют, и работают вовсю…

– Ни у кого из них нет такой души, как у меня, – сказал Дойл. – Ни один из этих механиков и шоферов не отличит закат солнца от яичницы.

Бенни дал ему сдачу с двадцати долларов.

– Я вижу, ты со своей души имеешь, – сказал он.

– А почему бы и нет! – ответил Дойл. – Само собой разумеется.

Он собрал сдачу и вышел на улицу.

Мейбл ждала его, и в этом не было ничего удивительного. Всегда с ним что-нибудь случалось, и он всегда опаздывал, и она уже привыкла ждать.

Она сидела за столиком. Дойл поцеловал ее и сел напротив. В ресторане было пусто, если не считать новой официантки, которая убирала со стола в другом конце зала.

– Со мной сегодня приключилась удивительная история, – сказал Дойл.

– Надеюсь, приятная? – спросила Мейбл.

– Не знаю еще, – ответил Дойл. – Может быть, и приятная. С другой стороны, я, может, хлебну горя.

Он залез в часовой кармашек, достал банкнот, расправил его, разгладил и положил на стол.

– Что это такое? – спросил он.

– Зачем спрашивать, Чак? Это двадцать долларов.

– А теперь посмотри внимательно на уголок.

Она посмотрела и удивилась.

– Смотри-ка, черешок! – воскликнула она. – Совсем как у яблока. И приклеен к бумаге.

– Эти деньги с денежного дерева, – сказал Дойл.

– Таких не бывает, – сказала Мейбл.

– Бывает, – сказал Дойл, сам все более убеждаясь в этом. – Одно из них растет в саду Дж.Говарда Меткалфа. Отсюда у него и деньги. Я раньше никак не мог понять, как эти боссы умудряются жить в больших домах, ездить на автомобилях длиной в квартал и так далее. Ведь чтобы заработать на это, им пришлось бы всю жизнь вкалывать. Могу поспорить, что у каждого из них во дворе растет денежное дерево. И они держат это в секрете. Только вот сегодня Меткалф забыл с утра собрать спелые деньги, и их сдуло с дерева через забор.

– Но даже если бы денежные деревья существовали, – не сдавалась Мейбл, – боссы не смогли бы сохранить все в секрете. Кто-нибудь да дознался. У них же есть слуги, а слуги…

– Я догадался, – перебил ее Дойл. – Я об этом думал и знаю, как это делается. В этих домах не простые слуги. Каждый из них служит семье много лет, и они очень преданные. И знаешь, почему они преданные? Потому что им тоже достается кое-что с этих денежных деревьев. Могу поклясться, что они держат язык за зубами, а когда уходят в отставку, сами живут как богачи. Им невыгодно болтать. И кстати, если бы всем этим миллионерам нечего было скрывать, к чему бы им окружать свои дома такими высокими стенами?

– Ну, они ведь устраивают в садах приемы, – возразила Мейбл. – Я всегда об этом читаю в светской хронике.

– А ты когда-нибудь была на таком приеме?

– Нет, конечно.

– То-то и оно, что не была. У тебя нет своего денежного дерева. И они приглашают только своих, только тех, у кого тоже есть денежные деревья. Почему, ты думаешь, богачи задирают нос и не хотят иметь дела с простыми смертными?

– Ну ладно, нам-то что до этого?

– Мейбл, смогла бы ты мне найти мешок из-под сахара или что-нибудь вроде этого?

– У нас их в кладовке сколько угодно. Могу принести.

– И пожалуйста, вдень в него шнур, чтобы я мог потянуть за него и мешок бы закрылся. А то, если придется бежать, деньги могут…

– Чак, ты не посмеешь…

– Прямо у стены стоит дерево. И один сук навис над ней. Так что я могу привязать веревку…

– И не думай. Они тебя поймают.

– Ну, это мы посмотрим после того, как ты достанешь мешок. А я пока пойду поищу веревку.

– Но все магазины уже закрыты. Где ты достанешь веревку?

– Это уж мое дело, – сказал Дойл.

– Тебе придется отвезти меня домой. Здесь я не смогу переделать мешок.

– Как только вернусь с веревкой.

– Чак!

– Да?

– А это не воровство? С денежным деревом?

