Текст книги "Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)"

Английский детектив. Лучшее за 200 лет. Сборник

© Григорий Панченко, 2016

© DepositРhotos.com / ozaiachinn, amiloslava, обложка, 2016

© Shutterstock.com / AVN Photo Lab, Roberto Castillo, adike, обложка, 2016

© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

Даниэль Дефо

Представлять Даниэля Дефо современным читателям излишне. Однако, хотя многим известно, что он написал не только «Приключения Робинзона Крузо», все же требуется пояснить, каким образом творчество этого автора связано с детективом.

Детектив как таковой в XVIII в. еще не родился, но литература уже нащупывала пути к нему. Одним из «преддетективных» жанров были истории о разбойниках. Иногда они представляли собой так называемые «тайбернские романы»[1]1
  Тайберн – вначале деревушка, позже особый участок городского округа Лондона, где традиционно на протяжении многих веков происходили казни. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)


[Закрыть], то есть повествования обо всем жизненном пути сколько-нибудь знаменитых разбойников: начало преступной деятельности, наиболее колоритные эпизоды, обстоятельства ареста, подробности судебного процесса и путь на виселицу в Тайберне. Хотя иногда сюжет мог завершиться иначе: разбойник, порвав со своей прежней деятельностью, получив помилование (или «отработав» вину, например, участием в военных действиях – конечно, на правильной стороне), удачно женится, богатеет и остаток жизни проводит «с точки зрения закона безупречно».

Одна из разновидностей этих историй – рассказы о хайвэйменах. Слово «хайвэй» существовало со времен средневековья, означало же оно… безусловно, не скоростной автобан, а общедоступную дорогу, по которой имел право передвигаться каждый, не спрашивая разрешения у владельцев земли и не платя пеню даже в тех случаях, когда трасса проходила через территории, находящиеся в частной собственности. Отсюда другое их название – «королевские дороги». Так что хайвэймены, промышлявшие грабежом на таких дорогах, в каком-то смысле не просто разбойники, а люди, покушающиеся на устои государственной власти… Впрочем, как ни странно, политический подтекст чаще всего проявлялся в действиях тех разбойников, которые выступали за короля: например, некоторые так называемые джентльмены большой дороги, грабившие путников во время Английской революции, после возвращения королевской власти получали не просто помилование, но даже шанс на карьеру. Правда, потом их обычно тянуло к прежним занятиям – и дело все равно заканчивалось Тайберном…

Считать ли эти разбойничьи сюжеты художественными произведениями или отчасти беллетризированными хрониками? Единого ответа на вопрос нет. Однако очевидно, что в ряде случаев авторы работали не столько с реальными фактами, сколько с устоявшимися легендами, многие из которых потом вошли в каноны детектива.

По крайней мере, это точно касается Даниэля Дефо. О разбойниках он писал немало, а в его совершенно неизвестной нашим читателям книге «Беспересадочная поездка по Великобритании» хайвэйменам посвящен лишь один из эпизодов (повествующий только о скачке «Быстрого Никса»), да еще примечания, присутствующие не во всех изданиях. Но именно в примечаниях и описано то, как создается искусственное алиби, которое впоследствии будет широко использоваться в откровенно детективной литературе. Причем Дефо, конечно, понимал: в данном случае он не излагает хронику, а экспериментирует с литературой.

Дело не только в том, что расстояние, преодоленное разбойником за день, безбожно преувеличено. В конце концов, если речь шла о колоссальной по тем временам сумме 650 гиней, можно было спланировать преступление очень тщательно и загодя позаботиться об алиби, известив троих-четверых «сочувствующих», находящихся вдоль намеченного пути (у уважающего себя хайвэймена такая «группа поддержки» обычно имелась), чтобы они держали наготове сменных лошадей. Тогда действительно появлялся шанс успеть к запланированной на восемь вечера игре. А что на ней будет лорд-мэр, сомнений не вызывало: в годы Английской революции пуритане добились запрета подобных состязаний, вернувшийся к власти «веселый король» Карл II торжественно снял его, так что для городских властей присутствие на игре в кегли – показатель лояльности. Но автор «Робинзона» никак не мог допустить такого количества анахронизмов, из-за которых события должны происходить «не позднее 1681-го, но не ранее 1684-го, да еще с эпизодическими заходами в конец 1660-х». Хотя бы потому, что в молодости он примкнул к восстанию Монмута, которое тот поднял в первый же день своего возвращения из Голландии (для того и прибыл!), так что Дефо было отлично известно: никакие разбойники мятежного герцога не грабили.

