Текст книги "Маленький человек из Опера де Пари"

Глава пятая

Четверг, 1 апреля, вечером

– Тряпичная кукла – вот кто я такая! Ах, сердце уже не бьется! Я умираю… – Ольга Вологда, утопая в пышной перине и подушках, попыталась привстать на кровати и обратила бледное лицо к Эдокси Максимовой.

– Ну еще чего – умираешь! Вот, выпей отвар и перестань говорить ерунду. Ты скоро поправишься. Могли бы и без врача обойтись – он сказал, что тебе просто нужно хорошенько отдохнуть. Поспи.

– Я чахну, увядаю, одна-одинешенька, всеми заброшена! – взвыла балерина.

Эдокси досадливо поморщилась:

– Ольга, ну что ты, право слово! Я же здесь, с тобой.

– О, ты – другое дело. А негодяй Амедэ Розель сейчас развлекается в Биаррице с этой потаскухой Афродитой д’Ангиен, да еще имел наглость написать мне, что сиднем сидит у смертного одра своей бабушки! – расшумелась прима. – Перевелись рыцари на французской земле! Одно утешает – говорят, у них там, в Биаррице, на атлантическом побережье, льет как из ведра!

– Тише, тише, тебе нельзя так волноваться. Лучше выпей еще отвару.

– Помоги встать, меня тошнит…

Эдокси отвела Ольгу в уборную и уселась ждать ее в гостиной, затопленной сумерками. Ей было неуютно здесь, в загроможденных вычурной мебелью апартаментах – Амедэ Розель, обставляя свое жилище, слишком увлекся резным палиссандром, итальянским мрамором, саксонским фарфором и светильниками в форме негритят с газовыми рожка́ми из матового стекла на голове. Пурпур и позолота безуспешно сражались за территорию с агрессивной зеленью, прущей из бесчисленных горшков и жардиньерок. Арфа, на которой никто в доме не умел играть, и два монументальных полотна – на одном шествовали Ганнибаловы слоны, на втором был явлен триумф Юлия Цезаря на римском Форуме – довершали декор гостиной. Эдокси зажгла лампу Рочестера и раздвинула двойные занавески. Она с ног валилась от усталости, под глазами залегли тени, хотелось только одного: выспаться.

Наконец вернулась Ольга – шла она пошатываясь, судорожно вцепившись пальцами в ткань домашнего платья, отороченного соболями. Добрела до полудивана и без сил рухнула на него.

«У нее расширены зрачки, – с ужасом заметила Эдокси. – Неужели опиум?..» Даже в полумраке гостиной она видела, что нос подруги заострился, глаза запали, лицо покрылось восковой бледностью. Что, если доктор Маржери поставил неверный диагноз?.. Эдокси вдруг охватил иррациональный страх. Вдруг он ошибся?..

– Послушай, Ольга, постарайся припомнить, что ты ела перед выходом на сцену.

– Ах, оставь меня!.. Ты прекрасно знаешь, что в дни премьер я соблюдаю строгую диету. Несколько глотков воды сделала, и всё.

– Ты пила воду из-под крана?

– Разумеется нет. Из запечатанных бутылок. Я покупаю воду из горных источников Оверни у бакалейщика на улице Рошамбо и всецело ему доверяю. Я пью эту воду во время каждого приема пищи, и Амедэ тоже пьет, свинья жирная, вот уж я устрою ему сюрприз, когда вернется, я приказала сменить замки в… Ой! – Ольга привстала, сжимая пальцами виски. Домашнее платье распахнулось, и разошлась шнуровка лифа, обнажив грудь. Балерина безвольно откинулась на спину.

– О боже, Ольга! Опять приступ? – забеспокоилась Эдокси.

– Нет… да… это слово… Я сказала «свинья» – и вспомнила!

– Ты ела свинину? Окорок? Ветчину? Свиную колбасу?

– Нет, пряничную свинку! Мельхиор Шалюмо, оповеститель, принес мне подарок от какого-то поклонника… Я тогда искала свои митенки… Странный подарок для балерины – я думала, надо мной кто-то подшутил. Знаешь, такие штучки на праздничных гуляньях продают – считается, что они приносят удачу. Фигурка из теста, а на ней глазурью выведено имя.

– Пряничная свинка? Как на ярмарках?

– Ну да. На моей было написано «Ольга», а в пакет вложена карточка со словами «Съешь меня, я…» Ох, опять голова закружилась.

– Так ты съела свинку?

