Текст книги "Включить. Выключить"

– Я изучаю нейрохимические процессы ринэнцефалона, – начал он, но увидел на лице Кармайна недоумение и засмеялся. – Иногда его называют «нюхом мозга» – это самое примитивное серое вещество, какое есть у человека. Оно имеет непосредственное отношение к эпилептическим процессам.

Сацума тоже оказался красавцем, словно в Хаг мужчин отбирали по внешним данным. Совершенствуя и без того классические черты лица, он отважился на пластическую операцию, чтобы убрать складки верхнего века, поэтому его блестящие черные глаза уже не казались узкими. Для японца он был довольно высок, двигался с грацией Рудольфа Нуриева, с которым его роднило нечто татарское в облике. Кармайн угадал в нем человека, у которого не бывает мелких оплошностей, – он никогда не спотыкается и ничего не роняет. А еще он умел располагать к себе людей, и это тревожило Кармайна, который в войну служил на Тихом океане и недолюбливал япошек.

– Поймите, лейтенант, – с жаром объяснял Сацума, – все, кто работает в таком месте, как Хаг, не замечают ничего, что не относится напрямую к работе, а в работе у каждого из нас рентгеновское зрение. Коричневый пакет с мертвыми животными заметил бы, если бы он лежал. В противном случае на него не обратил бы внимание никто. И поскольку лаборанты в Хаге работают добросовестно, пакеты с трупами у нас нигде не валяются. Я никогда не отношу их вниз. Это делает мой лаборант.

– Насколько я понимаю, он тоже японец?

– Да. Эйдо помогает мне во всем. Они с женой живут на десятом этаже здания страховой компании «Мускат», а я – в пентхаусе. И это вам прекрасно известно, ведь вы тоже живете в «Мускате».

– Вообще-то я не знал. В пентхаус ведет частный лифт. Но с Эйдо и его женой я встречался. Вы женаты, доктор?

– Что вы! В море слишком много прекрасной рыбы, чтобы я остановил выбор на какой-то одной. Я холостяк.

– Вы встречаетесь с кем-нибудь из здешних сотрудниц?

Черные глаза блеснули – насмешливо, но не гневно.

– Боже мой, ну конечно, нет! Отец давным-давно объяснил мне, что только безмозглые холостяки смешивают работу с удовольствиями.

– Полезный принцип.

– Хотите, я познакомлю вас с доктором Шиллером? – спросил Сацума, почувствовав, что допрос окончен.

– Спасибо, было бы замечательно.

Так-так, еще один претендент на звание короля красоты Хага! Викинг. Курт Шиллер служил в Хаге патологоанатомом. По-английски он изъяснялся с легким немецким акцентом, что, несомненно, и являлось причиной неприязни, проскользнувшей у доктора Мориса Финча при упоминании имени Шиллера. Шиллер оказался рослым, скорее худым, чем стройным, с льняными волосами и тускло-голубыми глазами. Что-то в нем раздражало Кармайна, но явно не национальность: чуткий нос копа унюхал гомосексуальность. «Если Шиллер натурал, значит, нос меня подводит, а мой нос в порядке», – думал Кармайн.

Патологическая лаборатория помещалась там же, где и операционная, только этажом выше, и была побольше – за счет места, которое на нижнем этаже занимали клетки с кошками. Шиллеру помогали два лаборанта – Хэл Джонс, штатный специалист Хага по гистологии, и Том Скинкс, работающий исключительно на Шиллера.

– Иногда мне присылают образцы мозга из больницы, – сообщил патологоанатом, – поскольку я специализируюсь на кортикальной атрофии и мозговой рубцовой ткани. А моя работа связана с рубцеванием гиппокампа и крючка головного мозга…

Кармайн уже научился отключаться, как только начинались многосложные объяснения. Электронщик Билли Хо разглагольствовал о «магнитной мю меньше единицы» так, будто Кармайн был обязан понять его с полуслова. «Все мы говорим на профессиональном жаргоне, даже копы», – со вздохом подумал Кармайн.

Между тем время близилось к шести, и Кармайн зверски проголодался. Но прежде следовало поговорить с остальными и отпустить их по домам, а уж потом спокойно заправиться. На четвертом этаже осталось всего четверо.

