Текст книги "«И вечной памятью двенадцатого года…»"

Одические традиции в стихотворении Н. М. Карамзина «Освобождение Европы и слава Александра I»

А. Н. Кудреватых

Анализируется стихотворение Н. М. Карамзина, являющееся единственной одой писателя, посвященной событиям Отечественной войны 1812 г. В ходе анализа в произведении выявляются черты классической одической традиции.

Ключевые слова: одическая традиция; Н. М. Карамзин; Александр I.

Война 1812 г. не оставила равнодушным ни одного русского человека, в том числе и Н. М. Карамзина. Известно, что в своих прозаических произведениях он не отразил событий войны с французами, зато откликнулся стихотворением.

Стихотворение Н. М. Карамзина «Освобождение Европы и слава Александра I» обращает на себя внимание уже тем, что оно не похоже на привычные сентиментальные произведения этого писателя.

Внешне оно явно напоминает оду. Ода – это один из главных высоких жанров в классицизме. Жанр оды позволял соединить в большом стихотворении лирику и публицистику, высказаться по вопросам, имеющим государственное значение, и сделать это сильно, красиво, образно. Важным признаком оды является прикрепленность тематического материала торжественной оды к определенному «случаю» – историческому происшествию или событию государственного масштаба.

Н. М. Карамзин посвящает свое стихотворение великому событию общегосударственного, общенародного масштаба – победе в войне с Наполеоном.

Лирическое переживание, выраженное в оде, – чувство радости и ликования:

 
Он пал! в восторге целый свет!
Народы братья! злобы нет!
В сем общем, радостном волненье,
Царей, героев прославленье,
Чье имя первое в устах?
Кому гремят вселенной лики:
Без лести, в искренних хвалах
Дают название Великий?
Отечество мое! ликуй
И с Александром торжествуй!164164
  Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворений. Л., 1966. С. 300–311. (Б-ка поэта; бол. сер.) Далее указываются страницы цитируемого издания.


[Закрыть]
 

и

 
Конец победам! Богу слава!
Низверглась адская держава:
Сражен, сражен Наполеон!
Народы и цари! ликуйте:
Воскрес порядок и Закон.
Свободу мира торжествуйте!
 

(с. 300)

Как известно, оде соответствует высокий стиль, который предполагает обилие гипербол, высокую лексику, риторические приемы (множественные вопрошения, восклицания и т. д.)

Как отмечает Ю. Н. Тынянов, композиция торжественной оды также обусловлена законами риторики: каждый одический текст неизменно открывается и завершается обращениями к адресату. «Ода Ломоносова может быть названа ораторской не потому или не только потому, что она мыслилась произносимой, но потому главным образом, что ораторский момент стал определяющим, конструктивным для нее»165165
  Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино / подгот. изд. и коммент. Е. А. Тоддеса, А. П. Чудакова, М. О. Чудаковой. М., 1977. С. 241.


[Закрыть]. Текст торжественной оды строится как система риторических вопросов и ответов, чередование которых обусловлено двумя параллельно действующими установками: каждый отдельный фрагмент оды призван оказывать максимальное эстетическое воздействие на слушателя – и отсюда язык оды перенасыщен тропами и риторическими фигурами.

Особую торжественную интонацию помогают создать слова и выражения, относящиеся к высокому стилю. В данном стихотворении мы находим примеры такой лексики:

 
Героев росских легионы;
Се глас Природы и творца;
Как огнь и бурный дух текли;
А старцы, жены простирают
Десницу к вышнему с мольбой;
Там ужасы зимы и глад
Его встречают и мертвят;
Отверзлися врата эфира.
 

Присутствуют и гиперболы, характерные для оды: «Колосс Наполеон падет»; «[Александр] Днем в поле, нощию не дремлет». Обращает на себя внимание риторика в данном стихотворении: оно изобилует восклицаниями и вопросами. Образцом витийственного стиля оды являются оды М. В. Ломоносова «Отчетливо осознавал Ломоносов интонационное значение “вопрошений” и “восклицаний”… Здесь – в соединении принципа смены вопросительной, восклицательной и повествовательной интонаций с принципом интонационного использования сложной строфы – и лежит декламационное своеобразие оды»166166
  Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино.. С. 233.