– Маленький кусочек откусила, не смогла удержаться – я же суеверная… Эдокси, пожалуйста, оставь меня, я так хочу спать…

Пятница, 2 апреля

Таша вдали от мира невзгод и страстей путешествовала по стране грез, сладко посапывая во сне. Ее левая рука свесилась на пол перед носом кошки Кошки, которая прикорнула под кроватью. Виктор тоже спал, и ему снилось, что он пытается прочесть старинный свиток, но буквы расплывались, и слова исчезали на глазах.

В просторной мастерской пахло ладаном. Книги на полках и акварели на стенах сливались в многоцветный узор. Рамы, мольберты, стаканы с кистями, разбросанная повсюду одежда превращали комнату в живописный кафарнаум.

Виктора разбудил лай дворовой собаки. Он открыл глаза, но при виде картины, висевшей напротив алькова, снова зажмурился. Это был портрет его приемного отца, написанный Таша. Непринужденно сидящий в кресле – нога закинута на ногу, в руке открытая книга, – Кэндзи Мори, казалось, вот-вот изречет одну из своих обожаемых пословиц. Собака снова залаяла, под окном защебетали соседки – дочери столяра пришли за водой и наполняли ведра у колонки.

Что же было написано в том свитке?.. Виктор встал с кровати. На пол что-то упало, когда он откидывал одеяло, и тотчас раздались топоток мягких лапок, скрежетание когтей по паркету – Кошка в несколько скачков настигла добычу.

– Ну-ка отдай! Брысь отсюда! – прошипел Виктор.

Он отобрал у зверя букетик: веточка самшита, перо горлицы и пшеничный колосок, перевязанные соломинкой. Стало быть, Эфросинья Пиньо запрятала-таки свой оберег им под подушку, хотя ее просили этого не делать. Но добрая женщина считала волшебный букетик верным залогом того, что ребенок родится здоровеньким. Скоро их будет трое… Огромные буквы, составившие слово «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ», замигали, как фары, в тумане будущего. Сумеет ли его любовь к Таша, становившаяся с годами все требовательнее и эгоистичнее, примириться с тем, что главное место в ее сердце займет малыш? Чей нрав он унаследует, на кого будет похож?

Поначалу, узнав, что Таша забеременела спустя семь лет совместной жизни, Виктор был горд и счастлив, однако по мере того как дитя росло в ее чреве, к этим чувствам стала примешиваться тревога, он начал бояться, что во время родов случится что-то ужасное… Нет, нельзя об этом думать, прочь дурные мысли!

В дверь постучали. Консьержка вручила Виктору письмо, и он сразу узнал почерк Эдокси:

Дорогой месье Легри,

никто, кроме Вас, не сумеет мне помочь. Я очень напугана. Со дня моего визита в книжную лавку произошли драматические события, и я с ума схожу от беспокойства. Мне известна Ваша репутация опытного сыщика, потому умоляю Вас спасти меня. Мне совершенно необходим Ваш совет. Посылаю Вам приглашение на сегодняшний вечер. Непременно приходите, мы сделаем вид, что встретились случайно. Всецело на Вас полагаюсь. Не подведите меня в память о давних временах и нашей длительной дружбе.

Фифи Ба-Рен.

В приглашении значилось:

Вас просят присутствовать

на высокодуховном, однако же светском концерте,

каковой состоится в пятницу, 2 апреля 1897 года,

в 11 часов вечера

в оссуарии Парижских катакомб

стараниями прославленных музыкантов.

Приглашение на две персоны.

Виктора одолели сомнения. Что это – ловушка, новая попытка его соблазнить? Он хотел было бросить письмо с приглашением в огонь, но раздумал и положил оба листа в бумажник. Подогрел еду для кошки, поставил вариться кофе и, поворошив угли в камине, поправил одеяло Таша – было прохладно.

– Пахнет кофе, – пробормотала она. – Ты покормил Кошку?

– Да, милая. Мне пора, я сегодня дежурю в лавке. Эфросинья придет к десяти, сделает уборку и приготовит тебе завтрак. В квартиру не заходи – краска еще не высохла. Я тебе протелефонирую. Будь умничкой, солнышко.