Он начал с Хилды Силвермен, заведующей исследовательской библиотекой. Хилда царила в огромной комнате среди стальных стеллажей и выдвижных ящиков с книгами, карточками, бумагами, статьями, распечатками, репринтными копиями, вырезками и увесистыми подшивками.

– Теперь я перевела все архивы в компьютер, – объяснила она, указывая рукой без признаков маникюра в сторону штуковины размером с ресторанный холодильник, с двумя тридцатисантиметровыми бобинами с пленкой, консолью и клавиатурой, как у пишущей машинки. – Настолько стало проще! Никаких тебе перфокарт! Знаете, здесь работать гораздо легче, чем в библиотеке медицинской школы. Там трудятся по старинке. А мы можем узнать о любой опубликованной научной работе. Достаточно ввести ключевые слова вроде «ионы калия» или «припадки», и нам присылают краткое содержание всех существующих статей по этой тематике – с такой же скоростью, с какой телетайп способен печатать их. Есть еще одна причина, по которой я ушла из главной библиотеки и получила в полное распоряжение эту. Лейтенант, Хаг просто купается в деньгах! Только вот с Китом я почти не вижусь, и это нелегко, – со вздохом заключила она.

– С Китом?

– С моим мужем, Китом Кайнтоном. Он нейрохирург, недавно окончил аспирантуру и работает на другом конце Оук-стрит. Раньше мы хотя бы обедали вместе, а теперь не выходит.

– Значит, Силвермен – ваша девичья фамилия?

– Да. Пришлось оставить ее – проще жить, когда во всех твоих документах одна и та же фамилия.

На вид ей было ей лет тридцать пять, но она могла оказаться и моложе; осунувшееся лицо выглядело измученным. Пиджак был мешковатым, юбка – видавшей виды, туфли – обшарпанными. Единственное украшение – обручальное кольцо. Уродливые заколки-невидимки придерживали неудачно подстриженные темно-рыжие волосы; толстые, как донышки бутылок из-под колы, стекла очков уменьшали красивые карие глаза. Лицо нейтрально-миловидное, без косметики.

«Интересно, – задумался Кармайн, – что в библиотекаршах выдает их профессию? Книжная пыль? Чернила для принтера?»

– Я охотно помогла бы вам, – сказала Хилда Силвермен немного погодя, – но я решительно не помню, видела эти пакеты или нет. И на первом этаже почти не бываю – нигде, кроме вестибюля с лифтами.

– У вас есть друзья среди коллег? – спросил Кармайн.

– Соня Либман из оперблока. Больше никого.

– А как же мисс Дюпре и мисс Вилич с вашего этажа?

– Эта парочка? – презрительно переспросил она. – Они слишком заняты собственными распрями, чтобы замечать, что я существую.

Так-так, наконец-то ценная крупица информации!

К кому теперь? К Дюпре. Кармайн решительно постучал в дверь ее кабинета. Она занимала юго-восточную угловую комнату с окнами в двух стенах: одно было обращено к городу, другое смотрело на юг, в туманную гавань. Почему же этот кабинет не взял профессор? Не доверял себе, опасался, что роскошный вид будет отвлекать его? Кармайн решил, что если Бог не наградил мисс Дюпре внешностью, то силы воли, должно быть, ей хватает, чтобы не тратить время, глазея в окна.

Мисс Дюпре поднялась из-за стола, явно наслаждаясь возможностью еще раз взглянуть на Кармайна сверху вниз. «Опасное хобби, дорогая, – подумал Кармайн. – Окоротить можно любого, в том числе и вас. Зато вы очень умны, безупречно организованы и чрезвычайно наблюдательны – это видно по вашим прекрасным глазам».

– Что привело вас в Хаг? – спросил лейтенант, присаживаясь.

– «Грин-карта». Раньше я работала заместителем администратора одного из областных медицинских учреждений в Англии. Я отвечала за работу всех исследовательских лабораторий в больницах и «краснокирпичных университетах» области.

– «Краснокирпичных»?..

– Так называют провинциальные университеты, где учатся студенты из рабочих семей вроде меня. Оксфорд или Кембридж нам не по зубам, но они к «краснокирпичным» и не относятся, хотя их новые корпуса строят из красного кирпича.