– Нет. Если даже у Меткалфа и есть денежное дерево, он не имеет никаких прав держать его в саду. Дерево общее. Больше, чем общее. Какое у него право собирать все деньги с дерева и ни с кем не делиться?

– А тебя не поймают за то, что ты делаешь фальшивые деньги?

– Какие же это фальшивки? – возмутился Дойл. – Никто их не делает. Там же нет ни пресса, ни печатной машины. Деньги сами по себе растут на дереве.

Она перегнулась через стол и прошептала:

– Чак, это так невероятно! Разве могут деньги расти на дереве?

– Не знаю и знать не хочу, – ответил Дойл. – Я не ученый, но скажу тебе, что эти ботаники научились делать удивительные вещи. Ты про Бербанка слыхала? Он выращивал такие растения, что на них росло все, что ему хотелось. Они умеют выращивать совсем новые плоды, менять их размер и вкус и так далее. Так что, если кому-нибудь из них пришло бы в голову вывести денежное дерево, для него это пара пустяков.

Мейбл поднялась из-за стола.

– Я пойду за мешком, – сказала она.

2

Дойл забрался на дерево, которое росло в переулке у самой стены.

Он поднял голову и посмотрел на светлые, освещенные луной облака. Через минуту или две облако побольше закроет луну, и тогда надо будет спрыгнуть в сад.

Дойл посмотрел туда. В саду росло несколько деревьев, но отсюда нельзя было разобрать, какое из них было денежным. Правда, Дойлу показалось, что одно из них похрустывает листьями.

Он проверил веревку, которую держал в руке, мешок, заткнутый за пояс, и стал ждать, пока облако закроет луну.

Дом был тих и темен, и только в комнатах верхнего этажа поблескивал свет. Ночь, если не считать шороха листьев, тоже была тихой.

Край облака начал вгрызаться в луну, и Дойл пополз на четвереньках по толстому суку. Потом привязал веревку и опустил ее конец.

Проделав все это, он замер на секунду, прислушиваясь и приглядываясь к тихому саду.

Никого не было.

Он соскользнул вниз по веревке и побежал к дереву, листья которого, как ему казалось, похрустывали.

Осторожно поднял руку.

Листья были размером и формой с двадцатидолларовые банкноты. Он сорвал с пояса мешок и сунул в него пригоршню листьев. И еще, и еще…

«Как просто! – сказал он себе. – Как сливы. Будто бы я собираю сливы. Так же просто, как собирать…»

«Мне нужно всего пять минут, – говорил он себе. – И все. Чтобы пять минут мне никто не мешал».

Но пяти минут у него и не оказалось; у него не было и минуты.

Яростный смерч налетел на него из темноты. Он ударил его по ноге, впился в ребра и разорвал рубашку. Смерч был яростен, но беззвучен, и в первые секунды Дойлу показалось, что этот сторож-смерч бесплотен.

Дойл сбросил с себя оцепенение внезапности и страха и начал сопротивляться так же беззвучно, как и нападающая сторона. Дважды ему удавалось ухватиться за сторожа, и дважды тот ускользал, чтобы вновь наброситься на Дойла.

Наконец он сумел вцепиться в сторожа так, что тот не мог пошевельнуться, и поднял его над головой, чтобы размозжить о землю. Но в тот момент, когда он поднял руки, облако отпустило луну и в саду стало светло.

Он увидел, что держит, и с трудом подавил возглас изумления.

Он ожидал увидеть собаку. Но это была не собака. Это было не похожее ни на что, виденное им до сих пор. Он даже не слышал ни о чем подобном.

Один конец этого существа представлял собой рот, другой был плоским и квадратным. Размером оно было с терьера, но это был не терьер, У него были короткие, но сильные ноги, а руки были длинные, тонкие, заканчивающиеся крепкими когтями, и он подумал, как хорошо, что он схватил это существо, прижав его руки к телу. Существо было белого цвета, безволосое и голое, как ощипанная курица. За спиной у него было прикреплено что-то, очень похожее на ранец. И тем не менее это было еще не самое худшее.

Грудь его была широкой, блестящей и твердой, как панцирь кузнечика, а на ней вспыхивали светящиеся буквы и знаки. Дойла охватил ужас. Мысли молниеносно сменяли одна другую, он пытался удержать их, но они закрутились вихрем, и он никак, никак не мог привести их в порядок.