Виктор, пьянея от скорости, гнал велосипед по сонным пустынным улицам. Вокруг не было ни души – лишь метельщики попадались у перекрестков. На квадратной площади с клумбами павлоний просыпался цветочный рынок, торговки на каждом углу поднимали навесы, и по городу разливалось буйное море настурций, роз, первоцветов, фиалок. Париж то здесь, то там словно расцветал деревенскими лужайками в обрамлении мостовых. Если бы у Виктора была кинокамера, он непременно заснял бы покупателей, богатых и бедных, что вскоре будут увлеченно торговаться за орхидеи и скромные букеты полевых цветов; от его объектива не укрылся бы и шарманщик, старый овернец, чью аудиторию составили два бродячих кота и простоволосая кумушка.

На набережной Гранз-Огюстен двое военных флиртовали с разносчицей хлеба. Букинисты, торговцы гравюрами и аптекари открывали лавки, с балконов свисали почуявшие тепло стебли душистого горошка. Еще вчера была зима – и вдруг за одну ночь весна покорила Париж тихой сапой. Небо поголубело, пахло кофе и жареными хлебцами, очаровательная девушка улыбнулась Виктору – и он забыл все тревоги, душу переполнило блаженство.

Мрачный как туча Жозеф сидел, облокотившись на стойку, в кафе «Утраченное время». Рекламный плакат, красовавшийся на стене над рядами бутылок, окончательно его добил:

У ВАС СЕДЕЮТ ВОЛОСЫ И БАКЕНБАРДЫ?

Красящий лосьон «ТРУБОЧИСТ» – 6 франков за флакон!

– С добрым утром, зятек! – бодро поприветствовал молодого человека Виктор. – Нуте-с, подкрепимся хорошенько перед работой!

Хмуро покосившись на шурина, Жозеф поплелся за ним к столику.

– Похоже, вы нынче не в духе, дорогой зять. Неприятности?

– Если так пойдет и дальше, придется мне разбить свинью-копилку и закупать лосьон «Трубочист» ведрами. А может, никакой «Трубочист» и не понадобится – облысею быстрее, чем лужайка, по которой прошлось стадо баранов, – вздохнул молодой человек. – Меня от этих огурцов в конфитюре уже с души воротит! Если б я питал склонность к алкоголю, мне сейчас могла бы помочь только двойная порция «землетрясения»[26]26
  Абсент с кофе.


[Закрыть].

– В такую рань? Давайте ограничимся кофе с бутербродами, мне ваша трезвая голова еще понадобится сегодня в лавке. Гарсон, два полных завтрака! Кстати, Жозеф, «Огурцы в конфитюре» – отличное название для вашего очередного романа-фельетона[27]27
  Роман-фельетон – «роман с продолжением», главы которого публикуются в периодическом печатном издании. В XIX в. этот жанр был очень популярен во Франции.


[Закрыть]. Откуда столь странный рецепт?

– Смейтесь, злодей! Во всем виновата, между прочим, ваша сестрица. То есть она, конечно, ангел, посланный мне судьбой, но все время требует то огурцов, то конфитюра, в доме уже и еды-то нормальной не осталось. А сегодня подняла меня засветло – пришлось бежать в «Мавританца», будить мадам Бушарда́ и упрашивать ее продать мне маринованных артишоков!

– У Таша причуды классического свойства – она с утра до вечера пьет чай с лимоном.

– А у меня еще матушка, от которой не спрячешься!

– Эфросинья – сокровище. Благодарите провидение за то, что у вас есть мать, Жозеф. Хотел бы я произносить это слово, не только когда вижу, что на меня из-за угла несется омнибус. Гарсон, счет! – Виктор открыл бумажник, и ему на глаза попалось письмо Эдокси с приглашением на концерт в Катакомбах. – Жозеф, хочу попросить вас об одной услуге… Не могли бы вы обеспечить мне алиби на сегодняшний вечер? Мне надобно кое-куда отлучиться и…

– Я бы с удовольствием, но это невозможно. Если я провожу вечер с вами – значит, меня нет дома; если меня нет дома – значит, нужно как-то объяснить свое отсутствие, а Айрис не так-то легко обмануть.

– Я не могу сказать вам, куда отправлюсь, но это очень важно, Жозеф.

– А я в таком случае не могу придумать ни одного объяснения для Айрис.

– Ладно. Что, если мне необходимо выручить из беды одну даму?

– О! Такое объяснение оценила бы любая жена! А что за дама нуждается в вашей помощи?

– Эдокси Максимова, – сдался Виктор и поспешно добавил: – Нет, это не то, о чем вы подумали! Вот что она мне написала. – Он протянул Жозефу письмо с приглашением, и молодой человек, быстро прочитав, не сумел скрыть восторга:

– Неужто сама Фифи Ба-Рен? Вообще-то, от этой хитрой бестии всего можно ожидать. Но мне не терпится побродить по Катакомбам, а стало быть, я иду с вами – такова для вас будет цена моего молчания. Для всех прочих мы отправляемся оценивать частную библиотеку.