– Что в этом здании не входит в сферу вашей компетенции? – спросил Кармайн.

– Почти ничего.

– А коричневые бумажные пакеты для трупов подопытных животных?

– Вашу необъяснимую зацикленность на пакетах для трупов животных заметила не только я, но никто из нас не понимает, при чем тут они, хотя у меня есть некоторые догадки. Почему бы вам не рассказать мне всю правду, лейтенант?

– Мисс Дюпре, пожалуйста, просто отвечайте на мои вопросы.

– Задавайте их.

– Вам случалось заниматься пакетами для трупов животных?

– Разумеется. Как администратор, я замечаю все. Предпоследняя партия пакетов оказалась некачественной, поэтому мне и пришлось заняться этим вопросом, – объяснила мисс Дюпре. – Но при обычных обстоятельствах я их вообще не вижу, особенно если эти пакеты заполнены.

– В каком часу Сесил Поттер и Отис Грин заканчивают работу?

– В три часа дня.

– Об этом кто-нибудь знает?

– Естественно. Время от времени ученые жалуются на это – им иногда кажется, что все должны плясать вокруг них круглые сутки. – Ее блеклые брови взлетели вверх. – Обычно я отвечаю на это, что мистер Поттер и мистер Грин работают в те часы, когда животные особенно нуждаются в уходе. Циркадные ритмы животных устроены так, что внимание им требуется первые три-четыре часа после восхода солнца. В вечернее время они спокойны, при условии, что обеспечены пищей и в клетках у них чисто.

– Отис работает где-нибудь еще, кроме вивария?

– Днем мистер Грин занят на верхних этажах – его прочие обязанности не требуют столь пристального внимания. Он переносит тяжести, чинит осветительные приборы, выбрасывает опасные отходы. Возможно, вас удивит, что лаборантки обращаются к мистеру Грину, когда надо перенести баллоны с газом. Раньше лаборантки справлялись с этим самостоятельно, пока однажды одна из них не выронила баллон и его содержимое вырвалось наружу. Никто не пострадал, но если бы газ не был инертным… – Она скорбно умолкла. – Бывает, что кто-нибудь из ученых работает с радиоактивными веществами. В этом случае требуется выкладывать защитный экран из свинцовых блоков, а они ужасно тяжелые.

– Странно, что в таком научном центре газ идет не по трубам и экраны не подготовлены заранее.

Мисс Дюпре поднялась, вновь возвышаясь над ним.

– У вас есть еще вопросы ко мне, сэр?

– Нет. Спасибо, что уделили мне время.

«Ну и как теперь искать к ней подход, – размышлял Кармайн, шагая по коридору к кабинету Тамары Вилич. – Мне отчаянно не хватает как раз той информации, которой она располагает».

Кабинет секретарши соединялся с кабинетом профессора, – Кармайн сразу же заметил дверь.

– А вы понимаете, – едким тоном начала Тамара Вилич, завидев его, – что причиняете нам неудобства, задерживая нас здесь допоздна? Я опоздала на встречу.

– Издержки власти, – отозвался Кармайн, не присаживаясь. – Между прочим, за сегодняшний день я наслушался столько научной зауми, что не переварить и за несколько месяцев. Так что я тоже вынужден терпеть неудобства, мисс Вилич. Работаю без завтрака, без обеда и до сих пор без ужина.

– Так давайте поскорее закончим! Мне уже пора!

Отчаяние в голосе? Любопытно.

– Вы когда-нибудь обращали внимание на пакеты с трупами животных, мэм?

– Нет. – Она с досадой бросила взгляд на часы.

– Никогда?

– Ни разу!

– В таком случае можете идти на свою встречу, мисс Вилич. Спасибо.

– Я уже опоздала! – отчаянно выкрикнула она. – Безнадежно опоздала!

И тем не менее она удалилась почти бегом, прежде чем Кармайн успел постучаться в дверь профессора.

Тот выглядел более встревоженным, чем утром, – возможно, потому, что события минувшего дня так и не развеяли его беспокойство и не удовлетворили любопытство.