Наконец непонятные знаки исчезли с груди существа, и на ней появились светящиеся слова, написанные печатными буквами:

– ОТПУСТИ МЕНЯ!

Даже с восклицательным знаком на конце.

– Дружище, – сказал Дойл, основательно потрясенный, но тем не менее уже пришедший в себя. – Я тебя не отпущу просто так. У меня есть насчет тебя кое-какие планы.

Он обернулся, нашел лежавший на земле мешок и пододвинул к себе.

– ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ, – появилось на груди существа.

– Нет, – сказал Дойл, – не пожалею.

Он встал на колени, быстро развернул мешок, засунул внутрь своего пленника и затянул шнуром.

Внезапно на первом этаже дома вспыхнул свет и послышались голоса из окна, выходящего в сад. Где-то в темноте скрипнула дверь и захлопнулась с пустым гулким звуком.

Дойл бросился к веревке. Мешок мешал ему бежать, но желание убраться подальше помогло быстро вскарабкаться на дерево. Он притаился среди ветвей и осторожно подтянул к себе болтающуюся веревку, сворачивая ее свободной рукой. Существо в мешке начало ворочаться и брыкаться. Он приподнял мешок и стукнул им о ствол. Существо сразу затихло.

По дорожке, утопающий в тени, кто-то прошел уверенным шагом, и Дойл увидел в темноте огонек сигары. Раздался голос, явно принадлежащий Меткалфу:

– Генри!

– Да, сэр, – отозвался Генри с веранды.

– Куда, черт возьми, задевался ролла?

– Он где-то там, сэр. Он никогда не отходит далеко от дерева. Вы же знаете, он за него отвечает.

Огонек сигары загорелся ярче. Видно, Меткалф яростно затянулся.

– Не понимаю я этих ролл, Генри, – сказал он. – Столько лет прошло, а я их все не понимаю.

– Правильно, сэр, – сказал Генри. – Их трудно понять.

Дойл чувствовал запах дыма. Судя по запаху, это была хорошая сигара.

Ну и понятно, Меткалф, конечно, курит самые лучшие. Не будет же человек, у которого растет денежное дерево, задумываться о цене сигар!

Дойл осторожно отполз фута на два по суку, стараясь приблизиться к стене.

Огонек сигары дернулся и обернулся к нему, – значит, Меткалф услышал шум на дереве.

– Кто там? – крикнул он.

– Я ничего не слышал, сэр. Это, наверно, ветер.

– Никакого ветра, дурак. Это опять та же кошка.

Дойл прижался к ветке, неподвижный, но вместе с тем собранный в комок, готовый действовать, как только в этом возникнет необходимость. Он выругал себя за неосторожность.

Меткалф сошел с дорожки и стоял, освещенный лунным светом, разглядывая дерево.

– Там что-то есть, – объявил он торжественно. – Листва такая густая, что я не могу разглядеть, в чем дело. Но могу поклясться – это та самая чертова кошка. Она просто преследует роллу.

Он вынул сигару изо рта и выпустил несколько изумительных по форме колец дыма, которые, как привидения, поплыли в воздухе.

– Генри, – крикнул он, – принеси-ка мне ружье! Двенадцатый калибр стоит прямо за дверью.

Этого было достаточно, чтобы Дойл бросился к стене. Он едва не упал, но удержался. Он уронил веревку, чуть не потерял мешок. Ролла внутри снова начал трепыхаться.

– Тебе что, попрыгать охота? – яростно зашипел Дойл.

Он перекинул мешок через стену и услышал, как тот ударился о мостовую. Дойл надеялся, что не убил роллу, так как его пленник мог оказаться ценным приобретением. Его можно будет продать в цирк, там любят всяких уродцев.

Дойл добрался до стены и соскользнул вниз, не думая о последствиях, исцарапав руки и ноги.

Из-за забора доносились страшные вопли и леденящие кровь ругательства Дж.Говарда Меткалфа.

Дойл подобрал мешок и бросился к тому месту, где он оставил машину. Добежав, он кинул мешок внутрь, сел за руль и поехал по сложному, заранее разработанному маршруту, чтобы уйти от возможной погони.

Через полчаса Дойл остановился у небольшого парка и принялся обдумывать ситуацию.