– Нет уж, этот затасканный прием не сработает – наши жены не поверят, да и Кэндзи что-нибудь заподозрит.

– Спокойствие! Герцог де Фриуль засвидетельствует наше присутствие на улице Микеланджело кому угодно. Решено, я сейчас же ему протелефонирую, а если понадобится, сам к нему загляну. Он скажет все, что я попрошу, – мне ведь известна одна его маленькая тайна: лысый олух ворует книжки у внучатых племянников!

– Жозеф, это же шантаж…

– А то! Я в таких делах мастер.

Жозеф и Виктор застали Кэндзи в лавке «Эльзевир»: он замер в экстазе перед манускриптами в роскошных переплетах, разложенными на столе посреди торгового зала. Глаза японца сияли, он чуть ли не облизывался, как гурман, приготовившийся отведать самых изысканных деликатесов.

– Инкрустированные наугольники, форзацы из синего шелка! Потрясающе! И всё в идеальном состоянии – на бумаге ни пятнышка. – Кэндзи погладил раритетный экземпляр в красном сафьяне с желтыми мраморными обрезами.

Жозеф, усевшись за конторку, развернул утреннюю газету.

– Журналисты, как всегда, непоследовательны. Всего три строчки о смерти Жюля Жуи, знаменитейшего поэта-песенника, ничуть не больше о Родольфе Салисе[28]28
  Родольф Салис (1851–1897) – художник, основатель «Черного кота», первого кабаре в Париже (1881).


[Закрыть] – и здоровенная статья о некой Ольге Вологде, которую угораздило грохнуться на сцене Опера в первом акте какого-то балета!.. Постойте-ка, я уже слышал это имя, и кажется, именно здесь… Вспомнил!

Это же подруга Фифи Ба… – Жозеф прикусил язык, поймав испепеляющий взгляд Виктора.

Но Кэндзи и ухом не повел. Он уже положил книгу на стол и, поигрывая очками с половинками стекол, бесстрастно осведомился:

– Жозеф, вы сделали опись изданий Бальзака?

– Разумеется. Мы с Виктором сегодня вечером идем к герцогу де Фриулю – его сиятельство обещал показать мне собрание эротических гравюр. Выйти нам нужно часа в четыре. Вы закроете лавку?

Кэндзи степенно водрузил очки на нос.

– С этой сделкой Виктор справится и без вас. Тут необходимы чувство такта и доскональное знание истории гравюры, а вам еще многому нужно учиться.

– Но я… – Жозефу помешало договорить вторжение покупательницы – явилась мадам Шодре, супруга аптекаря с улицы Иакова:

– Добрый день, господа. Мне нужна «Партия Левой Ноги», роман Мари-Анны де Бовэ[29]29
  Мари-Аннаде Бовэ (1855–19..) – французская романистка и патриотка, поборница эмансипации.


[Закрыть], вышедший у Лемера. Мадам Баллю очень рекомендует почитать, говорит – весьма увлекательное сочинение.

– Жозеф, найдите для мадам «Партию Левой Ноги» – это как раз в вашей компетенции.

Отправиться на подземный концерт в одиннадцать часов вечера – что за нелепая причуда! Кому скажи – не поверят… Солгать по телефону было бы, конечно, безопаснее, чем в глаза, но Виктор чувствовал себя виноватым, оттого что собирался оставить беременную супругу одну в такое непростое время – Таша хандрила, – и, пересилив себя, он поехал ужинать домой, на улицу Фонтен.

По пути Виктор прицепился «вагончиком» к омнибусу маршрута Мадлен – Бастилия и, поставив ноги на педальное крепление велосипеда, наслаждался путешествием. Однако вскоре был замечен и обруган красномордым кучером в цилиндре, который преподал ему правила дорожного движения на доходчивом языке. Виктор ответил улыбкой. Крутить педали, подставляя лицо ветру, дышать атмосферой Парижа, насыщенной ароматами, цветом, многоголосьем, – что может быть приятнее? Впереди – весна и лето. Какие захватывающие приключения ему уготованы?..

