Текст книги "Убийство со взломом"

4

Должно быть, среди ночи он, совершенно изнемогший и в полной прострации, вернулся в спальню, потому что, когда зазвонил телефон, он, раздетый до нижнего белья, лежал под простынями. Звонок в такое время означал беду, и он автоматически подумал о Дженис – может быть, он ей нужен. Он потянулся к телефону и наткнулся на чье-то чужое тело.

– Да? – произнесла Кассандра. – Очень приятно. Нет, меня не разбудили. Даю Питера. – Кассандра зажала ладонью трубку. – Ты был такой усталый, что просто свалился в постель в четыре часа.

– Кто?… – прошептал он.

– Это Билл Хоскинс.

– Мой босс.

– Он думает, что я твоя…

Питер прервал ее кивком и взял трубку. Кассандра легла рядом с ним, подсунув колени под его ноги.

– Да? – хрипло проговорил он.

– Питер! – загромыхал голос Хоскинса. – Хотел бы я, чтоб моя жена вставала в такую рань!

– Ладно, я не сплю. В чем дело?

– Только что мне позвонили из трейлера.

В трейлере, стоявшем возле полицейского управления на углу Восьмой и Рейс-стрит, располагался их отдел. Там дежурили посменно, туда стекалась поступавшая из полиции информация о преступлениях и задержаниях.

– Так вот, Питер, – продолжал Хоскинс, – чернокожий по имени Даррил Уитлок был найден мертвым в своей квартире в западной части города. На голове у него раны, нанесенные тупым предметом.

– Если б чернокожие вдруг перестали наносить друг другу увечья, мы лишились бы работы. – Питер чувствовал, как Кассандра покрывает поцелуями его спину. – Это обычное дело.

– Я был уверен, что ты так скажешь, но ты возьмешь обратно свои слова, когда узнаешь от меня три вещи.

Хоскинс был из тех людей, кто обожает выстраивать факты в ряд – так мальчишка выстраивает в аккуратные ряды игрушечных солдатиков. Питер никогда не мог понять, врожденная ли это педантичность или сознательная тактика, чтобы держать всех начеку. Будучи много лет подчиненным Хоскинса, Питер не доверял ему.

– Ну, разбудите во мне любопытство, так, чтобы прогнать сон.

– Помнишь Вэймана Каротерса, Питер?

Кассандра в это время пыталась перевернуть его на спину, а он сопротивлялся.

– Не помню. Нет, помню. Года два назад, да? Тот парень, которого оправдали, потому что свидетельство было подложным? Парень ворвался в дом, хозяин оказал сопротивление, а тот разозлился и кокнул его, верно?

– Дело это вел Берджер.

– Ну, дело было дохлое – доказательств, считай, никаких, а парень с норовом.

– Подожди минутку, Питер, – попросил Хоскинс.

Питер глядел, как Кассандра вылезла из постели и зашлепала в ванную. На груди у нее были растяжки – тоненькие полосочки, где кожа была чуть белее. Интересно, может, это следы давней беременности? Неужели он был так пьян? А она бодрствовала, пока он спал? Бродила по всему дому, рылась в его бумагах. Как омерзительна такая параноидальная подозрительность, но разве не за это, черт возьми, ему платят? Он же почти ничего не знает о ней, не знает даже ее фамилии!

– Ну, вот… – Хоскинс вернулся.

– Итак, это Каротерс или, возможно, что это он, – сказал Питер, делая записи в блокноте, который держал у изголовья. – Как это вы так быстро его вычислили?

– Соседка помогла идентифицировать личность. Его фотография оказалась в наших архивах, и копы уже взяли его для допросов, – отвечал Хоскинс. – А второе – это то, что газетчики уже пронюхали об убийстве и о том, что у нас имеется подозреваемый.

– Если это представляет интерес для газетчиков, может быть, скажете, кто был убитый?

– Племянник мэра.

– Черт возьми!