– Мне придется известить правление, – сообщил Смит, предупредив вопрос Кармайна.

– Правление?

– Институт финансируется из частных источников, лейтенант, поэтому находится под пристальным надзором правления. Все мы так или иначе платим за то, что получаем. Щедрость попечителей из правления прямо пропорциональна объему поистине гениальной и ответственной работы, которая выполняется в Хаге. Нашей репутации нет равных. Хаг вносит огромный вклад в науку. А этот… этот единичный случай! Непредвиденное обстоятельство, способное нанести сокрушительный удар по нашей работе.

– По-вашему, убийство – непредвиденное обстоятельство, профессор? Я бы выразился иначе. Но давайте пока не будем об этом. Кто входит в правление?

– Сам Уильям Парсон умер в 1952 году. Он передал управление своей империей двум племянникам, Роджеру-младшему и Генри Парсону. Роджер-младший – председатель правления, Генри – его заместитель. Их сыновья Роджер-третий и Генри-младший тоже входят в правление. Пятый член семьи Парсон, входящий в совет попечителей, – Ричард Спейт, директор «Банка Парсона» и сын сестры Уильяма Парсона. Президент Чабба Моусон Макинтош – директор правления, доктор Уилбур Даулинг – директор по медицинским вопросам. Последний член правления – я, – заключил Смит.

– Следовательно, большинство голосов за Парсонами. Должно быть, они вам шагу не дают ступить.

Смит искренне изумился:

– Нет, что вы! Напротив! Нам предоставлена в буквальном смысле слова полная свобода действий. Уильям Парсон в своем завещании выразился более чем определенно. «Заплатишь орехами – наймешь обезьяну» – его любимая присказка. Поэтому сегодняшнее непредвиденное обстоятельство беспокоит меня, лейтенант. Меня не покидает ощущение, что это страшный сон.

– Профессор, труп существует. Но давайте ненадолго отвлечемся от него. – Кармайн обезоруживающе улыбнулся. – Что происходит между мисс Дюпре и мисс Вилич?

Длинное лицо Смита пошло морщинами.

– Неужели это так заметно?

– Для меня – да.

Незачем подставлять Хилду Силвермен.

– Первые девять лет существования Хага Тамара совмещала обязанности моего секретаря и администратора. Затем она вышла замуж. Уверяю вас, о ее муже мне неизвестно ровным счетом ничего – кроме того, что спустя несколько месяцев он бросил Тамару. Но за время их совместной жизни карьера Тамары серьезно пострадала. Правление решило, что администрированием должен заниматься квалифицированный специалист.

– Муж мисс Вилич был… «хагцем»?

– У нас говорят – «хагистом», лейтенант, – сквозь зубы пояснил Смит. – Фрэнк Уотсон подпустил еще одну шпильку: заявил, что если есть «чаббисты», то должны быть и «хагисты». Нет, муж Тамары не был ни «хагистом», ни «чаббистом». – Он тяжело вздохнул. – Если говорить начистоту, он подбил бедняжку на растрату. Мы провели внутреннее расследование и решили ничего не предпринимать.

– Странно, что правление не потребовало уволить ее.

– Этого я никак не мог допустить, лейтенант! Тамара поступила ко мне прямо из колледжа секретарей Керка, другой работы у нее никогда не было. – Снова сокрушенный вздох. – Но когда появилась мисс Дюпре, Тамара, как и следовало ожидать, ополчилась против нее. Досадно. Мисс Дюпре работает безупречно. И если говорить объективно, гораздо лучше, чем Тамара! У нее дипломы администратора в сфере медицины и бухгалтерии.

– Непростая дама. Может, они поладили бы, будь у мисс Дюпре побольше обаяния?

Приманка осталась незамеченной, профессор предпочел сообщить, что в институте мисс Дюпре любят и ценят.

Кармайн взглянул на часы:

– Пора отпустить вас домой, сэр. Спасибо вам за помощь.

– Но неужели вы и вправду считаете, что этот труп имеет хоть какое-то отношение к Хагу и моим подчиненным? – спросил профессор, шагая рядом с Кармайном по коридору.