Любопытно, что у нас восстание Монмута вообще-то обычно связывается не столько с историей, сколько с литературой. Это отправная точка приключений капитана Блада, самого знаменитого из героев Сабатини, и Михея Кларка, все-таки не самого известного персонажа Конан Дойла. Причем в одном из эпизодов романа «Михей Кларк» появляется разбойник-хайвэймен на необычайно быстрой кобыле: имя он называет другое – но ведь и участник скачки из Кента в Йорк (реальна она или нет) имел много имен…

(Этот эпизод с бешеной скачкой, обеспечивающей ложное алиби, лег в основу нескольких «разбойничьих детективов» через десятилетия и даже через век после Дефо. Их авторы обычно приписывали его Дику Тёрпину, самому знаменитому из хайвэйменов, промышляющему уже в 1730-х. Однако «Беспересадочная поездка по Великобритании» доказывает: история считалась старой уже в 1720-х!)

Еще один примечательный момент. Обычай хайвэйменов представляться своим жертвам все-таки нельзя назвать непреложным (да и необязательно разбойник называл свое подлинное имя), но как бы то ни было эти «джентльмены удачи» не стремятся обеспечить молчание ограбленных самым надежным способом. В случае отчаянного сопротивления объекта такое, конечно, бывало, но даже тогда являлось скорее исключением, нежели правилом. Так что, хотя название «рыцарей большой дороги» английским разбойникам подходит более чем условно, «работниками ножа и топора» они тоже не были (по крайней мере, предпочитали не быть). И дело тут, разумеется, не в их собственной цивилизованности, а в неписаном, но при этом четко воспринимаемом всеми современниками правиле. Пока хайвэймен лишь грабит – его будут ловить только те, кому это положено по должности. Окрестное же население в таком случае ограничится когда дружественным, когда враждебным, но именно нейтралитетом. А вот если он из грабителя превратится в убийцу – его начнет травить вся округа, как бешеного волка…

Возможно, это полуофициальное проявление джентльменского кодекса, негласно соблюдаемого всеми сторонами, и привело к тому, что классическим детективом стал именно английский детектив. Хоть и произошло это через несколько поколений после Даниэля Дефо.

Галопом из Кента в Йорк

…Если ваш путь лежит от Грейвзенда, то на нем вы не встретите ничего достойного внимания, по крайней мере, вплоть до Гэдс-хилл с его крутыми склонами, покрытыми лесом. Этот последний пункт тоже пользуется популярностью не у всех, а главным образом у разбойников: нет места удобнее, чтобы грабить моряков, прогуливающих тут жалование, выплаченное им в Четэме. Впрочем, самое знаменитое из гэдсхилльских ограблений имело место довольно давно, примерно в 1676 году. Время суток (около четырех часов утра) и точное место (участок дороги у подножья первого холма на запад от Гэдс-хилл) известны достовернее, чем дата. Так же как имя грабителя: некто Никс – во всяком случае, считается, что он, восседая на резвой кобыле, так и представился ограбленному им джентльмену.