В ней было и плохое, и хорошее.

Ему не удалось собрать урожай с дерева, как он намеревался, и к тому же теперь Меткалфу обо всем известно, и вряд ли удастся повторить набег.

С другой стороны, Дойл теперь знал наверняка, что денежные деревья существуют, и у него был ролла, вернее, он предполагал, что эту штуку зовут роллой.

И этот ролла – такой тихий в мешке – основательно поцарапал его, охраняя дерево.

При свете луны Дойл видел, что руки его в крови, а царапины на ребрах под разорванной рубашкой жгли огнем. Штанина промокла от крови.

Он почувствовал, как мурашки побежали по коже. Человеку ничего не стоит подцепить инфекцию от неизвестной зверюги. А если пойти к доктору, тот обязательно спросит, что с ним случилось. Он, конечно, сможет сослаться на собаку. Но вдруг доктор поймет, что это совсем не собачьи укусы? Вернее всего, доктор сообщит куда следует.

Нет, решил он, слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать, – никто не должен знать о его открытии. Потому что пока Дойл – единственный человек, знающий о денежном дереве, из этого можно извлечь выгоду. Особенно если у него есть ролла, таинственным образом связанный с этим деревом, которого, даже и без дерева, если повезет, можно превратить в деньги.

Он снова завел машину.

Минут через пятнадцать он остановил ее в переулке, в который выходили задние фасады старых многоквартирных домов.

Он вылез из машины, прихватив с собой мешок.

Ролла все еще был неподвижен.

– Странно, – сказал Дойл.

Он положил руку на мешок. Мешок был теплым, а ролла чуть пошевелился.

– Жив еще, – сказал Дойл с облегчением.

Он пробирался между мусорных урн, штабелей гнилых досок и груд пустых консервных банок. Кошки, завидя его, разбегались в темноте.

– Ничего себе местечко для девушки, – сказал себе Дойл. – Совершенно неподходящее место для такой девушки, как Мейбл.

Он отыскал черный ход, поднялся по скрипучей лестнице, прошел по коридору и нашел дверь в комнату Мейбл. Она схватила его за рукав, втащила в комнату, захлопнула дверь и прижалась к ней спиной.

– Я так волновалась, Чак!

– Нечего было волноваться, – сказал Дойл. – Непредвиденные осложнения. Вот и все.

– Что у тебя с руками? – вскрикнула она. – А рубашка!

Дойл весело подкинул мешок.

– Это все пустяки, Мейбл, – сказал он. – Главное, посмотри, что в мешке.

Он огляделся.

– Окна закрыты?

Она кивнула.

– Передай мне настольную лампу, – сказал он, – сойдет вместо дубинки.

Мейбл вынула вилку из штепселя, сняла абажур и протянула ему лампу.

Он поднял лампу, наклонился над мешком и развязал его.

– Я его пару раз стукнул, – сказал он, – и перебросил через забор, так что он, наверно, оглушен, но все-таки рисковать не стоит.

Он перевернул мешок и вытряхнул роллу на пол. За ним последовал дождь из двадцатидолларовых бумажек.

Ролла с достоинством поднялся с пола и встал вертикально, хотя трудно было понять, что он стоит прямо. Его задние конечности были такими короткими, а передние – такими длинными, что казалось, будто он сидит, как собака.

Больше всего ролла был похож на волка или, вернее, на могучего карикатурного бульдога, воющего на луну.

Мейбл испустила отчаянный визг и бросилась в спальню, захлопнув за собой дверь.

– Замолчи ты, бога ради! – сказал Дойл. – Всех перебудишь. Соседи подумают, что я тебя убиваю.

Кто-то наверху затопал ногами. Мужской голос зарычал: «Заткнитесь, эй, там, внизу!»

На груди роллы загорелась надпись:

– ГОЛОДЕН. КОГДА БУДЕМ ЕСТЬ?

Дойл проглотил слюну. Он почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.

– В ЧЕМ ДЕЛО? – продолжал ролла. – ГОВОРИ, Я СЛЫШУ.

Кто-то громко постучал в дверь.

Дойл быстро огляделся и увидел, что пол засыпан деньгами. Он принялся собирать их и рассовывать по карманам.

В дверь продолжали стучать.

Дойл собрал деньги и открыл дверь.