– По-моему, к Хагу и к вашим подчиненным труп имеет самое прямое отношение. Будьте добры, профессор, отложите заседание правления до следующего понедельника. Изложить ситуацию мистеру Роджеру Парсону-младшему и президенту Макинтошу можете прямо сейчас, но больше никому ни слова. Никаких исключений – ни для жен, ни для коллег.

Благодаря соседству с окружным полицейским управлением заведению «Мальволио» было выгодно работать круглосуточно. Вероятно, потому, что большинство его завсегдатаев носили темно-синюю форму, интерьер был выдержан в тонах веджвудского фарфора, зеленоватую голубизну которого оттеняли гипсовые дивы, гирлянды и завитушки. Кори и Эйб давно разъехались по домам к тому времени, когда Кармайн припарковался у закусочной. Он заказал мясной пирог с подливкой и картофельным пюре, салат с зеленым соусом и два куска яблочной запеканки с мороженым.

Наконец-то набив желудок, он добрался до дома, долго стоял под душем, потом рухнул на постель и забылся крепким сном.

Вернувшись домой, Хилда Силвермен обнаружила, что Рут уже приготовила ужин: нажарила целую сковороду свиных отбивных, не удосужившись срезать с них жир, развела полуфабрикатное картофельное пюре, чего не надо было делать так рано, залила итальянской приправой кочанный салат, он стал клеклым и прозрачным, и припасла на десерт замороженный шоколадный кекс «Сара Ли». «Хорошо еще, что мне незачем беречь фигуру, – подумала Хилда. – Удивительно, как Кит до сих пор не растолстел, ведь он обожает мамулину стряпню. Пожалуй, единственная оставшаяся у него черта плебея. Нет, Хилда, ты несправедлива! Свою мамулю Кит любит ничуть не меньше, чем ее стряпню».

Впрочем, Кит отсутствовал. Его тарелка, укутанная в фольгу, стояла поверх кастрюли с водой на медленном огне, и Рут была готова поддерживать его, во сколько бы сынок ни заявился домой – хоть в два, хоть в три часа ночи.

Хилда недолюбливала свекровь, потому что та гордилась своими плебейскими корнями. Тем не менее у них было нечто общее – точнее, некто по имени Кит. И Кит был для обеих всем. И если Кит не желал, чтобы люди знали о его прошлом, это вполне устраивало его мамулю, которая умерла бы за него с такой же радостью, как и Хилда.

Быт и комфорт Кита и Хилды во многом зависели от Рут: благодаря ей Хилда могла не увольняться с хорошо оплачиваемой работы. Более того, Рут даже нравилось жить в дрянном доме и в дрянном районе – он напоминал ей (и содрогающемуся от этих воспоминаний Киту) давние времена и дом в Дейтоне, штат Огайо. Тамошние жители тоже захламляли дворы сломанными посудомойками и ржавыми автомобилями, и было так же сыро, тоскливо и холодно, как на Грисволд-лейн в Холломене.

Кит и Хилда жили в самой жалкой развалюхе, потому что арендная плата за нее была грошовой и позволяла откладывать большую часть жалованья (ее вклад вдвое превосходил его вклад). Закончив интернатуру и отрабатывая положенный срок после защиты, Кит твердо рассчитывал на прибыльную нейрохирургическую практику, предпочтительно в Нью-Йорке. Влачить жалкое существование в низкооплачиваемой научной сфере – это не для Кита Кайнтона! Мать и жена предпринимали героические усилия, чтобы помочь ему реализоваться. Рут была прирожденной скупердяйкой и в супермаркете раскошеливалась только на просроченные продукты. Хилда экономила даже на примитивной стрижке, не позволяла себе купить и пары симпатичных заколок, мирилась с уродливыми очками. В то же время у Кита была хорошая одежда и автомобиль, а работать без дорогостоящих контактных линз он попросту не мог. Кит должен был иметь все самое лучшее.

Едва Рут и Хилда собрались присесть и перевести дух, в дом ворвался Кит, а вместе с ним – солнце, луна, звезды и все ангелы из рая. Хилда вскочила, обняла его и уткнулась носом в его шею – о, какой он рослый, сильный, чудесный, ее Кит!

– Привет, киска, – сказал Кит, обнимая одной рукой жену и потянувшись чмокнуть в щеку мать. – Привет, ма, что на ужин? Неужто твои коронные отбивные?