Совершив ограбление, мистер Никс вначале вернулся в Грейвзенд, где у него уже была договоренность с паромщиком, рассчитывая переправиться через Темзу немедленно, однако с этим по каким-то причинам возникли затруднения. Лишенный возможности пересечь реку, грабитель тщетно прождал на берегу целый час, что стало, как он рассказывал потом, «величайшим разочарованием в его жизни». Однако эта помеха оказалась великолепным вызовом резвости его лошади – и когда переправа все-таки состоялась, мистер Никс погнал свою кобылу быстрым аллюром, не останавливаясь в Тилбери и безостановочно проскакав через Биллерикей вплоть до Челмсфорда, где он все-таки дал лошади примерно получасовой отдых, сам наспех перекусив несколькими лепешками. Далее он таким же образом проследовал через Брейнтри, Бокинг, Уэтерсфилд; затем спустился в Кембридж и, выбрав нужный перекресток, поспешил мимо Фенни Стантона к Годманчестеру, а потом и к Хантингтону – там он уже позволил себе и лошади отдохнуть около часа, проспав где-то половину из этого времени. После чего, следуя по северной дороге и бо́льшую часть пути держа жеребца на галопе, прибыл в Йорк[2]2
  …прибыл в Йорк… – Если рассчитать дистанцию, которую пришлось преодолеть Никсу (не по прямой линии, но по реально возможным в XVII в. кратчайшим маршрутам), получаются такие цифры: от Гэдс-хилл (теперь это не отдельный населенный пункт, а пригород Хайхэма; все остальные городки и деревни существуют под прежними названиями по сей день) до Грейвзенда – около 7,5 км; после переправы через Темзу до Челмсфорда – 56 км; расстояние от Челмсфорда до Хантингтона, где разбойник сделал самую длительную остановку, составляет 330 км; финальный отрезок пути, непосредственно до Йорка, короче всех остальных, он не превышает 4,5 км. Итого – 398 км по минимальным расчетам, т. е. на самом деле, видимо, свыше 400. Преодолеть это расстояние верхом разбойник был должен, с учетом передышек, менее чем за 16 часов, т. к. в Йорке ему следовало оказаться намного ранее восьми вечера, чтобы успеть переодеться и примкнуть к народному гулянию. Без смены коней где-то на промежуточных этапах подобное совершенно невозможно: рекордное расстояние, которое лошадь под всадником проходит за сутки, лишь немного превышает 300 км.


[Закрыть]. Добравшись туда задолго до наступления темноты, он переменил кавалерийские сапоги и одежду, выдававшую его путешествие верхом, на обычный костюм йоркского горожанина-домоседа – и принял участие в народных гуляниях, проходивших как раз тем вечером. Среди прочих мероприятий там имела место игра в кегли, на которой, кроме множества известных и уважаемых джентльменов, присутствовал сам лорд-мэр. Мистер Никс, присоединившись к рядам играющих и увидев его светлость, понял: теперь ему для полной безопасности остается только осуществить нечто, дабы и лорд-мэр его запомнил. Приняв непосредственное участие, он сумел сделать несколько бросков, признанных не столь выдающимися, сколь до чрезвычайности необычными. Их результаты обсуждали многие горожане, в том числе и его светлость, что позволило мистеру Никсу обратиться непосредственно к лорд-мэру и задать вопрос, который сейчас час. Его светлость, достав карманные часы, назвал время: было без четверти восемь либо, наоборот, восемь с четвертью. Так или иначе, обстоятельства этого разговора остались в памяти мэра, и теперь он мог показать на суде, что видел мистера Никса не только в определенный день соответствующего месяца, но даже в определенный час этого дня.

Когда впоследствии разбойник подвергся судебному обвинению, свою защиту он построил именно на этом пункте: истец совершенно точно назвал место и время преступления – Гэдс-хилл, что в графстве Кент, такой-то участок дороги у подножья холма, такое-то число, такое-то время суток. Кроме того, он категорически настаивал на тождестве ответчика, мистера Никса, с тем человеком, который и совершил ограбление. Мистер Никс, взятый под стражу, вызвал для подтверждения своей невиновности несколько почтенных граждан, включая лорд-мэра Йорка, единогласно подтвердивших, что в те дни он был в их графстве, а именно в указанный истцом день играл в кегли на городских состязаниях. Эти свидетельства, особенно с учетом показаний мэра, оказались настолько убедительными, что присяжные единогласно вынесли оправдательный вердикт, ибо сочли само собой разумеющейся невозможность для человека в течение одного дня находиться в двух местах, до такой степени удаленных друг от друга. Судья Твисден, разбиравший это дело, не был полностью удовлетворен подобным вердиктом, но так или иначе обвиняемый оказался вне опасности.

Есть также более развернутые описания этой истории, которые я не берусь подтвердить или опровергнуть. Например, утверждается, будто Никсу покровительствовал сам король Карл II. Даровав разбойнику прощение, он все же присовокупил: в дальнейшем желал бы не иметь от него подобных неприятностей. И будто бы мистер Никс в частном порядке описал Его Величеству все детали как самого ограбления, так и последовавшей за этим беспримерной скачки; после чего король пожаловал ему, наподобие титула, дополнение к фамилии, так что отныне сей джентльмен звался уже не просто Никс, а Быстрый Никс. Впоследствии он будто бы поступил на службу в полк лорда Мондкастла в Ирландии, получил звание капитана, женился, приняв за супругой огромное приданое – и с тех пор жил с точки зрения закона безупречно.