[Закрыть]. Свое произведение Карамзин начинает с восклицания:

 
Конец победам! Богу слава!
Низверглась адская держава:
Сражен, сражен Наполеон!
Народы и цари! ликуйте:
Воскрес порядок и Закон.
Свободу мира торжествуйте!
 

(с. 300)

 
О! Ты велик, велик един!
 
 
О славное Бородино!
Тебя потомству оставляем
На память, что России сын
Стоит против двоих один!
 

(с. 303)

 
Злодей торжествовал, где он?
 
 
Кто бога воинств победит?
У нас и меч его и щит!
 

Карамзин использует здесь и метафорчиность, характерную для одического жанра:

 
Подвиглись троны и народы;
Друг с друга в гневе цепи рвут
И с яростью на брань текут.
 

(с. 305)

 
Престолы сделались стыдом.
Темнели разум, просвещенье.
 

(с. 302)

 
Уже рабы его готовы
Последнюю из жертв заклать —
И началась святая рать.
 

(с. 303).

Лирический субъект говорит от лица «мы»:

 
Тебя мы в пепел обратим!
Пылай: се пламя очищенья!
Мы землю с небом примирим.
 

(с. 304).

 
Уже мы знали, что владетель
Отцом людей обязан быть.
 

Русская ода чаще всего строилась как монолог, исповедь лирического героя. «В любом случае монолог был выражением не личного, индивидуального, а общего отношения к предмету воспевания»167167
  Москвичева Г. В. Русский классицизм. М., 1986. С. 27.


[Закрыть].

О. Б. Лебедева отмечает: «Если в торжественной оде Ломоносов очень часто подменяет личное авторское местоимение “я” формой его множественного числа – “мы”, то это свидетельствует не о безличности образа автора в оде, но о том, что для торжественной оды значима только одна грань авторской личности – именно та, которой он не отличается от всех других людей, но сближается с ними»168168
  Лебедева О. Б. История русской литературы XVIII века: учебник. М., 2000. С. 89.


[Закрыть].

В торжественной оде важно не индивидуально-частное, а общенационально-социальное проявление авторской личности, и в этом отношении голос Ломоносова в торжественной оде – это в полном смысле голос нации, собирательного россиянина.

О. Б. Лебедева говорит об отражении в оде государственных идей: «Мирообраз торжественной оды складывается из идей, связанных с понятием верховной государственной власти в высшем, идеальном и положительном смысле. Именно с этой центральной идеей – по аналогии, ассоциации и созвучию – связываются словесно-понятийные лейтмотивы каждого одического текста: высокие понятия, выражающие идеальные свойства монарха (страсть, честь, добродетель, великодушие, премудрость) и дающие формулы необходимых идеальных государственных установлений (закон, право, правосудие, просвещение). Идеология жанра в целом и каждого его отдельного текстового образца определена вариантами этого единого комплекса»169169
  Лебедева О. Б. Указ. соч. С. 87.


[Закрыть].

Главная тема – воспевание победы России, воспевание Александра I:

 
О диво! Зрелище святое! —
Кто в шумном, благолепном строе,
Венчанный лаврами побед,
С лицом умильным и смиренным
Народы к торжеству ведет
И перстом, к небу обращенным,
Им кажет бога вышних сил,
С кем он уже врагов сразил?
 

(с. 305)

 
России царь благочестивый,
Герой в душе миролюбивый!
Он долго брани не хотел;
Спасал от бурь свою державу:
Отец чад-подданных жалел
И ненавидел крови славу;
Когда ж меч правды обнажил,
Рек: с нами бог! и победил.
 

(с. 306)

 
А ты, наш царь благословенный,
Спеши, спеши к стране своей,
Победой, славой утружденный!
Везде ты искренно хвалим,
А здесь и славим и любим.
Тебя как солнце ждем душею!
Ах! благодарностью своею
Достойны мы твоими быть.
 

(с. 311)

Предметом воспевания является и сам русский народ:

 
Один народ благословенный
Главы под иго не склонял,
Хранил в душе простые нравы,
В войнах издревле побеждал,
Давал иным странам уставы,
Но сам жил только по своим,
Царя любил, царем любим.
 