– Именно. Сын сестры мэра, живущей на Балтимор-авеню в западной части города. У него была квартира там же, неподалеку. Типичный мелкий средний класс, семья хорошая, с достатком. Все его любили, баловали. Хочешь еще подробностей? Круглый отличник в Овербруке, потом получил стипендию в Пенсильванском университете. Был принят в Гарвард на медицинский факультет. Головастый парень, готовился стать доктором. Каким-то образом был связан с Каротерсом. Тот мог промышлять в Пенне, снабжать наркотиками студентов. А возможно, они и знакомы-то не были, а просто Уитлок покупал у него наркоту, что, конечно, бросает на него тень, как, впрочем, и на мэра. Хотя, собственно, какое мне дело до его репутации! А может быть, это простое ограбление. По общему мнению, Уитлок был чист, как стеклышко. В общем, тебе придется в этом покопаться и проявить большой такт. Газеты станут это мусолить. Черная община тоже взбудоражена. Как я слыхал, уже звонили некоторые из видных деятелей общины, предлагали «сотрудничество», хотя и непонятно, как они это себе представляют. Ну и, конечно, сам мэр, черт его дери, будет держать руку на пульсе. Он ведь не так давно назначен, так что постарается выжать из этого дела максимум пользы для себя.

– Да, порядочная заваруха.

– Ты сейчас сильно загружен?

Вопрос не был вызван искренним интересом, а носил исключительно протокольный характер. Меньше всего Хоскинса интересовали трудности, с которыми сталкивались его сотрудники, и обстоятельства их жизни. К их усердию он тоже относился двояко. Тот, кто работал спустя рукава, должен был подтянуться и работать лучше. Но видимое усердие заставляло Хоскинса подозревать подчиненного в упущениях, и он подгонял его, заставляя его работать вдвойне, дабы упущения были бы ликвидированы.

– Ну… – Необходимо вспомнить, чем он должен сегодня заняться. – У меня заключительные дебаты по делу Робинсона…

– Ну, это ерунда!

– Да нет, дело хитрое…

– А Берджер, черт его возьми, в Гаррисберг укатил!

– Верно.

– А кроме того, он что-то рассеянный стал в последнее время, невнимательный. Я в курсе, как он тянул с этим…

Вернулась Кассандра – мокрая, обернутая полотенцем, и с другим полотенцем, закрученным на мокрых волосах. Встав на колени перед кроватью, она стала целовать его живот. Он пробурчал что-то, стараясь, чтобы это прозвучало как оба ответа одновременно – ей и ему.

– Да, ему это не потянуть. А вот ты теперь достиг степени, когда тебе по зубам дела вроде этого. И жена у тебя ранняя пташка. Превосходно. Сколько тебе лет, Питер?

– Осенью тридцать один стукнуло. – Возможно, Хоскинс все-таки ему не враг, а свой парень.

И тут Кассандра взяла в рот.

– Отлично. Дельце это тебе как раз вовремя подоспело. Эта работа требует железной выдержки, никакого разгильдяйства, тут напортачить никак нельзя. Все надо сделать честь по чести, и тебе это славы прибавит, гарантирую. На меня тут уже давили, чтобы я поставил на это дело кое-кого другого, ну, из политических соображений, но я послал их куда подальше и сказал, что мне нужен парень с железной выдержкой. То есть ты. В общем, нечего тянуть. Я официально поручаю тебе это дело, и ты, черт возьми, должен быть горд и счастлив, что получил шанс. Что касается другой твоей работы, то заканчивай ее, делай хорошо, старайся, но помни, что основное внимание твое должно быть уделено Уитлоку. Это сейчас главное.

Питер был еще слишком сонным, чтобы изображать восторг. Ему вдруг пришло в голову, не забеременела ли, часом, Кассандра после этой ночи. Сейчас она дразнила его, касаясь языком.

– Ну что, готов? – спросил Хоскинс.

– Да. – Пусть Кассандра платит за аборт, если все эти ревнители жизни еще не прикрыли все абортарии, а потом, как он может быть уверен, что ребенок – его?

– Я тебя ни от чего не отвлекаю?

– Нет, – буркнул он.

Кассандра принялась за него всерьез.