Впрочем, судя по некоторым описаниям, эта беспримерная скачка была начата не в Кенте, а в Барнете[3]3
  Северный пригород Лондона.


[Закрыть], причем человека, совершившего ее, называют то Ник без буквы «с» в конце, то Свифтникс[4]4
  …Свифтникс… – «Swiftnicks» – фактически то же самое, что «Swift Nicks», т. е. Быстрый Никс. Поэтому вопрос лишь в том, обычная ли это разбойничья кличка, фамилия либо некий аналог «почетного прозвища», полученного непосредственно от короля.


[Закрыть] в одно слово, при этом его христианское имя – Сэмюэль. Другие же и вовсе утверждают, что эта честь, если ее можно назвать так, должна быть приписана известному йоркширскому хайвэймену по фамилии Невисон. Существует вероятность того, что Никс и Невисон – одно и то же лицо. Наконец, весьма распространена версия, связывающая историю данного ограбления с именем Ричарда Дадли, он же капитан Дадли, будто бы напарника Никса, тоже пользовавшегося покровительством короля.

Этот Дадли, казненный в 1681 году, безусловно, реальная личность. По происхождению он был джентльменом из очень хорошей, но обедневшей семьи, чьи владения находились в Нортгемптоншире. Этих владений его отец, сохранивший лояльность династии Стюартов, лишился во время злосчастного восстания республиканской партии, в ходе которого произошло множество преступлений, а наитягчайшим из них является вероломное лишение жизни короля Карла I. В результате Ричард Дадли уже не имел никакого имущества, кроме дома, в котором проживал. Но Карл II, вернув себе корону, в награду за службу его отцу даровал молодому Дадли капитанский чин в пехотном полку, где тот зарекомендовал себя поистине ревностным служакой. Когда во время одного из сражений за Танжер[5]5
  …за Танжер… – Танжер – портовый город на территории современного Марокко. С XV в. принадлежал Португалии, в 1661 г., после женитьбы английского короля Карла II на португальской принцессе Екатерине Брагансской, был передан англичанам в качестве приданого. Начиная с 1679 г., марокканский султан Исмаил Кровожадный (больше известный читателям как один из ключевых героев романа А. и С. Голон «Анжелика и султан») предпринимал неоднократные попытки захватить Танжер.


[Закрыть] кто-то из его людей осмелился, вопреки приказу, слегка нарушить строй, капитан Дадли отдал своему сержанту распоряжение сбить этого человека с ног. Сержант приказ выполнил, но, как сообщают, «по своему разумению»; что бы ни крылось за этими словами, капитан вновь подозвал к себе сержанта, взял из его рук алебарду и сказал: «Когда я приказываю сбить кого-либо с ног, это следует делать вот ТАК!» После чего обрушил на него удар даже не древком, а лезвием алебарды, раскроив тому череп надвое. Как опять же сообщают, от этого удара сержант незамедлительно скончался.

Когда Танжер был разрушен и все наши силы выведены оттуда[6]6
  …Когда Танжер был разрушен и все наши силы выведены оттуда… – Марокканцы не смогли взять Танжер, но необходимость вести многолетнюю войну на таком отдалении от Англии оказалась для Карла II непосильным грузом. В результате он приказал вывести оттуда войска, перед отходом полностью разрушив город. Однако, поскольку это произошло уже в 1684 г., возникает противоречие с биографией Роберта Дадли, согласно которой тот был казнен на три года раньше.


[Закрыть], Дик Дадли вернулся в Англию. Однако, уже успев привыкнуть к крайне экстравагантному образу жизни, он никак не мог понять, отчего грабеж на проезжих дорогах в своей стране должен считаться менее законным делом, чем рейды за военной добычей на вражеской территории. В результате этого прискорбного непонимания бывший капитан вскоре сделался сущим разбойником, чрезвычайно смелым и удачливым. Тем не менее при попытке ограбить герцога Монмута в Харроу-он-зе-хилл[7]7
  …в Харроу-он-зе-хилл… – Богатый и густонаселенный пригород Лондона. Совершать разбойничье нападение прямо в нем, к тому же на герцога Монмута (незаконнорожденный сын Карла II, в то время – очень известный военачальник, постоянно окруженный многочисленной вооруженной свитой) – беспредельная дерзость, вдвойне невозможная еще и потому, что Монмут в 1679–1685 гг. безвыездно пребывал в Голландии. Судя по всему, Дефо, излагая все это нарочито серьезным тоном, со скрытой иронией высмеивает недостоверность слухов, связанных с приключениями «знаменитых разбойников».