(с. 302)

Особое место в стихотворении занимает образ Наполеона. Он предстает в образе жестокого тирана, злодея:

 
Сей изверг, миру в казнь рожденный,
Мечтою славы ослепленный…
 

(с. 301)

 
Чтоб быть бессмертным, убивал!
Хотел всемирныя державы,
Лишь небо Богу уступал;
Топтал святейшие уставы;
Не скиптром правил, а мечом,
И был – державным палачом!
 

(с. 302)

 
Ничто Аттилы, Чингисханы,
Ничто Батыи, Тамерланы
Пред ним в свирепости своей.
Они в степях образовались,
Среди рыкающих зверей,
И в веки варварства являлись, —
Сей лютый тигр, не человек,
Явился в просвещенный век.
 

(с. 301)

И конечно же ярко описываются побежденные войска Наполеона:

 
Так сонмы сих непобедимых,
Едва имея жизни вид,
В страданиях неизъяснимых
Скитаются среди лесов;
Им пища – лед, им снег – покров.
 

(с. 304)

 
В огонь ввергаются от хлада;
Себя терзают в муках глада.
 

(с. 304)

Лирический субъект подчеркивает, что действие происходит в разумный век Просвещения:

 
У диких кровь рекою льется:
Там воин – первый человек;
Но век ума гражданский век.
 

(с. 309)

Такое уточнение еще сильнее подчеркивает бесчеловечность и ужас поведения Наполеона и его солдат.

В стихотворении описываются и воспеваются подлинные исторические события: Бородинское сражение, пожар в Москве и др.:

 
О славное Бородино!
Тебя потомству оставляем
На память, что России сын
Стоит против двоих один!
 

(с. 303)

 
Москва! прощаемся с тобою,
И нашей собственной рукою
Тебя мы в пепел обратим!
Пылай: се пламя очищенья!
Мы землю с небом примирим.
Ты жертва общего спасенья!
 

(с. 304)

Такие описания вполне традиционны для оды: «Ломоносов придавал описанию большое значение. Он видел в нем одно из средств, с помощью которого можно было вызвать в слушателе или читателе определенное настроение»170170
  Москвичева Г. В. Русский классицизм. М., 1986. С. 34.


[Закрыть].

Как видим, Н. М. Карамзин действительно использует здесь одическую традицию. По всей видимости, победа над Наполеоном – такое значимое и радостное событие – побудила писателя воспеть это событие. Жанр оды оказался наиболее подходящим для этого. Конечно, данное произведение не является одой в каноническом ее понимании.

Писателю удается добиться главного эффекта – воздействовать на чувства читателей.

©©Кудреватых А. Н., 2013

Мир и война в «Письмах русского офицера» Ф. Н. Глинки

Т. А. Ложкова

Анализируются особенности художественного образа мира в «Письмах русского офицера» Ф. Глинки. Рассматривается сюжетообразующая роль оппозиции «мир – война».

Ключевые слова: Ф. Глинка; художественный образ мира; хронотоп; мир; война.

«Письма русского офицера» Ф. Н. Глинки основаны на материалах дневников и путевых заметок, в которых запечатлены впечатления автора – участника военных кампаний 1805–1806 гг., Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии 1813–1814 гг., что дает основание воспринимать их как «ретроспективно обработанный дневник»171171
  Приказчикова Е. Е. Русская мемуаристика XVIII – первой трети XIX века: имена и пути развития. Екатеринбург, 2006. С. 209.


[Закрыть] или «достоверный источник, более близкий к событиям войн с Наполеоном, чем созданные несколько позже произведения мемуарного характера»172172
  Галин Г. А. «Письма русского офицера» и их автор Федор Николаевич Глинка // Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1990. С. 8.


[Закрыть]. Однако значение произведения, на наш взгляд, не исчерпывается сугубо мемуарным планом. «Письма» Глинки дают начало одной из важнейших для России литературных тенденций, которую позже будет принято обозначать термином военная проза. Внутренняя целостность весьма разнохарактерного в содержательном и повествовательном отношении произведения обусловлена единым предметом художественного осмысления: пожалуй, впервые в русской прозе так остро поставлена проблема войны как бытийного феномена.