– Тебе придется иметь дело с городскими газетчиками, а не с этой дурой, нашим судебным репортером. Полиция, конечно, уже утром выступит с официальным сообщением, – громыхал Хоскинс, – а на твою долю выпадут вопросы о ходе следствия и как продвигается дело. – Далее Хоскинс рассказал ему, что окружной прокурор, чистюля, пользующийся отличной репутацией, несмотря на то, что с вступлением его в должность оборот наркотиков вырос втрое, в этом деле занимает сдержанную позицию наблюдателя, в основном из-за крайней занятости его предвыборной гонкой в качестве кандидата на пост сенатора США; им уже составлено плотное расписание предвыборных встреч на следующий месяц, выступлений в разных уголках штата с целью сбора средств и налаживания необходимых связей в Вашингтоне. Кроме того, этот прокурор, занимающий выборный пост чиновник, был республиканцем, а город, только что избравший в мэры демократа, которого он предпочел поддерживаемому прокурором республиканцу, не сулил ему большого количества дополнительных голосов. И это несмотря на то, что поддержка прокурором республиканского кандидата была весьма вялой, оказываемой лишь из преданности республиканским боссам, чья поддержка ему могла понадобиться позже. Окружной прокурор имел очень неплохой послужной список и на выборах в Сенат, как это думали, мог рассчитывать на хорошие результаты. В настоящее время он нуждался не столько в скандальном деле, сколько в больших деньгах. Вовлеченность его в дело Уитлока придала бы этому делу политический окрас, сделала бы его козырной картой демагогических речей мэра. Ему могло бы не понравиться, что семейное его горе играет на руку его политическому противнику. Отстранившись, прокурор отстранил громоотвод и от всей прокуратуры. Питер понимал, что окружной прокурор не может себе позволить увязнуть в политической трясине склоки с мэром. Откровенно смущенный подобной перспективой, он, возможно, и поспешил перепоручить все Хоскинсу.

– Таким образом, – продолжал Хоскинс, – в покое, надо думать, тебя не оставят. Мэр станет предлагать тебе поддержку и дружбу.

– Он может оказаться хорошим парнем, несмотря на его харизму.

Мэру Хоскинс, видимо, никак не симпатизировал, но, конечно, он, как профессионал, сделает все возможное, чтобы оправдать свою людоедскую репутацию.

– Ну, так что? Ты все понял? Справишься?

– Ага. – Питер рисовал в своем воображении рот Кассандры. Ее мокрые волосы щекотали его кожу. – Понял.

– Вот и хорошо, – заключил беседу Хоскинс. – Значит, заглянешь ко мне в кабинет, получишь бумаги. Ах да, подожди-ка, чуть не забыл. Я хочу, чтобы ты выехал на место преступления прямо сейчас.

– Что?

– Знаю, что обычно мы так не делаем, но племянников мэра у нас убивают тоже не каждый день. Выезжай немедленно, посмотришь там, что к чему. И детективов отшей, пускай не лезут к тебе. Это их немножко встряхнет, припугнет малость – как бы там ни было, пусть знают свое место и работают на совесть. Это и в дальнейшем пригодится. Хочу всемерно укрепить наши позиции.

– А как… что там происходит сейчас?

– Тянут волынку. Еще даже не…

– Честно говоря, меня интересовало только, застану ли я там тело, – тихо прервал его Питер.

– Да, возможно, оно еще там.

Нацарапав адрес и поставив на место телефон, Питер плюхнулся обратно в постель. Кассандра продолжала действовать, всячески тормоша и возбуждая его, пока все не пришло к своему финалу. Она на минуту отлучилась в ванную, затем появилась опять, закутанная в его банный халат. Сев на край постели, она принялась расчесывать мокрые волосы, аккуратно, прядь за прядью укладывая их в безукоризненные глянцевые ряды.

– Ну, что? – спросила она.

– Да, вот это и вправду было здорово, – прошептал он.

– Нет, – она улыбнулась, – я про звонок.

– Очередное жестокое убийство. – Он еще не мог отдышаться. – И вся Филадельфия часа через три об этом узнает. Преступление не то чтобы из ряда вон, но жертва – не рядовая. – Да, он знал, что сообщения будут на первых страницах «Инквайерера» и «Дейли ньюс», освещавших последние новости, которые через каждые пятнадцать минут в течение всего дня станут повторять каналы новостей, через каждый час ими будут прерывать свои передачи музыкальные каналы, они появятся на всех трех местных телевизионных каналах в новостях, передаваемых в полдень, в полшестого, в шесть и в одиннадцать часов. В воскресенье об этом станут говорить с кафедры священники негритянских церквей. Мэр выступит по телевидению на эту тему, обобщит ее, выразив тем самым свою позицию в отношении преступности… Питер знал, что от него несет перегаром, а поднимаясь и доставая свое белье, чувствовал себя слишком усталым, чтобы подтянуть живот.