Огибая церковь Троицы, он подумал: «Троица! Нас будет трое в июне… А если ребенок встанет между мной и Таша? Если он разлучит нас, вместо того чтобы связать еще крепче?.. Хватит об этом, Легри! Ты так стремился стать взрослым мужчиной – и все для того, чтобы вдруг понять, что хочешь снова сделаться маленьким мальчиком?.. А впрочем, взрослые люди только притворяются взрослыми – все мы в глубине души остаемся детьми».

Порой Таша охватывала всепоглощающая радость от того, что в ней вызревает новая жизнь. Но на место радости быстро приходила хандра, приступы чрезмерной веселости оборачивались меланхолией, и сердце сжималось от смутной тревоги. Она ужасно расстраивалась, глядя, как растет и уродливо меняется ее тело. Постоянная слабость исключала интимную близость с Виктором. Выпирающий живот мешал рисовать, а несколько недель назад доктор Рейно сказал, что ей противопоказано долго стоять, и с тех пор она не подходила к мольберту. Жила почти как затворница, бо́льшую часть времени валялась на кровати и читала или делала наброски углем в блокноте. Иногда она иллюстрировала сказки свояченицы, тоже беременной. Айрис недавно закончила «Котика с острова Мэн», оставалась все такой же энергичной, не утратила резвости и никогда не унывала, несмотря на постоянное общение со своей свекровью Эфросиньей.

Таша, отложив книгу, помассировала поясницу. Малыш пошевелился в животе, и она, преисполнившись нежности, вдруг вспомнила собственное детство. Это было так давно, так далеко и непохоже на ее нынешнюю жизнь… Мираж, эхо нездешней мелодии…

– Рахиль! Рахиль, вернись! Здесь нельзя играть!

Она бежит за младшей сестренкой по рыбному рынку в Одессе среди щедрых даров Черного моря. Вокруг пестро и нарядно – кроваво-красные барабульки, коричневые широколобки, пойманные среди береговых утесов; голубые и синие скумбрии, серебристые сардины, плоские морские языки с зеленоватой чешуей, ощетинившейся шипами…

«Рахиль, как я по тебе скучаю!» – подумала Таша и увидела за окном Виктора. Она улеглась поудобнее и снова открыла стихотворный сборник.

– Что ты читаешь, милая? – спросил через минуту Виктор, заботливо поправив подушку у нее под головой.

– «Там все Европой дышит, веет, все блещет югом и пестреет разнообразностью живой…»[30]30
  Пушкин А.С. «Евгений Онегин».


[Закрыть]

– Знаю, так Пушкин сказал об Одессе! Мы непременно свозим туда нашу дочь.

– Нашего сына!

– Как вам будет угодно, мадам. – Рука Виктора скользнула в декольте Таша. – Они такие… внушительные…

– Я вся-вся такая внушительная, – фыркнула она. – Чувствую себя китом, выброшенным на берег.

– Ты королева китов, прекрасная и желанная!

– Между прочим, это ты во всем виноват… Ты переодеваешься? Куда-то собрался?

– Да, поужинаю с тобой и побегу. Жозеф уже, наверное, заждался. Нагрянем на ночь глядя к герцогу де Фриулю – он распродает свою библиотеку.

Таша понаблюдала, как муж снимает брюки, и схватилась за блокнот и карандаш.

– О нет, милая, умоляю, не надо рисовать меня в таком виде!

– В таком виде ты можешь сесть за стол – тогда не придется стирать одежду, а то Эфросинья приготовила нам пулярку в собственном соку. Кстати, тебе письмо. – Она протянула Виктору листочек бумаги, сложенный вчетверо, и он, развернув, прочитал: «Насчет комнаты – ладно, уломали».

– И что это значит? – удивился Виктор.

– Столяр согласен сдать в наем свой сарай. Угадай – кому? Блистательному фавориту королевы китов!

– Ты хочешь выселить меня в сарай?!

– Мы выселим туда все твои фотографические причиндалы, и у тебя будет настоящая фотолаборатория, она же рабочий кабинет в двух шагах от квартиры. Я уже договорилась с водопроводчиком. Ты доволен?

Виктор встал рядом с кроватью на колени и поцеловал жену в лоб.

– Я тебя обожаю!

– Милый, поцелуй меня еще раз… всего семь часов… ты ведь еще успеешь к Фриулю…

Глава шестая

Вечер того же дня

В зеленоватом свете фонаря Мельхиор Шалюмо с трудом различил стрелки на циферблате карманных часов: четверть одиннадцатого.