Война в «Письмах» Глинки явлена в двух взаимосвязанных ипостасях. С одной стороны, это конкретное историческое событие. Повествование насыщено сведениями о сражениях, наступлениях, отступлениях и т. п., записи о них скрупулезно датируются, столь же тщательно обозначаются географические координаты, называются номера воинских частей, имена генералов и т. п. Сюжет произведения четко локализован во времени и пространстве. Каждое письмо датировано, обозначено место, где оно было написано. Таким образом, формальные рамки сюжета ограничены театром военных действий. Однако в сознании героя конкретные события оказываются лишь формой проявления какого-то общего бытийного неустройства, периодически нарушающего нормальный ход вещей. Не случайно повествователь всюду замечает следы военных невзгод, пережитых миром ранее: «Говорят, что предки наши были непросвещенны; однако ж они умели выбирать самые выгодные места для своих Кремлей. Зарайский Кремль служит доказательством. Стоя на возвышенном месте, он преграждает переправу на реке и может действовать орудиями далеко по дороге, извивающейся по чистым и гладким полям, по которой прихаживали туда татары»173173
  Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. С. 76–77. Далее «Письма» цитируются с указанием страниц по тексту.


[Закрыть]. Герой Глинки постоянно соотносит факты, очевидцем которых является, с известными ему событиями прошлого, как далекого, так и относительно недавнего: «Я видел ужаснейшую картину – я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лисабона не могло быть ужаснее» (с. 60); «Теперь Смоленск есть огромная груда пепла; окрестности его – суть окрестности Везувия после извержения» (с. 61) и т. п. Таким образом, война оказывается в одном ряду с природными катаклизмами и воспринимается как очередной выброс чудовищной космической энергии, смещающей все бытийные координаты и ввергающей мир в состояние хаоса и безумия. Выворачивается наизнанку смысл привычных явлений: «Наконец поля наши, покрытые обильнейшей жатвой, должны будут вскоре сделаться полями сражений» (с. 57). Рушатся города: «Тучи бомб, гранат и чиненных ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, церкви и башни обнялись пламенем – и все, что может гореть, – запылало!.. Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые зори, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, падающий на колени с воздетыми к небу руками: вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух и что раздирало сердце!.. Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужас к ужасу. Смятение людей было так велико, что многие выбегали полунагими и матери теряли детей своих. Казаки вывозили на седлах младенцев из мест, где свирепствовал ад» (с. 60–61); «Вот уже другой день, как я в столице, которую так часто видал в блестящем ее великолепии, среди торжеств и пирований, и которую теперь едва-едва могу узнать в глубокой ее печали. <…> Я видел сгорающую Москву. Она, казалось, погружена была в огненное море. Огромная черно-багровая туча дыма висела над ней. Картина ужасная!.. (с. 74–75).

Война разрушает границы между обыденной реальностью и иными, постусторонними, сферами бытия. Героя потрясает легкость перехода от жизни к смерти: «Мне кажется, я переселился совсем в другой свет! Куда ни взглянешь, все пылает и курится. Мы живем под тучами дыма и в области огней. Смерть все ходит между и около нас! Она так и трется промеж рядов. Нет человека, который бы не видел ее каждый день, и каждый день целые тысячи достаются ей на жертву! Здесь люди исчезают как тени. Сегодня на земле, а завтра под землей!.. Сегодня смеемся с другом; завтра плачем над его могилой!.. Тут целыми обществами переходят из этого на тот свет так легко, как будто из дома в дом! Удивительно, как привыкли здесь к смерти, в каких бы видах ни являлась: свистит ли в пулях, сеется ль в граде картечи или шумит в полете ядер и вылетает из лопающихся бомб – ее никто не пугается» (с. 67–68).

Писателю удалось создать произведение, в котором передано ощущение катастрофичности исторической ситуации, переживаемой его поколением. Между тем, несмотря на то, что «Письма» написаны от первого лица и представляют собой записки человека, находящегося в эпицентре событий, повествование в них довольно сдержанное в эмоциональном отношении. Герой-повествователь стремится не к прямому выражению собственных субъективных чувств и состояний, а к воссозданию общей атмосферы трагизма. Художественный образ мира оказывается своеобразной проекцией сознания героя, его понимания жизни, законов окружающего бытия.