– Готова выслушать речь? Пожалуйста. Любая семья и любое сообщество, возлагающие большие надежды на талантливого мальчика, ощутят подавленность, крах и жажду мести. У черной общины так много юношей, подобных этому. Человек, который, предположительно, совершил убийство, в прошлом избежал наказания за аналогичное преступление. А значит, семья или сообщество будут особенно взбудоражены и злы, на что, как я думаю, имеют полное право. Говоря отвлеченно, в нашей социальной структуре, в какой-то ее части, образовалась явная эмоциональная прореха, порвалась ткань. Кто-то должен взять на себя ответственность публично залатать дыру. Ему помогут, но ответственным должен назваться он. – Это должно быть главным судебным делом его жизни. Он боялся давления, боялся продуть это дело. – Так захочешь ли, чтоб ответственным стал ты?

Сейчас мускулистые плечи Кассандры облегала белая блузка, и она вновь превратилась в деловую женщину. Он же стал деловым мужчиной, профи. С рассветом включаются эксперты, и тень сомнения рассеивается вместе с ночной тишиной.

– По-моему, ты просто молодец, Питер, но знаешь, мне не очень… – Она осеклась. – Конечно, кто я такая, в самом деле, чтобы учить тебя, как организовывать свою жизнь! Но дело в том, что перед тем, как мы наконец заснули, ты в полудреме пробормотал имя своей жены. – Она натянуто улыбнулась. – Не волнуйся, меня это не расстроило, скорее даже растрогало, хотя я немножко и заревновала. Я это к тому, что в доме твоем необходимо прибрать. Сделать так, чтобы в холодильнике что-то было…

Опять зазвонил телефон. Кассандра передернула плечами.

– Пойду займусь завтраком. – Она вышла.

Питер поднял трубку, подавленный справедливостью слов Кассандры. На душе у него было скверно.

– Говорите.

– Питер Скаттергуд?

– Да.

– Я Джеральд Тернер, помощник мэра. У вас сейчас найдется минута для разговора с ним?

– Да, конечно.

Последовала пауза, которой он воспользовался, чтобы прочистить горло; снизу доносились звуки, сопровождающие приготовление завтрака. По его подмышкам заструился пот. Он мельком видел мэра в Ратуше, слышал несколько его выступлений, многократно наблюдал его по телевизору. Сменивший на этом посту Уилсона Гуда, мэр, в прошлом член Городского совета, был отличным оратором. Лишь недавно вступив в должность, он тем не менее излучал уверенность и силу. В то время, как Гуд оставил после себя лишь список исполненных благих намерений и неуклюжих начинаний, худшим из которых была трагическая история под названием «снос», когда целый городской квартал был сожжен дотла полицейскими, новый мэр обладал известной привлекательностью – строго следуя своему расписанию деловых встреч, он вечно сновал туда-сюда в лимузине с затемненными стеклами, спеша то на бизнес-совещание в одном из только что отстроенных отелей, то на открытие отреставрированной школы, то в приют для бездомных. Как он говорил, целью его было сплотить город. У него есть идеалы, признавался он, промокая платком пот на лбу, и один из них – это идеал семейной жизни, который и поможет обществу излечиться. Каждое воскресенье мэр с женой и четырьмя детьми – все они были уже старшеклассниками или студентами – вместе, дружно отправлялись в церковь. Он клялся работать с каждым и на всех фронтах – с полицией, в Городском совете, с предпринимателями, в Совете школьного образования. Хотя страстные речи его еще не успели привести к заметным переменам, но не вызывало сомнений, что новый мэр – человек дела, как и то, что он питает слабость к импровизированным пресс-конференциям возле мэрии, где он, одетый в строгий, сшитый на заказ дорогой костюм, обращается к репортерам пофамильно, чем, несомненно, чрезвычайно располагает их в свою пользу, что при этом он не боится телевизионных камер и жужжащих звукозаписывающих устройств. Появлялся он всегда в плотном кольце секундантов, выглядевших по большей части так, словно их лишь накануне подобрали на углу Пятьдесят второй и Маркет-стрит и обрядили в новые костюмы. Вид их придавал прибытию мэра на то или иное общественное мероприятие оттенок сенсации, подобной той, какую вызывает выход на ринг чемпиона-тяжеловеса, да мэр и сложением своим походил на тяжеловеса – плотного Джо Фрейзера, другую филадельфийскую знаменитость.