– Что же еще, сынок? Садись-ка, я тебя покормлю.

Они расселись за квадратным столиком на кухне. Кит и Рут жадно поглощали жирное, странное на вкус мясо. Хилда только вяло ковырялась.

– Сегодня у нас было убийство, – глядя на отбивную, сообщила она.

Кит вскинул голову, но был слишком занят ужином, чтобы отозваться, а Рут отложила вилку и вытаращила глаза.

– Уголовщина! – воскликнула она. – Настоящее убийство?

– Во всяком случае, нашли труп. Потому я и вернулась так поздно. Все здание заполнила полиция, никого из нас не пустили даже пообедать. Почему-то всех, кто работает на четвертом этаже, допрашивали в последнюю очередь. А откуда им знать, как в виварии на первом этаже мог очутиться труп? – Хилда возмущенно фыркнула, отделяя жир от своей отбивной.

– В больнице и в медицинской школе сегодня только об этом и говорили, – сказал Кит и подложил себе еще пару отбивных. – Я весь день проторчал в оперблоке, но анестезиолог и операционная сестра только об этом и говорили. Забыли и про раздвоенную аневризму в средней мозговой артерии! А потом явился рентгенолог с известием, что в базилярной артерии еще одна аневризма, так что вся наша работа пошла насмарку.

– А разве на ангиограмме не было видно?

– Базилярная плохо заполнилась, Миссингем просмотрел пленки только к тому времени, когда мы почти закончили, – ездил в Бостон. А его помощник даже собственную задницу обеими руками не найдет, не то что аневризму в незаполненной базилярной артерии! Извини, мамуля, не день был, а кошмар.

Хилда с обожанием смотрела на мужа. Как ей вообще удалось завладеть вниманием Кита Кайнтона? Загадка. Но Хилда была готова вечно благодарить небеса. Он воплощение всех ее мечтаний – рост, вьющиеся светлые волосы, прекрасные зеленые глаза, мощной лепки лицо и мускулистое тело. А какой он обаятельный, красноречивый, какой милый! Не говоря уже о том, что он талантливый нейрохирург, выбравший очень перспективную специализацию – аневризмы мозга. Еще совсем недавно они считались неоперабельными и были, в сущности, смертным приговором, но теперь на вооружении нейрохирургов есть методы охлаждения организма, да и сердце можно остановить на несколько драгоценных минут, необходимых для иссечения аневризмы. Так что будущее Кита обеспечено.

– Ну, давай, рассказывай подробности, – потребовала Рут, возбужденно поблескивая глазами.

– Не могу, Рут, я их не знаю. Полицейские держали языки за зубами, а лейтенант, который беседовал со мной, мог бы преподать урок скрытности католическому священнику. Соня сказала, что он произвел на нее впечатление очень умного и образованного человека, и я готова с ней согласиться.

– Как его фамилия?

– Итальянская какая-то.

– А разве у копов другие бывают? – спросил Кит и засмеялся.

Профессор Боб Смит ужинал с семьей – женой Элизой и сыновьями. Отправив после чая мальчишек делать уроки, он остался за столом.

– Это серьезное осложнение.

– Ты имеешь в виду правление? – спросила Элиза, подливая ему кофе.

– И его тоже, но в первую очередь – работу, дорогая. Знала бы ты, какими вспыльчивыми бывают эти ученые! Из них только Аддисон не стал предъявлять мне претензии. Он благодарен Богу уже за то, что жив. А его соображения по поводу антиконвульсантов устраивают и его, и меня, и, если аппаратура исправна, он всем доволен. Хотя не понимаю, как можно пребывать в эйфории, пробегая трусцой по восемь километров в день. Комплекс Лазаря. – Он усмехнулся, и усмешка преобразила его красивое лицо. – Ух как он разозлился, когда я запретил ему бегать по утрам до работы! Взбесился, но сумел себя обуздать.

Элиза мелодично засмеялась.

– Ни один бегун не догадается, что коллегам неприятен его запах после такого моциона. – Она посерьезнела. – Кому я больше всех сочувствую, так это его несчастной жене.

– Робин? Этому ничтожеству? Но почему?