В представлении героя Глинки, периодическая повторяемость мировых катаклизмов обусловлена тем, что время движется не линейно, а по гигантской спирали, витки которой могут сжиматься и расширяться, пульсируя вспышками колоссальной энергии. Именно такой критический момент переживает мир в 1812 г. Письмо от 10 мая, написанное в с. Сутоки, играет важную роль в создании ощущения приближающейся катастрофы, поскольку полно тяжелых предчувствий:

Природа в полном цвете!.. Зеленеющие поля обещают самую богатую жатву. Все наслаждается жизнью. Не знаю, отчего сердце мое отказывается участвовать в общей радости творения. Оно не смеет развернуться, подобно листьям и цветам. Непонятное чувство, похожее на то, которое смущает нас перед сильною грозою, сжимает его. Предчувствие какого-то отдаленного несчастья меня пугает… Но, может быть, это мечты!.. «Недаром, – говорят простолюдины, – прошлого года так долго ходила в небесах невиданная звезда; недаром горели города, села, леса, и во многих местах земля выгорала: не к добру это все! Быть великой войне!» (с. 54).

В письме перечисляются недобрые приметы, слухи и толки: «Теперь в “Ведомостях” только и пишут о страшных наводнениях, о трясении земли в разных странах, о дивных явлениях на небе» (с. 54). Но автор письма, человек просвещенный и здравомыслящий, профессиональный военный, не особо доверяет слухам, он видит куда более реальные и бесспорные признаки готовящегося нашествия: «К чему, в самом деле, такое притечение войск к границам? К чему сам государь, оставя удовольствия столицы, поспешил туда разделять труды воинской жизни? – К чему, как не к войне!..» (с. 55). Предчувствия надвигающейся катастрофы подкрепляются ассоциациями с трагическими событиями прошлого: «Мы читаем в Степенных книгах, что перед великим нашествием татар на Россию солнце и луна изменяли вид свой, и небо чудесными знамениями как бы предуведомляло землю о грядущем горе… Нельзя не согласиться с знаменитым Махиавелем, что мыслящие умы так же легко предузнают различные приключения в судьбе царств и народов по известным обстоятельствам, как мореплаватели затмение светил и прочее по своим исчислениям… О друг мой! Ужели бедствия нашествий повторятся в дни наши?» (с. 54–55).

Таким образом, письмо от 10 мая 1812 г. сразу вводит читателя в атмосферу тревоги и предчувствий, обусловленную особым состоянием мира: «В самом деле, мы живем в чудесном веке: природа и люди испытывают превратности необычайные» (с. 54). Взвихренный, мятежный образ мира возникает в сознании читателя благодаря гиперболическим сравнениям: «Наполеон, разгромив большую часть Европы, стоит, как туча, и хмурится над Неманом. Он подобен бурной реке, надменной тысячью поглощенных источников; грудь русская есть плотина, удерживающая стремление, – прорвется – и наводнение будет неслыханно!» (с. 55). Мир словно замер в ожидании ужасной грозы, которая вот-вот разразится над весенними полями. И гроза грянула. Писатель с удивительным мастерством создает ощущение ошеломления, потрясения, которое испытывают люди, захваченные водоворотом исторической драмы. Следующее письмо датировано «16 июля 1812. Смоленск». Война нарушает нормальное течение времени, оно бешено несется вперед, события развиваются молниеносно, автор просто не успевает о них написать: переправа французов через Неман 24 июня, отступление русской армии – все это остается за рамками повествования, Одной лаконичной фразой Глинка передает стремительный характер вторжения, армия Наполеона, словно лавина, растекается по русской земле: «Получили известие, что неприятель уже близ Орши» (с. 56). Быстрота перемещения армии обнаруживается в маркировках писем: «17 июля. Смоленск»; «18 июля 1812. Село Сутоки». События становятся непредсказуемыми:

…Все корпуса, армию нашу составляющие, проходя различными путями к одной цели, соединились в чрезвычайно укрепленном лагере при Дриссе и ожидали неприятеля. Полагали, что он непременно пойдет на то место, чтоб купить себе вход в древние пределы России ценой сражения с нашими войсками; ибо как отважиться завоевывать государство, не разбив его войск? Но дерзкий Наполеон, надеясь на неисчислимое воинство свое, ломится прямо в грудь Отечества нашего (с. 56);

Неприятель, сосредоточив где-то великие силы, ворвался вчера в Красное; и между тем как наши смотрели на Рудню, он полетел к Смоленску, чтоб овладеть им внезапно. Дивизия Неверовского принесла сегодня французов на плечах; а храбрый генерал Раевский встретил их с горстью войск и не впустил в город (с. 59–60).