Неудивительно, что Хоскинс недолюбливал мера – ведь он был из тех, кто не мог спокойно смотреть на то, какой политической властью обладали теперь в городе чернокожие. Хотя в основном бизнесмены и предприниматели в Филадельфии были белыми, городское управление находилось в руках чернокожих. Однако политическая коррупция, не зная расовых разграничений, разумеется, процветала повсюду, пронизывая все местное самоуправление, как пронизывали трубы парового отопления здание Ратуши, и обнаруживалась она там, где вы меньше всего этого ожидали. Но уставший от череды предательств электорат, отлично понимая, что город не может без конца платить бедным, подозревал администрацию в беззастенчивом воровстве из общественного корыта. Он в этом смысле мог обещать перемену к лучшему. Он с легкостью прошел первичные выборы среди кандидатов своей партии и затем точным ударом нокаутировал кандидата от республиканцев, менеджера, оказавшегося богачом и объявившего себя католиком, что, по идее, должно было перетянуть к нему голоса итальянских и ирландских избирателей, голосующих за демократов, но чья принадлежность к среднему классу отвратила от него этот потенциальный электорат. Хоскинс был связан с проигравшим кандидатом через окружного прокурора. Но, как это знал Питер, на вершине власти главенствуют отношения неофициальные, поверх барьеров расовых или политических. Хоскинс будет вести игру по всем правилам, хотя бы для собственной выгоды.

– Алло? – произнес знакомый голос.

– Господин мэр? Я ужасно сожалею о вашем племяннике, сэр.

– Да, хм…, мистер Скаттергуд. Благодарю вас за сочувствие. Это трагедия, трагедия для семьи. Его мать, моя сестра Лорен находятся в шоке.

– Нам часто приходится наблюдать это, господин мэр, и видеть, как подобные трагедии сокрушительно действуют на членов семьи, хороших и порядочных людей. – Кажется, он заболтался. Подумал немного и остановился.

– Из слов Билла Хоскинса я понял, что дело молодого человека, предположительно убившего моего племянника, поведете вы.

Как аккуратно выражается, и даже в частном разговоре.

– Да, – сказал Питер, размышляя, не почудилась ли ему в тоне мэра некоторая холодноватость. – Как я понял, подозреваемый имеется. Если ему будет предъявлено обвинение и судом это обвинение будет принято, то вести дело буду я.

– Очень рад, – произнес звучный голос мэра. – Как я слышал, вы юрист опытный и искусный. Ваша деятельность на благо города весьма похвальна, и я хочу заверить вас в полной моей поддержке – и лично моей, и всего моего аппарата. Я дам распоряжение одному из моих помощников, Джеральду Тернеру, наладить систему нашей связи. Вам не придется делать это через ваше начальство. Просто прошу вас держать меня в курсе, неофициально информируя о том, как продвигается дело. Обещаю вам, мистер Скаттергуд, что вмешиваться я не буду. У меня нет такого намерения. Для меня это является своего рода психологической помощью, если вы понимаете, о чем я говорю. Если бы вы могли регулярно информировать меня, думаю, это облегчило бы гнет семейного горя. Вмешиваться же я не имею ни малейшего желания.

– Резонно, – вынужден был согласиться Питер.

– И еще одну вещь я хотел бы добавить, вещь, не имеющую ни малейшего отношения к моему желанию не вторгаться в вашу деятельность. Я должен это сказать, потому что мне вы пока человек незнакомый, и я уверяю вас, что сказал бы это каждому, кто оказался бы на вашем месте. Никаких махинаций в этом деле, мистер Скаттергуд, я не потерплю. И попрошу вас запомнить, что предупредил я вас об этом в самый первый день нашего сотрудничества. Я хочу, чтоб дело это велось честно с самого начала и до самого конца. Я сам юрист. Я хочу, чтобы расследование было полным. Чтобы свидетельские показания были процедурно правильными, все и каждое. Если дело завершится судебным разбирательством, то я никоим образом не хочу, чтобы тут играла роль моя должность, то есть что это касается племянника мэра. – Последовала сердитая пауза. – В конечном счете этим никому не поможешь. Действуйте по закону, как положено, и пусть ваши подчиненные действуют, как положено. И в жизни, если этого потребует ситуация, также. Чтобы мы ненароком не спровоцировали какого-нибудь нелепого скандала. Газеты, как вы могли заметить, такие скандалы обожают. Не округляйте углы. Понятно?

– Я понял.

– А еще я хотел бы, чтобы вы постарались как следует и обеспечили этому Каротерсу, то есть подозреваемому, или тому, кто это сделал, хороший долгий тюремный срок.