На бульваре Святого Иакова вырисовывались силуэты фланирующих полуночников, все витрины попрятались за охранными решетками, лишь хозяева корсетной лавки припоздали с закрытием – за стеклом виднелись черные и белые пятна корсетов, расшитых цветами и орнаментами. Мельхиор на них не обратил внимания – он осторожно обходил участок дороги, на котором ремонтники оставили ведра, заляпанные гудроном. Невидимый в темноте, заорал кот, жалуясь на судьбу. Процокали каблучки, и из тени вынырнула девица.

– Эй, малолетка, поразвлечься не желаешь? – хихикнула она при виде человечка.

– Поди прочь, шлюха!

Услышав оскорбление, произнесенное отнюдь не детским голосом, девица аж подскочила:

– Опа! Гляньте, экий недомерок! Слышь, ушлепок, я те скидку за рост сделаю!

Мельхиор ускорил шаг.

– Тащи ко мне своего папашу – мы с ним лишние полметра тебе смастрячим! – завопила ему вслед девица.

Прохожие засмеялись, кто-то обернулся поглазеть на «ушлепка».

Люди. Нормальные люди. Вокруг было слишком много нормальных людей, и от этого Мельхиор чувствовал себя совсем несчастным и одиноким. «Почему они испытывают такое отвращение ко всем, кто на них не похож? Это что, преступление – быть не похожим на других? Я устал, я хочу сбежать от них, хочу забыть, что я пленник этого куцего тела…» Он шагал как во сне. Стены, стены, стены, узкая улочка. Лошадь спит в упряжке фиакра, неподвижная, как те же стены, нависающие с двух сторон. И в ушах звучит лишь эхо собственных шагов…

Очнулся Мельхиор перед железной дверцей, взялся за ручку. Чудно́ – он и сам не заметил, как сюда добрался.

Бельфорский лев[31]31
  Памятник на площади Данфер-Рошро в Париже, прославляющий героизм жителей города Бельфора во времена Франко-прусской войны 1870–1871 гг.


[Закрыть] напоминал спящего сфинкса. Двое мужчин вышли из фиакра и направились ко входу в Катакомбы.

– Вам там наверняка понравится, Жозеф. Только представьте – тысячи скелетов. Это должно вдохновить вас на новый роман-фельетон.

Дородный буржуа, выгуливавший собаку на улице Даро в эту промозглую ночь, чуть не выронил сигарету, когда его бульдог рванул к незнакомцам. Но повелительный свист вкупе с окриком «Медор!» вернули зверя хозяину, и буржуа торопливо поволок питомца на поводке к улице Алле.

Один за другим подъезжали экипажи, останавливаясь всего на несколько минут, чтобы высадить пассажиров, и спешили убраться отсюда подальше. Дамы в платьях с пышными оборками и господа в цилиндрах столпились на тротуаре, приглушенно гомонили растревоженным роем, никто не хотел уступать другу другу место, все толкались, возмущались и окликали знакомых вполголоса. Самые трусливые ждали, что вот-вот нагрянет конная стража; кто посмелее, пользовались ночной теменью, чтобы потискать соседок.

Наконец дверь дома с табличкой «92» широко распахнулась, и трое верзил в париках дружно зашикали на гостей, призывая к молчанию. Подняв повыше светильники, они велели меломанам выстроиться в цепочку, и те гуськом последовали за провожатыми.

Виктор протянул вахтеру приглашение на две персоны, они с Жозефом миновали служебное помещение, нырнули в дверной проем в стене и, смешавшись с толпой любителей острых ощущений, начали нисхождение. Дамы то и дело ахали и взвизгивали, кавалеры кряхтели; винтовая лестница уходила под землю на двадцать четыре фута.

Внизу гостей встретил человечек ростом не выше десятилетнего ребенка, одетый в яблочно-зеленый камзол и клетчатые панталоны. Сделав знак следовать за ним, он устремился вперед, распевая:

 
Раз и два – пляшет Смерть,
Пяткою стучит в плиту: тук, тук, тук.
Завлекает в круговерть,
В замогильный хоровод: топ, топ, топ.
 

Процессия преодолела извилистую галерею с низкими цементированными сводами и ступила в просторный зал, стены которого были сложены из человеческих останков. Те, кому еще не доводилось бывать здесь, в Ротонде Берцовых Костей, не смогли сдержать испуганных восклицаний.

– Какой ужас! – выпалил музыкальный критик. – Это что, кладбище?