Катастрофичность состояния мира обнаруживается в нарушении всех мыслимых норм, связей, разрушении привычного порядка:

Уже потянулись длинные обозы; всякий разведывает, где безопаснее. Никто не хочет достаться в руки неприятелю (с. 56);

Войска перешли Колочу, впадавшую, здесь же, в селе Богородице, в Москву-реку, и установились на протяжении холмов, омываемых слиянием этих двух речек. Стало войско – и не стало ни жатв, ни деревень: первые притоптаны, другие снесены. «Война идет и метет!» Так говорится издавна в народе. Может ли быть бедствие, лютейшее войны?.. (с. 69).

Апофеозом трагедии становится образ погибающего Смоленска:

Сколько раненых! Сколько бегущих! Бесконечные обозы тянутся по полям; толпы народа спешат, сами не зная куда!.. Мы теперь нищие, с благородным духом, бродим уныло по развалинам своего отечества. Бедный С…! В то время как брат его сражается и отечественный город в глазах его горит, узнает он, что отец впал в жестокую горячку, а мать, испуганная приближением врага, умерла!.. Вот пример ужаснейшего положения, в котором находятся теперь многие! Повсюду стон и разрушение!.. Мы живем в дни ужаса! (с. 62).

Ощущение кошмара усиливается благодаря лейтмотивам. Все пространство, доступное взору героя, постоянно окрашено в темные и багровые тона: «Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужас к ужасу» (с. 61); «Каждая ночь освещается заревами пожарищ. Полнеба рдеет, как раскаленное железо» (с. 62). Нашествие вражеской армии постоянно сравнивается с огромной грозовой тучей, стремительно закрывающей солнце, мир быстро погружается в сумрак, разрываемый вспышками губительного огня: «Неприятель, совокупляя силы свои, каждый день с большею дерзостью надвигает. Силы его несметны!.. Они ширятся вправо и влево и темнеют, как дремучие леса, или ходят, как тучи, из которых, по временам, стреляет гром!..» (с. 69); «Неприятель, как туча, засинел, сгустившись, против левого нашего крыла и с быстротой молнии ударил на него, желая все сбить и уничтожить» (с. 70).

Герой с ужасом видит, как стремительно уменьшается пространство свободной русской земли: «Странствую по сгорающей земле, под небом, не внемлющим жалобам смертных. Всякий день вижу уменьшение отечества нашего и расширение власти врагов. Каждая ночь освещается заревами пожарищ» (с. 62). Кажется, что еще немного, и мир распадется, рухнет, не выдержит чудовищного напряжения.

Но бешено несущееся время вдруг начинает замедлять свой ход. Начиная с 15 августа письма пишутся сначала ежедневно, а затем и несколько писем за один день: 24 августа; 24 августа. Поздно ввечеру; 25. Утро; 25. Сумерки; С 25 на 26. Глубокая ночь. Время, словно гигантская пружина, поначалу стремительно сжимавшаяся, теперь движется вперед со все возрастающим усилием. Нет в этих письмах и помет, касающихся местонахождения автора: все они написаны в одном селе. Быстро перемещавшаяся русская армия остановилась, огромные пространства охваченной огнем и опустевшей русской земли теперь стянулись в одну точку под названием Бородино.

Критический характер момента, хронологически связанного с несколькими августовскими днями, обнаруживается и в том, что молниеносно захватывавший русскую землю враг вдруг словно потерял направление движения и заколебался, а где-то вдали вдруг начало проясняться небо, так давно закрытое черными тучами:

Многочисленное неприятельское войско колеблется: кажется, в нерешимости. Вот пошатнулось было влево и вдруг повалило направо. Огромные полчища двинутся на левое наше крыло. Русские спокойно смотрят на все с укрепляемых своих высот. Пыль, взвившаяся до небес, уседается. Даль яснеет. Неприятель к чему-то готовится. Посмотрим к чему… (с. 70).