В дверях стоял мужчина в нижнем белье. Он был высок и мускулист и возвышался над Дойлом по крайней мере на фут. Из-за его плеча выглядывала женщина.

– Что здесь происходит? – спросил мужчина. – Мы слышали, как кричала женщина.

– Мышку увидела, – сказал Дойл.

Мужчина не спускал с него глаз.

– Большую мышку, – уточнил Дойл. – Может быть, даже крысу.

– А вы, мистер… с вами что случилось? Где это вы так рубаху порвали?..

– В карты играл, – сказал Дойл и попытался захлопнуть дверь.

Но мужчина распахнул ее еще шире и вошел в комнату.

– Если вы не имеете ничего против, я бы взглянул… – сказал он.

С замиранием сердца Дойл вспомнил о ролле.

Он обернулся. Но роллы не было.

Открылась дверь спальни, и вышла Мейбл. Она была холодна как лед.

– Вы здесь живете, мисс? – спросил мужчина в исподнем.

– Да, здесь, – сказала женщина, оставшаяся в дверях. – Я ее часто вижу в коридоре.

– Этот парень к вам пристает?

– Ни в коем случае, – сказала Мейбл. – Это мой друг.

Мужчина обернулся к Дойлу.

– Ты весь в крови, – сказал он.

– Что делать… – ответил Дойл. – Если поранишься, всегда кровь идет.

Женщина потянула мужчину за рукав.

Мейбл сказала:

– Уверяю вас, ничего не произошло.

– Пошли, милый, – настаивала женщина, продолжая тянуть его за рукав. – Они в нас не нуждаются.

Мужчина неохотно ушел.

Дойл захлопнул дверь и запер ее.

– Черт возьми, – сказал он, – нам придется отсюда сматываться. Он ведь не забудет, позвонит в полицию, они явятся и заберут нас…

– Мы ничего не сделали, Чак, – сказала Мейбл.

– Может, и так. Но я полицию не люблю. Не хочу отвечать на вопросы.

Она подошла к нему ближе.

– Он прав, ты весь в крови, – сказала она. – И руки, и рубашка.

– И нога тоже, – сказал он. – Это меня ролла обработал.

Ролла вышел из-за кресла.

– НЕ ХОТЕЛ НЕДОРАЗУМЕНИЙ. ВСЕГДА ПРЯЧУСЬ ОТ НЕЗНАКОМЫХ.

– Вот так он и говорит, – сказал Дойл, не скрывая восторга.

– Что это? – спросила Мейбл, отходя на два шага.

– Я РОЛЛА.

– Мы встретились под денежным деревом, – сказал Дойл. – Малость повздорили. Он имеет какое-то отношение к дереву – то ли стережет его, то ли еще что.

– Ты денег достал?

– Немного. Понимаешь, этот ролла…

– ГОЛОДЕН, – зажглось на груди у роллы.

– Иди сюда, – сказала Мейбл, – я тебя перевяжу.

– Да ты что, не хочешь послушать?..

– Не очень. Ты снова попал в переделку. Мне кажется, что ты нарочно попадаешь в переделки.

Она повела его в ванную.

– Сядь на край ванны, – сказала она.

Ролла подошел к двери и остановился.

– У ВАС НЕТ НИКАКОЙ ПИЩИ? – спросил он.

– О боже мой! – воскликнула Мейбл. – А что вы хотите?

– ФРУКТЫ. ОВОЩИ.

– Там, в кухне, на столе есть фрукты. Вам показать?

– САМ НАЙДУ, – заявил ролла и исчез.

– Не пойму этого коротышку, – сказала Мейбл. – Сначала он тебя искусал, а теперь, выходит, стал лучшим другом.

– Я его стукнул пару раз, – ответил Дойл. – Научил себя уважать.

– И он еще умирает с голоду, – заметила Мейбл с осуждением. – Да сядь ты на край ванны. Я тебя оботру.

Он сел, а она достала из аптечки бутылку с чем-то коричневым, пузырек спирта, вату и бинт. Она встала на колени и закатала штанину Дойла.

– Плохо, – сказала она.

– Это он зубами меня, – сказал Дойл.

– Надо пойти к доктору, Чак, – сказала Мейбл. – Можешь подцепить заражение крови. А вдруг у него грязные зубы?