– Конечно, – сказал Питер.

– И еще одно, – сказал мэр уже несколько теплее, голосом не столь суровым, – вы, конечно, понимаете, что все наше общение будет конфиденциальным и никак не запротоколированным, вы не должны будете упоминать о нем в разговорах с газетчиками и даже с вашими коллегами. Официальное же наше общение будет письменным и через моих помощников.

– Да.

– У вас остались вопросы относительно моих пожеланий к ведению этого скорбного для меня дела?

– Нет, никаких.

– Благодарю, что уделили мне ваше драгоценное время, мистер Скаттергуд, и в столь ранний час. Держите со мной связь.

После душа и завтрака он бросил взгляд на Кассандру, чья худоба теперь была скрыта темным шерстяным костюмом.

– Понимаешь, я должен бежать… – Он старался говорить это как бы между прочим. – Спасибо, что так помогла мне утром, и, будь добра, захлопни дверь как следует, когда пойдешь.

– Ладно. – Она с улыбкой поставила апельсиновый сок в холодильник, который выбирала Дженис.

– И еще, Кассандра. Я буду тебе благодарен, если ты не станешь подходить к моему телефону. Я настоятельно прошу тебя больше не компрометировать меня подобным образом.

– Ты это серьезно?

Он дал ей ответ своим молчанием, и пока молчал, обратил внимание на интересную деталь. В раковине он накопил грязную посуду, и сейчас Кассандра стояла перед этой раковиной в своем восьмисотдолларовом костюме, оставшемся со вчерашнего дня совершенно свежим и отутюженным, стояла, опустив руки в мыльную пену, в которой плавали какие-то сгнившие очистки, и мыла эту посуду. Он взглянул на часы, думая, что не должен допускать этого: мытье посуды – процесс интимный, домашний, дружеский, с намеком на прочные чувства, которые унесла с собой Дженис.

Казалось, Кассандре доставляет удовольствие мытье посуды – значение этого процесса, – и он уже чуть было не спросил ее, так ли уж удобно ей делать это, дать себе такой труд, еще минута – и спросил бы, но вспомнил о трупе, лежавшем где-то на другом конце города, и о том, что взял на себя ответственность за него. Лучше уж поторопиться. Что значит раковина с посудой перед гневом мэра?

Он надел пальто. Кассандра с улыбкой повернулась к нему:

– Надеюсь, все пойдет как надо.

– Да. – Ответ прозвучал неубедительно. Ее взгляд выражал ожидание, ей явно хотелось от него какой-нибудь ласки, внимания, и он чувствовал себя каким-то мелким мерзавцем, скупердяем и эгоистом. На солнечном свету она казалась тощей и изможденной. Ему хотелось крикнуть ей, чтоб убиралась, потому что присутствие ее в доме напоминало ему о его потере. Но вместо этого он неуверенно подошел к ней и запечатлел на ее лбу вялый, но в должной мере ласковый поцелуй.

– Много дел сегодня? – из вежливости поинтересовался он.

– Обычное плановое совещание. Мне выступать.

На это он ничего не ответил.

– Позвонишь мне? – спросила она.

– Разумеется.

Возле дома мерила шагами тротуар миниатюрная женщина в синем теплом пальто. В первую секунду он принял ее за Дженис, а если так, пригласить ее в дом невозможно; несмотря на свой уход, обнаружь Дженис в доме Кассандру – и взрыв неминуем. Дверь хлопнула, женщина обернулась – нет, не Дженис. Женщина поджидала его. Он прошел мимо, делая вид, что не замечает ее.

– Мистер Скаттергуд? – послышалось за его спиной.

Он заторопился к машине, зная, что надо только влезть туда и захлопнуть дверцу. А там выпитый кофе прогонит усталость, и он сможет соответствовать всему, что уготовит ему наступивший день.

– Простите!

Она догнала его, и он с досадой поглядел в голубые глаза, карикатурно увеличенные толстыми стеклами очков и обрамленные рыжими кудряшками. И как это только он мог принять ее за Дженис!

– Какой милый дом, – сказала она. – Обожаю старинные улицы, булыжные мостовые и все такое.

– Благодарю.

– Я Карен Доннел. – Она протянула ему руку в перчатке, и он машинально пожал эту руку. – Сотрудничаю в «Инквайерере».

– Что-то не припомню, – сказал он. Она вытащила удостоверение.