[Закрыть] удача ему изменила, и Дадли попал в печально известную лондонскую тюрьму Поулти Комптер, она же «Курятник», она же «Корабль», который не отправляется в плавание, а на его верхней палубе существование можно считать сносным, однако беда «цыплятам», оказавшимся запертыми в клетушках под палубой, и совсем уж горе тем, кто содержится еще ниже, в балластном трюме.

Корабль сей заслуживает особого описания, ибо судебная казуистика – его такелаж, смертные приговоры – якоря, ордер на арест заменяет ванты, канцелярские отчеты идут на паруса, срок заключения длинней грот-мачты, закон – его штурвал, а судья – штурман, адвокат – судовой казначей, стряпчий – боцман. Судебные клерки драят палубы этого корабля, долговые расписки качают его на волнах, нарушители законов соответствуют внезапным порывам ветра, а вердикты присяжных заседателей – жестоким шквалам, ну и, наконец, мера терпения – те скалы, о которые этот корабль все-таки может разбиться.

Вы скажете, тюремное здание нельзя назвать кораблем? А велика ли разница? Допустим, первое неподвижно, а второй пребывает в движении, в основании первого – фундамент, а второго – киль; но мучения неизбывны что во время тюремного заключения, что при корабельном плавании. В равной мере и корабль, и тюрьма – притон разврата, одинаково терзает заключенных и матросов цинга, теснота тюремной камеры и кубрика, голые стены и скудная похлебка. В столь же равной степени корабль и тюрьма могут быть названы университетом, особым учебным заведением для тех, кому не повезло, где постигаются специфические науки страстно молиться, виртуозно богохульствовать и писать письма, не зная, дойдут ли они до адресата.

Как бы там ни было, Дадли сумел вырваться из этой юдоли скорби, но привычек своих не изменил. Вскоре после этого он остановил на дороге из Вудстока карету Джона Уилмота, графа Рочестера, и, несмотря на сопровождавшую последнего свиту (которая состояла из капеллана, пары лакеев на запятках вкупе с грумом), успешно востребовал у его светлости более ста гиней, да еще и золотые часы. А когда капеллан привел Дадли цитату из катехизиса, доказывающую греховность разбоя, тот возразил: «Не думаю, будто совершаю грех, ограбив столь обеспеченного человека, потому что в целом мой поступок довольно близок к тексту “Насытил благами голодных, а богатых отослал ни с чем”[8]8
  Евангелие от Луки 1:53.


[Закрыть]». Что было не так уж далеко от истины, поскольку всякий раз, сорвав большой куш, он проявлял щедрость по отношению ко многим людям, насчет которых знал, что их бедность неподдельна.

Некоторое время спустя Дик Дадли на дороге между Лондоном и Танбриджем повстречался с ехавшим верхом капитаном Ричардсоном, хранителем тюрьмы Ньюгейт, у которого бывал в оковах уже дважды или трижды, однако теперь их роли переменились. Разбойник приказал тюремщику спешиться, но тот отказался, к тому же начал угрожать Дадли карами в будущем, когда тот снова попадет к нему в руки. На это Ричард ответил: «Я в любом случае не жду добра от тюремщика, ибо тюремщики, безусловно, ангелы, но именно той породы, что были низвергнуты с неба вместе с Люцифером; и вам не вознестись обратно. Много ключей храните вы, однако ни единый из них не откроет райские врата. Волею небес душа человеческая должна зиждиться на двух столпах, Справедливости и Милосердия – но закон этот писан не для тюремщиков, чьи души воздвигнуты на двух опорах ада, Неправосудия и Жестокости. Так что не надо больше слов, давай мне кошелек или я возьму твою жизнь». Капитану Ричардсону не оставалось ничего, кроме как подчиниться и отправиться домой пешком, без лошади и без единой монетки.