– Совершенно верно, – обернулся к нему нотный издатель. – Сюда с тысяча семьсот восемьдесят пятого года свозят останки из всех парижских некрополей. И то, что вы видите сейчас, – лишь малая толика. Галереи этого хранилища тянутся на восток до Ботанического сада, а на западе оканчиваются у старой заставы Вожирара.

– Да уж, тут мертвых поболее, чем живых в городе, – пробормотал Виктор.

– Миллионы парижан сложены штабелями на территории одиннадцать тысяч квадратных метров, а в высоту эта поленница составляет полтора метра, месье.

– До чего артистичное местечко! – умилилась пожилая дама, любительница концертов Колонна и Ламуре. – Взгляните, как ровненько сложены кости, а из самых длинных рабочие даже составили кресты.

– А вон там черепа. Как посмотрю на них – дурно делается, – шепнул Виктору Жозеф. – Они словно наблюдают за нами пустыми глазницами.

Виктор поежился при мысли о том, что когда-нибудь и от него останется такая вот груда костей, ничего больше.

 
Полночь бьют, а Смерть смычок
Хвать, хвать, хвать.
Скрипку вскинет на плечо —
И давай наяривать, —
 

снова затянул человечек, шагая во главе процессии.

– Что это вы нам поете? – недовольно осведомилась пожилая дама.

– Это стихи Анри Казалиса[32]32
  Анри Казалис (1840–1909) – французский поэт-декадент, писал также под псевдонимом Жан Лаор.


[Закрыть], вдохновившие Камиля Сен-Санса на симфоническую поэму «Пляска смерти». В скором времени вы ею насладитесь, – ответил коротышка и опять заголосил:

 
Нет, не вырваться из круга,
Пляшет каждый так и сяк.
Только кости друг о друга
Бряк, бряк, бряк.
 

Над входом в Крипту Страстей, превращенную на эту ночь в концертный зал, висело предупреждение:

СТОЙ!

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЦАРСТВО СМЕРТИ!

Внутри к колоннам из тесаного камня были прикреплены подсвечники, и пламя слегка подрагивало, освещая параллельные ряды соломенных стульев перед эстрадой, поставленной для музыкантов.

Жозеф отошел в сторонку, прочитал надпись на табличке:

Останки с кладбища Невинных,

перезахоронены в апреле 1786-го и в июле 1802 гг.

и взялся переписывать ее в блокнот – пригодится для нового романа-фельетона.

Человечек, послуживший гостям чичероне, подкрался к нему:

– Что вы там калякаете?

– Так, собираю материал. Я, знаете ли, романист. Вы читали «Месть неупокоенной души»?

– У меня хлопот невпроворот, чтоб еще и романы читать. Но историй всяких у меня у самого на собрание сочинений наберется. Кабы я взялся за дело, так исписал бы сотню тетрадей, я ведь очень чувствительный, а стало быть, талантливый. Впрочем, все мы, ущербные, ужас какие чувствительные. Меня вот называют «недомерком» и «малоросликом», что весьма прискорбно. Хорошо хоть я не такой корявый, как Лотрек[33]33
  Анри де Тулуз-Лотрек (1864–1901) – французский художник-постимпрессионист. В детстве сломал обе ноги, после чего они перестали расти, и физический дефект остался на всю жизнь.


[Закрыть], глядите, очень даже пропорциональный. А у вас-то с фигурой тоже нелады, однако в этом сюртуке с подбитыми плечами ваш горб почти незаметен. Напрасно вы его прячете, чувствовать себя отверженным порой бывает полезно – это укрепляет дух. Признайте, мы с вами в одной лодке!

– Я выбрал для себя девизом слова Виктора Гюго: «Боюсь лишь одного: как бы душа не сделалась горбатой», – сухо сказал Жозеф.

Но коротышка уже зашагал прочь.

– Нахал! – буркнул ему в спину молодой человек. – Одно плечо выше другого – пустяк по сравнению с нехваткой полуметра роста.

Виктор тем временем повесил пальто на спинку стула и огляделся в поисках знакомых лиц. Здесь было много журналистов. Директор Консерватории Фернан Буржа́ сидел рядом с Альбером Лавиньяком, одним из преподавателей этого заведения. Поэт Жан Лоррен, воздев оба указательных пальца, унизанных перстнями, наставлял художника Анри Бриспо в краниологии. Антонен Клюзель, главный редактор «Пасс-парту», развлекал шутками изящную дамочку, та хохотала, встряхивая светлыми кудряшками и блестя ровными зубами, просто помирала со смеху, и Антонену, похоже, от этого даже было неловко. Вздернутый носик, веснушки на скулах… Виктору дамочка показалась знакомой. Где он ее встречал? Когда?.. Напряг память, но имени так и не вспомнил. Кто-то сзади коснулся его плеча, на ухо прошептали:

– Спасибо, что пришли.