– Потому что Аддисон Форбс обращается с ней как со служанкой, Боб. Да, можешь мне поверить! Только представь себе, сколько времени она тратит на приготовление ему еды. Ведь у него диета, он вегетарианец. А эта стирка вонючей одежды? От нее житья нет.

– А по-моему, дорогая, это такие мелочи.

– Я тоже так считаю, но Робин… Конечно, умной ее не назовешь, и Аддисон всячески подчеркивает это. Иногда я замечаю, как он исподтишка наблюдает за ней и прямо заходится от злобы – клянусь, он ненавидит ее, ненавидит всем сердцем!

– Такое бывает, когда студенту-медику приходится жениться на медсестре, – сухо заметил Смит. – Интеллектуального равенства между ними нет, и когда он заканчивает учебу, то начинает стыдиться жены.

– Ты такой сноб.

– Просто прагматик. И я прав.

– Ну хорошо, возможно, в твоих словах есть доля истины, но все равно он слишком жесток, – возразила Элиза. – Представь, он даже в собственном доме не дает ей шагу ступить! У них есть симпатичная башенка с балкончиком, откуда видно гавань, так вот Аддисон запрещает жене входить туда! Тоже мне – Синяя Борода!

– Это – доказательство ее неряшливости, а он ведь одержим порядком. Кстати, не забывай: я ведь запрещаю тебе спускаться в подвал.

– Да меня туда и не тянет, но, по-моему, с мальчиками ты слишком строг. Они уже совсем большие и ничего не портят и не ломают. Почему бы не разрешить им бывать в подвале?

Его челюсти сжались, лицо затвердело.

– Я раз и навсегда запретил мальчикам приближаться к подвалу, Элиза.

– Но это несправедливо: пока ты дома, ты оттуда почти не выходишь. Тебе следовало бы уделять нашим сыновьям больше времени, приобщать их к своей причуде.

– Я же просил не называть это причудой!

Она поспешила сменить тему, видя по упрямому выражению лица мужа, что он все равно не станет ее слушать.

– Скажи, Боб, а почему столько шума из-за этого убийства? Ведь оно не может иметь никакого отношения к Хагу.

– Согласен, дорогая, но полиция считает иначе, – скорбно объяснил Смит. – Вообрази, у всех сняли отпечатки пальцев! Хорошо, что у нас исследовательская лаборатория. Краску удалось оттереть ксилолом.

Тон, которым Уолт Полоновски обратился к своей жене, был почти грубым:

– Куда подевался мой пиджак в красную клетку?

На миг она прервала хлопоты на кухне. Мики она держала на бедре, Эстер цеплялась за ее юбку. Во взгляде, обращенном на мужа, смешались презрение и досада.

– Господи, Уолт, да ведь сезон охоты еще не начался! – воскликнула она.

– Он уже не за горами. В эти выходные съезжу в охотничий домик – надо подготовиться. Значит, пиджак мне понадобится. А там, где он висел, его нет.

– Как и тебя, – пробормотала она, усадила Мики на высокий стульчик, Эстер – на обычный стул с высокой подушкой. Потом позвала Стенли и Беллу: – Ужин готов!

Мальчик и девочка вприпрыжку ворвались в комнату. Мама отлично готовит и никогда не заставляет их есть то, что они терпеть не могут – шпинат или морковь, а капусту дает только в салате.

Уолтер уселся в конце длинного стола, Паола села напротив и стала кормить с ложки Мики, поднося пюре к разинутому, как у птенца, ротику, попутно следя за Эстер, которая до сих пор не научилась уверенно держать в руках ложку.

– У меня просто в голове не укладывается твой эгоизм, – заговорила Паола. Как прекрасно было бы вывезти детей за город в выходные! Так нет! Охотничий домик твой, а нам остается только свистеть в кулак. А вот свистеть, Стенли, тебе никто не разрешал!

– Вот именно: домик мой, – холодно подтвердил он, разделывая вилкой аппетитную лазанью. – Дед завещал его мне, Паола, только мне, и больше никому. Это единственное место, где я могу хоть немного отдохнуть от всего этого кагала!

– То есть от жены и четырех детей?

– Правильно.