Среди ограблений, к которым причастен Дадли, имелись, как говорят, и совершённые в компании с другим знаменитым разбойником, коему король Карл II даровал прозвище Быстрый Никс. Одним из них и было то, что связывают с беспримерной скачкой в Йорк. Если о нем говорят применительно к Ричарду Дадли, а не к Никсу, то обычно называется сумма, с которой пришлось расстаться ограбленному (650 гиней). В качестве начального пункта скачки фигурирует Барнет и пять часов утра, в качестве конечного же – Йорк и шесть часов пополудни, когда разбойник обратил на себя внимание мэра во время игры в кегли.

Однако в конце концов климат Британии показался Дику Дадли слишком жарким: это произошло после ограбления генерала Монка[9]9
  …генерала Монка… – Знаменитый генерал Монк (читателям более известный как герой романа Дюма «Виконт де Бражелон») умер в 1670 г., так что его ограбление является совершенно вопиющим анахронизмом – скорее всего, намеренным.


[Закрыть], организовавшего неотступный поиск. В результате разбойник предпочел бежать во Францию, откуда совершил паломничество в Рим (что действительно было крайне необходимо для спасения его души), но потом все же вернулся на родину. Одним из его первых дел после этого стало ограбление мирового судьи на дороге между Мидхарстом и Хоршемом, что в графстве Суссекс. «Стой и выкладывай, что есть!» – таковы были слова, с которыми разбойник обратился к судье, но его честь оказал отчаянное сопротивление, пистолетным выстрелом смертельно ранил коня под Дадли, однако в конце концов, будучи сам ранен в руку, оказался вынужден сдаться на милость противника. Тот очистил его карманы, найдя в них восемь гиней, присовокупил к добыче золотые часы и серебряную табакерку, а также захватил в свою собственность лошадь судьи, после чего сказал: «Ваша честь, вы первым нарушили мир меж нами, кроме того, совершили ужасное, непростительное злодеяние, пролив кровь моего славного скакуна, с помощью которого я всегда находил спасение в Англии и за ее пределами. Я рискну взять на себя смелость конфисковать вашего коня в качестве частичного возмещения ущерба. Но не подобает такому человеку, как вы, ваша честь, отправляться домой на своих двоих, поэтому снова возьму на себя риск и сделаю так, что один судья будет нести другого». И, поскольку неподалеку был ослиный выпас, отправился туда, вернулся с ишаком, насильно усадил его честь животному на спину, связал ноги под брюхом – после чего напутствовал подневольного всадника словами: «Я знаю, что совершаю грех перед геральдикой, ибо, согласно ее принципам, “нельзя помещать подобное на подобное”, но нет правил без исключений. Поэтому не сомневаюсь, что все герольды простят мне это солецистское[10]10
  Солецизм – неправильный оборот речи, при котором смысл высказывания все-таки остается понятным (например, «Подъезжая к станции, с меня слетела шляпа»).


[Закрыть] вторжение в область их искусства, к которому я отношусь с не меньшим уважением, чем к астрологии. То есть без уважения вообще, ибо как честный разбойник может уважать заведомое мошенничество?!» Затем Ричард Дадли расстался с судьей, который поневоле отправился в весьма знаменательное путешествие, и память о нем сопровождала его до смерти, ибо жители Питворта (первого населенного пункта, куда принес судью осел), встретили обоих, всадника и ездовое животное, не менее бурными проявлениями восторга, чем в Древнем Риме приветствовали триумфаторов.

В конце концов, однако, при попытке ограбить герцога Лодердейла, проезжавшего через пустошь Хаунслоу Хит, Дик Дадли потерпел поражение, был схвачен и отконвоирован в Ньюгейт; когда он предстал перед судом Олд-Бейли, ему предъявили свыше восьмидесяти обвинений в грабежах, совершённых только в графстве Мидлсекс, не говоря о других. Без лишних проволочек он признал себя виновным. Затем, получив смертный приговор (вынесенный несмотря на заступничество со стороны короля Карла, в данном случае, однако, не воспользовавшегося своим правом монаршего помилования[11]11
  …не воспользовавшегося своим правом монаршего помилования… – Это, возможно, объясняется тем, что последняя попытка ограбления была направлена на герцога Лоредейла, он же Джон Мейтленд – тоже активный сподвижник Карла II, одна из видных фигур его царствования.


[Закрыть]), Дадли был казнен в Тайберне, в среду, 22 февраля 1681 года, в возрасте сорока шести лет.