Виктор обернулся:

– Эдокси! Здесь весьма романтично.

– Виктор, мне нужна ваша помощь, все очень серьезно.

Он снисходительно улыбнулся:

– Избитый трюк, Эдокси, вы могли бы измыслить что-нибудь похитрее, чтобы поймать меня в сети. Прошу вас, оставьте свои уловки, мне казалось, что вопрос решен раз и навсегда. Я женат.

– Не беспокойтесь, я буду вести себя благоразумно.

– Так что же вам от меня нужно?

– Я уже сказала: помощь. Я временно поселилась в апартаментах месье Розеля напротив сквера Монтолон. Месье Розель – верный поклонник моей подруги Ольги Вологды…

– Бывшей примы санкт-петербургского балета. Она любовница упомянутого вами месье Розеля, владельца фотоателье на площади Мадлен?

– Совершенно верно. Но не поймите превратно: я лишь снимаю у них комнату, всё честь по чести. И не смотрите на меня так, будто сомневаетесь в этом.

Виктор отошел к стене, сложенной из берцовых костей, Эдокси последовала за ним.

– Не сомневаюсь и ничему не удивляюсь. Просто я слегка раздосадован – не ожидал встретить в этом волшебном месте главного редактора «Пасс-парту». – Тут он заметил Жозефа – к нему льнула та самая дамочка в кудряшках, от которой ухитрился избавиться Антонен Клюзель, а Жозеф, бледнея и краснея, сурово отвергал ее домогательства. – Кто это? – спросил Виктор у Эдокси.

– Ваш управляющий, кто же еще?

– Во-первых, он уже не управляющий, а совладелец. Во-вторых, я имел в виду его собеседницу. Мне кажется, я ее где-то видел.

– Вы про ту истеричную блондинку? Она для вас слишком вульгарна. Глядишь, еще подорвет основы вашей нравственности. Только взгляните на ее наигранные жесты, а глазами как стреляет! Она называет себя танцовщицей, однако…

– Танцовщицей? Решительно, я не…

– Вряд ли вы ее встречали. Нелепая жеманница откуда-то с окраин, только и умеет, что дрыгать ножками да вертеть задом. Мы с ней пару раз пересекались еще в ту пору, когда я только начинала выступать на сцене «Мулен-Руж». Помните, Виктор? Славное было времечко! А эта парвеню, думаю, еще своего добьется – и титул отхватит, и богатый особняк, если, конечно, ноги себе не переломает, поспешая за толстыми кошельками… или не объестся пряничными свинками. Вернемся к делу, Виктор. Ольга Вологда тяжело пережила гибель Тони Аркуэ – вы с ним знакомы, он сопровождал меня в тот день, когда я пришла к вам в «Эльзевир» с приглашениями в Опера для Кэндзи.

– Тони Аркуэ погиб?

– В результате несчастного случая. Утонул. Тони – последнее увлечение Ольги, они были любовниками, и эта внезапная смерть ее потрясла. Бедняжка хандрила, плохо спала, мучилась мигренями и в конце концов упала без чувств на сцене прямо во время спектакля. Месье Мори вам об этом не рассказывал?.. Я полагала, что Ольгино недомогание вызвано неврастенией. Врач из Опера дал ей успокоительное и отправил домой, а я просидела у ее кровати всю ночь. Часам к четырем утра у Ольги началась рвота, она корчилась от боли в животе и кричала, что умирает. Я чуть было не ударилась в панику. По счастью, этажом выше живет доктор Маржери. Он осмотрел ее и диагностировал пищевое отравление. Сказал, съела что-то несвежее, ничего серьезного. Однако у меня возникли некоторые сомнения. Что, если ее хотели убить и подсунули яд?

– У вас есть вещественные доказательства?

– Увы, нет, только свидетельство самой Ольги. Анонимный поклонник прислал ей пряничную свинку с надписью «Съешь меня…» или что-то вроде того. Ольга съела маленький кусочек как раз перед выходом на сцену.

– Не берите в голову, Эдокси. Возможно, это просто чья-то злая шутка. В любом случае я не вижу, чем могу вам помочь. Если боитесь за жизнь подруги – обратитесь в полицию.

– Другими словами, это не ваше дело?