– Если ты не хотел четырех детей, Уолт, почему же не завязал с этим раньше? Танго танцуют вдвоем.

– Танго? Что это? – влез в разговор Стенли.

– Сексуальный танец, – бросила его мать.

По непонятной для Стенли причине этот ответ заставил его отца расхохотаться.

– Замолчи! – рявкнула Паола. – Умолкни, Уолт!

Он вытер выступившие слезы, положил в пустую тарелку Стенли еще кусок лазаньи и взял добавки себе.

– В пятницу вечером я уеду в охотничий домик, Паола, и вернусь только рано утром в понедельник. У меня накопилось много работы, а в этом доме, бог свидетель, спокойно не почитаешь!

– Уолт, если бы ты бросил эту дурацкую науку и занялся выгодной частной практикой, мы могли бы поселиться в просторном доме, где тебе не помешали бы даже двенадцать детей! – В ее огромных карих глазах заблестели злые слезы. – У тебя же безупречная репутация, ты, как никто другой, разбираешься в этих чудных болезнях с фамилиями вместо названий – болезнь Уилсона, Гентингтона и еще какие-то, все даже не упомнить! Я знаю, тебе постоянно предлагают частную практику – в Атланте, Майами, Хьюстоне. Там тепло. Там прислуга обходится дешевле. Там дети могли бы учиться музыке, а я – вернуться в колледж…

Он с силой хватил кулаком по столу. Дети вздрогнули и замерли.

– Паола, откуда тебе известно, что мне предлагают? – спросил он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Она побледнела, но по-прежнему держалась вызывающе.

– Ты же разбрасываешь свои письма, а я нахожу их.

– И суешь в них свой нос. И после этого еще удивляешься, что меня тянет прочь из дома. Моя почта – мое личное дело, ясно? Личное!

Уолт отшвырнул вилку, отодвинул стул и с раздражением вышел из кухни. Вместе с детьми проводив его взглядом, Паола вытерла перепачканное личико Мики и поднялась, чтобы подать мороженое и желе.

Сбоку от холодильника висело старое зеркало. Паола заметила промелькнувшее в нем собственное отражение и чуть не разрыдалась. Восьми лет хватило, чтобы превратить жизнерадостную и хорошенькую девушку с безупречной фигуркой в исхудавшую дурнушку, которая выглядела значительно старше своих лет.

Ах, как хорошо ей было с Уолтом. Она кокетничала с ним, она увлекала его! Настоящего врача с дипломом, такого талантливого, что на него вот-вот польется денежный дождь! Она не учла одного: Уолт и не собирался расставаться с наукой. Даже водопроводчикам платят больше! А детей уже четверо. Помешать появлению пятого малыша помог только грех – Паола начала принимать таблетки.

Она понимала, что ссоры разрушают ее семью. Они расстраивают детей, изматывают ее, из-за них Уолт все чаще уезжает в охотничий домик. Этого домика Паола и в глаза не видела. И не надеялась увидеть. Уолт даже не говорил, где он находится.

– Ура, мороженое с помадкой! – возликовал Стенли.

– Помадка вместе с желе – невкусно, – поморщилась капризуля Белла.

Паола считала себя хорошей матерью.

– Хочешь, я положу тебе желе и мороженое в разные тарелки, детка?

* * *

Оказавшись наконец в своих апартаментах в пентхаусе самого высокого здания Холломена, доктор Хидеки Сацума с удовольствием чувствовал, как дневное напряжение покидает тело.

Эйдо вернулся домой пораньше, приготовил все по вкусу хозяина, а затем спустился на десять этажей ниже, в свою квартиру, где обитал вместе с женой.

Отделка помещения создавала обманчивое впечатление простоты: темные панели, двери из черного дерева в форме квадратов, старинная трехстворчатая ширма; женщины с бесстрастными лицами, глаза-щелки, пышные прически и бамбуковые зонтики; пьедестал из полированного черного камня, а на нем – безупречный цветок в витой вазе от «Штойбен»; до блеска натертые черные деревянные полы.

Блюдо суши ожидало его на столе из черного лака, в спальне было заботливо разложено свежее кимоно и развернутый футон, над джакузи поднимались струйки пара.