– Отдел городских новостей поручил мне осветить несчастный случай с племянником мэра. Я буду следить за прохождением дела. От меня требуется своего рода попытка проанализировать действия окружной прокуратуры и ход следствия, подвергнуть дело тщательному, как под микроскопом, исследованию и посмотреть, что к чему.

– Ах вот как. – Зачем, удивился он, она мне все это говорит? – Так сказать, новость первой полосы и репортаж о ней?

– Именно, – подтвердила она. – И мне надо задать вам парочку вопросов. – Она вытащила маленький диктофон и включила его. Над микрофоном зажегся красный огонек.

– Ей-богу, мне некогда, да я и узнал об этом всего час назад. – Он приостановился, думая о том, что уже сказал, чтобы не добавить лишнего. – И вообще, откуда вы узнали про меня?

– В аппарате мэра высказали предположение, что заниматься этим делом будете вы.

Это означало, что все закрутилось быстрее, чем можно было предположить, так быстро, что ему и не угнаться. Аппарат мэра уже вцепился в него так, что не продохнешь.

– Ясно. Но знаете, честно говоря, я пока что мало чего знаю.

Брови репортерши взметнулись вверх с выражением неподдельного интереса.

– Должна ли я понимать, что главный следователь, которому поручено дело, не в состоянии сообщить простейшие подробности этого дела? И вот за это налогоплательщики платят деньги?

До этого момента он еще мог проявить к ней снисходительность и вспомнить о презумпции невиновности – ведь в большинстве своем репортеры народ неплохой, просто работа у них такая – служить системе всезнайства, держащей всю Америку в постоянном напряжении. Но последние слова – это уж чересчур, особенно в 5.45 утра! Слишком ранний час для того, чтобы отвечать на заковыристые вопросы начинающих журналисток, обеспечивая их материалом для их броских статей.

– Ладно. Выкладывайте, – устало согласился Питер, ставя свой портфель и засовывая в карманы голые, без перчаток руки. Стараясь отвлечься от идиотизма ситуации, он слушал шелест сухих листьев сикоморы, которые ветер гнал по булыжникам. Этот звук и свежий бодрящий воздух напоминали ему детство, сборы в школу, волосы, еще чуть влажные после душа, который мама приучила его принимать каждое утро, вкус молока и бананов во рту, в одной руке школьная сумка, в другой – увесистая коробка с солидным завтраком, термос слегка дребезжит от его шага, и дыхание оставляет в морозном воздухе облачка пара. Сколько было в его жизни подобных утр! А сколько раз стояли на этом самом месте они с Дженис, решали, когда созвониться, медлили перед тем, как расстаться, обменивались неотложными новостями, сказанными наспех, – о счетах, работе, деньгах, машине, или ссорились, ссорились, продолжая ссору, и ссорились из-за того, что ссорились, а потом целовались в знак примирения, искренне веря в свое счастье.

– Прежде всего, – сказала репортер, – не могли бы вы прояснить обстоятельства этого убийства?

– Расскажу вам, что знаю, знаю же я очень немного. Молодой чернокожий убит прошлой ночью или ранним утром в западной части города. Судя по всему, это племянник мэра. Ведется следствие.

– Задержан ли какой-либо подозреваемый?

– В настоящее время комментировать не могу. Разумеется, полиция допросит всех, кто причастен к делу. Да и ваш брат журналист, так или иначе, эту информацию уже получил из собственных источников. Однако если вы через несколько часов позвоните мне в офис, я смогу вам чем-нибудь помочь.

– Имя подозреваемого?

– В случае, если подозреваемый уже действительно имеется, я обязательно сообщу вам его имя, и, конечно, значительно раньше, чем будет верстаться номер. Ей-богу, мисс Доннел, я только сейчас с постели.

Вдобавок к диктофону у репортерши был еще и блокнот, и сейчас, остановившись, она начала что-то строчить в нем – интересно, что она там строчит, думал он, ведь он ничего ей толком не сообщил, и в эту мирную паузу он мысленно напомнил себе, что, беседуя с этой журналисткой, как и с ее коллегами, следует вести себя разумно и не выказывать раздражения. Репортерша подняла взгляд, ее губы, этот идеальный инструмент для произнесения трудных вопросов, шевельнулись.

– Может ли, по вашему мнению, вести дело, вызывающее такой огромный общественный интерес, совершенно неопытный прокурор?