– Доктор будет задавать много вопросов. У меня и без него хватит неприятностей.

– Чак, а что это такое?

– Это ролла.

– А почему его зовут ролла?

– Не знаю. Зовут, и все.

– Зачем же ты тогда притащил его с собой?

– Он стоит не меньше миллиона. Его можно продать в цирк или в зоопарк. Даже могу сам выступать с ним в ночном клубе. Показывать, как он говорит, и вообще.

Она быстро и умело промыла ему раны.

– И вот еще почему я его сюда притащил, – сказал Дойл. – Меткалф у меня в руках. Я знаю кое-что такое… У меня теперь ролла, а ролла как-то связан с этими денежными деревьями.

– Это что же, шантаж?

– Ни в коем случае! Я в жизни никого не шантажировал. Просто у меня с Меткалфом небольшое дельце. Может быть, в благодарность за то, что я держу язык за зубами, он подарит мне одно из своих денежных деревьев.

– Но ты же сам говоришь, что там всего одно денежное дерево.

– Это я одно видел. Но там темно, может, других я и не заметил. Ты понимаешь, такой человек, как Меткалф, никогда не удовлетворится одним денежным деревом. Если у него есть одно, он себе вырастит еще. Могу поспорить на что угодно, у него есть и двадцатидолларовые деревья, и пятидесятидолларовые, а может быть, даже стодолларовые.

Он вздохнул:

– Хотел бы я провести всего лишь пять минут под стодолларовым деревом! На всю бы жизнь себя обеспечил. Я бы обеими руками рвал.

– Сними рубашку, – сказала Мейбл. – Мне нужно добраться до царапин.

Дойл стащил рубашку.

– Знаешь что, – сказал он, – могу поклясться, что не только у Меткалфа есть денежные деревья. У всех богачей есть. Они, наверно, объединились в секретное общество и поклялись никогда об этом не болтать. Я не удивлюсь, если все деньги идут оттуда. Может быть, правительство вовсе не печатает никаких денег, а только говорит, что печатает…

– Замолчи, – скомандовала Мейбл, – и не дергайся.

Она наклеивала пластырь ему на грудь.

– Что ты собираешься делать с роллой? – спросила она.

– Мы его положим в машину и отвезем к Меткалфу. Ты останешься в машине с роллой и, если что-нибудь будет не так, дашь газ. Пока ролла у нас – мы держим Меткалфа на прицеле.

– Ты с ума сошел! Чтобы я осталась одна с этой тварью! После всего, что она с тобой сделала!

– Возьмешь палку, и, если что не так, ты его палкой.

– Еще чего не хватало, – сказала Мейбл. – Я с ним не останусь.

– Хорошо, – сказал Дойл, – мы его положим в багажник. Завернем в одеяло, чтобы не ушибся. Может, даже лучше, если он будет заперт.

Мейбл покачала головой.

– Надеюсь, так будет лучше, Чак. И надеюсь, что мы не попадем в переделку.

– И не думай об этом, – ответил Дойл. – Давай двигаться отсюда. Нам нужно выбраться, пока этот бездельник не догадался позвонить в полицию.

В дверях появился ролла, поглаживая себя по животу.

– БЕЗДЕЛЬНИК? – спросил он. – ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

– О господи, – сказал Дойл, – как я ему объясню?

– БЕЗДЕЛЬНИК – ЭТО ПОДОНОК?

– Здесь что-то есть, – согласился Дойл. – Бездельник – это похоже на подонка.

– МЕТКАЛФ СКАЗАЛ: «ВСЕ ЛЮДИ, КРОМЕ МЕНЯ, – ПОДОНКИ».

– Знаешь, что я тебе скажу, Меткалф в чем-то прав, – сказал Дойл.

– ПОДОНОК – ЗНАЧИТ ЧЕЛОВЕК БЕЗ ДЕНЕГ.

– Никогда не слышал такой формулировки, – сказал Дойл. – Но если так, можешь считать меня подонком.

– МЕТКАЛФ СКАЗАЛ: «ПЛАНЕТА НЕ В ПОРЯДКЕ – СЛИШКОМ МАЛО ДЕНЕГ».

– Вот тут я с ним полностью согласен.

– ПОЭТОМУ Я НА ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕ СЕРЖУСЬ.