Само Бородинское сражение описывается по горячим следам в письме от 29 августа, когда повествователь уже находится в окрестностях Москвы. Значение этого события полностью выявляется, благодаря характеру описания: в частности, обращают на себя внимание трансформации времени и пространства. Маленькое русское село вдруг разрастается в масштабах, опорными координатами становятся «мост», «средина», «левое крыло», «дорога», «главная батарея» – именно здесь, в этих узловых точках, решается судьба мира, критическую ценность получает самый крошечный клочок пространства:

…мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли и бились до смерти за каждый шаг. Многие батареи до десяти раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и в разных местах, с огнем и громом, на высоты всходило. Густой дым заступил место тумана. Седые облака клубились над левым нашим крылом и заслоняли середину, между тем как на правом сияло полное солнце. И самое светило мало видало таких браней на земле с тех пор, как освещает ее (с. 72–73).

Сражение обретает вселенский характер: не только на земле, но и в небесах идет какое-то непостижимое противоборство света и тьмы, разрушения и созидания, жизни и смерти. В полную силу сияющее на правом фланге русской армии солнце – символ надежды, согревающей душу автора. Бородинское сражение оказывается той критической точкой, пройдя через которую, время начинает новый виток своей грандиозной спирали, и свет начинает побеждать тьму. Несколько писем автор пишет в течение следующих друг за другом сентябрьских дней: это период, когда русская армия, оставив Москву, обустраивает Тарутинский лагерь. Еще пылает грозное зарево над оставленной древней столицей, еще границы Русского государства стеснены («Россия уже за Нарою!»), но ход событий переломился. Теперь русская армия диктует неприятелю, и уже ее действия становятся непредсказуемыми для французов:

Нападение на великий авангард французской армии, под начальством короля Неаполитанского, сделано удачно и неожиданно.

Неприятель тотчас начал отступать и вскоре предался совершенному бегству (с. 85).

А далее сюжет разворачивается по принципу зеркального отражения предыдущих эпизодов: время движется со скоростью отпущенной и стремительно распрямляющейся пружины, снова письма пишутся с перерывами в несколько дней, снова автор не успевает за событиями и сообщает о них весьма кратко post factum, молниеносно расширяется русская земля, освобожденная от захватчика, и опорными точками пространства становятся уже не «мост» или «дорога», но Тарутино, Вязьма, Дорогобуж. Березина, Борисов, Вильна, Гродно. Ненастье и последовавшие за ним морозы теперь становятся угрозой для врага, ясное небо сияет над головами русских воинов:

Теперь можем мы вздохнуть спокойно!.. Меч, висевший над головами нашими, исчез. Тучи, ходившие по русскому небу, быстро несутся назад. Мы видим над собой ясную лазурь безмятежного свода, отколе всевышний благословляет оружие правых на славном поприще его побед (с. 99).

На освободившихся территориях начинает восстанавливаться нормальный порядок вещей, жизнь возвращается в мирное русло. Письмо, написанное 1 января 1813 г., выполняет двоякую роль. С одной стороны, оно является своеобразным эпилогом и завершает этап сюжета, связанный с событиями Отечественной войны. Грозный год закончил свой цикл и занял свое место в истории:

Древняя история, кажется, не найдет в себе года, который во всех многоразличных отношениях мог бы сравняться с протекшим. Начало его наполнено мрачными предвестиями, томительным ожиданием. Гневные тучи сгущались на Западе. Вслед за пламенной кометой многие дивные знамения на небе явились. Люди ожидали будущего как Страшного суда. Глубокая, однако ж, тишина и тайна господствовали на земле. Но эта обманчивая тишина была предвестницей страшной бури. Взволновались народы, и все силы, все оружие Европы обратилось на Россию. Бог предал ее на раны, но защитил от погибели. Россия отступила до Оки и с упругостью, свойственной силе и огромности, раздвинулась опять до Немана. Области ее сделались пространным гробом неисчислимым врагам. Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чужих пределах (с. 106–107).

Время и пространство миновали критическую точку, и мировой порядок был восстановлен.

С другой стороны, начало нового года и перемещение автора за пределы России обозначают новый виток сюжета «Писем русского офицера», связанный с Заграничными походами русской армии в 1813–1814 гг. Как обогащается далее художественный образ мира, какие новые смыслы вкладывает Ф. Н. Глинка в свое повествование – предмет дальнейшего исследования.

©©Ложкова Т. А., 2013