– Конечно нет! – отрезал он. – Но в окружной прокуратуре опыта набираешься быстро. Через мои руки прошли тысячи дел, из которых несколько сотен были доведены до суда.

– Связано ли это дело с наркотиками?

– Этого мы не знаем.

– Я слышала, что на месте преступления были найдены наркотики.

– Я этого подтвердить не могу.

– Но вы считаете, что убийство произошло из-за наркотиков?

– Опять же – без комментариев. Следствие только что началось, мисс. И узнал я только…

– Кто обнаружил тело? – продолжала допытываться она.

– Не знаю, но обещаю вам сообщить, как только выясню.

– Когда будут обнародованы результаты медицинской экспертизы?

– Все зависит от продолжительности вскрытия. Иногда требуется произвести анализ тканей, а это удлиняет процедуру. Обычно предварительный отчет поступает на следующий день, так что вопрос этот несколько отвлеченный.

Через его плечо репортер бросила быстрый взгляд на дом, словно заметила там что-то в окне.

– Счастливы ли вы в браке? – спросила она. Он посмотрел на нее. Репортер ответила ему безмятежной улыбкой.

– Что?

– Я спросила, счастливы ли вы в браке. – Уголок ее рта вздернулся в робкой попытке агрессии.

– Почему вы задаете такой вопрос?

Она уже открыла рот, чтобы ответить. Но тут в голову ему ударила волна – долгожданный импульс возбуждения от кофе.

– О, – она осклабилась, – думаю, я спросила, потому что…

– Нет! Не говорите ничего, я сам скажу. Выключите диктофон!

Как ни странно, она послушалась. Он придвинулся поближе к ней.

– А вот теперь, мисс Карен Доннел, исключительно не для записи, я скажу вам, почему вы задали этот вопрос. Это вопрос неоперившегося журналиста, впервые попавшего в большой город и рано утром – бог весть почему, ибо нормальные люди в пять утра спят – проглядывавшего полицейские сводки и, по счастью, наткнувшегося там на какую-то полузакрытую информацию, а может быть, переговорившего по своему сотовому из машины с кем-то, кто с кое-кем знаком, и в результате решившего расположиться лагерем у моего порога и посмотреть, можно ли нарыть здесь материала для статьи, опередив всех других. Ведь кто вы такая? Птенец, которому путь в высшие круги журналистики заказан, вот он и рыпается! Что я, не знаю репортеров «Инквайерера»? Это же осиное гнездо, где каждый пытается обогнать другого и вырваться в ряд претендентов на Пулицера! Скажу вам больше, леди, – аналитическая статья, которую вы якобы пишете – нет, мисс Доннел, не спорьте, вы употребили именно слово «аналитическая», ведь это моя работа – запоминать слова, что, думаю, вы оцените, так как это тоже ваша работа. Так вот, аналитическая статья тяп-ляп не делается и за один день не пишется, и отдел городских новостей тут ни при чем. Первый блок новостей еще бог весть когда будет собран. В ваши компьютеры еще только-только стали поступать сообщения информационного агентства. Вот если японцы купят «Дженерал моторс» – тогда еще можно ожидать репортажа об этом на первой полосе. Так что все, что вы сказали насчет аналитической статьи и новости первой полосы – обычный блеф мелкого провинциального журналиста. Впрочем, я был готов прибегнуть к презумпции невиновности в отношении вас – в конце концов, вы стоите тут, на холоде… Но мне все стало ясно, и правда наконец дошла до меня в полной мере, когда вы в нарушение всех законов профессиональной этики, так или иначе соблюдаемых вашими коллегами в газете, стали задавать мне вопросы, большинство которых были лишь саморекламой, и завершили все последним из них, позволив себе наглость лезть в мою личную жизнь. Какое вам дело, счастлив ли я в браке? Я не звезда, не знаменитость. Обычный средний человек, ведущий частную жизнь. А вот вы кто такая, чтобы задавать мне подобные вопросы? Прожорливая пташка, которой с утра пораньше вместо червячка, – тут репортерша содрогнулась, – захотелось отведать чего-нибудь годного для первой газетной полосы? А вдруг брак мой окажется несчастливым и ваш вопрос разбередит рану? Вот будет здорово, да? И вы прославитесь, станете крупным журналистом, всегда умеющим добывать из первых рук самую достоверную информацию. Что ж, думаю, вас ждет блистательная карьера.